Апраксин Александр Дмитриевич - Три плута

="justify">   - Вы за границу едете? - спросил Рогов.

   - Нет, я только до Варшавы.

   - В первый раз?

   - О нет! Я в Варшаве могу считать себя вполне дома.

   - Служите?

   - Да, пожалуй, что и служу, - ответил молодой человек, - хотя я занят в конторе моего родного отца, что, пожалуй, то же самое, что и в своей собственной. У нас контора транспортирования и экспедиции всяких товаров. Мой отец живет постоянно в Петербурге, где заведует главным делом, а я в Варшаве заведую местным отделением.

   - Веселый город, говорят?

   - Да, но и очень деловой. Варшава на моих глазах быстро разрослась и богатеет. Вы разве никогда не были там?

   - Несколько раз, но только проездом. Я теперь должен буду остановиться на несколько дней. У меня есть одно дело, которое задержит меня.

   - А вы по коммерческим делам? - полюбопытствовал в свою очередь молодой человек.

   - Не совсем. Я еду в Италию, Испанию и Португалию для изучения одного очень важного научного вопроса, - стал лгать Рогов. - Надо вам сказать, что я профессор. Но не думайте, пожалуйста, что я профессор магии, как, например, Роберт Ленд или Герман, известные фокусники. О нас, ученых людях, сложилось превратное представление, будто мы умеем только на всех нагонять скуку. Я очень люблю свои ученые занятия, но это не мешает мне находить удовольствие и в приятной компании молодых людей, для которых моя специальность совершеннейшая тайна.

   - А чем именно вы интересуетесь в науке?

   - Письменами, то есть, так сказать, рукописями. Теперь вот мне необходимо подыскать в Варшаве на должность секретаря молодого человека, хорошо знающего польский и еще какой-нибудь европейский язык.

   - Это будет нетрудно. Но что же, вы хотите взять его с собою в Италию и Испанию?

   - Непременно! - воскликнул Рогов и пустился в подробности: - Положение моего секретаря во время моего путешествия будет в высшей степени заманчиво. Надо вам сказать, что мне на разработку данного вопроса отпущена очень солидная сумма, так что я расходами не стесняюсь. Езжу я, как вы сами видите, с полным комфортом, и всеми этими удобствами будет пользоваться и мой секретарь. Жить мы будем в первоклассных отелях, и, кроме того, я, предоставляя секретарю решительно все готовым, буду платить ему каждый месяц сто рублей, где бы мы ни находились. А так как в дальнюю дорогу молодому человеку мало ли что может понадобиться, то я даю в виде подъемных единовременно триста рублей.

   - Положение в самом деле очень хорошее, охотников найдется немало. Но как же вы думаете поступить: публикации в газетах сделать или через знакомых искать? Ведь без рекомендации брать с собою в дальнюю дорогу и настолько приблизить совсем чужое лицо довольно рискованно.

   Рогову именно этого только и было нужно. Он скорчил удрученную физиономию и ответил тоном крайнего сожаления:

   - Знакомых никого нет, и, конечно, придется публиковать!

   - Но почему же вы в Петербурге Никого не подыскали? - совершенно естественно спросил спутник.

   - Меня уверили, что в Варшаве легче найти, - без зазрения совести ответил Роман Егорович и прибавил: - А кроме того, я еще потому согласился, что поиски секретаря в Варшаве дадут мне возможность лучше познакомиться с городом; к тому же я навожу маленькую экономию на разнице дороги для моего секретаря от Петербурга до Варшавы и обратно.

   - А зачем же вам в Испании, в Португалии и Италии нужен будет польский язык? - полюбопытствовал молодой человек.

   - Мы будем там рыться в старых королевских архивах! - торжественно заявил Рогов.

   - Ах, вот это интересно!

   - Да, это чрезвычайно интересно! Я это дело очень люблю. Мне дан открытый лист, написанный на тридцати шести языках, чтобы мне с научною целью открывали все королевские архивы.

   - Значит, ваша поездка продлится очень долго?

   - Три года!

   - Вот это интересно! По-моему, человеку, которому выпадет счастье ехать с вами, можно всерьез позавидовать.

   - Да. Если он будет вполне полезен мне, то я могу выхлопотать ему через три года из Академии наук классный чин. Это у нас полагается. Я уже своих секретарей вывел в коллежские регистраторы. Один из них был хивинец, другой - чуваш, а третий - мордвин. Они мне все оказали огромную пользу. Я в Лондоне разыскал пачку писем на мордовском языке к королю Англии. Они теперь хранятся в нашей Публичной библиотеке. Мне за них германские ученые предлагали два мильона марок, но я не взял. Думаю, черт с ними! Интересы моего отечества мне дороже. Но что же это вы к бутылке не прикладываетесь, а я все пью да пью? Мне, знаете, доктора велели иногда развлечь мозг от серьезных занятий хорошей выпивкой.

   - Что ж, не беда. А я вот над чем призадумался. Есть у меня в Варшаве один молодой приятель, недавно окончивший курс университета, - отозвался попутчик. - Только не удалось ему ни к какому делу пристроиться. Человек же он вполне приличный, да вот бедность одолела, и занимается он пока чем попало. Его бы я мог вам смело рекомендовать.

   - Вот и отлично! - весело воскликнул Рогов, который только этого и добивался.

   Значительно позже, когда поезд приближался уже к Варшаве, новый знакомый Рогова, удалившийся было для некоторого отдыха в свое отделение, вернулся к нему с вопросом:

   - Вы где же, собственно, думаете остановиться? Я рекомендовал бы вам "Европейскую гостиницу".

   - Так и сделаю, - согласился Роман Егорович и тут же прибавил: - Не можете ли вы прислать мне завтра к двенадцати часам вашего молодого человека, но не в номера, а в ресторан, где я в это время буду завтракать? Мы переговорим и, надеюсь, сойдемся.

   - Я буду очень рад за него. Во всяком случае, он - честный молодой человек, и я уверен, что он вам пригодится. Только нет ли у вас визитной карточки? Кого ему там спросить?

   - Пусть спросит при входе в ресторан "Европейской гостиницы" швейцара, чтобы его провели к профессору Койкину. Там уже будут предупреждены.

   - Благодарю вас. А вам позвольте вручить моюькарточку... Мой знакомый завтра ровно к двенадцати часам явится с такой же.

   Рогов прочитал: "Константин Константинович Адриянов. Контора экспедиции и транспортирования товаров и клади" - и бережно положил карточку в бумажник, подумав: "Эта штучка мне пригодится!"

   Перед выходом из вагона Адриянов очень любезно простился с ним, а с подъезда вокзала Рогов видел, как он покатил в хорошенькой, видимо собственной, каретке, запряженной энглизированной одиночкой, с ярко светящимися электрическими фонарями у козел.

   "Почем знать? - подумал Роман Егорович. - Не пригодишься ли ты мне сам еще, голубчик? Гора с горой не сходятся, а всякий человек по натуре своей бродяга. Может, и столкнемся еще когда".

   Однако его несколько беспокоила одна немаловажная вещь. Он отлично знал, что остановиться в гостинице, не имея никакого письменного вида, являлось вполне невозможным, а его паспорт остался в том бумажнике, который лежал в кармане пиджака, брошенного в шлюпке. Да и прописываться под своим настоящим именем он, конечно, теперь не стал бы, коль скоро назвал себя Койкиным и выдумал, будто он профессор.

   Ему необходимо было куда-нибудь деться со своим чемоданом и дорожным пледом. Он счел за лучшее потребовать себе первоклассную парную извозчичью пролетку и скомандовал:

   - На Венский вокзал!

   - Проше пане! - очень обрадовался дорошкаж {Извозчик. - Прим. авт.} и лихо помчал седока по предместью Прага, потом через железный мост резиденции генерал-губернатора, затем по Краковскому предместью, а далее по Маршалковской улице к месту назначения. Приказав извозчику ждать, Рогов проворно выскочил из коляски на первую ступень подъезда Венского вокзала и сказал носильщику:

   - Я хочу оставить эти вещи здесь до востребования. Можешь ты мне это устроить?

   - Слушаю-с... сию минуту! - услужливо согласился артельщик.

   Пока устраивалось несложное и простое дело, Рогов успел справиться на вокзале об увеселительных учреждениях города и затем помчался в той же коляске в какой-то сад, где давалась оперетка. Там он свел знакомство с дамой и устроился таким образом, что для ночлега ему не пришлось обращаться в гостиницу.

   На следующее утро, еще в половине двенадцатого, он уже был в "Европейской гостинице".

   - Кто здесь старший швейцар? - повелительно спросил он, входя в подъезд.

   Один из слуг, приподняв фуражку с золотым галуном, спросил:

   - Проше пана?

   - Вот тебе целковый на чай. Когда придет один молодой человек из экспедиционной конторы Адриянова и спросит профессора Койкина из Петербурга, то, пожалуйста, проводи его ко мне в ресторан, я там буду завтракать.

   Рогов и при входе в общий зал повторил слугам то же приказание. Затем он распорядился завтраком, но довольно скромным. Он испытывал некоторое волнение, так как задуманный им план был чересчур смел.

   Но молодой человек от Адриянова не заставил себя ждать: еще не пробило и двенадцати, как его привел в зал швейцар и почтительно указал ему на редкого профессора, оплачивающего пустые услуги целым рублем.

   - А! Вы ко мне? - радостно обратился к пришедшему Рогов.

   - Да, господин профессор, я по рекомендации Константина Константиновича.

   - Очень рад познакомиться! - протянул Рогов ему руку. - Не хотите ли рюмку водки?

   - Я не пью; благодарю вас, - в некотором удивлении и замешательстве поспешил ответить молодой человек.

   - А я думал, что мы с вами позавтракаем?

   - Очень благодарен вам, но я обедаю в два часа с моею матерью.

   - В таком случае мы приступим прямо к делу. Скажите, пожалуйста, вам передавал Константин Константинович, в чем суть и все подробности?

   - Как же, передавал.

   - И вы согласны?

   - Я был бы очень счастлив.

   - Да, конечно, - подхватил Рогов. - Такое предложение, как мое, является раз в пятьдесят лет. Ведь Академия наук постановила один только раз в пятьдесят лет командировать русского ученого за границу для ознакомления с королевскими архивами. Да, батенька мой, мы с вами там пороемся и таких штучек найдем, что просто разлюли-малина!

   Молодому человеку с университетским образованием показалось несколько странным, что ученый муж выражается так вульгарно. Однако, объяснив себе это чудачеством, применяемым, может быть, даже с целью сразу упростить отношения, он старался не придавать этому значения.

   Между тем Рогов повторил ему все условия и в заключение спросил:

   - А с заграничным паспортом у вас никаких затруднений не встретится?

   - Нет, господин профессор; да и почему же?

   - Очень хорошо-с, - одобрил Роман Егорович и предложил: - В таком случае потрудитесь завтра пожаловать ко мне сюда же, но уже с паспортом в кармане. Я ставлю непременным условием, чтобы вы завтра откушали здесь со мною. А пока позвольте вручить вам на неизбежные расходы двадцать пять рублей.

   Молодой человек откланялся, пообещав принять все меры, чтобы не заставить себя ждать.

   - Кланяйтесь, пожалуйста, от меня милейшему Константину Константиновичу! - крикнул ему вслед Роман Егорович.

   - Благодарю вас, господин профессор; непременно передам.

   "Приятный идиот! - подумал Рогов. - Ну, да, положим, проникнуть в мою гениальную хитрость - это разве Лекоком надо быть! Интересно, однако же, знать, как я проведу время? Поехать разве достопримечательности осматривать? Но одному не особенно весело. Надо прихватить мою новую знакомую".

   - Эй, человек, пойди сюда! - позвал он лакея. - Подай счет мне да распорядись сейчас же, чтобы мне к ресторанному подъезду подали самую лучшую извозчичью коляску!

   Через несколько минут он мчался туда же, откуда приехал.

   На следующий день Рогов волновался значительно больше. Но и на этот раз ему не пришлось ждать долее назначенного времени. Еще не пробило и часа, как явился рекомендованный ему Адрияновым секретарь.

   - Сегодня я надеялся быть первым, господин профессор, - сказал молодой человек.

   - Я сам только что пришел, коллега! - радостно воскликнул Роман Егорович, хотя и соврал, потому что ждал здесь более получаса, именно опасаясь прийти вторым: тогда выяснилось бы, что он в гостинице не живет, а это могло бы навести на подозрение. - Садитесь, пожалуйста! Все ли у вас в порядке? Получили ли вы паспорт?

   - Получил, господин профессор.

   - Позвольте полюбопытствовать? Молодой человек подал паспорт.

   Рогов раскрыл темно-зеленую книжечку, прочитал вслух:

   - "Кандидат прав Аркадий Николаевич Барташев", - и сказал: - Теперь, Аркадий Николаевич, нам остается определить наши окончательные условия. Письменных договоров нам нет никакой надобности совершать, так как оба мы - порядочные люди и обманывать друг друга, конечно, не станем. Я выдам вам сейчас двести семьдесят пять рублей на ваши предварительные расходы. Может быть, вы пожелаете что-нибудь оставить вашей мамаше? Кроме того, вам, конечно, захочется проститься с кем-нибудь в Варшаве? Трудно предположить, чтобы у молодого человека с вашей наружностью не было другой привязанности, кроме сыновьей любви к матери? Даю вам сроку двое суток, сам же я в течение этих двух дней займусь изучением одного важного вопроса. Итак, мы едем с вами послезавтра вечером на Берлин. Я изменил свой первоначальный маршрут и уже телеграфировал об этом в Академию наук, где мои коллеги очень заинтересованы каждым моим шагом. Эти два дня вы совершенно свободны. Мы даже видеться с вами не будем, так как я углублюсь в свою специальность. Прошу вас только быть аккуратным и явиться послезавтра к отходу поезда прямо на вокзал, с багажом, так как мною уже заказано на этот вечер отделение для нас обоих. Вот ваши деньги, коллега; пересчитайте их, пожалуйста.

   - Совершенно верно, господин профессор: двадцать пять рублей вы мне дали вчера и тут ровно двести семьдесят пять.

   - Вы не будете на меня в претензии, любезнейший коллега, если я спрячу ваш паспорт к себе? - спросил Рогов и шутливо добавил: - Я делаю это не из сомнения, а только для порядка, в знак того, что все наши условия теперь могут считаться вполне заключенными.

   - Помилуйте, господин профессор, это так понятно! - поспешил согласиться Барташев.

   - Пожмем, стало быть, друг другу руку! - весело предложил Рогов. - А теперь давайте завтракать. Я распорядился следующим образом: нам подадут судачка по-польски, зразы тоже польские, так как у меня правило - в каждой стране питаться местными блюдами. Вы ничего против этого не имеете?

   - Решительно, господин профессор. Я неразборчив в еде.

   - А я, коллега, люблю покушать! - сознался Роман Егорович. - Я вообще беру от жизни все, что она может мне дать. В своей специальности я могу считаться всем профессорам профессор. Такая башка, как Мустафетов, и тот без меня обойтись не может.

   - А это кто же - Мустафетов?

   - О, это удивительная голова! Это наш президент.

   - Я полагал, что президентом Академии наук состоит...

   - Вы меня не так поняли, голубчик! Мустафетов - президент нашего отдела! Это такой коллега, что прелесть!

   Рогову как попало словечко на язык, по его мнению подходящее к разыгрываемой роли, так он его и трепал беспощадно. Вспомнилось же оно ему из оперетки "Продавец птиц", где глухой и слепой экзаменаторы поминутно обращаются друг к другу со словом "коллега". Барташев же был малоопытен и приписывал странное обращение этого чудака желанию с его стороны держать себя сколь возможно проще и доступнее в свободное от занятий время.

   Завтрак прошел довольно благополучно, если не считать десятка невозможных глупостей, сказанных Роговым и извиненных его секретарем все тем же желанием обратить их в шутку. Роман Егорович не стремился к тому, чтобы на этот раз засиживаться долго. Он даже неоднократно поторапливал слуг, так что Барташев понял его желание сократить по возможности время завтрака. Да молодому человеку и самому хотелось поскорее вернуться домой, чтобы объявить матери об окончании дела.

   Обширные, заманчивые горизонты открылись перед молодым кандидатом права, которому до сих пор трудно давалась жизнь, несмотря на всю его готовность к безустанному честному труду. Сколько интереса в этой предстоящей поездке на три года за границу, да еще при каких блестящих условиях!

   Когда он вернулся от профессора Койкина в свой скромный уголок, где его с нетерпением ожидала преждевременно состарившаяся мать, он со свойственным молодости чувством забыл все то, что эта женщина теперь пережила, и, восторженно ликуя, объявил:

   - Мама, я уеду, ура!

   Она должна была поздравить его, подавить в себе все страхи и опасения материнской любви, предчувствия ужасов долгого одиночества и могла только желать одного счастия сыну!

   - Поздравляю тебя, дорогой мой! - проговорила она поблеклыми от чрезмерного волнения губами, но когда обняла его, сил уже больше не хватило, и она зарыдала, склонив голову сыну на плечо.

   - Ну, вот видишь, мама, какая ты! О чем же теперь плакать? Тут радоваться надо.

   - Я и то радуюсь, Аркадий, сынок мой ненаглядный! Это я от радости плачу.

   Барташев бережно довел ее до кресла, обнял ее стан рукою, затем, когда она села, опустился тут же поблизости, рядом с нею, и продолжал:

   - Я все отлично понимаю, мама! Конечно, тебе скучно оставаться здесь одной. Но ведь рассуди: мы теперь вдвоем бьемся и никак не можем свести концы с концами. Я у этого профессора буду получать на всем готовом целых сто рублей в месяц. Половину их я буду высылать тебе да еще, наверное, половину из своей половины откладывать стану. Можно всегда будет так устроить, чтобы ты приехала хоть на месяц туда, где мы дальше будем жить.

   - Ах, Аркаша, если бы!

   И планы их разрастались в заманчивые мечты, которым всем людям в каком бы то ни было положении столь отрадно предаваться, потому что только одни они послушны желаниям каждого.

   Между тем тот негодяй, которому не было дела ни до чего в мире, кроме скотских наслаждений и спасения собственной шкуры, подло торжествовал и хохотал над доверчивостью побежденного.

   В тот же вечер он выехал из Варшавы, но не в Берлин, а в Вену. Поезд, мчавший его по направлению к столице Австрии, подходил к границе ранним утром.

   Рогов теперь уж ничего не опасался; его дела были в полнейшем порядке. На последней станции Российской империи, пока происходила ревизия паспортов, он прогуливался по вокзалу, заговаривая со всеми пассажирами, дурачась и балагуря. Когда раздался звонок, он вернулся в свой вагон и спокойно стал ждать, когда все произойдет по существующему порядку.

   Вошел жандармский унтер-офицер. Рогов даже не дрогнул. Он и с ним подшутил, встретив его веселым возгласом:

   - А, многожеланный избавитель! Только и дожидаемся!

   - Фамилия ваша как? - вежливо, но официальным голосом спросил жандарм.

   - Кандидат прав Аркадий Николаевич Барташев! - не моргнув глазом, нахально и во всеуслышание проговорил Рогов.

   - Получите, пожалуйста, - вручил ему темно-зеленую книжечку унтер-офицер.

   - Мерси боку! - сфиглярничал опять негодяй, пряча чужой паспорт, доставшийся ему обманом.

   Немного погодя раздался последний звонок; поезд тронулся, и через несколько минут этот отъявленный преступник считал себя вполне спасенным от кары за все свои возмутительные проделки. Он до такой степени радовался, что дальнейшей дорогой потешал не только всех попутных пассажиров, но даже и поездную прислугу.

  

  

   По мере приближения к столице Австрии бежавший вор постепенно приходил в себя от безумной радости предполагаемого им полного спасения и стал придумывать, как бы ему в Вене сразу получше устроиться. Среди попутчиков нашлись, разумеется, и такие, которым город был уже ранее известен. Советы посыпались со всех сторон. Но из всех перечисленных гостиниц в памяти Рогова удержалось только название "Гранд-отеля", и то потому, что, вероятно, трудно сыскать город, в котором не существовало бы гостиницы с этим распространенным именем.

   Первый взгляд на город, даже вокзал, в котором приходилось опускаться в нижний этаж, чтобы очутиться на улице, - поразили Рогова.

   Вену поистине можно назвать красавицей. Улица Пратера, ведущая от вокзала к Рингу, широка и оживленна. Сам же Ринг, сперва удивляющий громадой зданий казарм при въезде в него, становится далее все интереснее благодаря постройкам, внешний фасад которых достоин наименования дворцов.

   Доехав в хорошей парной коляске до Коловрат-ринга и свернув на Оперн-ринг, Рогов очутился у главного входа огромного здания гостиницы "Гранд-отель". Тотчас же раздался удар колокола, и немедленно навстречу ему вышло с полдюжины служащих.

   Рогов, знавший немецкий язык, пустился смело в объяснения и потребовал себе хорошее помещение из двух комнат, так как он привык жить прилично, стесняться не любит и намерен пробыть в Вене довольно продолжительное время.

   Через час по прибытии он уже вышел из отведенного ему помещения с целью поскорее почерпнуть новых наслаждений. Внизу его спросили, потребуется ли экипаж. Он ответил утвердительно и, сев в поданную коляску, приказал ехать в меняльную контору. Подсаживавший его помощник швейцара сказал кучеру какой-то адрес, и тот помчался.

   В меняльной лавке, оказавшейся скорее банкирской конторой, Рогов был несколько удивлен. Не удовольствовавшись разменом остававшихся у него в наличности русских кредитных билетов, он предложил приобрести у него по приблизительному курсу один из тех многочисленных процентных билетов, которые он носил в клеенчатой упаковке на груди. Служащие конторы стали тихим шепотом переговариваться друг с другом, и наконец один из них, по виду заведующий, подошел к Рогову ближе и спросил его:

   - Вы желаете продать эту процентную облигацию номинальной стоимости в пять тысяч рублей?

   - Да, по приблизительному курсу.

   - Вчерашний курс петербургской биржи девяносто девять за сто, но мы уплатить вам это не можем. Бумага вообще довольно прочная и крупным колебаниям не подвергается, тем не менее у нас всегда большие расходы при размене русских процентных бумаг. Купить мы можем только по девяносто семи, и вы нам заплатите еще полпроцента комиссии.

   - Я согласен. Пишите счет, сколько это всего составит?

   Но заведующий конторой не удовольствовался его согласием, заявив:

   - Мы не имеем права совершать подобные сделки с неизвестными нам лицами. С кем имею честь?

   - Зачем же это вам нужно? Мы в России покупаем и продаем ценные бумаги хоть на мильон, никогда не называя себя! - несколько растерялся Рогов.

   - У нас правила другие, - спокойно ответил управляющий конторой, - мы должны беспрекословно подчиняться им, и если прикажете, мы можем доставить вам причитающуюся за этот банковский билет сумму в ту гостиницу, где вы остановились.

   - Зачем же это? Я нисколько не стесняюсь назвать себя. Я из Варшавы; Константин Константинович Адриянов. У меня с отцом известная на всю Европу экспедиционная контора. Впрочем, вот моя визитная карточка. Если же вам и после этого еще нужны какие-либо удостоверения, то потрудитесь протелефонировать в "Гранд-отель". Я там остановился. Мне только очень жаль, что я этого раньше не предвидел и не захватил с собою паспорта.

   Он лгал без зазрения совести, вновь приобрев всю свою прежнюю наглость.

   По знаку разговаривавшего с ним лица другой служащий удалился, и вскоре послышались сигналы телефонных звонков. А Рогов рассказывал:

   - Мне, вероятно, придется совершить через ваше посредство еще немало подобных операций, если, конечно, вы впредь будете любезнее. Мы с отцом затеваем здесь в Вене одно огромное предприятие. Разменять придется, вероятно, довольно крупную сумму.

   - Извините, пожалуйста, но первый шаг всегда во всем труден. Мы будем счастливы служить вам впредь, и, конечно, на большую сумму условия наши будут для вас выгоднее, - поспешил заявить управляющий конторой с целью удержать выгодного клиента.

   Служащий вернулся от телефона и, проходя мимо к своей конторке, сказал только одно слово по-немецки:

   - Да.

   - Все в порядке! - радостно заявил тогда управляющий. - Сейчас мы приготовим расчетный лист, который попросим вас подписать, и кассир выдаст вам деньги.

   По окончании этой процедуры Рогов еще спросил:

   - Вам теперь, вероятно, моя карточка более не нужна?

   - Если разрешите оставить ее у нас для памяти о столь приятном знакомстве? - любезно осклабился заведующий конторой.

   Настаивать Рогов не счел возможным. К тому же у него была в бумажнике еще и другая карточка, принесенная ему рекомендованным секретарем от Адриянова. Он улыбнулся, поклонился и вышел.

   Нахальная мысль записаться в гостинице именем молодого владельца экспедиционной конторы в Варшаве явилась Рогову ввиду полнейшей невозможности продолжать именовать себя и здесь Барташевым и еще того менее - своей настоящей фамилией. Он знал, что Барташев неминуемо поднимет шум, когда убедится в исчезновении профессора Койкина, и отголоски этого дойдут, пожалуй, до венской полиции. Помимо этого, Роман Егорович хорошо помнил, что Адриянов высказал ему свое твердое намерение не покидать Варшавы, по крайней мере до глубокой осени или до начала зимы, так как экспедиционное время было самое горячее.

   Выйдя из меняльной лавки, Рогов увидал прямо перед собою магазин мужского платья, красовавшегося за зеркальными стеклами в двух этажах. Он сказал извозчику, чтобы тот ждал, и пошел экипироваться. Накупив себе всяких костюмов и отправив их в "Гранд-отель", он нашел более удобным приобрести все остальное по части туалета в следующие дни и предаться иным удовольствиям.

   Многое слыхивал о веселящихся венцах и о красавицах венках Рогов от тех знакомых, которые успели побывать здесь. Но, разумеется, он давно перезабыл все названия, а потому должен был обратиться к извозчику с вопросом:

   - Где в это время лучше всего накормят и где вообще собирается самая шикарная публика?

   Извозчик залепетал что-то на отчаяннейшем венском диалекте, совершенно недоступном пониманию даже тех приезжих, которые отлично знают немецкий язык, а потому Рогов, ничего не добившись, счел за благо довериться ему.

   Выбравшись из узких улиц старого города, коляска очутилась вновь на Ринге, и вскоре Рогов увидал в отдалении с левой стороны то огромное здание, у которого за несколько часов перед тем он высадился с поезда. После этого коляска поехала по красивому парку с широкими каштановыми столиками, с раскинутыми палатками, с прилично одетыми услужливыми лакеями и с действительно нарядною публикой.

   То был загородный ресторан Захера в главной аллее знаменитого венского Пратера.

   Тут Рогов почувствовал себя совсем как дома. Будучи завсегдатаем петербургских учреждений такого сорта, он хорошо зазубрил наименования всяких французских блюд и составил такое мудреное меню, что лакеи сразу прониклись к нему чувством самого глубокого уважения. По части же вин он пожелал попробовать местные, остановив свое внимание главным образом на марке довольно возвышенной цены.

   В ожидании своего заказа он разглядывал публику и, вдруг увидав знакомое лицо, стал посылать сидевшему в расстоянии трех столиков от него господину самые любезные улыбки и даже приветствия рукою. Оказалось, это был тот самый человек, который устроил для него покупку русской процентной бумаги. Однако на приветствия Рогова тот ответил лишь вежливым, но довольно сдержанным поклоном.

   "Черт его знает! - подумал Роман Егорович. - Из осторожности он это, что ли, или из чрезмерного уважения ко мне не решается на большее сближение? А мне не мешало бы на первых порах показываться везде открыто в Вене с человеком, более или менее известным. Надо переманить его к моему столу".

   Он снова замахал по направлению к тому же господину руками, приглашая его пересесть. Но тот подозвал к себе одного из лакеев и что-то объяснил ему, после чего слуга подошел к Роману Егоровичу с почтительным докладом:

   - Господин Блехкугель очень извиняется, но при всем своем желании разделить с вами компанию никак не может, ввиду того что ждет сюда одного своего хорошего знакомого, которого вы тоже будете очень рады видеть.

   Рогов встревожился. В первую минуту он едва нашелся, чтобы ответить лакею: "Я сам сейчас подойду к нему и скажу ему, в чем дело". Но он уже предчувствовал некоторую неприятность и с целью предупредить ее заблаговременно в самом деле направился к господину Блехкугелю.

   Тот из вежливости встал перед ним и сказал:

   - После вас у меня в конторе был ваш постоянный венский корреспондент Эдуард Сакс.

   Надо было обладать значительным запасом самой изворотливой находчивости, чтобы не покраснеть и самым обыкновенным голосом, как это сделал Рогов, спросить:

   - И вы его ждете сюда?

   - Да, он обещал приехать, если только его ничто не задержит. Мы здесь с ним часто обедаем: летом это лучшее место сборища тех венцев, которых необходимость приковывает к городу.

   - Я буду очень рад видеть его, - сказал еще более развязно Рогов.

   - Он, разумеется, тоже, - ответил Блехкугель и прибавил: - Он очень удивился, когда я сказал ему, что вы приехали в Вену с намерением пробыть здесь несколько дней. Он спросил меня, где вы остановились, и хотел проехать прямо к вам.

   Рогову необходимо было поставить дело так, чтобы не возбудить никакого подозрения, а потому он сказал самым непринужденным тоном:

   - Я буду очень рад познакомиться с господином Саксом, которого давно знаю, только заглазно.

   - А как же он говорил мне...

   - Он впал в ту же ошибку, в которую впадают очень многие, - продолжал лгать Рогов, - он предполагает, что я - Константин Адриянов, которого он уже знает. Между тем нас три Константина и все мы - родные братья. Я - старший из них. Я в первый раз еду по нашим делам в Европу; до сих пор я заведовал Востоком, то есть всей Сибирью и Туркестаном.

   Блехкугель выразил на лице радостное и почтительное удивление этому рассказу и наконец избрал момент, чтобы вставить:

   - Теперь я понимаю настоящую причину нашего спора! Извините, господин Адриянов, но мой приятель Сакс ввел меня в самое непостижимое удивление: он утверждал, будто вам не более двадцати пяти лет и вы - светлый блондин, тогда как я говорил ему, что вам около сорока и что, несмотря на короткую стрижку и совершенно гладко выбритое лицо, вас должно считать брюнетом. Теперь все объясняется, если мы говорим о двух разных братьях. Очень, очень приятно! - Блехкугель крепко пожал Рогову руку.

   Тогда Роман Егорович воодушевленнее прежнего стал приглашать его:

   - Да пойдемте же к моему столу, и, если господин Сакс приедет, это даст нам повод выпить бутылочку-другую шампанского.

   На этот раз Блехкугель, оказавшийся не управляющим, а владельцем конторы, в которой Рогов разменял билет, согласился. Переселившись на новое место, он сказал с некоторым сожалением:

   - Должно быть, наш милый Сакс сегодня не приедет. Но он, наверное, явится к вам в гостиницу завтра утром пораньше.

   - Когда бы то ни было, всегда буду очень рад видеть его, - развязно воскликнул Рогов.

   Однако эта радость предоставилась ему сейчас же; с другой стороны сада, к которой оба они сидели спиною, к ним подошел господин тоже средних лет; он остановился и уставил на Рогова удивленный, почти вызывающий взгляд.

   Блехкугель обрадовался и, пожав ему руку, стал объяснять:

   - Оказывается, что мы оба с вами правы: пред вами сидит господин Адриянов-старший, но не отец, а старший сын, много лет проведший на Дальнем Востоке и там заведовавший отделением своей экспедиционной фирмы.

   - Ах, вот что! - с распускающейся на лице улыбкой сказал Сакс. - А я и не знал!.. Но как странно, что вас тоже зовут Константином!

   - Садитесь, господин Сакс, - прервал его Рогов, - и для первого знакомства позвольте рассказать вам, как это случилось.

   - Прелюбопытно в самом деле!

   - Вот изволите ли видеть, - быстро сымпровизировал Рогов, у которого вообще было достаточно находчивости на всякое вранье. - Адрияновы существуют давно; наша фирма основана моим дедом.

   - А я полагал - отцом? - вопросительно проговорил Сакс.

   - Отец только расширил ее и завел сношения с Европой, - пояснил Рогов. - Дед же давно затеял дело транспортирования клади и экспедиции товара по Сибири. Когда я рождался на свет, он потребовал, чтобы мне дано было при крещении его имя, говоря, что представитель фирмы Адрияновых был и будет Константином. Когда же родился мой второй брат и у отца явилось сознание необходимости поставить и его где-либо представителем нашего обширного дела, то он не мог ослушаться воли нашего деда и должен был также и ему дать имя Константина.

   - Вы говорили, что у вас есть еще третий брат? - спросил Блехкугель.

   - Ах, в самом деле? А я не знал! - вновь удивился господин Сакс. - Где же ваш третий брат?

   - Он еще очень молод и сейчас учится в коммерческом училище в Петербурге, - нисколько не смущаясь, ответил Рогов, после чего прибавил: - Но, господа, теперь воздадим должное этому симпатичному учреждению, которое, кажется, порекомендовали мне недаром.

   Обед начался.

   Рогов вспомнил о том, что в последнее время ему уже вторично приходилось выдавать себя за постоянного жителя Сибири. На несколько минут его встревожила мысль: не дурное ли это предзнаменование? Но он сейчас же отогнал от себя все печальное и стал так часто опоражнивать свой стакан, что и Блехкугель, и Сакс даже выразили некоторое восторженное удивление перед неутолимостью русской жажды. Однако это нисколько не помешало Роману Егоровичу сознавать необходимость некоторой осторожности с новыми знакомыми. Легко могло статься, что Сакс напишет в Варшаву или в Петербург о своей встрече с ним, и тогда забьют тревогу, изобличат его и сцапают. А это требовалось предотвратить.

   Между тем ему нисколько не хотелось сейчас же бежать, дальше. То, что он увидел в несколько часов в Вене, прельщало его, и он думал с досадою, до чего иной раз непредвиденная случайность может все испакостить. Но если мысли говорили одно, то уста высказывали другое, а именно:

   - Судьба благоприятствует мне с первого же момента прибытия в очаровательную Вену. Мой брат в Варшаве, разумеется, указал мне на вас, господин Сакс. Если бы я не попал для размена денег в контору господина Блехкугеля, мне пришлось бы завтра разыскивать вас. А теперь я могу целым днем ранее сообщить вам некоторые наши очень важные планы.

   - Я весь внимание, господин Адриянов, - сказал корреспондент транспортной конторы.

   - Мой брат, - продолжал Роман Егорович, - покинул одновременно со мной Варшаву с целью объездить наши российские далекие окраины, я же взял на себя Европу. Но, пока я здесь займусь кое-чем в Вене, у меня есть к вам одно очень важное поручение, господин Сакс.

   - Чем могу служить?

   - Если вы состоите нашим корреспондентом, так вы должны знать, насколько мы заботимся о расширении нашего дела. Моя мысль - работать теперь вдвойне для самих себя. То есть я хочу приобретать товары из первых рук и сам их перепродавать, вместо того чтобы только перевозить их от одних к другому. Пока я в Вене буду завязывать сношения, я попрошу вас объехать те иностранные города, из которых мы в России вообще много черпаем. Обо всем вам придется докладывать мне сюда до сообщения вам моего нового адреса, так как ваши письма теперь не застанут моего брата в Варшаве.

   Сакс, для которого подобное предложение являлось совсем неожиданным, поспешил справиться, насколько оно окажется выгодным. Когда же мнимый принципал заявил ему, что намеревается широко вознаградить его беспокойство и труды, - дело показалось заманчивым.

   Ввиду общего согласия обед продолжался еще веселее, шампанское явилось как раз кстати для вспрыскивания будущих успехов, и Рогов пил за здоровье своего отца и своих братьев.

   По окончании обеда, превратившегося из-за разнузданных и безграничных потребностей Рогова в целый пир, компания вышла из ресторанного сада в такое время, когда наступала пора направляться к какому-либо зрелищу. Таковыми был богат Пратер, и спутники Рогова порекомендовали ему какой-то кафешантан, изобилующий будто бы целым букетом каскадных звезд.

   По прибытии туда Рогов хотел было сейчас же вновь потребовать шампанского, однако Блехкугель и Сакс предвидели для себя на следующий день работу и уклонились от новых возлияний. Воспользовавшись желанием Рогова познакомиться с той именно "звездою", которая пела на подмостках в минуту их появления, они удалились под предлогом не мешать ему, и Сакс дал слово явиться к нему в "Гранд-отель" на следующий день ровно к полудню, чтобы вместе составить маршрут его поездки.

   Почувствовав себя совсем свободным и будучи очень доволен ловкостью, с которой он нашел средство обезопасить свое дальнейшее пребывание в Вене, беглый плут из России развернулся в увеселительном учреждении во всю ширь своей ненасытной натуры. Он подозвал лакея и спросил его:

   - Как фамилия этой очаровательной певицы, которая так хорошо дирижирует ногами?

   Действительно, понравившаяся "звездочка" канканировала на подмостках, выделывая в такт оркестру удивительно замысловатые па.

   - Фрейлейн Мирцль! - ответил лакей и догадливо спросил: - Может быть, почтеннейший господин желает пригласить ее поужинать?

   - Устрой мне это, - сказал ему Рогов на "ты", совсем забывая, где он, - и я дам тебе десять крон на чай.

   Подобное вознаграждение для венского лакея было чрезвычайно щедро, и потому он плута, разбрасывавшего краденые деньги, моментально произвел в бароны и стал уверять, что целует руку господину барону и что господин барон останется доволен, потому что фрейлейн Мирцль очень веселая особа.

   Так оно и оказалось.

   Фрейлейн Мирцль в свою очередь тоже очень обрадовалась знакомству с таким богатым иностранцем, и между ними завязались столь дружеские отношения, что Рогов обещал приехать в этот же кафешантан и на следующий вечер.

   Сакса он быстро выпроводил из Вены, снабдив его на первые путевые расходы тысячью гульденов, что составляет на русские деньги немного менее восьмисот рублей. Но разве Рогов смотрел на подобные траты, когда вопрос касался его свободы? Сакс еще раз подтвердил обязательство обо всем писать ему в Вену, после чего уехал, столь мало сомневаясь в чем-либо, что даже Блехкугелю сказал на его замечание относительно поразительной разнузданности Адриянова:

   - Подумайте только, вот человек двадцать лет странствовал по Сибири! Поневоле там одичать можно! Ведь там у них, кроме пьянства и кутежей, никаких развлечений не существует.

   Это последнее мнение поддерживал и оправдывал Рогов, предаваясь с этого дня постоянным обильнейшим попойкам. За его столом в кафешантане Пратера пил кто хотел. Знакомства он сводил более чем легко. Правда, он сразу навел на себя подозрение полицейского агента, наблюдению которого было вверено это увеселительное заведение. Однако и этому блюстителю порядка пришлось вскоре примириться с мыслью об одичалости этого небывалого мота. По наведенным справкам оказалось, во-первых, что он знаком с Блехкугелем, содержателем известной меняльной конторы на Грабене, и что некий Сакс, известный по солидным торговым делам комиссионер, называл его своим "принципалом", приходя к нему в "Гранд-отель", и командирован им теперь куда-то по делам.

   Рогов, увлекавшийся все более фрейлейн Мирцль, был весьма огорчен интригами против нее на сцене кафешантана и решил какой бы то ни бы