Стивенсон Роберт Льюис - Катриона

   Записки о дальнейших приключениях Давида Бальфура дома и за границей, в которых описываются его последующее участие в деле об аппинском убийстве, его столкновение с лордом-адвокатом Грантом, плен в Басе-Роке, путешествие по Голландии и Франции и странные взаимоотношения с Джемсом Мором Друммондом, или Мак-Грегором, сыном знаменитого Роб-Роя, и его дочерью Катрионою, написанные им самим и изданные Робертом Льюисом Стивенсоном.

   Братья Александр и Эбенезер Бальфуры из Шоос-гауза, находящегося около Крамоида, в Эттрикском лесу, оба влюбились в одну и ту же леди. Когда эта последняя предпочла старшего, Александра, то братья согласились, что Александр женится на ней, а Эбенезер в вознаграждение за свое разочарование получит поместье Шоос. Александр переехал с женой в Иссендин, где получил место школьного учителя, жил очень скромно. Здесь у них родился единственный сын Давид Бальфур - герой настоящего романа. Давид, воспитанный в неведении семейных обстоятельств и своих прав на поместье, потерял на восемнадцатом году родителей и не получил в наследство ничего, кроме запечатанного письма отца, адресованного дяде Давида - Эбеиезеру и врученного ему иссендинским священником мистером Кемпбеллом. Отправившись в Шоос, чтобы передать письмо, Давид нашел в лице дяди бездетного скрягу, который весьма дурно принял племянника. После напрасных стараний лишить его жизни дядя обманом заманил его на борт брига "Конвент", под командой капитана Хозизена, отправлявшегося в Каролину, с тем, чтобы там Давида продали невольником на плантации. Но в самом начале путешествия "Конвент" наскочил на лодку и потопил ее. Из пассажиров лодки спасся и попал на судно Алан Брек - дворянин горной Шотландии, изгнанный после сорок пятого года. В то время он тайным образом доставлял подать, уплачиваемую его кланом своему вождю Ардшилю, жившему изгнанником во Франции. Хозизен и экипаж брига, узнав, что Алан везет золото, сговорились убить и ограбить его, но Давид, услыхавший о заговоре, предупредил Алана и обещал ему помогать.

   Под прикрытием капитанской каюты, а также благодаря храбрости Алана и его умению фехтовать оба они в последовавшем нападении одержали верх над нападавшими, убив и ранив их более половины. Вследствие этого капитан Хозизен лишился возможности продолжать путешествие и условился с Аланом, что высадит его на берег в таком месте, откуда ему легче всего попасть в Аппии, на его родину. Но, пытаясь достичь берега, "Конвент" наскочил на мель и погиб у берегов Малла. Часть экипажа спаслась; Давид был выброшен один на остров Эррейд и оттуда уже попал на Малл и прошел его. Алан, еще раньше проходивший тем же путем, велел передать Давиду, чтобы он следовал за ним и присоединился к нему в Аппине, в доме его родственника Джемса Глэнского. Идя на это свидание, Давид попал в Аппин в тот самый день, когда королевский агент Колин Рой-Кемпбелл из Гленура в сопровождении отряда солдат отправлялся выгонять арендаторов из конфискованных поместий Ардшиля: случайно он присутствовал при смерти Гленура, убитого на дороге выстрелом из ближайшего леса. Заподозренный в сообщничестве с убийцей, в то время как на самом деле он гнался за ним, Давид обратился в бегство. Вскоре к нему присоединился Алан Брек, который прятался неподалеку, хотя стрелял не он. Обоим пришлось вести жизнь преследуемых беглецов, так как убийство возбудило большой шум и обвинение в нем пало на Джемса Стюарта Глэнского, на уже осужденного Алана Брека и на неизвестного юношу, под которым подразумевался Давид Бальфур. За поимку их была объявлена награда, и солдаты обыскивали всю страну. Во время своих скитаний Алан и Давид посетили Джемса Стюарта в Аухарне, прятались в доме Клюни Макферсона и на время болезни Давида останавливались у Дункана Ду Мак-Ларена в Бальуйддере, где Алан состязался на флейтах с Робином Ойгом, сыном Роб-Роя. Наконец, после многочисленных опасностей и претерпев много страданий, они достигли границы Гайлэнда и реки Форт; однако, боясь быть арестованными, не решались переправиться через реку, пока не убедили дочь содержателя постоялого двора в Лимекильисе, Ализон Хэсти, перевезти их ночью на Лотианский берег. Алан продолжал скрываться, а Давид отправился к мистеру Ранкэйлору, стряпчему, бывшему поверенному по делам поместья Шоос. Этот последний сейчас же принял его сторону и составил план действий, который при помощи Алана был приведен в исполнение, вследствие чего Эбенезер Бальфур был принужден признать право своего племянника на наследование поместья, а пока выплачивать ему ежегодно приличную сумму из дохода от него.

   Давид Бальфур, вступив во владение своим наследством, предполагает ехать заканчивать свое образование в Лейденском университете. Но прежде ему следует исполнить долг дружбы и помочь Алану уехать из Шотландии, а также долг совести, заключающийся в засвидетельствовании невинности Джемса Стюарта Глэнского, заключенного в тюрьму в ожидании суда за аппинское убийство.

  

   25 августа 1751 года, около двух часов пополудни, я, Давид Бальфур, выходил из Британской льнопрядильной компании. Рассыльный нес за мной мешок с деньгами, а несколько главных представителей этой фирмы поклонились мне, когда я прошел мимо их дверей. Два дня назад и даже еще вчера утром я был похож на нищего с большой дороги, одетого в лохмотья, без гроша в кармане; товарищем моим был осужденный законом мятежник, а голова моя была оценена за преступление, о котором говорила вся страна. Сегодня я занял положение в свете, положение лэрда, владеющего обширным поместьем. Рассыльный из банка нес за мной мои деньги, в кармане моем лежали рекомендательные письма - словом, как говорит поговорка, "мяч лежал у самых ног моих".

   Однако два обстоятельства несколько умерили мой пыл. Первым было трудное и опасное дело, которым мне предстояло заняться; вторым - место, где я находился. Громадный и сумрачный город, движение и шум толпы - все это было для меня совсем новым миром после болотных кочек, морских песков и тихих деревенских пейзажей, среди которых я так недавно скитался. В особенности смущали меня горожане. Сын Ранкэйлора был небольшого роста и худощав; его одежда с трудом налезла на меня. В таком виде мне не пристало важно выступать впереди банкового рассыльного. Меня бы, конечно, стали высмеивать или, что еще того хуже, расспрашивать. Мне нужно было приобрести себе одежду, а пока идти рядом с рассыльным, взяв его под руку, точно мы друзья.

   В магазине в Люккенбусе я купил себе платье, не слишком роскошное, так как я вовсе не желал казаться выскочкой, но добротное и приличное, чтобы слуги относились ко мне с уважением. Оттуда я прошел к оружейнику, где приобрел плоскую шпагу, как того требовало мое положение. С этим оружием я почувствовал себя в большей безопасности, хотя при моем умении защищаться оно, скорее, могло быть опасным. Рассыльный, человек довольно опытный, нашел удачным мой выбор одежды.

   - Ничего не бросается в глаза, - сказал он, - все скромно и прилично. Что же касается шпаги, то, конечно, она требуется вашим положением. Но если бы я был на вашем месте, то сумел бы сделать из своих денег лучшее употребление.

   И он предложил мне купить теплые чулки у торговки в Коугэт-Бек, приходившейся ему двоюродной сестрой, у которой они были "необыкновенно прочны".

   Но у меня были другие, более спешные дела. Я очутился в старинном, мрачном городе, который всякому постороннему человеку казался каким-то кроличьим садком не только по количеству обитателей, но и по тому, как были запутаны его переходы и закоулки. Ни один чужеземец не мог отыскать здесь приятеля или знакомого. Если он даже и попал в тот дом, куда следует, то мог бы искать весь день ту дверь, которая была ему нужна, - так много народа жило в этих домах. Обычно здесь нанимали мальчика, называвшегося "кэдди". Он служил проводником и водил вас, куда вам было нужно, и потом, когда ваши дела были закончены, провожал вас обратно домой. Но кэдди, занимавшиеся постоянно этим делом и обязанные знать каждый дом и каждое лицо в городе, образовали группу шпионов. Я слыхал от мистера Кемпбелла, что они сообщались между собой, чрезвычайно интересовались делами нанимателя и служили глазами и ушами полиции. В моем положении было очень неблагоразумно водить за собой такого шпиона. Мне нужно было сделать три визита: моему родственнику мистеру Бальфуру из Пильрига, адвокату Стюартов - аппинскому поверенному, и, наконец, Вильяму Гранту, эсквайру из Престонгрэнджа, лорду-адвокату Шотландии. Визит к мистеру Бальфуру не мог компрометировать меня; кроме того, так как Пильриг находился за городом, я при помощи моих ног и языка мог бы сам найти туда дорогу. Но с остальными двумя визитами дело обстояло иначе. Визит к аппинскому поверенному в то время, когда вокруг только кричали, что об аппинском убийстве, был не только опасен, но и в полнейшем противоречии с посещением лорда-адвоката. Даже в лучшем случае мое объяснение с Вильямсом Грантом должно было быть затруднительно для меня, но, если бы он узнал, что я пришел к нему от аппинского поверенного, это вряд ли поправило бы мои собственные дела и могло бы совсем испортить дело Алана. Вот почему у меня был вид человека, который одновременно бежит вместе с зайцами и преследует их вместе с собаками, - положение, которое мне совсем не нравилось. Поэтому я решил сразу же покончить с мистером Стюартом и всей якобитской стороной моего дела и воспользоваться для этой цели указаниями рассыльного из банка. Но случилось, что я не успел еще сказать ему адрес, как пошел дождь, не очень сильный, но который мог испортить мое новое платье, и мы остановились под навесом при входе в узкий переулок.

   Будучи не знаком с местностью, я прошел немного дальше. Узкий мощеный тупик круто спускался вниз. По обе его стороны тянулись поразительно высокие дома с выступавшими один над другим этажами. На самом верху виднелась только узкая полоска неба. По всему, что я мог разглядеть сквозь окна домов, а также по почтенной внешности людей, которые входили и выходили из них, я заключил, что население этих домов очень приличное; весь же этот уголок заинтересовал меня, точно сказка.

   Я все еще стоял и смотрел, как вдруг сзади меня послышались скорые мерные шаги и звон стали. Быстро повернувшись, я увидел отряд вооруженных солдат, окружавших высокого человека в плаще. У него была чрезвычайно изящная, благородная походка, он с естественной грацией размахивал руками, но красивое его лицо имело хитрое выражение. Мне показалось, что он смотрит на меня, но я не мог поймать eгo взгляда. Вся процессия прошла мимо, направляясь к двери, выходившей в переулок, которую открыл человек в богатой ливрее. Два солдата ввели арестанта в дом, остальные с ружьями стали ждать у дверей.

   На улицах города ничего не может произойти, чтобы не собрались праздные люди и дети. То же случилось и сейчас. Вскоре, однако, собравшиеся разошлись, и остались только трое. Среди них была девушка, одетая, как леди, и носившая на головном уборе цвета Друммондов. Товарищи ее или, вернее, провожатые были оборванными молодцами, подобных которым я во множестве встречал во время скитания по Гайлэнду. Все трое серьезно разговаривали между собой по-гэльски. Звук этого языка был мне приятен, так как напоминал об Алане. Хотя дождь перестал и рассыльный торопил меня, приглашая идти дальше, я подошел еще ближе к этой группе в надежде расслышать их разговор. Молодая девушка строго бранила обоих оборванцев, а они раболепно просили прощения; было видно, что она принадлежала к семье их вождя. Все трое рылись в карманах, и, насколько я мог попять, у всех вместе было всего полфартинга. Я улыбнулся, увидев, что все гайлэндеры похожи друг на друга: у всех благородные манеры и пустые кошельки.

   Девушка внезапно обернулась, и я увидел ее лицо. Нет ничего удивительнее того действия, какое лицо молодой женщины оказывает на мужчину: оно запечатлевается в его сердце, и кажется, будто именно этого лица-то и недоставало ему. У нее были удивительные глаза - яркие, как звезды; они, должно быть, тоже содействовали общему впечатлению. Но яснее всего я припоминаю ее чуть-чуть приоткрытый рот. Какова бы ни была причина, по я стоял и глазел на нее как дурак. Она же, не предполагая, что кто-нибудь может находиться так близко, посмотрела на меня удивленным взглядом и более долго, чем того требовали приличия.

   Мне пришло в голову, не удивляется ли она моей новой одежде. При этой мысли я покраснел до корней волос, но она, должно быть, сделала из этого собственное заключение, потому что отошла со своими провожатыми подальше в переулок, где они и продолжали свой спор, которого я больше не мог слышать.

   Я часто и прежде восхищался молодыми девушками, но никогда мое восхищение не было таким сильным и неожиданным. Я обыкновенно бывал более склонен отступать, чем смело идти вперед, так как очень боялся быть осмеянным женщиной. Казалось бы, что и сейчас было множество причин для того, чтобы я прибегнул к своему постоянному образу действий; я встретил эту молодую девушку на улице, в сопровождении двух оборванных, неприличного вида гайлэндеров и не мог сомневаться в том, что она следовала за арестантом. Но к этому присоединилось и нечто другое: девушка, очевидно, подумала, что я подслушиваю ее тайны. Теперь, в моем новом положении, когда у меня была шпага и новое платье, я не мог перенести этого. Разбогатевший нищий не мог примириться с мыслью, что стоит так низко в мнении молодой девушки.

   Я последовал за ней и, сняв со всем изяществом, на которое был способен, мою новую шляпу, сказал:

   - Сударыня, считаю долгом заявить вам, что не понимаю по-гэльски. Правда, я слушал ваш разговор, потому что у меня есть друзья по ту сторону границы и звук этого языка напоминает мне о них. Но если бы вы говорили по-гречески, я и тогда бы узнал не больше о ваших личных делах.

   Она слегка поклонилась мне.

   - В этом я не вижу ничего дурного, - сказала она; произношение ее было правильно и очень походило на английское, хотя звучало гораздо приятнее. - И кошка может смотреть на короля.

   - Я не хотел оскорбить вас, - продолжал я. - Я не знаю городского обхождения и никогда до сегодняшнего дня не бывал в Эдинбурге. Считайте меня деревенщиной, и вы будете правы. Мне легче самому признаться в этом, чем ждать, когда вы это увидите.

   - Действительно, довольно странно, чтобы посторонние люди разговаривали друг с другом на улице, - сказала она. - Но если вы воспитаны в деревне, то это меняет дело. Я тоже деревенская девушка и родом из Гайлэнда, как видите, поэтому я и чувствую себя как в чужой стране.

   - Не прошло еще недели с тех пор, как я перешел границу и был на склонах Бальуйддера, - заметил я.

   - Бальуйддера? - воскликнула она. - Так вы из Бальуйддера? При одном этом имени у меня становится радостно на душе. Если вы пробыли там довольно долго, то, конечно, узнали кой-кого из наших друзей и родственников.

   - Я жил у чрезвычайно честного и доброго человека, по имени Дункан Ду Мак-Ларен, - отвечал я.

   - Я знаю Дункана, и вы совершенно правильно назвали его честным человеком, - сказала она. - Жена его тоже честная женщина.

   - Да, - согласился я, - они прекрасные люди. Местность там тоже очень красива.

   - Где еще можно найти подобное местечко? - воскликнула она. - Я люблю все запахи его зелени и все, что там растет.

   Мне очень нравилось оживление девушки.

   - Жаль, что я не привез вам пучка вереска, - сказал я. - Хотя мне и не следовало заговаривать с вами, но теперь, когда оказалось, что у нас есть общие знакомые, очень прошу вас не забывать меня. Мое имя Давид Бальфур. Сегодня у меня счастливый день: я вступил во владение поместьем и недавно избежал серьезной опасности. Мне хотелось бы, чтобы вы не забыли моего имени ради Бальуйддера, - заключил я. - Я тоже буду хранить ваше имя в память о моем счастливом дне.

   - Мое имя нельзя произносить, - отвечала она высокомерно. - Уже более ста лет его никто не упоминает, разве только случайно. У меня нет имени, как у Сынов Мира [Сказочные персонажи]. Меня называют только Катрионой Друммонд.

   Теперь я знал, с кем имел дело. Во всей Шотландии было запрещено лишь одно имя - имя Мак-Грегоров. Но, вместо того чтобы бежать от такого нежелательного знакомства, я продолжал наш разговор.

   - Я встречал человека, который был в таком же положении, как и вы, - сказал я, - и думаю, что он вам, вероятно, родственник. Его зовут Робин Ойг.

   - Неужели? - воскликнула она. - Вы встречали Роба?

   - Я провел с ним ночь, - отвечал я.

   - Да, он ночная птица, - заметила она.

   - Там было две флейты, - продолжал я, - и вы сами понимаете, как прошло время.

   - Во всяком случае, вы, вероятно, не враг, - сказала она. - Это его брата провели мимо нас минуту тому назад в сопровождении красных солдат. Он мой отец.

   - Неужели? - воскликнул я. - Так вы дочь Джемса Мора?

   - Его единственная дочь, - отвечала она, - дочь заключенного! Как я могла забыть об этом хоть на час и разговаривать с чужими!

   Тут один из спутников ее обратился к ней на ужасном английском языке, спрашивая, что ему делать с табаком. Я обратил на него внимание: это был небольшого роста человек, с кривыми ногами, рыжими волосами и большой головой. Впоследствии, на беду, мне пришлось поближе узнать его.

   - Сегодня не будет табаку, Нэйль, - отвечала она. - Как тебе достать его без денег? Пусть это послужит тебе уроком: в следующий раз будь внимательнее. Я думаю, что Джемс Мор не очень будет доволен Нэйлем.

   - Мисс Друммонд, - сказал я, - я уже говорил вам, что сегодня для меня счастливый день. За мной идет рассыльный из банка. Вспомните, что я был радушно принят в вашей стране, в Бальуйддере.

   - Вас принимал человек не моего клана, - отвечала она.

   - Положим, - отвечал я, - но я очень обязан вашему дяде за его игру на флейте. Кроме того, я предложил вам свою дружбу, и вы позабыли вовремя отказаться от нее.

   - Ваше предложение сделало бы вам честь, если бы речь шла о большой сумме, - сказала она, - но я скажу вам, в чем тут дело. Джемс Мор сидит в тюрьме, закованный в кандалы. Последнее время его ежедневно приводят сюда к лорду-адвокату...

   - К лорду-адвокату? - воскликнул я. - Разве это?

   - Это дом лорда-адвоката Гранта из Престонгрэнджа, - отвечала она. - Они уже несколько раз приводили сюда моего отца. Не знаю, для какой цели, но, кажется, появилась какая-то надежда на его спасение. Они не позволяют мне видеться с отцом, а ему - писать мне. Нам приходится поджидать его на Кингс-стрите, чтобы передать по дороге табак или что-нибудь другое. Сегодня этот разиня Нэйль, сын Дункана, потерял четыре пени, которые я дала ему на покупку табака. Джемс Мор останется без табака и подумает, что его дочь позабыла о нем.

   Я вынул из кармана монету в шесть пенсов, отдал ее Нэйлю и послал его за табаком. Затем, обратившись к ней, я заметил:

   - Эти шесть пенсов были со мной в Бальуйддере.

   - Да, - сказала она, - вы друг Грегоров!

   - Мне не хотелось бы обманывать вас, - продолжал я. - Я очень мало знаю о Грегорах и еще менее о Джемсе Море и его делах. Но, с тех пор как я стою в этом переулке и узнал кое-что о вас, вы не ошибетесь, если назовете меня "другом мисс Катрионы".

   - Одно не может быть без другого, - возразила она.

   - Я постараюсь заслужить это звание, - сказал я.

   - Что можете вы подумать обо мне, - воскликнула она, - когда я протягиваю руку первому попавшемуся незнакомцу!

   - Я думаю только, что вы хорошая дочь.

   - Я верну вам деньги, - сказала она. - Где вы остановились?

   - По правде сказать, я пока нигде не остановился, - сказал я, - так как нахожусь в городе менее трех часов. Но если вы дадите мне свой адрес, я сам приду за своими шестью пенсами.

   - Могу я положиться на вас? - спросила она.

   - Вам нечего бояться: я сдержу свое слово, - отвечал я.

   - Иначе Джемс Мор не принял бы ваших денег, - сказала она. - Я живу за деревней Дин, на северном берегу реки, у миссис Друммонд Ожильви из Аллардейса, моей близкой родственницы.

   - Значит, мы увидимся с вами, как только позволят мои дела, - сказал я и, снова вспомнив об Алане, поспешно простился с ней.

   Я не мог не подумать, прощаясь, что мы чувствовали себя слишком свободно для такого кратковременного знакомства и что действительно благовоспитанная девушка была бы менее решительной. Рассыльный прервал мои дурные мысли.

   - Я думал, что у вас есть хоть немного здравого смысла, - заметил он с неудовольствием. - Таким образом мы никогда не дойдем до места. С первого шага вы уже стали бросать деньги. Да вы настоящий волокита - вот что! Водитесь с потаскушками!

   - Если вы только осмелитесь говорить так о молодой леди... - начал я.

   - "Леди"! - воскликнул он. - Сохрани меня боже! О какой леди идет речь? Разве это леди? Город полон такими леди. "Леди"! Видно, что вы мало знакомы с Эдинбургом.

   Я рассердился.

   - Ведите меня, куда я приказывал вам, - сказал я, - и не смейте рассуждать.

   Он не вполне послушался меня; хотя и не обращаясь прямо ко мне, он по дороге, бесстыдно усмехаясь, напевал чрезвычайно фальшиво:

   Шла Малли Ли по улице, слетел ее платок.

   Она сейчас головку вбок - глядит, где мил дружок,

   И мы идем туда, сюда, во все концы земли,

   Ухаживать, ухаживать за ней, за Малли Ли!

  

   Мистер Чарлз Стюарт, стряпчий, жил на верху самой длинной лестницы, которую когда-либо выложил каменщик: в ней было не менее пятнадцати маршей. Когда я наконец добрался до двери и мне отворил клерк, объявивший, что хозяин дома, я едва мог перевести дух и отправить своего рассыльного.

   - Идите прочь на все четыре стороны! - сказал я, взяв у него из рук мешок с деньгами, и последовал за клерком.

   В первой комнате помещалась контора. Там не было никакой мебели, кроме стула клерка и стола, заваленного судебными делами. В соседней комнате человек невысокого роста внимательно изучал какой-то документ и едва поднял глаза, когда я вошел. Он даже не снял пальца с листа, который он просматривал, словно собирался выпроводить меня и снова заняться своим делом. Это мне вовсе не понравилось. Еще менее понравилось мне то, что клерк из своей комнаты мог слышать весь наш разговор.

   Я спросил, он ли мистер Чарлз Стюарт, стряпчий.

   - Я самый, - отвечал он. - Позвольте мне, со своей стороны, спросить, кто вы такой?

   - Вы никогда не слыхали ни обо мне, ни о моем имени, - сказал я. - Но у меня есть знак от человека, хорошо известного вам. Вы его хорошо знаете, - повторил я, - но, может быть, не желали бы слышать о нем при теперешних обстоятельствах. Дело, которое я хочу доверить вам, конфиденциальное. Словом, я хотел бы быть уверенным, что оно останется между нами.

   Не говоря ни слова, он встал, с недовольным видом отложил в сторону свой документ, отослал клерка по какому-то поручению и запер за ним дверь.

   - Теперь, сэр, - сказал он, вернувшись, - говорите, что вам надо, и не бойтесь ничего. Хотя я уже предчувствую, в чем дело! - воскликнул он. - Говорю вам вперед: или вы сам Стюарт, или присланы Стюартом! Это славное имя, и мне не годится роптать на него, но я начинаю сердиться при одном его звуке.

   - Мое имя Бальфур, - сказал я. - Давид Бальфур из Шооса. А кто послал меня, вы узнаете по этой вещице. - И я показал ему серебряную пуговицу.

   - Положите ее обратно в карман, сэр! - воскликнул он. - Вам нечего называть имя ее владельца. Я узнаю пуговицу этого негодяя. Черт бы его побрал! Где он теперь?

   Я сказал ему, что не знаю, где теперь находится Алан, но что он нашел себе безопасное убежище - так он, по крайней мере, думал - где-то на севере от города. Он должен остаться там, пока не достанут для него судно. Я сообщил ему также, как и где можно увидеть Алана.

   - Я всегда ожидал, что мне придется угодить на виселицу из-за моей семейки! - воскликнул он. - И мне думается, что день этот настал! Найти для него судно, говорит он! А кто будет платить зa него? Он, должно быть, с ума сошел!

   - Эта часть дела касается меня, мистер Стюарт, - сказал я. - Вот вам мешок с деньгами, а если понадобится больше, то можно будет достать и еще.

   - Мне нет надобности спрашивать, к какой партии вы принадлежите, - заметил он.

   - Вам нет надобности спрашивать, - ответил я, улыбаясь, - потому что я самый настоящий виг.

   - Подождите, подождите... - прервал мистер Стюарт. - Что все это значит? Вы виг? Тогда зачем же вы здесь с пуговицей Алана? И что это за темное дело, в котором замешаны и вы, господин виг! Вы просите меня взяться за дело человека, осужденного за мятеж и обвиняемого в убийстве, - человека, чью голову оценили в дзести фунтов, а потом объявляете, что вы виг! Хоть я встречал и много вигов, но что-то не помню таких!

   - Он - осужденный законом мятежник, - сказал я, - и я об этом сожалею, так как считаю его своим другом. Я бы желал, чтобы им лучше руководили в молодости. На горе ему, его обвиняют также в убийстве, но обвинение это несправедливо.

   - Если вы уверяете, что это так... - начал Стюарт.

   - Не вы один услышите это от меня, но и другие, и в скором времени, - отвечал я. - Алан невинен так же, как и Джемс.

   - О, - заметил он, - одно вытекает из другого. Если Алан не причастен к делу, то и Джемс не может быть виновен.

   Вслед за тем я кратко рассказал ему о моем знакомстве с Аланом, о случае, вследствие которого я сделался свидетелем аппинского убийства, о различных приключениях во время нашего бегства и о моем вступлении во владение поместьем.

   - Теперь, сэр, - продолжал я, - когда вы познакомились со всеми этими событиями, вы сами видите, каким образом я оказался замешанным в дела вашего семейства и ваших друзей. Для всех нас было бы желательнее, чтобы дела эти были более простые и менее кровавые. Вы поймете также и то, что у меня могут быть по этому делу такие поручения, которые я не могу дать первому попавшемуся адвокату. Мне остается только спросить вас, беретесь ли вы за мое дело.

   - Мне бы не особенно хотелось браться за него, но раз вы пришли с пуговицей Алана, то мне едва ли возможно выбирать, - сказал Стюарт. - Каковы же ваши распоряжения? - прибавил он, взяв перо.

   - Первое - это тайно отправить отсюда Алана, - начал я. - Думаю, что этого и повторять нечего.

   - Да, я это вряд ли забуду, - отвечал Стюарт.

   - Второе - это деньги, которые я остался должен Клюни, - продолжал я. - Мне нелегко переправить их ему, но вас это вряд ли затруднит. Ему следует два фунта пять шиллингов и три четверти пенса.

   Он записал.

   - Затем мистер Гендерлэнд, - сказал я, - проповедник и миссионер в Ардгуре. Я бы очень хотел послать ему табаку. Вы, без сомнения, поддерживаете отношения с вашими аппиискими друзьями, а это так близко от Аппина, что, вероятно, сможете взяться и за это дело.

   - Сколько послать табаку? - спросил он.

   - Два фунта, я думаю, - отвечал я.

   - Два, - повторил Стюарт.

   - Потом еще Ализон Хэсти, девушка из Лимекильнса, - продолжал я, - та, которая помогла нам с Аланом переправиться через Форт. Я бы хотел послать ей хорошее воскресное платье, приличное ее положению. Это значительно облегчило бы мою совесть: ведь, по правде сказать, мы оба обязаны ей жизнью.

   - Я с удовольствием отмечаю, что вы щедры, мистер Бальфур, - сказал он, записывая.

   - Было бы стыдно не быть щедрым в первый день, когда стал богатым, - возразил я. - А теперь сосчитайте, пожалуйста, сколько пойдет на издержки и на оплату вашего труда. Мне хотелось знать, не останется ли мне немного карманных денег, не потому, что мне жаль истратить всю сумму, - мне лишь бы знать, что Алан в безопасности, - и не потому, что у меня ничего больше нет, но я в первый день взял так много денег в банке, что будет не очень красиво, если на другой день я снова явлюсь за деньгами. Только смотрите, чтобы вам хватило, - прибавил я, - мне вовсе не хотелось бы снова встречаться с вами.

   - Мне нравится, что вы так предусмотрительны, - отозвался стряпчий. - Но, мне кажется, вы идете на риск, оставляя такую большую сумму на мое усмотрение.

   Он сказал это с явной насмешкой.

   - Что же, приходится рисковать, - отвечал я. - Я хочу попросить вас еще об одной услуге, а именно - указать мне квартиру, так как пока у меня нет крова. Только надо устроить так, будто я случайно нашел эту квартиру, а то будет очень скверно, если лорд-адвокат узнает, что мы с вами знакомы.

   - Можете быть совершенно спокойны, - сказал Стюарт. - Я никогда не произнесу вашего имени, сэр. Я думаю, что лорда-адвоката пока можно поздравить с тем, что он не знает о вашем существовании.

   Я увидел, что не совсем удачно принялся за дело.

   - В таком случае для него готовится неприятный сюрприз, - заметил я, - ему придется узнать о моем существовании завтра же, когда я приду к нему.

   - Когда вы придете к нему? Повторил мистер Стюарт. - Кто из нас сошел с ума, вы или я? Зачем вам идти к адвокату?

   - Для того, чтобы выдать себя, - отвечал я.

   - Мистер Бальфур, - воскликнул он, - вы, кажется, смеетесь надо мной?!

   - Нет, сэр, - сказал я, - хотя вы, кажется, позволили себе такую вольность по отношению ко мне. Но я говорю вам раз навсегда: я не расположен шутить.

   - И я тоже, - отвечал Стюарт. - И говорю вам, употребляя ваше же выражение, что ваше поведение нравится мне все менее и менее. Вы являетесь ко мне со всякого рода предложениями, имеющими целью побудить меня взяться за ряд весьма сомнительных дел и довольно долгое время быть в сношениях с весьма подозрительными людьми. А затем вы объявляете, что прямо из моей конторы идете мириться с лордом-адвокатом! Ни пуговицы Алана, ни даже он сам не заставят меня приняться за ваше дело.

   - По-моему, нечего так сердиться, - сказал я. - Может быть, и возможно избежать того, что вам так не нравится, но я вижу лишь один выход: пойти к адвокату и открыться ему. Но вы, может быть, знаете иной выход. И если вы действительно найдете его, то, признаюсь, я почувствую большое облегчение. Мне кажется, что от переговоров с лордом-адвокатом мне не поздоровится. Однако мне ясно, что я должен дать свои показания, - так я надеюсь спасти репутацию Алана, если от нее еще что-нибудь осталось, и голову Джемса, что не терпит отлагательства.

   Он помолчал секунду и затем сказал:

   - Ну, любезный, вам никогда не позволят дать эти показания.

   - Ну, мы еще посмотрим, - отвечал я, - я умею быть настойчивым, когда хочу.

   - Ах вы чудак! - закричал Стюарт. - Ведь им нужна голова Джемса! Джемса надо повесить. И Алана тоже, если бы они могли поймать его, но уж Джемса-то во всяком случае! Ступайте-ка к адвокату с таким делом, и вы увидите, что он сумеет утихомирить вас.

   - Я лучшего мнения о лорде-адвокате, - сказал я.

   - К черту адвоката! - воскликнул он. - Тут главное Кемпбеллы, мой милый! Весь клан навалится на вас, да и на несчастного адвоката тоже! Удивительно, как вы не понимаете своего положения! Если у них не будет честного средства остановить вашу болтовню, они прибегнут к нечестному. Они могут посадить вас на скамью подсудимых, понимаете ли вы это? - воскликнул он и ткнул меня пальцем в колено.

   - Да, - сказал я, - не далее как сегодня утром мне говорил об этом другой стряпчий.

   - Кто такой? - спросил Стюарт. - Он, по крайней мере, говорил разумно.

   Я сказал, что не могу назвать его, потому что это убежденный старый виг и он бы не пожелал быть замешанным в такого рода дело.

   - Мне кажется, что весь свет замешан в это дело! - крикнул Стюарт. - Что же вы ответили ему?

   Я рассказал ему, что произошло между мной и Ранкэйлором перед Шоос-гаузом.

   - Значит, вы будете висеть рядом с Джемсом Стюартом! - сказал он. - Это нетрудно предсказать.

   - Я все-таки надеюсь на лучшее, - отвечал я, - но не отрицаю, что иду на риск.

   - "На риск"! - повторил он и снова помолчал. - Мне следует поблагодарить вас за вашу верность моим родственникам, которым вы выказываете большое расположение, - продолжал он, - если только у вас хватит твердости не изменить им. Но предупреждаю, что вы подвергаете себя опасности. Я бы не хотел быть на вашем месте, хотя сам я Стюарт, если бы это было нужно всем Стюартам со времен Ноя. Риск! Да я постоянно подвергаюсь риску. Но судиться в стране Кемпбеллов по делу Кемпбеллов, когда и судьи и присяжные - Кемпбеллы... Думайте обо мне что хотите, Бальфур, но это свыше моих сил.

   - У нас, должно быть, различные взгляды на вещи, - заметил я - Я был воспитан в этих взглядах моим отцом.

   - Честь и слава ему! Он оставил достойного сына, - сказал он. - Но мне не хотелось бы, чтобы вы судили меня слишком строго. Мое положение чрезвычайно тяжелое. Видите ли, сэр, вы говорите что вы виг, а я сам не знаю, кто я такой. Разумеется, не виг - вигом я не могу быть. Но, примите это к сведению, я, может быть, не особенно ревностный сторонник противной партии.

   - Правда? - воскликнул я. - Этого можно было ожидать от такого умного человека.

   - Без лести, пожалуйста! - воскликнул он. - Умные люди есть как на одной, так и на другой стороне. Но я лично не имею ни малейшего желания вредить королю Георгу. Что же касается короля Якова, то я ничего не имею против того, что он за морем. Видите ли, я прежде всего юрист. Я люблю свои книги, склянку с чернилами, хорошую защитительную речь, хорошо написанное дело, стаканчик вина, распитый в здании парламента с другими адвокатами, и, пожалуй, партию в гольф в субботу вечером. Какое все это имеет отношение к гайлэндским пледам и палашам?

   - Действительно, - сказал я, - вы мало похожи на дикого гайлэндера.

   - Мало? - повторил он. - Совсем не похож, мой милый! А между тем я по рождению гайлэндер и обязан плясать под дудку своего клана. Мой клан и мое имя должны быть прежде всего. Это то же самое, о чем и вы говорили. Отец научил меня этому, и вот мне приходится заниматься прекрасным ремеслом! Постоянно я имею дело с изменой и изменниками и должен тайно перевозить их то туда, то сюда, а тут еще французские рекруты - пропади они пропадом! - их тоже приходится тайно переправлять! А иски-то, просто горе с их исками! Недавно я возбудил иск от имени молодого Ардшиля - моего двоюродного брата. Он требовал себе поместье на основании брачного договора. Это конфискованное-то поместье! Я говорил им, что это бессмыслица, но им до этого дела нет. И вот я должен был прятаться за другого адвоката, которому тоже не нравилось это дело, потому что оно грозило гибелью нам обоим, вооружало против нас, ложилось позорным пятном на нашу репутацию! А что я мог сделать? Ведь я Стюарт и должен расшибиться в лепешку за свой клан и свое семейство! Еще вчера одного из Стюартов отвезли в тюрьму. За что? Я прекрасно знаю: акт тысяча семьсот тридцать шестого года, набор рекрутов для короля Людовика. Вот увидите, он вызовет меня защищать его, и это ляжет новым пятном на мое имя. Уверяю вас, что если бы я только что-нибудь понимал в ремесле священника, то бросил бы все и стал бы священником!

   - Это действительно тяжелое положение, - сказал я.

   - Чрезвычайно тяжелое! - воскликнул он. - Вот почему я такого высокого мнения о вас, не Стюарте, за то, что вы погружаетесь с головой в дело Стюартов. Зачем вы это делаете, я не знаю. Разве что по чувству долга...

   - Вы не ошибаетесь, - ответил я.

   - Это прекрасное качество, - сказал он. - Но вот вернулся мой клерк. Если позволите, мы пообедаем втроем. После обеда я дам вам адрес очень приличного человека, который охотно примет вас постояльцем. Кроме того, я наполню ваши карманы золотом из вашего же мешка. Дело ваше вовсе не будет стоить так дорого, как вы предполагаете, даже перевоз на корабле.

   Я сделал ему знак, что клерк может услышать.

   - Вам нечего бояться Робби! - воскликнул он. - Он тоже Стюарт, бедняга, и отправил тайком больше французских рекрутов и изменников-папистов, чем у него было волос на голове. Робин ведает этой частью моих дел. Кого мы теперь найдем, Роб, для переезда во Францию?

   - Здесь находится в настоящее время Энди Скоугель на "Тристле", - отвечал Роб. - Я как-то встретил также Хозизена, но у него нет корабля. Затем еще Том Стобо, но в нем я не так уверен: я видел, как он разговаривал с какими-то лихими и подозрительными личностями. Если дело идет о ком-нибудь значительном, то я не доверил бы его Тому.

   - Голову этого человека оценили в двести фунтов, Робин, - сказал Стюарт.

   - Неужели это Алан Брек? - воскликнул клерк.

   - Он самый, - отвечал его хозяин.

   - Черт возьми, это серьезное дело! - проговорил Робин. - Я попробую поговорить с Энди: он лучше всего подойдет.

   - Это, кажется, очень трудное дело, - заметил я.

   - Ему конца и краю не будет, мистер Бальфур, - отвечал Стюарт.

   - Ваш клерк, - продолжал я, - только что упомянул имя Хозизена. Вероятно, это тот Хозизен, которого я знаю, командир брига "Конвент". Неужели вы бы доверились ему?

   - Он не особенно хорошо поступил с вами и Аланом, - отвечал мистер Стюарт, - но вообще-то я о нем скорее хорошего мнения. Если бы он по уговору принял Алана на борт своего корабля, то, я уверен, поступил бы с ним честно. Что вы скажете на это, Роб?

   - Нет более честного шкипера, чем Эли, - отвечал клерк. - Я доверился бы слову Эли, если бы был вождем Аппина, - добавил он.

   - Ведь это он привез тогда доктора, не правда ли? - спросил стряпчий.

   - Он самый, - ответил клерк.

   - И он же и отвез его? - продолжал Стюарт.

   - Да, хотя у того кошель был полон золота и Эли знал об этом! - воскликнул Робин.

   - Да, должно быть, трудно составить верное мнение о людях с первого взгляда, - сказал я.

   - Вот об этом-то я и забыл, когда вы вошли ко мне, мистер Бальфур, - отвечал стряпчий.

  

   Как только я проснулся на следующий день на моей новой квартире, я сейчас же встал и оделся в новое платье. Потом, проглотив завтрак, отправился продолжать свои похождения. Я мог надеяться, что дело Алана уладится. Дело Джемса было гораздо труднее, и я не мог не сознавать, что это предприятие может обойтись мне дорого, как говорили все, кому я открывал свой план. Казалось, что я достиг вершины горы лишь затем, чтобы броситься вниз; что я для того лишь перенес столько тяжелых испытаний, чтобы, достигнув богатства, признания, возможности носить городское платье и шпагу, покончить в конце концов самоубийством, и выбрав притом наихудший вид самоубийства - виселицу, по приказу короля.

   "Зачем я это делаю?" - спрашивал я себя, идя по Гай-стриту по направлению к северу через Лейд-Винд.

   Сперва я ответил себе, что хочу спасти Джемса Стюарта; правда, на меня сильно подействовало его отчаяние, слезы его жены и несколько слов, сказанных мною при этом случае. В то же время я подумал, что мне довольно безразлично - или должно быть безразлично, - умрет ли Джемс в постели или на эшафоте. Положим, он родственник Алана, но в интересах Алана лучше всего бы сидеть смирно и предоставить королю, герцогу Арджайльскому и воронам по-своему расправиться с Джемсом. Я не мог также забыть, что, когда мы были в беде, он не выказал особенной заботливости по отношению к Алану и ко мне.

 &nbs