Купер Джеймс Фенимор - Прерия

имую пищу, то мы воздерживаемся от приведения его.

   Скваттер сошел на равнину и разделил свои военные силы на два отряда: один из них должен был остаться и охранять крепость, другой - сопровождать его на охоте. В последний он взял Азу и Абирама, зная, что только его авторитет в состоянии сдержать вспыльчивый характер сына, прорывавшийся при всяком раздражении. Когда все эти приготовления были закончены, охотники отправились в путь и невдалеке от утеса расстались, намереваясь оцепить кольцом видневшееся вдали стадо буйволов.

  

  

   Теперь, когда мы сообщили читателю распоряжения Измаила, сделанные им при обстоятельствах, которые могли бы привести в сильное смущение многих других людей, мы опять перенесем сцену действия за несколько миль от только что описанной нами, сохранив тем не менее последовательность во времени.

   В ту минуту когда скваттер и его сыновья отправились на охоту, два человека, сидевшие под группой деревьев на берегу маленького ручья на расстоянии пушечного выстрела от утеса, по-видимому, были заняты серьезным обсуждением достоинств бизоньего горба, приготовленного со всей тщательностью, какой требует подобного рода блюдо. Самый нежный кусок мяса был отделен от более грубых частей, завернут в кожу и подвергнут на известное время действию огня в вырытой в земле печке. Лакомки уселись перед этим блестящим образцом кулинарного искусства прерий. Это кушанье из мягкого, нежного мяса, вкусное и в то же время питательное, могло по праву требовать признания своего превосходства перед самыми тщательно приготовленными рагу какого-нибудь знаменитейшего повара, хотя для приготовления его не требовалось ни малейшего искусства. Два счастливых смертных, для которых предназначалась такая вкусная еда, казавшаяся еще вкуснее благодаря их превосходному аппетиту, не остались равнодушными к выпавшему на их долю счастью.

   Один из них - и именно тот, который занимался приготовлениями к пиру - выказывал меньше стремления оказать честь своей стряпне. Без сомнения, он ел, и даже с аппетитом, но и с умеренностью, свойственной старости. Не то его товарищ. Человек во цвете лет, пышущий здоровьем, он отдавал исключительную дань талантам своего друга и был весь поглощен его произведением. Самые сочные куски один за другим отправлялись в его рот, а взгляды, бросаемые им на старика, выражали признательность, для проявления которой иным способом у него не было времени.

   - Будем резать поближе к середине горба, мальчик, - сказал Траппер, так как это именно он угощал таким восхитительным блюдом охотника за пчелами, - режьте посередине, друг мой, и вы найдете настоящие чудеса природы; тут не нужно ни пряностей, ни едкой горчицы, чтобы придать посторонний привкус.

   - Будь у меня только стакан меда, - сказал Поль, останавливаясь невольно, чтобы передохнуть, - я бы поклялся, что никогда ни один человек не едал такого подкрепляющего обеда.

   - Да, да, вы можете назвать его подкрепляющим, - заметил старик, восхищенный безграничным удовольствием товарища, - это славное мясо, укрепляющее того, кто ест его. Сюда, Гектор! - сказал он, бросая кусок своей верной собаке, которая смотрела на хозяина, как бы желая напомнить о себе; - тебе в твои годы, старина, надо набираться сил, как и твоему хозяину. Вот видите, эта собака ест разборчиво и выбирает лучшие куски, разумнее, чем все наши тамошние люди. А почему? Потому что она пользовалась дарами природы, но не злоупотребляла ими. Она была создана собакой и довольствовалась пищей, предназначенной для собак; они же созданы людьми, а едят, как голодные волки. Гектор - славная, добрая собака; она всегда была верна мне, и чутье никогда ее не обманывало. Ну, а теперь, знаете ли вы разницу между стряпней в пустыне и стряпней в поселениях? По вашему аппетиту я ясно вижу, что не знаете. Ну, так я скажу вам. Одна следует за человеком, другая - за природой; одна думает, что может прибавить кое-что к дарам природы, тогда как другая довольствуется тем, что смиренно наслаждается ими, - вот и весь секрет.

   - Слушайте, Траппер, - сказал Поль, очень равнодушный к нравственным изречениям, которыми его товарищ любил уснащать еду, - давайте договоримся: каждый день, пока мы будем здесь, - а вероятно, их будет немало - я буду убивать буйвола, а вы будете нам готовить его горб.

   - Я не могу и не буду обещать этого. Мясо буйвола вкусно, и оно предназначено в пищу человеку; но я не могу согласиться, чтобы вы каждый день убивали по буйволу. Это расточительность, на которую я не могу согласиться.

   - Расточительность! Не бойтесь, старик, ничего не пропадет. Если все они будут так вкусны, как этот, то я берусь обглодать все кости... Но кто это идет сюда! У него, по-видимому, хорошее чутье, и он не сбился с пути, если шел по следу обеда.

   Человек, прервавший разговор и вызвавший это замечание, шел важной поступью по берегу ручья прямо к гастрономам. Так как в наружности его не было ничего ни враждебного, ни страшного, охотник за пчелами, не только не бросил есть, но, наоборот, удвоил деятельность, как будто из опасения, что вкусного мяса не хватит для удовлетворения аппетита пирующих в случае, если к ним присоединится третий, нежеланный гость. Траппер вел себя совершенно иначе: он уже удовлетворил свой более умеренный голод и смотрел на вновь прибывшего как на человека, которого рад видеть.

   - Подойдите, друг мой, - сказал он, видя, что незнакомец остановился как бы в нерешительности, - подойдите, говорю вам. Если вашим проводником был голод, то он не мог привести вас удачнее. Вот мясо, а этот молодой человек даст вам маиса, который, сварившись, стал белее снега на горах.

   - Почтенный охотник, - ответил доктор, так как это был сам натуралист, направившийся в эту сторону в одну из своих ежедневных экскурсий, - я бесконечно рад этой счастливой встрече.

   - Ну, добро пожаловать, друг мой, - ответил старик. - Садитесь и, отведав этот кусок, скажите, если можете, название животного, из мяса которого мы устроили себе такой чудесный обед.

   Взгляд доктора Баттикуса (из вежливости мы будем давать этому достойному человеку то имя, которое наиболее нравилось ему) достаточно выразил удовольствие, испытанное им при этом предложении. Свежий резкий воздух, прогулка - все это возбуждающе подействовало на него, и вряд ли сам Поль был более расположен отдать честь стряпне Траппера, чем этот любитель природы, когда приятное предложение коснулось его слуха. Испытываемое им удовольствие выразилось в легкой усмешке, которой он не мог подавить, несмотря на всю свою серьезность. Без дальнейших церемоний он сел рядом со стариком и принялся за еду.

   - Было бы позором для моей профессии, - сказал доктор, с удовольствием проглатывая кусок мяса и стараясь по какому-нибудь особенному признаку узнать шкуру животного, изменившуюся от варки, - было бы величайшим позором для моей профессии, если бы на континенте Америки нашлось хотя бы одно четвероногое или птица, которых я не сумел бы узнать по некоторым характерным признакам, так точно определенным наукой? Это... посмотрим. Мясо питательно и вкусно... Дожалуйста, еще немного маиса, мой юный друг.

   Поль, продолжавший есть с удвоенным аппетитом, бросил ему свою сумку, не считая нужным прервать свое занятие, чтобы ответить доктору.

   - Ну, сказал Траппер, - вы уверяли сейчас, что у вас тысяча способов, чтобы узнать любое животное.

   - Тысяча! Да, без сомнения, и все они безошибочны. Во-первых... слушайте меня хорошенько: все плотоядные животные отличаются от остальных своими резцами.

   - Своими... чем? - спросил Траппер.

   - Зубами, данными им природой, чтобы защищаться и разрезать пищу. Потом...

   - Ну вот! Рассмотрите-ка эти зубы, - сказал Траппер, перебивая доктора. - Ворочайте их во все стороны и найдите то, что вам нужно. Ну, что же? Нашли вы все необходимое для того, чтобы решить, утка это или лосось?

   - Я подозреваю, что животное здесь не в целом виде.

   - В самом деле! - воскликнул Поль, покончив, наконец, с едой. - Ну, право, вы можете утверждать это, не боясь скомпрометировать себя.

   - Подождите, - вскричал доктор, - дайте мне немного рассмотреть. Тогда я смогу сейчас же определить. Я удостоверяю, что животное должно быть из породы belluae по его дородности.

   - Черт возьми! Мне кажется, что вы еще дальше от истины, чем от поселений, несмотря на всю свою книжную ученость и все ваши трудные слова, которых не поймет ни одно племя, живущее к востоку от Скалистых гор. Дородно это животное или нет, но вы видели его в прерии тысячи раз, и кусок, что вы держите в своей руке, - часть горба буйвола, самое сочное из всего, что вы ели когда-либо.

   При этих словах Траппер не мог удержаться от громкого, продолжительного хохота, до такой степени смутившего доктора, что нить его мыслей совершенно порвалась, и прошло несколько времени, прежде чем к нему возвратился дар речи.

   - Мой старый друг, - сказал он, стараясь подавить движение неудовольствия, которое он считал несоответствующим своему серьезному характеру, - ваша система ложна с первых посылок до заключения, а ваша классификация так ошибочна, что смешивает все научные отличия. У буйвола никогда не бывает горба. Мясо его не здорово и не вкусно, а я должен сознаться, что оба эти качества находятся в высшей степени в анализируемом мною предмете и потому...

   - Ну, на этот раз я принимаю сторону Траппера против вас! - перебил его Поль Говер. - Человек, который говорит, что мясо буйвола не вкусно, не должен есть его {Почти излишне объяснять читателю, что животное, о котором так часто упоминается в этой книге, обычно называемое буйволом, не что иное, как бизон. Отсюда и недоразумение между жителями прерий и человеком науки.}.

   Доктор, не обращавший до сих пор большого внимания на охотника за пчелами, устремил задумчивый взгляд на него; по тому, как он смотрел на молодого человека, было видно, что он старался припомнить что-то.

   - Черты вашего лица знакомы мне, молодой человек, - проговорил он. - Наверное, я где-то видел вас или индивидуума вашего класса.

   - Вы встретились со мной в лесах к востоку от Большой реки и хотели уговорить меня идти за шершнем до его гнезда, как будто глаз у меня недостаточно наметан и я могу, подобно вам, принять за пчелу какое-нибудь другое насекомое. Если припомните, мы провели с вами вместе целую неделю: вы искали ваших жаб и ящериц, я - пни дерева {Занятие охотой за пчелами в то время было довольно распространено в пограничных местностях Америки, хотя здесь оно несколько приукрашено. Пока пчелы высасывают сок из цветков, охотник ловит одну или две пчелы. Потом он выбирает удобное место и выпускает одну из пчел, которая неизменно летит к своему улью. Затем охотник отходит на некоторое расстояние и выпускает другую. Заметив направление, по которому полетели пчелы, он рассчитывает точку пересечения двух линий. Там и находится улей.}. И оба мы были хорошо вознаграждены за свои труды. Я собрал самый лучший мед, какой кто-либо отправлял в поселения, а ваш мешок еле мог вместить ваш пресмыкающийся зверинец. Я никогда не осмеливался спросить вас прямо в лицо, чужестранец, но я думаю, что вы собираете коллекцию редкостей.

   - Я узнал вас, - сказал доктор. - Хорошо узнал, - повторил он, радушно пожимая руку Поля. - Это была счастливо проведенная неделя, что и докажут миру в один прекрасный день мои бумаги и гербариум. Да, я отлично припоминаю ваши черты, молодой человек. Вы из класса mammalia; разряд - primates; род - homo; вид - Кентукки.

   Он остановился на минуту, улыбнулся шутке, которая, по-видимому, понравилась ему, потом прибавил:

   - Со времени нашей разлуки я совершил большие путешествия, я вступил в соглашение или договор с неким Измаилом...

   - Бушем! - прибавил Поль со своим обычным нетерпением. - Боже мой, это письмо, написанное кровью, о котором мне говорила Эллен...

   - На этот раз милая Нелли была несправедлива ко мне, - сказал озабоченный доктор; - я вовсе не принадлежу к кровопускательной школе и несравненно предпочитаю метод очищения крови кровопусканию.

   - Вы плохо поняли: она отдает полную справедливость вашему искусству.

   - Она слишком снисходительна ко мне, - ответил доктор, со смиренным видом опуская голову, - Эллен - добрая, нежная девушка и вместе с тем с характером. Я никогда не видал более очаровательного ребенка.

   - В самом деле! - вскрикнул Поль, роняя кость, которую обгладывал, чтобы отдалить момент разлуки с горбом, и бросая грозный взгляд на ни в чем не повинного доктора. - Уж не намереваетесь ли вы включить Эллен в коллекцию редкостей, которую собираетесь увезти?

   - Да сохранит меня небо от желания сделать малейшее зло этому милому ребенку! Ради всех богатств мира - животного и растительного вместе - я не срезал бы ни одного волоса на ее голове! У меня к Эллен amor naturalis, вернее, peternus - отцовская любовь.

   - Действительно, это больше подходит к вашему возрасту, - насмешливо сказал Поль, - что стал бы делать старый шмель с такой хорошенькой пчелой?

   - В том, что он говорит, есть доля правды, - заметил Траппер, - это в природе вещей. Но вы говорили, что жили в лагере некоего Измаила Буша...

   - Правда, в силу условия...

   - Есть у вас условия или нет, а только скажу я вам, что я был свидетелем, как сиу пробрались в ваш лагерь и отняли у бедняка, которого вы называете Измаилом, все его стада...

   - Исключая Азинуса, - пробормотал доктор, спокойно кушавший свою часть горба бизона, не заботясь больше о его отличительных признаках, - исключая моего Азинуса.

   - Не можете ли вы сказать мне, - прервал его Траппер, - какую такую драгоценность хранит путешественник под белым холстом палатки, вход в которую он оберегает, грозно оскаливая зубы, подобно волку, охраняющему остов, покинутый в лесу охотником?

   - Вы слышали об этом? - воскликнул. естествоиспытатель, от удивления роняя кусок мяса, который поднес было ко рту.

   - Ничего я не слышал, но видел палатку, и меня чуть не загрызли за то, что я хотел узнать, что в ней находится.

   - Загрызли! Ну, значит, это животное все-таки плотоядное. Оно слишком спокойно для ursus horribilis; будь это canis - лай выдал бы его. И к тому же Эллен Уэд не была бы так фамильярна с каким-нибудь из рода ferae. Достопочтенный охотник, одинокое животное, запираемое днем в повозке, а на ночь в палатке доставило мне больше тревог и повергло меня в большее недоумение, чем номенклатура всех четвероногих, взятых вместе, и по этой простой причине я не знаю, к какому классу его отнести.

   - Животное! Так вы думаете, что Измаил Буш путешествует с животным, запертым в маленькой повозке?

   - Я уверен в этом, - ответил доктор Бат. - Я уже говорил вам, что в силу условия я путешествую с вышеупомянутым. Измаилом Бушем; но хотя я обязался исполнять некоторые обязанности во время путешествия, однако в договоре не существует параграфа, который говорил бы, что это путешествие должно быть sernpiternum, или вечным. А так как эта местность, пусть и мало исследована: наука, может, быть, вовсе даже не проникала в нее - но она совершенно лишена сокровищ растительного царства, я давно уже направился бы на несколько сот миль ближе к востоку, если бы не желание видеть животное, о котором идет речь, чтобы описать его и классифицировать, как следует. Это желание, - прибавил он, понижая голос, как человек, сообщающий важную тайну, - это желание будет вскоре удовлетворено, и у меня даже есть некоторая надежда, что Измаил позволит мне анатомировать это животное.

   - Так вы его видели?

   - Не глазами, но при гораздо более верном свете рассуждения. Молодой человек, я умею наблюдать и, благодаря стечению многих обстоятельств, незначительных с виду, которые остались бы незаметными для обыкновенного наблюдателя, я могу безбоязненно заявить, что это чудовищное животное с сильно развитым аппетитом и, кроме того, по неопровержимому свидетельству этого достойного охотника, плотоядное.

   - Все, что я хотел бы знать, чужеземец, - сказал Поль, на которого слова доктора произвели сильное впечатление, - уверены ли вы, что это животное?

   - Что касается до этого, то если бы мне нужно было представить доказательства факта, установленного мною неопровержимо, я мог бы привести свидетельство самого Измаила, так как я не делаю ни малейшего вывода, которого не мог бы доказать, Мною движет не чувство простого любопытства, молодой, человек, если я желаю расширить круг моих познаний. Должен признаться, что. делаю я это, прежде всего, ради преуспевания в науках и затем в интересах моих ближних. Я горел желанием узнать, что находилось в палатке, так тщательно оберегаемой скваттером, но он взял с меня слово, что я не подойду к ней на известное количество локтей в продолжение установленного времени. Клятва - вещь серьезная, с которой нельзя шутить. Но так как это было условие, от которого зависело мое дальнейшее путешествие, то я подчинился ему, оставив себе свободу наблюдать издали. Десять дней тому назад Измаил, сжалясь над моим состоянием, сказал мне, что в повозке находится зверь, которого он везет в прерию как приманку для ловли других зверей того же рода или, может быть, вида. С тех пор я ограничился простым наблюдением над привычками зверя и записью полученных результатов. Когда мы приедем в такое место, где, как говорят, эти животные водятся в огромном числе, мне можно будет подробно рассмотреть животное, о котором идет речь.

   Поль слушал в глубоком молчании. Когда доктор окончил рассказ, он с недоверчивым видом покачал головой.

   - Чужеземец, - сказал он, - старый Измаил обморочил вас или же ваши глаза служат вам так же плохо, как жало шмелю. Я тоже знаю кое-что об этой повозке и уверен, что старик - наглый лжец! Послушайте, неужели вы верите, что такая девушка, как Эллен Уэд, стала бы проводить время в обществе дикого зверя?

   - А почему бы и нет? Почему нет? - повторял естествоиспытатель. - Нелли любит науку и часто с удовольствием слушает уроки, которые я даю ей. Отчего ей не изучать привычек какого-нибудь животного, хотя бы даже носорога?

   - Потише, потише, -- сказал охотник sa пчелами тем же тоном: по-видимому, менее ученый, чем доктор, он все же знал этот предмет гораздо лучше. - Эллен девушка смелая, я знаю. У нее сильный характер - никто не убежден в этом лучше меня - но, несмотря на все свое мужество, она все же женщина. Сколько раз я видел, как она проливала слезы.

   - А, так вы знаете Нелли?

   - Немножко, если желаете знать, но я знаю, что женщина всегда женщина, и все книги Кентукки не могли бы заставить Эллен Уэд остаться одной в палатке с диким зверем.

   - Мне кажется - спокойно заметил Траппер, - во всей этой истории есть что-то темное и таинственное. Я - свидетель, что путешественник не любит, чтобы совали нос в эту палатку, и у меня есть доказательство гораздо более верное, чем те, которые могли бы привести вы оба, что в повозке нет никакого животного. Вы видите Гектора: никогда ни у одной собаки не было такого хорошего, тонкого чутья, как у него, и если бы вблизи нас был какой-нибудь зверь, он не замедлил бы сказать об этом своему хозяину.

   - Неужели вы намереваетесь противопоставить собаку человеку, животное - ученому, инстинкт - разуму? - горячо проговорил доктор. - Скажите, пожалуйста, как могла бы собака различить привычки, вид или даже род животного, подобно человеку, которому помогают рассуждения и наука?

   - Как? - холодно повторил житель прерии. - Вы сейчас увидите, до какой степени вы заблуждаетесь. Вы не слышите никакого шума в кустарнике? Он продолжается уже целых пять минут. Скажите же мне, какое животное производит этот шум?

   - Надеюсь, оно не из кровожадных! - дрожа, воскликнул доктор. - Есть у вас ружья, друзья мои? Не благоразумнее ли было бы зарядить их, потому что нельзя слишком рассчитывать на мои пистолеты.

   - Может быть, он и прав, - заметил Траппер, улыбаясь и подымая карабин, который он положил рядом с собой во время еды. - Ну, а теперь скажите мне название этого существа.

   - Это выходит за пределы человеческих знаний. Сам Бюффон не мог бы сказать, четвероногое это животное или змея, ягненок или тигр.

   - Ну, так ваш буфон {Игра слов: Бюффон - известный естествоиспытатель, буфон - шут.} - дурак в сравнении с моим Гектором. Сюда, моя собака! Что там такое, старая? Скажи своему хозяину. Напасть ли нам на него или отпустить.

   Собака, уже ранее вздрагиванием ушей показывавшая хозяину, что она чует что-то вблизи, подняла голову, лежавшую на. передних лапах, и слегка приоткрыла губы, как бы намереваясь показать остатки зубов. Но вдруг она отказалась от своих враждебных намерений, втянула на мгновение воздух носом, отряхнулась и спокойно улеглась на свое место у ног хозяина.

   - Теперь, доктор, - сказал Траппер с торжествующим видом, - я уверен, что за этими деревьями нет никакого животного, которого нам следовало бы опасаться; и эта уверенность довольно приятна для человека слишком старого, чтобы не беречь своих сил, и к тому же не желающего попасть на обед пантере.

   Собака ответила хозяину продолжительным лаем, но головы с земли не подняла.

   - Это человек, - вскрикнул, вставая, Траппер, - человек, я не сомневаюсь в этом. Мы с тобой, Гектор, не любим много разговаривать, но редко бывает, чтобы мы не понимали друг друга.

   В одно мгновение Поль Говер был на ногах и, прицелясь, крикнул грозным голосом:

   - Кто бы ты ни был - друг или враг - выходи, не то умрешь.

   - Это друг, белый, как и вы, - ответил чей-то голос, и в ту же минуту ветви кустарника раздвинулись, и говоривший появился перед собеседниками.

  

  

   Известно, что даже задолго до того, как огромные области Луизианы в последний раз переменили владетелей {Автор имеет в виду переход этой области к США.}, эта открытая со всех сторон страна не была защищена от набегов белокожих искателей приключений. Полудикие охотники Канады рассеялись между различными индейскими племенами и влачили жалкую жизнь среди пустынных местностей, посещаемых бобрами и бизонами, или буйволами, по обычной терминологии этой страны.

   Нисколько не удивительно поэтому, что в обширных пустынях Запада встречались, жители разных стран. Признаки, незаметные для неопытного взгляда, предупреждали авантюристов о близости кого-либо из им подобных, и они избегали, его или приближались к нему - сообразно своим чувствам или интересам. Вообще эти встречи носили мирный характер, так как у белых был один общий враг - прежние, более законные обладатели страны. Но случалось, что из-за алчности и зависти встречи эти заканчивались насилием, жестокостью и изменой. Поэтому встреча двух охотников в американской степи (как мы будем иногда называть эту страну) обычно вызывала с обеих строи благоразумие и осмотрительность, подобные тем, с которыми встречаются два корабля в море, где, как им известно, есть пираты. Ни тот, ни другой не хотят обнаружить своей слабости, оба выказывают опаску, оба всего менее желают скомпрометировать себя каким-нибудь проявлением доверия, после которого им было бы трудно отступить.

   Такой же приблизительно характер носила и встреча, о которой мы будем рассказывать. Незнакомец шел осторожно, все время не сводя глаз с тех, к кому подходил. Он наблюдал за каждым их движением, нарочно создавая себе препятствия, чтобы идти медленно. Со своей стороны Поль небрежно проводил рукой по собачке ружья - слишком гордый, чтобы позволить кому-то подумать, что один человек может внушить какие-либо опасения троим, и в то же время слишком осмотрительный для того, чтобы пренебрегать обычными предосторожностями. Главная причина различного приема двух гостей законными владельцами угощения объяснялась полной разницей их наружного вида.

   Внешность естествоиспытателя отличалась вполне мирным, чтобы не сказать не от мира сего, характером; наоборот, новый пришелец имел вид крепкого человека, по его осанке и походке нетрудно было узнать военного. На нем была шапка фуражира из прекрасного синего сукна с запачканной золотой кистью, почти исчезавшей в массе вьющихся, черных, как смоль, волос; вокруг шеи был небрежно повязан черный шелковый галстук. Одет гость был в охотничью одежду темно-зеленого цвета, отделанную бахромой и желтыми украшениями, какую носили иногда пограничные войска Соединенных Штатов. Из-под нее виднелись воротник и отвороты куртки такой же материи и того же цвета, как и шапка. На человеке были штиблеты из оленьей кожи, а на ногах индейские мокасины; кинжал с прямым клинком, богато убранный и чрезвычайно грозный, был засунут за пояс из красного шелка; на другом поясе - или, вернее, портупее - висели два крошечных пистолета в ловко пригнанных кобурах; через плечо было перекинуто короткое тяжелое ружье; в довершение всего на спине виднелся ранец с хорошо знакомыми инициалами, благодаря которым правительство Соединенных Штатов получило впоследствии смешное и странное прозвище - "Дядя Сэм" {Uncle Sam - от первых двух букв U S - United States (Соединенные Штаты).}.

   - Перед вами друг, - сказал незнакомец. Он слишком привык к виду оружия, чтобы испугаться грубо воинственной позы доктора Баттиуса. - Перед вами друг, человек, желания и намерения которого ни в коем случае не столкнутся с вашими.

   - Незнакомец, - сказал Поль Говер довольно грубым голосом, - могли бы вы выследить пчелу от этой просеки до леса, который находится, может быть, в двенадцати милях отсюда?

   - Пчела - такая птица, за которой мне никогда не приходилось охотиться, - улыбаясь, ответил незнакомец.

   - Я так и думал, - крикнул Поль, протягивая ему руку с той свободной, радушной откровенностью, которая составляет характерную черту жителей пограничных провинций Соединенных Штатов. - Дадим руки друг другу: у нас не может быть ссор, так как вы совершенно равнодушны к меду. А теперь, если у вас есть пустой уголок в желудке и если вы умеете ценить каплю небесной росы, когда она попадает в рот, то вылейте-ка туда вот это. Попробуйте и скажите, ели ли вы что-нибудь такое вкусное после того, как... Сколько времени прошло с тех пор, как вы покинули поселения?

   - Несколько недель, и боюсь, что пройдет еще столько же, прежде чем я вернусь туда. Я охотно принимаю ваше приглашение, потому что ничего не ел со вчерашнего дня, с восхода солнца. К тому же я слишком хорошо знаю достоинства горба бизона, чтобы отказаться от такого счастливого случая.

   - А! Вы знакомы с этим блюдом! Ну, в таком случае, вы знаете больше, чем я знал недавно, но теперь, я думаю, можно сказать, что мы квиты. Я был бы счастливейшим малым на всем пространстве между Кентукки и Скалистыми горами, если бы у меня была хорошенькая хижина вблизи старого леса с дуплистыми деревьями, такое блюдо на обед каждый день, полная телега свежей соломы для ульев и маленькая Эл...

   - Маленькая, что? - спросил незнакомец, которого, очевидно, заинтересовал откровенный общительный характер охотника за пчелами.

   - Нечто, что будет у меня со временем и что касается только меня, - ответил Поль, поправляя кремень ружья, и с удалым видом засвистал песню, хорошо известную на водах Миссисипи.

   Во время этого разговора незнакомец подсел к горбу бизона и весьма серьезно принялся за остатки. Доктор Баттиус следил за всеми его движениями с завистью, еще более поразительною, чем откровенность, с которой Поль отнесся к незнакомцу.

   Но сомнения, или скорее, опасения естествоиспытателя не имели ничего общего с мотивами, вызвавшими доверие охотника за пчелами. Его поразило, что незнакомец дал животному, мясо которого ел, верное название, вместо того, которое обыкновенно давалось в стране. Он сам одним из первых воспользовался удалением препятствий, которые политика Испании чинила всем, кто хотел познакомиться с ее заморскими владениями как с коммерческой точки зрения, так и с более похвальными - научными намерениями. Обладая достаточной дозой философии, доступной всем людям, он сознавал, что те же мотивы, которые имели такое сильное влияние на него и могли заставить его решиться на известное предприятие, могли иметь такое же действие и на душу другого человека, с таким же пылом занимающегося изучением природы. Перед ним появилась перспектива опасного соперничества, которое грозило лишить его по крайней мере половины справедливой награды за его труды, лишения и опасности. Поэтому нет ничего удивительного - если взглянуть на его характер с этой точки зрения - что к обычной кротости естествоиспытателя примешалось в данное время чувство некоторого недовольства и что он следил за каждым движением незнакомца с бдительностью, которую считал необходимой для раскрытия его зловещих планов.

   - Действительно, восхитительное кушанье! - сказал молодой, красивый незнакомец (он имел неотъемлемое право на оба эти эпнтега), не обращая внимание на взгляды доктора. - Или аппетит придает особый вкус этому мясу, или у бизона должно быть самое вкусное мясо из всей семьи быков.

   - В обыкновенной речи, сударь, естествоиспытатели делают корове честь, определяя вид по ее имени, - сказал доктор Батткус, полный тайного беспокойства. Он откашлялся, прежде чем заговорил, вроде того, как дуэлянт рассматривает острие шлаги, которую готовится всадить в тело своего противника. - Этот образ вернее, так как bos, или бык в собственном смысле слева, неспособен бесконечно продолжать свой род, a bos в более обширном смысле слова, или vacca, конечно, наиболее благородное животное из этих двух.

   Выразив свое мнение, доктор принял вид, долженствовавший выражать, что он готов немедленно вступить в прения о каждом из многочисленных предметов спора, которые, как он предполагал, должны были существовать между ним и незнакомцем, и ожидал ответа противника, чтобы нанести тому еще более сильный удар. Но молодой военный, по-видимому, был более расположен воспользоваться удобным, случаем, чтобы поесть вкусное кушанье, ниспосланное ему, чем поднять перчатку для обсуждения тех спорных точек зрения, которые так часто дают оружие любителям науки для интеллектуальной борьбы.

   - Я думаю, что вы правы, сударь, -ответил незнакомец с хладнокровием, которое тем более раздражало доктора, что выражало, как мало этот вопрос занимает его противника, - да, я думаю, что vacca самое подходящее слово.

   - Простите, сударь, - возразил доктор, - но зы очень дурно понимаете мои слова, если предполагаете, что я отношу bubulis Americanus к семье vacca без многочисленных особых подразделений; так как вам очень хорошо известно, сударь, - я полагаю, что вернее было бы сказать, доктор, - без сомнения, вы имеете докторский диплом?

   - Вы делаете мне больше чести, чем я этого заслуживаю.

   - Вы имеете низшую степень? Но, может быть, вы получили ученую степень в какой-нибудь иной отрасли свободных наук?

   - Уверяю вас, что вы опять ошибаетесь.

   - Наверное, молодой человек, вы не взялись бы за такое важное, смею сказать, чрезвычайно важное дело, не имея накаких свидетельств, что вы можете выполнить его. Вероятно, какая-нибудь комиссия дала вам право действовать в этом направлении, и на авторитет ее вы можете опираться, когда пожелаете войти в сношения с вашими сотоварищами по общественно-полезному делу, смею сказать, по делу милосердия.

   - Не знаю, каким образом, с какой целью вы проникли в мои планы, - сказал, краснея, молодой человек. Он встал с живостью, которая доказывала, как легко он мог забывать о грубых телесных потребностях, когда дело шло о чем-либо, что затрагивало его сердце. - То дело, которое занимает меня, может быть, могло бы назваться делом милосердия, если бы относилось к кому-нибудь другому; но для меня это долг - не только дорогой сердцу, но и священный, и, признаюсь, я не понимаю, зачем мне нужно иметь какие-то свидетельства, или зачем их станут спрашивать у меня?

   - Обыкновенно так бывает, - важно ответил доктор, - и необходимо следовать этому обычаю при всяком удобном случае для того, чтобы умы, склонные к привязанности и симпатии, могли бы сразу изгнать странные подозрения и, минуя, так сказать, элементы обсуждения, перейти сразу к вопросам, составляющим desideratum обеих сторон.

   - Это странное требование! - пробормотал сквозь зубы молодой человек, нахмуривая брови и поглядывая своими черными глазами поочередно на всех присутствующих, как будто желая получить понятие об их характере и оценить их физические силы. Потом он засунул руку за пазуху, вынул оттуда маленький ящичек и подал его с сознанием своего достоинства доктору со словами: - Взгляните, сударь, и вы увидите, что я имею некоторое право на путешествие по стране, которая принадлежит в настоящее время Соединенным Штатам.

   - Что это такое? - вскрикнул естествоиспытатель, разворачивая большой лист пергамента. - Как? Государственная печать? Скрепил военный министр! Это патент на чин капитана артиллерии, выданный Дункану Ункасу Миддльтону.

   - Кому? Кому? - закричал Траппер. Во все время разговора он сидел молча и не сводил глаз с незнакомца; как будто желая подробно разглядеть все черты его лица. - Как его имя? Вы, кажется, сказали Ункас! Ункас! В самом деле Ункас?

   - Это мое имя, - ответил молодой человек, - и имя вождя одного из туземных племен. Мой дядя и я гордимся им, потому что носим его в память об одной важной услуге, оказанной нашей семье одним воином во время прежних войн.

   - Ункас! Вы назвали его Ункасом! - повторил, вставая, старик. Он подошел к молодому незнакомцу и откинул со лба падавшие на него черные локоны. Незнакомец, хотя и очень удивленный, не противился.

   - Мои глаза стары, - продолжал Траппер, - они не так зорки, как в то время, когда я сам был воином, но я могу узнать черты отца в чертах сына. Я узнал его, лишь только он приблизился. Но с тех пор столько лиц прошло перед моими ослабевшими глазами, что я не мог сказать себе, где я видел того, на кого он похож. Скажите мне, молодой человек, как зовут вашего отца?

   - Так же, как меня. Он был офицером на службе Соединенных Штатов во время революционной войны. Брата моей матери звали Дункан Ункас Хейворд.

   - Еще один Ункас! Еще Ункас! - проговорил старик, дрожа от волнения. - А его отец.

   - Носил те же имена, за исключением имени вождя одного из туземных племен. Услуга, о которой я говорил, была оказана ему и моей бабушке.

   - Я так и знал! Я так и знал. - воскликнул Траппер дрожащим голосом, и на его застывшем от старости лице выразилось сильное волнение, как будто услышанные им имена пробудили в нем давно уснувшие представления, относившиеся к событиям прежнего века. - Я знал это! Сын или внук - все равно, та же кровь, те же черты! Скажите мне, тот, кого звали Дунканом и кто не носил имени Ункаса, жив еще?

   Молодой человек грустно покачал головой:

   - Нет, он умер в глубокой старости.

   - В глубокой старости! - повторил Траппер, бросая взгляд на свои худые, иссохшие, но еще мускулистые руки. - Ax! Он учился в поселениях и был умен по-тамошнему. Но вы часто видали его? Вы слышали, что он говорил об Ункасе, о пустынных лесах Америки?

   - Очень часто. Прежде он был офицером королевской службы, но когда возгорелась война между Англией и колониями, мой дед не забыл, которая из этих двух стран его родина, и, отбросив верность, состоявшую только в пустых словах, остался верен своей стране и сражался за ее свободу.

   - Это было разумно и - что еще лучше - естественно. Ну, садитесь, молодой человек, и расскажите, о чем говорил вам дед, когда рассказывал о чудесах наших пустынь.

   Молодой человек улыбнулся любопытству старика: его удивлял интерес, который выказывал Траппер; но, видя, что никто из окружающих не имеет ни малейших враждебных намерений относительно его, он присел, не колеблясь, рядом со стариком.

   - Да, да, расскажите все Трапперу с начала до конца, - сказал Поль, хладнокровно подсаживаясь к молодому военному. - Старик всегда любит вспоминать старину, да и я не прочь послушать ваши рассказы.

   Миддльтон опять улыбнулся, на этот раз несколько насмешливо, но потом повернулся к старику и с добродущным видом начал свой рассказ.

   - Это длинная история. Слушать ее так же, тяжело, как и рассказывать. На каждом шагу тут встречаются кровавые сцены и все ужасы, вся жестокость войны с индейцами.

   - Ничего, расскажите нам все, - сказал Поль, - мы в Кентукки привыкли к этому. Я должен сказать, что любая история не покажется мне хуже оттого, что в ней окажется несколько скальпов.

   - Но он говорил вам об Ункасе, не правда ли? - спрашивал старик; не обращая внимания на слова охотника за пчелами. - А что он говорил о нем?

   - Я не сомневаюсь, что это были те же самые разговоры, которые он вел бы в лесах, если бы встретился со своим другом.

   - Разве он назызал дикаря своим другом? Он не был слишком горд, чтобы называть своим другом этого бедного индейца, воина с разрисованным телом?

   - Он считал эту дружбу почетной для себя, и как я уже говорил вам, дал имя индейца своему старшему сыну. Это имя по всем вероятиям будет повторяться у всех его потомков, как семейное наследство.

   - Он хорошо сделал! Он поступил как человек! Он всегда говорил, что делавар был легок на ногу. Вспоминал ли он это обстоятельство?

   - Легок, как антилопа. Он часто называл его быстроногим оленем.

   - И у него самого было не менее смелости и отваги, - продолжал Траппер. Его глаза, пристально устремленные на молодого военного, горели от удовольствия при похвалах существу, к которому, очевидно, он был очень привязан.

   - Дед говорил, что он был храбр, как лев, и незнаком с чувством страха. Он всегда хвалил Ункаса и его отца, которого прозвали Великим Змеем за его осмотрительность, как образец героизма и постоянства.

   - Он отдавал им справедливость. Ни в одном племени, ни в одной нации нельзя было найти двух более храбрых и верных людей, каков бы ни был цвет их кожи. Я вижу, что ваш дед был справедлив и исполнил свой долг, дав имя Ункаса своему сыну. Он пережил опасные минуты на горах и вел себя благородно. А скажите мне, молодой человек, это все, что он говорил вам?

   - Конечно, нет. Ведь я же говорил вам, что это длинная история, полная интересных случаев, и воспоминание, которое сохранили о ней мой дед и его супруга...

   - Ах, ее звали Алисой! - воскликнул старик, размахивая рукой в воздухе; лицо его оживилось при воспоминаниях, вызванных в нем этим именем. - Алиса, или Эльси, так как это одно и то же - живая, веселая девушка, когда она бывала счастлива, и меланхоличная и трогательная в несчастии. У нее были прекрасные белокурые волосы цвета шерсти молодого оленя, а кожа ее была белее самой чистой воды, которая когда-либо низвергалась с вершины утеса. Я хорошо помню ее. Да, очень хорошо помню.

   Молодой человек не мог сдержать легкой улыбки и взглянул на старика с выражением, которое ясно говорило, что этот портрет далеко не походит на воспоминание, сохранившееся у него о его почтенной бабушке. Но, по-видимому, он подумал, что всякое возражение будет напрасно.

   - Оба они, - сказал он, - сохранили слишком живые впечатления о перенесенных ими опасностях, чтобы забыть кого-либо из тех, кто разделял их с ними.

   Траппер отвернулся, казалось, он боролся с каким-то сильно волновавшим его чувством. Потом он снова взглянул на молодого офицера, но взгляд его уже не остановился на нем с прежним интересом.

   - Он говорил вам про всех? - спросил он. - Были ли это все краснокожие, за исключением его самого и двух дочерей Мунро?

   - Нет. С делаварами был и белый, - разведчик английской армии, но родившийся в Америке.

   - Уж, наверное, какой-нибудь пьяница, жалкий бродяга, как всякий, кто живет с дикарями.

   - Старик, ваши седые волосы должны были бы приучить вас к большей сдержанности в речах. В человеке, о котором я вам говорю, истинное достоинство соединялось с простосердечием. Он совершенно отличался от большинства пограничных жителей. Он сохранил в себе лучшие их качества без всякой примеси их недостатков. Это был человек, обладавший, может быть, самым драгоценным даром природы - умением различать добро и зло. Его добродетели проявлялись чрезвычайно просто - они вошли у него в привычку. То же можно было сказать и о его предрассудках. По мужеству он был равен своим краснокожим товарищам; в военном искусстве превосходил их, так как был обучен лучше их. Одним словом, это был благородный отпрыск ствола человеческой натуры, не достигший величия и значения, которые он должен был бы приобрести, единственно потому, что вырос в лесу. Вот в каких выражениях мой дед говорил о человеке, к которому вы относитесь с таким неуместным презрением, старик..

   Пока Миддльтон говорил с великодушной горячностью, так свойственной молодости, старик сидел, опустив глаза в землю, теребя пальцами то уши собаки, то края одежды; он то открывал, то закрывал полку ружейного курка рукой, дрожавшей так сильно, что можно было подумать, что она не в состоянии справиться с ружьем.

   - Значит, ваш дед не совсем забыл этого белого?- спросил Траппер, когда молодой человек замолчал.

   - Так мало забыл, что в нашей семье трое носят имя этого человека.

   - Носят его имя, говорите вы? - вскрикнул, вздрагивая, старик. - Как? Его настоящее имя?

   - Это имя моего брата и двух моих двоюродных братьев.

   - Его настоящее имя? Написанное теми же буквами? Начинающееся на H и кончающееся на И?

   - Совершенно верно, - улыбаясь, ответил молодой офицер. - Нет, нет, мы не забыли ничего, что касается его. В настоящую минуту у меня здесь вблизи преследует оленя собака, происходящая от собаки, которую этот скиталец прислал моему деду. Он сам выдрессировал ее, и на всем пространстве Соединенных Штатов не найдется собаки пусть даже лучшей породы, которая умела бы так выслеживать дичь и выгонять ее.

   - Гектор, - сказал старик своей собаке таким тоном, как будто он говорил ребенку, стараясь победить волнение, от которого он почти задыхался, - слышишь, Гектор? У тебя в прерии есть родственники! Его имя! Удивительно, чрезвычайно удивительно!

   Природа не выдержала более. Старик, удрученный множеством сильных ощущений, возбужденный давно заснувшими воспоминаниями, разбуженными так внезапно, таким странным образом, едва мог выговорить глухим голосом, которого почти нельзя было узнать, благодаря усилиям, которые ему приходилось делать, чтобы произносить слова.