Станюкович Константин Михайлович - Жрецы

коло стола, на котором стояла красивая лампа с большим красным абажуром, - и была не в обычном своем поношенном черном кашемировом платье, а в нарядной пунсовой шелковой кофточке и серой юбке. Эта пунсовая кофточка очень шла к ее лому лицу с блестящими черными волосами; и так оделась она с утра не без надежды, что Невзгодин, быть может, приедет. Ей показалось, что он ушел от нее после последнего свидания несколько заинтересованный ею и без прежнего слегка насмешливого отношения к ней, как к миллионерке, заботящейся только о наживе. В его речах были теплые, сочувственные ноты, и, припоминая их, она радовалась. Радовалась и ждала Невзгодина, чувствуя, что он вдруг ей стал необыкновенно дорог. Целый день она думала о нем и уж теперь не противилась, как раньше, захватившему ее чувству. Он ей нравился, очень нравился, и она впервые познала прелесть любви, которая так поздно пришла к ней, нежданная, и словно бы придала настоящий смысл всей ее жизни и сделала ее необыкновенно чуткой и восприимчивой. Она чувствовала себя как-то чище, просветленнее и за последние дни далеко не с прежним интересом занималась делами. Еще недавно эти дела захватывали ее всю, а теперь главным в жизни она считала привязанность к ней Невзгодина. О, если б он полюбил ее, как бы она была счастлива!

   И мысль, что он никогда ее не полюбит и не может полюбить, считая ее за женщину-дельца, за женщину, сознательно эксплуатирующую чужой труд (он об этом без церемонии говорил ей в Бретани), приводила в уныние Аглаю Петровну.

   Он ведь не увлечется одной только физической красотой. Для такого человека этого мало. Ему нужен ум, нужно взаимное понимание, нужна чуткая душа... И она ведь ищет в нем не любовника только, а друга на всю жизнь... Меньшего она не возьмет.

   И наконец, он, слишком впечатлительный, вечно склонный к анализу, разве способен на долгую привязанность, если б и увлекся?

   Такие мысли отвлекали молодую женщину от чтения английской книги в изящном белом переплете, которая лежала перед Аглаей Петровной.

   Кто-то постучал в двери.

   - Войдите!

   Вошедший слуга доложил, что приехал господин Невзгодин.

   - Просите сюда! - проговорила Аглая Петровна, чувствуя, как сильно забилось ее сердце при этом известии.

   Она призвала на помощь все свое самообладание, чтобы не обнаружить перед Невзгодиным своей тайны. Властная и гордая, она, разумеется, не покажет своего чувства, чтоб не вызвать в ответ благодарного сожаления. Ей этого не надо. Любовь за любовь. Все или ничего.

   Он не должен ничего знать. Просто рада умному и интересному человеку, с которым приятно поболтать, - вот какой она возьмет с ним тон.

   - Вот это мило с вашей стороны, Василий Васильич, так скоро исполнить обещание!

   Она проговорила эти слова с приветливой улыбкой радушной хозяйки, но не обнаружила радости, охватившей ее при появлении Невзгодина.

   И, пожимая его маленькую руку своей крупной белой рукой, попросила садиться.

   - А вас разве это удивляет, Аглая Петровна? - спрашивал Невзгодин, присаживаясь в кресло около дивана.

   - Признаюсь, немножко.

   - Почему?

   - Я не ждала, что после короткого промежутка вам захочется опять со мной поболтать.

   - Как видите, ошиблись. Захотелось.

   - И большое вам спасибо за это.

   - Напрасно благодарите... Я ведь в данном случае преследовал свои интересы.

   - Вы... интересы? Какие?

   - Свои собственные... Мне просто хочется поближе познакомиться с такой интересной женщиной, как вы...

   - Чтоб после описать?

   - А не знаю... Быть может...

   - Спасибо и на том, Василий Васильич... Только я и без вашего подчеркивания знала, что вас люди занимают только как интересные субъекты, и не рассчитывала на большее! Но все-таки очень рада вас видеть, Василий Васильич, с какими бы целями вы ни приехали.

   - В свою очередь мне приходится благодарить вас.

   - К чему? Ведь я тоже имею в виду исключительно свои интересы... Недаром я деловая женщина...

   - Можно спросить: какие?

   - Поболтать с умным и хорошим человеком... Значит, мы будем изучать друг друга. Не правда ли?

   - Отлично... Пока не изучим и...

   - И что?

   - Не надоедим друг другу...

   - Ну, разумеется. Боюсь только, что интересного во мне мало, Василий Васильич...

   - Об этом предоставьте судить другим, Аглая Петровна...

   - Обыкновенная купеческая вдова! Пожалуй, недолго и изучать... И тогда простись с вами... Вас и не увидишь?

   - Так что ж? Вам, я думаю, от этого не будет ни холоднее, ни теплее...

   - Вы думаете? Напрасно... Я привыкаю к людям... И, во всяком случае, будет жаль потерять интересного знакомого...

   - Другой найдется... А насчет того, что вы обыкновенная купеческая вдова, позвольте с вами не согласиться...

   - Что ж во мне необыкновенного, Василий Васильич?

   - Будто сами не знаете?

   - Себя ведь мало знаешь.

   - Во-первых, красота...

   - И вы ее во мне находите, Василий Васильич? - сдерживая радость, спросила Аносова.

   - Да ведь я не слепой... И так как я не собираюсь ухаживать за вами, Аглая Петровна, то могу по совести сказать, что вы замечательно хороши! - прибавил Невзгодин, глядя на Аносову восхищенным взглядом.

   Она заметила этот взгляд, и алый румянец покрыл ее щеки.

   - А во-вторых? - нетерпеливо спросила Аносова.

   - Несомненно умная женщина, читающая хорошие книжки... Кстати, что это вы читаете, Аглая Петровна?

   - Карпентера... А в-третьих, четвертых и пятых?

   - Еще не пришел к определенному заключению...

   - Что так? В Бретани оно, кажется, у вас составилось.

   - Но теперь несколько изменилось...

   - Будто? - недоверчиво протянула Аглая Петровна. - Или вы деликатничаете... Не хотите сказать, что думаете обо мне. Так хотите, я вам скажу, что вы думаете?

   - Пожалуйста...

   - Вы думаете, что я сухая, черствая эгоистка, не доверяющая людям, холодная натура, никого не любящая... и потому живущая в одиночестве... Быть может, впрочем, она имеет и любовника, какого-нибудь юнца юнкера, но ловко прячет концы и пользуется репутацией недоступной вдовы... Юнкер ведь вполне подходит для такой женщины... Не правда ли? - добавила Аносова и нервно усмехнулась...

   И, не дожидаясь ответа, продолжала:

   - Вдобавок ко всему, занятая исключительно мыслями о наживе, как настоящая дочь своего отца... Кулак, несмотря на свои литературные вкусы... Эксплуататорка чужого труда и в то же время благотворительница ради тщеславия. Одним словом, одна из типичных представительниц капитала... Сытая, счастливая буржуазка. Скажите по совести, Василий Васильевич, ведь вы меня считаете такою?..

   Она пробовала было смеяться, но не могла. И в ее черных больших глазах стояло грустное выражение, когда она ждала ответа.

   - Не совсем такою, Аглая Петровна... Вы чересчур сгустили краски, передавая то, что, по вашему мнению, я должен думать...

   - Но все-таки доля правды есть... Вы так думаете?..

   - Каюсь, думал... Но, мне кажется, был не прав...

   - А если правы? - чуть слышно проронила Аглая Петровна.

   - Не хочу думать... И, во всяком случае, вы не должны быть счастливы... Не можете быть счастливы со всеми миллионами и именно благодаря им.

   - Пожалуй! - раздумчиво проронила Аглая Петровна.

   - Я уверен, что ничто так не портит людей, как богатство и власть... даже порядочных людей...

   - И вас бы испортило?

   - Еще бы!.. Что я? Известные исторические личности, пресыщенные богатством и властью, развращались и гнали то, чему прежде поклонялись...

   - А разве не было исключений?

   - Исключения подтверждают правило, Аглая Петровна.

   - Мрачно же вы смотрите на богатых людей, Василий Васильич... Я рада по крайней мере, что меня вы хоть не считаете счастливой миллионеркой...

   - Какая же вы счастливая... Вы в каждом должны видеть прежде всего посягателя на ваши деньги...

   - Но только не в вас, Василий Васильич!

   - Надеюсь! - заносчиво кинул Невзгодин. - От этого вы вот и одиноки... Вы, я думаю, и искреннему чувству не поверили бы. Вам все бы казалось, что любят не вас, а ваши миллионы. Не правда ли?

   - Правда... Но не совсем... Я чутка... Я поняла бы. Когда-нибудь я расскажу вам, Василий Васильич, плоды своих наблюдений с молодых лет. Тогда, изучая меня, вы, быть может, простите многое... Да, вы правы, Василий Васильич. Богатство развращает!

   Аглая Петровна притихла и словно бы виновато взглянула на Невзгодина. И в эту минуту миллионы ее казались ей только лишним бременем. Никогда не полюбит Невзгодин эксплуататорку миллионершу.

   А Невзгодин, с обычной своей манерой отыскивать везде страдания, уже жалел эту красавицу миллионерку. Не рисуется же она перед ним, и с какой стати ей рисоваться? Она, наверное, испытывает муки своего положения.

   И, польщенный, что она ему поверяла их, тронутый ее печальным видом, он в своей писательской фантазии уже прозревал драму, наделяя "великолепную вдову" теми качествами, какие ему хотелось самому видеть в созидаемом им эффектном образе "кающейся" миллионерки. И в эти минуты он даже забыл, что "кающаяся" не только делает все, что может делать представительница капитала, но и донимает рабочих на своих фабриках штрафами, о чем он знал от своего приятеля.

   Женщины, и особенно влюбленные, отлично умеют приспособляться, отдаваясь воле инстинкта, и Аглая Петровна хорошо поняла, что Невзгодина можно взять благородством. И он легко поддавался этому, несмотря на весь свой критический анализ и прежние мнения об Аносовой, тем более что его самолюбие было польщено, что такая писаная красавица желает перед ним оправдаться в чем-то. Он, конечно, далек был от мысли, что все эти грустные излияния "бабы-дельца", что эта внезапная перемена в ее настроении и во взглядах на "тщету богатства" явились под влиянием властного чувства, охватившего энергичную и страстную натуру Аглаи Петровны.

   И Невзгодин с сочувствием взглянул на Аносову. Как не похожа она была теперь, притихшая, грустная, словно бы виноватая, - на ту самоуверенную, блестящую, "великолепную" вдову, которую он видел раньше!

   Точно благодарная за этот взгляд, Аглая Петровна протянула Невзгодину свою выхоленную белую руку. Он почтительно поцеловал ее, а Аглая Петровна крепко пожала руку Невзгодина и проговорила:

   - Значит, есть надежда, что мы можем быть приятелями?

   - Отчего же нет...

   - И пока вы будете изучать меня... я буду иметь удовольствие вас видеть...

   - Боюсь, не надоем ли?

   - Не кокетничайте...

   - Впрочем - надоем, вы прикажете не принимать. Это так просто.

   - Но только этого вы не скоро дождетесь... А теперь будем чай пить... Пойдем в столовую или здесь?..

   - Здесь у вас отлично...

   - Ну, так здесь...

   Аносова подавила пуговку и велела подавать самовар.

   - А вы сегодня были на похоронах? - спрашивала Аносова.

   - Был.

   - Надеюсь, Найденов не явился?

   - Да и вообще мало было.

   - Я слышала, мать Перелесова приехала!

   - Да?.. Несчастная!.. Она теперь осталась без всяких средств после смерти сына. Он ее содержал.

   - Спасибо, что сказали.

   - А что?

   - Как что? Необходимо устроить старушку!.. - участливо промолвила Аносова.

   - Истинное доброе дело сделаете, Аглая Петровна.

   - Завтра же напишу Сбруеву. Пусть придумает форму помощи, не обидную для старушки.

   - А вы как думаете ее устроить?

   - Предложу ежемесячную пенсию. Пятьдесят рублей пожизненно. Довольно?

   - Конечно. Сердечно благодарю вас за старушку, Аглая Петровна! - горячо промолвил Невзгодин.

   Он был решительно тронут ее отзывчивостью и быстротою решения. А он прежде думал, что великолепная вдова благотворит только из тщеславия, чтобы о ней говорили в газетах. Нет, она положительно добрая женщина!

   - Есть за что благодарить! - с грустной улыбкой ответила Аглая Петровна.

   Слуга подал маленький серебряный самовар, поставил варенье, сливки, ром и лимон и удалился.

   - Вам крепкий?

   - Нет...

   Невзгодин глядел, как умело Аглая Петровна заварила и потом перемыла стакан и чашку.

   - А еще где вы были сегодня, Василий Васильич? У Маргариты Васильевны были?

   - Вчера был...

   - Вы, кажется, часто у нее бываете?

   - Нет...

   - Что так?.. Окончили ее изучать?

   - Я Маргариту Васильевну не изучал. Я просто был в нее влюблен прежде...

   - И долго?

   - Долго.

   - А что значит по-вашему: долго?

   - Два с половиною года. Согласитесь, что очень долго.

   - А теперь?

   - А теперь мы добрые приятели, вот и все!

   Аглая Петровна радостно улыбнулась. Но вслед за тем спросила:

   - Но отчего же она не любит своего мужа?

   - Могу вас уверить, что не из-за меня... Да, кажется, ни из-за кого, а просто так-таки не любит. Это хоть редко встречается, но бывает...

   - А Николай Сергеич так ее любит!

   - Вольно же. Люби не люби, а насильно мил не будешь, Аглая Петровна.

   - Да, не будешь! - значительно проронила молодая женщина.

   Она подала Невзгодину чай и спросила:

   - А вы не боитесь возвращения чувства?

   - Оно не возвращается... А бедную Маргариту Васильевну придется огорчить! - резко оборвал Невзгодин тему беседы.

   - Чем?

   - Ваше письмо не подействовало.

   - Какое? Я ничего не понимаю.

   - Письмо к Измайловой. Я был у нее сегодня.

   - И что же?

   - Разумеется, отказ. Впрочем, я этого и ждал. По-моему, большая ошибка со стороны Маргариты Васильевны было давать мне такие поручения... Измайлова, говорят, любит антиноев до сих пор... Ну, а я... сами видите, что невзрачный кавалер... Тем не менее я рад, что видел знаменитую Мессалину в отставке. И какая же она страшная, эта раскрашенная старуха!..

   - Как же она вас приняла? Расскажите.

   - Не особенно любезно. Осмотрела с ног до головы и, прочитавши ваше письмо, недовольно повела своими накрашенными губами и наконец просила изложить, в чем дело... Несмотря на все мое красноречие, - а я был красноречив, даю вам слово! - Измайлова отнеслась к затее Маргариты Васильевны прямо-таки неодобрительно. "Какие театры да лекции для рабочих? Я этому не сочувствую..." Ну, спросила, конечно, дали ли вы пятьдесят тысяч или пообещали только, и когда я сказал, что пообещали, она... усмехнулась довольно-таки, признаться, многозначительно...

   - Не поверила, что я дам? - усмехнулась Аносова.

   - Как будто так. А затем стала допрашивать: кто такой я и почему к ней приехал, а не Заречный... Одним словом, полнейшее фиаско... Не осуществить, как видно, Маргарите Васильевне своего плана...

   - А вы его одобряете?

   - Отчего ж не одобрить. Дело, во всяком случае, полезное...

   - Ну, так план Маргариты Васильевны осуществится! - весело проговорила Аглая Петровна.

   - Каким образом?

   - Я одна выстрою дом, а вы, быть может, не откажетесь помочь нам советом, как лучше это сделать...

   Невзгодин был изумлен.

   - Ну что? Немножко довольны мною, Василий Васильич?

   - Я восхищен вами, Аглая Петровна, и чувствую себя перед вами виноватым. Простите!

   И Невзгодин горячо поцеловал руку Аносовой.

   - За что вас прощать?

   - За то, что считал вас не такою, какая вы есть.

   - Вы вправе были... Я ведь кулак-баба... Наследственность сказалась.

   - Вы клевещете на себя. А решение ваше сейчас?.. Это что?

   - Ваше влияние, Василий Васильич!

   - Вы шутите, конечно.

   - Какие шутки! И заметьте - я без особенной надобности никогда не лгу... Это результат наших споров в Бретани и вообще знакомства с вами... У меня нрав скоропалительный... И на добро и на зло азартный, если я кому поверю... Только не оставляйте своими добрыми указаниями... Ну и, кроме того, ведь мы, бабы, любим, чтобы нас описывали не очень уж скверно - мне, значит, и хочется, чтобы, изучая, вы видели меня лучше, чем я есть... Простите бабье тщеславье, Василий Васильич...

   - Вы преувеличиваете влияние моих споров! В вас просто добрая натура говорит.

   - Думайте, как знаете...

   Аносова заговорила о своем англичанине-управляющем и нашла, что его надо убрать. Очень уж он строг.

   И совершенно неожиданно обратилась к Невзгодину с просьбой: порекомендовать ей какого-нибудь порядочного человека.

   Когда Невзгодин в первом часу прощался с Аглаей Петровной, она спросила:

   - Скоро увидимся?

   - Я завтра зайду... Можно?

   - Еще бы! Я рада поболтать с интересным человеком, ну, а вам...

   - А мне?

   - А вам надо изучить новую разновидность московской купчихи. Так приходите!.. - проговорила Аносова своим мягким, певучим голосом, ласково улыбаясь глазами.

  

  

   Прошел месяц.

   В течение этого времени Невзгодин чуть ли не каждый день ходил к Аглае Петровне и просиживал с ней вечера в клетушке. Они вели долгие разговоры, спорили, читали вместе, знакомили друг друга с своими биографиями. Аносова нередко посвящала Невзгодина в свои дела и спрашивала его советов. За это время они сблизились, и Аглая Петровна с инстинктом любящей женщины старалась показать себя Невзгодину с самой лучшей стороны и, действительно, под властью чувства, далеко не походила на прежнюю деловитую купчиху, скаредную и бессердечную, когда дело шло об ее купеческих интересах. Все, близко знавшие Аглаю Петровну, дивились такой перемене и приписывали ее, разумеется, тому, что Аносова влюбилась, как дура, в Невзгодина. Нечего и говорить, что безупречная доселе репутация Аглаи Петровны пошатнулась среди купечества, и Невзгодина называли любовником Аносовой.

   А между тем ничего подобного не было.

   Правда, великолепная вдова не только интересовала молодого писателя, как интересный тип для изучения, но и очень нравилась ему, импонируя своей роскошной красотой и привлекая умом; тем не менее он старался скрыть это и объяснял свои частые посещения удовольствием поболтать с умной женщиной. До сих пор он не обмолвился серьезным признанием, хотя нередко и говорил в шутливом тоне о красоте Аглаи Петровны.

   Она нередко ловила восторженные взгляды Невзгодина и ждала, нетерпеливо ждала, что он наконец бросится к ее ногам и признается, что любит ее, но этого не было, и Аглая Петровна влюблялась сама все более и более, но, разумеется, горделиво не показывала Невзгодину, как он ей дорог и как бы она была счастлива выйти за него замуж.

   Невзгодин и не догадывался, что в него Аносова влюблена, и верил ей, когда она говорила, что питает к нему хорошие чувства, как к человеку, который "открыл ей глаза" и сделал ее лучше. И он видел, что действительно имеет некоторое влияние на Аглаю Петровну, приписывая это влияние доброй, в сущности, натуре Аносовой, но испорченной наследственностью и средой.

   Те перемены, которые она сделала на фабрике, удалив англичанина, и те планы, которые она хотела привести в исполнение, не оставляли его в сомнении, что Аглая Петровна "кающаяся капиталистка".

   И Невзгодин, несколько "оболваненный" и красотой великолепной вдовы, и ее уменьем довольно тонко льстить мужскому самолюбию, и ее "планами", уже мечтал об интересной теме для новой повести, героиня которой под идейным влиянием раздает свои богатства, отказываясь от жизни, полной роскоши и блеска... По временам эта тема казалась фальшивой его художественному инстинкту, но ведь факт почти налицо в лице Аглаи Петровны. Надо только довести его до логического развития.

   Впрочем, все эти мечтания о повести не мешали Невзгодину по временам (и в последнее время довольно-таки часто) совсем не "идейно" заглядываться на великолепную вдову.

   "Тоска", напечатанная в январской книжке одного из петербургских журналов, очень понравилась Аглае Петровне, и она в восторженных комплиментах признала в Невзгодине выдающийся талант. Действительно, у Аносовой был литературный вкус, развитой недурным знакомством с несколькими литературами, и она сумела оттенить лучшие места повести и при этом тонко польстить авторскому самолюбию. И он, хотя и находил похвалы неумеренными, тем не менее поддавался лести. Ведь так приятно, когда умная и красивая женщина считает вас гениальным человеком!

   Впрочем, не одна Аглая Петровна пришла в восторг от повести. Вскоре по напечатании ее Невзгодин стал получать пересылаемые ему из редакции письма от неизвестных лиц, выражавших свое сочувствие и похвалы. И эти письма, искренние и восторженные, благодарившие за призыв к вере в идеалы, сказавшийся в тоске по ним, - трогали молодого писателя и в то же время словно бы обязывали его относиться к писательству как к общественному служению. Наконец, появились в нескольких газетах и рецензии. Почти во всех приветствовалось появление нового таланта, на который возлагались надежды. Зато в двух газетах повесть Невзгодина была обругана жесточайшим образом, и именно за призыв к тому, что, слава богу, "исчезло, как мираж, нашедший на бедную Россию в шестидесятых годах".

   Вместе с получением гонорара Невзгодин получил и письмо от редактора, который сообщал, что новый рассказ очень ему понравился и будет напечатан в следующей книжке. Вместе с тем он просил и дальнейшего его сотрудничества, прибавляя, что такие вещи, как "Тоска" и другой рассказ, "украшают" страницы журнала.

   Невзгодин радовался своему успеху, хотя и несколько изумленный им. Скептическая жилка мешала ему возгордиться, и он только мечтал о том, чтобы заслужить похвалы будущими своими работами. В нем снова пробуждалась охота писать, и он по утрам работал, а вечером его тянуло к великолепной вдове...

   "Не каменная же она в самом деле!" - говорил он себе и в то же время чувствовал, что с ней авантюра едва ли возможна. Она не из таких... С ней надо закинуть на себя мертвую петлю...

   После появления "Тоски" Невзгодин получил лестные приглашения из многих редакций, а издатель одного иллюстрированного журнальчика сам приехал к Невзгодину и, отрекомендовавшись ему, без всяких церемоний спросил, окидывая удовлетворенным взглядом жалкую обстановку комнаты:

   - Вы сколько получаете с листа в вашем журнале?

   - Сто рублей! - ответил Невзгодин, несколько изумленный развязностью издателя.

   - Так я вам охотно дам триста и, если хотите, сию минуту пятьсот рублей аванса. Угодно получить?

   И издатель, не дожидаясь согласия и, по-видимому, не сомневавшийся в нем, вынул бумажник, достал пять сторублевок и положил их на стол перед Невзгодиным.

   Тот с улыбкой наблюдал за издателем.

   - Напрасно вы беспокоились. Положите свои деньги в бумажник! - проговорил наконец, улыбаясь, Невзгодин.

   - Вы не хотите? - искренне изумился черноволосый, курчавый молодой издатель с бойкими и плутоватыми глазками. - Вам, может быть, желательно четыреста рублей с листа и тысячу аванса?.. Что ж, мы и это можем...

   - Я совсем не желаю участвовать в вашем журнале!

   - Не желаете? Но позвольте спросить, почему-с? У меня сотрудничают господа писатели первого сорта... можно сказать, генералы-с...

   Издатель перечислил несколько действительно известных литературных имен и продолжал:

   - Как видите, компания приличная-с вполне... И вам, смею думать, гораздо лестнее получить четыреста рублей с листа, чем сто... В четыре раза более... И читателей у меня гораздо больше... Или вы, Василий Васильич, обязаны контрактом? Так я с удовольствием рискну на неустойку, если она не велика-с. Вы в моде теперь, и я готов на жертвы-с.

   Насилу Невзгодин избавился от одного из более юрких представителей современного издательства. Издатель ушел наконец, так-таки и не понявший, что человек в здравом уме и твердой памяти мог отказаться от таких блестящих предложений.

   После того как Невзгодина расхвалили, о нем заговорили и в Москве. С ним старались познакомиться и залучить на журфиксы. Звенигородцев, находивший раньше, что Невзгодин ничего путного написать не может, заезжал к Невзгодину, наговорил ему множество приятных вещей и звал его вечером на журфикс к одному очень умному человеку, у которого собираются только очень умные люди, и был несколько огорчен, что Невзгодин отказался.

   Но, знакомый только с казовой стороной своей известности, Невзгодин, не бывавший почти нигде, и не догадывался, какова изнанка ее и что про него говорят.

   А говорили про него, действительно, черт знает что такое. Кто распускал про него грязные сплетни и к чему их распускали, - кто знает, но они имели успех, как всякие сплетни, да еще про человека сколько-нибудь известного.

   Говорили, что Невзгодин ловко-таки "обрабатывает" миллионерку. Небось пишет об идеалах, смеется над всем, а сам... подбирается к аносовским деньгам... Какая гнусность! Его, конечно, называли Артюром при великолепной вдове. Другие, впрочем, утверждали, что он дальновиднее и, наверное, женится на миллионерке.

   - Ждала, ждала... и не могла выбрать лучше... Нечего сказать, отличная партия!

   Однажды Невзгодина встретил на улице один из его знакомых и спросил: правда ли, что он думает издавать журнал?

   - И не думал! - рассмеялся Невзгодин.

   - Однако говорят...

   - А пусть говорят... Только говорят ли, откуда на журнал у меня деньги?

   - Как откуда? Да Аглая Петровна Аносова, говорят, дает... Вы ведь с ней хорошо знакомы.

   Невзгодин только презрительно усмехнулся, но тон, с каким были сказаны эти слова, покоробил его, и он в тот вечер сидел, по обыкновению, в клетушке несколько раздраженный.

   Он досадовал на себя, что пришел.

   Разговор в этот вечер не клеился. У обоих собеседников точно на душе было что-то, мешавшее обычной беседе. И это чувствовалось.

   "И на какого дьявола я шляюсь сюда каждый вечер? Зачем? Она в самом деле может подумать, что я огорошу ее просьбами о деньгах на журнал?"

   "Фу, мерзость!" - мысленно проговорил Невзгодин, раздражаясь от этой мысли еще более.

   Он решился сейчас же уйти, чтобы не "разыгрывать дурака". Так она и верит его "изучению"!.. Таковская!

   Невзгодин искоса взглянул на нее и остался на обычном своем месте - на низеньком кресле у диванчика, на котором сидела Аглая Петровна, притихшая, грустная и ослепительно красивая.

   Остался и сделался еще мрачнее, злясь на самого себя.

  

  

   Минуты две прошло в молчании. Наконец Аносова спросила:

   - Что с вами, Василий Васильич? - В тоне ее голоса звучала тревога.

   Невзгодин насторожился. Он уловил эту тревогу, и в ней ему послышалось что-то притязательное. Это несколько удивило и рассердило его.

   - Ничего особенного, - ответил он.

   - Вы чем-то раздражены?

   - Положим... Так что ж из этого?

   - Уж не я ли провинилась в чем-нибудь перед вами? И вы мною недовольны?

   - Я? Вами? И какое я имел бы право?

   - Это делается без всяких прав.

   - Но все-таки выражают недовольство только люди с правами, а обыкновенные смертные просто не ходят к знакомым, которыми недовольны.

   - Даже когда и изучают?

   Он взглянул на Аносову: не смеется ли она? Но Аглая Петровна глядела на него так значительно и так нежно, что Невзгодин смущенно отвел свой взгляд и проговорил:

   - Сегодня была одна встреча на улице и разговор, который меня раздражил... Да что скрывать...

   И Невзгодин передал Аносовой разговор.

   - И это могло вас раздражить?

   - Как видите.

   - Вижу! - грустно протянула Аносова.

   Она, видимо, что-то хотела сказать, но не решалась.

   - Говорите, Аглая Петровна... Говорите... я все выслушаю...

   - И раздражитесь еще более? А я не хочу вас раздражать...

   - Ну, как угодно... Сегодня мы оба в дурном настроении, и я лучше уйду...

   - Нет, не уходите, Василий Васильич... Не уходите... И я вам скажу, что хотела. Неужели вы, в самом деле, не взяли бы у меня денег на журнал, если бы захотели издавать сами?

   - Конечно, нет! - резко ответил Невзгодин.

   - Я даже такого доверия не заслужила? Или вы побоялись бы, что скажут?

   - Писателю надо быть выше всяких подозрений... И наконец, я никогда бы не путал женщину в дела, которых она не понимает...

   - Даже если б женщина была вашим добрым приятелем?

   - Тем более...

   - Я так и думала... Очень уж вы горды, Василий Васильич... Вот вас даже и пустой разговор раздражил... А про меня, по поводу вас, теперь и не то говорят, а я, как видите, нисколько не смущаюсь... Пусть говорят!..

   - По поводу меня? Что ж смеют говорить? - вызывающе кинул Невзгодин и весь вспыхнул.

   - Ишь! Уже и загорелись!.. Говорят, что я...

   Аносова запнулась.

   - Что вы? - нетерпеливо переспросил Невзгодин.

   - Ваша любовница! - досказала Аносова и взглянула на Невзгодина.

   Тот совсем опешил от изумления.

   - Изумлены? - кинула Аносова.

   - Еще бы! Сочинить такую... такую нелепость про вас, чья репутация безупречна... Как это глупо! - воскликнул Невзгодин.

   - А между тем ведь это так правдоподобно... До сих пор я жила отшельницей и вдруг почти каждый вечер сижу глаз на глаз с молодым человеком... Ведь не всякий же знает то, что знаю я...

   - То есть что?

   - Что молодой человек исключительно с литературной целью навещает женщину, еще не старую, ну и...

   - Замечательную красавицу? - досказал горячо Невзгодин.

   - К которой он, впрочем, довольно равнодушен! - прибавила Аглая Петровна.

   Невзгодин не принял вызова и воскликнул:

   - И вы меня не выгнали до сих пор, несмотря на такие сплетни?

   - Я? Вас?..

   Опять Аносова так ласково, так нежно и вместе с тем удивленно посмотрела на Невзгодина, что тот снова смутился.

   - Да разве мне не все равно, что говорят! Я ничьей любовницей не была и не буду! - гордо подчеркнула она, - но пусть болтают, что хотят! Я сама по себе! - усмехнулась Аносова.

   Это пренебрежение общественным мнением такой рассудительной и степенной женщины, какою казалась Аглая Петровна, восхитило Невзгодина и, разумеется, приятно щекотало его самолюбие.

   И он восторженно взглянул на красавицу вдову и благодарно стал целовать ее руку несколько дольше и горячее, чем следовало бы это в литературных интересах.

   Но Аносова не отнимала своей горячей руки, и Невзгодин ее несколько раз принимался целовать.

   - И знаете ли, о чем еще на днях спрашивала меня сестра?

   - О чем?

   - Скоро ли я выхожу замуж?

   - Вы? За кого?

   - Да что вы за агнец, в самом деле! Разве не знаете?

   - Клянусь честью, не знаю.

   - Да за вас, разумеется!

   - За меня?!

   И Невзгодин искренне рассмеялся.

   Аглая Петровна, по-видимому, недовольна была этим смехом и спросила:

   - Чему вы смеетесь?

   - Да уж это несравненно по своей глупости.

   - Чем же так глупо?

   - И вы еще спрашиваете? И вы охотница шутить! - с насмешливой улыбкой промолвил Невзгодин, несколько раздраженный.

   - Я не шучу, Василий Васильич... Разве вы не видите или нарочно не хотите этого видеть? - значительно и серьезно промолвила Аглая Петровна.

   - Вы... красавица, умная женщина, миллионерка, и вам сделать такой mesalliance!.. Выйти замуж за такого богему, нищего писателя, человека таких взглядов, как я... и притом такого непривлекательного...

   - А почем знать. За такого, и только за такого я бы вышла. Такого, может быть, я и полюбила бы и не променяла его ни на кого. Да и как еще полюбила! - порывисто прибавила Аносова...

   Она как будто говорила шутя, но каждое слово ее дышало неподдельною страстью. И Невзгодин словно бы неожиданно прозрел и почувствовал, что эта женщина не шутит. И ему стало жутко.

   Все еще как бы не доверяя этому, он заглянул в глаза Аносовой пытливым, вопросительным и слегка смеющимся взглядом.

   - Теперь верите? - шепнула она, не сводя с него своих темных глаз, светившихся лаской, и стыдливо алела, словно бы виноватая, что не могла более таить чувства.

   - Не верю, не верю, не верю! - вызывающе повторял Невзгодин.

   А сам верил, изумленный, что его любит эта властная, строгая красавица, и, весь охваченный трепетом молодой страсти, глядел на молодую женщину восторженно-благодарным взглядом.

   - Так поверьте...

   И Аносова вдруг порывисто обвила шею Невзгодина и прильнула своими губами к его губам в долгом страстном поцелуе.

   Еще мгновение, и она оттолкнула его.

   У Невзгодина была несчастная особенность, присущая многим писателям, не терять способности наблюдать и подчас ядовито смеяться над собою даже в самые, казалось бы, счастливые мгновения жизни, и это вносило отраву во все его увлечения. Казалось, он не мог непосредственно отдаваться впечатлениям, точно какой-то насмешливый бесенок сидел у него в голове и нашептывал ему смешные вещи.

   Только раз в жизни, когда Невзгодин любил Маргариту Васильевну, он не анализировал, не потешался над собою, а просто любил до безумия.

   И теперь, опьяневший от поцелуя, он словно бы был настороже и, более благодарный, чем счастливый, слушал, как Аглая Петровна, счастливая и радостная, говорила, заглядывая ему в глаза:

   - О, какой же вы глупый, несмотря на весь ваш ум... На аршин под землю видите, а не видели, что я люблю вас... Ужели не замечали?..

   - Честное слово...

   - Какой же вы скромный, и как это хорошо... Ну да... люблю. Вы - идол мой. Ведь ради вас я стала другая... Ради вас я изменила порядки на фабрике... Ради вас я строю этот дом для рабочих... А вы не поверили, что я с радостью пошла бы за вас замуж, чтобы вы были моим, только всегда и всегда моим! - властно прибавила она. - А я и все мои миллионы в вашем распоряжении... Теперь верите?.. А вы... Вы любите ли меня?.. или мне только это чудится в ваших глазах... Хотите быть моим?..

   Невзгодина захватила эта порывистая, сильная страсть, и, признаться, эти миллионы на мгновение смутили его. Отчего не жениться? Она красива, умна... Она ему нравится, эта красавица... А на эти миллионы можно сделать много хорошего...

   Но в следующее же мгновение он уже пришел в ужас от мысли жениться на Аносовой.

   Сидевший в голове его добрый бесенок высмеивал его добрые намерения благотворить чужими миллионами и ядовито докладывал, что Невзгодин просто женится, как первый прохвост, на миллионах, чтобы жить на чужие миллионы, утешая себя благотворительными подачками. И это писатель, автор "Тоски", проповедующий, что богатство развращает... Какой же, однако, писатель негодяй!.. На словах герой, а при первом же соблазне не устоял... И разве он любит великолепную вдову?.. Разве это любовь, а не одно только вожделение к красивому телу?.. Разве по духу она ему близка? И разве он хочет идти под ярмо и вечно быть в полной собственности миллионерши, вместо того чтобы быть свободным и независимым писателем?..

   - Что ж вы молчите, Василий Васильевич? Или вы в самом деле ходили только изучать меня? - почти крикнула Аглая Петровна, увидавшая, как загорается насмешливый огонек в глазах Невзгодина.