Уоллес Эдгар - Тайна булавки

  

   Edgar Wallace. "Clue of the New Pin", 1923

   Пер. с англ. - изд-во "Грамату драугс", Рига, 1929

   Издательство СП "Свенас", Киев, 1991

   OCR и редакция Dauphin, май 2004.

  

   Ресторан И Линга был расположен между пустынным кварталом Рид-стрит и ярко освещенным театральным кварталом.

   Пустынный квартал, в котором находились бесчисленные модные мастерские и зубоврачебные кабинеты с именами владельцев у дверей, переходил постепенно в людную Беннет-стрит, на которой было шумно и днем и ночью.

   Днем улица была местом детских игр и оглашалась пронзительными детскими криками. Отцы и матери малышей, сидя у дверей, выражали так же шумно свои одобрения и порицания.

   Сначала ресторан И Линга находился в конце улицы; он славился своими китайскими блюдами.

   Постепенно ресторан продвигался все ближе и ближе к главной улице, так как основатель его приобретал все новые и новые дома.

   Наконец ресторан очутился на главной улице, владелец пригласил повара-француза и целый штат лакеев-итальянцев под начальством важного метрдотеля сеньора Мачидуино.

   Вывеска из золоченых букв гласила: "Золотая крыша". Золоченый лифт поднимал посетителей на первый и второй этажи, где были расположены отдельные залы для обедов и ужинов.

   Один из таких залов никогда не сдавался для частных обедов, как бы важны ни были клиенты. Это был зал No 6, расположенный в самом конце коридора, около двери для слуг. Из него через бесчисленные коридоры можно было попасть в старый дом на Рид-стрит, сохранившийся в его прежнем виде. Сюда приходила публика за китайскими блюдами, которые подавались бесшумно передвигавшимися лакеями-китайцами из Ханькоу - родины И Линга.

   Посетители старого ресторана были искренне огорчены счастьем, улыбнувшимся И Лингу, и с нескрываемыми насмешками относились к его элегантно одетой клиентуре. Эта богатая публика поглощала дорогостоящие блюда и в известные часы танцевала под звуки знаменитого дорогого оркестра, приглашенного И Лингом.

   Сам И Линг посещал новую часть ресторана лишь раз в год, в день китайского Нового года. Он надевал в этот день фрак с белым жилетом и белым галстуком.

   Остальное время он проводил в маленькой гостиной, расположенной на полпути между старым и новым ресторанами, стены которой были увешаны картинками, вырезанными хозяином из иллюстрированных журналов.

   Здесь он просиживал неподвижно целые часы, одетый в просторный шелковый халат, и выкуривал бесчисленное количество трубок.

   Каждый вечер, кроме воскресений, ровно в половине восьмого, он спускался к двери, выходившей на улицу. Это была дверь одного из домов, соединявших оба ресторана. Здесь он некоторое время ждал, положив руку на ручку двери.

   Иногда первым приходил старик, иногда - молодая женщина. Тот, кто приходил первым, молча поднимался в зал No 6.

   После их прихода Линг снова удалялся в свою гостиную и писал бесконечно длинные письма своему сыну в Ханькоу. Сын И Линга был поэтом и ученым и пользовался у себя на родине всеобщим уважением.

   Часто И Линг предавался мечтам о своей новой постройке в Шенфорде.

   Он никогда не присутствовал при отъезде этих двух своих посетителей. Они сами спускались к двери, и вскоре после восьми часов вечера зал бывал пуст.

   К их приходу кушанья уже стояли на маленьком буфете, и никто из лакеев никогда не допускался в этот зал. А так как дверь зала находилась за портьерой, скрывавшей часть коридора, никто, кроме самого И Линга, не знал посетителей.

   В первый понедельник каждого месяца И Линг поднимался в зал No 6 и низко кланялся сидевшему в нем старику. Старик всегда бывал один в эти дни.

   В один из таких понедельников И Линг вошел в комнату. Он держал в руке больших размеров лакированную коробку с деньгами, а подмышкой у него была объемистая счетная книга.

   Он почтительно поклонился старику и остался стоять, ожидая дальнейших приказаний.

   - Садитесь, - сказал ему Джесс Трэнсмир. - Что вы скажете?

   - За эту неделю выручка значительно упала, - ответил И Линг, почтительно присаживаясь на кончик стула и держа руки в широких рукавах своего халата. - Благодаря хорошей погоде многие из клиентов выехали за город.

   Он вынул руки из рукавов халата, открыл крышку лакированной коробки и вытащил из нее четыре пачки кредитных билетов. Разделив их на две части, три пачки положил перед стариком, а одну перед собой.

   Старик взял со стола лежавшие перед ним пачки, засунул их в карман и что-то проворчал про себя.

   - Прошлой ночью к нам нагрянули сыщики, - продолжал И Линг. - Они потребовали, чтобы их проводили в подвалы: полиция всегда убеждена, что в каждом китайском ресторане непременно должна быть курильня опиума...

   - Гм... - проворчал старик. - Вот как...

   Старик спрятал деньги в небольшой чемодан, стоявший на полу у его ног, и спросил китайца:

   - Помните ли вы того человека, который работал для меня в Фичене...

   - Пьяницу? - быстро спросил китаец.

   - Да, именно, - подтвердил старик. - Он приезжает сюда.

   Старику на вид можно было дать более шестидесяти лет. На нем был старый потертый фрак, воротничок его крахмальной рубашки был потерт на сгибах, а старомодный галстук, небрежно завязанный бантом, уже потерял всякую упругость и ослиными ушами свисал книзу.

   Лицо его было изборождено мелкими морщинами, но глаза не утратили былой голубизны и острого, проницательного взгляда.

   - Да, он приезжает сюда, - задумчиво проговорил старик, вынимая из жилетного кармана зубочистку. - Вероятно, он будет здесь уже скоро: Уэллингтон Броун привык путешествовать... И Линг, приезд этого человека тревожит меня... Должен вам сознаться, что я был бы рад, если бы он уже покоился вечным сном...

   И Линг покачал головой.

   - Убить его здесь невозможно, - возразил он. - Ведь ваше превосходительство сами знаете, что руки мои чисты...

   - Не говорите чепухи! - сердито прервал его старик. - Разве я убиваю или велю убивать людей? Даже на Амуре, где жизнь ценится дешево, я не убил, не убил, И Линг, а только предал пытке человека, который украл мое золото, но вы должны знать тайные места...

   - Я знаю сотни и сотни таких мест, - поспешил согласиться И Линг.

   Он проводил своего хозяина до дверей, а затем быстрыми шагами вернулся к себе в гостиную и вызвал слугу-китайца.

   - Пойди сейчас же вслед за этим стариком, - приказал он ему, - и посмотри, чтобы с ним ничего не случилось...

   По несколько тревожному тону, которым были сказаны эти слова, можно было бы заключить, что это приказание было отдано китайцем впервые. Однако оно повторялось в тех же словах уже в течение шести лет.

   Сам И Линг никогда не следовал за стариком: у него были другие обязанности, которые занимали его иногда до раннего утра.

  

   Трэнсмир шел быстрым шагом и старался держаться более людных улиц. Ровно в четверть девятого он завернул на широкую Пик-авеню, на которой был его дом.

   Человек, поджидавший его уже в течение получаса, быстро перешел через улицу и приблизился к нему.

   - Простите меня, господин Трэнсмир, - промолвил он.

   Трэнсмир остановился и с некоторой тревогой посмотрел на человека, прервавшего его размышления.

   Незнакомец был молод, на голову выше Трэнсмира, элегантно одет и добродушен на вид.

   - В чем дело? - промолвил старик.

   - Разве вы не помните меня? - спросил молодой человек. - Меня зовут Холланд... Я журналист. Около года назад я был у вас в связи с недоразумением, возникшим у вас с муниципалитетом...

   Лицо старика тотчас же прояснилось.

   - Как же, отлично помню! - воскликнул он. - После этого интервью в вашей газете появилась статья, приписывавшая мне мысли, которых я и не думал высказывать...

   Молодой человек добродушно улыбнулся.

   - Что же вы хотите? - промолвил он. - Таково ремесло журналиста! Каждая статья должна быть занимательна.

   - А что вам теперь от меня нужно? - несколько нетерпеливым тоном прервал его старик.

   - Наш корреспондент в Пекине прислал нам воззвание главы повстанцев - генерала Уинга Су или Синга Ву... Я вообще плохо запоминаю китайские имена... - ответил молодой человек.

   Он вынул из кармана лист желтоватой бумаги, испещренный странными знаками.

   - Мы не смогли повидать ни одного из обычных наших переводчиков, - пояснил молодой человек. - И, зная, что вы в совершенстве владеете китайским языком, надеемся на вашу любезность...

   Джесс Трэнсмир неохотно взял в руки лист бумаги, протянутый ему молодым человеком, зажал чемодан между коленями и надел очки.

   - Уинг Суши милостью Неба и предков обращается ко всем жителям Центральной империи... - начал он переводить.

   Тэб Холланд взял карандаш и записную книжку и стал поспешно записывать слова.

   - Очень вам благодарен, сэр, - учтиво сказал он, когда перевод был окончен. - Ваше знание китайского языка поистине замечательно!

   - Я родился на берегах Амура, - проговорил старик. - Когда мне было шесть лет, я уже говорил на шести диалектах. Это все, что вам было нужно от меня? - спросил он.

   - Да. Очень вам благодарен, - ответил молодой человек, приподнимая шляпу.

   Глядя вслед удалявшемуся старику, журналист размышлял о том, что таинственный дядя его приятеля Рекса Лендера совсем не был похож на миллионера. И тут же подумал, что вообще богатые люди редко кажутся на вид таковыми.

   Придя в редакцию, он тотчас же переписал перевод воззвания китайского генерала и занялся другими делами.

   К нему подошел ночной редактор.

   - Простите меня, Тэб, - сказал он, - у нас нет никого, кто мог бы поехать сейчас в театр и проинтервьюировать мисс Эрдферн. Не могли бы вы взять эту работу на себя?

   Тэб сердито проворчал про себя какое-то ругательство, но покорно отправился в театр.

   Горничная, прислуживавшая артистке, заявила ему, что мисс Эрдферн очень устала и просит его приехать на следующий день.

   - Я также утомлен, - усталым голосом произнес Тэб. - Передайте, пожалуйста, мисс Эрдферн, что я приехал сюда, в эту даль, в одиннадцать часов вечера не для того, чтобы просить у нее автограф или фотографию. Я - представитель печати.

   Горничная окинула его подозрительным взглядом и, нерешительно приоткрыв дверь в соседнюю комнату, тихим голосом доложила кому-то, находившемуся там, о заявлении Тэба.

   В приоткрытую дверь Тэб мог разглядеть кретоновые занавеси на окнах. Он устало зевнул и потянулся.

   - Войдите, - пригласила его наконец горничная.

   Тэб очутился в небольшой комнате, уборной артистки, ярко освещенной многочисленными электрическими лампочками.

   Мисс Эрдферн уже была готова к отъезду из театра. Лишь жакет ее строгого костюма еще висел на спинке стула, а на другом лежала шелковая накидка.

   В руках артистка держала брошь, которую готовилась положить в открытую коробку с драгоценностями. Тэб почему-то обратил внимание на эту брошь, в центре которой сиял великолепный сердцевидный рубин.

   Он видел, как артистка приколола брошь к тонкому атласу крышки и закрыла коробку.

   - Простите меня, мисс Эрдферн, что я беспокою вас в такой поздний час, - сказал молодой человек. - Вероятно, вы всей душой ненавидите назойливых журналистов. Однако прошу вас сжалиться над человеком, который целый день просидел на судебном процессе и буквально валится с ног от усталости...

   Тэб действительно, войдя, заметил выражение неудовольствия и скуки на хорошеньком лице артистки.

   - Чем же я могу быть вам полезна, господин... - начала она.

   - Господин Холланд из "Мегафона", - быстро произнес молодой человек. - Наш театральный репортер болен, а мы получили сегодня вечером сведения из двух источников, что вы собираетесь выйти замуж...

   - И вы пришли проверить этот слух?! - воскликнула она. - Как любезно с вашей стороны... Нет, я не собираюсь выходить замуж и вообще не думаю, чтобы я когда бы то ни было вышла замуж... Об этом, впрочем, писать в газете не следует: ваши читатели могут подумать, что мне просто хочется порисоваться... А кто же счастливец, который должен на мне жениться?

   - Я пришел именно для того, чтобы спросить у вас об этом, - невольно улыбнувшись, заметил молодой человек.

   - В таком случае я положительно в отчаянии! - воскликнула артистка, и на губах ее появилась веселая улыбка. - Только прошу вас не печатать в вашей газете всякой чепухи вроде того, что я не выхожу замуж, так как "всецело посвятила себя искусству", или что я "с детства влюблена в бедного мальчика, с которым надеюсь когда-нибудь тайно обвенчаться...". Я действительно не знаю никого, с кем хотела бы соединить свою жизнь. И даже если бы знала такого человека, то, наверное, все равно не вышла бы за него замуж... Это все?

   - Почти все, мисс Эрдферн, - ответил Тэб. - Поверьте, что мне очень жаль, что я побеспокоил вас. Всякий журналист обычно начинает и кончает извинениями. Разумеется, и я не исключение. Но на этот раз я искренне прошу у вас прощения...

   - А кто вам сообщил о моем замужестве? - спросила она, вставая.

   Тэб невольно поморщился и нехотя произнес:

   - Это рассказал мне... один из моих друзей... Единственная новость, которую он мне за всю свою жизнь сообщил, оказалась неверной... Спокойной ночи, мисс Эрдферн!

   Она подала ему руку. Тэб так крепко пожал ее, что артистка вскрикнула.

   - Простите меня! - промолвил он уже совершенно смущенно.

   - Да! Энергичное пожатие! - улыбаясь и потирая руку, заметила мисс Эрдферн. - Вероятно, вам редко приходится здороваться за руку с хрупкими женщинами... Между прочим, вы сказали мне, что ваша фамилия - Холланд. Вы не Тэб Холланд?

   Молодой человек густо покраснел.

   - Значит, вас зовут Тэб? - повторила артистка, и в глазах ее забегали веселые огоньки.

   - Это кличка, которую мне дали на службе, - все с тем же смущением ответил журналист.

   Тэб редко бывал в театре и совершенно незнаком был с артистическим миром. Мисс Эрдферн была второй артисткой, которую ему пришлось встретить за его двадцатишестилетнюю жизнь.

   Молодой человек, считавший до сих пор артистов какими-то особенными существами, с удивлением заметил, что его собеседница ничем не отличается от обычной светской женщины его круга.

   Он успел также отметить, что она была удивительно привлекательна. Это, впрочем, нисколько не поразило его, ибо он привык считать, что артистка должна быть непременно красавицей. Про мисс Эрдферн он много слышал от своего товарища Рекса Лендера, считавшего ее одной из самых обаятельных женщин в мире.

   Тэбу понравилось ее изящество, непринужденность в обращении, отсутствие всякой рисовки, которой можно было бы ожидать от такой знаменитой артистки, как мисс Эрдферн.

   Молодой человек охотно остался бы в ее обществе дольше, но мисс Эрдферн сказала:

   - Спокойной ночи, господин Холланд!

   Тэб снова пожал ей руку, на этот раз более осторожно, чему артистка тотчас же весело рассмеялась.

   Тэб скользнул взглядом по ящичку с драгоценностями, стоящему на туалетном столике.

   - Быть может, вам хотелось бы, чтобы в "Мегафоне" появилась заметка о том, что вы обладаете лучшими драгоценностями, которые когда-либо сияли в свете рампы? - спросил он и сразу же понял, насколько неуместен был его вопрос, отчего почувствовал себя еще более неловко.

   Достаточно было взглянуть на молодую женщину, чтобы понять, какое впечатление произвело на нее его легкомысленное предложение.

   Мисс Эрдферн устало улыбнулась. Впрочем, улыбка тотчас же исчезла с ее лица, и в глазах мелькнула тревога. Она быстро ответила:

   - Нет... Не думаю, чтобы мои драгоценности могли интересовать кого бы то ни было. Я надеваю их на сцену. У меня такая роль в пьесе... А теперь - спокойной ночи.

   Молодая женщина проводила журналиста до двери и некоторое время стояла посреди комнаты в глубокой задумчивости.

   В уборную вошла горничная и участливо заметила:

   - Как бы я хотела, мисс, чтобы вы не ехали через весь город с этой коробкой с драгоценностями... Господин Стэрк, театральный казначей, предлагает вам оставить их в театральном сейфе; при театре дежурит ночной сторож.

   - Господин Стэрк уже говорил мне об этом, - спокойно ответила артистка. - Однако я предпочитаю взять их с собой. Помогите мне надеть накидку.

   Через несколько минут мисс Эрдферн вышла из театра. У дверей ее ожидал маленький закрытый автомобиль.

   Молодая женщина прошла мимо толпы любопытных, собравшихся у театрального подъезда, села за руль, положила ящичек с драгоценностями на пол у ног и включила скорость.

   Тэб видел, как она отъехала от театра, и долго смотрел вслед удалявшемуся автомобилю.

   Если бы еще накануне кто-нибудь сказал ему, что он будет стоять у театрального подъезда в ожидании выхода знаменитой артистки, он несомненно счел бы это за личное оскорбление. Однако он действительно стоял и ожидал ее выхода, и сам был настолько этим смущен, что старался все время держаться на плохо освещенной стороне улицы.

   - Так... так... - проговорил он про себя с глубоким вздохом. - Век живи - век учись...

   Позвонив в редакцию, он немедленно направился домой.

   В гостиной его встретил молодой человек, по виду года на два моложе его.

   - Так в чем там дело? - с некоторой тревогой спросил он журналиста.

   Тэб, не отвечая, подошел к столику, на котором стояла коробка с табаком, и с невозмутимым видом набил трубку,

   - Значит, это правда? - все так же с тревогой в голосе спросил Рекс Лендер. - Не мучьте же меня...

   - Рекс, вы распространяете ложные слухи и напрасно сеете панику в театральных кругах, - спокойно сказал Тэб.

   Рекс удобно расположился в кресле. Тревожное выражение мгновенно исчезло с его лица.

   - Значит, она не выходит замуж? - спросил он.

   - Вы заблуждаетесь, вернее - вас надули, - ответил Тэб. - Кстати, кто вам об этом сказал?

   Рекс призадумался, стараясь вспомнить, кто ему сказал о предстоящем браке мисс Эрдферн.

   - Не знаю, кто именно... - пожал он плечами.

   Во внешности Рекса Лендера было много мальчишеской. Он был круглолиц и румян, и прозвище "Бэби", данное ему товарищами, очень шло к нему.

   Рекс подружился с Тэбом еще в школе. Когда он приехал в город по вызову дяди - Джесса Трэнсмира, Тэб радостно встретил его и предложил поселиться в своей маленькой квартире.

   - Она понравилась вам? - после некоторого раздумья спросил Рекс.

   Тэб ответил не сразу.

   - Она несомненно очень хороша собой, - сказал он наконец. В другой раз он не преминул бы пошутить над чрезмерным интересом своего друга к молодой женщине. Теперь же, сам не зная почему, отнесся к его вопросу серьезно.

   Мисс Эрдферн пользовалась в городе вполне заслуженной славой. Она сама выбирала и ставила театральные пьесы. В продолжение четырех сезонов успех ее прочно укрепился.

   - Она... решительно очаровательна, - продолжал Тэб. - Я чувствовал себя очень неловко. Интервью с артистками не моя специальность... От кого это письмо? - спросил он вдруг, увидев перед Рексом распечатанное письмо.

   - От дяди Джесса, - не отрывая глаз от книги, ответил Рекс. - Я просил его одолжить мне пятьдесят фунтов...

   - И что же он ответил? - быстро спросил Тэб.

   - Прочтите сами, - с усмешкой сказал молодой человек.

   Тэб взял со стола толстый лист почтовой бумаги, исписанный неуверенным детским почерком.

  

   "Дорогой Рекс!

   Твоя трехмесячная получка будет уплачена тебе, как в всегда, двадцать первого числа. Мне очень жаль, что приходится отказывать тебе в твоей просьбе. Ты должен жить экономнее, должен помнить, что, когда ты унаследуешь мое состояние, то сам будешь благодарен мне за те практические советы, которые я тебе давал. Только научившись бережливости, ты сумеешь достойно распорядиться деньгами, которые окажутся в твоих руках".

  

   - Какой скряга! - сочувственно промолвил Тэб, возвращая письмо своему другу. - Кто-то говорил мне, что у него больше миллиона. Где же он нажил такие деньги?

   Рекс покачал головой.

   - Вероятно, в Китае, - задумчиво ответил он. - Ведь дядя родился там и в молодости был просто мелким торговцем. Затем купил землю, на которой были обнаружены золотые прииски... Быть может, я и не прав, - прибавил молодой человек после некоторого раздумья. - Он всегда давал мне дружеские советы, и, возможно, было бы лучше, если бы я больше слушался его...

   - Вы часто с ним видитесь? - спросил Тэб.

   - В прошлом году я провел у него неделю, - ответил Рекс с невольной гримасой брезгливости. - Все же я многим и многим ему обязан. Если бы я не был так ленив, не любил бы так всякие дорогие вещи, я мог бы жить прилично на то, что он мне дает...

   Тэб некоторое время молча курил.

   - Про Джесса Трэнсмира ходят странные слухи, - сказал он после некоторого раздумья. - Один из моих друзей рассказывал мне, например, что он невероятный скряга, даже все свои деньги он хранит у себя дома, чтобы только не расставаться с ними. Впрочем, я уверен, что все это сплетни...

   - Я только знаю, что у него нет счета в банке, - подтвердил сказанное журналистом Рекс, - и что он держит очень большую сумму денег в Майфилде. Дом его похож на тюрьму, а подвал представляет настоящий сейф, в котором он и хранит свои сокровища. Я сам никогда не был в этом подвале, но видел, как дядя спускался в него...

   Молодой человек улыбнулся и продолжал:

   - Впрочем, вы совершенно правы, Тэб. Нельзя сказать, чтобы мой дядя был очень щедр. Несколько месяцев назад ему стало известно, что сторож из Майфилда и жена его отдают остающиеся объедки каким-то бедным родственникам, и он тотчас же со скандалом выгнал их... Когда я гостил у него в прошлом году, он запирал на ключ все комнаты, за исключением спальни и столовой, которая служит ему также и рабочим кабинетом.

   - У него много слуг? - спросил Тэб.

   - Лакей Вальтерс и две приходящие женщины: кухарка и уборщица. Для первой он построил совершенно отдельную от дома кухню.

   - Вероятно, вам не очень весело было у него? - с улыбкой спросил Тэб.

   - Еще бы... Должен заметить, что кухарка меняется там каждый месяц, - ответил Рекс. - Последний раз, когда я встретил Вальтерса, он сказал мне, что они наконец нашли замечательную кухарку...

   После этого сообщения последовало довольно продолжительное молчание.

   Тэб молча курил, пока не выкурил всю трубку. Он стряхнул пепел в камин и задумчиво произнес:

   - Она, несомненно, очень, очень хороша...

   Рекс окинул журналиста подозрительным взглядом: его друг, конечно же, думал не о кухарке.

  

   Джесс Трэнсмир сидел за длинным столом, только на конце накрытом скатертью, и с наслаждением ел тощую котлету.

   Обстановка столовой отнюдь не свидетельствовала ни о громадном богатстве хозяина, ни о художественных вкусах его, ни даже о былом пребывании в Китае. Картин на стенах не было вовсе. Сильно потертая от времени мебель лишена была какого бы то ни было стиля. Трэнсмир купил ее по случаю и любил хвастать дешевизной своей обстановки.

   Книг в комнате также не было: хозяин не любил чтения, даже почти никогда не просматривал газет.

   Несмотря на то, что был уже час дня, Трэнсмир сидел в халате, накинутом поверх пижамы. Он всегда ложился на рассвете, а вставал после полудня.

   Ровно в половине седьмого его лакей Вальтерс помогал ему надеть пальто: легкий плащ или тяжелую меховую шубу - в зависимости от времени года, - и Трэнсмир отправлялся на обычную прогулку или деловые свидания.

   Перед уходом он тщательно запирал все двери и требовал, чтобы лакей отправился в свою комнату.

   Любопытный Вальтерс часто смотрел из окна, как хозяин медленно удалялся, неся в одной руке сложенный зонт, а в другой - потертый черный чемодан.

   Ровно в половине девятого старик возвращался. Каждый день он обедал вне дома. Вальтерс приносил ему чашку черного кофе и в десять часов удалялся в свою комнату, отделенную от главного здания тяжелой дверью, неизменно запиравшейся стариком каждую ночь на ключ.

   В начале своей службы Вальтерс пробовал протестовать против такого порядка.

   - Предположите, сэр, что в доме случится пожар, - говорил он своему хозяину.

   - Вы можете пробраться через окно вашей ванной в кухню, а оттуда каждый нормальный и здоровый человек может выпрыгнуть из окна на улицу, - возражал на это старик. - Если вам не нравится у меня, можете уйти. Если же вы желаете остаться, извольте подчиняться моим требованиям.

   Таким образом, изо дня в день Вальтерс должен был удаляться в свою комнату, а старик шлепал за ним в ночных туфлях и с ворчанием запирал дверь на многочисленные засовы.

   Такой порядок вещей был нарушен лишь в ту ночь, когда старик заболел и не в состоянии был дойти до двери. После этого он повесил запасной ключ в стеклянной коробке, похожей на те стеклянные ящики, в которые помещаются устройства сигналов тревоги в железнодорожных вагонах.

   В случае болезни старика или другого какого-нибудь непредвиденного несчастья Вальтерс должен был, услышав звонок, висевший над его кроватью, разбить стекло и взять ключ. Однако надобности такой не было еще ни разу.

   Каждое утро Вальтерс находил дверь отпертой. Он недоумевал, в котором часу старик отпирал ее, и мог только догадываться, что Трэнсмир отпирал дверь перед тем, как лечь спать, то есть под утро.

   Вальтерсу запрещалось выходить по вечерам из дому. Дважды в неделю ему разрешалось отсутствовать в течение двадцати четырех часов, но ровно в десять он должен был быть дома.

   - Если вы опоздаете хотя бы на минуту, то можете вовсе не возвращаться, - говорил строгий старик.

   В качестве лакея Джесса Трэнсмира Вальтерс имел, несомненно, возможность узнать про своего хозяина гораздо больше того, что тот желал бы.

   В особенности же Вальтерса интересовал подвал дома. Однажды он разговорился с рабочим, принимавшим участие в постройке дома, и узнал, что в подвале была комната со стенами из бетона.

   Во время отсутствия хозяина Вальтерс старательно подбирал ключи, чтобы открыть таинственную дверь, ведущую в подвал, но все его усилия были напрасны.

   По-видимому, от этой двери существовал только один ключ, который старик всегда носил на цепочке на шее.

   Так продолжалось до того утра, когда Вальтерс нашел своего хозяина почти в бессознательном состоянии. Такие припадки бывали у старика довольно часто. Наблюдательный Вальтерс обратил внимание на кусок мыла, лежавший на туалетном столе...

  

   Джесс Трэнсмир продолжал спокойно есть котлету и лишь спросил, на минуту подняв глаза от тарелки:

   - Никто не заходил сегодня утром?

   - Нет, сэр.

   - А письма были?

   - Было несколько писем, которые я положил на ваш стол, сэр,

   Трэнсмир что-то проворчал про себя и спросил:

   - Вы поместили в газетах извещение о том, что я уезжаю из города на два или три дня?

   - Да, сэр, - ответил Вальтерс.

   Джесс Трэнсмир снова что-то проворчал.

   - Из Китая должен приехать один человек, которого я не хочу видеть, - пояснил он.

   Старик бывал иногда откровенен со своим слугой, но Вальтерс, отлично знавший хозяина, не задавал никаких вопросов.

   - Нет, я не хочу его видеть, - повторил старик, и на лице его появилось выражение гадливости. - Лет двадцать или тридцать назад этот человек участвовал вместе со мной во многих делах, - продолжал он, вынимая зубочистку. - Он пьяница и картежник и много о себе воображает, хотя совершенно неизвестно почему... Вот какой это человек.

   Старик перевел глаза на камин, выложенный красным кирпичом, и некоторое время сидел в глубоком раздумья.

   - Если этот человек придет сюда, не впускайте его, - промолвил он наконец. - И скажите, что вы ничего ни про кого не знаете... Почему он приезжает сюда - это вас совершенно не касается. Он не воспользовался счастьем, когда оно ему улыбалось, и должен теперь пенять исключительно на себя... Он мог бы быть богачом, но продал все свои акции... Пьянство сгубило его...

   Вдруг старик как бы вспомнил о присутствии слуги и закричал:

   - Почему вы слушаете?!

   - Простите, сэр, я... - начал Вальтерс.

   - Вон отсюда! - завопил старик.

   После ухода слуги Трэнсмир сидел неподвижно около получаса, погруженный в глубокую задумчивость.

   Затем он встал, подошел к маленькому бюро и, открыв его, вынул небольшую фарфоровую чернильницу, наполовину наполненную индийскими чернилами, и лист толстой почтовой бумаги.

   Усевшись удобно за столом, он стал писать по-китайски, начав в правом верхнем углу и спускаясь вниз, пока вся страница не была испещрена таинственными знаками.

   Тогда он вынул из жилетного кармана крошечную печать и приложил ее в углу страницы. Этой печати Трэнсмира было достаточно для оплаты в Китае чека на фантастические суммы. Имя его известно было всем от Шанхая до Фичена.

   После этого старик сложил письмо и, встав со стула, подошел к камину.

   Вальтерс, все время наблюдавший за своим хозяином через стекло, помещавшееся поверх двери, в это мгновение потерял его из виду: его глаз мог объять приблизительно лишь треть комнаты.

   Когда же старик снова очутился в поле его зрения, бумаги уже не было в его руках.

   Трэнсмир позвонил, и лакей тотчас же вошел в комнату.

   - Помните, что меня ни для кого нет дома, - строго повторил он.

   - Да, сэр, - ответил Вальтерс.

   Днем пришел ожидаемый стариком посетитель.

   Если бы Трэнсмир читал газеты, он знал бы, что пароход, шедший из Китая, прибыл на тридцать шесть часов раньше назначенного времени.

   Вальтерс не сразу вышел на звонок, так как был занят в своей комнате. Когда же он открыл дверь, то увидел на пороге загорелого человека в потрепанном платье, грязном белье и пыльных сапогах.

   Незнакомец не снял шляпы и продолжал стоять, заложив руки в карманы брюк. Он был явно пьян.

   - Милый мой, почему же вы заставляете меня так долго ждать на пороге дома моего друга Джесса Трэнсмира? - развязным тоном спросил он.

   - Господина Трэнсмира... нет дома... сэр, - неуверенным и испуганным голосом проговорил Вальтерс. - Я передам ему, что вы заходили. Как прикажете доложить о вас, сэр?

   - Уэллингтон Броун, друг мой, - все тем же развязным тоном продолжал посетитель. - Я войду в дом и подожду.

   Но Вальтерс заслонил собою дверь.

   - Господин Трэнсмир строго запрещает мне впускать кого бы то ни было, когда его нет дома, сэр, - сказал он.

   Броун густо покраснел. На лице его мелькнуло злое выражение.

   - Он приказал, чтобы меня не принимали?.. - завопил незнакомец. - Меня?! Уэллингтона Броуна, которому он обязан всем своим богатством?.. Старый вор! Он знал, что я приеду!

   - Вы приехали из Китая, сэр? - спросил растерявшийся Вальтерс.

   - Да, я приехал из Китая, чтобы свести счеты с вашим хозяином! - продолжал вопить рассвирепевший Броун.

   - Но господин Трэнсмир уехал на две недели и строго приказал никого не принимать, - упрямо повторил Вальтерс.

   - Это мы увидим! - воскликнул незнакомец и двинулся на слугу.

   Борьба продолжалась недолго: Вальтерс был атлетического сложения, Броуну же можно было дать на вид уже около шестидесяти лет.

   Через минуту Броун был отброшен к каменной стене и непременно упал бы, если бы сильная рука Вальтерса не поддержала его.

   Незнакомец глубоко вздохнул и проворчал:

   - Я вам это припомню!

   - Я не хотел причинить вам боль, - сказал Вальтерс в свое оправдание.

   Незнакомец окинул его гордым взглядом и заявил:

   - Я намерен свести счеты с вашим хозяином! Он мне заплатит за все...

   И он гордо удалился нетвердой походкой пьяницы, оставив Вальтерса в полнейшем недоумении.

  

   В тот же вечер, около девяти часов, в передней квартиры Тэба зазвонил звонок.

   - Кто бы это мог быть? - проворчал Тэб.

   Он сидел без пиджака и строчил статью о дороговизне жизни. Весь стол был усеян листками его рукописи.

   Рекс Лендер вышел из своей спальни.

   - Вероятно, это приехал рассыльный за рукописью, - заметил он. - Я оставил для него открытой нижнюю дверь.

   Тэб покачал головой.

   - Редакция присылает за рукописью всегда в одиннадцать, - проговорил он. - Посмотрите, кто там?

   Лендер что-то проворчал про себя. Он всегда был недоволен, когда нужно было сделать хотя бы самое незначительное физическое усилие.

   Тем не менее он открыл дверь, и тотчас же раздался громкий незнакомый голос. Тэб вышел в переднюю и увидел на площадке пожилого бородатого человека.

   - В чем дело? - спросил он.

   - А вот в чем... - слегка заплетающимся языком заявил незнакомец. - Человек, в особенности же джентльмен, не может быть безнаказанно ограблен и избит...

   - Войдите, пожалуйста, - учтиво пригласил его Тэб, и Уэллингтон Броун, спотыкаясь на каждом шагу, вошел в маленькую гостиную.

   - Который из вас господин Рекс Лендер? - спросил он.

   - Я... - в недоумении ответил Рекс.

   - Я Уэллингтон Броун из Чейфу... - гордо представился незнакомец. - Я живу на ежемесячное пособие человека, бессовестно ограбившего меня... Да, у меня есть что рассказать вам про Трэнсмира!

   - Про Трэнсмира?.. Моего дядю? - все более и более недоумевая, спросил Рекс.

   Броун молча кивнул головой.

   - Да, - ответил он. - Я многое могу вам рассказать про него. Ведь я был его секретарем и бухгалтером. Я все знаю...

   - Почему же вы пришли сюда? - сухо спросил Рекс.

   - Потому что вы - его племянник! - воскликнул Броун. - Он ограбил меня! Он ограбил меня... - И Броун начал всхлипывать. - Он отнял кусок хлеба у сирот... лишил меня участия в синдикате... а затем выдавал мне ежемесячные пособия и издевался надо мной...

   - Издевался над вами?.. - несколько насмешливо спросил Тэб.

   Броун окинул его гордым взглядом.

   - Кто это? - спросил он Рекса.

   - Это мой друг, - ответил Рекс, - и вы находитесь в его квартире. Если вы пришли сюда только для того, чтобы поносить моего дядю, то советую вам поскорее убраться отсюда!

   Уэллингтон Броун несколько раз дотронулся пальцем до груди Рекса и упрямо повторил:

   - Ваш дядя - мерзавец! Запомните это! Вор и мошенник!

   - Лучше всего - напишите ему об этом, - довольно резко заметил Тэб, чтобы прекратить разговор. - Мне нужно писать серьезную статью для газеты, и вы мешаете мне.

   - Написать ему? - с усмешкой повторил Броун. - Вот так штука!

   Рекс Лендер подошел к двери и широко распахнул ее.

   Непрошеный посетитель бросил на молодого человека негодующий взгляд.

   - Каков дядюшка, таков и племянник! - воскликнул он. - Хорошо, я уйду, но прежде должен сказать вам...

   Дверь захлопнулась, и молодые люди так и не узнали, что он хотел им сказать.

   - Ух! - выдохнул Рекс, утирая влажный лоб. - Отворите окно, мне стало жарко...

   - Кто он? - спросил Тэб.

   - Убейте меня - не знаю, - ответил Рекс. - Я не очень высокого мнения о нравственных качествах своего дядюшки... Вероятно, в том, что он рассказал, есть доля истины. Я не могу себе представить, чтобы дядя выплачивал кому бы то ни было ежемесячную пенсию только по доброте душевной. Во всяком случае я завтра увижу дядю и все разузнаю...

   - Завтра вы ничего не узнаете, - возразил Тэб. - Видно, вы никогда не читаете отдела светских новостей: ваш дядя завтра уезжает из города...

   Рекс добродушно улыбнулся:

   - Это старая и известная уловка! Он прибегает к ней всегда, когда не хочет, чтобы его беспокоили. Поверьте, он поместил это извещение именно из-за Уэллингтона...

   Тэб снова уселся за стол и взял в руки перо.

   - Да воцарится тишина! - скомандовал он. - Знаменитый журналист должен обдумать свою статью!

   Рекс с нескрываемым восторгом посмотрел на него.