Волконский Михаил Николаевич - Тайна герцога

или пойдете сейчас к государыне...

   - Я иду! - сказала Ставрошевская.

   Грунька тихо ахнула и всплеснула руками: "Дура петая! Что я наделала!"

  

  

   Когда Соболев, очутившись в тайнике, посмотрел в маленькое отверстие, которое сейчас же нашел по пробивавшемуся из него лучу света, он увидел всю комнату и все, что было в ней.

   Эрминия сидела в кресле посреди комнаты, в спокойной позе, с откинутой на спинку кресла головой; ее лицо было тихое, она приятно улыбалась и ничуть не казалась ни взволнованною, ни вообще чем-нибудь обеспокоенною. Герцог Бирон, положив нога на ногу, сидел поодаль у стола, на котором горела большая масляная лампа. Доктор Роджиери стоял пред Эрминией с протянутыми к ней руками.

   - Хочешь ли ты отвечать,- спросил он по-французски,- и веришь ли в то, что мы не хотим тебе никакого зла?

   - Верю! - ответила Эрминия.- Вы мне зла не хотите; но то, что вы желаете для себя, сделает вам зло.

   "Она - ясновидящая! - сообразил Соболев.- И они пользуются ее просветлением".

   Он вспомнил рассказы о том, что если испугать ясновидящего во время его просветления, то с ним может случиться припадок, грозящий ему сумасшествием, а потому затаил дыхание; он видел, что и доктор Роджиери, и Бирон обращаются с Эрминией очень бережно, и ни один из них лично на нее не посягает.

   Теперь все стало понятно Ивану Ивановичу: он понял, зачем Эрминия нужна была доктору Роджиери, ради чего она была спрятана в заколоченном доме и почему она никогда не видела приезжавшего туда герцога. Бирон желал узнать от доктора Роджиери свою судьбу, а также получить совет относительно того, что ему делать, потому что его положение было очень затруднительно. Роджиери же, очевидно, нашел в Эрминии очень просветленную ясновидящую и пользуется ею для ответов Бирону.

   Положение герцога было затруднительно потому, что здоровье государыни сильно пошатнулось: у нее были подагра и каменная болезнь. Со смертью Анны Иоанновны герцог видел неминуемость своего падения и не знал, как обеспечить себя.

   - В чем же будет заключаться зло для нас? - спросил Роджиери, переглянувшись с Бироном, который кивнул ему головой.

   - В том, что всякое возвышение неминуемо влечет за собой падение во имя закона равновесия.

   - А, значит, возвышение будет?

   - Да! - ответила Эрминия.

   - Герцог возвысится еще более, чем теперь?

   - Он будет почти императором...

   - Это очень неопределенно! Постарайся посмотреть в будущее попристальнее!

   Эрминия молчала.

   - Сделай усилие, если тебе это не трудно! - сказал Роджиери.

   Эрминия опять помолчала и потом проговорила:

   - Он будет регентом.

   - Что нужно сделать для этого?

   - Нужно, чтобы была составлена петиция императрице.

   - А она утвердит ее?

   - О, да!

   - От кого должна быть петиция?

   - Ни от кого особенно; но чем больше подписей, тем лучше.

   - Ты не устала?

   - Нет.

   - Кому поручить это дело?

   - Миниху и Бестужеву.

   "Поразительно! - подумал Соболев.- Она отвечает им по-французски, хотя не умеет говорить на французском языке, и называет Миниха и Бестужева, о которых едва ли имеет понятие".

   - А они возьмутся? - спросил Роджиери.

   - Возьмутся потому, что сами боятся потерять все вместе с герцогом,- ответила ясновидящая.

   - А как скоро предстоит герцогу возвышение?.. Сколько пройдет до этого времени?

   - Двенадцать дней.

   - Через двенадцать дней герцог станет регентом?

   - Да.

   - А императрица?

   - Ее не станет.

   - Разве она так больна?.. Проверь себя! Ты можешь видеть сейчас императрицу?

   - Я вижу ее. Она у себя в спальне, она улыбается. К ней входит...

   - Кто?

   - Сейчас... Ну, конечно, это - пани Мария... Она что-то начинает говорить... Государыне дурно... О-о! С ней делается припадок... Бегите к ней... помогите... это - начало конца!..

   - Вы слышали? - обернулся Роджиери к герцогу Бирону.

   Но тот медлил.

   - Идите же! - снова повторила Эрминия.- Или уже будет поздно и вы упустите время!

   Тогда герцог поспешно вышел из комнаты, а доктор Роджиери провел несколько раз руками над Эрминией, после чего она закрыла глаза и задышала ровно, видимо погрузившись в безмятежный сон.

   Итальянец вышел вслед за Бироном в потайную дверь, и Соболев слышал из тайника их удаляющиеся шаги по большой гостиной.

   Соболев не мог выдержать.

   "Будь что будет!" - решил он, после чего вышел из тайника и наудачу попробовал отворить потайную дверь, также нажав кнопку в мраморном льве с левой стороны, потому что видел, как это сделал Бирон в комнате Эрминии, где был точь-в-точь такой же камин.

   Дверь отворилась. Иван Иванович очутился возле Эрминии и, сам не зная, что делает, опустился пред нею на колени и взял ее за руки.

   В это время все во дворце уже знали, что у государыни смертельный припадок ее болезни, и эта весть быстро понеслась по городу через курьеров, разосланных герцогом к разным лицам, с приглашением немедленно явиться во дворец.

   Ставрошевская, когда при ней начался припадок у Анны Иоанновны, кинулась звать на помощь и, собрав нужных лиц к императрице, сама отправилась в свои комнаты, чтобы предупредить находившегося там герцога и сказать Митьке Жемчугову, что она ничего не могла сделать, потому что императрица умирает.

   Пока она шла к себе в обход по коридорам, Бирон с Роджиери успели выйти из потайной двери и направиться к императрице напрямик через парадные комнаты.

   Ставрошевская подошла к комнате Эрминии и остановилась. Как предупредить герцога, она не знала: постучать, сказать что-нибудь в дверь?

   И вдруг ей пришло в голову проникнуть сначала в тайник и посмотреть, что делается в комнате. Да и любопытно это было!

   Пани Мария мигом очутилась в тайнике и увидела сидящую посреди комнаты Эрминию, а пред нею на коленях Соболева. Он целовал девушке руки, а она радостно говорила ему что-то.

   Сначала Ставрошевская поразилась до испуга; но то, что было пред нею, или, вернее, пред ее глазом, который она приложила к отверстию, она видела так ясно, что в истинности видимого нельзя было сомневаться.

   Тогда она, забыв об императрице, герцоге и обо всем, отправилась к себе за Митькой Жемчуговым, притащила его в тайник и сказала:

   - Смотрите!..

   Митька посмотрел и развел руками, увидев вместо герцога и доктора Роджиери в комнате Эрминии влюбленного в нее Соболева.

  

  

   Когда настал конец тайне герцога, то есть она была узнана Соболевым и раскрыта им ближайшим друзьям, события пошли как бы с усиленною скоростью к развязке и распутались почти сами собой.

   Грунька во всем призналась Жемчугову; да и трудно ей было не сделать этого, так как необходимо было объяснить, почему она привела Соболева в тайник.

   Судьба Соболева и Эрминии определилась, как нечто уже предрешенное, и старик Угембло благословил дочь на брак с Соболевым с той большей охотой, что, как было вычитано им в специальной книге, она с замужеством теряла дар ясновидения, присущий якобы только девственницам, и становилась таким образом вне опасности от доктора Роджиери.

   На радостях Ахметка забыл обет мести, данный им, когда было сделано покушение в Петергофе на жизнь его сестры.

   Князь Шагалов, несмотря на осень, опять дурачился под деревьями на Невском, забирая веревкой прохожих.

   Цапф фон Цапфгаузен был наконец вне подозрений, потому что Ставрошевский сознался во всем. По приказанию Иоганна, его выпустили с тем, чтобы сейчас же поймать вновь; но Ставрошевский, очевидно, предвидел это и скрылся из Петербурга почти в ту же минуту, как его выпустили, скрылся так чисто, словно провалился в землю.

   Да его и не особенно искали. Письмо Брюля было, вероятно, написано на всякий случай, без определенных данных. Повторения он не присылал и не настаивал на розыске Ставрошевского.

   Да, кроме того, в Петербурге было теперь не до Брюля и не до угодливости по отношению к нему.

   Заболев пятого октября, государыня не отпускала от себя герцога Бирона, но вместе с тем и не подписывала своего согласия на петиции, поданной ей за ста сорока восьмью подписями разных сановных лиц, о назначении в случае ее смерти регентом Российской империи герцога Бирона. Петиция лежала на столике у изголовья государыни; она была составлена Бестужевым и привезена Минихом.

   Наконец Анна Иоанновна поставила свою подпись на этой бумаге и таким образом отдала фактическое распоряжение Россией в руки Бирона на все время малолетства племянника своего Иоанна Антоновича, избранного ею наследником престола.

   Анна Иоанновна умерла через двенадцать дней после первого смертельно жестокого припадка, то есть 17 октября 1740 года.

   Попытка искусственно устроить падение Бирона не удалась, несмотря на все умение и хитрость, проявленные в этом деле Митькой Жемчуговым. Напротив, вместо погибели герцог Бирон возвысился еще более.

   Дальше идти ему уже было некуда, и доктор Роджиери мог и без указания ясновидящей, просто по расчету, предвидеть, что если что и ожидает герцога впереди, то это будет изменение его положения к худшему. Дурным же пророком-предсказателем хитрый итальянец быть не хотел и потому, сославшись на то, что боится, как уроженец юга, наступавшей в Петербурге зимы, он уехал искать счастья в иных, более приятных по климату странах.

   Пани Ставрошевская отправилась с ним и была, по-видимому, очень довольна этим своим отъездом.

   Когда венчали Соболева, Грунька тоже присутствовала в церкви; к ней подошел Митька и шепнул, толкнув в бок:

   - Дай срок, Грунька, так вот и нас обведут вокруг аналоя!

   Барон Цапф фон. Цапфгаузен по-прежнему остался в неведении о том, что он - сын картавого немца Иоганна, ставшего теперь, с возвышением герцога, еще более значительным лицом. Однако барон однажды поставил господина Иоганна в тупик, спросив у него, что значит на его пальце железное кольцо, которое он носит постоянно. Иоганн смешался при этом вопросе и после некоторого колебания проговорил:

   - Это, может быть, вы узнаете только после моей смерти.

   Барон принял такой ответ за образное выражение, но на самом деле это был намек на действительность. Темное траурное железное кольцо прислала Иоганну мать барона, после того как он родился, и по сделанной надписи внутри кольца, которого Иоганн никогда не снимал, можно было узнать об истинном происхождении молодого Цапфа фон Цапфгаузена.

   По поводу регентства герцога Бирона Андрей Иванович Ушаков, потягивая носом табак из своей золотой табакерки, сказал однажды Шешковскому, явившемуся к нему с докладом:

   - Я думаю, теперь плод созрел и скоро упадет.

   Шешковский понял без дальнейших объяснений, что генерал считает дни регента Бирона уже сочтенными.

   Так оно и было: герцог Бирон с регентского кресла был отправлен в ссылку, а как это случилось и какое принимали в этом участие лица, действовавшие в настоящем рассказе, об этом любопытные, может быть, узнают когда-нибудь впоследствии.