Бласко-Ибаньес Висенте - Винный склад

   - Еще разъ благодарю: я не беру въ ротъ вина.

   Сарандилья взглянулъ на него съ изумлен³емъ. Что за истор³я!... По справедливости счвтаютъ этого дона-Фернандо совсѣмъ особеннымъ человѣкомъ.

   Рафаэль просилъ его съѣсть что-нибудь, и велѣлъ старухѣ приготовить скорѣе яичницу и подать ветчину, которую хозяинъ привѣзъ въ одно изъ своихъ посѣщен³й. Но Салльватьерра рѣшительно отказался. Все это лишнее, у него съ собой весь его ужинъ. И онъ вынулъ изъ кармана мокрую бумагу, въ которой были завернуты кусокъ хлѣба и сыра.

   - Ho, по крайней мѣрѣ, вы не откажетесь покурить, донъ-Фернандо? - спросилъ Рафаэль, предлагая ему сигару.

   - Благодарю васъ, я не курю.

   Старикх Сарандилья не могъ дольше сдерживаться. Даже и не курить?... Теперь понятно удивлен³е нѣкоторыхъ людей. Человѣкъ, у котораго такъ мало потребностей, вызываетъ даже страхъ, словно онъ пришлецъ съ того свѣта.

   И пока Сальватьерра подошелъ въ огню, чтобы погрѣться, смотритель ушелъ и тотчасъ же вернулся. Онъ принесъ съ собой теплый зимн³й плащъ, въ который и завернули Сальвальерра, снявъ съ него мокрую одежду.

   Рафаэль высказалъ свое удивлен³е, что донъ-Фернандо здѣсь, когда крестный нѣсколько дней тому назадъ говорилъ ему, будто онъ въ Кадиксѣ.

   - Да, я былъ тамъ. Я ѣздилъ взглянутъ на могилу моей матери...

   И точно желая скорѣе перешагнуть черезъ это воспоминан³е, онъ сообщилъ, какимъ образомъ попалъ сюда. Сегодня утромъ выѣхалъ онъ изъ Хереса, чтобы повидатъся съ сеньоромъ Антон³о Матакардильосъ, собственникомъ плохонькаго постоялаго двора вблизи фермы Матансуэла. Сеньоръ Антон³о въ молодости уча³ствовалъ вмѣстѣ съ нимъ во всѣхъ революц³онныхъ приключен³яхъ, у него была теперь болѣзнь сердца; ноги его распухли отъ водянки и донъ-Фернандо пр³ѣхалъ повидаться съ нимъ, обѣщавъ ему посѣтить его еще разъ вмѣстѣ съ Маноло, котораго онъ тамъ встрѣтилъ. Донъ-Фернандо возвращался съ Маноло въ Хересъ, когда ихъ застигла буря и принудила искать убѣжища въ какой-нибудь мызѣ.

   Рафаэль заговорилъ съ дономъ-Ферн³ндо о его странныхъ обычаяхъ, о которыхъ много разъ ему разсказывалъ его крестный: о томъ, какъ онъ купался въ морѣ въ Кадиксѣ среди зимы, какъ онъ отдалъ свой плащъ первому встрѣчному "товарищу", нуждающемуся въ немъ, о его режимѣ питан³я, на которое онъ тратилъ не болѣе тридцати сантимовъ въ день.

   Сальватьерра оставался все время невозмутимымъ, точно рѣчь шла не о немъ, a o комъ-нибудь другомъ, и только когда Рафаэль удивлялся скудости его питан³я, онъ отвѣтилъ:

   - Я не имѣю права на большее. Быть можетъ, эти бѣдняки, которые сидятъ въ повалку тамъ въ людской, ѣдятъ лучше меня?

   Когда Сальватьерра увидѣлъ, что его платье почти высохло, онъ одѣлся въ него и направился въ дверямъ. Несмотря на то, что дождикъ все еще шелъ, онъ рѣшилъ отравиться въ людскую, къ своему товарищу. Рафаэль настаивалъ, чтобы онъ остался у него, гдѣ постелъ ему уже была приготовлена.

   - Я не могъ бы заснуть въ твоей постели, Рафаэль, - сказалъ Сальватьерра, - я не имѣю права отдыхать на пуховикахъ въ то время, какъ друг³е, подъ тѣмъ же кровомъ, спятъ на цыновкахъ изъ ковыля.

   Рафаэлъ взялся проводить своего гостя. По дорогѣ въ людскую имъ встрѣтился молодой паренъ невысокаго роста. Глаза его сверкали въ темнотѣ, такъ же какъ и его больш³е, бѣлые зубы. На головѣ у него были двѣ разныхъ цвѣтовъ шляпы, надѣтыя одна на другую. Нижняя шляпа, судя по ея полямъ, была новая, свѣтло-сѣраго цвѣта, верхняя же была рыже-чернаго цвѣта, съ разорванныси краями.

   Рафаэль взялъ парня за плечо и представилъ его Сальватьерра съ комической серьезностью:

   - Это А_л_к_а_п_а_р_р_о_н_ъ, о которомъ вы навѣрное слышали, - самый большой плутъ изъ всѣхъ цыганъ въ Хересѣ.

   Алкапарронъ освободился изъ рукъ Рафаэля и воскликнулъ въ негодован³и:

   - У, у, сеньоръ Рафае, какой вы злой человѣкъ... Что это вы говорите...

   Смотритель продолжалъ серьезнымъ тономъ, нахмуривъ брови:

   - Онъ работаетъ у насъ въ Матансуэлѣ со всей своей семьей... Знаете ли вы, почему онъ носитъ на головѣ двѣ шляпы? Чтобы набить ихъ горохомъ или фасолью, какъ только я не досмотрю: но онъ не подозрѣваетъ, что въ одинъ прекрасный день я его подстрѣлю.

   - ²исусе Христе! Сеньоръ Рафаэ! Что вы говорите?

   И онъ, въ отчаян³и сложивъ руки, взглянулъ на Сальватьерра и сказалъ ему съ дѣтской пылкостью:

   - He вѣрьте ему, сеньоръ; онъ очень злой, и говоритъ такъ, чтобы мучить меня. Клянусь спасеньемъ матери моей, все сказанное имъ ложь...

   И онъ объяснилъ тайну двухъ шляпъ, нахлобученныхъ имъ чуть ли не до самыхъ глазъ. Нижняя шляпа - новая, которую онъ надѣваетъ лишь въ праздники и когда онъ отравляется въ городъ. Въ рабоч³е же дни онъ не отваживается оставлять ее дома, опасаясь своихъ товарищей, которые позволяютъ себѣ всякаго рода шутки съ нимъ, потому что онъ "бѣдненьк³й цыганъ". Поэтому онъ и надѣваетъ новую шляпу, покрывая ее старой, чтобы она не утратила своего сѣраго цвѣта и той шелковистости, которой онъ такъ гордится.

   Смотритель продолжалъ дразнить цыгана, говоря:

   - Слушай, Алкапарронъ, знаешь ли ты, кто этотъ сеньоръ?... Это донъ-Фернандо Сальватьерра. Слышалъ ли ты о немъ?

   Цыганъ сдѣлалъ жестъ изумлен³я и широко раскрылъ глаза:

   - И очень даже слышалъ... Въ людской битыхъ два часа идетъ разговоръ о немъ. Мног³я вамъ лѣта, сеньоръ. Я очень радъ познакомиться съ такимъ важнымъ и знатымъ господиномъ. Сейчасъ видно, что такое ваша милость: наружностъ у васъ совсѣмъ губернаторская.

   Сальватьерра улыбался, слушая эту лесть, расточаемую ему цыганомъ.

   Рафаэль заговорилъ о сестрахъ А_л_к_а_п_а_р_р_о_н_а_с_ъ, цыганкахъ-танцовщицахъ, подвизавшихся въ Парижѣ, гдѣ онѣ имѣли громадный успѣхъ, а также и въ разныхъ городахъ Росс³и, имена которыхъ управитель не могъ вспомнить. Портреты этихъ танцовщицъ виднѣлись всюду, даже на коробкахъ спичекъ, о нихъ говорили въ газетахъ, имъ подносили массу брилл³антовъ и онѣ танцовали въ театрахъ и дворцахъ.

   - И подумайте, донъ-Фернандо, онѣ так³я же уродливыя, какъ и вотъ этотъ ихъ двоюродный братъ. Я видѣлъ ихъ дѣвчонками, бѣгающими здѣсь въ фермѣ и таскающихъ горохъ. Были онѣ очень бойк³я и ловк³я, но не было въ нихъ ничего такого плѣнительнаго, развѣ лишь какая-то цыганская удаль, а также и безстыдство, отъ котораго даже и мужчинъ можетъ броситъ въ краску. И это-то и нравится разнымъ знатнымъ господамъ?... Правда, даже смѣшно!

   Но Алкапарронъ сталъ говорить съ нѣвоторой гордостью о своихѣ двоюродныхъ сестрахъ, хотя и сѣтовалъ о столь великой разницѣ ихъ судьбы и судьбы его семьи. Онѣ чуть ли не королевы, а онъ съ бѣдной своей матерью, съ маленькими братиками - отецъ ихъ давно умеръ - и съ Мари-Крусъ, вѣчно больной кузиной его, зарабатываютъ на фермѣ поденно всего лишь два реала. Еще счастъе, что ихъ берутъ здѣсь ежегодно на работу, зная, что они хорош³е люди!... Его двоюродныя сестры существа бездушныя, потому онѣ и не пишутъ писемъ семьѣ и не посылаютъ никому ни полгрошика.

   Простившись съ Рафаэлемъ, Сальватьерра пошелъ по тропинкѣ вдоль забора съ старымъ Сарандилья, и скоро добрался до навѣса, служившаго входомъ въ людскую. Подъ навѣсомъ стоялъ на открытомъ воздухѣ рядъ кувшиновъ съ запасомъ воды для поденщиковъ. Кто чувствовадъ жажду, переходилъ изъ удушливой жары людской въ эту ночную стужу и пилъ ледяную воду, въ то время какъ вѣтеръ обдувалъ ему потное тѣло.

   Когда Сальватьерра вошелъ въ людскую, на него пахнулъ оттуда воздухъ, пропитанный запахомъ сырой шерсти, тухлаго деревяннаго масла и грязи.

   Комната была большая и казалась еще больше отъ густой атмосферы и скудости освѣщен³я. Въ ея глубинѣ виднѣлся очагъ, въ которомъ горѣлъ коров³й навозъ, распространяя отвратательный запахъ. Въ этомъ носившемся кругомъ туманѣ выдѣлялось красноватое пламя свѣчи. Въ остальной же части комнаты, совершенно темной, чувствовалосъ присутств³е многихъ людей. Дойдя до средины комнаты, Сальватьерра могъ здѣсь все лучше разглядѣть. На очагѣ кипятилось нѣсколько котелковъ, за которыми присматривали женщины, стоявш³я съ этой цѣлью на колѣняхъ. Стульевъ не было нигдѣ, въ комнатѣ всѣ бывш³е въ ней сидѣли на полу.

   Тутъ же находился и Маноло, а кругомъ него собралась кучка его друзей, и всѣ они черпали ложками изъ котелка съ горячей хлѣбной похлебкой. Въ разныхъ углахъ виднѣлись группы мужчинъ и женщинъ, сидѣвшихъ на полу или на цыновкахъ изъ ковыля. Всѣ ѣли горячую похлебку, разговаривая и смѣясь.

   Видъ этого помѣщен³я съ этимъ накоплен³емъ людей вызвалъ въ памяти Сальватьерра мысль о тюрьмѣ. И тутъ тѣ же штукатуренныя стѣны, но только болѣе закоптѣвш³я, чѣмъ въ тюрьмѣ, тѣ же желѣзные крючки, вбитые въ стѣны, а на нихъ висѣли сумки, плащи, мѣшки, разноцвѣтныя рубахи, грязныя шляпы, тяжелые башмаки съ безчисленными заплатами и острыми гвоздями.

   Сальватьерра взглянулъ на лица этихъ людей, смотрѣвшихъ на него съ любопытствомъ, прерывая на мгновен³е свою ѣду, держа руки неподвижно съ поднятой вверхъ ложкой. У молодыхъ парней лица были еще свѣж³я, и они часто смѣялись, отражая въ глазахъ своихъ жизнерадостностъ. Но мужчины зрѣлаго возраста выказывали уже признаки преждевременной старости; тѣло ихъ было какое-то высохшее, кожа морщинистая. Женщины являли собой еще болѣе печальное зрѣлище. Нѣкоторыя изъ нихъ были цыганки, старыя и уродливыя. Молодыя же казались малокровными, худосочными. Сальватьерра подошелъ къ очагу, и тутъ онъ увидѣлъ Алкапаррона, который сказалъ ему:

   - Взгляните, милость ваша, вотъ это моя мама.

   И онъ указалъ ему на старую цыганку, только что снявшую съ огня похлебку изъ гороха, на которую жадно глядѣли трое ребятъ, братьевъ Алкапаррона, и худенькая, блѣдная дѣвушка, съ громадными черными глазами, его двоюродная сестра, Мари-Крусъ.

   - Такъ что вы-то и есть знаменитый донъ-Фернандо? - спросила старуха. - Пустъ же Господь Богъ пошлетъ вамъ всякое благополуч³е и долгую жизнь за то, что вы отецъ бѣдныхъ и беззащитныхъ...

   И поставивъ на полъ котелокъ, она усѣлась кругомъ него со всей своей семьей. Этоть ужинъ ихъ былъ выходящ³й изъ ряду. Запахъ гороховой похлебки вызывалъ во многихъ присутствовавшихъ волнен³е, заставляя ихъ обращать свои взоры съ завистью на группу цыганъ. Сарандилья заговорилъ со старухой, насмѣхаясь и спрашивая, какой такой попался ей необычайный заработокъ? Вѣрно, наканунѣ, идя въ Хересъ, она получила нѣсколько песетъ за гадан³е или же за порошокъ, данный ею дѣвушкамъ, съ тѣмъ, чтобы приворожить къ нимъ бросившихъ ихъ возлюбленныхъ. Ахъ, старая колдунья! Казалось невозможнымъ, чтобы ей на долю выпала такая удача съ такимъ уродливымъ лицомъ.

   Цыганка слушала, все время улыбаясь, не переставая жадно глотать гороховую похлебку, но когда Сарандилья уломянулъ объ ея уродливомъ лицѣ, она бросила ѣстъ.

   - Молчи, ты слѣпой, не человѣкъ, а только тѣнь! Дай Богъ, чтобы я всю мою жизнь могла бы видѣть тебя подъ землей, какъ твоихъ братьевъ-кротовъ... Если я теперь некрасива, то было время, когда маркизы цѣловали мнѣ башмаки. Ты это хорошо знаешь, безстыж³й!

   И она съ грустью добавила:

   - Не была бы я здѣсь, еслибъ былъ живъ маркизъ Санъ-Д³онис³о, этоть славный сеньоръ, крестный отецъ моего бѣдняги Хосе-Мар³я.

   И она указала на Алкапаррона, бросившаго ложку, которую онъ подносилъ ко рту, чтобы выпрямиться съ нѣкоторою гордостью, услыхавъ имя своего крестнаго отца, который, какъ утверждалъ Сарандилья, былъ для него нѣчто большее, чѣмъ крестный отецъ.

   Сальватьерра взглянулъ съ удивлен³емъ на морщинистую и отталкивающую наружность старой цыганки. Она въ сущности была не такъ стара, какъ казалось, но бысгро зачахла и отъ переутомлен³я работой, а также и отъ того ранняго разрушен³я восточныхъ расъ при переходѣ отъ молодости къ старости, подобно тому, какъ великолѣпные дни тропика сразу перескакиваютъ отъ свѣта къ тьмѣ, безъ промежуточнаго пер³ода сумерковъ.

   Цыгане продолжали жадно глотать свою похлебку, a Сальватьерра вынулъ изъ кармана скудный свой ужинъ, съ улыбкой отказываясь отъ предложен³й, которыя ему дѣлали со всѣхъ сторонъ. Въ то время какъ онъ ѣлъ кусокъ хлѣба съ сыромъ, глаза Сальватьерра упали на человѣка, который изъ всѣхъ остальныхъ, бывшихъ въ комнатѣ, одинъ не заботился о своемъ ужинѣ.

   Это былъ худощавый юноша; его шея была обвязана краснымъ платкомъ, на немъ была надѣта одна лишь рубаха. Товарищи давно уже звали его ужинать, объявляя ему, что скоро ничего не останется отъ похлебки, но онъ продолжалъ сидѣть на обломкѣ пня, весь согнувшись надъ маленькимъ столомъ, на которомъ горѣла свѣчка. Онъ писалъ медленно, съ усил³емъ и съ упорствомъ крестьянина. Передъ нимъ лежалъ обрывокъ газеты, и, онъ списывалъ оттуда строки водянистыми чернилами и плохимъ перомъ.

   Сарандилья, сидѣвш³й рядомъ съ Сальватьерра, сказалъ:

   - Это "Маэстрико!"

   Такъ прозвали его изъ-за его любви къ книгамъ и бумагамъ. Не успѣетъ онъ придти съ работы, какъ уже беретъ перо въ руки и начинаетъ выводить буквы.

   Сальватьерра подошелъ къ Маэстрико, а тоть повернулъ голову, чтобм взглянуть на него, и прервалъ на время свою работу. Съ нѣкоторой горечью сталъ онъ объяснять Сальватьерра страстное свое желан³е учиться, при чемъ онъ лишалъ себя часовъ сна и отдыха. Воспитали его, какъ животное; семи лѣть онъ былъ уже подпаскомъ на фермахъ и затѣмъ пастухомъ въ горахъ, и зналъ лишь голодъ, удары, утомлен³е.

   - А я хочу обладатъ знан³емъ, донъ-Фернандо. Все, чему подвергаемся мы, бѣдные люди, происходитъ оттого, что у насъ нѣть знан³я.

   Онъ смотрѣлъ съ горечью на своихъ товарищей-поденщиковъ, довольныхъ своимъ невѣжествомъ и которые въ насмѣшку прозвали его Maestrico, и даже считаютъ его сумасшедшимъ за то, что, возвращаясь съ работы, онъ садится читать по складамъ газетные обрывки, или же принимается медленно выводить буквы въ своей тетради при свѣтѣ зажженнаго огарка свѣчи. Онъ самоучка, и никогда не имѣлъ учителя. Его мучитъ мысль, что другимъ съ чужой помощью легко удается побѣдить тѣ затруднен³я, которыя ему кажутся непреодолимыми. Но его вдохновляетъ вѣра и онъ идетъ впередъ, убѣжденный въ томъ, что если бы всѣ слѣдовали его примѣру, судьба всего существующаго на землѣ измѣнилась бы кореннымъ образомъ.

   - М³ръ принадлеждтъ тому, кто больше другихъ знаетъ, не правда ли, донъ-Фернандо? Есди богатые сильны и топчутъ насъ ногами и дѣлаютъ то, что хотятъ, то происходитъ это не потому, что деньги въ ихъ рукахъ, а потому, что они имѣютъ больше знан³й, чѣмъ мы... Эти несчастные смѣются надо мной, когда я имъ совѣтую учиться, и говорять, что здѣсь въ Хересѣ богачи еще больш³е невѣжды, чѣмъ поденщики. Но это не въ счетъ... Эти богачи, которые живуть тутъ у насъ - болваны. А надь ними громоздятся друг³е, настоящ³е богачи, тѣ, которые обладаютъ знан³емъ, которые устанавливають законы на весь м³ръ и поддерживають все это теперешнее неустройство общества, благодаря чему немног³е владѣють всѣмъ, а значительное большинство людей не имѣетъ ничего. Еслибъ рабоч³й зналъ все то, что они знадютъ, онъ бы не давалъ себя имъ въ обманъ, онъ ежечасно боролся бы съ ними и по меньшей мѣрѣ заставилъ бы ихъ раздѣлить власть съ нимъ.

   Сальватьерра изумлялся горячей вѣрѣ этого юноши, считавшаго себя обладателемъ цѣлебнаго лѣкарства для уничтожен³я всѣхъ золъ, претерпѣваемыхъ безконечной ордой нуждающихся. Учиться, обладать знан³емъ!... Эксплуататоры насчитываются тысячами, а эксплуатируемые тысячами милл³оновъ... Еслибъ люди не жили бы въ слѣпотѣ и невѣжествѣ, какъ могъ бы существовать подобный абсурдъ...

   Maestrico продолжалъ излагать свои убѣжден³я съ страстной вѣрой, свѣтившейся въ его искреннихъ глазахъ.

   - Ахъ, если бы бѣдные знали то, что знаютъ богатые!... Эти богатые такъ сильны и всѣмъ управляютъ, потому что знан³е къ ихъ услугамъ. Всѣ открыт³я и изобрѣтен³я науки попадають въ руки къ нимъ, принадлежатъ имъ, а бѣднякамъ внизу едва достаются как³е-нибудь подонки. Если же кто-нибудь, выйдя изъ массы нуждающихся, поднимается надъ ней, благодаря уму и способностямъ, - вмѣсто того, чтобы хранить вѣрность своимъ по происхожден³ю, служитъ опорой братъямъ, онъ переходить въ станъ къ врагамъ, поворачивается спиной къ ста поколѣн³ямъ своихъ предковъ, угнетенныхъ несправедливостью, и продаетъ себя и свои дарован³я палачамъ, лишь вымаливая себѣ мѣстечко среди нихъ. Невѣжество - самое худшее рабство, самое страшное мучен³е бѣдныхъ! Но просвѣщен³е индивидуальное, обучен³е отдѣльныхъ лицъ совершенно безполезно: оно служитъ только для того, чтобы создать роты дезертировъ, перебѣжчиковъ, которые спѣшать стать въ ряды непр³ятеля! Необходимо, чтобы всѣ обучались, чтобы вся большая масса поняла бы наконецъ свое могущество.

   - Всѣ, всѣ, понимаете вы меня, донъ-Фернандо? Всѣ сразу, съ возгласомъ: "Мы не желаемъ больше обмана, мы не хотимъ больше служить вамъ, чтобы теперешнее неустройство продолжалось еще долго".

   Донъ-Фернандо высказывалъ свое одобрен³е утвердительными кивками головы, ему нравилась эта мечта невинности. Измѣнить весь строй м³ра безъ кровопролит³я, съ помощью волшебнаго жезла учен³я и знан³я, безъ всѣхъ этихъ насил³й, внушавшихъ отвращен³е нѣжной его душѣ, и которыя всегда кончаются лишь поражен³емъ несчастныхъ и жестокимъ возмезд³емъ власть имущихъ; что за прекрасная мечта!... Но кто же окажется въ силахъ разбудитъ всю массу бѣдняковъ, внушитъ имъ одновременно страстную вѣру этого бѣднаго юноши, идущаго ощупью, съ глазами, устремленными на свѣтлую звѣзду, которую одинъ онъ видить!...

   Нѣсколько идейныхъ рабочихъ, и въ числѣ ихъ нѣкоторые старые товаршци Сальватьерра, подошли къ нему. Одиннъ изъ нихъ, Хуанонъ, сказалъ:

   - Многое измѣнилось, Фернандо. Мы отступили назадъ, и богатые стали сильнѣе прежняго!

   И онъ началъ разсказывать о режимѣ террора, принуждающаго къ молчан³ю все крестьянство. При малѣйшей жалобѣ батраковъ сейчасъ же начинаются крики, что воскресаетъ ч_е_р_н_а_я р_у_к_а.

   - Что это за "черная рука!" - гнѣвно воскликнулъ Хуанонъ. - Онъ претерпѣлъ гонен³е и судъ, потому что его обвинили въ томъ, что онъ членъ этого общества, а онъ не имѣетъ ни малѣйшаго понят³я о немъ. Цѣлые мѣсяцы провелъ онъ въ тюрьмѣ съ другими несчастными. Ночью его выводили изъ тюрьмы для допроса, сопровождаемаго истязан³ями въ темномъ одиночествѣ полей. Еще теперь у него на тѣлѣ немало рубцовъ отъ тогдашнихъ ударовъ и тогдашняго жестокаго изб³ен³я. Но хотя бы его убили, онъ не былъ бы въ состоян³и отвѣтить по желан³ю своихъ палачей. Онъ зналъ объ обществахъ и союзахъ для самозащиты поденщиковъ и для сопротивлен³я угнетен³ю господъ; онъ состоялъ ихъ членомъ; но о ч_е_р_н_о_й р_у_к_ѣ, о террористическомъ обществѣ съ кинжалами и дикой местью, онъ не слышалъ ни одного слова. А въ доказательство существован³я такого обшества могло быть приведено только одно единственное уб³йство. И вотъ изъ-за него казнили нѣсколькихъ рабочихъ и сотни изъ нихъ гноили, какъ и его, по тюрьмамъ, заставляя ихъ переноситъ мучен³я, вслѣдств³е которыхъ нѣкоторые лишились даже жизни.

   Хуанонъ замолкъ, и всѣ кругомъ него погрузились въ невеселое раздумье. Въ глубинѣ комнаты женщины, сидя на полу, съ юбками округленными, какъ шапки большихъ грибовъ, разсказывали сказки или же передавали другъ другу о разныхъ чудесныхъ исцѣлен³яхъ, благодаря чудотворнымъ иконамъ.

   Надъ смутнымъ гуломъ разговоровъ поднималось тихое пѣн³е. Это пѣли цыгане, продолжавш³е наслаждаться необычайнымъ своимъ ужиномъ. Тетка Алкапаррона достала изъ-подъ большого своего платка бутылку вина, чтобы отпраздновать свою удачу въ городѣ. Дѣтямъ досталась небольшая доля его, но веселье овладѣло ими... Устремивъ глаза на мать, которою онъ сильно восхищался, Алкапарронъ пѣлъ подъ аккомпаниментъ тихаго хлопанья въ ладоши всей его семьи. Онъ ррервалъ свое пѣн³е, чтобы высказать матери то, что ему только что пришло на умъ:

   - Мама, какъ несчастны мы, цыгане! Они, испанцы, изображаютъ собою все; и королей, и губернаторовъ, и судей, и генераловъ; а мы, цыгане, мы - ничто.

   - Молчи, сынокъ, зато никто изъ насъ, цыганъ, не былъ ни тюремщикомъ, ни палачомъ!... Продолжай пѣсни, спой еще что-нибудь.

   И пѣн³е, и хлопанье въ ладоши началось вновь. Одинъ поденщикъ предложилъ стаканъ водки Хуанону, но онъ отказался.

   - Это-то и губитъ насъ, - сказалъ онъ поучительнымъ тономъ. - Проклятое питье!

   И Хуанонъ сталъ предаватъ анаѳемѣ пьянство. Эта несчастные люди забываютъ обо всемъ, лишь только они напьются. Если они когда-нибудь возстанутъ, то, чтобы ихъ побѣдить, богачамъ придется лишь открыть для нихъ безплатно свои винныя лавки.

   Мног³е изъ присутствовавщихъ протестовали противъ словъ Хуанона. Что же дѣлатъ бѣдняку, какъ не пить, чтобы забыть свою нужду и горе? И прервавъ молчан³е, мног³е заговорили сразу, высказывая свой гнѣвъ и недовольство. Кормятъ ихъ съ каждымъ днемъ все хуже: богатые злоупотребляютъ своей силой и тѣмъ страхомъ, который они сумѣли внушитъ бѣднякамъ и укрѣпить въ нихъ.

   Только въ пер³одъ молотьбы имъ даютъ гороховую похлебку, во все же остальное время рода они получаютъ хлѣбъ, одинъ лишь хлѣбъ, и тотъ во многихъ мѣстахъ въ обрѣзъ.

   Старикъ Сарандилья вмѣшался въ разговоръ. По его мнѣн³ю хозяева могли бы все устроить къ лучшему, еслибъ они хотъ нѣсколько сочувствовали, бѣднымъ и выказали бы милосерд³е, побольше милосерд³я.

   Сальватьерра, безстрастно слушавш³й рѣчи поденщиковъ, теперь взволновался и прервалъ свое молчан³е, услыхавъ слова старика, Милосерд³я! Для чего? Чтобы удержать бѣдняковъ въ ихъ рабствѣ, въ надеждѣ на тѣ крохи, которыя имъ бросаютъ и которыя на нѣсколько мгновен³й утоляютъ ихъ голодъ и способствуютъ продлен³ю ихъ порабощен³я. Милосерд³е нимало не способствуетъ тому, чтобы сдѣлать человѣка болѣе достойнымъ. Оно царитъ уже девятнадцать вѣковъ; поэты воспѣваютъ его, считая его божественнымъ дыхан³емъ, счастливые провозглашаютъ его одной изъ величайшихъ человѣческихъ добродѣтелей, а м³ръ остается все тѣмъ же м³ромъ неравенства и несправедливости. Нѣтъ, эта добродѣтель одна изъ самыхъ ничтожныхъ и безсильныхъ. Она обращала къ рабамъ слова, исполненныя любви, но не ломала ихъ цѣпи; предлагала кусокъ хлѣба современному невольнику, но не позволяла себѣ бросить ни малѣйшаго упрека противъ того общественнаго строя, который присуждалъ этого невольника къ голодан³ю на весь остатокъ его жизни. Милосерд³е, поддерживающее нуждающагося лишь одно мгновен³е, чтобы онъ нѣсколько окрѣпъ, является столь же добродѣтельнымъ, какъ и та крестьянка, которая кормитъ куръ на своемъ птячьемъ дворѣ и заботится о нихъ до той минуты, когда она ихъ завклетъ, чтобы съѣсть.

   Эта тусклая добродѣтель ничего не сдѣлала, чтобы завоевать людямъ свободу. Только протестъ разорвалъ цѣпи древняго раба, и онъ же сломитъ оковы современнаго пролетар³я. Одна лишь соц³альная справедливость можеть спастаи людей.

   - Все это прекрасно, донъ-Фернандо, - сказалъ старикъ Сарандилья. - Но бѣдные нуждаются въ одномъ, въ надѣлѣ землей, чтобы жить, а земля - собственностъ хозяевъ.

   Сальватьерра вспыльчиво отвѣтилъ, что земля ничья соботвенностъ, она принадлежитъ тѣмъ, кто ее воздѣлываетъ.

   - Земля ваша, она принадлежитъ всѣмъ крестьянамъ. Человѣкъ рождается съ правомъ на воздухъ, которымъ онъ дышить, на солнце, которое его грѣетъ, и долженъ требовать, чтобы ему дана была земля, которая даетъ ему питан³е. He надо намъ милосерд³я, дайте намъ справедливость, одну лишь справедливость, дайте каждому то, что ему принадлежитъ!

  

  

   Двѣ больш³я дворняжки, которыя сторожили ночью окружности башни въ Марчамало, и лежали свернувшись въ клубокъ, опирая на хвостъ свирѣпыя морды, подъ аркадами дома, гдѣ были виноградныя давильни, перестали дремать.

   Обѣ онѣ одновременно поднялись. Обнюхивая воздухъ, и покачиваясь съ нѣкоторой неувѣренностью, собаки зарычали, а затѣмъ, кинулись внизъ, по винограднику, съ такой стремительностью, что подъ ихъ лапами вырывалась земля.

   Это были почти дик³я животныя, съ глазами, искрящимися огнемъ, и челюстями, унизанными зубами, отъ которыхъ холодъ пробѣгалъ по тѣлу. Обѣ собаки бросились на человѣка, который шелъ нагяувшясь между виноградными лозами, а не по прямому спуску, ведущему оть большой дороги къ башнѣ.

   Столкновен³е было ужасное, - человѣкъ пошатнулся, вырывал плащъ, въ который вцѣпилась одна изъ собакть. Но вдругъ животныя перестали рычатъ и бросаяъся кругомъ него, отыскивая мѣсто, гдѣ имъ можно было бы вонзить зубы, а побѣжали рядомъ съ пѣшеходомъ, подпрыгивая, и съ радостнымъ храпѣн³емъ стали лизать ему руки.

   - Эхъ вы, варвары, - обратился къ нимъ тихимъ голосомъ Рафаэль, не переставая ихъ ласкать. - Этак³е вы дурни!... Не узнали меня?

   Собаки проводили его до маленькой площадки въ Марчамале и, снова свернувшись въ клубокъ подъ аркадами, вернулись къ своему чуткому сну, который прерывался при малѣйшемъ шорохѣ.

   Рафаэль остановился немного на площадкѣ, чтобы оправиться отъ неожиданной встрѣчи. Онъ плотнѣе закутался въ плащъ и спряталъ большой ножъ, вынутый имъ изъ бокового кармана для защиты отъ недовѣрчивыхъ животныхъ.

   На синѣющемъ отъ звѣзднаго блеска пространствѣ вырисовывались очертан³я новаго Марчамало, построеннаго дономъ-Пабло.

   Въ центрѣ выдѣлялась башня господскаго дома. Ее было видно изъ Хереса, господствующей надъ холмами, покрытыми виноградными лозами, владѣя которыми Дюпоны являлись первыми помѣщиками во всей округѣ. Башня эта была претенц³озной постройкой изъ краснаго кирпича, съ фундаментомъ и углами бѣлаго камня; острые зубцы верхней ея части были соединены желѣзными перилами, превращавшими въ обыкновенную террасу верхъ полуфеодальнаго здан³я. По одну сторону этой башни выдѣлялось то, что считалось лучшимъ въ Марчамало, о чемъ донъ-Пабло заботился больше всего среди новыхъ своихъ построекъ - обширная часовня, украшенная колоннадой и мраморомъ, словно величественный храмъ. Съ другой стороны башни, одно изъ здан³й стараго Марчамало почти неприкосновеннымъ осталось въ прежнемъ своемъ видѣ. Эта постройка, ннзкая, съ аркадами, вмѣщавшая въ себѣ комнату приказчика и обширную ночлежку для виноградарей, съ печкой, отъ дыма которой почернѣли стѣны, была лишь нѣдавно подкрѣплена незначительной поправкой.

   Дюпонъ, который выписалъ артистовъ изъ Севильи для декорирован³я часовни и заказалъ въ Валенс³и образа, сверкавш³е золотомъ и красками, смутился, - видите ли, - передъ древностью здан³я для виноградарей, не дерзнувъ прикоснугься къ нему. Оно отличалось такой стильностью, - попытка обновить этотъ пр³ютъ поденщиковъ равнялась бы преступлен³ю. И приказчикъ продолжалъ жить въ своихъ полуразвалившихся комнатуркахъ, всю неприглядностъ которыхъ Мар³я де-ла-Лусъ старалась скрытъ, тщательно выбѣливая стѣны. А поденщики спали не раздѣваясь на цыновкахъ, которыя великодуш³е дона-Пабло удѣляло имъ, въ то время какъ образа святыхъ утопали въ позолотѣ и мраморѣ, причемъ цѣлыя недѣли никто ихъ не лицезрѣлъ, такъ какъ двери часовни раскрывались только, когда хозяинъ пр³ѣзжалъ въ Марчамало.

   Рафаэль долгое время смотрѣлъ на здан³е, опасаясь, чтобы его темная масса не освѣтилась лучомъ свѣта и не открылось бы окно, въ которое высунулъ бы свою голову приказчикъ, встревоженный стремительной бѣготней и топотомъ собакъ. Прошло нѣсколько мгновен³й, но Марчамало оставалось погруженнымъ въ полнѣйшую тишину. Лишь съ полей окутанныхъ мракомъ поднимался сонливый рокотъ. На зимнемъ небѣ еще сильнѣе мигали звѣзды, словно холодъ обострялъ ихъ блескъ.

   Юноша повернулъ съ площади и обогнувъ уголъ стараго здан³я, пошелъ по дорожкѣ между домомъ и рядомъ густого кустарника. Вскорѣ онъ остановился у рѣшетчатаго окна, а когда онъ слегка ударилъ суставами пальцевъ о дерево переплета, окно открылось и на темномъ фонѣ комнаты выдѣлилась роскошная фигура Мар³и де-ла-Лусъ.

   - Какъ ты поздно, Рафае! - сказала она шепотомъ. - Который часъ?

   Надсмотрщикъ взглянулъ на небо, читая въ звѣздахъ съ опытностью деревенскаго жителя.

   - Должно быть теперь около двухъ съ половиною часовъ пополуночи.

   - А лошадь? Гдѣ ты ее оставилъ?

   Рафаэль объяснилъ ей, кась онъ ѣхалъ. Лошадь оставлена имъ въ маленькомъ постояломъ дворикѣ де-ла-Корнеха, въ двухъ шагахъ отсюда, на краю дороги. Отдыхъ былъ необходимъ для лошади, такъ какъ весь путъ сюда былъ сдѣланъ имъ галопомъ.

   Эта суббота выдалась у него очень трудная. Мног³е изъ поденщиковъ и поденщицъ пожелали провести воскресенье въ своихъ селахъ, въ горахъ, и просили выдать имъ разсчетъ за недѣлю, чтобы передать деньги семьямъ своимъ. Можно было сойти съ ума, сводя счеты съ этими людьми, которые вѣчно считаютъ себя обманутыми. Притомъ ему еще пришлось позаботиться о плохихъ сѣменахъ; перетряхнуть ихъ и принять друг³я мѣры съ помощью Сарандильи. Затѣмъ у него явились подозрѣн³я на счетъ рабочихъ съ пастбищъ, такъ какъ выжигая уголь, они навѣрное обкрадываютъ хозяина. Однимъ словомъ, онъ не присѣлъ ни минуты въ Матансуэлѣ и лишь послѣ двѣнадцати часовъ ночи, когда въ людской потушили огни оставш³еся тамъ поденщики, онъ рѣшился предпринятъ свое путешеств³е. Какъ только разсвѣтетъ, онъ вернется на постоялый дворикъ, сядетъ тамъ верхомъ и сдѣлаетъ видъ, будто сейчасъ пр³ѣхалъ изъ Матансуэла и явится на виноградникъ, чгобы крестный не подозрѣвалъ, какъ онъ провелъ ночь.

   Послѣ этахъ объяснен³й оба хранили молчан³е, держась за рѣшетку окна, но такъ, что руви ихъ не дерзали встрѣтиться. И они пристально смотрѣли другъ на друга, при мерцающемъ свѣтѣ звѣздъ, придававшемъ ихъ глазамъ необычайный блескъ. Рафаэль первый прервалъ молчан³е.

   - Тебѣ нечего сказать мнѣ? Послѣ того, какъ мы цѣлую недѣлю не видѣлись, ты точно дурочка, смотришъ на меня во всѣ глаза, будто я дик³й звѣрь.

   - Что же мнѣ говорить тебѣ, разбойнцвъ?... Сто я тебя люблю, что всѣ эти дни я провела въ тоскѣ, самой глубокой, самой мрачной, думая о моемъ цыганѣ.

   И двое влюбленныхъ, вступивъ на покатый путь страсти, убаюкивали другъ друга музыкой своихъ словъ, съ многорѣчивостью, свойственной южнымъ испанцамъ.

   Рафаэль, ухватавшись за рѣшетку окна, дрожалъ отъ волнен³я, говоря съ Мар³ей де-ла-Лусъ, точно его слова исходили не изъ его устъ, и возбуждали его сладкимъ опьянѣн³емъ. Напѣвы народныхъ романсовъ, гордыя и нѣжныя слова любви, слышанныя имъ подъ аккомпаниментъ гитары, смѣшивались въ томъ любовномъ молебств³и, которое онъ вкрадчивымъ голосомъ шепталъ своей невѣстѣ.

   - Пусть всѣ горести жизни твоей обрушатся на меня, свѣтъ души моей, а ты познай однѣ лишь ея радост³и. Лицо твое - лицо божества, моя хитана {Цыганка.}; и когда ты смотришъ на меня, мнѣ кажется, чго младенецъ Христосъ глядитъ на меня своими дивными глазами... Я желалъ бы быть дономъ Пабло Дюпономъ со всѣми его бодегами, чтобы вино изъ старыхъ бурдюковъ, принадлежавшихъ ему и стоющихъ мног³я тысячи песетасъ пролить у ногъ твоихъ, и ты бы встала своими прелестными ножками въ этотъ потокъ вина, а я сказалъ бы всему Хересу: "Пейте, кабальеросы, вотъ гдѣ рай!" И всѣ бы отвѣтили: "Ты правъ, Рафаэль, сама Пресвятая Дѣва не прекраснѣе ея". Ахъ, дитя! Еслибъ ты не полюбила меня, на твою долю выпала бы горькая судьба. Тебѣ пришлось бы идти въ монахини, потому что никто не дерзнулъ бы ухаживатъ за тобой. Я бы стоялъ у твоихъ дверей, и не пропустилъ бы къ тебѣ и самого Господа Бога.

   Мар³я де-ла-Лусъ была польщена свирѣпымъ выражен³емъ лица ея жениха при одной лишь мысли, что другой мужчина могъ бы ухаживать за ней.

   - Глупый ты! Вѣдь я же люблю одного лишь тебя! Мой мызникъ околдовалъ меня, и я - какъ ждутъ пришеств³я ангеловъ, - жду той минуты, вогда я переберусь въ Матансуэлу, чтобы ухаживать за моимъ умницей надсмотрщикомъ!... Ты вѣдь знаешь, что я могла бы выйти замужъ за любого изъ этихъ сеньоровъ въ конторѣ, друзей моего брата. Наша сеньора часто говоритъ мнѣ это. А въ иной разъ она уговариваетъ меня идти въ монахини, и не изъ числа иростыхъ, а съ большимъ приданымъ, и обѣщаетъ взять на себя всѣ расходы. Но я отказываюсь и говорю: "Нѣтъ, сеньора, я не хочу быть святой; мнѣ очень нравятся мужчины... ²исусе Христе, что за ужасы я говорю! - не всѣ мужчины мнѣ нравятся, нѣтъ; одинъ лишь только мой Рафаэль, который, сидя верхомъ на конѣ. кажется настоящимъ Михаиломъ Архангеломъ. Только не возгордись ты слишкомъ этими похвалами, вѣдь я же шучу!... Вся я горю желан³емъ быть мызницей моего мызника, который бы любилъ меня и говорилъ бы мнѣ сладостныя рѣчи. Съ нимъ кусокъ черстваго хлѣба мнѣ милѣе всѣхъ богатствъ Хереса.

   - Да будутъ благословенны твои уста! Продолжай, дитя; ты возносишь меня на небо, говоря таж³я рѣчи! Ничего ты не потеряешь, отдавъ мнѣ свою любовь. Чтобы тебѣ жилось хорошо, я на все пойду; и хотя крестный и разсердится, лишь только мы поженимся съ тобой я опять займусь контрабандой, чтобы наполнитъ тебѣ передникъ червонцами.

   Мар³я де-ла-Лусъ запротестовала съ жестомъ ужаса. Нѣтъ, этому не быватъ никогда. Еще теперь она волнуется, вспоминая ту ночь, когда онъ пр³ѣхалъ къ нимъ, блѣдный, какъ мертвецъ, и истекающ³й кровью. Они будуть счастливы, живя въ бѣдности, и не искушая Бога новыми приключен³ями, которыя могутъ стоитъ ему жизни. Къ чему имъ деньги?

   - Всего важнѣе, Рафаэль, лишь одно: любить другъ друга, - и ты увидишь, солнце души моей, когда мы съ тобой будемъ жить въ Матансуэлѣ, какую сладкую жизнь я устрою тебѣ.

   Она тоже изъ деревни, какъ и ея отецъ, и желаетъ оставаться въ деревнѣ. Ее не пугаетъ образъ жизни на мызѣ. Сейчасъ видно, что въ Матансуэлѣ нѣть хозяйки, которая бы сумѣла превратитъ квартиру надсмотрщика въ "серебряное блюдо". Привыкш³й къ безпорядочному существован³ю контрабандиста и къ заботамъ о немъ той старой женщины на мызѣ, онъ тогда пойметъ лишь что такое хорошая жизнь. Бѣдняжка! По безпорядку его одежды она видитъ, какъ нужна ему жена. Вставать они будуть съ разсвѣтомъ: онъ, - чтобы присмотрѣть за отправкой въ поле рабочихъ, она - чтобы приготовить завтракъ и держать домъ въ чистотѣ этими вотъ руками, данными ей Богомъ, ни мало не пугаясь работы. Въ деревенскомъ своемъ нарядѣ, который такъ идетъ къ нему, - онъ сядетъ верхомъ на коня, со всѣми пришитыми на мѣсгв путовицами, безъ малѣйшей дырки на штанахъ, въ рубахѣ снѣжной бѣлизны, хорошо проглаженной, какъ у сеньорито изъ Хереса. А возвращаясь съ поля домой, мужъ встрѣтитъ жену у воротъ мызы, одѣтую бѣдно, но чисто, словно струя воды; хорошо причесанную, съ цвѣтами въ волосахъ и въ передникѣ ослѣпительной бѣлизны. О_л_ь_я {Похлебка, варево.} ихъ будетъ уже дымиться на столѣ. А готовитъ она вкусно, очень вкусно! Отецъ ея трубитъ объ этомъ всюду и всѣмъ. Весело пообѣдаютъ они вдвоемъ, съ пр³ятнымъ сознан³емъ, что сами заработали себѣ свое пропитан³е, и онъ снова уѣдетъ въ поле, а она сядетъ за шитье, займется птицами, будетъ мѣсить хлѣбъ. Когда же стемнѣетъ, они, поужинавъ, лягутъ спать, утомленные работой, но довольные проведеннымъ днемъ, и заснутъ спокойно и пр³ятно, какъ люди потрудивш³еся и не чувстующ³е угрызен³й совѣсти, потому что никому не сдѣлали зла.

   - Подойди-ка ближе сюда, - страстно заговорилъ Рафаэль. - Ты еще не все хорошее перечислила. У насъ потомъ явятся дѣти, хорошеньк³я малютки, которыя будутъ бѣгать по двору мызы.

   - Молчи, каторжникъ! - воскликнула Мар³я де-ла-Лусъ. - Не забѣгай такъ далеко впередъ, а то еще грохнешься на землю.

   И оба замолчали, - Рафаэль, - улыбаясь, при видѣ густой краски, залившей лицо его невѣсты, въ то время какъ она одной изъ маленькихъ своихъ ручекъ угрожала ему за его дерзость.

   Но юноша не могъ молчать и съ упорствомъ влюбленнаго заговорилъ снова съ Мар³ей де-ла-Лусъ о своихъ терзан³яхъ, когда онъ только что отдалъ себѣ отчеть въ пылкомъ своемъ чувствѣ къ ней.

   Впервые онъ понялъ, что любитъ ее, въ страстную недѣлю, при выносѣ плащаницы. И Рафаэль смѣялся, такъ какъ ему казалось забавнымъ, что онъ влюбился въ такой обстановкѣ: - во время процесс³и шеств³я монаховъ разныхъ орденовъ, при колыхан³и хоругвей, и звувовъ кларнетовъ и мавританскихъ барабановъ.

   Процесс³я проходила въ поздн³е ночные часы по улицамъ Хереса среди унылаго безмолв³я, точно весь м³ръ долженъ былъ умереть, и онъ держа шапку въ рукахъ, съ сокрушен³емъ сердда смотрѣлъ на процесс³ю, волновавшую ему душу. Вскорѣ, во время одной изъ осталовокъ ея, какой-то голосъ прервалъ молчан³е ночи, голосъ, заставивш³й плакать суроваго контрабандиста.

   - И это была ты, дорогая; это былъ твой золотой голосъ, сводивш³й съ ума людей. - "Она дочъ приказчика изъ Марчамало", - говорили подлѣ меня. "Да будутъ благословенны ея уста - это настоящ³й соловей!" Грусть сжала мнѣ сердце, я самъ не знаю почему, и я увидѣлъ тебя среди твоихъ подругъ, такую прекрасную, словно святую, поющую saeta {Стрѣлу.} со сложенными руками, устремивъ на изображен³е Христа твои больш³е глазища, казавш³еся зеркалами, въ которыхъ отражались всѣ свѣчи процесс³и. И я, игравш³й съ тобой въ дѣтствѣ, подумалъ, что это не ты, а другая, что тебя подмѣнили; и я почувствовалъ боль въ сердцѣ, словно меня рѣзнули ножомъ. Я посмотрѣлъ съ завистью на Христа въ терновомъ вѣнцѣ, потому что ты пѣла для Hero и смотрѣла на Hero во всѣ свои глаза. И чуть было я не сказалъ Ему: "Сеньоръ, окажите милость бѣдняку и уступите на короткое время мнѣ свое мѣсто на крестѣ. Пустъ увидятъ меня на немъ, съ пригвожденными къ кресту руками и ногами, лишь бы только Мар³я де-ла-Лусъ пѣла мнѣ своимъ ангельскимъ голосомъ.

   - Сумасшедш³й! - сказала смѣясь молодая дѣвушка, - Краснобай! Вотъ какъ ты мнѣ туманишь голову съ этой твоей ложью, которую ты придумываешь!

   - Потомъ я опять услышалъ тебя на площади de la Carcel. Бѣдняжки арестанты, сидя за рѣшотками, точно как³е-то хищные звѣри, пѣли Христу очень грустныя saetas, въ которыхъ рѣчъ шла объ ихъ оковахъ и горестяхъ, о плачущихъ матеряхъ, и о дѣтяхъ, которыхъ они не могутъ обнять и поцѣловать. А ты, сердце мое, отвѣчала имъ съ площади другими saetas, столь сладостными, какъ пѣн³е ангеловъ, прося Бога смиловаться надъ несчастными. Тогда я поклялся, что люблю тебя всей душой, что ты должна принадлежать мнѣ, и я испытывалъ желан³е крикнть бѣднягамъ за рѣшотками: "До свидан³я, товарищи; если эта женщина не любитъ меня, я совершу что-либо ужасное: убью кого-нибудь, и въ слѣдудещемъ году и я буду пѣтъ въ тюрьмѣ вмѣств съ вами пѣсню распятому Христу въ терновомъ вѣнцѣ".

   - Рафаэль, не будь извергомъ, - сказала дѣвушка съ нѣкоторымъ страхомъ. - He говори такихъ вещей; это значило бы искушать милосерд³е Бож³е.

   - Вовсе нѣть, глупенькая моя; вѣдь это же только такъ - манера говорить. Къ чему мнѣ стремитъся въ тѣ мѣста печали! Я стремлюсь въ одно лишь мѣсто - въ нашъ рай любви, когда женившись на моей смуглянкѣ-соловушкѣ, я ее возьму въ себѣ въ теплое гнѣздышко въ Матансуэло... Но, о, дитя! Сколько я выстрадалъ съ того самаго дня! Сколько перенесъ я мукъ, раньше чѣмъ сказать: "Я люблю тебя!" Часто пр³ѣзжалъ я въ Марчамало по вечерамъ, съ запасомъ хорошо подготовленныхъ косвенныхъ признан³й, надѣясь, что ты поймешь меня, а ты - ни мало не понимала, и смотрѣла на меня, точно образъ "Dolorosа", сохраняющ³й и въ страстную недѣлю тотъ же видъ, какъ и въ остальное время года.

   - Ахъ, глупеньк³й! Вѣдь я же поняла все съ перваго раза! Я сейчасъ же угадала любовь твою ко мнѣ я была счастлива! Но долгъ требовалъ скрывать это. Дѣвушкѣ не слѣдуетъ смотрѣть на мужчинъ такъ, чтобы вызвать ихъ говорить ей: "Я люблю тебя!" Это неприлично.

   - Молчи, жестокосердая! Мало ты заставила меня страдатъ въ то время! Я пр³ѣзжалъ къ вамъ верхомъ, послѣ того какъ у меня происходили перестрѣлки съ таможенной стражей, и когда я видѣлъ тебя, сердце мое пронизывалосъ страхомъ, словно ножомъ, и меня бросало въ дрожь. "Я скажу ей это, я скажу ей то". Но лишь только я взгляну на тебя, я уже не въ соотоян³и сказать ни слова. Языкъ мой нѣмѣлъ, въ головѣ наступалъ туманъ, какъ въ дни, когда я ходилъ въ школу. Я боялся, что