Суета Немку, да взглянул на недвижного Анания и запнулся.

Но раненый молодец как раз в ту пору глаза открыл, зарю светлую увидал, крики победные услыхал.

- Отбили? - слабым голосом спросил он.

- Отбили! - весело крикнул Суета. - Бегут в стан свой.

- Что ж вы, братцы, - молвил Ананий, приподнимаясь через силу и глядя вслед бегущему врагу. - Мне уж не поможете; ударьте в тыл ляхам, устрашите еще богоборцев.

Не посмели удальцы ослушаться, взяли они бердыши свои, начали приноравливаться, как сойти вниз через полусломанную бойницу. А к Ананию подоспел отец Гурий да подбежала, плача, Грунюшка, неся воды в глиняном кувшине.

- Час мой пришел, отче! - грустно улыбнувшись, сказал богатырь. - Не береди моих ран кровавых, все равно не встану уж больше! Исповедуй ты меня, отец Гурий, отпусти мне грехи мои. Скоро предстану я на суд Божий!

Стал на колени старец около умирающего; тихо плача горькими слезами, отошла Грунюшка в сторону.

Безлюдно было на стене: воины за ляхами погнались, богомольцы в обительские храмы поспешили - благодарить Господа Бога и святого Сергия за победу и спасение.

Тем временем Суета и Немко спрыгнули в пристенный ров, заваленный вражьими телами.

- Ишь, сколько сгибло ляхов-то! - сказал Суета. - И чего лезли... Тоже ведь в них душа человеческая была!

Хотел уж он из рва на поле вылезти, да взглянул под откос земляной, где упавшая тура какого-то воина до половины закрыла, только бледное лицо видно было. Присмотрелся Суета и ринулся к мертвому, туру долой сшиб.

- Оська! Селевин, Оська! Пришел-таки конец переметчику, богоборцу, изменнику! Ну-ка, покажись поближе. Эге, да он не помер - дышит! Эй, Оська, отзовись-нето!

Открыл Осип Селевин глаза, затрепетал весь. Переметчик трусливый и ранен-то не был, со страху под туру спрятался.

Пролежал он, схоронившись во рву, все время, пока бой кипел, а теперь хотел улучить времечко - за своими улизнуть, да не удалось ему. Поднялся он, всем телом дрожа...

- Тимофеюшка! Ради Господа, не бей, не убивай! Каюсь я! Прерывался голос у изменника, в глазах от страха темнело.

- Каешься? - с усмешкой спросил Суета. - А зачем же ты с ляхами обитель воевать пришел? Нет, брат, тебе веры!

- Отрекаюсь я от ляхов! - завопил Оська, видя, что Суета за бердыш свой берется. - Пропадай они пропадом! К вам хочу!

- Поздно, брат Оська. Запятнал ты себя предательством, и нет тебе прощения! Ведаешь ли ты, что там, на стене обительской, лежит брат твой Ананий, насмерть раненый ляхами твоими? На ком теперь кровь его?

Еще пуще затрясся Оська, слыша про старшего брата: некому было теперь за переметчика заступиться; черная смерть глянула в лицо изменнику.

- Не бей... Не убивай! - стонал он в диком ужасе.

- Не причитай! - гневно крикнул на него Суета. - Не стану я обительского бердыша твоей кровью пачкать. Сведу я тебя к воеводам да к отцу архимандриту - пусть казнят тебя смертью позорной! Ну, поворачивайся!

Связали Суета и Немко изменника кушаками и в обитель повели. В ту пору возвращались уже из погони за ляхами монастырские воины, вели они много пленных - панов и изменников русских, несли груды всякой добычи.

Многие признали тотчас лукавого Оську Селевина. Угрозы посыпались на него, мечи даже засверкали, но оберегли Суета и Немко переметчика.

- Пусть его воеводы допросят и казнят по делам его! - говорили они монастырцам.

Теперь уже не страшились иноки врагов: отворились ворота навстречу победителям; радостно загремели колокола. Всюду ликовал народ.

Повели Суета и Немко Оську Селевина на стену к воротам Красным, где были в ту пору и отец Иоасаф, и князь-воевода. Архимандрит и князь Долгорукий в глубокой печали стояли возле умирающего Анания, который тяжело дышал, хрипел и стонал, но еще боролось его крепкое тело с холодом смерти. И старец Гурий и Грунюшка не отходили от него: плакал старый инок, рыдала девушка. И другие соборные старцы здесь были и многие воины - до всех черная весть дошла, что тяжко ранен лучший боец монастырский.

- Кажись, лучше бы мне правую руку ляхи отсекли, чем такого молодца терять! - говорил, головой качая, воевода.

- Славной смертью умирает он: на поле бранном за веру православную. Ангелы Божьи встретят на небе его душу светлую, - отвечал отец Иоасаф, крестя раненого.

- Переметчика ведут! Оську Селевина изловили! - раздались невдалеке крики. И расступилась густая толпа.

Еле жив, всем телом трясясь, предстал переметчик перед очами грозного воеводы. Рассказал Суета, как нашел изменника.

Нахмурился князь-воевода при виде предателя, хотел уж рукой махнуть, чтоб вели казнить его позорной смертью.

- Брат Осип! - послышался в ту самую пору слабый голос умирающего Анания. - Дозволь, воевода, ему ко мне подойти!

Затрепетал изменник, глаза опустил, не смел на старшего брата взглянуть. Подвел его Суета силой к Ананию.

- Брат Осип, умираю я. Данила тоже за обитель святую живот положил. Лишь ты опозорил семью нашу честную, продал веру православную. Каешься ли ты в грехе своем?

Поднял Оська глаза, увидел бледного, окровавленного, умирающего старшего брата - и совесть, дотоле спавшая, заговорила в душе изменника. На колени пал он перед Ананием, залился слезами. С трудом поднял старший Селевин руку, положил ее на голову недостойного брата, улыбнулся светло и вымолвил:

- Вижу, брат Осип, раскаяние твое и радуюсь. Перед смертью прощаю тебя. Нет злобы в сердце моем!

Припал изменник к израненной груди брата своего и зарыдал еще сильнее. Но уже иссякли силы в богатырском теле Анания: вытянулся он, захрипел - и не стало бойца верного, доблестного защитника обители святого Сергия.

Понесли тело удальца молоковского в храм. Шли за ним храбрые товарищи, старец Гурий да Грунюшка. Плакали все и молились за душу усопшего.

Отдохнув от кровавой ночи, воеводы и отец Иоасаф собрались на совет. Привели в горницу воеводскую захваченных пленников, стали им допрос чинить. Хмуро, исподлобья глядели пленные паны, не веря очам своим: хотели они в этот день в монастыре грабить, пировать, победу праздновать, а теперь, вместо того, в неволе, в узах, горькой участи ждут.

- Как тебя зовут, пан? - спросил князь-воевода высокого, плечистого ротмистра.

- Ротмистр Зборовский. Из гусарской хоругви, - ответил хмуро, отрывисто пленник, косясь на воевод.

- Хочешь на волю, - молвил князь Долгорукий, - так говори по совести, правду истинную. Не то дождешься и топора.

Вздрогнул Зборовский, побледнел, однако приосанился, гордо голову поднял, дерзко глянул на воеводу.

- Что знаю, то скажу. Смерти не боюсь.

- Ишь ты, удалец какой! - улыбнулся воевода. - Ну, ладно. Говори, долго ли еще ляхи у наших стен стоять будут?

- В том тайны нет, - подумав, сказал Зборовский. - До тех пор не уйдут пан Сапега да пан Лисовский, пока не возьмут монастыря вашего. Сдавайтесь скорее, монахи!

И уставился наглый пан с усмешкой на воеводу.

- Спасибо за совет добрый! - сдерживая гнев, проговорил князь и, обернувшись к стрельцам, что пленных привели, крикнул:

- Взять пана да посадить в погреб потемнее. Больно горазд он шутки шутить - пусть позадумается! Давайте-ка сюда старого знакомца, переметчика-злодея, что указал ляхам наш ход потайной.

Подвели к воеводе Осипа Селевина. Не дрожал уж и не молил о пощаде изменник: твердо глядели глаза его на суровых судей.

- Все тебе расскажу, воевода, - сказал он покорно. - Не для того чтоб от смерти уйти, сердце твое гневное умягчить-разжалобить. Знаю, нет уже мне, злодею, прощения ни на земле, ни на небе. Видишь, не дрожу я, не рыдаю от страха! Слушай, воевода. Истомились ляхи осадой долгой, особливо наездники разбойные пана Лисовского. Не раз брались они за мечи, грозили вождям своим. Тогда порешили Сапега с Лисовским на последний приступ пойти. Не возьмут обители - уйдет половина рати с Лисовским в Тушино, а Сапега с полками своими будет грозить обители да подмоги ждать. Мыслят паны, что пади только Москва перед вором тушинским - и откроете вы сами ворота, к ним с повинной придете. Правду истинную говорю я, воевода!

Слушал князь Григорий Борисович изменника, и не верилось ему: лукавит-де переметчик-злодей!

- Я себе не молю пощады, - говорил дальше Осип Селевин. - Снесу казнь всякую, муку злую. Повернула мне душу, сердце мне вынула смерть брата Анания. Хоть и простил он мне грех смертный, а все же давит и жжет меня злодейство мое! С радостью приму кару любую. Об одном прошу: пусть примет старец исповедь мою, услышит черные дела мои. Готов я смерть принять!

- Благо покаявшемуся во грехах своих! - сказал отец архимандрит, издали благословляя замолчавшего Осипа Селевина. - Многомилостив и терпелив Господь! Ободрись, чадо мое; прими кару суровую со слезами раскаяния чистого.

Пал в ноги отцу Иоасафу изменник, оросил слезами полу мантии архимандрита. И с тайной жалостью, без гнева и злобы, глядели на переметчика соборные старцы, воеводы и сторожевые стрельцы.

Заключение

Не слукавил перед воеводами и архимандритом Осип Селевин, все по его слову вышло: отступил на следующий день Сапега с полками своими в крепкий стан, обнесенный валами. С этой доброй вестью прибыли к монастырским воротам сельчане, что уцелели еще в соседних деревнях.

Возликовала обитель: можно было теперь с Москвой пересылаться свободно, вести получать о царе и воеводах его.

Приступ 27 мая был последним кровавым испытанием для защитников Троицкой обители.

Но не скоро еще оставил лютый враг окрестности монастыря и не раз пытался он добиться своего лукавством.

Тихо прошли июнь и июль месяцы; усердно молились иноки; зорко берегли обитель воины, изредка выезжали удальцы конные, кружили около ляшского стана, врагам грозили.

Тридцатого июля рано разбудил воеводу Долгорукого Суета, не боясь нарушить покой княжеский. Был молодец весь в пыли и поту, тяжело дышал, торопился.

- Князь-воевода, к ляхам подмога пришла! Ездил я в поле с товарищами, языка изловил. Говорит он, что немалая рать пришла из Твери к пану Сапеге. И сам я слышал в стане ляшском шум и волнение великое.

Спешно поднялся князь Григорий Борисович с ложа, вооружился, отца архимандрита известить послал, а сам на стены пошел. Необычайное что-то творилось в стане вражьем: гремела пальба, звучали радостные крики.

- Чего они ликуют? - тревожно спросил воеводу отец Иоасаф, подоспев на башню, откуда озирал князь далекое поле.

Ничего не ответил князь, только брови нахмурил: и его немало тревожило нежданное вражеское ликование.

Весь день и всю ночь ждали монастырские воины приступа; хоть осталось их немногим более двух сотен, но не робели они, уповая на Господа. Но не выходили скопища ляшские в поле; только перед вечером подвезли враги с десяток пушек к старым окопам и палить стали. Но не долга и не страшна была эта пальба: одну богомолку, что на стену вышла, зацепило ядром, никого больше не тронуло. И ночью пробовали палить ляхи, да ничего не вышло - и замолкли их пушки.

Вновь прошли спокойно два месяца - август да сентябрь. Не выходили сапегинские дружины на поле к монастырю, но все еще силен и грозен был ляшский стан.

Прошло лето, осень глубокая настала. В темную и холодную октябрьскую ночь всполошилась монастырская стража, услыхав у Красных ворот ржание коней, звон оружия, звуки трубы.

Вспыхнули на стенах костры сторожевые, воеводы приспели.

Густые ряды воинов стояли перед воротами обители. Старший их в шлеме с крестом православным кричал страже могучим голосом:

- От воеводы царского, князя Михаилы Скопина-Шуйского, подмога вам прислана. Отмыкайте ворота: воевода Давид Жеребцов с дружиной пришел.

Девять сотен свежих, на славу вооруженных воинов вступило в обитель. Не помнили себя от радости воеводы и старцы; всячески привечали они гостей дорогих, славили юного князя Скопина-Шуйского. Рассказал Давид Жеребцов о славной Калязинской битве, в которой и Сапега из троицкого стана с дружинами участвовал. Ликовали обительские защитники, слыша, что разбиты были князем Скопиным-Шуйским и его воеводами наголову вожди ляшские: Заруцкий, Сапега да Лисовский.

С той поры совсем монастырь свободно вздохнул*. Князь Скопин-Шуйский в слободе Александровской стоял с большой ратью и свейскими полками; другой царский воевода, боярин Шереметев, занимал Владимир; из Москвы добрые вести доходили: успешно отражала царская рать полчища тушинского вора и Рожинского, гетмана ляшского. Но все еще чернел близ монастыря грозный стан вражий, все еще грозил обители упрямый Сапега.

________________

* В данном случае автор упрощает события. После мая 1609 года не только осада продолжалась, но продолжались смертельные стычки и даже сражения. Так, воины под командованием Жеребцова, отстранив монастырцев, решили показать, как нужно сражаться. И показали: поляки едва не разбили их наголову, и только вовремя подоспевшие монастырцы не допустили полного поражения... После мая еще восемь месяцев нельзя было свободно выйти из монастыря. Осада длилась шестнадцать месяцев! Ред.

В стычках и вылазках дошло время и до января месяца. На четвертый день прибыл в монастырь воевода Валуев с дружиной от князя Скопина-Шуйского.

И ударили тогда воеводы Жеребцов да Валуев, соединив рати свои, на ляшский стан; взять его не взяли, но вернулись в обитель с толпой пленных, с добычей богатой, с вестью о том, что робеют ляхи, в окопах от воинов православных хоронятся.

Двенадцатого января, через шестнадцать месяцев после грозного прихода к стенам обительским с тринадцатитысячной дружиной, - бросил Сапега свой стан и бежал с шестью тысячами уцелевших воинов к Дмитрову. Послал отец архимандрит в Москву с вестью радостной старца соборного Макария: "Спасена обитель святого Сергия Господом Богом и юным стратигом князем Михайлой".

Скоро увидела обитель в стенах своих и юного спасителя своего, доблестного полководца. Князь Михайло Скопин-Шуйский с полками своими, с дружинами свейскими прибыл в древнюю обитель. Ликованием и благословениями встречен был в Троице-Сергиевой обители юный полководец; но след тяжкой заботы виден был на прекрасном челе его, тревога туманила смелый и светлый взор его. Невесел был князь и за монастырской трапезой, и за беседой с архимандритом Иоасафом. Приметил заботу князя старец.

- Труды ратные утомили тебя, воевода? - спросил он.

- Что труды ратные, отец архимандрит! За царя да за Русь-матушку сладки мне невзгоды и лишения, - молвил князь Михайло и снова понурился в невеселой думе.

- Рати ли твои умалились? Враг ли близится? - допытывался старец, желая разогнать кручину юноши-вождя.

- И рати у меня довольно, отче. А вот беда: свейские-то полки уходить к себе хотят. Не прислал мне царь из Москвы казны для них - вот и заупрямились они.

- А много ли, княже, свейской рати надо? - быстро спросил отец Иоасаф. - Казна троицкая открыта тебе, воевода.

Просветлел ликом юный вождь, видя, что не жалеют для родины троицкие иноки сокровищ, издревле собранных.

Уплачен был долг свейским ратям; двинулись одни полки князя в погоню за Сапегой под Дмитров, а другие, подождав немного, с самим главным воеводой - к Москве престольной.

Иноки, воины, сельчане провожали воинов с иконами, крестами и хоругвями. Виднелся среди троицких монахов богатырь Немко, уже облаченный в иноческое одеяние.

Долетал шум и говор уходящей рати и толпы, провожающей храбрых воинов, до тихого обительского кладбища, где у могилы, близ паперти, сидели Тимофей Суета и Грунюшка. Знала девушка, что кончились для нее горести и тяжкие испытания, что Суета, щедро награжденный троицкими старцами за верную службу, берет ее в дом к себе хозяйкой, - но все же тоска томила сердце ее, слезы навертывались на голубые очи. Припоминались Грунюшке холодные ночи, грохот вражеской пальбы, смерть матушки, приступы, лютая болезнь в обители.

- Радостный денек сегодня! - молвил Суета.

- Кабы Ананий до него дожил! - прошептала девушка, и опять из ее голубых глаз покатились слезы.

СЛОВАРЬ старинных и малоизвестных слов и понятий

Аргамак - верховая лошадь, рослая, складная, сухощавого сложения. Аргамаков во времена Московской Руси приводили с Кавказа и даже из Средней Азии. Они весьма сильно ценились на Руси.

Бахмёт - также бахмат (слово татарское): малорослая, крепкая лошадка.

Бердыш - оружие: широкий и длинный топор на длинном топорище. Поставленный у ног бердыш верхним концом своего лезвия был на уровне головы воина.

Братина - невысокий вместительный сосуд, как бы большая чаша. Из нее пили по очереди (по-братски) на пирах.

Булава - оружие: тяжелый, обычно снабженный шипами шар на недлинной рукояти. Богато украшенные булавы были знаком достоинства воевод и других высших военачальников.

Бунчук - древко с подвязанным к нему конским хвостом (или даже двумя-тремя хвостами). Бунчук обычно возили вслед за казачьими атаманами или гетманами как символ их власти.

Вериги - по церковно-славянски узы, оковы. Некоторые подвижники благочестия, особенно монахи и юродивые, носили под одеждой железные цепи, замки и т. п. предметы, в знак смирения перед Господом.

Докука - назойливая просьба или утомительное, скучное дело.

Доломан - вид одежды, заимствованный поляками и русскими у венгров: укороченный (немного ниже бедер) кафтан или даже куртка с нашитыми цветными узорами из шнурков и многочисленными пуговицами. Позже доломаны стали формой гусарских полков.

Елёйник - светильник с налитым в него маслом, то же, что и лампада. Масло по-гречески называется елей (точнее элайон).

Еретичка (в мужском роде еретик) - приверженцы ереси, то есть какого-либо осужденного Церковью ложного учения. Слово ёресь (по-гречески айресис) первоначально означало выбор. Позже оно стало пониматься как разномыслие или заблуждение.

Жолнер - по-польски воин, солдат (особенно солдат регулярной армии).

Жупан - на Украине и в Польше род мужской одежды, длинный (ниже колен) кафтан, часто с нашитыми на груди петлицами. Поверх жупана носили кунтуш (см. ниже).

Зело - очень, весьма (церковно-слав.).

Келарь - в монастыре ближайший помощник его главы-настоятеля. Келарь заведовал разного рода монастырскими припасами и вообще светскими делами монастыря.

Келья (иногда пишется келия или келлия) - жилище монаха: комната в общем (братском) корпусе или отдельно стоящий домик. Слово греческого происхождения: кёллион означает чулан или комнатка, с оттенком уничижительности.

Клеврет - приспешник, приближенный, особенно посвященный в разного рода тайные дела и замыслы. Слово латинского происхождения: коллибёртус в поздней латыни имело именно такой смысл.

Клобук - головной убор монаха: в старину в виде капюшона, концы которого свисали спереди и на спину, в более поздние времена и ныне покрывало, надеваемое поверх камилавки - шапки, несколько расширенной кверху (клобук - отличительный знак священнослужителей, являющихся монахами, - иеродиаконов и иеромонахов, а также епископов).

Копейщик - воин, вооруженный копьем (острым наконечником на длинном древке). Копейщики бывали конные и пешие.

Кунтуш - у поляков вид мужской одежды: кафтан с откидными рукавами, спереди обычно незастегнутый и надеваемый поверх жупана. Кунтуши чаще всего шились из дорогих тканей, богато украшались и отделывались мехом.

Ладан - душистое вещество (застывшая смола растений Ливана и других южных стран). Ладан сжигается на углях в особых сосудах, подвешиваемых на цепочках (кадилах). Его благовонный дым знаменует возносимую нами молитву ко Господу.

Летник - верхняя одежда русских женщин, надеваемая поверх рубахи, чуть более короткая, застегивающаяся спереди и имеющая длинные и широкие рукава. Летник был самой нарядной частью одежды и обычно богато украшался.

Литавра - музыкальный инструмент: металлическое полушарие, сверху плотно обтянутое кожей, по которой ударяют колотушкой. Литавры иногда достигали огромных размеров и возились на телегах. Такими подавались сигналы войску во время битвы. Бывали и маленькие литавры. Их подвешивали по обе стороны седла военачальники и воеводы - ими они подзывали к себе свиту.

Лях - принятое на Руси название поляков. Некогда общеупотребительное, в позднейшие времена оно приобрело отчасти уничижительный оттенок (сами поляки его избегали).

Мантия - широкая длинная одежда без рукавов в виде накидки или плаща. Черную мантию носят монахи, и она является их отличительным знаком. Епископам полагается особенным образом украшенная фиолетовая мантия, а патриархам - такая же зеленая. Выражение "постричь в мантию" означает принятие полного монашеского обета. Слово заимствовано из греческого языка: мантион по-гречески означает плащ или покрывало.

Мушкет - большое и тяжелое ружье с фитильным замком, опирающееся при стрельбе на сошки.. Употреблялось в Западной Европе и на Руси в XVI и XVII веке. Название мушкет происходит от итальянского слова муска и означает муха. Увесистые, размером с небольшой грецкий орех, пули мушкета издавали в полете особый жужжащий звук.

Огневица - болезнь, сопровождаемая сильным жаром, лихорадка.

Однорядка - мужской долгополый кафтан с прямым запахом и одним рядом пуговиц.

Опричь - кроме, помимо чего-либо (старорусск. и церковно-слав.).

Палаш - прямая сабля с полосой (клинком), заточенной с одной стороны (в отличие от меча, имевшего два лезвия). Слово заимствовано из венгерского языка.

Паперть - площадка перед входом в храм, чаще всего со ступеньками. Иногда паперть бывает под навесом или же представляет собой небольшой притвор, со стенами и крышей.

Пистоль - старинная русская форма слова пистолет, обозначающего огнестрельное оружие небольшого размера, предназначенное для стрельбы одной рукой. Название происходит от чешского слова пйшталь, равнозначного нашему пищаль (см. ниже). Довольно часто встречаемое утверждение, что слово пистолет происходит от названия итальянского города Пистойя, где будто бы впервые такое оружие появилось, в настоящее время ученые опровергают.

Пищаль - старинное русское название огнестрельного оружия как ручного, так и крупных его образцов. Ручные пищали - ружья именовались ручницами (см. ниже); те из них, которые имели ремень для ношения их за плечами, назывались завесными пищалями. Были еще пищали затинные - тяжелые ружья, стрелявшие с упора из-за крепостных стен (тына). А пищали-орудия бывали крепостными, осадными, ломовыми (для пролома стен неприятельских крепостей) и т.д. У всех пищалей есть ствол - продолговатая трубка или труба. Она напоминала нашим предкам музыкальный инструмент - дудку, которую также звали пищалкой или пищалью (при более крупных размерах).

Полонить - взять в плен (полон).

Приказ - название учреждений в Московской Руси, которым от Государя было вверено (приказано) ведать той или иной областью государственного управления. Приказ Посольский ведал взаимоотношениями с другими государствами, приемом их послов, отправлением своих за границу и т.п. делами.

Рака - гробница, обычно богато украшенная, с мощами того или иного святого.

Ротмистр - офицерский чин. Ротмистр командует обычно эскадроном - конным отрядом численностью от ста до нескольких сотен бойцов. Слово немецкого происхождения - рйттенмайстер означает начальник над всадниками.

Ручница - ручная пищаль (см. выше), ружье. В украинском языке и в наше время ружье называется рушныця.

Самопал - ручная пищаль с пружинным фитильным замком. В нем в курок помещается тлеющий фитиль. При нажатии на спусковой крючок или рычаг кончик фитиля опускается на полку с насыпанным на нее порохом. Через запальное отверстие в стволе огонь зажигает основной заряд. Такой замок воспламеняет порох как бы сам - без участия рук. (В более ранние времена стрелок подносил фитиль к запальному отверстию вручную). Самопалы появились во второй половине XV века и применялись до конца XVII века.

Свёйская страна - Швеция.

Святотатец - в более узком смысле преступник, что-либо похитивший в церкви (древнерусское тать означает вор). В более широком смысле святотатством называется оскорбление или поругание святыни.

Секира - боевой топор с более коротким, чем у бердыша (см. выше) лезвием и древком. Также церковно-славянское название любого топора: слово топор в нашем языке более позднее. Оно заимствовано из иранских языков примерно две тысячи лет назад.

Тын - вообще стена и в частности крепостная, а иногда сплошной высокий и прочный забор.

Хоругвь - в старину войсковое знамя, в церкви - укрепленное на шесте полотнище со священным изображением, носимое при крестных ходах. В польском войске хоругвью назывался и отдельный отряд, имеющий собственное знамя, численностью от нескольких десятков до нескольких сотен человек.

Хорунжий - в польском войске начальник отряда-хоругви.

Цесарская страна - владения императора т.н. Священной Римской империи, включавшей в себя немецкие, австрийские, чешские земли, а также Венгрию и принадлежавшие ей славянские области. Цесарь - обиходное наименование императора (происходит от имени знаменитого полководца Гая Юлия Цезаря, захватившего верховную власть в Римской империи в I веке до Рождества Христова).

Челядь - в старину собирательное название свиты и слуг какого-нибудь знатного и влиятельного лица.

Шишак - одна из разновидностей боевого воинского оголовья: заостренный кверху узким острием - "шишом" железный шлем (шлем с менее заостренным верхом именовался шеломом; были и другие разновидности шлемов).

Лебедев Владимир Петрович - За святую обитель