Главная » Книги

Станюкович Константин Михайлович - В мутной воде, Страница 6

Станюкович Константин Михайлович - В мутной воде


1 2 3 4 5 6 7 8 9

ы толковало о величии момента, о будущности России, о заре на Востоке и в конце концов о нашем добром солдате.
  И в то время, как солдат умирал, здесь в кабинете кишела целая стая патриотов, жаждущих только случая ограбить этого самого "бедного" солдата.
  С каким-то недоумевающим страхом взирала Елена на эту перемену в образе жизни ее мужа. Ей непонятна была вся эта сутолока, превратившая их тихий дом в какой-то трактир с постоянными гостями и разливным морем. Она редко показывалась в кабинете, но в столовой ей поневоле приходилось встречаться с разными новыми лицами, которые говорили ей комплименты, похваливали блюда и вина и сообщали разные слухи с театра военных действий. Начало кампании обещало такой же блестящий конец, и все нетерпеливо ждали новых победных телеграмм.
  Елена рассеянно слушала все эти разговоры и радовалась, когда кончался обед и гости уходили в кабинет.
  Борский в последнее время баловал ее сюрпризами. То приносил ей какие-нибудь дорогие серьги, то дарил роскошные материи. За неделю до отъезда на дачу он купил ей пару прелестнейших пони и объявил Елене, что рядом с их дачей он нанял дачу для Чепелевых.
  - Ты будешь меньше скучать! - заметил при этом Борский. - Мне придется бывать часто по делам в городе, а вы с отцом будете кончать кампанию.
  Елена благодарила мужа за его внимание, благодарила за подарки, но они не занимали ее. К чему ей все это?.. Она трепетно ждала весточки с театра войны, со страхом читала известия об убитых и раненых и каждый день заезжала к отцу узнать, не получено ли письма.
  Старик неизменно покачивал головою и при этом замечал:
  - Ему, брат, не до писем теперь. Какие письма!.. Он, разумеется, жив и здоров... Теперь, слава богу, мы все знаем... Газеты все сообщают!
  Невеселая уезжала она домой и проходила к себе в комнаты. Среди домашнего шума она чувствовала себя одинокой. Она садилась за книгу, но книга вываливалась у нее из рук, и она думала о Венецком. Прочитывая скорбные списки, она нередко задумывалась, и слезы катились из ее глаз. Ей тяжело было оставаться здесь. Ее манило туда, где гибли люди, ей хотелось помочь им, заглушить свою тоску в море чужих страданий. Она намекнула как-то об этом Борскому, но он странно усмехнулся и заметил, что и без нее много сестер милосердия.
  За несколько дней до переезда на дачу Борский давал парадный обед. Приглашены были избранные знакомые, два отставных министра с женами, один влиятельный генерал, финансовый туз и известный петербургский оратор, любивший говорить за обедами экспромты. Обед был заказан тонкий, и Борский сам хлопотал, чтобы все было хорошо.
  К шести часам начали съезжаться гости. В гостиной весело болтали о войне. Только что была получена телеграмма о блестящем забалканском походе кавалерии и о взятии Елены*... Никто из присутствующих еще не знал о Плевне.
  _______________
   * Город в Болгарии.
  Обед прошел превосходно. С бокалом шампанского в руке поднялся с места господин в военной форме, провел рукой по лысому лбу и просил позволения сказать слово. Все, конечно, изъявили живейшую радость, и оратор произнес один из тех своих экспромтов, которые, как говорили злые языки, сочинялись им заблаговременно и выучивались наизусть. Он начал о величин патриотического подъема, вспомнил двенадцатый год, вспомнил крымскую кампанию, не упустил из виду доблестного русского народа и кончил знаменательным указанием, что скромное пиршество происходит у русского человека ("старинного моего добродея и приятеля"), который в годину трудных испытаний пришел на помощь государству, "бросил к его ногам" свое "чисто русское" изобретение и дал казне миллионные сбережения...
  Все аплодировали красноречивой импровизации. Все стали как-то ласковее и добрее после вкусных блюд и выпитого вина, и даже отставные министры сказали хозяину несколько приветствий по поводу его изобретения...
  Гости уже собирались вставать, когда лакей подошел к генералу и что-то тихо доложил ему. Генерал попросил извинения, встал и скоро, смущенный, вернулся назад.
  Все взглянули на него и предчувствовали несчастие. Генерал был бледен и нервно шевелил губами.
  - Неприятное известие! - тихо проговорил он по-французски.
  В столовой воцарилась мертвая тишина.
  - Мы наткнулись на Плевну и...
  - И что же, ваше превосходительство? - нетерпеливо заметил отставной министр.
  - И не одержали победы...
  - То есть потерпели поражение? - заметил кто-то.
  - Вроде этого! - печально проговорил генерал и скоро уехал.
  Вслед за ним разъехались и остальные гости. Плевна вдруг поразила всех своею неожиданностью.
  Через несколько дней была получена новая телеграмма о сражении под Плевной, и в Петербурге ходили зловещие слухи... Гвардия собиралась в поход.
  
  
  
  Глава семнадцатая
  
  
  
   ВЛЮБЛЕННАЯ ВДОВА
  Варвара Николаевна была так счастлива в Ораниенбауме, что даже забыла о делах и не принимала к себе никого. Башутин был далеко, в Бухаресте, и она не расставалась с влюбленным юношей. Сперва она смеялась над своим чувством, говорила, что это вздор, но вскоре чувство охватило все ее существо и она с замиранием институтки слушала страстные речи Привольского. Ей словно хотелось насладиться наконец не испытанным еще ни разу в жизни чувством бескорыстной любви, и это чувство вдруг пришло. Беззастенчивая, бывало, она теперь вспыхивала при виде красивого, свежего, здорового юноши, и сердце ее трепетно билось, когда он опаздывал несколько минут. Она с восторгом слушала любовный вздор, который несколько недель тому назад вызвал бы насмешку в ее глазах, а теперь? Теперь она заставляла Привольского повторять, что он ее любит, и он повторял, повторял эти нежные слова вспыхнувшей страсти. Они вели себя как впервые влюбленные: гуляли по парку, катались на лодке, ездили верхом ночью, предпринимали поездки ins Grune*, ссорились из-за пустяков и ревновали друг друга, как подростки... Варвара Николаевна была внимательна и предупредительна к Привольскому до смешного. Малейший его намек считался для нее законом. Она вдруг привязалась к нему со страстью матери и любовницы. Она нетерпеливо ждала его ласки и скорбела, если ей казалось, что он чем-нибудь недоволен. Она выбегала встречать его, нередко делала ему сцены и допрашивала, отчего он опоздал, смотрела ему в глаза, как раба, и дрожала за свое счастье, как любовница, не уверенная в завтрашнем дне.
  _______________
   * За город (нем.).
  Был жаркий июльский день. Варвара Николаевна сидела на террасе и посматривала на часы. Скоро должен прийти поезд...
  - Параша! - крикнула она. - Завтрак готов?
  - Готов.
  - Смотри, чтобы сейчас же подали, как только приедет Сергей Николаевич... Да чтобы шампанское было заморожено...
  - Все приготовлено! - улыбнулась Параша.
  И Варвара Николаевна сама радостно улыбнулась, приколола цветок в свои чудные черные волосы, обдернула белый капот и, веселая, побежала на дорогу, чтобы встретить Привольского. На платформу она избегала ходить. Ее появление всегда вызывало разные замечания. Не стеснялись вслух называть ее по имени и прибавлять к нему эпитеты, от которых ее бросало в дрожь. Она и без того боялась, что Привольский вдруг ее бросит. Она знала, что родители его не раз серьезно упрекали его за связь, но юноша любил ее и с упорством влюбленного не верил слухам, ходившим про нее. Он не раз уверял ее в этом, но она все-таки дрожала за свое счастье и нередко с ужасом вспоминала о Борском.
  Поезд только что пришел. По дороге показалась статная красивая фигура. Варвара Николаевна бросилась навстречу, обняла юношу и, прильнувши губами к его губам, шепнула:
  - Ты до завтра останешься у меня?
  Но вдруг она отскочила от него, точно ужаленная. Лицо Привольского не сияло, как обыкновенно, счастьем свидания. Оно было задумчиво; какая-то серьезная торжественность виднелась в чертах его свежего лица.
  У Варвары Николаевны упало сердце. Она вдруг побледнела, как полотно. Вот-вот он сейчас скажет то роковое слово, которого она так боялась.
  - Сережа, что с тобой? Ты сердишься на меня?..
  Но он вместо ответа подошел к ней, крепко сжал ее руку и сказал:
  - Ты разве не знаешь? Через неделю мы выступаем в поход...
  В первую минуту она обрадовалась, но прошло мгновение, она поникла головой и тихо прошептала:
  - На войну?
  - Да, на войну!
  - Но ты не пойдешь?.. Ты не пойдешь, Сережа?.. К чему тебе идти? Ты возьми у меня денег, сколько хочешь возьми... Скажись больным... И знаешь что?.. Я завтра же поеду в город и устрою, чтобы ты остался. Ты хочешь? Говори!..
  Она говорила отрывисто, со страхом глядя в глаза Привольскому.
  - Полно вздор говорить, Варя... Разве можно не идти на войну, когда посылают? - заметил серьезно юноша и, любуясь любовницей, весело прибавил: - Еще неделя у нас впереди, и я у тебя буду каждый день...
  Варвара Николаевна была в отчаянии и решилась непременно проводить Привольского хотя до границы... Она целый день была задумчива и вечером, когда они сидели вдвоем на террасе, проклинала войну и просила Привольского повторить, что он ее не забудет. В ответ юноша целовал ее в открытую шею и наконец подхватил ее и на руках унес в комнаты.
  - Так ты позволишь проводить тебя?.. - говорила она на другой день, прощаясь с Привольским. - Я только до границы доеду.
  Юноша согласился, и Варвара Николаевна приказала Параше приготовиться к отъезду.
  Через неделю они ехали в отдельном купе на юг. Варвара Николаевна то плакала, то весело улыбалась под впечатлением горячих ласк влюбленного юноши.
  Так доехали они до Ясс. В Яссах приходилось расстаться. Она упросила, однако ж, отдать ей один день. Он отдал ей этот день и на следующее утро наконец вырвался из горячих объятий влюбленной женщины и отправился догонять свой полк. Варвара Николаевна рыдала, как ребенок, и объявила Параше, что они поедут дальше. Она будет об этом просить военное начальство. Целый день просидела она печальная в номере и собиралась уже ложиться спать, как вдруг кто-то постучался в двери.
  Ей почему-то показалось, что непременно войдет Привольский. Он вернулся, чтобы еще раз проститься с ней.
  - Войдите! - весело крикнула она и бросилась навстречу.
  Отворились двери, и в комнату вошел Башутин.
  Варвара Николаевна остановилась в ужасе.
  - Неожиданная встреча! - промолвил он, улыбаясь. - Что это вы так испугались?.. Так не встречают старых друзей, - заметил он, протягивая руку. - Присядемте... Мне надо с вами поговорить.
  С этими словами он взял ее за руку, усадил на диван и сам сел подле.
  
  
  
  Глава восемнадцатая
  
  
  
   С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ
  - Так не поступают с верными друзьями! - нежно упрекнул Башутин. - К чему вы секретничаете со мной?.. Отчего вы не отвечали на мои письма?.. Я все знаю, что вы делали последнее время! Что вы на это скажете, милейшая Варвара Николаевна? - продолжал Башутин, дотрагиваясь до руки молодой женщины, - но что с вами? Вы нездоровы? Ваша рука холодна как лед!
  Варвара Николаевна брезгливо отдернула руку.
  - Не беспокойтесь о моем здоровье, Башутин, и продолжайте! - проговорила она спокойно.
  Башутин взглянул ей в лицо. Она встретила насмешливый взгляд смелым, вызывающим взглядом. Она справилась с собой и скрыла свое волнение.
  - Вот как! Вы совсем отрекаетесь от друзей! Впрочем, ведь у вас все длится медовый месяц восторженной страсти, и вы находитесь еще под влиянием идиллических прогулок в Ораниенбауме!
  - Оставьте этот тон, Башутин! - остановила его Варвара Николаевна. - Надеюсь, вы не о чувствах пришли говорить со мной!
  - И все это в награду за пятилетнюю любовь! - попробовал было Башутин, впадая в тон оскорбленного любовника.
  Варвара Николаевна подняла на него глаза и презрительно усмехнулась.
  - Нельзя ли без излияний. Мы, к несчастию, слишком хорошо знаем друг друга!
  - Извольте! Я заговорю в другом тоне. Но понравится ли он вам?
  - Приберегите эффектные места к концу.
  Башутин позеленел от злости. Варвара Николаевна с какою-то отвагой отчаяния решилась во что бы то ни стало покончить с Башутиным.
  - Вы объявляете войну? - проговорил Башутин.
  - Без фраз, прошу вас... Скорее к делу!
  Его раздражал этот спокойный, иронический тон. Он думал, что при первых словах угрозы она испугается и сразу согласится на все то, что он от нее потребует, а она вдруг еще смеется над ним.
  - Первая любовь вас сделала забывчивой?
  - Я все помню, Башутин... Все!
  - Так отчего вы не отвечали на мои письма?
  - Во-первых, не хотела, а во-вторых, что мне было отвечать? Вы просили опять денег, и вам позволено было бароном взять десять тысяч из кассы. Заплатила их, конечно, я.
  - Позволено было!.. - повторил Башутин. - Я мог бы и без позволения взять их. Вы разве забыли, кому вы обязаны состоянием?
  - Счеты? Я обязана вам, Башутин, многим, это правда... Я обязана вам, что сделалась знаменитостью в Петербурге! - проговорила Варвара Николаевна со смехом. - О, я вам многим обязана и никогда этого не забуду!.. Но я, кажется, заплатила вам за все деньгами... Я не хочу, слышите ли, вспоминать начало нашего рокового знакомства и дальнейшую историю...
  Варвара Николаевна вздрогнула и с ненавистью взглянула на Башутина...
  - Впрочем, и не к чему... Все равно поздно!..
  - Период раскаяния? - усмехнулся Башутин. - Реабилитация посредством любви?! Я об этом кое-что читал в романах, и то плохих. Оставимте лучше романическую часть в стороне... Я ведь имел честь быть вашим alter ego* и кое-что знаю пикантное...
  _______________
   * Вторым "я", близким другом (лат.).
  - И я знаю немало, Башутин! И если вы теперь на свободе, то вспомните...
  - Послушайте! Не советую вам говорить так... - вскрикнул Башутин, вскакивая с места. - Я не пожалею себя, но и вас жалеть не буду!
  - О, себя вы пожалеете, а потому, вероятно, пожалеете и меня!.. Чего вы от меня хотите? Вы долго были моим советником... Теперь довольно... Пора нам расстаться... Я намекала вам об этом... С этой целью вам предложили управлять делом в Бухаресте, то есть получать большое содержание... Что же вам еще надо? Я вам передала в течение последнего времени более пятидесяти тысяч!..
  - Чего мне надо?.. - усмехнулся Башутин. - Мне надо, чтобы мы расстались дружески... Ваши пятьдесят тысяч давно истрачены... И что ваши пятьдесят тысяч?.. Мне надо доли по совести!..
  - А в противном случае не обратитесь ли и вы к судебному следователю? - усмехнулась Варвара Николаевна.
  - Я приберегу эту развязку к концу, а пока...
  - А пока? - переспросила Варвара Николаевна, чувствуя, как забилось ее сердце.
  - А пока я расскажу вашему возлюбленному юноше, из каких средств вы заплатили за него долги. Юноша ведь и не подозревает, что он на содержании. Но когда он узнает и когда узнают его товарищи, он, наверное, поблагодарит вас!
  Варвара Николаевна не ожидала этого. Удар был нанесен метко, прямо в сердце. У нее помутилось в глазах. Сердце упало. Она опустила голову, и прошло несколько мгновений, прежде чем она подняла ее. Она попробовала ответить на слова Башутина презрительной улыбкой, но улыбка вышла печальная, и дрожащие ее губы неуверенно прошептали:
  - Он не поверит вам!
  - Тогда его убедят ваши письма!
  Это было уж слишком. Вся энергия этой женщины исчезла под угрозой. Она взглянула на Башутина растерянным, умоляющим взглядом.
  - Но вы не сделаете этой... этой подлости? Вы шутите? Не правда ли? - прошептала она упавшим голосом, с каким-то суеверным страхом заглядывая в лицо Башутину.
  - Мы ведь перестали шутить, Варвара Николаевна! - холодно заметил Башутин. - Какие шутки!
  - Послушайте, Башутин! Говорите скорей... сколько вы хотите? Назначайте цену. Я вам дам денег, но возвратите мне мои письма и дайте слово, что вы ничего не станете говорить Привольскому... Я на все готова!.. Довольны вы?
  - Давно бы так! Нам пора свести счеты! Я не буду запрашивать. После Орефьева вы получили восемьсот тысяч... По совести, мне бы следовала половина, но я помирюсь на одной сотне.
  - Вы ее получите!
  Башутин чуть не привскочил от изумления при этих словах. Он не ожидал такого быстрого решения денежного вопроса со стороны Варвары Николаевны. "Женщина всегда останется женщиной! - подумал он. - Когда она любит, из нее можно веревки вить!"
  - Письма мои с вами?
  - Они в гостинице!
  - Все?
  - Все до одного...
  - Привозите их завтра утром, - и вы получите деньги... Еще одно условие. Надеюсь, больше мы никогда не увидимся... и вы уедете отсюда... Управление делом сдадите Иваницкому! И еще, Башутин, я предупреждаю вас, что если вы нарушите слово...
  Она взглянула на Башутина в упор таким взглядом, полным ненависти и презрения, что он невольно отодвинулся.
  - Если вы нарушите слово, - чуть слышно прошептала она, - я расскажу кому следует о вашей дуэли с моим мужем... Помните, что я мстить умею, господин Башутин, а когда мстит женщина, она не жалеет себя!
  В свою очередь, Башутин побледнел и опустил глаза под резким стальным взглядом Варвары Николаевны.
  - К чему нам вспоминать старые истории...
  - То-то! А теперь прощайте. Завтра в десять часов я жду вас...
  Башутин хотел было протянуть руку, но, взглянув на лицо Варвары Николаевны, только поклонился и вышел из нумера. Она чуть-чуть кивнула ему головой.
  Оставшись одна, Варвара Николаевна вздохнула свободно. Только бы он, он, этот милый, любимый юноша, не оттолкнул ее и не узнал бы ее прошлого, а там будь что будет!
  Она открыла окно и жадно вдыхала свежий ночной воздух. Высокое небо блистало мириадами звезд. На улице была тишина. Она вглядывалась в темноту ночи не то со страхом, не то с надеждою.
  Через несколько времени она прошла в соседнюю комнату, взглянула на спящую Парашу, разделась сама, бросилась с каким-то суеверным страхом на колени и стала молиться, обливаясь слезами.
  На следующее утро Башутин передал ей все письма и получил чек. Они почти не разговаривали. Она только спросила:
  - Тут всё?
  - Всё! - отвечал Башутин, получая чек.
  С этими словами он поклонился и сказал:
  - Прощайте, Варвара Николаевна!
  - Прощайте, Башутин, и, надеюсь, навсегда!
  Он усмехнулся, но не промолвил ни слова и ушел.
  В тот же вечер Варвара Николаевна поехала дальше.
  
  
  
  Глава девятнадцатая
  
  
  
  30 АВГУСТА ПОД ПЛЕВНОЙ
  
  
  
  
   I
  Только что забрезжилось, когда маленький, рыжий, весь в веснушках, солдат просунул в землянку сперва фонарь, а потом и свою голову. Вместе с фонарем он принес медный котелок и стакан, в котором лежало несколько кусков сахара. Он присел на корточки, достал из-за обшлага бумажку с чаем, высыпал чай в котелок и, когда покончил с этим делом, направил фонарь в угол землянки, поднялся и подошел к лежавшему под буркой офицеру. Солдат участливо взглянул в спящее лицо офицера и легонько тронул его за плечо.
  - Ваше благородие! Пора вставать! - проговорил он, наклоняясь к Венецкому.
  - А? Что?.. Еще минуточку... одну минуточку! - проговорил во сне Венецкий, потянулся и снова сладко заснул.
  Рыжий солдат добродушно усмехнулся, вернулся к котелку, накрыл его попоной, закурил трубку и задумчиво глядел в мокрую землю. Прошло не более двух-трех минут, как он снова подошел к Венецкому и проговорил:
  - Ваше благородие! Пора... Все пошли на батарею.
  Венецкий что-то пробормотал, вдруг открыл глаза, прищурил их при свете фонаря и сладко потянулся. Ему так не хотелось вылезать из бурки, под которой было так тепло и уютно.
  - Ты, Барсук, говоришь - все пошли? - спросил он, лениво приподнимаясь с войлока.
  - Все Алексей Алексеевич... Сейчас батарейный выйдет.
  Венецкий еще потянулся, зевнул и вдруг быстро поднялся; при свете фонаря, слабо освещавшего землянку, вздрагивая от сырости, отыскал пальто и фуражку и хотел было выйти, как Барсук подал ему стакан чая и заметил:
  - На дворе сырость, ваше благородие... Вы бы сперва чайку выпили.
  - Ты где это чаю достал?
  - У денщика у полковникова. Щепотку отпустил... У самих, говорит, мало.
  - Спасибо тебе, Барсук!.. - с нежной ласковостью проговорил Венецкий, принимая стакан. - А сам пил?
  - Я хлебушком разжился...
  - Эка ты какой!.. Пей, брат, сам... Ну, еще раз спасибо! - проговорил Алексей Алексеевич, быстро выпив какую-то желтоватую бурду под названием чая, и вышел из землянки.
  Мелкий, назойливый дождь лил сверху. В воздухе стояла сырость и тянуло запахом солдатского жилья. Начинало рассветать. Все предметы рисовались неясными контурами в серой дали. На площадке стояло несколько солдат, покуривая трубки. Один из них весело играл с Жмуркой, батарейной собакой, пришедшей под Плевну из Белгорода. Когда Венецкий проходил мимо солдат, все они ласково говорили:
  - Здравия желаем вашему благородию?
  А он в ответ, точно конфузясь, что все его так любовно встречают, отвечал на приветствия, снимая фуражку.
  - Сегодня Жмурка что-то, ваше благородие, весел... Верно, шельма, чует доброе!.. - заметил кто-то.
  Венецкий потрепал старого Жмурку, лизнувшего за это горячим языком его руку, и спросил:
  - Ели, ребята?
  - Ели, ваше благородие!
  Все на него глядели ласково, и эти ласковые взгляды были удивительно приятны Алексею Алексеевичу.
  Его любили на батарее, и солдаты прозвали его душевным человеком. Он это знал и еще более конфузился.
  Он поднялся на батарею. Все офицеры стояли в группе около батарейного командира, полного, невысокого полковника, с большой бородой, который отдавал офицерам приказания.
  Солдаты стояли у орудий, вполголоса разговаривая между собой.
  - Алексей Алексеевич, здравствуйте! - проговорил полковник, протягивая руку, когда Венецкий подошел к офицерам. - Хорошие сны снились?
  Все радушно встретили Венецкого. Видно было, что он пользуется особенным уважением среди товарищей.
  - Пожалуй, опять отвечать не будет? - заметил полковник, махнув рукою по направлению к сереющей вдали возвышенности. - Вы как думаете, Алексей Алексеевич?..
  - Думаю, что не будет!
  - Он славно держится! - заметил кто-то.
  - Что-то сегодняшний день скажет!.. - тихо заметил полковник. - Штурм начнется в два часа, а до тех пор наше дело... Хочется думать, что сегодня мы будем счастливее!
  На всех лицах выражалось сомнение. Однако никто ни слова не сказал. Все молча разбрелись по своим местам.
  Впереди, на возвышенности, яснее вырисовывались неправильные контуры турецких батарей.
  Дождь не переставал, и солдаты то и дело отряхивали свои шинели.
  Венецкий подошел к своим орудиям, поздоровался с солдатами, поверял правильность прицелов, присел на бруствере и стал глядеть в бинокль.
  Сквозь сероватую мглу ясно виднелись высоты и линии турецких батарей. Ни души не было видно за брустверами. Там все будто вымерло. И кругом стояла какая-то тишина, точно все оцепенело вокруг... Сбоку белели палатки наших войск, но никакого движения там не было заметно. Только вдалеке, едва заметной лентой, тянулись наши войска, спеша на позицию.
  Венецкий уныло глядел вокруг... Он уже достаточно насмотрелся на ужасы человеческой бойни и с каким-то тоскливым чувством внимал пушечным выстрелам. Его мягкой натуре противна была война, и нервы его за последнее время напряжены были до последней степени. Он видел, как на руках солдаты вывозили орудия из бессарабской грязи; он видел, как терпеливо выносили они лишения, как, раненные, они безропотно дожидались по целым дням перевязки. Он был в знаменитом первом плевненском бою. Он видел массу жертв, видел панику, это стадо людей, бегущих с каким-то тупым отчаянием... Видел раненых, протягивающих руку за куском хлеба; видел умоляющих поскорее покончить с их страданиями, и вид этих страданий возбуждал в нем чувство невообразимого отвращения...
  А рядом тут же припоминались ему сияющие, возбужденные лица генералов, отдающих приказания, офицеров, бравирующих своей храбростью, адъютантов, бесцельно скачущих с места на место, и своего батарейного командира, этого простого сердечного человека, который, однако, не стесняется обворовывать казну самым добродушнейшим образом, показывая на бумаге лошадей в большем количестве, чем в действительности... Он называет это экономиею. И многие из его товарищей говорят, что он увезет с войны не менее ста тысяч. Он то и дело пользуется оказией и шлет жене деньги... "А этот еще из лучших!" - подумал Венецкий...
  Здесь, на месте, все те фразы, которых наслышался Венецкий в Петербурге, о великой миссии, об освободительной цели войны казались такими смешными, ничтожными... Перед Венецким точно открывался новый мир неведомых идей, и он смутно чувствовал, что в этих словах много фальши и что неестественно, чтобы в то время, когда солдаты голодали, могла грабиться казна так добродушно, так просто, на глазах у всех, и чтобы среди этого грабежа могла блеснуть ярким светом освободительная идея...
  В армии ходили самые невеселые слухи. Солдаты хотя не роптали, но и они жаловались, что иногда сухари гнилые, что часто голодных их посылают в бой. Все это отразилось на восприимчивой натуре Венецкого, и он не мог забыть, как после первого плевненского боя он был на перевязочном пункте и видел тяжело раненного солдата, который, не дождавшись перевязки, нетерпеливо в предсмертной агонии, в ответ на слова Венецкого, что скоро его перевяжут, ответил, печально улыбнувшись:
  - Видно, и тут нашему брату нет призора, ваше благородие!.. Все одно что собаки!
  И с этим горьким упреком он умер.
  Невдалеке раздался выстрел, затем другой, третий.
  - По местам! - раздался зычный голос батарейного командира.
  Венецкий очнулся, сошел с бруствера и стал около орудий.
  Он взглянул на энергичное лицо своего начальника. Оно было возбуждено. Карие глаза весело смотрели вперед. Он весь как-то приосанился и, став посредине, громко сказал молодецким голосом:
  - Ну, ребята... Смотри молодцами... Стреляй хорошо...
  - Рады стараться! - весело отвечали солдаты.
  Венецкий любовался полковником, но в то же время подумал: "Зачем только этот милый полковник так грабит казну?"
  - Первое орудие... пли!..
  И почти в один и тот же момент по всей линии вокруг Плевны засверкали огоньки, потом стали вспыхивать дымки, и вслед за тем началась оглушительная канонада и раздался шипящий свист снарядов...
  Сперва турки отвечали, но скоро замолкли. А наши батареи не переставали осыпать гранатами неприятельские редуты... Венецкий наблюдал за выстрелами. Солдаты молча делали свое дело, а дождь все продолжал лить из туч, тяжело нависших над Плевной и ее окрестностями... Это была какая-то адская канонада, но офицеры только пожимали плечами и тихо сомневались в ее действительности...
  - Ваше благородие!.. Хотите хлебушка?.. - раздался над самым ухом Венецкого знакомый голос. И Барсук, не дожидаясь ответа, сунул кусок черного хлеба, круто посыпанного солью, в руки Венецкого и побежал назад.
  Сбоку около батареи строилась пехота... Вдруг с той стороны засверкали огоньки, и Венецкий хорошо видел, как граната врезалась среди людей...
  Он отвернулся и направил бинокль на неприятельскую батарею...
  - Вперед, ребята! - донеслось до него.
  Он повернул голову и увидел, как солдаты мерно пошли вперед, потом повернули направо и скоро скрылись за лощиной...
  Гранаты положительно осыпали наших солдат. По дороге уже валялись убитые и раненые.
  
  
  
  
   II
  В десять часов все наши батареи разом прекратили огонь. Над окрестностями Плевны наступило затишье. Турки молчали и только изредка, когда войска наши показывались из-за холмов, посылали гранаты, приносившие смерть и страдания.
  По диспозиции этого дня наши батареи должны были снова открыть огонь в одиннадцать часов и продолжать бомбардировку до часу. С часу до половины третьего снова отдых, а затем опять канонада.
  В три часа должен был начаться штурм, который, по мнению штабных, наконец, покончит с Плевной, оказавшейся вдруг каким-то бельмом в глазу.
  На батарее, где Венецкий забрался на бруствер и оглядывал в бинокль окрестности, готовились к новой бомбардировке, и там шла оживленная работа. Солдаты прочищали орудия, подвозили снаряды, перекидывались словами и отбегали в сторонку покурить.
  Офицеры собрались около батарейного командира и лениво обменивались фразами. Результаты первой бомбардировки, очевидно, никого не удовлетворили.
  - А, кажется, стреляли ведь не дурно? - заметил батарейный командир, словно бы желая отделаться от недоумения, ясно сказывавшегося на его лице. - Алексей Алексеевич, - крикнул он Венецкому.
  Венецкий подошел к группе. Он был серьезен и задумчив.
  - Вы смотрели за выстрелами... Как они?
  Молодой офицер заметил тихим голосом, что большею частью снаряды только взрывали землю впереди неприятельских батарей и едва ли принесли им какой-нибудь чувствительный вред.
  Полковник сердито крякнул.
  - Ну, уж вы, Алексей Алексеевич, кажется, чересчур мрачно смотрите...
  Он сам отлично видел, как ложились снаряды, но ему хотелось, чтобы кто-нибудь сообщил более утешительные известия.
  - Конечно, наша позиция выбрана не совсем удачно, но что прикажете делать с ними!
  И он махнул рукой по направлению к черневшей сзади деревушке.
  - Он сверху бьет, а мы должны снизу его донимать... Поневоле попусту приходится тратить снаряды!.. - сердито проговорил полковник. - Однако, господа, пойдемте-ка чай пить... Ишь, что за гнусная погода!..
  Офицеры пошли с батареи.
  В это время к ним подскакал красивый молодой адъютант, сопровождаемый казаком. Он ловко соскочил с лошади и, бросив поводья казаку, приблизился к батарейному командиру, приложил руку к козырьку и, слегка наклоняя голову, проговорил с некоторой аффектацией:
  - Генерал прислал спросить, как у вас стреляли, полковник?
  Полковник взглянул на адъютанта. Это был молодой красивый офицер; его свежий костюм и белые рукава рубашки резали своим контрастом с потертым костюмом полковника. Видно было по свежему, румяному, веселому лицу, что адъютант хорошо выспался, хорошо вымылся и с горделивым сознанием человека, чувствующего близость к начальству, поглядывал через пенсне на полковника.
  - Конечно, артиллеристы были молодцами, полковник?..
  Полковника начинал сердить и этот тон, и этот свежий костюм, и вся эта молодцеватая фигура красивого адъютанта.
  - Передайте вашему генералу, поручик, что выстрелы не причинили неприятелю большого вреда.
  Адъютант сделал серьезную мину.
  - Позволите доложить причины такого неуспешного действия артиллерии?.. - спросил он.
  - Конечно, позволю! - сердито отвечал батарейный командир. - Скажите, что выбор позиции неудачен.
  - Так и прикажете передать?
  - Так и передайте!
  Адъютант снова приложил руку к козырьку, поклонился, ловко вскочил на лошадь и помчался к другим батареям.
  Когда адъютант уехал, полковник энергично послал ему вдогонку несколько непечатных приветствий. Но через несколько минут, прихлебывая чай, полковник уже сожалел, что он так резко говорил с молодым человеком.
  - Того и гляди еще переврет и нагадит! - говорил он, обращаясь к офицерам.
  - Так ему и надо! - говорили офицеры.
  - Шляются без толку... Эх, господа, как у нас много этой дряни! - вздохнул полковник и прибавил: - Что-то даст бог сегодня? Неужели штурм будет отбит?..
  "Кажется!" - хотел было заметить Венецкий, но удержался и не сказал ни слова.
  На всех лицах было сомнение.
  Опять загрохотали орудия, в третий раз сегодня. Был третий час. Тучи по-прежнему висели над горизонтом, и по временам шел дождь. Снова полковник весело подбадривал солдат, переходя от орудия к орудию, хоть и сам сознавал, что это лишнее. Солдаты и без того отлично делали свое дело. Они очень хорошо понимали, что сейчас начнется штурм, и лица всех были серьезны и торжественны. Обычных шуток не было слышно. На батарее уже было двое убитых. Их быстро убрали, и всякий точно старался забыть об этом.
  Венецкий наблюдал за выстрелами. Растянувшись на бруствере, не обращая никакого внимания на зловещий свист, проносившийся над головой, он смотрел вперед. Сердце его забилось тревожнее, когда вдруг из-за холмов показались длинной лентой солдатские шинели и белые кепи. Лента делалась длиннее и длиннее. Раскинувшись цепью, быстро удалялись эти шинели вперед, а за ними двигались войска в колоннах.
  - Начинается! - прошептал он. Надежда и сомнение попеременно волновали его.
  С турецких редутов открылась отчаянная пальба. Стоял какой-то адский гул в воздухе.
  - Помоги им, господи! - прошептали артиллеристы на батарее, сняли шапки и тихо перекрестились, напутствуя проходивших с боков солдат.
  Сперва Венецкий ясно различал наших солдат, но скоро они, уменьшаясь-уменьшаясь, начали казаться какими-то точками. На дороге валялись убитые и раненые. В промежутке между выстрелами донесся какой-то гул. Наши побежали вперед...
  Вдруг Венецкий побледнел, быстро спрыгнул с бруствера и подбежал к полковнику.
  - Николай Степанович! прикажите прекратить стрельбу. Мы стреляем по своим!..
  Полковник взглянул в бинокль и побледнел, в свою очередь. Прямо перед батареей, невдалеке от турецкого редута, поднимались на гору наши войска, и выстрелы наши ложились как раз между ними.
  Немедленно прекратили огонь.
  Венецкому не сиделось за бруствером. Он снова растянулся на животе и жадно смотрел вперед. Наши быстро ползли по горе; сзади двигались темные массы; с редута раздался ружейный огонь... Еще минута-другая, - и вдруг у Венецкого упало сердце. Он ясно увидал, как наши повернули назад и быстро стали удаляться расстроенными рядами от турецкого редута.
  В эту минуту на батарею прискакал старый генерал со свитой адъютантов.
  - Полковник! Отчего вы прекратили огонь?
  - По своим могли бить, ваше превосходительство!
  - Что вы мне говорите!.. Что вы говорите! - вдруг крикнул генерал, отчаянно замахал рукою и быстро уехал далее.
  А солдаты уже беглым шагом подходили к батарее... Ясно было, что штурм отбит.
  Венецкий посмотрел в другую сторону. И там то же... Войска наши уходили от турецких редутов, а турецкая канонада делалась сильней...
  Сумрачные проходили ряды мимо батареи и спешили поскорей скрыться за холмы... Венецкий вглядывался в солдат. Все были утомлены и угрюмы; все тяжко дышали и крестились, добравшись до прикрытия. За войсками вразброд двигались отсталые... Мимо батареи много прошло их, опираясь на ружья... Слышны были стоны, проклятия и брань... Невдалеке Венецкий заметил, как ползли раненые... Вот один пробует встать и не может... А на них никто не обращает внимания...
  Он поднялся и хотел распорядиться, чтобы их взяли, как вдруг услыхал совсем близко какой-то шипящий свист...
  - Ваше благородие... Ложитесь! - крикнул кто-то сзади.
  Он быстро прилег. Что-то шлепнулось близко. Он зажмурил глаза и вдруг вспомнил, что его могут убить. Ему сделалось страшно, но вслед за этим мгновением какое-то равнодушие охватило все его существо. "Что ж так долго смерть не приходит? - промелькнуло в его голове. - Уж если это она, то пусть скорей!" Он открыл глаза. В нескольких шагах от него на бруствере вертелась черная граната и скверно шипела трубка...
  Он пристально стал смотреть на нее и не мог оторвать от нее глаз. "Вот-вот сейчас, но только она меня не заденет... Нет!.."
  Раздался треск... в глазах у него что-то блеснуло. Он радостно вскочил на ноги, но в то же мгновение упал и инстинктивно схватил себя рукой за ногу.
  "Это ничего... Я, верно, контужен", - подумал он.
  И снова попробовал подняться. Но подняться он не мог, почувствовал ужасную боль и какую-то теплую мокроту на том месте, где была боль.
  Барсук и другие солдаты подбежали к нему. Он взглянул на их испуганные лица, хотел что-то сказать, но губы бессвязно лепетали какие-то слова... Он вдруг почувствовал слабость, какие-то странные мысли стали путаться в его голове. Он улыбнулся своей доброй улыбкой, вздохнул и потерял сознание.
  Когда над окрестностями Плевны спустилась ночь, то долго еще раздавались на окрестных полях стоны. Целую ночь мелькали фонари и на носилках таскали раненых и все-таки не могли убрать всех. Иззябшие, валяясь в грязи, под дождем, оставались еще многие, моля у бога смерти.
  Наутро неудача сказывалась на всех лицах. Везде атака была отбита, и только на Зеленых горах еще шла битва. Скобелев просил подкреплений, но ему их не дали...
  Штурм 30 августа стоил нам, как известно, около десяти тысяч солдат.
  
  
  
   Глава двадцатая
  
  
  
  ГЕНЕРАЛ СОМНЕВАЕТСЯ
  - Ну что ж?.. это еще не беда! Сегодня неудача, зато завтра будет удача... Конечно, неприятно, но унывать, брат, нечего... С нашим солдатом все можно. Помню, на Кавказе наш полк пять раз ходил в атаку, пять раз отбивали, но на шестой таки взяли аул. Правда, из полка осталась всего одна рота, но все-таки взяли!
  Так говорил старик Чепелев Елене, сидя июльским утром на балконе своей дачи за картой.
  - Полно, папа, тебе утешать меня. Точно я не вижу, что ты сам расстроен нашими неудачами, - проговорила Елена.
  - Обидно, конечно, обидно... Шли, шли и вдруг наткнулись на Плевну, чтобы ее че

Другие авторы
  • Хартулари Константин Федорович
  • Воинов Владимир Васильевич
  • Галина Глафира Адольфовна
  • Вульф Алексей Николаевич
  • Муравьев Никита Михайлович
  • Тайлор Эдуард Бернетт
  • Муратов Павел Павлович
  • Нарежный В. Т.
  • Булгарин Фаддей Венедиктович
  • Фонвизин Павел Иванович
  • Другие произведения
  • Копиев Алексей Данилович - Обращенный мизантроп, или Лебедянская ярмонка
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Русская литература в 1844 году
  • Катенин Павел Александрович - Ответ на ответ
  • Трилунный Дмитрий Юрьевич - Демон
  • Краснов Петр Николаевич - Две смерти
  • Крыжановская Вера Ивановна - Болотный цветок
  • Розанов Василий Васильевич - Эстетическое понимание истории
  • Боборыкин Петр Дмитриевич - Жизнерадостный скептик
  • Шаховской Александр Александрович - (Из драмы "Двумужница") "Вверх по Волге с Нижня города..."
  • Бальмонт Константин Дмитриевич - Только любовь
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
    Просмотров: 329 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа