Дан Феликс - Аттила

bsp;   Она слышала отчаянные вопли гуннов, она видела их смятение, их стычки между собой и с германцами. Она узнала своего возлюбленного и своего отца, которые тщетно старались пробиться к ней. Она видела, как сверкает их оружие и как падают вокруг них гунны... Но, увы они были далеко.

   Взоры ее были прикованы к этому ужасному и грандиозному зрелищу. Она, затаив дыхание, с нетерпением ожидала, чем все это кончится, так как от исхода зависела и ее собственная участь. Устремив все свое внимание на расстилавшуюся перед ней площадь, она и не замечала, как возле нее то и дело падали стрелы, пускавшиеся наудачу кем-либо из проезжавших мимо гуннов, не обращала она внимания и на удары топора, которые так ясно доносились до нее снизу.

   Вдруг она услышала, что кто-то громко кричит, называя ее по имени. - Ильдихо! Ильдихо! Беги! Он тебя убьет! Беги с крыши, спрячься в подвале!..

   Она обернулась по направлению голоса и увидела, что на крыше башни, стоявшей на противоположном углу выходившей на площадь улицы, какой-то человек кричит и делает ей знаки.

   - Эллак! Это ты! - воскликнула она. - Чего тебе нужно.

   - Не спрашивай! Спрячься!.. Слишком далеко! - он смерил глазами расстояние. Их разделяла довольно широкая улица. - Я не могу перепрыгнуть! Он тебя убьет

   - Кто?

   - Мой брат! Дценгизитц! Он разбивает внизу дверь. Он взберется по лестнице... О горе! Он уже на крыше!

   И действительно из узкого отверстия, проделанного в крыше, уже высунулось отвратительное, окровавленное, искаженное бешенством лицо гунна. Чтобы удобнее было цепляться руками за ступени подставленной лестницы, он держал свой длинный нож в зубах.

   Ильдихо была не робка. Но теперь, при взгляде на это чудовище, у нее из груди вырвался крик ужаса. В первую минуту она хотела спрыгнуть с крыши вниз, но это значило расшибиться на смерть: башня была слишком высока. Тогда она бросилась к гунну, думая помешать ему вылезти на крышу. Но, увы, было уже поздно. Он уже стоял перед ней. Глаза у него горели, как у волка, готовящегося броситься на серну.

   - Дагхар! Дагхар! На помощь! - кричала девушка.

   - Да, кричи теперь, прохрипел гунн, замахиваясь ножом. - Ты кричишь напрасно! горе тебе, убийце величайшего из великих! Жаль, что нет времени наказать тебя так, как ты заслужила, среди мучений выпустил твою душу из трепещущего тела... Но тебе не быть в живых! Ты должна...

   Вдруг в порыве отчаяния Ильдихо бросилась на него. Она была сильна и бесстрашна. Не раз приходилось ей укрощать непослушных быков, останавливая их за рога. Теперь она боролась за свою жизнь и не хотела отдаться в руки гунна без сопротивления.

   Обеими руками обхватив его правую руку, в которой был у него нож, она не давала ему ни нанести удара, ни перехватить нож в левую руку и в тоже время изо всех сил старалась оттеснить его назад к отверстию в крыше.

   Встретив неожиданное сопротивление, гунн на минуту остолбенел. Но затем, быстро придя в себя, он схватил левой рукой девушку за горло и, намереваясь сбросить ее с башни, стал толкать ее к тому краю крыши, где перила были ниже.

   Несмотря на отчаянное сопротивление, Ильдихо должна была уступить. Она чувствовала, что перила уже у ее ног, что колени ее подгибаются, что руки слабеют... Гунн уже перегибал ее туловище, готовясь перебросить ее через перила... В глазах у нее помутилось, и она только и могла произнести: "Помоги, Фригга!.."

   Вдруг на площади раздался такой крик ужаса и изумления, что боровшиеся невольно вздрогнули. Дценгизитц, оставив свою жертву, отскочил назад и в недоумении озирался по сторонам.

   В ту же минуту позади него через перила на крышу вскочил какой-то человек: то был Эллак.

  

   Видя, что гибель Ильдихо неизбежна, он решился на отчаянный прыжок с крыши на крышу. Этот прыжок, вызвавший всеобщее изумление на площади, едва не стоили ему жизни. Ему удалось только ухватиться левой рукой (правая рука его, раздробленная в битве, не действовала) за решетку перил, и в первое мгновение он повис в воздухе. Взобравшись потом на перила и перегнувшись через них туловищем, он скатился на крышу, но тотчас вскочил на ноги и стал между Дценгизитцем и девушкой.

   - Беги, Ильдихо! - кричал он. - Беги вниз! Твои уже близко! Дагхар...

   Но Дценгизитц с быстротой молнии бросился к люку и, загородив его всем своим туловищем, взмахнул кинжалом.

   - Несчастный! Проклятый гот! - воскликнул он. - Ты защищаешь убийцу твоего отца! Хорошо же! Вы оба...

   - Ее нужно судить, а не убивать, - сказал Эллак. С этими словами он бросился на Дценгизитца и схватил его за руку, стараясь оттолкнуть его от люка... - Беги, Ильдихо! - воскликнул он еще раз.

   Она, подобрав свое широкое платье, быстро спрыгнула в люк. Когда она была уже в верхнем этаже башни, на крыше что-то глухо рухнуло. Вслед затем из люка спрыгнул Дценгизитц с окровавленным ножом в руках.

   - Пес убит! - кричал он. - Ты пойдешь за ним!

   Ильдихо бросилась было вниз по лестнице, в нижний этаж, но он схватил ее за волосы.

   Она громко вскрикнула и, готовясь к смерти, закрыла глаза. Ей уже казалось, что он вонзил ей нож в спину.

   - Дагхар! - закричала она еще раз.

   - Я здесь! - послышался ответ снизу. В то же мгновение она почувствовала, что ее уже больше ни держат за волосы. Она открыла глаза: возле нее стоял Дагхар, а позади, корчась в предсмертных судорогах, лежал на полу Дценгизитц. В груди его торчало метательное копье.

   Голова ее закружилась, и она без чувств упада на руки Дагхара.

  

   Придя в себя, Ильдихо вместе с Дагхаром вышла из башни. Тут они встретили Визигаста со свитой, которым удалось наконец рассеять гуннов, теснившихся у башни.

   Все вместе направились они в ту сторону площади, где остановились гепиды.

   Король Ардарих стоял впереди своего отряда. В одной руке у него было копье, а другой - он опирался на высокий шит.

   Перед ним, впереди толпы гуннов, с не покрытой головой, с конской шкурой на плечах стоял старик Хельхал. В руках у него был большой гуннский лук с оборванной тетивой. Он стоял, беспомощно опустив голову на грудь. Из глаз его капали слезы. Из раны на шее сочилась кровь. Он смотрел вниз, стараясь не видеть победоносных взоров короля.

   - Так ты понимаешь, старик, - говорил твердым и спокойным голосом Ардарих, - что меня нельзя упрекнуть в измене. Я клялся в верности только Аттиле и, при жизни его, ни разу не поднял против него оружия. Теперь же я считаю себя сводным. Теперь, когда наши боги правдивыми устами девушки рассеяли в диком бегстве ваши полчища, ты, храбрый Хельхал, и вы, гуннские воины, стоящие позади него, вы понимаете, что не устояли бы против нас, если бы мы вздумали напасть на вас, - скоро подойдут еще мои пехотинцы, и их у меня ровно восемь тысяч, - и уничтожить пышное сооружение, которое вы воздвигли в честь вашего повелителя.

   - Попытайся только! - мрачно, с отчаянием в голосе проговорил Хельхал. - Каждый шаг будет полит нашей кровью.

   - Мы этого не сделаем! Я уважаю вашу верность. Я не оскорблю памяти покойника. Не мщения, а свободы мы добиваемся. Так выслушай же мое предложение. Ты требуешь, чтобы я выдал вам короля Визигаста, Ильдихо и Дагхара. Требование твое безрассудно. Как выдам я вам тех, ради спасения которых я явился сюда, рискуя своей жизнью и жизнью моих всадников?.. Лучше согласись на те условия, которые я тебе предлагаю. Мы уйдем мирно, но захватим с собой всех германцев, находящихся в лагере, а вы оставайтесь здесь, оплакивая смерть своего господина и падение своего царства. Сыновьям же Аттилы передай от меня такое приветствие:

   Амал Валамер и Ардарих, внук Вотана, руг Визигаст, скир Дагомут, король герулов Фара, туркилинг Гильдивальт, лангобард Хельмихис, король маркоманов Хариогаис, король квадов Сидо, алеманы Гервальт и Хортари, тюринг Ирнфрид, хатт Арпо, береговые франки Маркомер и Сунно - все мы заключили между собой союз и поклялись не признавать более гуннского ига.

   - Мы вас, как беглых рабов, принудим к повиновению или падем! - с гневом проговорил Хельхал.

   - Так ты падешь, старик, и вместе с тобой все сыновья Аттилы. Боги рассудят нас с вами, они решат, кому должен принадлежать мир: сыновьям ли Аттилы, или сынам Асгарда!.. По древнему нашему обычаю, я назначаю тебе место и время для великой битвы. Есть в Паннонии река Нетад. Обширны равнины, по которым она протекает. Там через четыре месяца соберем мы все наши племена. Туда-то приглашаю я тебя и всех сыновей Аттилы со всеми гуннскими ордами для решения спора. Согласен ли ты?

   - Да, я согласен! - твердым голосом сказал Хельхал, выпрямляясь.

   Он сделал знак своим гуннам. Во все концы лагеря были посланы гонцы, которые должны были объявить германцам, что они свободны.

   - А теперь, - сказал Хельхал, обращаясь к королю, - вы уходите с этого священного места и не оскверняйте своим присутствием великого покойника.

   - Мы уйдем, - воскликнул Дагхар, - но через четыре месяца свидимся снова. Тогда река Нетад покатить кровавые волны. Тогда вам придется удалиться в те степи, из которых вы вышли. Тогда падет иго гуннов, и мир будет свободен!

   - Свобода! Свобода! - доносились крики из дальних улиц, куда достигли гонцы Хельхала.

   Тут Ильдихо, подойдя к отцу, с легкой краской на лице прошептала ему что- то на ухо.

   Визигаст кивнул головой в знак согласия и сказал: - Кроме германцев мы требуем, Хельхал, выдачи трупа Эллака. Он пал, защищая мое дитя, пал от гуннского ножа. Его труп не должен подвергнуться вашему поруганию. Мы возьмем его с собой...

   - Он не принадлежал нам при жизни, - с гневом сказал Хельхал, - не нужен нам и после смерти. Возьмите себе этого ублюдка.

   Дагхар с несколькими приближенными снял с крыши башни труп Эллака и положил его на носилки.

   Гунны, мрачные и молчаливые, возвратились к шатру, окружив его тесным кольцом...

  

   Взяв труп Эллака, гепиды направились к южным воротам лагеря. Здесь они остановились в ожидании германцев, которые стекались со всех сторон, пешие и конные, с женами и с детьми, с имуществом и стадами.

   Наконец, когда герольды, разосланные гепидами по улицам лагеря, возвратились с известием, что ни одного германца более в лагере не осталось, весь этот многочисленный поезд двинулся в путь.

   Солнце, в течение долгого летнего дня закрытое густыми тучами, теперь, по вечер вдруг прорвало свою темную завесу и заиграло лучами по широкой дороге, позлащая шлемы, щиты и оконечности копий двигавшихся по ней германцев.

   Король Ардарих, сидя на своем статном коне, вместе с другими отправился в путь и взглянув в последний раз на лагерь, он вдруг воскликнул: - Посмотрите, что это за пламя вспыхнуло там?

   - Да, - прибавил Дагхар, - и над ним густой столб дыма, будто громадное траурное знамя... И какой вой, какой крик подняли гунны!

   Один из освобожденных германцев взобрался на высокую тополь, росшую возле ворот.

   - Это они зажгли, господин, шатер со всеми сокровищами, - кричал он сверху Ардариху. - Он стоит весь в пламени. И о ужас!..

   - Что еще там видишь?

   - Они бросают людей, живых в огонь! Я это ясно вижу. Я узнаю их. Это - рабы, которые ставили шатер и строили помост.

   Охваченный ужасом, германец спрыгнул с дерева.

   - Это понятно, - сказал король Визигаст. - Они предчувствуют, что скоро придется им оставить эту страну, что их столица опустеет, останется беззащитной. Так вот они и хотят сделать так, чтобы никто дне знал, где похоронен Аттила, чтобы никто не тревожил его праха, роясь в его сокровищах... Пойдем, моя милая дочь! - Он указал ей на стоявшего возле него оседланного коня.

   Но Ильдихо подошла к жениху и, протягивая вперед свою руку, робко прошептала:

   - Дагхар, тебе не противна эта рука? Эта рука - рука убийцы.

   - Эта рука, - воскликнул он с жаром схватывая ее руку и покрывая ее поцелуями, - эта рука - рука богини? Сама Фригга укрепляла и направляла ее.

   И, ударив по струнам арфы, он запел песню в честь Ильдихо, кончавшуюся припевом:

  

   "Ильдихо всех благородней".

   "Слава великой Ильдихо, слава!.."

  

   И многотысячная толпа, протягивая к девушке руки, повторяла этот припев.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   1