Марриет Фредерик - Иафет в поисках отца

ременить, а его на каждой станции давали хуже. Сбруя у лошадей была из веревок, дорожные коляски - просто телеги. При всем том я ехал очень скоро, потому что ирландцы умеют заставлять чудно бежать своих лошадей.

   Я вышел из почтовой коляски, заплатил деньги и велел сейчас же запрячь лошадей. На это мне ответили:

   - Погодите, сэр, немного, зайдите отдохнуть.

   Думая, что они хотели употребить это время на закладывание лошадей, я вошел в трактир и сел у огня с другими, физиономий которых не мог различить.

   Между тем видя, что прежняя моя коляска уезжала назад, я через несколько минут спросил, скоро ли новая будет готова.

   - Вам угодно коляску, сэр? - спросила меня хозяйка.

   - Да, - ответил я, - коляску в Моунт-Кастль.

   - Вам придется подождать, потому что единственный наш экипаж взят и не воротится прежде поздней ночи. Но вам, может быть, угодно кушать, сэр?

   - Как, прежде ночи не будет? Зачем ты мне этого не сказала? Я бы поехал на тех же лошадях.

   - На тех же лошадях, говорите вы? Но Теди Дрисколь не мог бы и шагу сделать на них. Не угодно ли вам будет, сударь, войти в маленькую комнату? Катерина принесет огня.

   Мне очень не хотелось проводить здесь ночь, но делать было нечего. Я взял чемодан и вошел с хозяйкой в комнату, если лачуга эта заслуживала названия комнаты. Она была выстроена подле избы, и в старой стене была проделана дверь; потолка не существовало, а только одни перекладины, на которые были постланы черепицы. Я сел на стул, который один только находился в комнате, и, облокотясь на стол, впал в самые неприятные думы. Но вдруг услышал, что девушка говорила с кем-то

   - Да зачем же вы не пускаете его в Моунт-Кастль? Коляска приехала, и лошади в конюшне.

   - Велено так, Катерина, - ответила хозяйка. - Мак-Дермот был здесь; а как же его не послушаться?

   - Да кто он? - спросила девушка.

   - Сборщик податей, и говорят, что он забрал весь скот Джери Отуля.

   - Он, видно, храбрый молодой человек, - ответила девушка, - что приехал сюда один.

   - Это только до завтрашнего утра, а потом солдаты придут ему на помощь.

   - А знает ли это Джери Отуль?

   - Верно, знает. Я никак не хочу, чтобы было убийство в моем доме; но что может сделать бедная вдова против Мак-Дермота? Ну, теперь, Катерина, пойди зажги огонь у бедного молодого человека, да узнай, не нужно ли ему чего-нибудь, хоть бы чем-нибудь утешить сю перед смертью.

   Катерина, не отвечая, ушла. Легко вообразить ужас, который я почувствовал, услышав этот разговор. Я понял всю опасность моего положения, зная, что легко убить неизвестного человека в таком глухом месте. Достаточно было, чтобы вооружить жителей против меня, сказав, что я сборщик податей. Каким образом их в этом разуверить, я не мог и придумать.

  

  

   Катерина пришла зажечь огонь и, бросив на меня сердитый взгляд, начала топить печь. Она была очень хорошенькая девушка, с черными глазами, высокого роста, притом хорошо сложенная.

   - Как тебя зовут? - спросил я.

   - Катерина, сэр, к вашим услугам.

   - Выслушай меня, Катерина, - сказал я тихо. - Ты женщина, а все женщины добры. Я все слышал, что ты говорила с хозяйкой. Знаю, что Мак-Дермот выдает меня за сборщика, но я никогда не принадлежал к числу этих людей. Я джентльмен, желающий говорить с сэром Генри де Клер об одном деле, и, чтобы доказать тебе справедливость моих слов, скажу, что я хлопочу о дочери старшего брата, убитого на охоте, которую все считали умершей. Я один только знаю этот секрет, и потому он с Мак-Дермотом распространили этот слух, чтобы меня удалить отсюда.

   - Разве она жива? - спросила Катерина с удивлением.

   - Да, и я не хочу сказать сэру Генри, где она, и за что он на меня сердится.

   - Но я видела тело, - продолжала Катерина, приближаясь ко мне.

   - Это была не она, - сказал я, не зная, что ответить.

   - Однако платье было ее, но тело долго не могли найти, нельзя было различить черты липа. Я знала ее, бедняжку; моя мать была ее кормилицей, и сама жила в замке до смерти сэра Вильяма, а после этого несчастья нас всех отослали.

   - Катерина! Катерина! - закричала хозяйка.

   - Зовите меня почаще, - шепнула мне Катерина, выходя из комнаты.

   - Огонь не разгорается, - сказала она, - и этот барин спрашивает водки.

   - Возьми сухого торфу, да поскорее. У нас не один сборщик податей, все Отули пришли, и твой Корни также с ними.

   - Мой Корни! Он еще не должен быть уверен, что он мой.

   Вскоре Катерина воротилась и принесла сухого торфу и водки.

   - Все, что вы говорите, правда, и я не сомневаюсь, потому что, кажется, вы не ирландец, и слишком молоды, чтобы быть сборщиком, которые обыкновенно состарятся, пока не сделаются такими негодяями. Теперь Отули здесь, и мне кажется, что эти люди не за добром пришли. Они сидят все вместе и шепчут что-то, держа ножи свои подле себя.

   - Скажи мне, пожалуйста, Катерина, у дочери сэра Вильяма были светлые волосы и голубые глаза?

   - Да, по наружности она была похожа на какую-нибудь волшебницу наших гор.

   - Не помнишь ли, носила ли она цепочку из золота и кораллов?

   - Да, сударь, у нее была на шее цепочка, когда несчастная пропала, а когда нашли ее тело, то уже не было этой цепочки. Мать моя говорила, что, верно, за это ее и убили.

   - Ты мне сказала все, что нужно, Катерина. Девочка и теперь жива; я могу доставить эту цепочку, потерянную вместе с ней. Сэр Генри сам был причиной потери племянницы.

   - Боже мой! - ответила Катерина. - Бедняжка, а о ней уже перестали и плакать.

   - Все это я тебе сказала. Катерина, чтобы доказать ложь Мак-Дермота, которому хочется меня убить.

   - И это непременно случится, если вы как-нибудь не убежите.

   - Да как мне бежать, не поможешь ли ты мне, Катерина? - Я вынул десять гиней из кошелька.

   - Возьми эти деньги, они пригодятся тебе с Корни.

   - Корни-то первый вас и убьет, если я как-нибудь не слажу дела. Теперь надобно мне уйти и распорядиться этим.

   Тут Катерина вышла из комнаты.

   "Хорошо, - думал я про себя, - все-таки я не ошибся на этот раз; Катерина удостоверила меня, что Флита - дочь покойного сэра Вильяма. Если я спасусь, то заставлю Мельхиора быть справедливым". Довольный, что таким образом узнал, кто Мельхиор, я предался этим мыслям, забыв совершенно опасность своего положения, но я был вскоре пробужден от дум моих голосом Катерины.

   - Нет-нет, Корни, ни ты, и никто из вас... Теперь не время, я и матушка моя не должны этого видеть... Этому не бывать, Корни. Слушай меня: если его кровь прольется, то будь уверен, что ты никогда не получишь моей руки.

   Все опять замолкло, и только слышно было, что кто-то шепчет. Потом затих и шепот.

   Я развязал чемодан, вынул заряженые пистолеты и взвел курки, решившись продать жизнь как можно дороже.

   Не прежде получаса возвратилась Катерина. Она была бледна и дрожала от страха.

   - Сидите, как можно тише, - сказала она, - не думайте о защите, это невозможно. Я сказала матери, и она хочет пожертвовать всем, чтобы защитить того, кто спас вскормленного ею ребенка; но смотрите, не шумите, они скоро все уйдут. Корни не смеет ослушаться меня, он уговорит и других. - Она опять вышла и не возвращалась уже долго, но потом пришла вместе с матерью.

   - Катерина рассказала мне все, - говорила ее мать, - и я сделаю, что только могу, но, право, не знаю, за что взяться. Идти в замок было бы сумасшествие.

   - Да, - ответил я, - но не дадите ли вы мне лошадь воротиться назад?

   - Это мы и хотели сделать, но Отули взяли всех лошадей и около дома поставили часовых. Они придут опять в полночь, и, право, я не могу придумать, как спасти вас.

   - Мы скажем, что он убежал, - ответила Катерина. - Они уйдут из дому, и останется еще надежда на спасение.

   - Да, остается одно средство, - ответила мать. Она отвела Катерину в сторону, что-то шепнула ей на ухо; девушка покраснела и не ответила ни слова.

   - Если мать твоя просит это сделать, то, верно, нет ничего дурного.

   - Да, но если Корни...

   - Он не посмеет, - ответила мать. - Загасите эту свечку, сэр, и ложитесь спать не раздеваясь.

   Они свели меня в маленькую, очень дурную комнату, но которая, по тамошнему краю, была прекрасна.

   - Ложитесь сюда и ждите, пока мы вас не позовем,

   Они унесли свечу, оставив меня одного с моими неприятными мыслями.

   Я не спал и через два часа услышал шум под окошком и вскоре стук у дверей, которые пытались сломать.

   Всякую минуту я ожидал, что дверь моя разлетится. Ко мне вбежала мать, полураздетая, со свечкой в руке, и велела за ней идти. Она ввела меня по какой-то ужасной лестнице в другую маленькую комнату, где сидела Катерина на постели, также полураздетая.

   - О! Матушка, матушка! - вскричала она.

   - Я приказываю тебе это, - ответила мать и велела мне лечь в постель дочери и прижаться к стене.

   - Дайте, я надену что-нибудь, матушка.

   - В таком случае, они будут сомневаться. Бедная девушка покраснела.

   - Нет, - ответил я, - если Катерина не хочет, то и я не хочу покупать жизнь этой ценой.

   - О, нет, ничего! - сказала Катерина. - Теперь я и не думаю об этом. Слова ваши совершенно меня успокоили. Ступайте сюда поскорее.

  

  

   Некогда было извиняться. Я закутался в одеяло и лег подле Катерины. Мать побежала вниз к двери и пришла туда, когда ее только что выломали. Двенадцать вооруженных людей с черными страшными лицами вошли в комнату.

   - Боже мой, да чего вы хотите? - закричала хозяйка.

   - Крови сборщика! - ответили Отули.

   - Но не в моем доме только, не в моем доме... Отведите его, по крайней мере, отсюда, обещайте мне увести его.

   - Да, мы это и хотели сделать, уведем его, и вы не только не увидите, но и не услышите его голоса.

   - Он здесь спит, - сказала женщина, показывая на дверь комнаты, где я прежде был.

   Они отправились туда и нашли пустую постель и отворенное окошко.

   - Черт возьми, да здесь никого нет. Окошко отворено. Верно, он убежал. Поскорее, ребята, за ним, он далеко не мог уйти.

   - А мне кажется, хозяйка, - сказал старший Отуль, - что он где-нибудь поближе. С вашего позволения, мы немного посмотрим здесь.

   - О, сделайте одолжение, Отуль; если вы думаете, что я скрыла сборщика, то ищите, где вам угодно.

   Шайка, предводительствуемая Джери Отулем, который взял свечку из руки хозяйки, Мак-Шен, шли по лестнице наверх. Я лежал возле Катерины и чувствовал, как бедная дрожала.

   Обыскав все углы, они пошли в комнату Мак-Шен.

   - Войдите, пожалуйста, сюда, Отуль. Очень может быть, что я спрятала его к себе в комнату; ищите, если хотите.

   Все было обыскано, исключая маленькую комнату Катерины, и шайка остановилась у дверей.

   - Нам надобно и туг обыскать, - сказал Отуль зверским голосом.

   - Обыскивать мою дочь!.. Это прелестно! Двенадцать человек вытащат бедную девочку из постели, чтобы осмотреть, не лежит ли с нею сборщик податей. Вы сделаете себе прекрасную репутацию. А ты, Корни Отуль. как будешь глядеть на нее, когда при тебе двенадцать человек вытащат ее из постели? Что ты скажешь ей? Что думал найти сборщика в ее постели? Надейся когда-нибудь после этого получить благословение матери!

   - Никто не войдет в комнату Катерины! - вскричал Корни Отуль, встревоженный насмешкой Мак-Шен.

   - Но, Корни, я не хочу, чтобы меня подозревали, а потому ты один войдешь туда. Довольны ли вы этим, Джери Отуль?

   Катерина привстала, опираясь локтем и подняв одеяло до шеи, посмотрела на них, когда они вошли, и сказала:

   - О, Корни, Корни! Что ты делаешь со мною? Корни и не думал уже кого-нибудь искать; глаза его разбежались, глядя на возлюбленную.

   - Что ж я могу поделать? Они ищут сборщика, хотят убить. Мордер требует этого, - ответил он.

   - Уверился ли ты, Корни? - сказала Мак-Шен.

   - И входя в комнату был уверен, что у Катерины никого нет! - ответил Корни.

   - Прощай, завтра поговорим с тобою.

   Мак-Шен вышла, думая, что Корни пойдет за нею, но он не мог удержаться, подошел к постели, и Катерина, боясь, чтобы он, обняв ее, не увидел меня, привстала и позволила себя поцеловать. Отвернув одеяло этим движением, она раскрыла мою голову, но, к счастью, ее мать унесла уже свечку; потом она оттолкнула Корни, и он ушел из комнаты, затворив за собою дверь. Все они спустились с лестницы, а Катерина тотчас же побежала в комнату матери. Скоро я услышал, как толпа совсем ушла из дому. Мак-Шен заперла дверь и пошла наверх в свою комнату, где Катерина горько плакала. Я встал уже, когда хозяйка пришла взять платье девушки, и через пять минут они обе возвратились. Я сидел на краю постели. Бедная девушка покраснела, когда глаза наши встретились.

   - Катерина, - сказал я, - ты спасла мне жизнь, и я не знаю, как тебя благодарить за это. Об одном только я жалею, что скромность твоя была подвержена такому ужасному испытанию.

   - Если Корни узнает, - сказала Катерина, опять начиная плакать, - я пропала.

   - Мать твоя тебе велела это сделать, кажется, этого достаточно, - сказала Мак-Шен.

   - Но что подумаете вы обо мне, сударь? - спросила Катерина.

   - Я думаю, что ты поступила совершенно благородно. Спасая невинного человека, ты рисковала потерять свою честь и своего суженого. Но теперь я постараюсь доказать мою благодарность.

   - Да-да, обещайте мне не говорить об этом. Верно, вы не захотите погубить ту, которая спасла вас.

   - Обещаю не только исполнить то, чего ты требуешь, но буду стараться делать для тебя все, что в моих силах, - ответил я. - Но что стану я теперь делать? Оставаться здесь я не могу.

   - Нет, вы должны уйти отсюда, как можно скорее. Погодите минут десять, пока они перестанут вас искать и уйдут домой.

   - Дорога в Д... (почтовое место, откуда я приехал) самая безопасная для вас. Вам надобно спешить, потому что здесь вы не в безопасности.

   Я был уверен, что плут Дермот не оставит меня в покое до тех пор, пока совершенно не отделается от меня. Я вынул кошелек мой, в котором еще оставалось двадцать гиней, и отдал десять Мак-Шен.

   - Мне надобно оставить у вас мой чемодан, который мне доставите, когда услышите, что я счастливо отделался, - сказал я ей. - В противном случае деньги лучше будут употреблены вами, нежели моими убийцами. Бог да благословит тебя, Катерина, и Корни Отуль будет счастлив, когда узнает доброту твою.

   Я тогда простился с Катериной и поцеловал ее, чему она нимало не противилась. Слезы у нее текли ручьем, когда я уходил. Мак-Шен посмотрела в окошко, и, не видя никого, благословила меня, и мы простились.

   Ночь была совершенно темная, так что я принужден был идти ощупью или ползти, не видя ничего перед собой. В каждой руке я держал по заряженному пистолету. Наконец подумал, что вышел на большую дорогу. Но жестоко ошибся. Обманутый темнотой и кружась во все стороны, я пошел к Моунт-Кастлю. Когда я выбрался из огородов и домов, то стал яснее различать предметы. Пройдя около четырех миль, услышал лошадиный топот и вскоре увидел возле себя двух всадников.

   - Не в Д... ли ведет эта дорога? - спросил я их.

   Два путешественника помолчали некоторое время, потом стали что-то говорить шепотом. Глухой голос ответил мне, что я не ошибаюсь. Я пошел далее, радуясь, что не обманулся, и думая о том, куда едут эти два человека в такое время. Через десять минут я опять услышал топот лошадей и тогда вообразил, что это, верно, разбойники, которые хотят меня ограбить. Я взвел курки пистолетов и ожидал их со страхом, решившись не даром отдать свою жизнь.

   Но, кажется, они не приближались более, потому что шум становился тише. Через полчаса я приплел к двум дорогам и не знал, которую из них выбрать. Тут я опять начал прислушиваться, но все уже затихло, и я смотрел вокруг себя, не увижу ли чего-нибудь, по чему мог бы выбрать дорогу. Я повернул налево и, наконец, пришел к ручейку. Моста не было, а ночь была слишком темна, чтобы различать камни, высунувшиеся из воды. Я только что выбрался на половину ручейка, как вдруг получил удар сзади. Я обернулся, но меня опять ударили, и так сильно, что я упал без чувств в воду.

  

  

   Когда я опомнился, то увидел, что нахожусь в совершенной темноте: куда я попал, никак не мог придумать. Голова моя кружилась, все мысли были спутаны. Наконец я привстал на минуту, но усилие было слишком велико, я опять упал и остался в одеревенелом состоянии. Потом постепенно опять стал приходить в себя и присел. Я заметил, что лежу на постели, которую составляли две охапки соломы. Я протянул обе руки, но они не встретили никакого препятствия, я раскрыл зажмуренные глаза и ничего не мог рассмотреть, все оставалось в прежней темноте. Тогда встал, опять протянул руки и, сделав пять или шесть шагов, выбрался из соломы и наткнулся ощупью на стену. Пройдя футов двадцать, я почувствовал что-то деревянное; шаря руками, я узнал, что это дверь; обойдя кругом стену, я нашел на противолежащей стороне винные ящики; идя далее, я пришел опять к соломе, на которой лежал. Не было сомнения, что меня положили в старый погреб; но что за погреб, я не мог постичь. Я лег опять на солому, стал думать, но думы эти не могли меня утешить, и я уверился, что нахожусь во власти Мак-Дермота, или Мельхиора, в этом я почти и не сомневался. Но голова моя слишком болела, чтобы я мог долее мыслить, и через полчаса впал в состояние одеревенелости, или в какой-то сон, который попеременно представлял мне лица Мак-Дермота, Катерины, Мельхиора и Флиты. Долго ли я находился в этом положении, не МОГУ сказать, но помню, что я пробудился от огня, который светил мне прямо в глаза. Я вскочил сейчас же и увидел Мельхиора в его цыганском платье, в том, в котором видел его в последний раз

   - Так это вам я обязан всем этим? - спросил я.

   - Нет, - ответил Мельхиор, - но, служа здесь, я узнал вас, когда вы были принесены без чувств. Я взялся быть тюремщиком, чтобы помочь вам

   Я понял, что это была чистая ложь, но, подумав немного, увидел, что лучше на время скрыть свои чувства.

   - Чей же это замок, Мельхиор? - спросил я.

   - Сэра Генри де Клер.

   - Но за что он так жестоко со мной поступает?

   - Это я вам могу объяснить: потому что участвую в деле. Помните девочку, которую вы взяли с собой от меня? Она должна быть теперь где-нибудь у вас.

   - Да, но это нужно знать лишь вам и никому более.

   - Правда, но я должен был ему сказать, где Флита, а от вас узнал только, что она жива и здорова Этим он не удовольствовался, потому что семейные обстоятельства заставляют его взять девочку к себе, и это послужит ей в пользу. Он узнал, что Флита его родственница, и, вероятно, захочет сделать ее своей наследницей.

   - Прекрасно, Мельхиор; но зачем же он не писал об этом и не объявил мне своего желания и права над нею как родственника? За что же он со мной так обходится?.. Потом, каким образом узнал он, что девочка у меня? Ответьте, Мельхиор, на эти вопросы, и тогда, если можете, говорите далее.

   - Я отвечу сначала на последний. Он узнал имя ваше от меня. Потом случилось, что его знакомый встретил вас на пути в Ирландию. Потом один человек видел вас на постоялом доме и донес об этом. Сэр Генри человек злой, имеющий здесь царскую власть. Он решился захватить вас и держать до тех пор, пока не отдадите ребенка. Вы помните, что не хотели дать ее адреса поверенному. Раздраженный этим, он решился расправиться с вами своим судом.

   - Ну, он будет сожалеть о своем поступке со мной, если здесь есть законы.

   - Есть законы в Англии, но здесь их очень мало, и те не повредят сэру Генри. Никакой полицейский чиновник не решается приблизиться на расстояние пяти миль к замку, потому что за это он поплатится жизнью, и сэр Генри никогда не выезжает отсюда. Вы в его власти, и все, что он от вас требует, это чтобы вы ему дали адрес ребенка. Этому вы не можете противиться, потому что он ее ближайший родственник. Если вы согласитесь, то я уверен, что сэр Генри за это наградит вас и будет вашим всегдашним другом.

   - Надобно подумать, - ответил я. - Я слишком дурно себя чувствую, чтобы долее продолжать разговор.

   - Этого-то я и боялся, потому и выпросил с вами свидание.

   Мельхиор поставил свечку на пол, вышел и запер двери. Осмотрев окружающие меня предметы, я удостоверился в моих предположениях. Меня посадили в погреб, который давно был без употребления. Мельхиор вскоре возвратился со старухой, которая несла с собой ящик и шайку воды. Она обмыла меня, перевязала раны, потом вышла, оставив ящик.

   - Вот вам пища и питье, - сказал он. - Но, мне кажется, лучше исполнить требования сэра Генри, нежели оставаться в этой ужасной яме.

   - Положим, хоть и так, Мельхиор, но позвольте мне задать вам несколько вопросов. Как вы сюда попали и где Натте? Каким образом вы так унизились, что, оставив цыган, служите сэру Генри де Клер?

   - Несколько слов растолкуют вам это. Я провел буйную молодость, и теперь, говоря откровенно, моя жизнь в его руках. Я не смел не явиться к нему по его требованию, и он теперь держит меня здесь.

   - А Натте?

   - Она со мной и здорова, хотя не совершенно счастлива в теперешнем ее состоянии; но что делать? Сэр Генри сердит, опасен, неумолим, я не смею его ослушаться. Советую вам, как другу, согласиться на его желание.

   - Об этом надобно подумать, - ответил я. - Я не из тех людей, которых легко принудить. Чувства мои к сэру Генри вовсе не миролюбивы, и, сверх того, как мне знать, что Флита родственница его?

   - Иафет, больше я ничего не могу сказать вам. Желал бы только, чтобы вы скорее выбрались из его рук.

   - В таком случае, можете вы мне помочь?

   - Не знаю.

   - Значит, вы не тот Мельхиор, которого я прежде знал.

   - Мы все подчинены судьбе. Долее я не могу здесь оставаться. В ящике вы найдете даже свечи, если не желаете быть в потемках. Прежде завтрашнего дня, я думаю, мне нельзя будет к вам прийти.

   Мельхиор вышел, запер за собой двери, и я предался опять моим думам.

  

  

   Может ли быть, чтобы Мельхиор говорил правду? Немного подумав, я увидел, что все это была ложь, что он сам сэр Генри де Клер, и я нахожусь в его власти. Чем может это кончиться? Сердце мое трепетало, когда я смотрел на место моего заключения.

   - Как легко будет меня тут убить, если ему это понадобятся, - подумал я. - Никто не проведает о моей участи.

   Я засветил целую свечу чтобы не быть в потемках, когда проснусь. Но, верно, я спал очень долго, потому что, когда проснулся, свечка уже вся сгорела, и я опять был в темноте. Отыскав ящик и пошарив в нем, я нашел трут, высек огня и начал есть кушанье, принесенное старухой, оно было очень вкусно. Вино также было прекрасное. Я положил остатки опять в ящик. Тут дверь отворилась, и в погреб вошел Мельхиор.

   - Как вы себя чувствуете сегодня, Иафет?

   - Сегодня? - ответил я. - У меня всегда один день и одна ночь.

   - Сами виноваты. Обдумали ли вы, что я с вами вчера говорил?

   - Да, - ответил я, - я исполню его требование, и если он выпустит меня на свободу и докажет родство его с Флитой, то я ее отдам.

   - Вряд ли он согласится на это, потому что в Англии вы можете на него пожаловаться.

   - Даю честное слово, что не сделаю этого.

   - Он не поверит.

   - Следовательно, сэр Генри судит людей по себе, - ответил я.

   - Вы не согласитесь на другие условия?

   - Нет.

   - Я передам ему ваши слова и принесу ответ завтра. Потом Мельхиор принес другой ящик, взял первый и не являлся до следующего дня. Теперь силы во мне опять возобновились. Я хотел сделать что-нибудь решительное, но с чего начать не знал и думал всю ночь. Поутру взялся за ящик; оттого ли, что пил много вина, или от чего другого, но я был в состоянии на все решиться, когда Мельхиор опять вошел.

   - Сэр Генри не соглашается на ваши предложения.

   - Этого я ожидал.

   - Жаль мне вас, очень жаль, - сказал он.

   - Мельхиор, - ответил я вставая, - для чего вам играть втемную? Я лучше знаю обстоятельства, нежели вы полагаете, знаю, кто Флита и кто вы.

   - В самом деле? - сказал Мельхиор. - Может быть, вы и мне это растолкуете?

   - Охотно, - ответил я. - Вы, Мельхиор, - сэр Генри де Клер и наследовали имение от старшего брата, который убился на охоте.

   Мельхиор удивился.

   - В самом деле? - сказал он. - Пожалуйста, пожалуйста, продолжайте, вы из меня сделали джентльмена.

   - Скорее плута, - заметил я.

   - Как вам угодно. Не сделаете ли вы какую-нибудь леди из Флиты?

   - Да, - ответил я, - она ваша племянница. Мельхиор отскочил назад.

   - Я видел вашего поверенного Мак-Дермота, он меня сюда затащил и подверг мою жизнь опасности, сказав, что я сборщик податей.

   - Вы мне объявили важные новости. Посмотрим, как их докажете.

   - Сейчас, - сказал я, разгоряченный негодованием и вином. - У меня верные доказательства. Я видел ее мать и докажу, что говорю правду; у меня есть цепочка, которую вы украли вместе с ней.

   - Цепочка! - вскричал Мельхиор.

   - Да, цепочка, которую дала мне жена ваша, когда мы расставались.

   - Черт ее возьми! - вскричал Мельхиор.

   - Не браните ее, лучше браните черноту ваших поступков, которые теперь обнаружились. Довольно ли я вам сказал, или продолжать далее?

   - Пожалуйста.

   - Нет, тут придется подвергнуть опасности других, и я более ничего не скажу.

   - Во всяком случае, вы себя подвергли опасности, - ответил Мельхиор.

   И он поспешно вышел от меня.

   Дверь опять была заперта, и я снова остался один.

   Теперь я начал опять думать о моей неосторожности. Лицо Мельхиора имело какое-то адское выражение, когда он взглянул на меня последний раз. Оно как будто мне говорило, чтобы я готовился к смерти, и я не ошибся. На следующий день Мельхиор не приходил, на третий тоже, моя провизия почти вышла, но немного вина и воды у меня оставалось. Мысль, что он хочет уморить меня голодом, не выходила у меня из головы. Не оставалось ни малейшей надежды на спасение; у меня не было никакого орудия, ни даже перочинного ножика. Все свечки мои сгорели. Наконец мне пришло в голову, что хотя я и в погребе, но, может быть, услышат мой голос, и я решился прибегнуть к этому средству. Я подошел к углу погреба и начал кричать во все горло:

   "Разбой! Разбой! " - и продолжал это до тех пор, пока не впал в совершенное изнеможение. (Впоследствии я узнал, что крик этот был причиной того, что Мельхиор не уморил меня голодом). Но через полчаса я опять повторял: "Разбой! Разбой! " Крики эти услышали люди и сказали Мельхиору, что кто-то кричит ужасным образом в погребе. Эту ночь и все последующие я повторял то же, но теперь уже совершенно ослаб, потому что сидел два дня без пищи. Вино и вода - все вышло. Я ходил по погребу с разинутым ртом и головой, горячей, как уголь, но мне вдруг послышалось, что кто-то приближался.

   - Все пропало для меня на этом свете! - вскричал я. - Я никогда не найду отца. Идите, разбойники, кончайте ваше дело, но только скорее.

   Двое человек подошли ко мне в молчании. Передний поставил на землю фонарь и поднял обеими руками молот. В то же время шедший за ним также поднял оружие, и первый упал на землю мертвый.

  

  

   - Тише, - сказал голос, который я сейчас же узнал, хотя лицо было совершенно переменено. Это был Тимофей. - Тише, Иафет, - повторил он, - опасность и теперь еще велика, но я или спасу вас, или вместе с вами умру. Возьмите молот. Мельхиор ждет у входа.

   Тимофей поставил фонарь за винные ящики для того, чтобы в погребе было темнее, повел меня к двери и шепнул:

   - Когда он войдет сюда, то мы его запрем. Мельхиор вскоре явился и, пройдя мимо меня, спросил Тимофея, все ли кончено.

   Одним ударом я положил его на землю.

   - Теперь пойдем, - сказал Тимофей.

   - Погоди, я его оставлю на моем месте, пусть он попробует, каково умирать с голоду.

   Я толкнул Мельхиора и запер дверь. Выбравшись из душного погреба, мы отправились по дороге, ведущей из замка, по которой он пришел с товарищем.

   - Лошади в двух шагах отсюда, - сказал Тимофей, - потому что решено было уехать из замка, только что убьют вас.

   Тогда только что стемнело. Сев на лошадей, мы поскакали во весь дух и ехали по большой знакомой мне дороге. Наконец мы остановились у Мак-Шен, потому что я так устал, что далее не мог ехать. Нам необходима была самая крайняя осторожность; ночь была лунная, а потому, въезжая в город, или, лучше сказать, в деревню, мы свернули с большой дороги, так что остановились за домом Мак-Шен. Я подошел к пустой комнате, где прежде сидел, обреченный на смерть, и постучал в нее потихоньку. Никто не ответил, Наконец вышла Катерина.

   - Могу ли я войти в ваш дом, Катерина? Я чуть не умер от усталости и изнеможения, - сказал я.

   - Можно, - ответила она, - но я отворю заднюю дверь. У нас теперь никого нет, это время для них слишком еще раннее.

   Когда я вошел с Тимофеем, то упал без чувств, и только что пришел в себя, Мак-Шен свела меня наверх. Вскоре я был в состоянии подкрепиться пищей. Я рассказал Мак-Шен и Катерине, что со мной случилось, и это их очень удивило.

   - Вы лучше сделаете, если подождете здесь, пока стемнеет, - сказала Мак-Шен. - Теперь девять часов, а до одиннадцати народ еще будет ходить. Между тем я накормлю ваших лошадей, и в пяти милях отсюда вы будете безопасны.

   Совет был слишком хорош, чтобы ему не последовать, и я был рад, что его благоразумие согласовалось с моими желаниями. Я заснул, и добрая хозяйка разбудила меня в пору, сказав, что время ехать. Катерина гоже пришла ко мне и просила, как она изъяснялась, одной милости от меня. "И надеюсь, что вы мне не откажете", - говорила девушка.

   - Катерина, ты все можешь от меня требовать, и если это только возможно, то я непременно сделаю.

   - Вы видели, сэр, что я заглушила свои чувства для вас, сделайте то же и для меня. Я не могу перенести мысли, что один, хотя самых дурных правил человек, из фамилии, воспитывавшей меня, умрет так ужасно, не покаясь. Дайте мне ключ, чтобы выпустить сэра Генри де Клер, когда вы будете в безопасности. Я знаю, что он не заслуживает вашего сострадания, но ужасно умереть такой смертью и столько нагрешив.

   - Катерина, я сдержу свое слово, и вот тебе ключ. Снеси его завтра к леди де Клер и скажи ей, что его посылает ей Иафет Ньюланд.

   - Бог да благословит вас за это.

   - Прощайте, - сказала Мак-Шен, - вам нельзя более терять времени. - Затем обняла меня и поцеловала.

   Мы сели на коней.

   В продолжение шести миль мы беспрестанно погоняли лошадей, но тут, видя себя в безопасности, дали им отдохнуть.

   Во всю дорогу я ничего не говорил, будучи еще весьма слаб. Когда приехали на станцию, то все спали, но мы, стуча изо всей силы в ворога, разбудили хозяина и, поставив лошадей в конюшню, легли спать на постель, которая, по счастью, не была еще занята.

   Хотя все было очень дурно на этом постоялом дворе, но я не помню, чтобы спал когда-нибудь покойнее, и проснулся на другой день совершенно свежий. На следующий день я сказал, что хочу ехать в Дублин, и спросил Тимофея, что нам делать с лошадьми.

   - Они из замка, - ответил он.

   - Ну, так пускай они и отправляются опять в замок. Я ничего не хочу брать оттуда.

   Мы сказали хозяину, что лошадей надобно возвратить и что человек, который их отведет, получит награждение за труды. Тогда мне пришло в голову написать Мельхиору, или иначе сэру Генри Не знаю почему, злость моя совершенно исчезла, и я никак не хотел предать его суду, но вместе с тем хотел постращать и написал ему следующую записку.

   "Сэр Генри!

   Посылаю вам лошадей с благодарностью, потому что они способствовали нам выбраться из ваших когтей; репутация и жизнь ваша совершенно в моей власти, и я отомщу вам. Преступление ваше будет доказано Тимофеем, которого вы хотели сделать моим убийцей. Вы не избегнете приговора законов, а потому и ожидайте, что с вами поступят так нехорошо, как только можно. Я не намерен избавлять вас от унизительного наказания, которое вы заслужили своими преступлениями.

   Иафет Ньюланд".

   Запечатав письмо, я отдал его мальчику, который должен был отвести лошадей. Мы позавтракали и отправились в почтовой коляске в Дублин, куда и приехали поздно вечером. Во время нашего путешествия Тимофей рассказал все, что с ним случилось, и каким образом он мне смог помочь.

   - Если вы помните, Иафет, письмо, которое я вам писал, то знаете, что цыган имел намерение увезти девочку из пансиона. В моем последнем письме я извещал вас, что он успел завести знакомство в Бентфортском пансионе. Но это письмо не могло вас застать, потому что было написано в тот день, в который вы выехали из Лондона. Цыган, которого я знал под именем Виля, спросил меня, какую фамилию дали вы девочке, я ответил: "Смит", - думая, что в большом пансионе непременно должно быть если не две-три, то, по крайней мере, одна девочка этой фамилии, потому он и спросил у служанок, которым часто давал деньги и делал подарки, нет ли у них мисс Смит. Ему ответили, что у них две, одной шестнадцать лет, а другой - двенадцать, и младшая из них была избрана. Виль, видевший прежде мою ливрею, заказал такую же точно, чтобы в ней ехать в Бентфорт за девочкой, требуя ее от вашего имени, и сказал, что вы при смерти.

   Но прежде, нежели он привел этот план в исполнение, он написал Мельхиору, спрашивая у него приказания, куда везти девочку, если получит ее из пансиона. Вскоре Мельхиор ему ответил, и я таким путем узнал, что вы в Ирландии, а может быть, были им уже и захвачены, потому что я не знаю, долго ли вы там сидели. Он велел Вилю сейчас же ехать к нему и писал, что ему хорошо заплатят за работу. Между тем цыган так со мною подружился, что ничего от меня не скрывал и показал Мельхиорово письмо. Я спросил его, что он хочет этим сказать. Цыган ответил, что, верно, надобно кого-нибудь отправить на тот свет.

   Мне пришло в голову, что, может быть, дело идет о вас, потому я и заявил желание с ним ехать. Он сначала не соглашался, но наконец я сумел его уговорить. Мы приехали в замок. Виль пошел к Мельхиору, и тот объявил ему, чего он от него требует. Виль сказал ему, что у него есть товарищ, который может быть полезным и за которого он отвечает, как за себя. Мельхиор послал за мной, и я, признаюсь, боялся, чтобы он не узнал меня; но краска на лице скрыла мои прежние черты, сверх того, я надел еще парик из светлых волос. Мельхиор задал мне несколько вопросов, на которые я отвечал с уверенностью, и он остался доволен мною. Награда состояла из двухсот фунтов, и нам были приготовлены лошади, чтобы уехать из замка прежде, нежели кто-нибудь нас увидит; остальное вы сами хорошо знаете. Я прежде, нежели должен был убить плута, хотел увериться, вы ли это. Только что фонарь осветил погреб, я сейчас же вас узнал, голос ваш еще более меня в этом уверил. Слава Богу, Иафет, что и я нашел случай быть вам полезным.

   - Тимофей, ты достаточно меня знаешь, чтобы быть уверенным, что я никогда этого не забуду. Но теперь надобно найти завещание покойного сэра Вильяма, которое мы можем прочитать за шиллинг, и тогда узнаем причину, почему Мельхиор так действовал. Но для меня это до сих пор непонятно.

   В это время мне принесли мой чемодан.

   - Посмотри, - сказал я Тимофею, - нет ли в нем какой-нибудь записки.

   Выбросив все веши из чемодана, он нашел внизу записку, писанную рукою Катерины. Она заключала в себе следующее:

   "Говорят, что в замке творятся ужасы, что сэр Генри застрелился или зарезался, не знаю наверно. Мак-Дермот недавно проехал мимо нас; он торопился куда-то и не сказал ничего. Коли узнаю, то извещу вас обо всех подробностях. На следующее утро после того, как вы уехали от нас, я отнесла ключ леди де Клер; она была очень испугана, не зная, куда девался сэр Генри. Сначала они хотели было меня задержать, найдя Мельхиора в погребе с мертвым человеком, но после опять отпустили, строго приказав мне молчать. Когда привели лошадей, то сэр Генри застрелился. Я хотела идти в замок, но Мак-Дермот не велел никого пускать.

   Вам преданная Катерина Мак-Шен".

   - Вот новости, - сказал я, подавая письмо Тимофею. - Это, верно, угрозы моего послания понудили его к такому сумасшествию.

   - Вероятно, - ответил Тимофей, - но это самое лучшее, что он только мог сделать.

   - Не за этим я писал свое письмо, - сказал я.

  

  

   На следующий день в газетах было напечатано, что сэр Генри де Клер лишил себя жизни. Никто не знал Причины, потому что это было следствие полученного от меня письма. Катерина Мак-Шен также написала мне об этом, прибавляя, что мать ее была на похоронах.

   Только что я в состоянии был выйти, как пошел прочитать завещание сэра Вильяма. Оно было очень коротко; покойник оставил все имение жене, исключая незначительные суммы, которые он назначил другим. Впрочем, после я узнал, что лишь небольшая часть имения была отдана, остальное должно было принадлежать наследнику и даже старшей наследнице, если не. будет мужчины в их роде, с тем, однако ж, что когда она выйдет замуж, то муж ее должен принять фамилию де Клер. Тут и открылся секрет, почему Мельхиор украл братниного ребенка. Довольный этим открытием, я решился возвратиться в Англию, найти вдову де Клер и вверить производство всего дела Мастер гону. К счастью, у Тимофея было достаточно денег, чтобы заплатить за все издержки, иначе мне надобно было бы ждать, пока не пришлют, потому что капитал мой я весь истратил еще прежде приезда в Дублин. Впрочем, мы счастливо доехали до дому, где я нашел Гаркура, который очень обо мне беспокоился. На другой день я пошел к моему приятелю законоведу и рассказал ему в