Калашников Иван Тимофеевич - Камчадалка

ни одной души. Я сейчасъ приду самъ.

   Погремушкинъ, котораго душа сильно была потрясена проповѣд³ю Зуды во время камчадальскаго бунта, съ-тѣхъ-поръ все задумывался болѣе и болѣе, и наконецъ, услышавъ подробности страшной истор³и, случившейся на водахъ, и вѣрную вѣсть о назначен³и ревизора, совершенно помѣшался, и приходилъ время отъ времени въ ужасное бѣшенство. Въ припадкахъ сумасшеств³я, воображая присутств³е начальника, изступленный укорялъ его самыми страшными словами въ разныхъ злодѣян³яхъ, въ которыя онъ былъ вовлеченъ имъ; бросался на него съ величайшею ярост³ю, и бился самъ до крови, такъ что, наконецъ, должно было связать ему руки и ноги; между-тѣмъ ничего не пилъ, не ѣлъ и высохъ, какъ скелетъ, у котораго остались только страшные, мутные, почти совершенно выкативш³еся глаза и ужасный, нестерпимый скрежетъ зубовъ.

   Въ семъ положен³и засталъ его начальникъ. Едва показался сей послѣдн³й, какъ страшное бѣшенство овладѣло помѣшаннымъ. Омъ затрясся всѣмъ тѣломъ, и, съ пѣною во рту, заскрежеталъ зубами. "Злодѣй! - закричалъ онъ такимъ голосомъ, отъ котораго стали дыбомъ волосы у начальника. - Злодѣй! зачѣмъ ты пришелъ? Губитель! зачѣмъ ты пришелъ? Извергъ! зачѣмъ ты пришелъ? Я тебя растопчу, растерзаю, раздеру адское сердце твое...."

   - Петръ Ѳедоровичъ!- сказалъ начальникъ, подойдя къ его постели - ты не узналъ меня...

   "Я? Тебя не узналъ, злодѣй? Тебя не узналъ, уб³йца? Я не узналъ тебя? Нѣтъ, кровоп³йца! я знаю тебя, знаю слишкомъ хорошо! Ты погубилъ мою душу и тѣло; ты ввелъ меня въ свои богомерзск³я дѣла; ты научилъ меня лгать, притворствовать, лицемѣрить; ты очернилъ мою совѣсть; ты предалъ меня адскому огню.... Видишь ли эти билл³оны духовъ? Видишь-ли, какъ они жаждутъ моей души?.... О злодѣй! ты отдалъ меня въ ихъ руки! Ты научилъ меня презирать Вѣру и законы; ты далъ мнѣ адской примѣръ смѣяться надъ всѣмъ священнымъ; ты научилъ меня злодѣйствовать.... Я къ тебѣ вступилъ невиннымъ юношею, а теперь что я? грѣшникъ, лицемѣръ, святоша, уб³йца!.... О горе мнѣ!.... Видишь ли, сколько страшныхъ тѣней собралось вокругъ моей постели! Вотъ купецъ Пивоваровъ, котораго мы обвинили, разорили и заморили въ тюрьмѣ! Вотъ...."

   Начальникъ задрожалъ при семъ перечислен³и, и схвативъ подушку, бросилъ ее на изступленнаго, и сѣлъ на нее, кидая вокругъ страшные взоры, выражавш³е и рѣшительность злодѣя и опасен³е душегубца. Больной страшно забился, но не могъ сбросить гнѣтущей его тяжести. Нѣсколько минутъ продолжались судорожные припадки; наконецъ умирающ³й въ послѣдн³й разъ вскинулъ ногами и протянулся. Болѣе признаковъ жизни не было. Любопытно бы взглянуть въ с³ю минуту во внутрь души жестокаго уб³йцы. Что тамъ происходило? Говорятъ, въ ней была адская тма съ неопредѣленными, безобразными видѣн³ями тѣней. Душегубецъ самъ былъ въ с³е время почти въ изступлен³и, и съ ужасомъ увидѣлъ вьявѣ грозную тѣнь отравленной имъ супруги, которая, бросивъ на него взоръ поражающ³й, какъ молн³я, казалось, глухо прошептала: "Несчастный! вспомни о душѣ!" Онъ не могъ перенести сего видѣн³я, и съ трепетомъ выбѣжалъ изъ комнаты.

   Воздухъ и великолѣпныя виды природы освѣжили его воображен³е. Была уже ночь - ночь теплая, ясная, свѣжая. Чистое темно-голубое небо было усѣяно звѣздами. Море спокойно и безмолвно дремало въ своихъ берегахъ. Горы и лѣса, рисовавш³еся на западѣ по отливу потухавшей зари, также погружались въ тишину и сонъ. Все въ природѣ было такъ мирно, такъ тихо, такъ величественно и прекрасно - и посреди этого превосходнаго создан³я шло существо, которое было сотворено для его украшен³я, и которое сдѣлалось его безобраз³емъ и гибел³ю!

   По приходѣ домой, начальникъ засталъ у себя фельдшера, возвратившагося отъ судьи.

   - Ну, что твой Бутеръ? - спросилъ онъ фельдшера довольно спокойнымъ голосомъ.

   "Да что, ваше высокоблагород³е, такъ перетрусился, что даже смѣшно и жалко смотрѣть! Только и твердитъ: "мой все сдѣлаетъ для нашальникъ, лишь бы его не погубить."

   - Ну, хорошо! Я и ждалъ этого. Вотъ какъ дѣлается на свѣтѣ: всегда вмѣстѣ бываетъ и радость и горе. Ты принесъ мнѣ добрыя вѣсти, а я скажу тебѣ худыя; нашъ Петръ Ѳедоровичъ скончался.

   "Что вы говорите? Ну, дай Богь ему царство небесное! Впрочемъ, если молвить правду - матку, то какъ не скажешь: жила бабушка не мѣшала, а умерла не жаль. Погремушкинъ, ваше высокоблагород³е, былъ себѣ на умѣ!"

   - Да, онъ былъ человѣкъ весьма умный и честный.

   "Ну, что касается до честности, такъ это еще подъ сомнѣн³емъ."

   - Полно шутить, Алексѣй - сказалъ начальникъ, какъ бы не примѣчая продолжающагося дерзкаго тона со стороны фельдшера; - теперь не то время. Вообрази, как³я странныя вещи совершаются ее мною! Сидя у постели Погремушкина, я дожидался его конца. Между тѣмъ смерклось; въ комнатѣ стало довольно темно. Я задумался, и вдругъ слышу шорохъ. Я взглянулъ, и представь мое изумлен³е... Но Боже мой, опять она!

   "Кто, кто, ваше высокоблагород³е?" - вскричалъ суевѣрный и трепещущ³й фельдшеръ.

   - Развѣ не видишь ты? - сказалъ шопотомъ начальникъ, уставивъ въ уголъ устрашенные взоры, и схвативъ фельдшера за плеча. - Это она!... Жена моя!

   "Я ничего не вижу, ваше высокоблагород³е" - говорилъ фельдшеръ побѣлѣлъ, какъ полотно и дрожа, какъ листъ.

   - Слышишь? Опять тѣ же слова: уб³йца? вспомни о душѣ!

   "Вотъ вамъ Христосъ, ваше высокоблагород³е, хоть мнѣ сейчасъ провалиться сквозь землю: ничего не вяжу."

   - Она опять скрылась! - сказалъ тихо начальникъ по нѣкоторомъ молчан³и, начиная свободнѣе переводить духъ"

   "Ваше высокоблагород³е, осмѣливаюсь вамъ доложить: не прикажете-ли отслужить панихиду?"

   Начальникъ не говорилъ ни слова, погруженный въ глубокое размышлен³е. Но когда фельдшеръ повторилъ свое предложен³е, онъ, вслушавшись въ рѣчь его, захохоталъ.

   "Панихиду? Ха, ха, ха! Развѣ ты въ самомъ дѣлѣ думаешь, что мертвецы могутъ воставать изъ гробовъ и приходить безпокоить живыхъ своимъ явлен³емъ? Вздорь, братецъ! Это только призракъ, обманъ, мечта разстроеннаго воображен³я, и ваша робость весьма стоитъ того, чтобы надъ всю смѣяться въ веселый часъ. Ха, ка, ха!"

   - Воля ваша, ваше высокоблагород³е - сказалъ фельдшеръ съ большею робост³ю и запинкою - я радъ бы смѣяться вмѣстѣ съ вами, да не могу: мнѣ все думается....

   "Что тебѣ думается?" - спросилъ начальникъ такимъ голосомъ, который означалъ, что вопросъ сдѣланъ безъ всякаго участ³я души, которая, судя по выражен³ю глазъ, неподвижно устремленныхъ на одну точку, была уже сильно занята совсѣмъ другимъ предметомъ.

   - Мнѣ думается - продолжалъ между тѣмъ фельдшеръ - что чуть ли это въ самомъ дѣлѣ не тѣнь Ольги Павловны: такъ ваша обязанность, ваше высокоблагород³е, какъ вы вы говорите, отслужить по ней панихиду. Вѣдь я, хотя и грѣшный человѣкъ, да исполнялъ только вашу волю: вы приказали маѣ научить Караулиху, чтобы она отравила ее; вы велѣли взвалитъ эту вину на внучку протопопа: на все это была ваша воля...."

   "Что ты говоришь, мошенникъ? - вскричалъ начальникъ, выйдя изъ задумчивости. - На что была моя воля?"

   "Да вѣдь вы, ваше высокоблагород³е, изволили..."

   - Молчать! Клянусь адомъ, если ты скажешь еще хотя одно слово, то я прикажу тебя сковать и заморить въ тюрьмѣ какъ уб³йцу.... Но эта ненавистная тѣнь опять!

   Начальникъ не могъ докончить рѣчи. Зубы застучали у него другъ о друга и задрожали руки и ноги. Между тѣмъ какъ фельдшеръ, у котораго воображен³е было разстроено не менѣе, какъ и у его наставника въ злодѣян³яхъ, вскричалъ съ ужасомъ: "Вижу, вижу!" - и повалился на полъ.

   "Глупая и странная мечта! - сказалъ начальникъ, не преставая владѣть собою. - Встань, Алексѣй! Я слишкомъ погорячился: теперь намъ надобно дѣйствовать...."

   - Дйствуйте, какъ хотите - отвѣчай фельдшеръ, блѣдный и трепещущ³й, вставая съ пола; - но я болѣе не слуга вамъ!"

   "Что же хочешь ты сдѣлать, сумасшедш³й?"

   - Я долженъ умереть.

   "Ты? Умереть?"

   - Да, умереть, потому что теперь только вижу, что я сдѣлалъ, то, что стоитъ смерти.

   "Безумный, ты губишь себя напрасно!"

   - Все равно!

   "Остановись! - вскричалъ начальникъ, схвативъ его въ изступлен³и за грудь, и какъ бы страшась, что еще душа упадетъ на его совѣсть.- Остановись!... Казаки! подите сюда! Возьмите его и не выпускайте ни куда изъ дома: онъ помѣшался!"

   - Пустите меня! - кричалъ фельдшеръ, вырываясь у нихъ изъ рукъ. - О силы небесныя! сойдите ко мнѣ на помощь!

   "Отведите его - повторилъ начальникъ - и не выпускайте ни куда изъ дома. Вы будете отвѣчать за его жизнь."

   Казаки, не смотря на всѣ усил³я помѣшавшагося, схватили его и увели, а начальникъ, запершись въ кабинетѣ, долго сидѣлъ въ ужасной думѣ, и, наконецъ, вскочивъ на ноги, произнесъ съ нѣкоторымъ изступлен³емъ: "Чортъ забери! Что дѣлается вокругъ меня! Все падаетъ и рушится, и я одинъ остаюсь посреди обломковъ своего здан³я! Но что ни будетъ то и будь: обратной дороги для меня уже нѣтъ! Мнѣ одна дорога, страшная дорога.... въ адъ!... Но покамѣстъ еще живу я, меня ничто ни поколеблетъ? Буду дѣйствовать до послѣдняго вздоха! Въ вѣчности мнѣ уже ждать нечего; по крайней мѣрѣ здѣсь проживешь счастливо, сколько можно. Что робѣть?... Одного сумасшедшаго я сбылъ съ рукъ; теперь надобно подумать о другомъ. Если эта скотина, воображая, что онъ скоро умретъ также вздумаетъ каяться и разсказывать мои тайны. Плохая шутка!... Нечего дѣлать; надобно пустить въ ходъ бумагу Караулихи: это будетъ мнѣ лучшею опорою.... и такъ теперь только одна эта вѣдьма осталась изъ всей моей свиты.... Все къ лучшему: отъ одной отдѣлаться не долго; только прежде удалось бы докончить, съ помощ³ю ея, мои планы съ этою дѣвчонкою... О мучен³е!... Опять эта несносная тѣнь! Опять тѣ же слова!....

  

  

  

  

   XXIII. Покаян³е

   XXIV. Примирен³е

   XXV. Вѣнчан³е

   XXVI. Побѣгъ

   XXVII. Погибель

   Заключен³е

  

   Мичманъ и Ивашкинъ были заключены въ одной тюрьмѣ: это была обширная, грязная и темная изба, съ однимъ окошкомъ, загороженнымъ желѣзною рѣшеткою. Мичманъ былъ прикрѣпленъ къ стѣнѣ толстою цѣпью; Ивашкинъ сидѣлъ на свободѣ. Но не по степени взводимыхъ на нихъ преступлен³й было расположено ихъ заключен³е: злой соперникъ мичмана, не надѣясь погубить его по суду, послѣ получен³я повелѣн³я: оставить дѣло объ уб³йствѣ Тенявы до пр³ѣзда ревизора, рѣшился уморить его въ тюрьмѣ, и всячески стараясь увеличить его страдан³я, томилъ голодомъ и жаждою. Ни молодость, ни крѣпость силъ, не спасли бы его отъ смерти, если бы добрый Ивашкинъ не былъ на сей разъ его ангеломъ-хранителемъ, и не облегчалъ его и душевныхъ и тѣлесныхъ скорбей. Пользуясь любов³ю и уважен³емъ многихъ изъ караульныхъ казаковъ, Ивашкинъ дѣлилъ съ нимъ свой скудный обѣдъ, и голосомъ опытнаго, мудраго старца утверждалъ ослабѣвавшаго юношу въ необходимости крестной жизни, въ упован³и на неукоснительную помощь Бож³ю, о въ предан³и себя на Его святую волю.

   "Эхъ, Викторъ Ивановичъ! - говорилъ онъ мичману - для того мы и созданы на сей свѣтъ, чтобы здѣшнимъ страдан³емъ искупить будущее блаженство! Кому хорошо здѣсь, тому будетъ худо тамъ: ибо въ счаст³и люди большею част³ю развращаются и забываютъ Бога. Посмотрите на меня: меня люди не только погубили, но и положили на мое лице клеймо безчест³я, которое навсегда разлучило меня съ самымъ драгоцѣннѣйшимъ для человѣка на землѣ - съ родиною; а за что? Богъ судитъ моимъ гонителямъ! Но никогда мой языкъ не произнесъ имъ страшнаго слова: проклят³е; никогда я не допускалъ богохульнаго ропота на свой жреб³й и всегда благословлялъ и благословляю доднесь святую десницу, меня карающую {Ивашкинъ былъ сосланъ невиннымъ. Смотр. Путешеств³е Крузенштерна.}! И какое право имѣетъ одинъ человѣкъ роптать, когда милл³оны страждутъ? Если бы можно было прислушаться къ гулу, раздающемуся на землѣ, и обхватить однимъ взоромъ весь родъ человѣческ³й... о! чтобы мы услышали и увидѣли!... Всеобщ³й вопль и стенан³я оглушили бы насъ, и страшное зрѣлище слезъ и крови поразило, раздробило-бы на части наше сердце!"

   - И все это благо и все добро? - сказалъ мичманъ съ усмѣшкою ужаснѣйшаго отчаян³я.

   "Такъ, все это благо и все добро: ибо жизнь наша не здѣсь, а тамъ!"

   - Гдѣ жъ это тамъ?

   "Этого не дано знать человѣку, потому-что не нужно: здѣсь намъ дана вѣра и надежда."

   - Надежда!... Ха, ха, ха! Мечта, которою обольщаютъ себя бѣдняки!

   "Но если и обманываетъ насъ иногда надежда земная: то небесная никогда!... Викторъ Ивановичъ! - воскликнулъ Ивашкинъ въ какомъ-то священномъ восторгѣ, схвативъ мичмана за руку - мужайтесь духомъ: здѣсь нѣтъ счаст³я, но тамъ... тамъ оно есть; это говорить мнѣ мое сердце!"

   - Но мое сердце мнѣ не говорятъ ничего; оно умерло для всякаго счаст³я, для всякой надежды.

   "Не гнѣвите Бога, Викторъ Ивановичъ, не предавайтесь отчаян³ю!"

   - Да! я послушался бы васъ, если бы вы могли измѣрять бездну моего несчаст³я. Вы оклеветаны, согнаны съ блестящей дороги, которая васъ вела къ чести и знатности; изгнаны, обезчещены, заточены,- конечно, это страшное злополуч³е; но вы не испытали измѣны, ужасной измѣны сердца, которое-бы вы почитали святилищемъ, недоступнымъ ни какому пороку; измѣны того человѣка, котораго бы любили болѣе самого себя, котораго бы вы считали небеснымъ духомъ, и который бы сталъ... О Боже!... Я видѣлъ прекрасное существо, которое, можетъ быть, готово было наименовать меня своимъ сыномъ, и эта злополучная... О! для чего ты, Небо, сохраняешь еще мое пагубное быт³е?... Возьми его! Возьмите у меня жизнь! Несчастный упалъ ницъ на скамью и зарыдалъ горько.

   "Викторъ Ивановичъ! - сказалъ Ивашкинъ съ важнымъ видомъ - вы богохульствуете?"

   - Что это значитъ?

   "Вы проклинаете жизнь, и слѣдовательно оскорбляете Творца, вамъ ее давшаго! Вы не видите Его путей, и дерзаете мыслить, что они не правы! Малодушный! я испыталъ не менѣе твоего: и я любилъ нѣкогда, и я подучалъ клятвы въ вѣрности; скажу еще болѣе: я имѣлъ друга, горячо любимаго мною друга, для котораго не жалѣлъ мы самой жизни моей - и что же? Этотъ-то другъ и погубилъ меня, и, невѣрная! отдала ему свою руку..."

   - А вы?

   "А я благословляю Провидѣн³е, и несу безропотно ношу скорбей, чтобы успокоиться въ могилѣ!"

   Мичманъ взглянулъ на своего собесѣдника съ чувствомъ невольнаго уважен³я. "Велик³й человѣкъ! - подумалъ онъ - и ты въ рубищѣ и уничижен³и!"

   Разговоръ прекратился на нѣсколько времени. Оба разговаривавш³е, сильно взволнованные мыслями, погрузились въ думу; но потомъ мичманъ, примѣтно успокоивш³йся, сказалъ:

   "Конечно, Аркад³й Петровичъ, когда несчаст³е прошло, тогда можно уже покоряться судьбѣ; но бѣдств³е настоящее..."

   - А развѣ вы находите настоящее положен³е мое счастливымъ? Развѣ я не въ ссылкѣ, не въ тюрьмѣ, не въ нищетѣ, не обезчещенъ, не опозоренъ? И развѣ я - произнесъ Ивашкинъ дрожащимъ голосомъ, залившись слезами - развѣ я не лишился послѣдняго человѣка, любившаго меня на сей землѣ?

   "И за всѣмъ тѣмъ?..."

   - И за всѣмъ тѣмъ благодарю Создателя моего, и не ропщу на свой жреб³й: здѣшняя жизнь - мгновен³е, а тамошняя - вѣчность!

   "Боже Всемогущ³й!- воскликнулъ мичманъ - отчего я не имѣю этой удивительной преданности Твоей волѣ?"

   - Молясь Ему, Викторъ Ивановичъ, молись: это бездна благости и милосерд³я; это отецъ, который и въ тѣ ужасныя минуты, когда все бѣжитъ отъ несчастнаго, простираетъ къ нему отрадную руку и проливаетъ утѣшен³е въ его растерзанное сердце. Молись ему, юноша, молись, и я стану также молиться за тебя!

   Ивашкинъ, со слезами на глазахъ, произнесъ самую пламенную молитву, вылетѣвшую изъ глубины его сердца. Мичманъ былъ пораженъ этимъ зрѣлищемъ. Душа его умилилась, и въ первый разъ, по приключен³и съ нимъ несчаст³я, слезы полились изъ его глазъ.

   "Благодарю тебя, добродѣтельный человѣкъ - сказалъ онъ, сжимая руку Ивашкина - благодарю: ты облегчилъ мою горесть, и пролилъ какой то цѣлебный бальзамъ въ мое сердце; мнѣ стало теперь гораздо легче."

   - Благодарите того, Викторъ Ивановичъ, отъ котораго вѣчно истекаетъ благость и щедрота. Не преставайте прибѣгать къ Нему въ часъ скорьби и отчаян³я - и вы всегда получите скорую помощь....

   "Да! когда уже не осталось ничего на землѣ...."

   - Но для чего вамъ такъ думать? Я, конечно, жизнь свою уже прожилъ; но ваша едва начинается....

   "И скоро кончится!"

   - Но она не должна кончиться. Вы обязаны сберечь ее, если не для себя, такъ для отечества.

   "Это не въ моей власти; и притомъ, что такое отечеотво?"

   - Священная страна, пр³ютъ въ дни дѣтства и успокоен³е въ старости!

   "Пусть будетъ такъ; но эта цѣпь слишкомъ хорошо связала меня и для себя и для отечества!"

   - Викторъ Ивановичъ! вы видите: мнѣ предана наша стража. Эти добрые люди сами не могутъ смотрѣть равнодушно на ваши страдан³я. Скажите слово - и вы свободны!

   "Какъ? Вы предлагаете мнѣ бѣжать? Мнѣ бѣжать! Куда и зачѣмъ?"

   - Затѣмъ....

   "Замолчи, старый грѣшникъ! - вскричала вбѣжавшая въ тюрьму цыганка. Мичманъ вздрогнулъ и отворотился къ стѣнѣ; но Ивашкинъ сохранилъ свое непоколебимое спокойств³е. - "Я все подслушала! - продолжала она. - Лукавая лисица! Ты не обманешь меня?"

   - Тебя?

   "Я всѣ знаю твои умыслы, и прежде, чѣмъ ты сманишь моего безпутнаго сына..."

   - Боже Велик³й! - воскликнулъ мичманъ голосомъ величайшей горести.

   "А я такъ скажу тебѣ,- прервалъ равнодушно Ивашкинъ - что размозжу тебѣ голову прежде, чѣмъ ты назовешь его въ другой разъ своимъ сыномъ!"

   - Какъ?

   "Да говори скорѣе: зачѣмъ ты пришла, и не заражай..."

   - Аркад³й Петровичъ! - произнесъ мичманъ умоляющимъ голосомъ - оставьте ее: можетъ быть, она въ самомъ дѣлѣ мать моя.

   "Можетъ быть! - повторила цыганка укоризненнымъ голосомъ - можетъ быть! Такъ знай же, безумецъ, что тотъ, кому ты писалъ вчера, спрашивая: отецъ ли онъ твой? послалъ меня сказать тебѣ, что одни изверги ищутъ своихъ родителей только въ тѣхъ, кто богатъ и въ чести, и презираютъ тѣхъ, которые въ нищетѣ и унижен³и..."

   - И такъ, все совершилось! - произнесъ съ отчаян³емъ мичманъ, схлопнувъ руками поникнувъ головою на грудь. - Я погибъ!

   "Неблагодарный, отступникъ, извергъ! - завопила цыганка - я дала тебѣ жизнь, воспитала, пожертвовала для тебя всѣмъ, самою любов³ю матери, а ты? Ты подъискался подо мною, обезчестилъ меня, погубилъ, и теперь еще не хочешь признать меня своею матерью! Да будетъ же проклятъ часъ, въ который ты родился на свѣтѣ! Да будетъ...."

   - Пощади! - возопилъ мичманъ, повалившись на скамью.

   "Если ты точно мать его - сказалъ строго Ивашкинь, - то ты должна сжалиться надъ нимъ!"

   - Нѣтъ, нѣтъ для него жалости: она умерла давно въ моемъ сердцѣ! Проклинаю его стократно, проклинаю....

   "Милосердый Боже!" - тихо простоналъ мичманъ.

   - Такъ, замолчи же, злодѣйка! - вскричалъ Ивашкинъ, схвативъ Цыганку за грудь, бросивъ ее на полъ, и зажавъ ей ротъ. - Я вижу, что ты не мать его, a фур³я!

   "Пощадите ее, пощадите!" - говорилъ мичманъ едва слышнымъ голосомъ.

   Въ это мгновен³е Цыганка, обладавшая неженскою силою, рванулась съ необыкновеннымъ усил³емъ, сбросила съ себя Ивашкина, и съ крикомъ: "караулъ! разбой! душатъ!" кинулась въ двери; но едва она успѣла занести ногу черезъ порогъ, какъ грозное страшилище схватило ее за горло: это былъ полунагой, полуживой, съ блѣднымъ изсохшимъ лицемъ и выставившимися глазами мертвецъ. Трудно было узнать въ немъ фельдшера.

   "Стой! - завопилъ онъ охриплымъ, болѣзненнымъ, но пронзительнымъ голосомъ. - Стой! Въ эту минуту ты мнѣ всего нужнѣе." Съ напряжен³емъ всѣхъ силъ онъ вдернулъ ее въ тюрьму, и не давъ опомнишься ей отъ изумлен³я, повергнулъ ее на полъ, и ставъ колѣномъ на грудь, произнесъ съ страшнымъ воплемъ: "Кайся! Кайся въ твоихъ злодѣйствахъ!"

   Мичманъ не могъ объяснить ceбѣ, что такое совершалось предъ его глазами: сонъ или существенное явлен³е, и то глядѣлъ на с³е, то снова закрывалъ глаза, какъ бы желая повѣрить свое сомнѣн³е. Ивашкинъ также смотрѣлъ съ изумлен³емъ; равнымъ образомъ и козаки, какъ карауливш³е тюрьму, такъ и прибѣжавш³е вслѣдъ за фельдшеромъ, бывъ поражены симъ зрѣлищемъ, стояли въ безмолв³и. "Кайся! - кричалъ мертвецъ. - Викторъ Ивановичъ! мы съ этою злодѣйкою, a не невѣста твоя, виновны въ смерти Начальницы; мы умертвили ее, и оклеветали невинную...."

   - Боже мой! что я слышу? - говорилъ шопотомъ Мичманъ, все еще не довѣряя самъ себѣ.

   "Мы сговорились съ Начальникомъ на это злодѣян³е; мы, a не невѣста твоя, украли доносъ твой; мы всѣму злу причиною; мы погубили васъ, мы злодѣи, уб³йцы!"

   Больной не могъ болѣе говорить, ослабѣлъ, и упавъ на полъ, покатился въ ужасныхъ конвульс³яхъ.

   - Скажите мнѣ, ради Бога скажите мнѣ, Аркад³й Петровичъ - говорилъ мичманъ умоляющимъ голосомъ - что это такое? Мечта, сонъ, видѣн³е моей разстроенной души?

   "Нѣтъ, Викторъ Ивановичъ, это не сонъ, но здѣсь рука Промысла: вы видите, злодѣй невольно кается въ погублен³и васъ."

   - И такъ я обманутъ, жестоко обманутъ?

   "Мы тебя обманули! - воп³ялъ валявш³йся на полу въ смертныхъ страдан³яхъ фельдшеръ.- Я твой губитель! Я тебя обнесъ, оклеветалъ неповиннаго въ уб³йствѣ, а самъ.... сдѣлался настоящимъ уб³йцею! Ахъ! зарѣжь меня, приколи, растерзай меня скорѣе.... Нѣтъ болѣе силъ терпѣть этихъ адскихъ мучен³й!"

   - Мерзавецъ! - вскричала съ величайшею злобою и изступлен³емъ цыганка, отдохнувшая между-тѣмъ отъ боли, причиненной фельдшеромъ, и кинувшаяся на него съ ножемъ, схваченнымъ ею со стола. - Мерзавецъ! я тебя избавлю отъ этихъ мучен³й:

   "Держите ее!" - вскричалъ Ивашкинъ, и бросившись къ ней, успѣлъ схватить ее за руку. Казаки кинулись къ нему на помощь, и мгновенно обезоружили уб³йцу.

   - Ребята! - сказалъ Безшабашный, бывш³й въ караулѣ - скрутимъ на ей руки, чтобы не барахталась, да поведемъ къ начальнику.

   "Вы успѣете еще увести ее! - сказалъ Ивашкинъ. - Но теперь лучше позовите сюда скорѣе отца прото³ерея: вы видите, фельдшеръ издыхаетъ, и можетъ умереть безъ покаян³я; грѣхъ останется на васъ!"

   Казаки, потолковавши нѣсколько между собою, послали одного изъ среды себя за протопопомъ. Между тѣмъ больной не преставалъ кататься по полу, и когда Ивашкинъ предложилъ ему лечь на скамью, разостлавши на нее свой армякъ, онъ, съ ужаснымъ скрежетомъ зубовъ, отвѣчалъ ему: "Оставь меня, оставь! Мало мнѣ этого, злодѣю!"

   - Видите, Викторъ Ивановичъ - говорилъ Ивашкинъ - какъ Богъ и милосердъ и справедливъ! Кто внушилъ этому несчастному придти къ вамъ съ раскаян³емъ, если не Тотъ, Кто владѣетъ нашими помышлен³ями? Я давеча говорилъ вамъ: надо Ему молиться, и Онъ не замѣдлитъ поспѣшить на помощь!... Но отъ чего же я еще не вижу слѣдовъ радости на вашемъ лицѣ, когда величайшая тягость спала съ вашего сердца - и невѣста ваша невинна?

   "Но я виновенъ предъ нею! Проститъ ли она меня? Притомъ, эта женщина!... о! если она на самомъ дѣлѣ мать моя!"

   - Нѣтъ, она не мать твоя!- прохрипѣлъ умирающ³й фельдшеръ. - Я знаю ее давно.... Я былъ бѣглый солдатъ, и вмѣстѣ съ нею участвовалъ нѣкогда въ воровствахъ. Она....

   "Околѣй, дьяволъ! - завопила цыганка, порываясь изъ рукъ казаковъ - околѣй! О кабы я могла вырвать съ корнемъ твой проклятый языкъ!"

   - Зажмите ей ротъ! - вскричалъ Ивашкинъ.- Зажмите, вотъ такъ, чтобы она не могла слова пикнуть!

   Но между тѣмъ съ больнымъ увеличились припадки, и онъ не былъ въ состоян³и сказать ни одного слова на безчисленные вопросы мичмана.

   "Экая причина, ребята! - говорили казаки - смотри, что онъ умретъ безъ покаян³я! Что это отецъ протопопъ замѣшкался! Бѣги-ка ты за нимъ, Егорка!.... А вотъ, слава Богу идетъ!"

   - Не опоздалъ ли я? - спросилъ съ нетерпѣн³емъ протопопъ.

   "Да чуть ли не опоздали, отецъ Петръ! - сказалъ Ивашкинъ. - Впрочемъ онъ ужъ во всемъ раскаялся. Вотъ что онъ при всѣхъ васъ говорилъ...."

   Ивашкинъ пересказалъ, въ краткихъ словахъ, признан³е фельдшера, а протопопъ, съ видомъ величайшаго умилен³я, произнесъ: "Благодарю тебя, Господи Боже Всемилосердый: что Ты не попустилъ погубить невинную сироту! Я твердо увѣренъ былъ, Аркад³й Петровичъ, что Господь, рано или поздно откроетъ ея невинность.... Но дайте же мнѣ поскорѣе заняться этимъ несчастнымъ.... Друзья мои! - сказалъ онъ обратившись къ казакамъ - положите его на лавку.... Ахъ, Господи! какъ онъ мучится! Какъ ужасно сводитъ его члены и какъ пѣна бьетъ изо рта!... Зажгите-ка эту свѣчку, и поставьте передъ образомъ.... Алексѣй Пантелѣичъ! я пришелъ, любезный, къ тебѣ.... Перекрестись, если можешь, и если слышишь меня, то дай знать мнѣ хотя движен³емъ руки.... Алексѣй Пантелѣевичъ!"

   Больной почувствовалъ призывающ³й его голосъ, еще разъ раскрылъ глаза, и взглянувъ на протопопа, съ видомъ величайшаго раскаян³я, произнесъ умирающимъ голосомъ: "отецъ Петръ! простите меня!"

   Послѣдн³я слова произнесены были шепотомъ. За тѣмъ послѣдовало страшное молчан³е. Еще раскрылись глаза, потухш³е и остановивш³еся - и потомъ закрылись завсегда. "Онъ скончался! - сказалъ протопопъ съ чувствомъ живѣйшаго участ³я. - Господь да проститъ его согрѣшен³я!"

   Послѣ сего, совершивъ надъ умершимъ установленныя молитвы, протопопъ сказалъ казакамъ, чтобы отнесли его на квартиру, и потомъ подошелъ къ мичману, который, при приближен³и его, затрепеталъ, какъ преступникъ, не смѣя поднять на него глазъ.

   - Что съ вами сдѣлалось, Викторъ Ивановичъ? - спросилъ протопопъ. - Отъ-чего вы такъ дрожите? Вы все еще больны?

   "Нѣтъ, здоровъ; но... я оскорбилъ васъ; оскорбилъ Мар³ю.... Ахъ, я знаю, что достоинъ всего вашего гнѣва!"

   - Полноте, Викторъ Ивановичъ! На что я буду сердиться, когда вы нисколько не виноваты? Васъ нарочно старались разстроить съ Машей! Все дѣло въ томъ, что Антонъ Григорьевичъ, забывъ и совѣсть и страхъ Бож³й, рѣшился или погубить васъ обоихъ, или жениться за ней...

   "Что я слышу?"

   - И сегодня еще поутру приходилъ онъ ко мнѣ съ предложен³емъ, что если я хочу спасти Машу отъ гибели, то отдалъ бы ее за него...

   "Злодѣй!"

   - Но я сказалъ ему рѣшительно, что я надѣюсь на единую помощь Бож³ю, по слову писан³я: не надѣйтесь ни на князи, ни на сыны человѣческ³я; что если святой волѣ Его не угодно будетъ примирить васъ между собою....

   "О мой отецъ! О мой другъ! - воскликнулъ мичманъ - если Мар³я отвергнетъ раскаявающагося преступника, то я готовъ умереть у ногъ ея!"

   - И не смотря на то - сказалъ хладнокровно Ивашкинъ - умрете въ этой тюрьмѣ, не видавъ ее!

   "Такъ! Я не могу имѣть и этого послѣдняго утѣшен³я!".

   - Нѣтъ, можете, если вамъ пр³ятнѣе обнять вашу невѣсту, нежели нянчиться съ этою подругою (Ивашкинъ указалъ на цѣпь).

   "Неужели мнѣ должно бѣжать, какъ преступнику! Нѣтъ; что бы ни стало со мною, я этого сдѣлать не могу!"

   - Отецъ Петръ! - сказалъ возвративш³йся въ с³е время, по отнесен³и фельдшера, Безшабашный - мы теперь шли мимо дома Горбунова, и, смотри, что-то тамъ не ладно совершается: кажись голосъ начальника и Марьи Алексѣевны

   "Боже милостивый!" - воскликнулъ протопопъ, упавъ безъ чувствъ на полъ.

   - Проклятая цѣпь! - вскричалъ мичманъ съ величайшимъ изступлен³емъ. - Теперь ты меня не удержишь (онъ рванулъ цѣпь, и выдернулъ ее изъ стѣны)!

   "Что вы дѣлаете? - говорилъ Безшабашный. - Вы хотите бѣжать; но мы не смѣемъ васъ отпустить."

   - Пустите меня или...

   "Насъ стращать нечего: мы не трусова десятка! Изволь-ка убираться на свое мѣсто!"

   - Разбойники! я размозжу вамъ всѣмъ головы!

   "Ребята! - сказалъ Безшабашный - берите его, да свяжемъ по рукамъ и по ногамъ."

   - Остановитесь! - вскричалъ Ивашкинъ - остановитесь! Вы слышали, что онъ ни въ чемъ невиновенъ; что его терзаютъ напрасно; что злодѣй для того только губитъ его, чтобы отнять у него невѣсту, и, можетъ быть, въ эту минуту совершаетъ ужаснѣйшее изъ преступлен³й... Если вы христ³ане, вы не должны исполнять волю душегубца... Пустите его!

   "Мы дали присягу!"

   - Вы дали присягу служить вѣрою и правдою Государынѣ; но здѣсь вы видите явное нарушен³е всѣхъ законовъ и Божескихъ и Государевыхъ. Вы сами будете отвѣчать, когда допустите погубить невинность!

   "В что въ самомъ дѣлѣ, ребята - сказалъ Безшабашный - вѣдь теперь въ домѣ Горбунова не добро творится! Такъ и быть: пусть же судитъ насъ Богъ и Государыня, но не дадимъ злодѣю смѣяться надъ сиротою. Пустимъ его, и всѣ пойдемъ съ нимъ вмѣстѣ!"

   - Пойдемъ, ребята! - вскричали казаки въ одинъ голосъ. - Пойдемъ! За добро не стануть судить насъ!

  

  

   Начальникъ, получивъ рѣшительный отказъ въ рукѣ Мар³и, вышелъ отъ протопопа съ величайшею ярост³ю, хотя при прощан³е и утаилъ ее въ сердцѣ. "Теперь - думалъ онъ, идучи дорогою - жреб³й мои брошенъ: пустъ этотъ старый хрычъ лопнетъ съ досады, а я цѣли своей достигну! ни Богъ, ни адъ не остановятъ меня въ моемъ намѣрен³и: я не жду болѣе милости и презираю всяк³я муки!"

   Мы не будемъ доканчивать сихъ страшныхъ размышлен³й злодѣя, уже перешедшаго всѣ предѣлы возможности раскаян³я, и скажемъ только то, что отъ принялъ рѣшительное намѣрен³е посѣтить въ тотъ же денъ Мар³ю.

   Положен³е сей несчастной со стороны содержан³я не было слишкомъ худо: ибо губитель ея, для собственныхъ адскихъ цѣлей, старался о ея выздоровлен³и. Горница, гдѣ жила она, была довольно просторна и опрятна, какъ въ порядочномъ крестьянскомъ домѣ. Пища доставлялась ей не только здоровая, но и пр³ятная. Самая свобода ея не была совсѣмъ стѣснена: ей позволялось гулять въ огородѣ, который хотя для пр³ѣзжаго не представилъ бы инаго зрѣлища, кромѣ скупости тамошней природы, но для жительницы Камчатки былъ, по крайней мѣрѣ, не непр³ятенъ {Въ Камчаткѣ родится картофель, капуста, не вьющаяся, однакожъ, въ кочни, рѣпа и рѣдька. Хлѣбъ сѣютъ весьма мало и только во внутреннихъ мѣстахъ, по рѣкѣ Камчаткѣ.}. Все это, конечно, не могло возвратить Мар³и ея прежняго здоровья и красоты, однакожъ, при ея молодости, крѣпкомъ сложен³и и особенно при твердомъ упован³и на Бога, поддержало ея жизнь. Она страдала, но не предавалась отчаян³ю, и горесть ея, растворенная чувствован³емъ невинности и живою надеждою на высшую помощь и лучшую жизнь, если не здѣсь, такъ за гробомъ, придавала ея чертамъ нѣчто возвышенное, неземное: ибо счаст³е сближаетъ насъ съ землею, а злополуч³е приближаетъ къ Небу; и тотъ, кто никогда не былъ несчастливъ, заслуживаетъ истинное сожалѣн³е!

   Мар³я, пробудившись на самомъ разсвѣтѣ, сѣла подъ окно. Все покоилось и въ природѣ и въ смутномъ жилищѣ людей; только чуть-чуть подувалъ легк³й утренн³й вѣтерокъ, и море едва плескалось въ берега. Небо было чисто. Воздухъ прозраченъ и прохладенъ. Вдали поднималась заря. Прекрасное, радостное явлен³е утра имѣло цѣлебное дѣйств³е на душу Мар³и, какъ и всегда бываетъ съ несчастными: имъ кажется, что, при всеобщемъ праздникѣ, воскресен³и природы, невозможно, чтобы одни они были забыты и опредѣлены на мучен³я. Свѣтлый, прелестный лучъ надежды блеснулъ ярко въ душѣ нашей страдалицы, и ей такъ живо, такъ ясно представилось могущество Творца, что, въ умилительномъ восторгѣ души, она залилась слезами, и бросилась на колѣна, обративъ молящ³й взоръ на лучезарный Востокъ, откуда, казалось ей, вмѣстѣ со свѣтомъ лились утѣшен³е и отрада.

   Дѣйств³е молитвы всегда благодѣтельно: Maр³я цѣлое утро чувствовала себя весьма легко, тѣмъ болѣе, что при ней не было на сей разъ ея ненавистнаго аргуса - Марины, которая въ с³е время отлучалась отъ нея, имѣвъ продолжительную конференц³ю съ начальникомъ. Злодѣй и сластолюбецъ разспрашивалъ ее со всею подробност³ю о душевномъ разсположен³и Мар³и - и цыганка, находя замѣченное уже нами выше дьявольское удовольств³е подстрекать своего губителя на новыя злодѣян³я, и притомъ мучить свою невинную соперницу, обманула его. По словамъ ея, Мар³я уже начинала охотно слушать разсказы объ удовольств³яхъ брачной жизни и о выгодѣ быть женою человѣка богатаго и чиновнаго. Гнусная страсть вспыхнула въ грѣшникѣ. Не откладывая далѣе своихъ намѣрен³й, злодѣй пошелъ къ протопопу. Послѣдств³я ихъ свидан³я уже извѣстны. Цыганка, возвратившись къ Мар³и, начала съ адскимъ смѣхомъ надъ нею издѣваться.

   - Я рада, что ты сегодня не такъ печальна, какъ прежде, и не такъ сердито на меня смотришь; за то и я тебѣ скажу радостную вѣсть.

   Мар³я хотя убѣгала всякаго разговора съ Мариною: ибо злодѣйка всегда растворяла его ядомъ; но обольщенная мечтательными надеждами сердца, бѣдная думала что въ настоящихъ словахъ Марины уже заключается ихъ исполнен³е, и съ нетерпѣн³емъ спросила ее: "Не узналъ ли онъ, что я невинна?"

   - Это - онъ отвѣчала цыганка съ усмѣшкою, будто бы не понимая, про кого говоритъ Мар³я - это онъ давно уже знаетъ!

   "О если это правда, то благодарю Тебя, Боже мой! Одного этого я и желала: теперь что ни будетъ со мною, я все снесу терпѣливо!"

   - И я скажу тебѣ еще болѣе: онъ сегодня къ тебѣ придетъ...

   "Онъ придетъ ко мнѣ? Викторъ?"

   - Какой Викторъ! Не про него рѣчь: онъ сидитъ въ тюрьмѣ, и скоро исчахнетъ въ цѣпяхъ.

   Смертная блѣдность выступила на лицѣ Мар³и. Цыганка продолжала:

   - Рѣчь о начальникѣ. Вѣдь я тебѣ твержу давно, что онъ отъ тебя безъ памяти.

   "Переставь! - воскликнула Мар³я, всплеснувъ руками.- Если ты вѣришь чему-нибудь святому, то заклинаю тебя этимъ - не мучь меня!"

   - Что за мука быть женою начальника?

   "Боже мой, Боже мой!"

   - Ну, а если не нравится быть его женою, то можешь сдѣлаться его любовницею. Правда, когда пройдетъ молодость и спадеть красота, то онъ, безъ сомнѣн³я, тебя броситъ; но чтожъ такое? Не ты первая, не ты и послѣдняя! Я сама была нѣкогда не хуже тебя...

   Мар³я ничего не отвѣчала, и только самые болѣзненные вопли вырывались изъ ея души. Языкъ злобы наконецъ истощился. Мар³я отдохнула. Наступилъ вечеръ. Вдругъ опять цыганка вбѣжала къ ней съ видомъ фур³и и съ адскою радост³ю на глазахъ, сказала: "Вотъ, видишь, я правду говорила тебѣ давеча: онъ придетъ; вонъ идетъ онъ! Радуйся!" Но противъ ожидан³й ея, Мар³я не оробѣла: отчаян³е придало ея душѣ невѣроятныя силы. Спрятавъ, украдкою отъ цыганки, ножъ въ рукавѣ своего платья, она сѣла подлѣ стола и ожидала своего злодѣя съ величайшимъ, повидимому, спокойств³емъ. Онъ взошелъ въ горницу, и прежде обратился къ цыганкѣ. "Я забылъ тебѣ сказать - говорилъ онъ - что твой сынокъ прислалъ мнѣ письмо, въ которомъ описываетъ свое происхожден³е и набивается мнѣ въ сыновья. Поди и скажи ему..." Продолжен³е сего приказан³я мы знаемъ. Цыганка, бросивъ взоръ нечеловѣческой радости на Мар³ю, вышла изъ горницы, и остановившись на нѣкоторое время у дверей, прислушивалась съ дикимъ удовольств³емъ начавшемуся между Мар³ею и начальникомъ разговору, и потомъ отходя прочь, сказала съ неимовѣрною злобою: "Празднуй, злодѣй; праздникъ твой не дологъ! Теперь пойду потѣшусь надъ твоимъ выродкомъ, а тамъ наступить и твоя очередь!"

   Въ продолжен³е сего между начальникомъ и Мар³ею началась слѣдующая сцена:

   "Марья Алексѣевна! - сказалъ начальникъ строгимъ голосомъ - вы, чай, знаете за что вы содержитесь?

   - За что бы я ни содержалась - отвѣчала Мар³я съ твердост³ю,- но я знаю одно то, что я невинна!

   "Хорошо! О невинности твоей поговоримъ послѣ; но теперь я долженъ сказать тебѣ, что если ты имѣешь хоть какое-нибудь сердце, то должна чувствовать цѣну моихъ благодѣян³й, и быть, вразсужден³и меня, по крайней мѣрѣ, благодарною..."

   - Вамъ благодарною? - съ живост³ю прервала Мар³я.

   "Да, благодарною! повторилъ начальникъ.- На тебя поданъ мнѣ ужасный доносъ, что ты отравила мою жену. Я давно могъ бы произвесть слѣдств³е, и осудить тебя, а ты видишь я что дѣлаю? Съ собственною своею опасност³ю я хочу спасти тебя: я медлю, забочусь о твоемъ содержан³и, о здоровьѣ, о спокойств³и..."

   - Но было бы гораздо съ вашей стороны великодушнѣе, когда бы вы приказали убить меня однимъ разомъ, чѣмъ по каплѣ пить мою кровь.

   "Такъ! Неблагодарная! я звалъ напередъ, что инаго ожидать отъ тебя нечего! Хорошо! Я болѣе тебя не стану щадить: предамъ тебя суду; пусть же полюбуется твой старый дѣдъ, когда тебя выведутъ на мѣсто казни, и когда..."

   - Но чего вы хотите отъ меня?

   "Ты знаешь, чего я хочу. Я люблю тебя. Если хочешь избавиться отъ казни: будь моей женою!"

   - Никогда!

   "А казнь?"

   - На все готова!

   "А думаешь ли ты, что твой дѣдъ перенесетъ твое безчест³е?"

   - Я знаю, что онъ не перенесетъ этого, и смерть его падетъ на твою душу!