Калашников Иван Тимофеевич - Камчадалка

во и сдѣлаться монахомъ? О какая мудрость потребна, чтобы разрѣшить этотъ Горд³евъ узелъ! Тамъ широкая и пространная дорога къ повышен³ю, за то скудное содержан³е; тутъ бы и порядочный доходъ, да нѣтъ ни какой пищи для честолюб³я: засѣлъ въ одно мѣсто, такъ и сиди до скончан³я вѣка; въ монашескомъ зван³и, правда, с³и выгоды сливаются, такъ можно ли, при моемъ чувствительномъ сердцѣ, отказаться отъ утѣхъ семейственнаго счаст³я? Какъ согласить всѣ эти противорѣч³я? Quo nie veriam? quod iter incipiam ingredi? quam vivendi viam ingrediar insistem? (Куда мнѣ обратиться? какую дорогу избрать? какой родъ жизни выбрать?) Блаженны неразсуждающ³е! Между-тѣмъ, какъ они идутъ безъ запинки по пути жизни, и слѣпо добиваются почестей и богатствъ, человѣкъ съ ген³емъ, какъ напримѣръ, я, человѣкъ, любящ³й глубоко проникать въ сущность вещей, останавливается при началѣ поприща и не знаетъ: куда ему пуститься...."

   - Сюда, сюда! - прокричалъ съ боку голосъ. - Тутъ прямо-то болото: если упадешь, такъ увязнешь по уши!

   "Ахъ, въ самомъ дѣлѣ!" - вскрикнулъ дьячекъ, и взглянувъ въ сторону, увидѣлъ выходящаго изъ лѣса фельдшера.

   - Куда такъ раненько собрался, Климъ Степанычъ? - спросилъ сей послѣдн³й. - Ужъ не шашни ли завелись как³я? и смотря какъ поднарядился: красный кафтанъ и голубые штаны! Молодецъ! Дура-же только эта внучка протопопова!

   Дьячекъ съ удовольств³емъ посмотрѣлъ на одежду, въ которую онъ облачился, по случаю намѣрен³я своего оставить духовное зван³е. Онъ прибодрился фертомъ, и выфранчивая самымъ смѣшнымъ образомъ, заплеталъ и косилъ ногами.

   - Славно, славно, Климъ Степанычъ! - продолжалъ фельдшеръ, идучи съ нимъ рядомъ. - Вотъ ужъ теперь ты, можно сказать, что женихъ во всей формѣ, особенно еще какъ офицерской чиншико схватишь, такъ....

   "То-то, братъ, меня еще и раздумье беретъ: не знаю еще, идти или не идти въ статскую?"

   - Помилуй, любезный, что же тебѣ думать, когда ужъ ты и прошен³е подалъ?"

   "Такъ что же? развѣ не льзя взять назадъ? Это, братъ, я ужъ не разъ дѣлывалъ! сперва подашь, а тутъ и раздумаешься."

   - Полно, полно, не срами себя! Что, тебѣ хочется опять надѣть свой долгополый балахонъ? посмотри-ка ты теперь на себя въ зеркало: молодецъ! хоть кому, такъ женихъ!

   "Хо, хо,хо! - засмѣялся дьячекъ во все горло. - Женихъ-то женихъ, да невѣсты-то нѣтъ!"

   - Какъ нѣтъ? а внучка протопопа?

   "Да, внучка, пойдетъ! нѣтъ, я отчаялся."

   - А я тебѣ скажу, что не надо отчаяваться. Начальникъ самъ мнѣ сказывалъ, что на этихъ дняхъ поѣдетъ къ протопопу и будетъ настаивать, чтобы онъ непремѣнно за тебя выдалъ.

   "Будто правда?"

   - Какъ Бобъ святъ!

   "Да, конечно, это было бы хорошо; но знаешь ли: если вникнуть путемъ, то едва ли мнѣ еще и есть большая выгода"

   - Помилуй, Климъ Степанычъ, да вѣдь прежде ты только это спалъ и надѣлъ....

   "Прежде такъ, по теперь...."

   - А теперь, видно, какъ дѣло начало приходить къ концу, такъ о раздумье взяло.

   "Да разсуди же ты самъ: во-первыхъ...."

   - Мнѣ тутъ судить нечего, а я просто скажу начальнику, что ты раздумалъ.

   "Нѣтъ; погоди говорить. Я подумаю."

   - Ну, думай же, а теперь прощай!

   Фельдшеръ свернулъ въ сторону, а дьячекъ, подходя къ дому, занимаемому уѣзднымъ судомъ на время пр³ѣхавшимъ изъ Нижге-Камчатска, опятъ началъ разсуждать самъ съ собою: "Вотъ тебѣ на! еще новая задача! раскусывай ее какъ умѣешь! О вы, древн³е рѣшители самыхъ трудныхъ задачъ для человѣчества! о Платонъ! о Сократъ! о Сенека! да осѣнитъ меня безсмертный ген³й вашъ своимъ лучезарнымъ крыломъ, и да...."

   - Кутейникъ! - вскричалъ вывернувш³йся изъ-за угла мальчишка.

   С³е магическое слово разомъ пресѣкло течен³е дьячковой рѣчи. Онъ, внѣ себя отъ гнѣва, погнался за шалуномъ съ палкою, а мальчишка, бывъ изъ числа подъячихъ, побѣжалъ прямо въ судъ. Дьячекъ за намъ, и такимъ образомъ оба они скрылись во святилищѣ правосуд³я, гдѣ обидчикъ и получилъ отъ обидимаго воздаян³е по заслугамъ.

   Въ с³е время члены суда, судья и два засѣдателя, были уже въ присутств³и. Судья, баронъ Бутеръ, былъ добрый и честный Нѣмецъ, любивш³й искренно правду и не бравш³й взятокъ ни подъ какими титлами, словомъ: человѣкъ какого только можно желать для служен³я во храмѣ Ѳемиды; но (какъ говоритъ нашъ знаменитый Крыловъ:

  

   Одно въ царѣ лишь было худо?

   Царь этотъ былъ осиновый чурбакъ!)

  

   одно было худо въ нашемъ судьѣ, что онъ не умѣлъ ни читать, мы писать по-русски, и только выучился, и то съ превеликимъ трудомъ, кое-какъ подписывать свое имя. Правда, г. баронъ старался всячески скрывать свое невѣжество, и особенно выѣзжалъ на презрѣн³и къ русскому языку; но за всѣмъ тѣмъ всякой разъ какъ приводилось ему подписывать бумаги, чувствовалъ большое неудобство отъ этого пустяка; ибо не разъ случалось, что секретарь возвращалъ ихъ къ нему обратно съ несноснымъ докладомъ: "Вы изволили подписать-съ вверхъ ногами." Что тутъ оставалось дѣлать барону, какъ не прибирать на нашъ бѣдный языкъ разныя нѣмецк³я брани?

   Изъ числа засѣдателей одинъ былъ Малоросс³янинъ, по уму и по прозван³ю: Дураченко. Онъ составлялъ совершенную противоположность съ барономъ. Баронъ звалъ все, кромѣ русской грамоты, а Дураченко, кромѣ грамоты, не зналъ рѣшительно ничего; притомъ всякое знан³е онъ читалъ глупост³ю, отъ роду не читывалъ ни одной книги, и это невѣжество ставилъ еще себѣ въ превеликую честь.

   Другой засѣдатель былъ Хапиловъ, о которомъ было уже упомянуто выше. Онъ былъ тоже неученъ, но человѣкъ съ здравымъ умомъ и съ знан³емъ своего дѣла, каковы большею част³ю природные сибирск³е служаки. Хапиловъ, родясь въ Камчаткѣ, тёръ, какъ говорится, лямку лѣтъ тридцать, чтобы добиться высокаго зван³я засѣдателя: ибо десять разъ открывалась ваканс³я, и десять разъ садили на нее пр³ѣзжихъ, по извѣстному выражен³ю: "нѣсть пророкъ во отечеств³и своемъ." Товарищи же его, какъ легко догадаться и по ихъ происхожден³ю, были оба пр³ѣзж³е, и посажены на мѣста, какъ люди отличные, по представлен³ю Антона Григорьевича.

   Секретарь сего Ареопага, по прозван³ю Прижимовъ, былъ самый знаменитый крючекъ по всей Камчаткѣ, плутъ, взяточникъ и пьяница. Судья Бутеръ не разъ грозился выгнать его изъ должности; но, надобно сказать правду, собственное благоразум³е запрещало ему с³е дѣлать: ибо Прижимовъ замѣнялъ ему не только руку, но и голову. Пользуясь симъ, секретарь презиралъ и угрозами судьи и самою его особою, и ходилъ въ присутств³е постоянно полупьянымъ. По открыт³и засѣдан³я, Дураченко спросилъ вчерашн³й журналъ, который и былъ поданъ ему секретаремъ. Перелистывая тетрадь съ миною неудовольств³я, Дураческо спросилъ секретаря: "кто это писалъ?"

   - Вновь опредѣляющ³йся дьячекъ Шайдуровъ-съ.

   "Позовите его."

   Шайдуровъ вошелъ въ присутств³е, и сдѣлавъ легк³й поклонъ à la mode, старался подойти къ столу присутств³я со всѣмъ искусствомъ, въ полной надеждѣ, что онъ своею ловкост³ю обратитъ на себя вниман³е начальства; но вдругъ всѣ его лестныя мечты разлетѣлись, какъ дымъ, когда Дураченко грозно спросилъ его:

   "Ты это вараксалъ?"

   - Я, сударь!

   "А что это у тебя, брратецъ, за каракули?"

   - Это, сударь, запятыя.

   "Чтобъ я никогда не выдалъ ихъ! ты только, брратецъ, переводишь чернила. Пыши, какъ я, а не то и тебя подъ арестъ велю посадыть."

   - Да помилуйте, сударь, за что же?

   "Такъ ты, брратецъ, еще вздумалъ со мною спорыть. Сторожъ! возьмы его, сными съ него сапоги, да не пускай отсюда цѣлую недѣлю!"

   Дьячекъ, пораженный, какъ громомъ, симъ приказан³емъ, не сказалъ ни слова, и только крупныя слезы градомъ покатилось изъ его глазъ, когда сторожъ началъ снимать съ него сапоги, С³е оскорблен³е тѣмъ еще было для него чувствительнѣе, что приказные подняли при семъ случаѣ ужасный хохотъ, такъ что Дураченко, выглянувъ изъ присутств³я, закричалъ на нихъ: "перестаньте, черти! я со всѣмы вамы сдѣлаю тоже." Хохотъ стихъ, но за то посыпались на бѣднаго дьячка самыя язвительныя насмѣшки.

   - Что, братъ! - говорилъ одинъ изъ старыхъ повытчиковъ - видно, писать-то не въ колокола звонить?

   "Да - подхватилъ другой - видно, это не кутья: за одинъ разъ не схлебнешь!"

   - Вишь - прибавилъ трет³й - выѣхалъ со своими крюками! нѣтъ, братъ, здѣсь ихъ не любятъ! По нашему такъ вотъ какъ: захотѣлось табаку нюхнуть, такъ тутъ и точка!

   Особенно надоѣдалъ нашему бѣдняку проклятый мальчишка, который, послѣ полученныхъ имъ отъ него побоевъ, сдѣлавшись совершеннымъ его врагомъ, дразнилъ его безъ малѣйшаго отдыха и пощады: "Кутейникъ! знать ноги-то спотѣли, что сапоги снялъ? смотри: мышь бѣжитъ: не отгрызла бы пальцы!" и проч. Разумѣется, что всѣ эти выходки были глупы, какъ нельзя болѣе, но они ужасно терзали злополучнаго и неповиннаго дьячка. Наконецъ, бѣдств³е его достигло высочайшей степени: мимо оконъ суда прошелъ протопопъ, прямо къ воротамъ судебнаго дома. Дьячекъ совершенно обезумѣлъ отъ стыда, вскочивъ со стула, распахнулъ шкафъ, стоявш³й подлѣ печи, и спрятался около вся за шкафною дверью, такъ что только однѣ его босыя ноги выказывались изъ-за нихъ. Протопопъ вошелъ въ комнату; вѣжливо поклонился подъячимъ и не видя сторожа, на сей разъ куда-то усланнаго, спросилъ у одного изъ нихъ: "можно ли доложить объ немъ присутств³ю?" Подъяч³й равнодушно поглядѣлъ на него, и опять началъ писать, не удостоивъ его ниже словомъ. Протопопъ спросилъ другаго, и получилъ тотъ же отвѣтъ: эта чудная психологическая черта, которая вовсе неизвѣстна въ высшихъ пр³сутственныхъ мѣстахъ, въ нижнихъ инстанц³яхъ, кое-гдѣ, сохраняется еще и донынѣ. Протопопъ, видя, что приказные, не отвѣчая ему, только изрѣдка вспрыскиваютъ отъ смѣха, и не понимая сего причины, рѣшился ожидать сторожа, и сѣлъ на лавку, стоявшую противъ самаго шкафа. Приказные примѣтивъ, что онъ увидѣлъ дьячковы ноги, опять подняли общ³й смѣхъ, а мальчишка, тихонько вскочивъ со скамьи и подкравшись къ шкафу, вдругъ отпазнулъ дверь такъ, что дьячекъ едва успѣлъ только произнести: ахъ! и, съ смертною блѣдност³ю на лицѣ, стоялъ, потупивъ голову, какъ пойманный на шалости школьникъ, d не смѣя поднять глазъ на протопопа.

   - Ну выходи, красный гусь! - говорилъ мальчишка, издѣваясь надъ его робост³ю. - Не докуда тебѣ тутъ стоять: ноги отерпнутъ!

   "Что это, Степанычъ! - сказалъ протопопъ съ истиннымъ участ³емъ - въ какомъ, братъ, положен³и тебя вижу? Вотъ, братъ, какъ случается съ людьми, которые берутся не за свое дѣло! кабы ты пошелъ по духовному зван³ю, да пошелъ съ умомъ: такъ ты вѣкъ-то свой провелъ бы спокойно, и покрайности такого срама право бы не терпѣлъ! а то захотѣлъ, Богъ знаетъ, чего, ударился въ доносы, да въ кляузы, и что изъ этого выйдетъ путнаго, Богъ вѣсть!"

   Дьячекъ не отвѣчалъ ни слова, но зарыдалъ, и началъ громко всхлипывать. Протопопъ, по отличной добротѣ своей души, глубоко былъ тронутъ его положен³емъ, и забывъ всѣ обиды его, началъ уговаривать съ самымъ отеческимъ расположен³емъ:

   "Ну, полно, Степанычъ! Господь милостивъ! Еще такой бѣды нѣтъ, чтобы такъ плакать! Зними-ка ты этотъ красный поддергай, да останься въ прежнемъ: такъ авось дѣла-то поправятся. Ты тогда, какъ приходилъ просить меня, чтобы я написалъ о тебѣ съ Саламатовымъ къ преосвященному, хоть немножко меня и оскорбилъ; однако я все-таки о тебѣ писалъ хорошее, и вотъ съ нынѣшней почтой получилъ отвѣтъ. На-ка, читай!"

   Дьячекъ, все еще не смѣя взглянуть на протопопа, взялъ бумагу трепещущею рукою, и едва дочиталъ до половины, какъ выронивъ ее изъ рукъ, вскричалъ самымъ отчаяннымъ голосомъ: "О! это сверхъ силъ моихъ! Если бы меня распилили, расчетверили, я перенесъ бы это мучен³е легче, нежели ваши благодѣян³я. Они мнѣ жгутъ и прожигаютъ насквозь сердце!

   "Полно, Степанычъ! - прервалъ протопопъ.- Къ чему эти пустяки сбирать?"

   - Нѣтъ, отецъ святый, это не пустяки. Я васъ оклеветалъ праваго, а вы виноватаго меня оправили. Охъ, тяжело! Не могу это снести! Прощайте, святый отецъ! Поминайте меня въ вашихъ молитвахъ.

   Сказавъ с³е, дьячекъ схватилъ лежавшую на полу веревку, опрометью бросился въ дверь, и сшибъ съ ногъ сторожа, попавшагося ему на встрѣчу. Сторожъ, вскочивъ на ноги, бросился за нимъ, думая, что онъ бѣжалъ отъ ареста; равнымъ образомъ и мног³е изъ подъячихъ также кинулись изъ суда, не столько для поимки дьячка, сколько для того, чтобы воспользоваться случаемъ для отлучки отъ должности, и чтобы завернуть по дорогѣ въ свое любимое мѣстопребыван³е. Самъ протопопъ также вышелъ за ворота и глядя вслѣдъ за бѣгущими, покачалъ головой, и глубоко вздохнувъ, сказалъ съ горест³ю: "Бѣдный парень! совсѣмъ погибъ отъ своего высокоум³я!"

   Между-тѣмъ дьячекъ, отмѣривая преогромные шаги, далеко опередилъ преслѣдовавшихъ его, и, наконецъ, скрылся отъ нихъ въ лѣсу. Онъ обѣжалъ сгоряча всю Петропавловскую гавань, выбѣжалъ на берегъ Авачи, и тамъ, выбравъ толстое дерево, придѣлалъ къ нему подмостки, и ставъ на нихъ, привязалъ веревку за сукъ, съ готовою петлею, и потомъ вложилъ въ нее голову; оставалось только столкнуть подмостки и повиснуть. Въ семъ положен³и протекло нѣсколько минутъ; но подмостки все еще были цѣлы: ибо нерѣшительность не покинула своей жертвы и на краю гроба. Дьячка взяло раздумье; не лучше ли утопиться? Около четверти часа онъ высчитывалъ удобства той и другой смерти, и наконецъ, отвергнувъ смерть сухопутную, рѣшился избрать водяную. Съ сею мысл³ю, онъ вынулъ изъ веревки голову, и проворно соскочивъ съ подмостковъ, бросился прямо къ водѣ. Но между тѣмъ продолжительность разсужден³й чувствительно охладила въ немъ охоту къ смерти, такъ что, взойдя только по колѣно въ воду, онъ впалъ въ новое недоумѣн³е: "Не лучше-ли мнѣ въ самомъ дѣлѣ - говорилъ онъ самъ съ собою - умереть, какъ умирали древн³е: сѣсть въ воду и пустить себѣ кровь изо всѣхъ жилъ? Точно! Такъ умеръ велик³й Сенека, такъ умру и я!" Съ симъ словомъ онъ сѣлъ въ воду, и припоминая себѣ монологъ Катона, дабы умереть по всѣмъ правиламъ древней философ³и, хватился перочиннаго ножичка, съ помощ³ю котораго хотѣлъ послѣдовать за Сенекою; но, переискавъ во всѣхъ карманахъ, ни гдѣ его не нашелъ. "О верхъ несчаст³я! - вскричалъ онъ, выходя изъ воды. - Нечего дѣлать! Видно, въ наказан³е за мои преступлен³я, всемогущая судьба не позволяетъ мнѣ умереть такъ, какъ умеръ ты, велик³й свѣтильниковъ древности, и, видно, я долженъ кончитъ жизнь не какъ философъ, но какъ умираютъ и самые невѣжественные люди, отъ этой грубой, варварской верв³и!" Дьячекъ опять хотѣлъ было закинуть на себя петлю, какъ вдругъ кто-то схватилъ его за руку, съ крикомъ: "здѣсь, здѣсь!" Это былъ сторожъ, ужъ довольно дряхлый старикъ. Дьячекъ разомъ выдернулъ у него руку, и оттолкнувъ его отъ себя прочь, опять кинулся въ лѣсъ. Вслѣдъ за нимъ опять погнались и сторожъ и сопутствовавш³е ему подъяч³е; но всѣ они были уже въ порядочномъ куражѣ, и дьячекъ снова скрылся отъ нихъ въ чащѣ лѣса. Долго шумъ и трескотня, раздававш³еся въ немъ, извѣщали слѣдователей о могучемъ бѣгѣ отчаяннаго дьячка, который, скажемъ кстати, былъ одаренъ отъ природы чрезвычайною тѣлесною силою; но вскорѣ затихъ и шумъ, и преслѣдователи, отказавшись отъ успѣха въ поимкѣ, принуждены были возвратиться назадъ, и прошли по кратчайшему тракту - прямо въ питейный домъ.

  

   Тревога, произведенная бѣгствомъ дьячка, смутила присутствующихъ, и всѣ они бросились къ окнамъ. Проводивъ глазами бѣглеца, судья Бутеръ и засѣдатель Дураченко призвали въ присутств³е оставшихся въ судѣ приказныхъ, и произвели строг³й разспросъ о причинѣ и подробностяхъ сего происшеств³я. Наконецъ правдолюбивый, но близорук³й судья, бывъ подстрекнутъ Дураченкомъ, разгнѣвался, самъ не зная за что, на протопопа, и позвавъ его въ присутств³е, сказалъ ему съ примѣтною запальчивост³ю;

   "Каспадивъ протопопъ! я призвалъ васъ чтобы объявить волю нашальникъ: отобрать отъ, васъ нѣкоторый свѣдѣн³я...."

   - Я готовъ исполнить волю начальника - отвѣчалъ протопопъ съ величайшею скромност³ю; - но я самъ получилъ изъ Иркутска увѣдомлен³е, что дѣло Тенявы по случаю доноса, поданнаго Саламатовымъ, оставлено до пр³ѣзда сюда ревизора, и что....

   "Постойте, каспадонъ протопопъ! Вы не далъ мнѣ досказать, что я началъ. Судъ призывалъ васъ для этотъ дѣлъ; но теперь вы сдѣлалъ новый проказъ, и сейчасъ же извольте написывать къ намь отвѣтъ...."

   - Господинъ судья! я тутъ не сдѣлалъ мы какой проказы, а только хотѣлъ обратить погибающаго на путь правый.

   "Тутъ сказывать проповѣдь не время: для этого быль церковь. Притомъ вы показывалъ ему какой-то бумагъ...."

   - Да, я показывалъ ему бумагу ко мнѣ отъ преосвященнаго, который, по ходатайству моему, его простилъ, и предписывалъ возвратиться ему въ Иркутскъ для принят³я священства....

   "Да что, Богданъ Богдановичъ! - сказалъ Дураченко съ тою неизъяснимою злобою, которой обыкновенно предаются подлыя и низк³я души, при видѣ человѣка, нелюбимаго начальствомъ - что терять попусту слова? Прикажите секретарю, чтобы онъ записывалъ, что отецъ прото³ерей будетъ говорить, да представимъ начальству - вотъ и все!"

   - Вы говорилъ резонъ. Каспадинъ протопопъ! извольте сѣсть и сказывать, а вы, каспадинъ секретарь должны писать.

   Протопопъ, по удивительной скромности своей, ни сколько не противорѣчилъ сему обидному приказан³ю, и разсказалъ, какъ происходило дѣло. Наконецъ допросъ былъ конченъ. Протопопъ уже готовъ былъ его подписать, какъ вдругъ засѣдатель Хапиловъ, непримѣтно заглядывавш³й въ с³ю бумагу, во время письма, вдругъ остановилъ протопопа: "Постойте, и прежде прочитайте: тутъ написано совсѣмъ не то, что вы говорили!"

   - Какъ не то? - возразилъ секретарь, стараясь выдернуть бумагу изъ рукъ Хапилова.- Нѣтъ-съ, извините-съ: точно то-съ!

   "Не понимаю, какъ достаетъ у тебя дерзости - вскричалъ Хапиловъ - это утверждать? Развѣ ты думаете, что я не умѣю читать?.... Богданъ Богдановичъ! вы изволили слышать, что говорилъ отецъ прото³ерей; теперь послушайте, что написалъ г. секретарь."

   Хапиловъ прочиталъ отвѣтъ, въ которомъ протопопъ явно обвинялъ себя въ произведен³и въ судѣ шума, безпорядка и безчинства; въ подучен³и дьячка къ оставлен³ю службы и къ побѣгу, въ грубыхъ отвѣтахъ предъ судьею и проч. Выслушавъ с³е, любивш³й правду судья совершенно взбѣсился, и обратился къ секретарю съ величайшимъ гнѣвомъ: "Каспадинъ секретарь! какъ вы смѣлъ это сдѣлать на моихъ глазъ?"

   - Да что же я сдѣлалъ такое? - отвѣчалъ равнодушно секретарь, заткнувъ за ухо перо и не вставая съ мѣста.

   "Какъ что? И вы смѣете говорить съ нашальникъ, не вставай со стуль? Я васъ фелю сею же минуту посадить подъ арестъ, и кушать одинъ хлѣбъ и водъ."

   - И будто нельзя ужъ будетъ и каплю вина пропустить въ горло? - говорилъ секретарь съ насмѣшкою.

   "Mein Gott! что мой видѣль? - вскричалъ судья, совершенно выйдя изъ себя.- Онъ смѣетъ еще надо мной издѣваться! Сторожъ! посаживай его подъ арестъ."

   - Пожалуйте, ваше благород³е! - сказалъ подошедш³й къ секретарю сторожъ.

   "Пошелъ прочь! Пойду я!"

   - Какъ твой не пойдетъ! - воскликнулъ судья, даже въ нѣкоторомъ безпамятствѣ. - Я фелю тащить тебя за волосъ!

   "Попробуйка-ка!"

   Судья кинулся было самъ тащить его, но секретарь, оттолкнувъ его отъ себя, сказалъ ему весьма хладнокровно:

   - Да что, Богданъ Богдановичъ, такъ ты расходился! Вѣдь, теперь не прежняя пора тебѣ надо мною ломаться; стоитъ только захотѣть мнѣ, такъ ты и пошелъ вверхъ ногъ!

   "Что это значилъ?"

   - А вотъ что значилъ! Господа! - провозгласилъ секретарь, обратясь къ засѣдателямъ, изъ коихъ Хапиловъ смотрѣлъ на с³е происшеств³е съ примѣтнымъ прискорб³емъ, а Дураченко, напротивъ, едва удерживался отъ смѣха - господа! извольте-съ выслушать. Вчера г. судья, подписалъ прошен³е объ отставкѣ на имя намѣстника, и вотъ что въ немъ пишетъ....

   "Что я слышу? Какое прошен³й?" - прервалъ судья, съ величайшимъ испугомъ.

   - Тебѣ должно быть извѣстно, когда подписывалъ. Господа! Судейская ли это рука? Засѣдатели сдѣлали утвердительный отвѣтъ. - Такъ вотъ извольте-съ выслушать: "Во все продолжен³е моей сорокалѣтней службы я постоянно обманывалъ начальство: не зная не только законовъ, но и русской грамоты, я перешелъ мног³я должности и наконецъ добился зван³я судьи, утотребляя всякую неправду, пронырства и подлости. Наконецъ начинаетъ меня мучить совѣсть: не могу долѣе жить обманомъ, потому что смерть уже стоитъ за плечами. А потому принося мое душевное покаян³е, что я человѣкъ незнающ³й, глупый и къ должности своей вовсе неспособный.... {Истинное происшеств³е.}"

   - Almächtiger Gott! (Всемогущ³й Боже!) - воскликнулъ судья, повалившись отъ ужаса на полъ.

   "Что ты это сдѣлалъ, негодяй!" - вскричалъ Хапиловъ, бросившись поднимать судью.

   - Развѣ я сдѣлалъ это? - отвѣчалъ насмѣшливо секретарь. Вѣдь вы видѣли, что онъ самъ подписалъ!

   "Пасвольте мнѣ, пасвольте! - воскликнулъ судья, проворно вскочивъ на ноги, и бросясь на колѣна передъ секретаремъ. - Mein lieber Freund! - произнесъ онъ самымъ жалобнымъ голосомъ. - Пошалѣй мою жену я моихъ дѣти! Оттай мнѣ этотъ проклятый бумагъ!"

   - Нѣтъ, завтра! Теперь ты, Нѣмецъ, въ моихъ рукахъ, а отдай тебѣ бумагу, такъ опять распѣтушишься. Опять примешься меня бранить, что я пошутилъ надъ отцемъ протопопомъ....

   "Оттай, рати Бога, оттай! Я не станетъ никогда бранить тебя: что хочешь, тѣлай; сочиняй бумагъ, как³я только умѣешь: я всѣ буду утверждать; пей, сколько твоей душъ угодно: я ни скажу ни одинъ словъ!"

   - Ладно, за этимъ дѣло не станетъ - отвѣчалъ секретарь, вытаскивая изъ стола сулейку. - Ваше здоровье, господинъ судья!

   Дураченко расхохотался, а Хапиловъ, внѣ себя отъ неудовольств³я, вскричавъ: "Боже мой! какой срамъ!" - бросился къ секретарю, вырвалъ у него прошен³е и отдалъ судьѣ.

   "Возьмите эту кабалу, которую вы подписали на себя, и ради Бога встаньте, не срамите своего почтеннаго зван³я!"

   - Благодѣтель! отецъ!- воскликнулъ судья, бросившись обнимать Хапилова - мой въ вѣкъ не забудетъ вашихъ блаходѣян³й.... А ты, неготяй! - вскричалъ онъ, обратившись къ секретарю со вспыхнувшимъ лицемъ - я тебѣ покажу, какъ сочинять фальшивый бумагъ....

   "Простите великодушно! - воскликнулъ секретарь съ притворнымъ страхомъ бросившись, въ свою очередь, судьѣ въ ноги.

   - Мой никогда не проститъ! - отвѣчалъ судья, тряся въ рукѣ надъ головою секретаря сочиненное имъ прошен³е. - Эту бумагъ....

   Но въ с³ю минуту секретарь, проворно вскочивъ на ноги, вырвалъ снова изъ рукъ у него прошен³е и мгновенно перемѣнивъ тонъ, сказалъ: "Прощайте, господинъ судья! Я сейчасъ иду къ начальнику."

   - Стой, стой! - воскликнулъ судья, схвативъ секретаря за фалду; но сей послѣдн³й вырвался и ушелъ изъ суда. Вслѣдъ за нимъ убѣжалъ и Дураченко, уже давно взявш³йся за шляпу и только выжидавш³й конца, дабы бѣжать съ донесен³емъ.

   "О Mein Gott! - говорилъ судья, упадая на стулъ. - Что я стану теперь тѣлать? Вся мой служба самаранъ! Мой пошелъ теперь на вѣкъ безъ репутас³онъ...."

   Вся эта сцена происходила предъ глазами протопопа, который смотрѣлъ на нее съ истиннымъ прискорб³емъ, какъ вѣрный сынъ отечества, и наконецъ сказалъ, обратясь къ Хапилову: "Ахъ, Боже мой! я никогда не думалъ, Евген³й Петровичъ, чтобы въ судахъ, толь въ священныхъ мѣстахъ, могли происходить такъ безпорядки!"

   - Что дѣлать, отецъ Петръ? У меня у caмого разрывается сердце на части; но не въ моей власти помочь этому злу.

   "Все, Евген³и Петровичъ, зависитъ отъ выбора чиновниковъ; ибо сказано: "Премудрость и мысль блага во вратѣхъ премудрыхъ: смисленн³и не уклоняются отъ закона Господня."

   - Ваша правда, отецъ Петръ! Наши установлен³я всѣ прекрасны; Монархиня начертала ихъ съ великою мудростью; но исполнители всякой законъ искажаютъ.

   "Это прискорбно слышать, не только видѣть!"

   - А между тѣмъ я обреченъ цѣлую жизнь быть этому свидѣтелемъ! Каково мнѣ?

   "Привычка, Евген³й Петровичъ, можетъ сдѣлать ко всему хладнокровнѣе; но каково нашему брату подсудимому?"

   - Конечно, подсудимому тягостно, отецъ Петръ; но увѣряю васъ: еще тягостнѣе смотрѣть на страдан³я другихъ, и не имѣть возможности помочь. Подавай, сколько хочешь мнѣн³й, не только ихъ не уважаютъ, но еще гонятъ за нихъ.

   "Да, а слышалъ про вашу истор³ю. Ахъ, Боже мой! можно ли такъ насмѣхаться надъ правосуд³емъ? Вмѣсто того, чтобы искать истины, за нее еще наказываютъ! Послѣ этого что такое нашъ судъ?"

   - Такъ-то употребляютъ во зло - отвѣчалъ Хапиловъ съ сильнымъ негодован³емъ - самое священнѣйшее установлен³е! Въ общемъ мнѣн³и уѣздный судъ есть мѣсто низшее, маловажное; но на дѣлѣ онъ есть важнѣйшее изъ учрежден³й! Здѣсь полагается основан³е дѣлу; сюда приходитъ народъ, который часто не имѣетъ и понят³я о существован³и высшихъ мѣстъ, и тутъ получаетъ онъ прямое или превратное мнѣн³е о самомъ правительствѣ. Боже мой! пристрастный или глупый судья есть истинный врагъ Государя и отечества: ибо никто болѣе, кромѣ его, не можетъ поколебать самое спокойств³е народа!

   "Вы прекрасно судите, Евген³й Петровичъ!"

   - Можетъ быть, я и ошибаюсь, но я много толковалъ съ людьми, знающими о семъ предметѣ; даже много читалъ книгъ, завезенныхъ сюда покойнымъ Зудою. И самая бесѣда его была всегда для меня истиннымъ наслажден³емъ. Сколько онъ сообщилъ мнѣ самыхъ здравыхъ и совершенно новыхъ для меня идей!

   Сей разговоръ еще долго длился; но, наконецъ, вбѣжавш³й въ присутств³е сторожъ объявилъ Хапилову, что за нимъ присылалъ начальникъ со строгимъ повелѣн³емъ: сейчасъ же къ нему явиться.

  

  

   - Такъ точно! - говорилъ съ бѣшенствомъ Антонъ Григорьевичъ разговаривавшему съ нимъ фельдшеру - Я всегда зналъ этого Хапилова, какъ ослушника, какъ бунтовщика, какъ негодяя! Удивительная дерзость! Въ судѣ, въ присутств³и, при зерцалѣ, вырвать изъ рукъ бумагу!.... Прикажи сейчасъ позвать его.

   Фельдшеръ передалъ с³е приказан³е стоявшимъ его прихожей казакамъ, и по возвращен³и его начальникъ спросилъ съ нетерпѣн³емъ: ну, чѣмъ же все кончилось?

   "А тѣмъ, ваше высокоблагород³е, что секретарь успѣлъ-таки опятъ выхватить прошен³и изъ рукъ Нѣмца."

   - Успѣлъ? Молодецъ! Вотъ служака! Вотъ настоящ³й чиновникъ, какими должны бы быть всѣ! Дѣятеленъ, проворенъ, безкорыстенъ!

   "Особенно, если бы не испивалъ еще" - прибавилъ съ усмѣшкою фельдшеръ.

   - Это пустяки, сущ³е пустяки! Знаешь пословицу: пьянъ да уменъ.... Однако жъ разсказывай скорѣе. Ну что-жъ наконецъ?

   "Да окончилось тѣмъ, ваше высокоблагород³е, что вырвавши прошен³е, секретарь прибѣжалъ со всѣхъ ногъ ко мнѣ вмѣстѣ съ Дураченкомъ. И этотъ преданъ вашему высокоблагород³ю какъ нельзя болѣе."

   - Я это знаю! Дураченко чиновникъ, право, хорош³й, скромный, съ поведен³емъ, прилежный. Чего же болѣе? Говорятъ, что-де туповатъ; но признаюсь тебѣ, я терпѣть не могу этихъ сибирскихъ умниковъ. Чортъ ли въ нихъ? Хапиловъ живой примѣръ! Кромѣ непослушан³я, непокорности, противорѣч³и, другой пѣтъ пользы!

   "Истинная правда, ваше высокоблагород³е!"

   - Но почему же они не бѣжали прямо ко мнѣ? Мои двери для хорошихъ чиновниковъ всегда отворены!

   "Не посмѣли, ваше высокоблагород³е, безпокоить васъ въ обѣденное время. Къ тому же секретарь былъ въ небольшомъ куражикѣ, такъ оно, изволите знать, какъ-то неловко къ начальнику лѣзть, а со мною-то ему церемониться нечего. Вотъ онъ прибѣжалъ, да и поразсказалъ всѣ похожден³я, да и бумагу-то отдалъ, чтобы вручить вашему высокоблагород³ю. Вотъ-съ она!"

   - Удивительный ты человѣкъ! - вскричалъ начальникъ, вырвавъ изъ рукъ фельдшера прошен³е. - Вмѣсто того, чтобы давно подать, онъ толкуетъ околесную. Ну, слава Богу! Я такъ много думалъ, какъ бы забрать совершенно въ свои руки этого безграмотнаго, но упрямаго Нѣмца; ночи не спалъ; и наконецъ придумалъ это превосходное средство. Разсуди же: каково бы было мнѣ перенести, если бы мой планъ вдругъ разрушился?

   "Да, вы изволили уже, ваше высокоблагород³е, говорить мнѣ объ этомъ, когда еще отдавали эту бумагу, чтобы я передалъ ее секретарю; только я не понимаю, что вы изволите слишкомъ безпокоиться съ этимъ Нѣмцомъ. Приказали ему, да и все тутъ."

   - Ты судишь, какъ фельдшеръ, но я долженъ дѣйствовать, какъ начальникъ. Развѣ ты не видишь, что я окруженъ мошенниками, доносчиками, ябѣдниками, который готовы обнести и оклеветать меня каждую минуту? Я вижу, что этотъ глупый баронъ дѣйствуетъ несправедливо, подучаемый Хапиловымъ; но могу ли я приказать ему открыто: такъ рѣши? Боже сохрани! Баронъ имѣетъ кой-как³я связи въ Иркутскѣ, и на меня написали бы не вѣсть что; но теперь!...

   Начальникъ, прикусивъ губы, махнулъ значительно головой.

   "Справедливо, ваше высокоблагород³е! Теперь онъ съ руками и съ ногами попалъ къ вамъ въ услужен³е."

   - Скажи же ему, что если хочетъ остаться на мѣстѣ, то прекратилъ бы съ протопопомъ всякое знакомство и не мѣшался при отобран³и отъ него отвѣтовъ. Если же, паче чаян³я, протопопъ вздумаетъ опять отпираться отъ своихъ словъ, то баронъ долженъ приказать составить журналъ, что отвѣты написаны совершенно сходно со словами подсудимаго, и немедленно донести мнѣ формально объ его дерзости. Все ли ты понялъ?

   "Все, ваше высокоблагород³е!"

   - Ну поди же, и что скажетъ онъ, тотчасъ меня извѣсти. Я бы могъ все это сказать ему самъ; но, признаюсь, мнѣ скучно слушать ею тарабарск³й языкъ.

   Фельдшеръ вышелъ, а начальникъ, по обыкновен³ю, придвинувъ къ себѣ Чети-Минею, и готовясь читать, разсуждалъ: "Да, это гораздо лучше! Пусть этотъ бездѣльникъ ведетъ переговоры, чѣмъ мѣшаться мнѣ самому; онъ и отвѣчать будетъ, если это откроется. Славное правило: загребать жаръ чужими руками; и кто его выдумалъ, былъ самый мудрый изъ земнородныхъ! Жаль только, что не всегда оно удается! Хотѣлось было мнѣ погрести жарку руками дьячка, да нѣть! А было бы весьма хорошо для меня! Онъ бы женился, а я.... Мы бы знали уже, какъ это дѣло уладить! Тогда всѣ концы бы въ воду; на меня не могло бы быть ни малѣйшаго подозрѣн³я, и я былъ бы совершенно спокоенъ.... но что дѣлать? Съ дуракомъ не справить. Справедливо говорится: съ дуракомъ Богъ неволенъ!"

   Въ с³е время, по предварительному докладу, вошелъ въ кабинетъ Хапиловъ. Начальникъ, вспыхнувъ, какъ адское зарево, взглянулъ на него такими глазами, въ которыхъ изображались вдругъ всѣ неистовыя страсти: гнѣвъ, злоба и бѣшенство.

   "Что вы, сударь, дѣлаете со мною?" - возопилъ онъ, ударя кулакомъ по столу.

   - Я не знаю за собой ни какой вины - отвѣчалъ Хапиловъ съ величайшимъ уважен³емъ.

   "Ты не знаешь ни какой вины, а между тѣмъ связываешься съ подсудимымъ, дѣйствуешь съ ними за одно, потворствуешь, нарушаешь всѣ установлен³я, всѣ законы...."

   - Мнѣ кажется, вы получили обо мнѣ совсѣмъ неправильныя свѣдѣн³я.

   "Мнѣ нечего получать; у меня нѣтъ наушниковъ! Я самъ знаю, гдѣ что дѣлается. Я не сплю; я бодрствую день и ночь для блага ввѣренной мнѣ страны. Я самъ умѣю различать чиновника честнаго, справедливаго, усерднаго отъ негодяя, взяточника и лѣнивца."

   - Но всѣ эти назван³я, по сущей справедливости, я не могу принять на свой счетъ.

   "Да, ты не можешь; но я скажу тебѣ, что ты точно таковъ и есть. Кто тебѣ далъ право учить протопопа и вырывать бумаги изъ рукъ секретаря? Какъ ты смѣлъ это дѣлать въ судѣ, въ мѣстѣ, толь важномъ и священномъ?"

   - Я сдѣлалъ то, что требовала моя совѣсть, честь и присяга....

   "Честь и присяга! - возопилъ начальникъ, выйдя изъ себя.- Повиновен³е волѣ начальства: вотъ твоя честь и присяга! Тебѣ, видно, еще мало, что ты разгуливалъ по морю! Я не то еще сдѣлаю. Я домъ твой раскатаю по бревнамъ! Ты не найдешь для себя мѣста во всей Камчаткѣ!"

   - Воля ваша, вы начальникъ; но я вамъ скажу рѣшительно: я присягалъ въ вѣрности Государынѣ, и не нарушу ея ни за как³я блага, ни страдан³я въ м³рѣ! Дѣлайте со мной что хотите!

   "Бунтовщикъ, крамольникъ! - закричалъ начальникъ, дрожа, какъ въ лихорадкѣ отъ чрезвычайнаго дѣйств³я гнѣва - я заставлю тебя повиноваться!"

   - Когда-же я не повиновался? И если высказывалъ свои мнѣн³я по дѣламъ: то въ такомъ случаѣ только пользовался правомъ, даннымъ мнѣ силою закона.

   "Вы вѣчно прикрываетесь закономъ, а на умѣ у васъ только заговоры и комплоты противъ начальства; только противорѣч³я, умничанье и неповиновен³е."

   - Вы заблуждаетесь.

   "Какъ? ты смѣешь еще грубить мнѣ? Подите вонъ, сударь, вонъ! Я вижу, что говорить съ тобой - значитъ терять слова. Нѣтъ; тутъ надо принять друг³я мѣры!"

   - Но прежде, кажется, надобно бы выслушать обвиняемаго.

   "Ни слова болѣе! вонъ, вонъ! Казаки! выведите его отъ меня!"

   Привыкш³й съ дѣтства къ глубокому повиновен³ю, Хапиловъ, не смѣя болѣе ничего говорить въ свое оправдан³е, отдалъ начальнику самый почтительный поклонъ и ушелъ изъ кабинета. Сердце его, огорченное обидою и несправедливост³ю, раздиралось на части, и глубокая скорбь изображалась на блѣдномъ его лицѣ. Въ с³е время находился въ комнатѣ предъ кабинетомъ притаивш³йся Сумкинъ. Нѣсколько подслушанныхъ словъ, шумъ въ кабинетѣ и встревоженное лице Хапилова, дали ему вѣрное понят³е о происходившемъ. Какъ будто бы съ нѣкоторымъ участ³емъ, а болѣе для удовлетворен³я низкому и злому удовольств³ю, онъ подошелъ на цыпочкахъ къ Хапилову, и съ ужимками сказалъ ему чуть-чуть слышнымъ голосомъ: "Напрасно вы это дѣлаете! Знаете: воля начальства!...." Хапиловъ не дослушалъ его, и не удостоилъ ниже взглядомъ. Сумкинъ посмотрѣлъ вслѣдъ его со злобою змѣи, и сдѣлавъ жестъ рукою, сказалъ про себя: "вотъ народецъ! Взялъ бы этакихъ всѣхъ собралъ, да, гм!.... Жаль, что не моя воля, а то бы...."

   - Ба, Сумкимъ! ты прошелъ весьма кстати - сказалъ начальникъ, отворивъ дверь изъ кабинета. - Поди сюда!

   "Я пришелъ доложить вашему высокоблагород³ю. Не безъизвѣстно вамъ, что...."

   - Прежде выслушай меня, а потомъ уже говори свое! - перебилъ начальникъ, еще несовершенно успокоивш³йся послѣ сцены съ Хапиловымъ.

   "Виноватъ, ваше высокоблагород³е! Что приказать изволите?"

   - Ты слышалъ разговоръ мой съ этимъ негодяемъ.

   "Какъ я осмѣлюсь....

   - Ну полно, притворствовать: я знаю тебя: твои уши далеко слышатъ.

   "Но только тогда, ваше высокоблагород³е, когда есть на это воля начальства."

   - Хорошо! я желаю, чтобы ты слышалъ этотъ разговоръ, и слѣдовательно ты уже знаешь: съ какою дерзост³ю, съ какою обидою къ моему лицу, отвѣчалъ этотъ крамольникъ"

   "Волосы дыбомъ стали у меня, ваше высокоблагород³е, не повѣрите? Какъ можно быть столь дерзкимъ, столь непокорнымъ!"

   - Ты видишь: тутъ слова уже не дѣйствуютъ. Я начальникъ, и слѣдовательно долженъ предупреждать всякое безпокойство; а чего ждать, если такъ будутъ презирать власть? Вотъ что заставляетъ меня приступить къ мѣрамъ строгимъ. Я тебя зналъ, Сумкинъ, всегда человѣкомъ усерднымъ, кромѣ только одного случая.... помнишь, въ декабрѣ?

   "Что дѣлать, ваше высокоблагород³е! Тогда проштрафился не много. Впередъ таковъ не буду! Не помяните грѣховъ...."

   - Я и не поминаю ихъ: ты уже ихъ со сторицею вознаградилъ при слѣдств³и; потому-то я и хотѣлъ бы поручить тебѣ....

   "Все радъ исполнить, ваше высокоблагород³е!"

   - Тебѣ, безъ сомнѣн³я, извѣстно? что дѣло о Тенявѣ пр³остановлено. Ябѣдники перемогли меня; но я еще слажу съ ними! Я не могу выразить тебѣ, какъ я радъ назначен³ю ревизора: ибо по пр³ѣздѣ его, я увѣренъ, правда восторжествуетъ во всемъ блескѣ. Между тѣмъ нельзя же, однако жъ, послаблять ослушникамъ и бунтовщикамъ: такъ я хочу поручить тебѣ.... (Тутъ начальникъ остановился, и, примѣтно, обдумывалъ преднамѣреваемый приказъ).... Вотъ что, братецъ! Я сказалъ уже тебѣ, что дѣло Тенявы отложено; по этому уѣздный судъ долженъ скоро отправиться обратно въ Нижнекамчатскъ.... (При семъ словѣ начальникъ снова замолчалъ).. Ну, словомъ, вотъч то: когда поѣдетъ Хапиловъ, то развѣ не могутъ напасть на него разбойники?.... Нельзя же мнѣ имѣть повсюду глаза: я не Богъ! Мало ли что можетъ дѣлаться въ этакой обширной странѣ! Могутъ убивать, грабить.... Конечно, жаль человѣка честнаго, добраго, но ослушниковъ, непокорныхъ, эту заразу общества, право, весьма полезное истреблять, какъ говорится, мечемъ и огнемъ.... Ты повялъ меня?

   "Кажется, понялъ, ваше высокоблагород³е! То есть, вы изволите...."

   - Терпѣть я не могу этихъ то есть, и ничего не изволю, кромѣ одного вашего спокойств³я и благоденств³я Камчатки. Если ты не растерялъ послѣдняго ума въ Куюхченѣ, то, кажется, можешь понять, что Хапиловъ и Ревизноръ..."

   "Нечего сказать, ваше высокоблагород³е! велика ваша забота о насъ грѣшныхъ, и Богъ убилъ бы насъ громомъ, кабы мы не старались исполнять вашихъ отеческихъ повелѣн³й...."

   - Ну, хорошо, исполняй ихъ съ усерд³емъ, какимъ ты всегда отличался къ пользѣ службы: оно не будетъ забыто. Но что же ты хотѣлъ мнѣ сказать, когда пришелъ?

   "Да вотъ что, ваше высокоблагород³е! Я пришелъ было вамъ доложить о здоровьѣ Петра Ѳедоровича. Вѣдь, вамъ извѣстно, что я съ нимъ квартирую вмѣстѣ: ужъ насмотрѣлся такихъ ужасовъ, что Господи упаси!"

   - Что же такое?

   "Страшно и пересказывать, ваше высокоблагород³е! Притомъ не худо бы его положить въ особую какую-нибудь каморочку, а то...."

   - Да говори, братецъ! Что такое?

   "Так³е казусы разсказываетъ, ваше высокоблагород³е, и все съ вашимъ именемъ!"

   - И ты давно не придешь сказать мнѣ объ немъ? О вы, негодные! Всѣ вы на одинъ покрой! Поди къ нему, глупецъ, бѣги бѣгомъ, зажми ему ротъ, и не пускай къ нему