Калашников Иван Тимофеевич - Камчадалка

огонёкъ загорѣлся... Кажется, это ужъ не отъ моря?"

   - Да! Это въ самомъ дѣлѣ что-то странно!

   "И, кажется, палятъ; дѣдушка?"

   Выстрѣлы время отъ времени становились чаще и явственнѣе.

   - Да! - отвѣчалъ старикъ. - Это точно пальба! Боже мой! Вѣрно какой-нибудь корабль погибаетъ!

   "Посмотрите, дѣдушка, какъ увеличивается огонекъ!... О Господи! Ужъ не пожаръ ли на кораблѣ?"

   - Да! Да! Это, вѣрно, пожаръ! Слушай, какъ зачастили выстрѣлы!... Эй, Камакъ! кажется, гдѣ-то въ этихъ мѣстахъ жилъ Курилецъ Арукчи, который бѣжалъ съ Японцами?

   "Да, бачка! Вонъ недалеко отсюда, на рѣчкѣ Аачганъ."

   - Такъ поищите-ка тамъ, не найдется ли какой байдары; да проворнѣе!... Ахъ, Боже мой, какъ огонь увеличился!..ю. Смотри-ка, Машенька (у тебя глазки-та получше моихъ): кажегся, огонь бѣгаетъ по снастямъ и загораются паруса?

   "Да, дѣдушка, весь корабль обнимается огнемъ. Господи! Что будетъ съ бѣдными пассажирами! Такъ бы я бросилась къ нимъ на помощь!"

   - Что дѣлать? - воскликнулъ дьячекъ, пожимая плечами. - Ignis absumit omnia (огонь все истребляетъ)!

   "Ахъ, любезный дѣдушка! - сказала дѣвушка, горя нетерпѣн³емъ и не обращая вниман³я на глупое восклицан³е дьячка - Камчадаловъ мы не дождемся: они не любятъ торопиться, когда дѣло идетъ о спасен³и другихъ; позвольте мнѣ: я поскорѣе побѣгу сама."

   - И я съ вами! - провозгласилъ дьячекъ, желавш³й выказать при семъ случаѣ свою приверженность и проворство.

   "Побудь лучше со мной - сказалъ протопопъ; - ты только ихъ задержишь. И то вотъ заставилъ насъ ночевать на дорогѣ со своими рукавицами: вѣдь мы, вѣрно, успѣли бы доѣхать той порой до Конпакова становища. Впрочемъ все къ лучшему: можетъ быть, Господь поможетъ намъ кого-нибудь спасти теперь, а кабы уѣхали отсюда, такъ о не увидѣли бы этого несчастья."

   Дьячекъ не сказалъ ни слова, но лице его подернулось заревомъ, подобнымъ тому, какимъ были покрыты облака, носивш³яся надъ пожаромъ. Корабль ближе и ближе несло течен³емъ прилива къ берегу. Уже были слышны вопли, раздиравш³е сердце, то погибавшихъ въ пламени, то бросавшихся въ море несчастныхъ пассажировъ. Положен³е ихъ было неизъяснимо-ужасно: двѣ стих³и, равно гибельныя, наперерывъ пожирали ихъ со всею лютост³ю. Помощи не было, и не льзя было ожидать ее: ибо предъ ними стояла земля столь же недружелюбная, какъ и море. Еще нѣсколько минутъ слышались на кораблѣ крики и смятен³е; еще отчаянные пассажиры нѣсколько времени мелькали позади пламени, стремившагося изъ люковъ - и вдругъ раздался общ³й пронзительный вопль, невыразимый ни какими словами человѣческими. Потомъ все остановилось и смолкло. Еще мгновен³е - и пламя, совершенно одолѣвшее свою жертву, какъ бы въ бѣшеномъ торжествѣ, ринулось вверхъ страшнымъ волканомъ, и въ стремлен³и своемъ увлекло все, ему встрѣтившееся: обломки корабля и человѣческ³е трупы мелькали въ огненномъ столпѣ взрыва. Оглушающ³й грохотъ раздался по водной равнинѣ, и повторился въ прибрежныхъ утесахъ: это былъ ненавистный сигналъ смерти, послѣ котораго наступила уб³йственная тишина, и уже не было видно ни корабля, ни людей, и только черная туча дыма, медленно поднимавшаяся къ облакамъ, означала мѣсто пожара.

   - Ахъ, Боже мой! - вскричала дѣвушка, возвратившаяся въ с³е время съ байдарою - вѣрно, всѣ погибли!

   "Нѣтъ, мачка! - сказалъ одинъ изъ Камчадаловъ - кажись, что-то чернѣется въ валахъ.... Вонъ, вонъ.... какъ будто человѣкъ взмахиваетъ руками..."

   - Нѣтъ, быть не можетъ!

   "Право, мачка! Смотри-ка, смотри!... Опять унырнулъ!... Вишь, валы-то больно велики!... А вотъ и опять показался... Чу! кричитъ..."

   - Ахъ, въ самомъ дѣлѣ это человѣкъ! О Боже мой! Онъ погибнетъ!

   "Чтожъ вы стоите, ребята! - сказалъ протопопъ. - Уже ли не подадите ему никакой помощи?"

   - Нѣтъ, бачка! - отвѣчали Камчадалы всѣ въ одинъ голосъ - мы ни за что не пойдемъ! Коли тонетъ, такъ пусть тонетъ, а мы на свою душу грѣха не примемъ: не потащивъ его изъ воды!

   "О глупые и несмысленные? - воскликнулъ протопопъ - вы считаете то за грѣхъ, что есть величайшая добродѣтель! Но васъ не убѣдишь, а время дорого! Подайте весло: я поѣду самъ."

   - Нѣтъ, любезный дѣдушка! я не пущу васъ! - вскричала его внучка. - Позвольте лучше мнѣ ѣхать. Вы знаете: я не боюсь валовъ, и умѣю ѣздить по морю...

   "Знаю, но теперь время прилива; смотри, какъ сулои увеличиваются съ минуты на минуту."

   - Но развѣ я буду спокойнѣе, если вы поѣдете?

   "Обо мнѣ безпокоиться нечего: я ѣзжалъ по морю поболѣе твоего; къ тому же я старъ и отжилъ свой вѣкъ, а тебѣ еще жить надобно, Подай мнѣ весло!"

   - Хорошо, сейчасъ, дѣдушка!

   Между тѣмъ она мгновенно вскочила въ байдару, и отпехнулась отъ берега.

   "Что ты это дѣлаешь? - вскричалъ протопопъ, внѣ себя отъ страха: - Воротись! Ты погибнешь!"

   - Благословите меня, дѣдушка, и молитесь за меня!

   Старикъ не говорилъ ни слова, и вперивъ на свою внучку неподвижные взоры, трепеталъ при всякой волнѣ, стремившейся на нее, какъ бы каждая изъ нихъ заливала его сердце. Байдара, въ которой ѣхала дѣвушка, была не что иное, какъ маленьк³й челнокъ, по-камчадальски: тахту, выдолбленный изъ тополя, съ прибитыми по краямъ досками. Валы бросали его какъ щепку, и онъ то скрывался въ пропастяхъ безпрестанно разверзавшихся подъ нимъ, то взлеталъ стрѣлою на стремнины возстававшихъ предъ нимъ хребтовъ. Малѣйшая неосторожность и ошибка плавательницы могли бы погубить ее, но она, сохраняя величайшее присутств³е духа смѣло разсѣкала весломъ волны и мужественно стремилась къ своей цѣли. Наконецъ она была уже недалеко отъ погибающаго. Вниман³е старика увеличилось, ибо это была минута самая опасная: утопающ³й могъ, въ отчаян³и, схватиться неосторожно за край байдары и опрокинуть ее своею тяжест³ю. Между-тѣмъ героиня наша увидѣла, что на встрѣчу къ ней плыли два человѣка, изъ коихъ одинъ держался за доску, а другой, плывя безъ всякой помощи, почти выбивался уже изъ силъ, и поминутно погружался въ воду. "Ваше благород³е! - вскричалъ первый изъ нихъ - давно говорю вамъ: держитесь за мою доску: вы потонете!" Офицеръ, по-видимому долго нехотѣвш³й воспользоваться симъ удивительнымъ самопожертвован³емъ, наконецъ, начиная въ самомъ дѣлѣ тонуть, въ безпамятствѣ ухватился за доску, а матросъ, за нее державш³йся, въ то же время опустилъ ее, сказавши: "держитесь крѣпче, да если потону я, такъ не забудьте моей жены и дѣтей въ Петропавловскѣ." Послѣ сего онъ усильно началъ бороться съ волнами, но намокшее ли платье его, и отъ сего сдѣлавшееся слишкомъ тяжелымъ, тянуло его книзу, или уже члены его окостенѣли отъ холода, только усил³я его были напрасны: онъ скрылся въ волнахъ, прежде нежели избавительница могла подать ему помощь. Равнымъ образомъ и спасенный имъ офицеръ находился въ самомъ крайнемъ положен³и: волны непрестанно заливали его; и если бы прошло еще нѣсколько минутъ, въ течен³е которыхъ онъ остался бы въ семъ положен³и: то отважный подвигь самоотвержен³я нашей Камчадалки былъ бы напрасенъ. Но и спасен³е его требовало отъ избавительницы величайшаго проворства и ловкости: ибо съ одной стороны волны непрестанно относили челнокъ отъ утопающаго, а съ другой и приближен³е къ нему, какъ мы замѣтили уже, могло быть сопряжено съ рѣшительною погибелью обоихъ. Несмотря однако жъ на с³е, воспитанная на берегахъ моря, и съ дѣтства знакомая со всѣми его причудами, она безстрашно подъѣхала къ погибавшему, подала ему весло, и вскричавъ: "лови за байдару и садись проворнѣе" - сама ловко откачнулась на противную сторону, дабы сохранить равновѣс³е. Въ это мгновен³е челнокъ ринулся по скату волны, и совершенно скрылся изъ глазъ наблюдавшаго за нимъ старика. "Боже Всемогущ³й! она погибла!" - вскричалъ онъ, схлопнувъ руками.

   - Нѣтъ, бачка! Вонъ выплываетъ! - возразилъ Камакъ. - Смотри-ка: сидятъ двое.

   "Точно двое, бачка! - подхватилъ Лемшинга. - Экая проворная!"

   - Только что за охота - говорилъ тихонько Камакъ своему товарищу - принимать ей на себя грѣхъ?

   "Да развѣ ты не слыхалъ, что давеча говорилъ попъ? Вишь, по-ихнему это хорошо!

   - Хорошо топить себя, чтобы спасти другаго! Хо, хо, хо! Только глупъ народъ эти Русск³е!

   Между-тѣмъ дѣвушка достигла берега, и была уже въ объят³яхъ дѣда, плакавшаго отъ радости и умилен³я.

  

  

   Недалеко отъ устья рѣчки Опалы, служащей на сѣверо-западѣ границею Лопатки, стоялъ нѣкогда Камчатской острожекъ Кууюхченъ, заключавш³й въ себѣ болѣе десяти юртъ.

   Въ одинъ день, вскорѣ послѣ описаннаго нами въ предъидущей главѣ происшеств³я, жители сего острожка весело спѣшили толпами въ юрту своего то³она, гдѣ приготовлялся пиръ, по случаю свадьбы дочери его брата, Тенявы.

   Юрта то³она отличалась предъ прочими своею величиною, но совершенно сходствовала съ другими своимъ устройствомъ. Она была ничто иное, какъ выкопанная въ землѣ, аршина на два глубиною, четвероугольная обширная яма, покрытая остроконечною земляною крышею, съ отверст³емъ вверху, оночемъ, служившимъ вмѣсто трубы, и окна и дверей. Подлѣ стѣнъ, увѣшанныхъ, въ замѣнъ шпалеръ, чирелами, т. е. сплетенными изъ травы рогожами, находились нары, служивш³я вмѣсто скамей и кроватей. Посреди юрты былъ построенъ очагъ, а въ одномъ углу оной была складена посуда, и надъ нею стоялъ на полкѣ деревянный столбикъ съ обдѣланною, на подоб³е человѣческой головы, верхушкою: это былъ идолъ, Ажушакъ, отгонявш³й, по мнѣн³ю Камчадаловъ, отъ юрты лѣсныхъ духовъ, и за с³ю услугу обмазанный вареною сараною.

   Въ юртѣ находились и Камчадалы и Русск³е. Первыхъ весьма легко было отличить по ихъ аз³ятской физ³оном³и: по узкимъ глазамъ, сплюснутому носу и пребольшому рту. Общество Русскихъ составляли: пр³ѣхавш³й сюда, съ недѣлю назадъ, протопопъ Верещагинъ, дьячекъ и еще два лица, намъ неизвѣстныя. Одинъ изъ нихъ былъ человѣкъ лѣтъ сорока, средняго роста, съ рябымъ лицемъ, съ плутовскою миною и съ прелукавыми небольшими глазами. Онъ не былъ купецъ, однако жъ, повидимому, пользовался правомъ торговли, что показывала стоявшая предъ нимъ фляга съ водкою, для продажи которой, какъ самъ онъ разсказывалъ сидѣвшему подлѣ него дьячку, онъ и пр³ѣхалъ въ Кууюхченъ, заслышавъ въ дорогѣ о предстоящей свадьбѣ.

   Недалеко отъ него сидѣлъ женихъ, молодой парень, дюж³й собою, но съ подбитыми глазами и растрепанными волосами. Онъ тяжело дышалъ и по кровавому поту, капавшему съ его лица, видно было, что онъ только не задолго предъ тѣмъ совершилъ какой-то тягостный подвигъ. Невѣста, взрослая и здоровая дѣвка, сидѣла въ другомъ углу юрты, опутанная мережами и ремнями, и окруженная мегерами, также показывавшими признаки большой усталости, однако жъ сидѣвшими съ веселымъ лицемъ, и насмѣшливо поглядывавшими на жениха.

   - Ну что жъ, братъ Гатальча! - сказалъ отецъ невѣсты, Тенява - принимайся: лови, да и дѣло и съ концемъ! Ужъ не докуда же тебѣ жить у меня: и такъ ужъ скоро годъ исполнится, какъ ты пришелъ изъ Конпакова!

   "Дай отдохнуть, бачка! Вишь, какъ больно дерутся, старыя! Все лице исковеркали!"

   - Ну, послѣ свадьбы заживетъ! Ступай, или не то, братъ, убирайся домой, коли не въ мочь пришло!

   "Сейчасъ, бачка, сейчасъ!"

   Женихъ собрался, наконецъ, съ силами, и бросился опрометью къ невѣстѣ, стараясь разорвать напутанныя на ней мережи; но старухи, ее окружавш³я, всѣ съ величайшимъ крикомъ и бѣшенствомъ кинулись на него, и, оттаскивая отъ невѣсты, вцѣпились, кто во что успѣлъ, иная въ волосы, иная въ лице: это было сущее скопище демоновъ, вскинувшихся на злополучнаго грѣшника. Остервенѣн³е, съ какимъ они терзали и увѣчили несчастнаго жениха, наводило даже ужасъ на окружающихъ. Казалось, что они разорвутъ его на части, или, по крайней мѣрѣ, своротить на сторону его бѣдную башку. Долго продолжалась с³я комическая война, но, наконецъ, женихъ успѣлъ разогнать утомившихся старухъ, и разорвать мережи. "Ай-да, Гатальча! Ай-да, молодецъ!" вскричали въ одинъ голосъ всѣ Камчадалы.

   - Ну хорошо, хорошо! - говорилъ Тенява побѣдителю. - Поди же, другъ, готовь поскорѣе обѣдъ. Вѣдь, словно, на твое счастье Митгъ {Морской Богъ, воображаемый въ видѣ огромной рыбы.} выбросилъ намъ кита; такъ давно хочется отвѣдать свѣжинки.

   "Неужели молодой у Камчадаловъ долженъ всегда стряпать?" - спросилъ дьячекъ сидѣвшаго подлѣ него продавца водки, по зван³ю: Фельдшера, а по прозван³ю: Шангина.

   - Да, всегда! - отвѣчалъ Фельдшеръ. - Впрочемъ, что же за диво, когда у Камчадаловъ и все мужики готовятъ ѣду!

   "И, кажется, женихъ долженъ всегда работать у тестя?"

   - Да, по нѣскольку лѣтъ иной работаетъ, да еще и ни съ чемъ уйдетъ!

   "Отъ чего же?"

   - Да отъ того! Кабы всякой женихъ-та былъ такой же молодецъ, хоть, примѣрно сказать, какъ вотъ этотъ, или какъ ты, Климъ Степанычъ!...

   При семъ словѣ мина самодовольств³я явилась на лицѣ дьячка, и онъ тщательно поправилъ воротникъ у долгополаго своего сюртука, надѣтаго по случаю пира.

   - Ну полно льстить! - сказалъ онъ съ притворною скромност³ю.

   "Что мнѣ льстить!... - говорилъ съ усмѣшкою Фельдшеръ. - А то вѣдь иной рохля по нѣскольку разъ принимается иногда ловить, да напослѣдокъ, такъ, безъ всякаго успѣха, и домой уѣдетъ, только побои въ барышѣ получить. Да еще что! Случалось, что иной и умретъ, какъ этак³я вѣдьмы вышвырнутъ добраго молодца изъ балагана {Балаганъ - лѣтняя юрта, которая строится на высокихъ столбахъ.}."

   - Странный обычай! Чудный обычай! - повторялъ дьячекъ. - Однако жъ что касается до работы: то и древн³е то же дѣлали, напримѣръ: ²аковъ. Не знаю, былъ ли подобный обычай у другихъ народовъ, но помнится, что Тацитъ, говоря о нравахъ древнихъ Германцевъ, начинаетъ такъ....

   "А не лучше ли такъ начать?" - перебилъ Фельдшеръ, принимаясь за кусокъ китоваго жира, на который Камчадалы уже устремились съ величайшимъ аппетитомъ.

   Въ продолжен³е стола, если можно назвать такимъ образомъ обѣдъ, происходивш³й на помостѣ посреди юрты, Камчадалы не забывали, послѣ каждаго куска, пить настойку мухомора, и постепенно приходили въ нѣкоторой родъ бѣшенаго восторга. Судорожное сотрясен³е членовъ было первымъ дѣйств³емъ мухомора; потомъ веселыя или мрачныя представлен³я наполнили воображен³е пившихъ, и, смотря по тому, иные изъ нихъ сидѣли въ какомъ-то страшномъ отчаян³и, бросая вокругъ себя мутные и дик³е взоры, и произнося по временамъ, при внезапномъ трепетан³и всего тѣла, невнятные, безпокойные крики; напротивъ друг³е пѣли веселыя, безпутныя пѣсни, и плясали, не помня сами себя. Сохранивш³е болѣе прочихъ разсудка наблюдали и болѣе правильности въ пляскѣ, которая также переходила изъ одного рода въ другой, по мѣрѣ увеличен³я веселости. Наконецъ, полупьяный Тенява, въ избыткѣ радости во случаю свадьбы, вымѣнявш³й за нѣсколько самыхъ лучшихъ соболей нѣсколько небольшихъ чарокъ водки у вышеупомянутаго продавца, пошелъ плясать съ одною изъ женщинъ самый грац³озный камчадальской танецъ, въ которомъ, дѣлая одинъ предъ другимъ страстныя тѣлодвижен³я и ужимки, съ нѣжнѣйшимъ выражен³емъ, повторяли: Тенява - бах³ея, бах³я! а дама его: хаца, хаца, хацина! - Всѣ Камчадалы были въ восхищен³и отъ сей пляски, обнаруживая с³е невольными тѣлодвижен³ями и частыми порывами на авант-сцену, и всѣ они, сытые и упоенные до-нельзя, плавали въ наслажден³и полномъ и неописанномъ.

   Въ с³е время продавецъ водки, видя, что Камчадалы слишкомъ заняты были своими играми, и почти позабыли о немъ, вдругъ началъ укупоривать стоявшую подлѣ него флягу и дѣлать видъ, что хочетъ идти изъ юрты. Тенява первый примѣтилъ с³е, и, бросивъ пляску, схватилъ флягу обѣими руками, и усильно убѣждалъ купца еще продать ему нѣсколько чарокъ.

   "Ну, еще хоть одну чарочку, другъ! Пожалуй-ста дай!"

   - Нѣтъ, нѣтъ, нельзя! Меня просилъ то³онъ Ганала непремѣнно къ нему заѣхать, а отъ него еще надобно проѣхать къ то³ону Акету, а оттуда....

   "Ну, вотъ тебѣ, другъ, еще два соболя: дай одну чарочку."

   - Экой неотвязной! Нечего дѣлать! Такъ и быть: пей!

   "Еще одну!"

   - Нѣтъ, нѣтъ, мы за что въ свѣтѣ! Теперь у меня водки наберется и съ осмину, а если не останется, то Ганала, братъ, будетъ сердиться на меня. Прощай, прощай!

   "Пожалуй-ста, другъ! Вотъ тебѣ четыре соболя."."

   Такимъ образомъ чѣмъ больше продавецъ старался притворно дорожиться водкою, тѣмъ болѣе Камчадалъ наддавывалъ ему соболей. Между-тѣмъ продавецъ присоединялъ еще къ притворству и другой обманъ: фляга, въ которой была водка, раздѣлялась на двѣ половины: въ одной изъ нихъ была налита водка цѣльная, а въ другой разведенная водою. Покамѣстъ Камчадалъ могъ еще различать вкусъ, продавецъ наливалъ ему изъ перваго отдѣлен³я, а потомъ уже цѣдилъ изъ послѣдняго.

   "Ахъ, братъ, Тарея! - сказалъ протопопъ сидѣвшему подлѣ него то³ону, довольно пожилому, хотя и крѣпкому еще старику - какъ это ты терпишь, что брата при твоихъ глазахъ обираютъ?"

   - Какъ терпишь! - повторялъ съ примѣтною досадою то³онъ. - Что-жъ мнѣ дѣлать? И вижу, бачка, да молчу! Шангинъ любимецъ начальника: онъ дѣлитъ все пополамъ съ нимъ, такъ смѣю ли я осердить его?

   "Да что тутъ не смѣть?"

   - Какъ это говорите вы, отецъ Петръ - возразилъ также сидѣвш³й съ намъ старикъ небольшаго роста, съ плѣшивою головою, быстрыми, исполненными огня глазами и вообще съ умною физ³оном³ею: это былъ нѣкто Зуда, переводивш³й для извѣстнаго волынскаго сочинен³я Мах³авеля, и по паден³и его сосланный въ Камчатку. - Какъ это вы говорите: что не смѣть? Развѣ вы не знаете Антона Григорьевича? Да трони-ка Тарея Шангина, такъ онъ задеретъ его до-смерти!

   "Къ несчаст³ю, это почти правда!" - сказалъ протопопъ, вздохнувши.

   - Разумѣется, что правда! Злой начальникъ - продолжалъ Зуда - здѣсь все сдѣлать можетъ, да и суда не скоро найдешь. Ужъ подлинно сказать: здѣсь до Бога высоко, до Царя далеко."

   "До Бога - возразилъ протопопъ - мы всегда не далеко! Помощь Его всегда готова!"

   - Такъ, отецъ Петръ! Да отъ Царя-то далеко; а потому то начальники здѣсь весьма скоро и забываются. Власть вдали отъ Престола удивительно какъ соблазнительна! Чай, помните вы, какъ покойный охотской начальникъ Кохъ, говаривалъ: на небѣ Богъ, а на землѣ Кохъ?

   "Какъ не знать! Я лично былъ знакомъ съ Кохомъ. Впрочемъ, онъ былъ человѣкъ весьма добрый."

   - Вотъ видите: онъ былъ и добрый человѣкъ, а какъ заѣхалъ въ Охотскъ, такъ ужъ выше себя ни кого не ставилъ! А, кажется, велика ли была птица? Всего коллежск³й ассессоръ!

   "А развѣ не бывало здѣсь - возразилъ протопопъ - и истинно добрыхъ начальниковъ, напримѣръ: хоть покойникъ Ниловъ?"

   - Безспорно, отецъ Петръ, бывали; но все худыхъ какъ-то больше навертывалось. Сначала, правда, всякой старается показаться хорошимъ, а тутъ и начнетъ кутить не въ свою голову: чѣмъ дальше, тѣмъ хуже, покамѣстъ не дойдетъ до намѣстника, да не спехнуть раба Божьяго съ мѣста.

   "Что же дѣлать, Абрамъ Васильевичъ? Наша обязанность все-таки повиноваться. "Повинитеся - сказано - убо всякому начальству Господа ради: аще Царю, яко преобладающу, аще ли Княземъ, аки отъ него посланнымъ, въ отмщен³е убо злодѣямъ, въ похвалу же благотворцемъ."

   - Вотъ-то и есть, отецъ Петръ! Царь, конечно, посылаетъ всякаго начальника съ этимъ благимъ намѣрен³емъ, да они-то, къ несчаст³ю, дѣлаютъ на оборотъ, и какъ заѣдутъ въ этакую глушь, какъ, напримѣръ, здѣшняя благословенная землица, такъ ужъ и несутъ себя выше Ивана Великаго; ужъ никто не смѣй и подумать поступить противъ ихъ воли! Слышали вы, что случилось, мѣсяца съ два назадъ, съ засѣдателемъ Хапиловымъ?

   "Что такое?"

   - А то, что Хапиловъ подалъ по одному дѣлу мнѣн³е, несогласное съ волей Антона Григорьевича, такъ тотъ и приказалъ посадить его въ бочку, да спустить на воду.

   "Отъ него все станется!" - говорилъ протопопъ, пожимая плечами.

   - Теперь разсудите: если съ чиновниками такъ поступаютъ, то гдѣ же бѣдный человѣкъ, какой-нибудь Камчадалъ, найдетъ защиту?

   "А знаешь, Абрамъ Васильевичъ, пословицу: страшенъ судъ, да милостивъ Богъ? Я на него надѣюсь!"

   - Это хорошо, отецъ Петръ; но я кстати напомню вамъ другую пословицу: на Бога надѣйся, а самъ не плошай. Почему бы вамъ не поговорить съ Антономъ Григорьевичемъ?

   "Было говорено не разъ, Абрамъ Васильевичъ, и стороною, и прямо: все попусту! Тутъ какъ въ притчѣ сѣятеля, слова падаютъ въ терн³е, и взыде терн³е, и подави э, и плода не даде!"

   - А когда такъ - говорилъ Зуда, понизивъ голосъ - я бы на вашемъ мѣстѣ описалъ бы все начальству; кому же повѣрятъ, если не вамъ?"

   - Абрамъ Васильевичъ!- сказалъ протопопъ также тихимъ голосомъ - я давно знакомъ съ тобою, такъ могу сказать тебѣ откровенно: я уже обо всемъ этомъ писалъ къ преосвященному; и хотя напередъ знаю, что мнѣ тутъ приведется много вытерпѣть: меня могутъ очернить, оклеветать, взвести на меня то, что мнѣ и на умъ не вспадало; но я сказалъ себѣ: да будетъ во всемъ воля Господня! Я не наемникъ, а пастырь своего стада, и Господь видитъ, что я готовъ положить душу свою за овцы."

   - Прекрасное чувство! - воскликнулъ Зуда съ жаромъ. - Благородное, истинно христ³анское чувство! Ахъ, отецъ Петръ! я васъ уважалъ всегда, но теперь буду уважать еще во сто кратъ болѣе! Вы истинный благодѣтель Камчатки!"

   "Но я увѣренъ, Абрамъ Васильевичъ - отвѣчалъ протопопъ - что если мнѣ и не удастся открыть истину, то все-таки, рано или поздно, она откроется. Зло таиться вѣчно не можетъ. Дойдетъ вѣсть до Государыни: тогда и нашъ праздникъ наступитъ!"

   - Но тогда намъ врядъ ли уже увидѣть это время! - замѣтилъ Зуда. - Впрочемъ я о себѣ и не думаю; грустно только на другихъ смотрѣть. Вотъ скоро тридцать пять лѣтъ исполнится, какъ я живу въ Кууюхченѣ, и мнѣ весьма замѣтно, какъ народъ годъ-отъ-году все бѣднѣетъ да бѣднѣетъ.

   "Да, правду сказать - подхватилъ то³онъ - ужъ и не въ мочь приходитъ! Вѣдь, легко ли? Каждый годъ собираютъ съ насъ для начальника по десяти соболей съ души, сверхъ царскаго ясака; да еще, если понесетъ куда-нибудь его нелегкая, такъ всѣхъ собакъ для него собьютъ да переморятъ, такъ что у инаго Камчадала ни одной собаки не останется послѣ его проѣзда, а безъ собакъ нашему брату, бачка, какъ жить? Ни выйти, ни выступить не куда! Сиди, склавши руки, да умирай съ голоду! Въ конецъ разоряютъ, бачка, да и только!"

   Ахъ, братъ Тарея! на начальниковъ жаловаться вы мастера, а не видите, что ваша гибель отъ невоздержности, да отъ пьянства: это братъ, губитъ вашихъ родовичей больше, чѣмъ всяк³е поборы! Тамъ вы отдадите въ годъ десять соболей, а тутъ потеряете за разъ двадцать. Смотри-ка на брата! Ахъ, Господи, какъ грянулся! Вѣдь Шангинъ хоть до смерти радъ запоить!...

   "Что жъ дѣлать, бачка? Я те сказалъ, что не смѣю."

   - Боже мой! - говорилъ протопопъ съ жаромъ неудовольств³я, обращаясь къ Зудѣ - какъ бываютъ люди безчестны! Даже повѣрить трудно!

   "Эй, Шангинъ!"

   Фельдшеръ, хотя во все время разговора протопопа съ Зудою и то³ономъ откидывалъ ухо, дабы узнать содержан³е онаго, но когда протопопъ позвалъ его, притворился будто не слышитъ.

   "Шангинъ!" повторилъ протопопъ.

   - Что вамъ угодно, ваше высокоблагословен³е? Извините, въ шуму-то ничего не слышно.

   "Скажи пожалуй-ста, какъ не стыдно тебѣ пользоваться глупост³ю и простотою другаго? Вѣдь, ты называешься христ³аниномъ, а Xpистосъ, брата, обманывать не велѣлъ!"

   - Да кого же я обманывалъ?

   "Послушай, Шангинъ! Не спорь со мною: отдай, по крайней мѣрѣ, половину изъ того, что ты выманилъ, да и убирайся съ Богомъ: съ тебя и того будетъ довольно!"

   - Да помилуйте! Да что это, Господи Боже мой! Ужъ я свое добро отдавать стану! Вотъ тебѣ разъ! Вѣдь, я не укралъ у него: онъ самъ меня тащилъ да просилъ....

   "Ну, если ты еще будешь со мной спорить, такъ я раскрою весь твой обманъ."

   - Да, пожалуй, раскрывайте, что знаете! Меня еще и самъ начальникъ обманщикомъ-то не называлъ! Еще я своими трудами живу! Да...

   "Горячиться, любезный, не для чего! Лучше скажи-ка мнѣ: отъ-чего у твоей фляги два крана?"

   - А вамъ какая надобность? Да что такое, Господи! Вотъ-те еще!

   "Хорошо! Когда ты не хочешь сказать этого самъ, такъ я разскажу все. Послушайте вы, Камчадалы! Вотъ васъ какъ обманываютъ...."

   Протопопъ объяснялъ обманъ Фельдшера. Камчадалы, выслушавъ его, какъ они ни кротки и ни миролюбивы, на сей разъ, противъ всякаго ожидан³я, пришли въ ужасную ярость, и разбивъ въ дребезги флягу, принялись было и за самаго хозяина, такъ что обманъ его обошелся бы ему весьма дорого, если бы самъ же протопопъ не уговорилъ ихъ; однакожъ, не смотря на с³е заступлен³е, Фельдшеръ, выходя изъ юрты, кинулъ на своего защитника самый ужасный взоръ, и ворчалъ, стиснувъ зубы: "добро ты, сѣдая борода! Ты путемъ поплатишься со мою за свою штуку!"

  

   Шумъ, происшедш³й при изгнан³и продавца водки, привлекъ въ юрту еще двухъ человѣкъ, до того времени прогуливавшихся по берегу моря. Одинъ изъ нихъ былъ юноша, довольно высокаго роста, статный и прекрасный собою, но примѣтно изнуренный болѣзн³ю; а другой - молодая, миловидная дѣвушка, по видимому не Русская и не Камчадалка: ибо къ правильнымъ, прелестнымъ чертамъ лица и большимъ чернымъ, огненнымъ глазамъ присоединялись смугловатый цвѣтъ и черные волосы. Узнавши о неважности происходившей ссоры, они опять принялись, по видимому, за прерванный разговоръ и, казалось, вовсе ничего не видѣли изъ окружавшаго ихъ.

   - Неужели вы не отыскали своихъ родителей, когда и выросли? - спросила дѣвушка съ глубочайшимъ участ³емъ.

   "Я не имѣлъ ни малѣйшей возможности этого сдѣлать. Въ воображен³и моемъ совершенно изгладился ихъ образъ, и самое похищен³е мое весьма слабо обрисовывается въ моемъ умѣ: видится, точно какъ въ сновидѣн³и, какой-то праздникъ, такое множество народу, огромный садъ - и все это такъ сливается съ мечтою, что я почти самъ не знаю: сонъ ли это дѣйствительно, или существенность. Одна Марина могла сказать мнѣ объ этомъ; но она была сослана въ Сибирь, и сколько ни старался я, даже и въ нынѣшн³й проѣздъ мой, узнать, гдѣ она находится, ни какъ не могъ."

   - О какъ тяжело это слышать! - сказала дѣвушка, глубоко вздохнувъ. - Не знать: кто твой отецъ и мать! Ахъ, Боже мой! Можетъ быть, и они также васъ ищутъ и сокрушаются объ васъ!

   "Что дѣлать, когда такъ угодно судьбѣ?"

   - А за что же была сослана Марина? Вѣрно, открылся злодѣйской ея поступокъ съ вами?

   "Нѣтъ, не за это; но Провидѣн³е въ самомъ дѣлѣ употребило меня оруд³емъ для наказан³я ея. Сбившись однажды съ настоящаго пути, человѣкъ обыкновенно переходитъ отъ одного преступлен³я къ другому; то же случилось и съ нею. Она свела дружбу съ шайкою воровъ, и исправляла должность ихъ шп³она, высматривая въ лавкахъ и домахъ: которые изъ нихъ богаче, и какъ лучше ихъ обокрасть. Съ этою цѣл³ю мы посѣщали съ нею одного богатаго помѣщика: это былъ, надобно вамъ сказать, заслуженный морякъ, человѣкъ умный и добрый. Онъ любилъ вообще дѣтей, и всякой разъ, когда я приходилъ къ нему съ Мариною, ласково разговаривалъ со мною, полюбилъ меня, и даже, наконецъ, просилъ Марину отдать ему меня, обѣщая сдѣлать меня счастливымъ. Марина, подъ разными предлогами, уклонялась отъ выполнен³я этой просьбы, и, какъ помню, жестоко била меня, когда я осмѣлился-было просить ее объ этомъ самъ..."

   - Какая злая женщина! Боже мой! Я никогда не могла вообразить, чтобы люди могли быть такъ злы!

   "А между-тѣмъ свѣтъ исполненъ подобными людьми, только-что скрывающимися подъ благовидною наружност³ю!"

   - О! если такъ, то дай Богъ, чтобы я никогда не видала этого свѣта.

   "Однакожъ, Мар³я, свѣтъ не должно представлять вертепомъ разбойниковъ: между множествомъ злыхъ есть весьма много и людей добродѣтельныхъ. Я это испыталъ на себѣ, когда освободился изъ рукъ моей похитительницы..."

   - Но такъ же вы освободилось отъ нея?

   "Въ одно время возвратившись съ Мариною отъ того помѣщика, о которомъ я говорилъ вамъ, я подслушалъ разговоръ ея съ разбойниками, которые совѣтовались съ нею; когда и какъ лучше ограбить этого добраго старика. У меня закипѣло сердце, потому-что (припишите это Провидѣн³ю, или чему хотите), не смотря на окружавш³е меня порочные примѣры, я сохранилъ непорочность сердца, и чувствовалъ величайшее отвращен³е и отъ Марины и отъ ея злыхъ сообщниковъ. Такимъ образомъ я рѣшился, во что бы-то ни стало, увѣдомить помѣщика о злодѣйскомъ умыслѣ противъ него. И, улучивъ случай, исполнилъ мое намѣрен³е. Разбойники были переловлены; съ ними попала въ часть и Марина. Я пересказалъ помѣщику мои подозрѣн³я, что я не сынъ Марины, и онъ старался узнать отъ нея о моихъ родителяхъ; но, признавшись въ моемъ похищен³и, она, по какой-то непонятной ненависти къ нимъ, не хотѣла сказать объ нихъ ни слова, не смотря ни на убѣжден³я, ни на угрозы. Тайна эта погибла вмѣстѣ съ нею."

   - Ахъ, Боже мой! какъ это ужасно! - воскликнула Мар³я.

   "По крайней мѣрѣ - продолжалъ ея собесѣдникъ - это признан³е хотя не удовлетворло вполнѣ нашимъ желан³ямъ, но послужило къ подтвержден³ю моихъ словъ, и помѣщикъ съ тѣхъ поръ еще болѣе началъ заботиться обо мнѣ и, наконецъ, даже усыновилъ меня. И не только по назван³ю, но и по удивительной, самой родительской нѣжной любви ко мнѣ, онъ дѣйствительно былъ для меня самый чадолюбивый отецъ. Года проходили. Я вступилъ, по ходатайству его, въ морскую службу и получилъ наконецъ чинъ мичмана. Любимый начальниками и товарищами, я считалъ себя совершенно счастливымъ, и думалъ только о томъ, какъ бы быть вполнѣ достойнымъ попечен³й, оказанныхъ мнѣ моимъ благодѣтелемъ. Но въ с³е время я вдругъ получаю печальную вѣсть, что онъ, проигравъ одну, совершенно правую со стороны его, тяжбу, лишился всего имѣн³я и сдѣлался почти нищимъ. Я не могъ слышать о семъ равнодушно, и въ ту же минуту рѣшился пожертвовать для него всѣмъ тѣмъ, что только было въ моей власти; словомъ, пожертвовать собою. Я оставилъ службу, и нанялся у купеческой компан³и, съ тѣмъ, чтобы большую часть моего жалованья отдавали на содержан³е моего отца. Онъ умолялъ меня со слезами отказаться отъ сего; но дѣло было уже кончено, и намѣрен³е мое твердо. Притомъ надобно сказать, какая-то непреодолимая судьба влекла меня въ эту страну, и можетъ быть (почему знать?), я найду здѣсь то счаст³е, котораго нѣтъ на землѣ ничего выше и которое въ другомъ мѣстѣ я искалъ бы напрасно...."

   При семъ словѣ въ большихъ голубыхъ глазахъ юноши, устремленныхъ на его собесѣдницу, блеснулъ тотъ яркой, пламенный взоръ, которымъ душа, исполненная любов³ю, невольно высказываетъ иногда страстно любимому ея существу всю полноту и силу своихъ чувствован³й.

   "Ахъ! я ужъ просила васъ нѣсколько разъ - говорила дѣвушка съ самымъ непритворнымъ равнодуш³емъ - пожалуйста не смотрите на меня такъ: мнѣ, право, становится какъ будто чего-то стыдно, когда вы такъ пристально посмотрите на меня."

   - О милая! о невинная Мар³я! - думалъ юноша - можно ли видѣть тебя и не смотрѣть на тебя? однакожъ, не смѣя произнести сихъ словъ, онъ помолчалъ нѣсколько времени и продолжалъ разсказъ:

   - Трудно повѣрить - говорилъ онъ - отъ какой маловажной причины погибъ нашъ корабль!

   "Отъ какой же это"?

   - Прикащикъ компан³и пожалѣлъ заплатить печнику, клавшему на гальотѣ печь, одного рубля, и злодѣй, сказавъ: "хорошо! я сдѣлаю вамъ такую печь, которую болѣе разу не истопятъ" - сдержалъ свое слово. Вы уже знаете остальное. Ахъ, Мар³я! вы дважды спасл³и мою жизнь: отъ моря и отъ болѣзни и, вѣрно, не захотите отнять ее у меня сами?...

   "Ахъ! что это говорите вы! Боже! сохрани меня. Какъ это можно?"

   - Есть, Мар³я, разныя средства отнимать жизнь; напримѣръ, если вы скажете: я не люблю тебя....

   "Нѣтъ, я этого не скажу, потому-что я люблю васъ...."

   Пусть тотъ, кто еще помнятъ свой первый разговоръ любви, дополнитъ въ своемъ воображен³и начатый выше и представитъ себѣ то сладостнѣйшее чувство, которымъ исполнилось сердце счастливаго юноши, услышавшаго толь невинное и толь неожиданное признан³е въ любви къ нему. Онъ ничего не видѣлъ и не слышалъ болѣе, и вся вселенная заключилась для него въ сихъ трехъ волшебныхъ словахъ: "я люблю васъ!"

   Между-тѣмъ глаза ревности, отъ которыхъ не утаивается и самое сокровенное чувство любви, смотрѣли на него и на его подругу весьма зорко. Дьячекъ, съ которымъ мы уже познакомились въ предъидущихъ главахъ, не забывъ поцѣловаться нѣсколько разъ съ чаркою купца, хотя и былъ занятъ разговоромъ съ одною старою Камчадалкою, толкуя ей съ величайшимъ жаромъ: что такое называется существомъ абсолютнымъ, однако жъ посматривалъ скоса и на нашихъ любовниковъ, обуреваясь такимъ образомъ двумя равносильными страстями.

   "Вотъ видишь ты - говорилъ онъ - абсолютъ есть.... Экой каторжный! не успѣлъ появиться, а ужъ и умѣлъ подладится.... абсолютъ есть....

   - Понимаю, понимаю, бачка! отвѣчала Камчадалка, перебивъ его рѣчь - обсолить да ѣсть. Вѣстимо что соленое лучше, да только соль-та здѣсь шибко дорога: шестьдесятъ рублей пудъ!

   "Не то ты говоришь, старуха! - возразилъ дьячекъ съ неудовольств³емъ. - Я тебѣ толкую о Богѣ, который у насъ, ученыхъ, называется: абсолютъ."

   - Вишь ты, какое мудреное прозвище дали! А у насъ такъ называютъ Бога просто: Кутха да и полно!

   "Кутха! Это отъ того.... Экой варнакъ! Глазами-то словно съѣсть хочетъ!... Это отъ того, что вы еще не озарены божественнымъ свѣтомъ философ³и, которая уже давно отвергла старинное назван³е: Богъ, и именуетъ начало и причину всѣхъ вещей primus motor, существомъ абсолютнымъ.... Чортъ тебя вытащилъ изъ моря-то! Хоть бы тебя въ омутъ какой-нибудь обрушило!... существомъ абсолютнымъ, тетка! слышишь ты или нѣтъ?"

   Въ это время Камчадалка, не обращая вниман³я на его слова, смотрѣла съ величайшимъ любопытствомъ и удивлен³емъ, какъ одинъ изъ Камчадаловъ выбрасывалъ въ оночь, съ помощ³ю двухъ палокъ, по-камчадальски: андроновъ, потухш³я головни, что у Камчадаловъ вообще почитается необходимымъ искусствомъ для ихъ щеголей и фанфароновъ, какъ у насъ французская кадриль и т. п.

   - Да что ты не слушаешь, тетка? - продолжалъ дьячекъ. - Куда ты глаза-то вытаращила? Вѣдь я тебѣ толкую о важнѣйшей истинѣ, а ты....

   Въ это мгновен³е одна изъ выбрасываемыхъ головней задѣла о крышу, и отскочивъ отъ нея, ударила въ лобъ дьячка съ такою силою, что онъ упалъ съ-размаху навзничь. Пьяные Камчадалы, вмѣсто того, чтобы помогать ему, подняли хохотъ. Одинъ мичманъ бросился-было къ нему, но дьячекъ, опомнившись, оттолкнулъ его отъ себя, вскричавъ съ запальчивост³ю. "Не прикасайся ко мнѣ: я знаю, кто ты таковъ!" Мичманъ съ удивлен³емъ взглянулъ на разсерженнаго дьячка, не понимая причины его гнѣва, и, бывъ совсѣмъ не въ томъ расположен³и, чтобы сердиться на кого бы то ни было, оставилъ его безъ отвѣта.

  

  

   Между-тѣмъ, какъ длился описанный въ предъидущей главѣ разговоръ, плясавш³е Камчадалы, у коихъ искуснѣйшимъ плясуномъ почитается тотъ, кто всѣхъ перепляшетъ, оспоривая другъ у друга пальму первенства, выбились наконецъ совершенно изъ силъ, пр³утихли и, разсѣвшись на нарахъ, начинали дремать. Казалось, тихой, если не ангелъ, по-крайней-мѣрѣ, гамулъ покрылъ ихъ своею куклянкою, и юрта стала отдыхать отъ шума, продолжавшагося нѣсколько часовъ сряду. Но вдругъ эта давно ожиданная тишина была прервала происшеств³емъ, имѣвшимъ комическое начало и самый трагическ³й конецъ.

   Отецъ невѣсты, за неимѣн³емъ водки послѣ купца, еще хвативш³й на-радостяхъ добрую порц³ю мухомора, совсѣмъ обезпамятѣлъ. Онъ лежалъ долгое время въ совершенномъ забытьи посреди юрты, и потомъ, блѣдный какъ смерть, съ мутными, испуганными глазами, вдругъ вскочилъ на ноги, и закричалъ изо всей силы: "Ай! ай! земля проваливается подо мною! пламень пышётъ изъ пропасти! адъ хочетъ меня проглотить живаго!... Куда мнѣ дѣваться? куда бѣжать?... вонъ они! вонъ!... вонъ! Кутха идетъ наравнѣ съ облаками и перешагиваетъ черезъ горы! Вонъ Пилучей несется на червой тучѣ и хочетъ ударить меня громовою стрѣлою! Чу! какъ закрутились подъ нимъ вихри и завыла буря! а вонъ и Митгъ, какъ огромный островъ, несется по морю и грозитъ мнѣ широкою пастью! А вонъ, вонъ и Гаечъ {Богъ ада.} уставилъ на меня изъ пропасти больш³е глаза, какъ огненныя сопки, и протянулъ ко мнѣ двѣ руки, какъ двѣ листвяни! А сколько духовъ закопошилось и въ водѣ, и въ воздухѣ, и въ пламени! Хоть перебери пальцы всѣхъ Камчадаловъ, хоть всѣ волосы выдери у нихъ изъ головъ - всѣ будетъ мало: имъ нѣтъ счету {Камчадалы считаютъ по пальцамъ, и когда переберутъ пальцы на рукахъ и ногахъ, тогда хватаются за волосы, это значить число несмѣтное.}! И всѣ на меня сверкаютъ огненными глазами! и всѣ грозятъ мнѣ окровавленными чекушами {Чекуша - военное оруж³е, состоящее изъ развилины, съ четырьмя рогами, насаженный на длинную палку.}?... О боги и духи! помилуйте меня многогрѣшнаго! (Камчадалъ упалъ на колѣна). Помилуйте и пощадите! Я каюсь въ грѣхахъ моихъ: пилъ я, грѣшный, горяч³я воды, мылся ими и всходилъ на горѣлыя сопки; ссорился съ женой за кислою рыбою; отскабливалъ, окаянный, ножемъ снѣгъ съ канасовъ; точилъ, многогрѣшный, топоры и ножи въ дорогѣ, и даже - какъ осмѣлюсь и сказать это? - обдиралъ собакъ прежде наступлен³я великаго праздника; грѣховъ очищен³я {Праздникъ сей, по-камчадальски; Чужлинвечь, бываетъ въ ноябрѣ; почему мѣсяцъ сей называется тѣмъ же именемъ. Вообще Камчадалы раздѣляютъ годъ на десять мѣсяцевъ, но по измѣнен³ямъ Луны, но по роду своихъ занят³й, соотвѣтствующихъ извѣстному времени года и по другимъ отношен³ямъ. Напримѣръ: декабрь называютъ Кукамлинлиначь, т. е. отъ большихъ морозовъ ломаются топорища.}! Пощадите меня и спасите!"

   Произнося с³е, Камчадалъ упалъ ницъ и, казалось, не смѣлъ поднять головы. Однородцы его, слушая его признан³е, произведенное дѣйств³емъ мухомора, тихомолкомъ надрывались отъ смѣха, какъ бы узнавъ о такихъ поступкахъ, въ которыхъ добровольно не всякой покается. Между-тѣмъ, смотря на нихъ, было еще труднѣе, нежели имъ, удержаться, чтобы не захохотать, и Зуда по характеру своему наклонный къ насмѣшкѣ, не могъ остаться безъ замѣчан³я. "Смотри пожалуй - говорилъ онъ съ улыбкою - какой злодѣй! Шутка ли, сколько проказъ надѣлалъ; чистилъ подошвы, да обдиралъ собакъ! Врядъ-ли, братъ, проститъ тебѣ это твой Кутха, и не отшлёпаетъ порядкомъ лыжами!"

   - Ахъ, Боже мой! - говорилъ протопопъ - эти люди заслуживаютъ болѣе сожалѣн³я, нежели насмѣшки.

   "А мнѣ такъ кажется - возразилъ съ важност³ю дьячекъ