Калашников Иван Тимофеевич - Камчадалка

  

  

   I. Новый метафизикъ

   II. Истинный пастырь

   III. Буря

   IV. Камчадальская свадьба

   V. Мичманъ

   VI. Покаян³е

   VII. Самоуб³йство

   VIII. Цыганка

  

  

   Благосклонный пр³емъ публикою перваго моего романа: Дочь Купца Жолобова, и особенно лестные отзывы о немъ лучшихъ нашихъ и даже иностранныхъ литераторовъ, дали мнѣ смѣлость издать еще романъ, въ томъ же родѣ и духѣ написанный. Романъ сей не по происшеств³ю, но по мѣстности своей есть нѣкоторыхъ образомъ продолжен³е перваго: здѣсь и тамъ дѣйств³е происходитъ въ Сибири, и такимъ образомъ оба с³и романа знакомятъ читателя съ сибирскою природою и туземными обитателями. Въ обоихъ я старался сохранить и оттѣнки сибирскаго нарѣч³я; но какъ въ прежнимъ большая часть словъ сибирскихъ, употребленныхъ въ нынѣшнемъ, уже объяснена: то я и не считалъ нужнымъ дѣлать таковымъ словамъ вторичнаго объяснен³я. Слова же и изрѣчен³я вновь употребленныя, напечатаны курсивомъ.

   Описываемое мною съ настоящемъ романѣ происшеств³е, имѣющее сценою своею Камчатку, я отнесъ къ концу прошедшаго столѣт³я, когда управлен³е Камчатки было еще устроено на общемъ Учрежден³и о Губерн³яхъ, и когда большая часть Камчадаловъ еще сохраняла вполнѣ свою вѣру и обычаи. Послѣ же того положен³е ихъ весьма измѣнилось, и съ худомъ и въ хорошемъ отношен³яхъ, какъ то: первое: они претерпѣли ужасную повальную болѣзнь, истребившую, въ началѣ минувшаго царствован³я, большую частъ народонаселен³я Камчатки, такъ что въ острожкахъ имѣвшихъ душъ сто и болѣе, осталось послѣ оной не болѣе пятнадцати, а индѣ и менѣе; второе: приняли всѣ христ³анскую вѣру, а съ нею вмѣстѣ и мног³е русск³е обычаи и трет³е: получили удобнѣйшее и сообразнѣйшее, какъ съ нравами ихъ, такъ и вообще съ мѣстнымъ положен³емъ Камчатки управлен³е, и въ быту своемъ во многомъ улучшились, особенно со времени пребыван³я въ Камчаткѣ Петра Ивановича Рикорда, оставившаго по себѣ память начальника умнаго, безкорыстнаго и проникнутаго живымъ рвен³емъ ко благу ввѣренной ему страны.

  

   Камчатка! Вотъ слово, которое и въ самой Сибири, т. е., по мнѣн³ю многихъ, въ царствѣ вѣчной зимы, составляетъ предметъ страха и удивлен³я! Какова же должна быть с³я страна? Но ничего не бывало! И Камчатка, какъ никакая другая страна въ м³рѣ, имѣетъ свои невыгоды, правда; но и свои выгоды, свои бури и свое ведро, свои снѣга и свои цвѣты. Преимущественно внутренн³я земли пользуются климатомъ весьма умѣреннымъ и даже, можно сказать безъ увеличен³я, благораствореннымъ; берега хотя менѣе плодородны, но также нельзя назвать, особливо восточный, совершенно неудобными къ народонаселен³ю; только одна южная часть, называемая Лопаткою, отличается суровост³ю климата и безплодност³ю почвы: это есть обширная, съ юга на сѣверъ болѣе ста верстъ простирающаяся, безплодная пустыня, въ самой южной оконечности необитаемая и покрытая тундрою, далѣе же къ сѣверу загроможденная сопками {Сопка, остроконечная гора.}, придающими ей видъ, особенно со стороны моря, самый дик³й и печальный.

   Посреди сего необъятнаго кладбища природы, въ окрестностяхъ рѣки Озерной, по юго-западному берегу моря, въ первыхъ числахъ ноября, тянулось нѣсколько санокъ, по-камчадальски: шежхедовъ, запряженныхъ собаками. Въ каждомъ шежхедѣ было по цѣлому цугу, или, по-тамошнему: по нартѣ {Въ Охотскѣ и въ другихъ сѣверныхъ мѣстахъ нартами называются самыя сани.} собакъ, т. е. по пяти, изъ коихъ четыре были заложены попарно, а пятая - впереди. Шежхедъ есть самыя легк³я санки, состоящ³я почти изъ однихъ полозковъ и четырехъ довольно высокихъ копыльевъ съ укрѣпленною на нихъ ремнями тонкою рѣшеткою, на которой помѣщается сѣдокъ. Двумъ сѣдокамъ на одномъ шежхедѣ ѣхать нельзя, а потому и въ описываемомъ нами караванѣ путешественники сидѣли каждый на особомъ. Въ одномъ изъ нихъ сидѣлъ старикъ съ большею сѣдой бородою, но еще свѣжимъ лицемъ, въ чертахъ котораго была замѣтна особенная доброта и кроткая важность, спутница лѣтъ и опытности. Подлѣ него двигалась длинная, нескладная фигура, которой ноги едва умѣщались на полозкахъ {На шежхедахъ сидятъ обыкновенно, спустивъ ноги на правую сторону.}, руки преважно было сложены на груди, а маленькая, со вздернутымъ носомъ, одноглазая головка значительно обозрѣвала вокругъ себя, показывая видъ глубокаго вниман³я и размышлен³я. Впереди сихъ путешественниковъ ѣхала дѣвушка, повидмому, лѣтъ шестнадцати, собою прекрасная, смотрѣвшая съ величайшею беззаботливост³ю на окружавш³е ее предметы, и то приближавшаяся къ каравану, то вдругъ пускавшая собакъ рысью и далеко уѣзжавшая отъ своихъ сопутниковъ. Всѣ трое были одѣты по-камчадальски, съ тою только разницею, что старикъ и дѣвушка имѣли на себѣ платье наряднѣйшее, нежели ихъ товарищъ; различ³я же между мужскимъ и женскимъ платьемъ не было ни какого. На двухъ первыхъ были оленьи парки, т. е. похож³я на рубашку, съ узкими рукавами и съ кулемъ назади, для покрыт³я головы вмѣсто шапки, вывороченныя вверхъ шерстью шубы, у которыхъ воротъ и подолъ были обшиты щеголеватымъ, по-камчадальской модѣ, подзоромъ, и опушены бобромъ; на длинномъ же товарищѣ ихъ была надѣта, подобная паркѣ, только меньшей длины, съ широкими рукавами, куклянка, сшитая част³ю изъ звѣриныхъ, а част³ю изъ птичьихъ кожъ, съ такомъ же кулемъ, какъ у парки, и, сверхъ того, съ длиннымъ хвостомъ. На ногахъ у старика и дѣвушки были торбасы, т. е. сапоги съ красными изъ тюленьей кожи головами и съ замшевыми голенищами, также украшенными преузорочными подзорами, а на сопутникѣ ихъ камасы, или сапоги, изъ оленьей кожи вверхъ шерстью. Само собою разумѣется, что такой же нарядъ имѣли на себѣ человѣка четыре Камчадалъ, сидѣвшихъ въ остальныхъ шежхедахъ.

   Караванъ тянулся по горѣ. День былъ довольно теплый, въ отношен³и ко времени, но сумрачный. Сѣрыя облака висѣли грядами по небу, далеко, далеко простираясь на юго-западъ по безпредѣльному горизонту, и, наконецъ, сливаясь съ водами океана, посреди котораго, на самомъ краю небосклона, возвышался выходящ³й изъ безднъ уединенный Алаидъ, вѣчно курящ³йся, какъ неугасимый жертвенникъ Бога Вселенныя {Алаидъ, огнедышущая совка, стоящая посреди моря, въ разстоян³и верстъ 50-ти отъ берега.}. На сѣверо-востокѣ, среди синѣвшихся хребтовъ, также курились мног³я горы, межъ которыхъ владычествовала сопка Опальная, не уступающая высотою Тенерифскому Пику. Вообще же горы были покрыты снѣгомъ, по которому, при подошвѣ ихъ разстилался въ падяхъ густой туманъ, какъ вѣчный трауръ сей печальной страны. Вокругъ, на великое пространство, не было видно ни одного деревца, на которомъ взоръ, утомленный скучнымъ единообраз³емъ, могъ бы отдохнуть, какъ при встрѣчѣ со своимъ знакомцемъ; не было ни одного существа живаго, какъ въ области смерти. Кругомъ все молчало! И только глухой, протяжный, подобный самому отдаленному, но великому грому, вѣчный стонъ сулоевъ {Сулои - валы, ходящ³е во время прилива и отлива. Между первымъ Курильскимъ островомъ и Лопаткою сулои бываютъ такъ велики, что въ самую тихую погоду имѣютъ отъ 20 до 30 саж. высоты.}, нарушалъ безмолв³е пустыни: да еще доносились изрѣдка по вѣтру дикой ревъ сивучей и пронзительные крики чаекъ, кружившихся вдалекѣ надъ моремъ.

   - Смотри-ка Камакъ! - сказалъ одинъ изъ Камчадаловъ своему товарищу. - Вѣдь эти чайки ужъ вѣрно завидѣли кита дохлаго.... Да куда ты смотришь? Вонъ направо-то, къ Алаиду.

   "Вижу, вижу теперь! - отвѣчалъ Камакъ.- Да что толку! - прибавилъ онъ съ непритворнымъ огорчен³емъ. - Вѣдь намъ, братъ, и косточкой поживиться не удастся!"

   - А можетъ статься, и никто не поживится кромѣ Гамуловъ {Гамулы - Духи.}! Вѣдь они братъ, не по нашему ловить-та умѣютъ!

   "Неужто?"

   - Знать, ты не говаривалъ со стариками?.. Какъ-же! Вѣдь, Гамулы только и дѣла дѣлаютъ въ Опальной сопкѣ, что китовъ варятъ да ѣдятъ, а ловятъ ихъ по ночамъ.

   "Вишь ты! А что, въ Алаидѣ есть они?"

   - Въ Алаидѣ-та? Этого не знаю: вѣдь, эта гора не на своемъ мѣстѣ.

   "Что ты говоришь?"

   - Да точно такъ! Вишь, она прежде стояла на томъ мѣстѣ, гдѣ теперь озеро, изъ котораго течетъ Игдыгъ {Рѣка Озерная, вытекающая изъ Курильскаго озера.}...

   "Врешь?"

   - Да такъ! Вишь, она была всѣхъ тутъ выше: такъ проч³я горы и стали на нее всѣ сердиться, да бранить ее..... Ну, слышь, житья ей не было! Вотъ она, терпѣла, терпѣла, наплевала на нихъ, да и ушла на море...

   "Экое чудо, парень!"

   - Да ужъ чудо не чудо, а такъ точно! Видишь ли: вонъ одна гора, какъ будто чѣмъ сдавлена, какъ будто кто ступилъ?

   "Вонъ эта-то, что направо?"

   - Да, да!

   "Вижу. Такъ что же?"

   - А то, что когда Алаидъ сталъ подимнаться съ мѣста, такъ оперся на эту гору, да и сломилъ съ нея верхушку...

   "Вишь ты! А кабы, братъ, онъ и всѣ горы-та посломалъ бы, то-то бы хорошо! Закатывай бы на собакахъ да и только, а ужъ упасть не бойся!"

   - А по мнѣ: такъ лучше, кабы всѣ онѣ въ море перебрались; да нѣтъ, братъ, и изъ нихъ не всякая въ воду-то идетъ...

   "Неужто?"

   - Да точно! Вонъ гора Шевеличъ (знаешь, что недалеко отъ Нижне-Камчатска?) стояла прежде на томъ мѣстѣ, гдѣ теперь Кроноцкое озеро. Тутъ, слышь, ей житья не стало отъ еврашекъ: принуждена была перейдти на нынѣшнее мѣсто, а въ море не пошла!

   "Не пошла? Вишь ты! А, вѣдь, баютъ старики, что всѣ эти горы понадѣлалъ Кухта {Богъ камчадальской.}...."

   - Вѣстимо, что онъ, тюлень проклятый!... Вонъ, смотри-ка въ эту сторону-то!

   "Въ эту?"

   - Да! Видишь, бѣлѣется-та? Вѣдь это его баты {Въ девяти верстахъ отъ рѣки Озерной есть бѣловатый утесъ, который имѣетъ видъ челноковъ, поставленныхъ перпендикулярно.}.

   "Э!"

   - Да такъ! Онъ вѣдь въ здѣшнихъ мѣстахъ жилъ.

   "А откуда же онъ прикочевалъ сюда?"

   - Откуда! Вѣдь онъ прежде жилъ на небѣ.

   "Что ты врешь?"

   - Право! Вишь ихъ было три брата: одинъ жилъ на небѣ, другой на морѣ, а трет³й въ аду....

   "Что же они тамъ дѣлали?"

   - Ничего! Жили, какъ то³оны {То³онъ - начальникъ.}.

   "Вишь ты!"

   - А послѣ Кутха съ сестрой своей, Хутлыжичею съ неба-та сошли....

   "Знать, надоѣло?"

   - Кто ихъ знаетъ! Да и землю-та съ собой стащили. Сперва Кутха жилъ не далеко отъ рѣчки Улкалъ-Вай... ну знаешь, что течетъ... если ѣхать по берегу отъ устья рѣки Камчатки въ Корякскую землю, по-русски: на сѣверъ?

   "Какъ не знать! Вѣдь на этой рѣчкѣ моего отца медвѣдь дралъ, и съ тѣхъ поръ еще все дразнили его дранкою...."

   - Такъ долго ли, коротко ли тутъ жилъ Кутха, никто не знаетъ; только, подъ конецъ, разсорился со своей женой, схватилъ ее за волосы да и давай таскать....

   "Дѣло!"

   - Такъ ее, слышь, отстряпалъ, что на томъ мѣстѣ, гдѣ онъ билъ ее, сдѣлалась ложбина и потекла рѣчка....

   "Вишь, братъ, онъ сердитый!"

   - Да знать, что такъ! Вскорѣ послѣ этой драки онъ и переселился въ здѣшн³я мѣста, да и промышлялъ рыбу, разъѣзжая по морю вонъ въ этихъ батахъ....

   "А что? И рыбы много ловилъ?"

   - Говорятъ, что де видимо не видимо!

   "Эка, братъ!"

   - А потомъ вдругъ, наскучило что-ли, бросилъ баты, да и пошелъ на лыжахъ куда глаза глядятъ: вотъ тогда-то горы-то и понадѣлались!

   "Неужто? Да какъ же это?"

   - А вишь, говорятъ, что онъ ужъ де больно крѣпко шлёпалъ ногами, такъ что всю землю исперепортилъ; она де гнулась подъ нимъ, какъ тонкой лёдъ, да такъ и осталась: вотъ и стали горы!.... Чтобъ ноги-та у него отсохли!

   "Ужъ подлинно: чтобъ отсохли! Экой сивуча! Да что онъ, мухомора что-ли объѣлся {Мухоморъ - грибъ, употребляемый вмѣсто вина, сухой и настоянный на водѣ.}?"

   - Кто его знаетъ! Вишь, окаянный, расходился! На добро, такъ нѣтъ его, а спакостить, такъ его дѣло! Чтобъ ему...

   "Слышите ли, отецъ Петръ - сказалъ длинный путешественникъ своему пожилому товарищу - какъ Камчадалы честятъ своего Кутху за та, что надѣлалъ горы?"

   - Да! - отвѣчалъ старикъ. - Они повторяютъ это при каждомъ спускѣ и подъемѣ съ горы, потому-что хуже и глупѣе своего Кутхи ни кого не почитаютъ. Что дѣлать? Сколько я ни старался, въ течен³е цѣлыхъ сорока лѣтъ, проповѣдывать здѣсь имя Христово, все почти понапрасну: знать, не угодно еще это Его святой волѣ! Кажется, еще весьма долго не узнаютъ эти бѣдные слѣпцы своего Создателя!

   "Да вѣдь, если сказать правду - подхватилъ дьячекъ,- такъ и мы еще не совсѣмъ знаемъ: откуда и какъ все это произошло. "

   - Тутъ и знать нечего - возразилъ протопопъ; - это свыше нашего понят³я! Довольно для насъ, что сказано: Рече - и быша, повелѣ - и создашася.

   "Такъ, отецъ святый! Конечно, Писан³е говоритъ, но если пораздумать порядкомъ... Ахъ, я этою матер³ею занимался весьма много!.. Съ-тѣхъ-поръ, какъ я вступилъ въ классъ философ³и, это была моя любимая мысль. Я изучалъ древнихъ со всѣмъ прилежан³емъ, и, не хвастаючи сказать, свѣтъ ихъ не втунѣ с³ялъ для моего умственнаго ока...."

   - Жаль, братъ - прервалъ протопопъ, стараясь скрыть свое неудовольств³е подъ видомъ шутки - что ты смотрѣлъ однимъ окомъ; лучше было бы, когда бы ты могъ глядѣть, какъ говорится, во всѣ глаза....

   "Смѣйтесь, святый отецъ - продолжалъ дьячекъ; - но я вамъ доложу чистосердечно, что, открывая какую-нибудь важную истину, я, бывало, прихожу въ восторгъ, и скачу по бурсѣ, словно, помѣшанный... "

   - Я и не сомнѣваюсь въ этомъ - говорилъ протопопъ, въ томъ же тонѣ.

   "Всѣ важнѣйш³я мнѣн³я и толки - продолжалъ дьячекъ - были мною выучены, соображены и взвѣшены на вѣсахъ разума. О! какая истина заключается въ учен³и философовъ! Напримѣръ: по сказан³ю знаменитаго Трога Помпея, иные изъ восточныхъ мудрецовъ приписывали происхожден³е м³ра огню, а друг³е - водѣ; Анаксименъ же утверждалъ, что все произошло изъ воздуха; напротивъ, Демокритъ доказывалъ, что вселенная составилась изъ атомовъ, т. е. маленькихъ кусочковъ, сцѣпившихся между собою посредствомъ крючковъ; а Гераклитъ училъ, что земля есть густой огонь, а вода есть земля, растопленная въ огнѣ; наконецъ..."

   - Ужели есть конецъ этому вздору? - невольно воскликнулъ протопопъ.

   "Вы властны называть это, какъ хотите; но я увѣряю васъ, что среди всѣхъ этихъ, повидимому, разнообразныхъ мнѣн³й, я нашелъ одно неложное, и готовъ утверждать его предъ лицемъ всей вселенной...."

   - Господи помилуй! Что это за пустой человѣкъ! - тихо говорилъ протопопъ, вздыхая.

   "Готовъ утверждать его! - повторилъ дьячекъ съ величайшимъ жаромъ, дѣлая самыя глупыя жесты. - Оно состоитъ въ слѣдующемъ: поелику каждое дѣйств³е или произведен³е должно имѣть свою довольную причину, principium rationis sufficientis; а м³ръ есть произведен³е: ergo...."

   Но онъ не успѣлъ окончить своего силлогизма. Во время его разглагольствован³я караванъ начиналъ спускаться съ горы. Протопопъ и проч³е спутники его, исключая философа, притянули ближе къ шежхедамъ передовыхъ собакъ, дабы они задерживали нарту; философъ же, со всею пламенност³ю ученаго мужа вознесясь духомъ горѣ, не чувствовалъ, что тѣло его спускается подъ гору, и не принялъ предосторожности. Между тѣмъ дѣвушка, ѣхавшая впереди каравана, желая подшутить надъ ораторомъ, бросила кусокъ юколы {Юкола - сушеная рыба.}. Нарта мудреца кинулась опрометью за кускомъ, такъ что онъ не успѣлъ воткнуть оштола {Оштолъ - заостренная палка, которую втыкаютъ въ снѣгъ, когда хотятъ остановить собакъ.}, и при первомъ сильномъ толчкѣ быстро вылетѣлъ изъ саней, которыя, опрокинувшись, покрыли его и тащили съ собою. Напрасно кричалъ онъ охриплымъ голосомъ: Ээ! Ээ! {Крикъ, останавливающ³й собакъ.} собаки не останавливались, и продолжали бѣжать. Наконецъ голосъ его умолкалъ, а послѣдн³я слова его, слышимыя издали, были: Valete omnes! (Прощайте всѣ!)

  

   Подобно многимъ, великимъ поборникамъ истины, отъ Эмпедокла до изобрѣтателя пршенныхъ крыльевъ {Крестьянинъ, изобрѣтш³й крылья для летан³я по воздуху, въ началѣ царствован³я Петра Великаго, и наказанный за неудачу.}, описанный въ предъидущей главѣ знаменитый мужъ также пострадалъ бы, вѣроятно, за пламенную любовь свою къ ней, если бы, по счаст³ю его, дѣвушка, увидѣвъ непр³ятныя послѣдств³я своей шутки, не успѣла броситься къ нему на встрѣчу и удержать собакъ въ то самое мгновен³е, когда онѣ были уже за нѣсколько шаговъ отъ пропасти; ибо гора, подходя одною стороною къ морю, окончивалась утесомъ, котораго огромныя гранитныя глыбы, оторванныя, вѣроятно, землетрясен³емъ, лежали грядами на узкомъ берегу, служа убѣжищемъ для стаи сивучей, отдыхавшихъ на нихъ стадами. Вскорѣ подъѣхали туда и остальные путешественники. Камчадалы подняли санки, вытащили оттуда обезпамятѣвшаго отъ страха дьячка, и принялись его обметать.

   "Ну, братъ Степанычъ! - сказалъ подошедш³й къ нему протопопъ - быть бы тебѣ сегодня во чревѣ сивуча.... (Экая бездна ихъ подъ горою!).... Хорошо, что подоспѣла Маша!"

   Дьячекъ, собираясь съ духомъ, не могъ выговорить ни слова. Губы его дрожали, и на лицѣ были еще ярк³я черты малодушнаго испуга, которому обыкновенно предаются люди, ставящ³е себя въ спокойномъ положен³и несравненно выше прочихъ смертныхъ.

   "Вотъ то-то же, Степанычъ! - продолжалъ протопопъ, смотря на него съ видомъ невольнаго презрѣн³я и жалости. - Теперь ты дрожишь, какъ листъ, а давича такъ выше облаковъ занесся! Видишь ли, какъ Богъ-то скоро наказываетъ вашего брата-вольнодумца? Ты не успѣлъ еще разболтаться, а ужъ щелчокъ тебѣ и готовъ!... Ступайте всѣ впередъ, а мы со Степанычемъ спустимся пѣшкомъ."

   Въ с³е время дѣвушка, не дожидаясь приказа, была уже на своемъ шежхедѣ, и продолжала спускаться, а вслѣдъ за нею потянулись и Камчадалы, закричавъ собакамъ: ха, ха! {Крикъ понудительной.}, кахъ, кахъ! {Крикъ при по воротѣ направо.}.

   "Не понимаю - говорилъ протопопъ, продолжая свое наставлен³е - какъ можно быть такъ слѣпу! Шутка ли, сколько тебѣ ужъ досталось за твое глупое высокоум³е! Долженъ былъ ты пр³ѣхать назадъ сюда, этакую даль! Ну, если бы живъ былъ твой покойный родитель, отецъ Степанъ, что бы было? Вѣдь сказать страшно! Ты бы уморилъ его этимъ! Пять лѣтъ цѣлыхъ потерялъ ты втунѣ: давнымъ-бы-давно тебѣ слѣдовало быть священникомъ! Да и теперь, хоть и кончится срокъ твоего искуса, что я напишу о тебѣ преосвященному? Срамъ да и только! Я думалъ: слава Богу, онъ исправился; а ты!.... экое чудо, Господи!.... Нѣтъ, брать, не таковъ былъ твой отецъ! Я съ нимъ двадцать лѣтъ прожилъ въ Паратункѣ {Острожекъ, недалеко отъ Петропавловска. Тамъ прежде была церковь.}; человѣкъ былъ честный, благомыслящ³й, подлинно: христ³анская душа! И кабы я не далъ ему слова: песчись о тебѣ, давно бы я, братъ, пустилъ тебя на волю Божью; коли самъ о себѣ не радѣешь, такъ не на кого пѣнять! Правильно сказано: языкъ нашъ - врагъ нашъ. И Писан³е говоритъ: "скверныхъ же тщеслав³й отметайся: наипаче бо преспѣютъ въ нечест³е..."

   Въ продолжен³е сего монолога Камчадалы, съѣхавъ съ горы, закричали всѣ въ голосъ: Духстехтичъ! Духстехтичъ! и пустили собакъ, обгоняя другъ друга, къ складенному изъ камней столбу. Подъѣхавъ къ оному, каждый изъ Камчадаловъ бросилъ къ поднож³ю его по горсткѣ порсы {Сушеная, толченая рыба.}, и съ крикомъ: хугъ, хугъ {Налѣво.}! пустился обратно.

   "Вонъ, посмотри - говорилъ протопопъ, указывая на жертвоприносителей,- что дѣлаютъ Камчадалы! Они приносятъ жертву богу, не Кутхѣ, но богу невѣдомому, по ихъ: Духстехтичу. Скажи же ты мнѣ: чѣмъ твои Греки и Римляне, которыми ты бредишь, чѣмъ эти всем³рные учители были умнѣе глупыхъ Камчадаловъ? Не то же ли самое толкуютъ и Камчадалы, что проповѣдывали толь прославляемые Аѳиняне? Тотъ-же Юпитеръ, тотъ-же Нептунъ, тотъ же Плутонъ, тотъ же Невѣдомый Богъ..."

   - Но вѣдь я, святый отецъ - сказалъ почтительно дьячекъ, начинавш³й оправляться - говорилъ только о мнѣн³и философовъ....

   "Глупый ты, глупый! Да что значатъ эти философы? Слѣпцы, которые другъ друга толкаютъ съ дороги; врали, которые стараются объяснить то, чего сами не понимаютъ! Если, напримѣръ, разсмотрѣть хорошенько хотя то, что ты разсказывалъ, такъ что выйдетъ? Чепуха! Одинъ утверждаетъ, что все вышло изъ воды, другой изъ огня. Кому прикажешь вѣрить? И чѣмъ это достовѣрнѣе того, что земля стащена съ неба Кутхою? Такъ-то, братъ, заблуждается человѣкъ, когда, забывъ Бога, пойдетъ своею дорогою! Въ Писан³и сказано коротко, но такъ сказано, что никто въ свѣтѣ уже не скажетъ лучше: "Вся тѣмъ быта, и безъ него ничто же бысть, еже бысть."

   При семъ текстѣ, отъ глубокой полноты чувствъ, слезы показались на глазахъ старца. Помолчавъ нѣсколько, онъ продолжалъ:

   "Оставь, братъ Степанычъ, пожалуйста оставь свое дурачество: въ мудрован³и толку нѣтъ! Разумъ кичитъ и увлекаетъ насъ въ погибель. Безъ вѣры человѣкъ бродитъ во тмѣ, кто бы онъ ни былъ: греческ³й ли мудрецъ, или камчатской шаманъ. Одинъ только есть свѣтъ - свѣтъ вѣры, иже во тмѣ свѣтится и тма его не объятъ.

   Много подобнаго говорилъ протопопъ въ наставлен³е своего невѣрующаго. Рѣчь его была исполнена силы и помазан³я, которое есть плодъ недолговременнаго учен³я, но единственно христ³анской любви и живой увѣренности въ истинахъ религ³и. Священникъ сей былъ тотъ знаменитый Верещагинъ, который умѣлъ стяжать уважен³е у самыхъ Англичанъ, извѣстныхъ своею скупост³ю на похвалы для иностранцевъ, а о которомъ съ величайшимъ уважен³емъ отзывается сопутникъ славнаго Кука, капитанъ Кингъ, начальствовавш³й надъ кораблями: Резолюц³я и Дисковери по смерти капитана Клерка. Не столько образованный, сколько одаренный здравымъ умомъ, притомъ одушевленный всегда одинаковымъ, самымъ пламеннымъ усерд³емъ къ своему дѣлу, онъ, въ течен³е многолѣтняго пребыван³я своего въ Камчаткѣ, первый насадилъ тамъ сѣмена христ³анства, и, пр³обрѣтя всеобщую любовь Камчадалъ, оставилъ по себѣ память ревностнѣйшаго пастыря и добродѣтельнѣйшаго человѣка. Имѣя постоянное пребыван³е сперва въ Паратункѣ, а потомъ въ Петропавловскѣ, онъ почти ежегодно объѣзжалъ всю свою обширную паству, и нерѣдко проводилъ цѣлые мѣсяцы, странствуя съ величайшимъ самоотвержен³емъ по пустыннымъ курильскимъ островамъ и переплывая море на утлыхъ байдарахъ {Байдара - лодка.}. Таковы были въ первыя времена и таковы бы должны быть всегда проповѣдники ²исуса!

   Сопутникъ Верещагина, дьячекъ, по прозван³ю: Шайдуровъ, былъ, какъ и выше можно видѣть изъ словъ протопопа, сынъ паратунскаго священника, учился въ иркутской семинар³и, и высланъ оттуда обратно за глупое вольномысл³е, съ тѣмъ, чтобы прожить нѣсколько лѣтъ въ Камчаткѣ, подъ надзоромъ протопопа, въ чаян³и исправлен³я. Впрочемъ, надобно сказать правду, Шайдуровъ на самомъ дѣлѣ не былъ настоящимъ, обдуманнымъ вольнодумцемъ: ибо не имѣлъ никакого постояннаго мнѣн³я. Начитавшись разныхъ философскихъ толковъ, онъ самъ сбился совершенно съ толку, и не могъ мы на чемъ остановиться: понят³я въ головѣ его - какъ и обыкновенно случается съ вольнодумцами - перепутались, и въ этой сумятицѣ, вовсе погасившей свѣтъ ума, даннаго ему отъ природы, онъ сталъ, въ полномъ смыслѣ сего слова, ученый дуракъ. Чрезвычайное высокомѣр³е, слѣдств³е высокаго о себѣ мнѣн³я, и удивительное легкомысл³е, признакъ глупости и источникъ нерѣшительности и перемѣнчивости чувствъ, были его отличительными чертами: это были, можно сказать, два полюса, около которыхъ обращались всѣ его дѣйств³я, и которые то отвергали, то притягивали къ себѣ и самыя истины религ³и; такъ что Шайдуровъ былъ по временамъ и христ³анинъ, и безбожникъ, и человѣкъ честный, и рѣшительный бездѣльникъ. И потому-то, когда протопопъ окончилъ выше сказанное наставлен³е, Шайдуровъ, на сей разъ смиренный страхомъ смерти, почти согласился съ нимъ, и отвѣчалъ со всею искренност³ю:

   "Ахъ, отецъ Петръ! я самъ чувствую, колико я согрѣшаю; но что мнѣ дѣлать? Я самъ не воленъ въ себѣ; я самъ смотрю на себя, какъ на лице постороннее; дивлюсь поступкамъ своимъ, и не имѣю силъ управлять ими!"

   - Такъ; всякой человѣкъ то же сказать можетъ - говорилъ протопопъ; - всякой чувствуетъ внутреннюю борьбу добра со зломъ; но въ томъ-то и дѣло, братъ, что надо превозмогать себя.

   "Стану, стану стараться, святый отецъ, и даю вамъ честное слово исправиться."

   - Ахъ, Степанычъ! кабы ты въ самомъ дѣлѣ взялся за умъ; весьма бы, братъ, ты порадовалъ меня!

   "Одно останавливаетъ меня, отецъ Петръ!" - сказалъ дьячекъ съ нѣкоторою запинкою.

   - Что такое?

   "Не вижу ни какой цѣли, для чего бы мнѣ хлопотать о себѣ. Что я? Не то же ли, что и этотъ столбъ? (Дьячекъ указалъ на жертвенникъ). Онъ и я, стоимъ одниодинехоньки посреди пустыни! Некому раздѣлить со мною ни радости, ни печали! На другихъ посмотришь... Deus immortalis! Всѣ цвѣтутъ, аки кринъ сельный; а я?"

   - Да кто же тебѣ, братъ, мѣшаетъ не быть одинокимъ? Вѣдь отецъ Григор³и Большерѣцкой совсѣмъ былъ готовъ отдать за тебя свою дочь, да самъ же ты спятился, только сраму надѣлалъ! А отца Прокопья Нижне-Камчатскаго кто одурачилъ? Чай, извѣстно тебѣ!

   "Ахъ, отче! если бы вы знали мои чувства, такъ не судили бы меня столь строго. Съ того самого дня, какъ я началъ учить Марью Алексѣевну..."

   - Я ужъ тебѣ нѣсколько разъ говорилъ: не поминай мнѣ объ этомъ! Я тебѣ правду скажу: покамѣстъ не увижу, что ты во всемъ исправился, до-тѣхъ-поръ лучше отдамъ внучку за послѣдняго Камчадала, нежели за тебя. Да и можно ли вѣрить твоимъ чувствамъ послѣ того, какъ ты оклеймилъ всѣ приходы? Нѣтъ, братъ, не затѣвай этого! Развѣ хочешь и меня такъ же осрамить, какъ ихъ?

   "Возможно ли это, отче? - возразилъ дьячекъ съ величайшимъ жаромъ. - Вотъ уже седьмой мѣсяцъ, какъ чувства мои остаются одинаково пламенны и постоянны. Притомъ любовь моя де есть обыкновенная, общая, amor cousuetus; нѣтъ! она подобна чистѣйшему огню, похищенному Прометеемъ; она есть та невинная, ангельская страсть, какую проповѣдывалъ безсмертный Платонъ, и образъ Марьи Алексѣевны носится предо мною непрестанно во снѣ и въявѣ, какъ непостижимый духъ Сократа, сей духъ, о которомъ до сего времени не рѣшила философ³я, и который, если сообразить точнѣйшимъ образомъ...."

   - Опять запоролъ дичь! - говорилъ про себя протопопъ. - Нѣтъ; его не исправить! Справедливо сказано: горбатаго можетъ исправить только одна могила!...

   Между-тѣмъ, пока вошедш³й, какъ говорится, въ пасс³ю Шайдуровъ высказываетъ свою платоническую любовь, мы поспѣшимъ объяснить: кто такова была Марья Алексѣевна, имѣвшая счаст³е понравиться сему выспреннему мудрецу. Это была та самая дѣвушка, которая, какъ вѣроятно читатель уже догадался, сопутствовала протопопу. Она была его внучка, дочь одного чиновника, оставшаяся отъ отца и матери сиротою, и воспитывавшаяся въ домѣ начальника Камчатки, подъ смотрѣн³емъ его супруги, женщины весьма умной и образованной. Маша, какъ обыкновенно называлъ ее дѣдъ, была дѣвушка также одаренная отъ природы отличными способностями души и прекрасными наклонностями сердца. Возростая въ нѣдрахъ природы, вдали отъ такъ называемаго свѣта, и потому не знавшая его пороковъ, но познакомившаяся съ одними добродѣтелями въ бесѣдахъ со своею покровительницею, Мар³я была невинна и простодушна, какъ младенецъ, о соединяла въ себѣ просвѣщенныя понят³я Европейки съ полудикими искусствами Камчадаловъ: она ѣздила ловко на собакахъ, мастерски плавала въ байдарахъ и проч. Самая физ³оном³я ея была смѣсь русскаго съ камчадальскимъ; ибо, по отцовской лин³и, она происходила отъ Камчадаловъ, а по материнской - отъ русскихъ. Дѣдъ ея, протопопъ, кромѣ дочери, покойной матери сей дѣвушки, не имѣлъ мы кого дѣтей, и потому внучка составляла все его утѣшен³е и отраду въ старости; внучка, со своей стороны, также любила его со всею горячност³ю дѣтскаго сердца. С³я горячая любовь и заставила ее слѣдовать за дѣдушкою въ семъ путешеств³и; ибо она никакъ не могла положиться ни на чей присмотръ, и ни за что не согласилась отпустить его одного, не смотря на убѣжден³я ни самого дѣда, ни своей покровительницы, жены начальника, отъ которой она не задолго передъ поперешла въ домъ протопопа. Начальница, любя ее иекренно и горячо, какъ родную дочь, не перестала объ ней заботиться и по переходѣ ея и къ дѣдушкѣ, и уговорила сего послѣдняго пригласить дьячка дать ей нѣсколько уроковъ въ Истор³и. Начало лекц³й было мѣсяцевъ за пять до путешеств³я, въ которомъ, до пр³ѣзда на Лопатку, прошло не менѣе двухъ; ибо протопопъ, чувствуя уже приближен³е дряхлой старости, рѣшился въ послѣдн³й разъ посѣтить всю свою паству, и былъ на Парамуширѣ и другихъ алеутскихъ островахъ. Симъ объясняется начало дьячковой рѣчи, въ которой онъ доказывалъ, по всѣмъ правиламъ Логики и Риторики, что онъ уже седьмой мѣсяцъ любитъ Мар³ю самою платоническою любов³ю, какъ Петрарко; и что по всѣмъ возможнымъ родамъ силлогизмовъ, рогатыхъ и комолыхъ, непремѣнно слѣдуетъ выдать ее за него.

   "Да ужъ что ты не ври, Степанычъ! - отвѣчалъ протопопъ, садясь въ шежхедъ - а я слова своего измѣнить не могу: ты исправься, а я подумаю."

   - Исправься! - думалъ дьячекъ - т. е. сиди у моря, да жди погоды! Нѣтъ, мое правило не таково: res dum calet urgenda est (куй желѣзо пока горячо). Мы знаемъ, какъ это уладить: дай только добраться до Петропавловска, а тогда veni, vidi, vici (пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ)! Страсть моя - дѣйствовать рѣшительно!

   Размышлен³я дьячка продолжались бы, вѣроятно, до самаго ночлега: ибо протопопъ, не любивш³й терять словъ безъ надобности, ѣхалъ молча; внучка его чувствовала отъ философа нашего почти отвращен³е, и всегда старалась избѣгать его бесѣды; а что касается до Камчадаловъ, то самъ мудрецъ рѣдко снисходилъ до того, чтобы осчастливливать ихъ своимъ поучен³емъ, исключая самой великой крайности, т. е. когда ему рѣшительно некому было, кромѣ ихъ, возвѣщать своихъ возвышенныхъ идей. Такимъ образомъ сей мыслитель первой величины погрузился, такъ сказать, до ушей во глубину самого себя, какъ вдругъ былъ выведенъ изъ задумчивости однимъ, повидимому маловажнымъ, происшеств³емъ, но имѣвшимъ великое вл³ян³е на его судьбу, какъ увидимъ въ слѣдующей главѣ.

  

   "Эй, аангичъ {Аангичъ - дьячекъ, называемый симъ именемъ по находимому Камчадалами сходству съ уткою аангичемъ, которая поетъ поутру и повечеру.} - вскричалъ товарищъ Камака, Лемшинга - смотри не озноби рукъ!"

   - Ахъ, въ самомъ дѣдѣ, батюшки! - воскликнулъ испугавш³йся дьячекъ, взглянувъ на руки - куда это я дѣвалъ свои рукавицы?

   "Эхъ, Степанычъ, Степанычъ! - говорилъ протопопъ, покачивая головою - ужъ не льзя лучше, какъ къ тебѣ, приложить этой поговорки: подъ лѣсомъ видишь, а подъ носомъ не видишь! Гораздо бы лучше было, кабы ты около себя-то побольше наблюдалъ, а не за облака лѣзъ! Вѣдь, знать, ты обронилъ рукавицы давеча, какъ упалъ. Какъ же ты поѣдешь теперь? Недолго и безъ рукъ пр³ѣхать! Эхъ, братъ, братъ!"

   - Что же мнѣ дѣлать теперь, отецъ Петръ?... Ахъ, руки такъ и пощипываетъ.

   "Да что дѣлать? Надо вернуться, да поискать на томъ мѣстѣ, гдѣ ты тащился подъ шежхедомъ.

   - Такъ вотъ я сейчасъ...

   "Куда тебѣ найти! Ты и куклянку-ту тамъ потеряешь! Вишь ты - Господь съ тобой! - какой рохля!... Эй, Лемшинга! ступай, братъ, поскорѣе, а мы пообождемъ здѣсь!"

   - Съѣздить-то я съѣзжу - отвѣчалъ Лемшинга; - только вотъ что...

   "Что такое?"

   - Не было бы худа! Смотри-ка, бачка, какъ разыгрались манаты! {Манаты - родъ тюленей, но огромной величины: бываютъ иногда длинной до 4 саж., а вѣсомъ до 200 пудъ. Всѣ вообще морск³е звѣри игрою своею предвѣщаютъ бурю.} Эк³е дьяволы! Такъ другъ черезъ друга и перепрыгиваютъ!... Не ударила бы буря!

   "Ну, перестань пустяки сбирать; не трать понапрасну времени; поѣзжай. Если и въ самомъ дѣлѣ будетъ буря, то, можетъ быть, успѣемъ еще прежде нея добраться къ мѣсту, а если и не успѣемъ, такъ остановимся вонъ у этого пригорка. Богъ милостивъ!"

   - Не спорю, бачка! Поѣду; дай только поправить побѣжникъ {Ремень, къ которому привязываются собаки, вмѣсто дышла.}.... Ну, други! Ха, ха!

   Собаки помчались по снѣгу, и Камчадалъ, постукивая оштоломъ по полозьямъ, то съ правой, то съ лѣвой стороны, смотря потому, въ которую сторону нужно было направить собакъ, изрѣдка прибавлялъ къ тому и словесное приказан³е: "кахъ, кахъ! хугъ, хугъ!"

   Прошло съ часъ времени. Погода въ самомъ дѣлѣ начала измѣняться. Облака побѣжали весьма быстро съ юга на сѣверъ, выдвигаясь одно изъ-за другаго, и распушиваясь хлопьями. Море опустѣло: уже рѣзвивш³яся на немъ чуды скрылись во глубинахъ его; самыя птицы, борясь съ вѣтромъ, бушевавшимъ уже въ верхнихъ слояхъ атмосѳеры, спѣшили стадами подъ защиту утесовъ; и только сѣдые валы, грозные сыны страха и разрушен³я, воздымаемые отдаленною бурею, съ безумною ярост³ю устремились на вѣчный свой бой съ прибрежными скалами. Наконецъ снѣгъ, полетѣвш³й съ вершинъ ближнихъ горъ, возвѣстилъ пришеств³е урагана, понесшагося съ страшнымъ свистомъ и воемъ, мѣшавшимися съ шумомъ волнъ. Во мгновен³е ока все слилось вмѣстѣ: и небо, и земля, и море. Снѣжные вихри крутились по равнинѣ, и готовы были увлечь съ собою несчастныхъ странниковъ, или погребсти ихъ подъ сугробами снѣга.

   "Вотъ, бачка! - сказалъ Камакъ протопопу - Лемшинга правду говорилъ: не ударила бы буря! Такъ и есть!"

   - Теперь ужъ дѣлать нечего! - отвѣчалъ протопопъ. - Не отставайте другъ отъ друга! Экая пурга, Господи Боже мой! Всѣ глаза заслѣпила! Зги не видно!... Машенька! ты рядомъ поѣзжай со мною!... Вѣдь, кажется, Камакъ, въ этой сторонѣ пригорокъ, у котораго мы хотѣли остановиться?

   "Да, бачка!"

   Чтобы не сбиться съ дороги и не заѣхать въ какой-нибудь оврагъ или пропасть, путешественники остановились подъ защитою пригорка. Они поставили нарты, одну подлѣ другой, и потомъ вынувъ руки изъ рукавовъ, и просто завернувшись въ шубы, чтобы было просторнѣе, всѣ легли въ снѣгъ, другъ подлѣ друга: ибо хотя и дѣлаютъ иногда путешественники, въ случаѣ буря, шалаши, но здѣсь этого сдѣлать было нельзя, по недостатку лѣса. Едва успѣли они расположиться на сей, подлинно зимней квартирѣ, какъ совершенно занесло ихъ снѣгомъ, и поверхъ онаго не было ни малѣйшей примѣты ни собакъ, ни людей. Между-тѣмъ наступила ночь. Картину ея трудно вообразить, не только описать живо и подробно. Всѣ ужасы негостепр³имной страны сей были собраны для устрашен³я вашихъ путешественниковъ. При мутной, но непроницаемой темнотѣ ночи, при дикомъ воѣ вѣтра, разсыпавшаго облака снѣга, при кипѣн³и и ревѣ океана, потрясавшаго основан³е скалъ, посреди обширной и дикой пустыни, они были заживо погребены въ снѣжныхъ могилахъ, гдѣ могли остаться и завсегда: ибо нерѣдко проѣзж³е, обмокнувъ въ нихъ, замерзаютъ. Представивъ все с³е, какой житель благословенныхъ странъ не содрогнется отъ ужаса? Но такова чудесная природа человѣческая! Привыкш³е къ явлен³ямъ подобнымъ, наши путешественники вовсе не находили положен³е свое ни слишкомъ неудобнымъ, ни опаснымъ. Имѣя маленькое въ снѣгу отверст³е, протаявшее отъ теплоты дыхан³я, они лежали весьма спокойно, и только по временамъ поворачивались съ боку на бокъ, но съ величайшею осторожност³ю, чтобы не разсыпать снѣжнаго свода, надъ ними образовавшагося.

   "Встань-ка, Камакъ!" - сказалъ наконецъ протопопъ, толкая лежавшаго подлѣ него Камчадала, который спалъ сномъ самымъ крѣпкимъ и сладкимъ: ибо и вообще Камчадалы спятъ въ снѣгу весьма спокойно.

   - Аа! Что? - отвѣчалъ Камчадалъ, просыпаясь и позѣвая.

   "Встань, да посмотри: кажется, буря утихла; не ѣдетъ ли Лемшинга; да покорми собакъ!"

   - Да, бачка! - говорилъ поднявш³йся изъ-подъ снѣга Камакъ - вѣтеръ затихъ, и мѣстами проглядываютъ звѣзды: вонъ кранхлъ, вонъ ижичъ! {Медвѣдица и плеяды.}... А вотъ выглянулъ и мѣсяцъ!... А это что? Онъ, точно онъ! Ахъ, бачка, какое счастье! Я слѣдъ Пилучея увидѣлъ. Вишь, такъ весь снѣгъ и испестрилъ полозьями!

   "Что это онъ такое видитъ?" спросила протопопа его внучка, также вставая изъ-подъ сугроба.

   - Да это тѣ струйки,- отвѣчалъ ея дѣдъ - которыя остаются на снѣгу послѣ вихрей. Камчадалы думаютъ, что это слѣды шежхедовъ, въ которыхъ Богъ грома, вѣтровъ и проч., Пилучей, разъѣзжаетъ на куропаткахъ. Увидѣть эти слѣды почитается у нихъ за знакъ величайшаго счаст³я.

   Говоря с³е, протопопъ, въ сопровожден³и внучки, взошелъ на холмъ, который вѣтромъ почти совершенно былъ обнаженъ отъ снѣга. Видъ, представивш³йся его глазамъ, былъ пустынный и дикой, но великолѣпный. Полная, блѣдная луна, пробѣгавшая по облакамъ, то выказывалась изъ-за нихъ, то опять скрывалась, бросая по мѣстамъ тѣни на бѣлѣвш³я степь и горы и на синее море. Въ промежутки просвѣта, серебряный лучъ ея какъ бы спадалъ съ неба, подобно безконечному столбу, и мгновенно распростирался по безпредѣльной зыби волнъ, разсыпаясь въ то же время блестящими перлами въ огромныхъ фонтанахъ, выбрасываемъ въ отдаленности китами. Воздухъ былъ холодный, но самый чистый и ясный, такъ что казалось, какъ бы все неизмѣримое пространство, окидываемое взоромъ, было совершенно пусто. Предметы удивительно дѣлились и приближались. Долго смотрѣлъ старикъ на небо, на землю и на море. Вдругъ океанъ покрылся свѣтящеюся матер³ею, и хладный огонь, поднимаясь и низвергаясь съ валами, уподоблялъ море великой горящей степи, взволновавшейся отъ ударовъ землетрясен³я. "Ахъ, какой чудный и прекрасный видъ! - сказала дѣвушка. - Я никогда подобнаго не видала."

   - Да, душа моя! чудны дѣла Бож³я! - отвѣчалъ дѣдъ ея, возведя глаза съ умилен³емъ на небо. - Небеса повѣдаютъ славу Его, творен³е же руку Его возвѣщаетъ твердь!

   "А отъ чего же, дѣдушка, этотъ свѣтъ?"

   - Богъ вѣсть, моя милая! Спрашивалъ я у одного Англичанина (ты еще была маленькая, какъ они пр³ѣзжали въ Петропавловскъ): такъ онъ мнѣ разсказывалъ, что будто это все свѣтлые червячки, а другой изъ ихъ же говорилъ: будто это та же сила, что производитъ молн³ю...

   "Но посмотрите, дѣдушка! Что это такое? Вонъ тамъ, видите? По правую-то сторону китовъ.... Вонъ далеко, какъ будто