Калашников Иван Тимофеевич - Камчадалка

nbsp;  "Вижу. Такъ что за бѣда?"

   - Вотъ вишь, ты еще и не знаешь этого. Попробуй-ка взойти теперь на гору: такъ тебя и унесетъ съ нее въ таръ-тарары, такъ что и костей не соберешь!

   "Отъ чего такъ?"

   - Да отъ того, что хоть теперь здѣсь и тихо, а тамъ, поди-ка, такой х³усь, что и на ногахъ не устоишь.

   "Э, чѣмъ пугать вздумалъ! Снесетъ, такъ туда и дорога: была не была! Два вѣка не проживешь! А коли далъ Царю присягу служить вѣрой и правдой, не жалѣя крови, такъ ужъ тутъ думать нечего! Благослови-ка, Лука Ѳаддеичъ!"

   - Съ Богомъ, съ Богомъ, братъ Прокоп³й!- провозгласилъ Паршинъ, смотрѣвш³й съ восторгомъ на удальство Трунилова, и выжидавш³й только времени, чтобы поджечь соревнован³е и въ прочихъ своихъ подчиненныхъ.

   "Экая озорь! - говорили казаки, смотря съ удивлен³емъ на поднимавшагося быстро Безшабашнаго. - Смотри, какъ чешетъ!"

   - Да, чешетъ! - подхватилъ одинъ изъ нихъ, - вонъ поѣхалъ назадъ.... ну, не бывать живому!

   "Ну, совсѣмъ обрушился! - вскрикнули казаки съ чувствомъ жалости. - За камень-то ухватись!... Ахъ ты, Господи!... За кустарникъ-то, за кустарникъ-то!... Лови! Вотъ такъ! Айда, молодецъ!"

   - Смотри-ка, какъ пошелъ опять отваливать! - сказалъ Паршинъ.

   "Вотъ ужъ не далеко и до вершины!" - подхватилъ одинъ изъ казаковъ, по нѣкоторомъ молчан³и.

   - Смотри, что доберется! - прибавилъ другой. - Теперь ужъ много, что саженъ съ десятокъ осталось.

   "Ну, взошелъ! - провозгласили казаки въ одинъ голосъ. - Айда, отчаянный!"

   - Ребята! воскликнулъ Паршинъ - стыдно же намъ, старымъ служивымъ, оставаться здѣсь, чтобъ этотъ молокососъ послѣ надъ нами смѣялся. Ну, ребята, подвязывай щипы, да всѣ за мной!

   Казаки начали подниматься на гору, и по мѣрѣ того, какъ они всходили выше и выше, вѣтръ, почти нечувствительный въ долинѣ, становился постепенно сильнѣе, и на вершинѣ горы превратился почтя въ бурю, которой стремительные порывы могли сбить съ ногъ и утащить оплошнаго въ страшную падь, отдѣлявшую с³ю гору отъ противоположнаго утеса, еще и надъ нею возвышавшагося.

   - Я сказалъ - говорилъ казакъ, дававш³й совѣтъ Трунилову - что на вершинѣ буря: теперь видите, что моя правда!

   "Ребята! - возгласилъ Паршинъ - ползкомъ, если не хотите прогуляться въ падь: вѣтеръ какъ разъ съ ногъ срѣжетъ, а гора, смотрите, словно коча {Коча - судно.}, опрокинутая вверхъ днщемъ: притулиться не куда!"

   - Тише! - прошепталъ лежавш³й на горѣ Труниловъ.

   "Что такое?" - спросилъ поднявш³йся на гору Паршинъ.

   - А вонъ смотри-ка, на утесъ... Видишь вонъ въ этомъ уступѣ, какъ-будто огонекъ просвѣчиваетъ между камней?... Вѣдь, знать, тутъ кто-нибудь есть?

   "Да кому быть, кромѣ этихъ чертей Камчадаловъ? Слышишь: собаки завыли?"

   - Да, это точно вой не вѣтра! А смотрите-ка, кажись человѣкъ показался на уступѣ?

   "Человѣкъ, точно человѣкъ! - сказали въ одинъ голосъ нѣсколько казаковъ. - Ахъ, онъ дьяволъ! Смотри, что онъ васъ увидѣлъ: вѣдь у нихъ глаза-то нечеловѣчьи; къ тому же солнышко-то наше не въ добрый часъ вздумало на насъ свѣтить: такъ насъ имъ, какъ на зеркалѣ видно!"

   - Увидѣлъ и ести! - подхватили друг³е.- Кажись, машетъ рукой?... Экъ ихъ высыпало изъ норы!.... Что это? Смотри: что принимаются за стрѣлы!

   "Пусть ихъ потѣшатся! - сказалъ хладнокровно Паршинъ. Я увѣренъ, что ни одна стрѣла не попадетъ въ насъ."

   Множество стрѣлъ взвилось въ воздухѣ, но всѣ онѣ, отнесенныя вѣтромъ, дѣйствительно упали далеко въ сторону отъ своей цѣли, а мног³я и вовсе не долетѣли до горы.

   - Теперь, ребята!- провозгласилъ Паршинъ - наша очередь! Ну-ка посмотримъ, что вѣрнѣе: пуля или стрѣла?

   Грохотъ ружей раздался по горамъ. По смятен³ю, оказавшемуся въ толпѣ Камчадаловъ, можно было примѣтить, что выстрѣлы не были совершенно потеряны. Казалось, они что-то схватили и скрылись, иные въ пещеру, иные за огромные кекуры {Кекуръ - каменный столбъ.}, чернѣвш³еся на утесѣ.

   - Теперь ихъ оттуда не выживешь! - сказалъ Паршинъ. - Дѣлать дрѵгаго нечего, какъ вотъ что: я возьму съ собой тебя, Пронча, да еще васъ, ребята! (онъ указалъ на самыхъ удалыхъ осьмерыхъ казаковъ.) Спустимся въ падь, обойдемъ по ней утесъ и поднимемся на него съ другой стороны. Тамъ, знать, отложистѣе, что Камчадалы могли взобраться. Поднявшись же на вершину, намъ ужъ не трудно будетъ спуститься къ нимъ на уступъ. Спадемъ на нихъ, какъ снѣгъ на голову! Поняли вы меня, ребята?

   - Какъ не понять? Ты, Лука Ѳаддеичъ, худо не выдумаешь! говорили казаки въ одинъ голосъ съ примѣтнымъ удовольств³емъ, особенно Безшабашный.

   "А вы - продолжалъ Паршинъ, обращаясь къ остальнымъ казакамъ - оставайтесь здѣсь, я если кто выглянетъ изъ нихъ, такъ того и бацъ изъ ружья.

   Сдѣлавъ с³е разпоряжен³е, Паршинъ, съ отобранными удальцами, началъ спускаться ползкомъ на другую сторону горы, по которое, въ нѣкоторомъ разстоян³и отъ вершины показывался мелкой топольникъ, мало по малу увеличивавш³йся и превративш³йся, во глубину пади, въ густой лѣсъ {Топольникъ и листвякъ есть единственный лѣсъ, изъ котораго строятъ въ Камчаткѣ домы и суда, но послѣдн³й ростетъ только во внутренности сей земли, по рѣкѣ Камчаткѣ. Сосны, которыми прочая часть Сибири такъ изобилуетъ, здѣсь нѣтъ совсѣмъ.}. Но добраться до спуска, покрытаго лѣсомъ, по скользкому и крутому скату, нельзя было иначе, особенно по причинѣ бури, какъ ползкомъ, почти внизъ головой. Само собою разумѣется, что такое путешеств³е требовало величайшихъ усил³й и чрезвычайной осторожности. Нѣкоторые изъ казаковъ совсѣмъ выбились изъ силъ, и одинъ изъ нихъ, не смотря на явную опасность, рѣшился встать на ноги.

   - Нѣтъ, не могу! - вскричалъ онъ. - Усталъ хуже собаки!

   "Что ты это дѣлаешь, сумасшедш³й?" - сказалъ Паршинъ съ чувствомъ страха и негодован³я.

   - Не могу, Лука Ѳаддеичъ, какъ хочешь: изъ мочи выбился!

   Но едва казакъ успѣлъ с³е выговорить, какъ сильный порывъ вѣтра потащилъ его по скату, потомъ сбилъ съ ногъ, и бѣднякъ, разбитый и окровавленный, стремительно покатившись внизъ, напрасно старался схватиться руками за гладкой и скользкой настъ, и вскорѣ исчезъ изъ глазъ изумленныхъ и устрашенныхъ товарищей.

   - Ну, бѣдняга! - сказали съ сожалѣн³емъ казаки - вѣрно, ужъ живъ не будетъ!

   "Самъ виноватъ!- подхватилъ Паршинъ.- Я говорилъ, что нельзя вставать... Чу! Выстрѣлъ!"

   - Это, знать, ружье само выпалило! - замѣтили казаки.

   "А слышите ли - сказалъ Паршинъ - какъ опять завыли собаки? Смотри, что Камчадалы опять высыплютъ!"

   Въ самомъ дѣлѣ Камчадалы опять вышли изъ пещеры, и увидѣвъ спускавшихся въ падь своихъ непр³ятелей, проворно прикатили общими силами къ краю утеса на преогромный камень, и дождавшись ихъ спуска, съ величайшимъ крикомъ свалили его внизъ. Ужасный громъ и трескъ деревъ, сокрушенныхъ сброшенною массою, раздался въ пади; за нимъ слѣдовали ударъ, другой, трет³й, четвертый между которыми разсыпались выстрѣлы изъ ружей - и пустыня, можетъ быть, отъ создан³я м³ра стоявшая въ невозмущаемомъ безмолв³и и оглашенная сими мятельными звуками, казалось, изъявляла свою скорбь въ дикихъ о протяжныхъ вопляхъ свирѣпствовавшей бури.

   Не смотря на безпрерывное паден³е камней, казаки шли бодро и смѣло, и при паден³и каждаго камня, еще острились на счетъ своихъ непр³ятелей. Но чтобы совершать обходъ, имъ надлежало употребить не мало времени, въ продолжен³е котораго Камчадалы, не сомнѣваясь въ намѣрен³и казаковъ, положили, по общему совѣту: Гатальчѣ, какъ смѣлому и удалому воину, съ отборными товарищами, идти на отбой приступа, а менѣе отважнымъ оставаться въ становщиѣ и въ случаѣ разбит³я Гатальчи, рѣшиться на послѣднюю мѣру: достать подъ себя постелю, лишь бы только не достаться живыми въ руки супостатовъ. Гатальча и товарищи его, отправляясь на смертную битву, весело простились съ своими женами и дѣтьми, а закинувъ за плеча сайдаки {Луке.}, пошли бодро съ пѣснею безнадежной отваги:

  

   Не ползи змѣей изъ темныя дубравы:

   Не застанешь насъ въ расплохъ,, казакъ лукавый!

   Мы съ тобой теперь впослѣд³не сразимся.

   Лучше сгибнемъ, а живые не дадимся!

  

             * * *

  

   Нужды нѣтъ, что злобный Канна тебѣ служить:

   Камчадалъ въ бѣдѣ не плачетъ и не тужитъ!

   Онъ умѣетъ, презирая участь злую,

   Подостлать себѣ постелю кровяную!

  

   Внимая сему отчаянному пѣн³ю, оставш³еся въ становищѣ Камчадалы смотрѣли на удаляющихся съ какимъ-то дикимъ безмолв³емъ: ни у кого ни слеза невыступила изъ глазъ, ни вопль, ни вздохъ не вылеталъ изъ груди. Таково чудное человѣколюб³е природы. Она положила извѣстный предѣлъ, до котораго бѣдств³я еще чувствительны человѣку, подалѣе онаго ни умъ не въ состоян³и живо представить себѣ огромность бѣды, ни сердце чувствовать ея приближен³е: тогда несчаст³е, превысившее положенную мѣру, измѣняетъ свое свойство и принимаетъ характеръ спокойств³я. Здѣсь-то начинается отчаянная радость, верхъ человѣческаго злополуч³я!

   Впрочемъ, Камчадаламъ не трудно было защититься отъ нападен³я казаковъ; ибо подъемъ, предлежавш³й симъ послѣднимъ, хотя и былъ возможенъ, но сопряженъ съ величйашими затруднен³ями: имъ надлежало кой-какъ пробираться по скользкому насту между выставлявшихся изъ крутаго и безлѣснаго ската огромныхъ камней, уподоблявшихся, по чрезвычайной высотѣ своей, почти скаламъ.

   Камчадалы, спустившись съ вершины горы до половины ея и остановившись на одной изъ таковыхъ скалъ, ожидали казаковъ, готовые къ сопротивлен³ю.

   Первый шелъ Паршинъ. Едва онъ, сопровождаемый своею командою, поднялся на нѣсколько саженъ, какъ страшной величины камень полетѣлъ съ горы и непремѣнно бы раздробилъ и Паршина и шедшаго по слѣдамъ его Безшабашнаго, если бъ по счаст³ю ихъ, ударившись о край скалы, надъ ними висѣвшей, не перелетѣлъ чрезъ ихъ голову.

   "Ребята! - вскричалъ Паршинъ - проворнѣе на скалу, да хватимъ оттуда изъ впнтовокъ: вѣрно, черти разбѣгутся при первомъ выстрѣлѣ."

   Проворно взобравшись на скалу, казаки увидѣли надъ собою Камчадаловъ, опять готовящихся свалить также огромный камень. "Стрѣляй!" - вскричалъ Паршинъ. Пули со свистомъ понеслись съ камня на камень, и сшибли сверху двухъ Камчадаловъ, стремглавъ полетѣвшихъ внизъ. Товарищи ихъ сробѣли и бросились на гору, одинъ Гатальча, удалый и отчаянный, остался на мѣстѣ, и употребивъ гигантск³я усил³я, сбросилъ до половины нависнувш³й внизъ осколокъ утеса. Низвергнутая громада, запрыгавъ съ камня на камень, наконецъ грянулась на вершину скалы, на которой стояли Паршинъ и Безшабашный, едва успѣвш³е отскочить при семъ паден³и, и потомъ пронеслась въ трущобу, наполняя пустыню трескомъ деревъ и грохотомъ паден³я. Послѣ сего, неутомимый и разъяренный Гатальча еще хотѣлъ въ трет³й разъ употребить тоже губительное средство, но казаки, быстро поднявшись къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ онъ, на небольшой каменной площадкѣ, не дали ему исполнить сего намѣрен³я. Начался смертный бой. Гатальча, схвативъ копье, направилъ его противъ Паршина, занесшаго руку на площадку, дабы на все взобраться; но неустрашимый и проворный потомокъ желѣзнаго племени, схвативъ копье и крѣпко держась за него, вскочилъ такимъ образомъ, съ невольною помощ³ю самаго непр³ятеля, на площадку, и нанесъ ему ужасный ударъ саблею. Гатальча успѣлъ однакожъ отъ него нѣсколько уклониться, и получивъ рану только вскользъ по рукѣ, схватилъ казака за грудь, и вонзилъ ему въ бокъ смертоносную чекушу, съ ужаснымъ крикомъ: "Пропадай врагъ!" Но въ то же мгновен³е и самъ вкусилъ смерть: Безшабашный, съ быстротою сокола, вскочивъ за Паршинымъ, ударилъ Камчадала прикладомъ по головѣ, и отважный дикарь, послѣдняя отрасль славнаго Шантала, превозносимаго въ Камчадальскихъ сагахъ, кончилъ свои отчаянные подвиги. Отуманенный ударомъ, онъ качнулся въ сторону, не выпустивъ, однакожъ, изъ рукъ своей жертвы, какъ бы по невольному, судорожному движен³ю, и съ повтореннымъ ударомъ, покатился вмѣстѣ съ нею въ пропасть, означая свой путь кровавою полосою. Смерть сихъ воиновъ произвела совершенно различныя чувствован³я въ сражающихся: Камчадалы вовсе потеряли духъ, а Русск³е, по чудной доблести нашего народа, съ увеличившеюся опасност³ю при потерѣ начальника, еще болѣе ободрились, совершенно позабыли сами себя и дружно кинулись на гору, презирая летящ³е на нихъ сверху камни и стрѣлы, и не сдѣлавъ ни одного выстрѣла. Это твердое, безмолвное презрѣн³е смерти, эта стих³йная, нечеловѣческая храбрость, совершенно обезумили. Камчадаловъ: пораженные болѣе нравственно, нежели физически, они не были въ состоян³и долѣе сопротивляться, не смотря на превосходство своего ни числа, ни положен³я, и съ отчаяннымъ воплемъ бросились на вершину горы, дабы потомъ сбѣжать на уступъ, въ свое становище. Казаки также вбѣжало на гору вслѣдъ за ними, и схватили съ плечь ружья; тоже самое сдѣлали и товарищи ихъ, оставш³еся на противоположной горѣ, и увидѣвши ихъ появлен³е; но тѣ и друг³е, приложившись къ ружьямъ, внезапно остановились въ семъ положен³и, пораженные ужасомъ и изумлен³емъ. Предъ ними открылась страшная, раздирающая сердце картина. Каждый изъ Камчадаловъ, схвативъ свою жену, или сына, или дочь, и занеся надъ ними ножъ, ожидалъ только перваго знака отъ стоявшаго между ними съ бубномъ шамана, чтобы поразить ихъ прямо въ сердце. Шаманъ, находивш³йся въ какомъ-то безумномъ, дикомъ изступлен³и, наконецъ, сверкнулъ кровавыми глазами, ударилъ въ бубенъ - и ножи разомъ мелькнули, озаренные краснымъ пламенемъ зари: ужасный, удушающ³й, но мгновенный вопль раздался въ воздухѣ; кровь хлынула ручьями съ утеса!

   Казаки, сколько ни были неустрашимы въ битвахъ, но при семъ ужасномъ зрѣлищѣ невольно затрепетали. Безшабашный, первый, выйдя изъ состоян³я изумлен³я, бросился было, чтобы остановить с³е варварское торжество, но не успѣлъ: жертвы покатились по утесу, а потомъ и сами уб³йцы съ криковъ неизъяснимаго, дикаго, но отчаянно-радостнаго изступлен³я, взмахнувъ кверху руками, какъ-бы въ знакъ предан³я себя волѣ Высшаго Духа, бросились всѣ разомъ съ утеса, и только одинъ шаманъ полу больной и полу-безумный, не боясь и не понимая человѣческаго мщен³я, остался отъ всего племени, какъ обломокъ отъ разбитаго бурею корабля, и какъ привидѣн³е чернѣлъ на утесѣ при первыхъ лучахъ восходившаго солнца. Казаки не сочли нужнымъ вести его съ собою, и удалясь съ мѣста побоища, долго слышали его бубенъ и безумные крики, коими онъ провожалъ, казалось, души своихъ родовичей въ безвѣстное владычество Гаеча. Наконецъ бубенъ умолкъ, и въ пустынѣ, на минуту возмущенной буйными существами, злостно и безумно отнимающими другъ у друга и безъ того кратковременное быт³е, опять воцарилось вѣчное и невозмущаемое безмолв³е!

   По возвращен³и казаковъ въ опустѣвш³й Кууюхченъ, Погремушкинъ пришелъ въ большое затруднен³е, не зная, какъ и что написать о слѣдств³и; но смѣтливый товарищъ его, безподобный Сумкинъ, тотчасъ вывелъ его изъ затруднен³я.

   "Помилуйте, Петръ Ѳедоровичъ! Да чѣмъ тутъ затрудняться? Господи твоя водя! Да развѣ перо-то не въ нашихъ рукахъ? Развѣ нельзя заставить его, чтобы оно заговорило за всѣхъ Камчадаловъ, какъ намъ надобно, да потомъ заставило у каждаго допроса сайдаки со стрѣлами {Иновѣрцы вмѣсто своей подписи ставятъ знакъ: лукъ со стрѣлою, положеною на тетиву.}? Вотъ вамъ и слѣдств³е!"

   Погремушкинъ мрачно посмотрѣлъ на Сумкина, и махнувъ рукой, сказалъ холодно: "Ну дѣлай, какъ хочешь!"

   Такимъ образомъ, по слѣдств³ю, протопопъ и мичманъ оказались совершенно виновными въ смерти Тенявы и въ подучен³и Камчадаловъ, а Зуда и въ дѣятельномъ участ³и въ бунтѣ, остановленномъ при самомъ началѣ, безъ особенныхъ послѣдств³й, благоразумными и кроткими мѣрами гг. слѣдователей. Антонъ Григорьевичъ, донося о семъ губернатору, испрашивалъ имъ, въ поощрен³е къ дальнѣйшему усерд³ю по службѣ и въ примѣръ другимъ, за дѣятельность, неутомимость и безкорыст³е, приличное награжден³е, особенно настоялъ о выдачѣ имъ годоваго оклада, въ уважен³е ихъ бѣднаго состоян³я и малаго жалованья, коимъ-де они не съ состоян³и пропитываться, имѣя на своемъ попечен³и больш³я семейства. Къ несчаст³ю его, подобныя казенныя фразы, коими такъ много злоупотребляютъ слабые и безчестные люди, не могли обмануть тогдашняго иркутскаго губернатора, о которомъ мы уже упоминали выше. Прочитавъ означенное донесен³е, Кличка, отмѣтилъ на немъ: оставить до окончан³я ревиз³и въ Камчаткѣ.

   Но не столько с³я ревиз³я, стѣсненная болѣе или менѣе формами, какъ безпристрастный судъ предан³я раскрылъ страшныя дѣян³я, нами описанныя. Давно сказано, что гласъ народа есть гласъ Бож³и. Сколько бы осторожное лицемѣр³е ни укрывалось, отъ преслѣдован³я закона, но оно не въ силахъ утаиться отъ преслѣдован³й общаго толка. Сей всезрящ³й и всевѣдущ³й суд³я проникаетъ въ глубочайш³е изгибы сердца, обнаруживаетъ сокровеннѣйш³я пружины дѣян³й, и выясняетъ темнѣйш³я типы. На грозномъ судѣ его нѣтъ ни лицепр³ят³я, ни пощады - и вы, надѣющ³еся избѣгнуть наказан³я, установленнаго закономъ, трепещите: есть общее мнѣн³е, есть презрѣн³е и проклят³е народа!

  

   Начальникъ, подучивъ письмо отъ фельдшера о смерти своей жены, въ первый день Пасхи поутру, во время собран³я у него поклонниковъ, вышелъ къ нимъ изъ кабинета съ самымъ ужаснымъ лицемъ. Оно было подернуто какою-то синею тѣнью, изображавшею болѣе раскаян³е уб³йцы, нежели притворную скорбь, какую лицемѣръ, старался показать. Во всякомъ другомъ случаѣ, онъ не поскупился бы на обильныя слезы, дабы лучше представить видъ печалящагося, но тутъ не могъ сего сдѣлать: адское мучен³е совѣсти и невольное опасен³я преступника, терзавшее его душу, были слишкомъ сильны для того, чтобы вполнѣ выдержать принятую онъ ролю. Но между тѣмъ с³е страшное состоян³е души грѣшника также привело присутствовавшихъ къ выгодному для него заключен³ю: оно было принято за дѣйств³е величавшей, безслезной горести. Обозрѣвъ безсмысленное и покорное стадо, и не встрѣтивъ ни одного смѣлаго и проницательнаго взора, начальникъ ободрился, и какъ бы задыхаясь отъ скорби, сказалъ предстоявшимъ: "Да! тяжко потерять жену во всякомъ случаѣ, а особенно теперь мнѣ, въ такой отдаленности, гдѣ она замѣняла мнѣ все!" Слышавш³е с³и трогательныя слова, желая показать, что они сердечно раздѣляютъ съ нимъ его печаль, сдѣлали каждый по самой плаксивой гримасѣ и тяжело воздохнули.

   Съ недѣлю послѣ сего Антонъ Григорьевичъ не выходилъ никуда изъ дому, и большую часъ сутокъ просиживалъ за Библ³ей. Никто не сомнѣвался въ его благочестивыхъ чувствован³яхъ и размышлен³яхъ, кромѣ одного Всевѣдающаго.

   Между тѣмъ пр³ѣхалъ съ горячихъ водъ вѣрный агентъ его, фельдшеръ и благочестивый отшельникъ имѣлъ слѣдующ³й разговоръ съ симъ мошенникомъ, который, гордясь оказанною имъ своему повелителю кровавою услугою, и считая его уже не столько начальникомъ, какъ товарищемъ въ злодѣйствѣ, сдѣлался гораздо смѣлѣе прежняго въ обращен³и съ нимъ.

   - Вотъ видите, ваше высокоблагород³е - говорилъ онъ, смотря на подписываемое Антономъ Григорьевичемъ извѣстное представлен³е о наградѣ слѣдователей - другихъ вы представляете къ наградамъ, а, кажется, а меня пора бы....

   "И тебя?" - перебилъ начальникъ, взглянувъ на него съ насмѣшливою улыбкою.

   - Да что же вы изволите смѣяться? Конечно; чѣмъ же я хуже другихъ?

   "А къ чему прикажещь тебя представить?"

   - Какъ, къ чему? Вѣдь, кажется, давно уже я стою на офицерской лин³и...

   "Вотъ чего тебѣ захотѣлось! Стало-быть, ты позабылъ, что во время оно..."

   - Да помилуйте! Кто Богу не грѣшенъ, царю не виноватъ! Вѣдь, если сказать правду, такъ вашъ честнѣйш³й секретарь и господинъ засѣдатель давнымъ-давно то же бы вытерпѣли, кабы не имѣло офицерскихъ чиновъ, да открылись бы всѣ ихъ плутни...

   "Послушай, Алексѣй: ты, во-первыхъ, говоришь слишкомъ дерзко для начальника, а во-вторыхъ, и не по-христ³ански: знаешь, велѣно не только близкихъ, но и..."

   - Знаю, знаю, ваше высокоблагород³е! Я о люблю ихъ обоихъ; да развѣ бы имъ вредъ бы какой причинился, если бы вы изволили и меня тутъ же приписнуть: вѣдь, дѣло-то я сдѣлалъ, а барыша-то не много!

   "Не много, а билеты?"

   "Да, сударь, билеты! Не тутъ-то было!

   "Что же это значитъ?"

   - Да то, ваше высокоблагород³е, что мнѣ ихъ и во снѣ не видать. Признайтесь, ваше высокоблагород³е: ужъ, вѣрно, вы изволили пошутить надо мною?

   "Я вижу, Алексѣй - отвѣчалъ начальникъ, вспыхнувш³й отъ злобы, но стараясь сохранить видъ спокойств³я - ты, кажется, сегодня въ хорошемъ расположен³и духа*!"

   - Напротивъ, въ самомъ худомъ, ваше высокоблагород³е, и былъ и буду, если не изволите удовлетворить моей просьбы.

   "То есть, представить тебя въ офицеры?"

   - "Да-съ!"

   "Хорошо, ты будешь представленъ; но довольно объ этомъ. Что твои больше?"

   - Ничего, сударь! Мичманъ лежитъ въ общей арестантской, а внучку протопопа я велѣлъ перенести въ домъ казака Горбунова.

   "А хорошо ли караулятъ ихъ? Смотри: пока они больны, такъ на твоемъ отчетѣ. Ну какъ они теперь?"

   - Оба въ страшной горячкѣ, ваше высокоблагород³е, совсѣмъ безъ памяти.

   "А что, протопопъ не приходилъ къ своей внучкѣ?"

   - Приходилъ вчера. Да какими судьбами, ваше высокоблагород³е, онъ разгуливаетъ у васъ на волѣ, какъ правый?...

   "Нельзя, братецъ, особа духовная: тутъ надобно дѣйствовать осторожно. Я ожидаю увѣдомлен³я изъ Иркутска. Увидимъ, куда вѣтеръ потянетъ. Ну что же этотъ калуеръ, когда увидѣлъ внучку?"

   - Смѣхъ и горе, ваше высокоблагород³е! Признаюсь, не хотѣлъ-было пускать его; хотѣлъ сказать, что нельзя: испугаешь; ну да такъ и быть, думалъ, пусть полюбуется!

   "Что жъ онъ, плакалъ что ли?"

   - Нѣтъ! Хоть бы те слезинку выронилъ! Этакой чугунъ! Только положилъ близъ кровати три поклона въ землю, прочиталъ надъ больною молитву, и взглянувъ на небо, перекрестилъ ее, и сказалъ: "Богъ да сохранитъ и защититъ тебя, дитя мое, и да проститъ твоихъ гонителей!"

   "Ха, ха, ха! - засмѣялся неистовымъ смѣхомъ начальникъ. - Пусть охраняетъ ее кто хочетъ, но она теперь въ моихъ рукахъ!.... А что мичманъ?"

   - Этотъ безпрестанно бредить: все матушка, да матушка! Знаете ли, что я совѣтывалъ бы вамъ? Не подать ли ему того же снадобья, которое...

   "Ты, Алексѣй - прервалъ начальникъ съ негодова³немъ - сегодня слишкомъ смѣлъ!"

   - Да что церемониться, ваше высокоблагород³е? Вѣдь для васъ же очищаю дорогу...

   При семъ словѣ вся тяжесть сообщничества съ подчиненнымъ и неизбѣжно сопряженная съ нею унизительная зависимость отъ него, какъ бы ударили въ сердце злодѣя-начальника. "Бест³я! - думалъ онъ, вскочивъ съ мѣста а начавъ быстрыми шагами ходить по комнатѣ - онъ зазнался, и можетъ быть мнѣ опасенъ; но я найду еще способъ накинуть на него узду, и заковать его мерзкой языкъ."

   - Ужь не на меня ли изволили прогнѣваться? - спросилъ нѣсколько струсивш³й фельдшеръ, по прежней привычкѣ своей бояться Антона Григорьевича, и давно изучивш³й всѣ пр³емы сего послѣдняго.

   "На тебя? - отвѣчалъ Апгонъ Григорьевичъ, силившись принять ласковый видъ. - Съ какой стати? Нѣтъ, Алексѣй, я столько доволенъ твоимъ усерд³емъ, что грѣшно бы было на тебя сердиться. Я надѣюсь, что ты и впередъ не откажешься мнѣ послужить столь же ревностно."

   - Будьте увѣрены, ваше высокоблагород³е!

   "Я никогда и не сомнѣвался въ этомъ... Но скажи мнѣ, пожалуйста: точно ли Караулиха называла себя матерью мичмана?"

   - Вѣдь я докладывалъ вашему высокоблагород³ю, что это было при моихъ глазахъ.

   "Странное дѣло! Мнѣ хочется хорошенько узнать объ этомъ. Пойдешь отъ меня, такъ скажи ей, чтобы она сегодня же побывала у меня."

   По уходѣ фельдшера, начальникъ, по обыкновен³ю своему, началъ мѣрными шагами ходить по кабинету, съ поникшею головою и съ руками, заткнутыми за поясъ. Спустя съ полчаса, вошла Цыганка, о принявъ на себя самый смиренный видъ, стала у дверей, такъ что свѣча, тускло горѣвшая на столѣ, весьма слабо освѣщала ея темное лице. Начальникъ, остановившись въ нѣкоторомъ отдален³и отъ нея, устремилъ на нее самый внимательный взоръ и, казалось, приводилъ что-то на память; наконецъ сказалъ ей значущимъ голосомъ: "Караулиха! ты должна разсказать мнѣ происшеств³я твоей жизни. Признаюсь: я смотрѣлъ на тебя прежде безъ особеннаго вниман³я; но теперь нахожу въ чертахъ твоихъ что-то знакомое."

   - Помилуйте, батюшка ваше высокоблагород³е, гдѣ намъ, людямъ бѣднымъ, быть знакомыми съ вашею милост³ю!

   "Притворство твое не у мѣста - прервалъ начальникъ строгимъ тономъ. - Я имѣю тысячу способовъ узнать правду; но прежде хочу спросить у тебя самой: точно ли ты Русская?"

   - Да чѣмъ же мнѣ быть иной?

   "Не живала ли ты когда-нибудь въ Бухарестѣ?"

   - Гдѣ живать, батюшка! Я этого и имени-то не слыхивала.

   "Я тебѣ еще подтверждаю, старуха: говори правду, чтобы послѣ не каяться."

   - Правду, сущую правду говорю вашей милости.

   "Странное дѣло! - думалъ начальникъ, начавъ опять ходить по комнатѣ. - Въ чертахъ этой женщины есть весьма много сходнаго съ тою Цыганкою, съ которою я познакомился въ Бухарестѣ, и съ которой я, признаться, поступилъ не совсѣмъ честно... По впрочемъ, кто-жъ не шалилъ въ молодости? И что вспоминать старыя дрязги? Довольно и новыхъ! Не даромъ сказано: довлѣетъ дневи злоба его!"

   - Гдѣ же твоя родина, старуха? - спросилъ начальникъ, вдругъ обратившись къ Цыганкѣ.

   "Въ Иркутскѣ, отецъ родной!"

   - Въ Иркутскѣ? - повторилъ начальникъ съ грознымъ видомъ. - И ты смѣешь такъ нагло врать?

   "Не вру, батюшка! Повѣрь Богу: говорю правду!"

   - Но если ты не лжешь, то какимъ чудомъ мичманъ могъ быть твоимъ сыномъ? Ты сама такъ называла его,

   "Отецъ родной! - вскричала Цыганка, упавъ въ ноги начальнику - прости меня, многогрѣшную! Я вожу теперь, что должна тебѣ во всемъ покаяться: я ссыльная."

   - Ты ссыльная! - повторилъ начальникъ съ нѣкоторымъ ужасомъ - и, стало быть, догадка моя справедлива?

   "Нѣтъ, батюшка, вотъ-те всѣ Святые, нѣтъ! Я родилась въ Петербургѣ. Батюшка и матушка умерли, когда я была еще ребенкомъ. Я осталась на своей волѣ, а своя воля молодому человѣку, батюшка - кто этого не знаетъ? - сущая пагуба! Къ тому же попалась на худыя руки, а поучить уму-разуму было некому. Вотъ я о пошла по мытарствамъ. Охъ, тяжело, какъ вспомню, сколько грѣховъ на душу пало!"

   - Ну, хорошо! - прервалъ начальникъ суровымъ голосомъ - ты можешь и не вспоминать о старыхъ грѣхахъ и разсказывать проворнѣе.

   "Такъ къ слову пришлось, отецъ родной! Ну вотъ видите, на двадцатомъ году у меня родился сынишко. Думала было пехнуть его въ Воспитательный, да жаль стало; нѣтъ ужъ, молъ, что ни будь, а не покину свое дѣтище. Вотъ и таскала его съ собой лѣтъ до девяти, батюшка, да называла чужимъ, и самому-то ему не сказывала, что онъ мои сынъ, а все толковала: ты-де покраденъ у другихъ. Напослѣдокъ - вѣдь горе-то, батюшка, не за горами, а за плечами - за чѣмъ пойдешь, то и найдешь - напослѣдокъ, отецъ родной, попала я подъ уголовную, и - знаешь: материнское сердце! - задумала: лучше-де вовсе откажусь отъ сынишка, чѣмъ губить его вмѣстѣ съ собою, и показала, что онъ-де не сынъ мой, а къ тому же навернулся добрый человѣкъ, который захотѣлъ призрѣтъ его. Вотъ, батюшка, всѣ мои похожден³я. Я сказала все безъ утайки. Хоть вѣрь, хоть не вѣрь!..."

   Начальникъ, обладавш³й умомъ хитрымъ и проницательнымъ, не могъ съ безразсудною довѣрчивост³ю положиться совершенно на слова разскащицы, особенно при извѣстности ея характера и поступковъ; но, по лукавому правилу сердца, одержимаго страст³ю: вѣрить тому, чего желаешь, онъ старался заглушить голосъ совѣсти и разсудка; ибо зная предсмертный разговоръ своей жены съ мичманомъ, онъ не столько желалъ, сколько страшился найти въ немъ своего сына.

   - Но если я спрошу самого мичмана - сказалъ онъ, сохраняя болѣе наружныя видъ недовѣрчивости - и если откроется что-нибудь тутъ преступное....

   "Изволь, батюшка, спрашивать, сколько вамъ угодно; но вы изволили видѣть изъ моихъ словъ, что онъ и самъ хорошенько не знаетъ, что я его мать".

   - Это правда! Но скажи мнѣ: тебѣ не жаль, что онъ попался въ бѣду?

   "Какъ не жалѣть, батюшка! - воскликнула Цыганка съ притворными слезами, упавъ въ ноги начальнику.- Защити его, родимый! Вѣдь, что еще онъ: молодо, зелено!. Будь его отецъ родной: сжалься надо мною горемышною!"

   Начальникъ, не смотря на всѣ злоухищрен³я сердца, не престававш³й сомнѣваться въ повѣствован³и Цыганки, съ ужасомъ посмотрѣлъ на ея притворную жалость, но не имѣвъ силы вдругъ отказаться отъ исполнен³я своихъ преступныхъ замысловъ, и готовый пожертвовать для удовлетворен³я страсти всѣмъ священнымъ, онъ сказалъ ей съ неподражаемымъ равнодуш³емъ: "Встань, Караулиха! Я постараюсь объ немъ сколько могу."

   - Заставьте за себя вѣчно Бога молить! - говорила Цыганка, вставая и всхлипывая отъ слезъ.

   "Хорошо, что ты принимаешь такое участ³е въ сынѣ - сказалъ начальникъ по нѣкоторомъ молчан³и, съ насмѣшливою улыбкою;- но, говорятъ, что ты не ко всѣмъ дѣтямъ своимъ-была такъ жалостлива."

   - Кто это смѣетъ говорить? - спросила Цыганка, вдругъ измѣнивъ свой голосъ.

   "Твой пр³ятель, Фельдшеръ!"

   - Онъ?

   "Да, онъ. Но это еще не все. Онъ сказывалъ про тебя вещи самыя ужасныя, и, если бы я довѣрялъ этому мошеннику...."

   - Что же онъ говорилъ тебѣ? - прервала Цыганка, начиная приходить въ бѣшенство.

   "Онъ сказалъ мнѣ, что ты, а не внучка протопопова, отравила мою жену, и что ты только сдѣлала на нее отводъ. Если это правда: то..."

   - Такъ что же ты сдѣлаешь со мною?

   "То, что велитъ строгость законовъ съ подобными злодѣями?"

   - А - ты - возопила Цыганка, давъ наконецъ полную волю потоку яростной злобы, таившейся въ ея груди - а ты, развѣ не такой же злодѣй, какъ и я? Развѣ не по твоему приказан³ю...."

   "Ты, вижу я, сумасшедшая! - вскричалъ начальникъ, также внѣ себя отъ злобы. - Я велю тебя посадить на цѣпь и заморить, какъ собаку."

   - Лицемѣръ и уб³йца! кричала Цыганка, предавшись совершенно изступлен³ю - ты призвалъ меня, видно, для того, чтобы надо мной наругаться? Но я не такова! Я не боюсь твоей гнусной власти!

   "Не раскайся! Отъ меня зависитъ открыть уб³йство твоихъ дѣтей!"

   - Глупецъ! ты поручалъ уже твоему сообщнику запугать меня этимъ, и думаешь, что я въ самомъ дѣлѣ по этому исполнпла твою подлую волю.... Ошибаешься, злодѣй: я готова на все! Я пойду и объявлю свое злодѣян³е, но и тебя, уб³йца, заставлю мучиться вмѣстѣ со мною!

   "Постой, фур³я! - вскричалъ начальникъ, устрашенный, какъ преступникъ, сею страшною запальчивост³ю Цыганки и совершенно растерявш³йся въ сей неожиданный моментъ. Онъ схватилъ ее за воротъ и вдернулъ обратно въ свою комнату. - Постой! я вижу: ты сумасшедшая, и въ бѣшенствѣ своемъ готова наслушить всю Камчатку."

   - Пусти! Ты хочешь меня застращать!

   "Бѣзумная! кто тебѣ это сказалъ! Я хотѣлъ только открыть козни противъ тебя мошенника фельдшера, но я ни когда не позволю клеветать на невинныхъ. Я знаю, что онъ плутъ...."

   - Такой же, какъ ты!

   "Караулиха! мнѣ давно сказывали, что ты выходишь по временамъ изъ себя: вотъ почему я не могу на тебя сердиться. Но признаюсь, тебѣ: я хотѣлъ бы отдѣлаться какъ-нибудь отъ этого мерзавца. Я даже слышалъ, что онъ обманулъ и тебя. Обѣщалъ много, и не далъ ничего...."

   - Да, меня обманули - отвѣчала Цыганка, начинавшая успокоиваться;- но не знаю, который изъ васъ: ты на него, а онъ на тебя сваливаетъ эту вину.

   "Подлецъ! Неблагодарный! Клянусь Богомъ: я дорого бы заплатилъ тому, кто бы меня отъ него избавилъ!"

   - Тутъ не пужно платить слишкомъ дорого! - подхватила Цыганка съ злобною усмѣшкою, всегда готовая на погибель другаго и находя адское удовольств³е въ смертныхъ грѣхахъ своего обольстителя. - Это дѣло всего стоитъ двадцать копѣекъ! Такъ и быть, не пожалѣю! Отдамъ послѣдн³е!

   "Нѣтъ, Караулиха! - подхватилъ начальникъ такимъ голосомъ, какъ бы онъ не понималъ намѣрен³я Цыганки, и какъ бы она говорила о какомъ-нибудь добромъ дѣлѣ. - Я не хочу, чтобы бѣдный человѣкъ для меня тратился; вотъ тебѣ десять рублей! Богъ велѣлъ намъ помогать ближнему."

   - Богъ! Помогать ближнему! Ха, ха, ха!

   "Что же тебѣ смѣшно?"

   Цыганка продолжала хохотать. Начальникъ долго крѣпился, но наконецъ и самъ расхохотался надъ своимъ лицемѣр³емъ. Въ этомъ смѣхѣ отзывалась адск³е тоны.

   "Мы съ тобой, Караулиха - сказалъ, наконецъ, начальникъ - кажется, вѣкъ свой оба уже отжили, и дурачимся, какъ ребята; смѣемся, сами не зная чему."

   - Теперь смѣемся, а придетъ время, будемъ плакать! - отвѣчала Цыганка двузнаменательнымъ тономъ.

   "Это правда! - говорилъ начальникъ, не понявъ въ точности значен³я словъ ея, и между тѣмъ принявъ на себя обычную ролю святоши.- Всему есть время подъ солнцемъ! Жизнь бѣжитъ, какъ вода; потому-то и надобно дѣлать добро наскоро. Знаешь ли, что придумалъ я? Фельдшеръ хотя правда, и велик³й негодяй, но до нѣкотораго времени онъ мнѣ нуженъ. Между-тѣмъ мнѣ хочется о тебя-то обезопасить со стороны его, на тотъ случай, если бы онъ вздумалъ тебя оклеветать, когда пр³ѣдетъ сюда ревизоръ. Я думаю вотъ какъ: подпиши-ка ты эту бумагу. Я нарочно ее для тебя приготовилъ. Это показан³е отъ твоего лица, что онъ подговаривалъ тебя отравить мою жену, чтобы потомъ ее обокрасть. Я до времени подержу эту бумагу у себя, и пущу ее въ ходъ, когда понадобится. Ну, что же ты не отвѣчаешь ничего?"

   Цыганка въ свою очередь пришла въ изумлен³е, удивляясь безднѣ коварства, хитрости и злодѣйства, въ лицѣ своего стариннаго знакомца, и, измѣривъ его глазами, покачала головой и молча подписала бумагу.

   - Ну, спасибо, Караулиха! Поди же, да смотри хорошенько за внучкой протопопа. Я отдаю тебѣ ее на попечен³е: ты умѣешь обходиться съ больными. Она необходима для объяснен³я дѣла и, Боже сохрани, если умретъ!

   Цыганка, продолжая сохранять молчан³е, вышла изъ комнаты, и идучи по улицѣ, говорила сама съ собой: "Хорошо, мошенникъ! губи, какъ умѣешь, твоихъ сообщниковъ. Я подпишу тысячу бумагъ на нихъ и на себя, лишь бы онѣ не помѣшали мнѣ погубить самого тебя."

   Между-тѣмъ, начальникъ сѣлъ за столъ, и положилъ предъ собой ея показан³е, глядя на него съ усмѣшкою. "Теперь, господинъ фельдшеръ и эта старая чертовка въ моихъ рукахъ! Перваго я могу такъ состращать этою бумагою, въ случаѣ нужды, что онъ и рта разинуть не посмѣетъ предо мною, и послѣдняя уже не можетъ пугать меня своимъ признан³емъ, хотя бы тысяча ревизоровъ пр³ѣхала!.... Но чортъ возьми, если эта проклятая вѣдьма только запирается, а если она въ самомъ дѣлѣ была нѣкогда тою молодою, прекрасною дѣвушкою, которая казалась мнѣ такъ хороша, такъ мила и даже такъ добродѣтельна, что я влюбился въ нее безъ памяти, а не иначе могъ склонить eя на свою сторону, какъ только тѣмъ, что далъ съ клятвою обѣщан³е на ней жениться! Да, если это въ самомъ дѣлѣ она: то, смотря на нее, едва ли кто отважится похвалиться постоянствомъ своей добродѣтели?.... Э! всѣ эти люди добродѣтельные хороши только до перваго случая!"

  

  

   Въ одинъ изъ послѣднихъ дней ³юня, весьма рано поутру, шелъ по берегу Петропавловской гавани, пробираясь къ Авачинской губѣ, человѣкъ довольно высокаго роста и преважной осанки. Повидимому, онъ вышелъ полюбоваться природою: ибо шелъ шагъ за шагомъ, и самое неумѣренное, даже глупое восхищен³е изображалось на его лицѣ. Поводя во всѣ стороны вздернутымъ кверху носомъ, онъ, казалось, хотѣлъ вытянуть весь ароматъ изъ воздуха и съѣсть окружавшую его картину. Она въ самомъ дѣлѣ была и прелестна и величественна: обо съ наступлен³емъ ³юня прошла мартовская погода, и житель Камчатки благословилъ, наконецъ, благодатное явлен³е лѣта. Березовыя рощи, можно сказать мгновенно распустивш³яся, толпились на пути незнакомца, наполняя воздухъ своею благотворной свѣжестью. Холмы и долины, по которымъ проходилъ онъ, были одѣты молодою зеленью и убраны цвѣтами, между коими преимущественно красовалась оранжевая сарана, сколько прелестная, столько же о полезная въ быту камчатскаго обитателя {Корни сараны сушатъ ни солнцѣ и кладутъ въ кашу, пироги и толкушку.}.

   Незнакомецъ взошелъ на одинъ изъ холмовъ, и, обозрѣвъ окрестности, обратился неподвижно къ зрѣлищу восхожден³я солнца. Волны свѣта выбѣгали изъ безднъ свѣтозарнаго Востока, обливавшаго пламенемъ небо и море. Съ каждымъ проливомъ свѣта, и лѣса и горы, какъ бы поочередно, выходили изъ небыт³я и являлись взору другъ за другомъ, въ постепенной отдаленности. Наконецъ золотой лучъ загорѣлся на вершинѣ Авачинскаго шатра, и милл³оны птичекъ, почувствовавъ явлен³е въ м³ръ царя жизни, привѣтствовали его своимъ пѣн³емъ. Восторженный до безум³я симъ величественнымъ зрѣлищемъ, равно поражающимъ глупца и мудраго, незнакомецъ, наконецъ, воскликнулъ съ жаромъ: "О natura divina! (О Божественная природа!) Люблю тебя, поклоняюсь тебѣ, уважаю и чту! Въ тебѣ все такъ чинно, стройно, благоприлично, не какъ въ дѣлахъ человѣческихъ!.... Ахъ, Владыко! Хоть на себя я взгляну.... Что я? До сихъ поръ я еще не порѣшилъ себя! Самъ не знаю, что мнѣ выбрать?"

   Говоря с³е, незнакомецъ спустился съ холма и пошелъ обратно, продолжая разсуждать вслухъ съ самомъ собою. "Словно злой духъ-какой подбрасываетъ мнѣ полѣна! Хотѣлъ жениться - не могу, сударь, ни какъ рѣшиться, да и полно! Сегодня нравится одна, завтра другая! Начинаю свататься - не отдаютъ: внѣ себя отъ отчаян³я; начали соглашаться - тогда самъ я отказываюсь. Знаю, что бѣсятся на меня, но мнѣ-то что же дѣлать?.... Теперь наступила еще горшая бѣда; выборъ зван³я! По милости фельдшера, я теперь имѣю честь засѣдать въ судѣ; но что же мнѣ дѣлать? рѣшительно по перейти въ статскую, или оставаться въ духовномъ зван³и? и здѣсь еще новая задача: быть ли священникомъ, или обречь себя на вѣчное одиночест