Крашевский Иосиф Игнатий - С престола в монастырь

взглядом покорять всех.

   На вопрос князя, что он делает в этом лесу, Власт ответил, что, исполняя приказание отца, он приехал сюда поохотиться.

   - Пусть идут ваши охотники, куда хотят, а вы сами, раз вы здесь, оставайтесь со мною.

   Хотя и не с радостью, однако Власт исполнил приказание князя и, шепнув несколько слов Ярмежу, который немедленно удалился с людьми, вернулся к князю и, став позади Доброслава и не зная, что ему делать дальше, стал ждать приказаний.

   Князь, кажется, совсем не думал охотиться. Оставив всю свиту где-то далеко, он сам как бы прогуливался и развлекался разговором с Доброславом. Но, когда увидел Власта, задумался и, взяв висевший через плечо маленький рожок, дал сигнал свите.

   Немедленно зашумели кусты, и с обеих сторон показалась большая толпа охотников. Князь подозвал к себе Стогнева.

   Стояли как раз на маленькой лужайке, на которую падала тень деревьев. Мешко посмотрел вокруг себя; земля была сырая. Тогда он велел снять с лошади попону, и когда ее разостлали на траве, князь лег. Принесли корзины с жареным мясом и бочонок меду, который поставили около князя. Доброслав и Власт остановились невдалеке.

   - Стогнев, - обращаясь к нему, сказал князь, - вы продолжайте охоту, а я отдохну. Доброслав и Власт останутся со мною. Приведете нам зверя, тем лучше, а если нет, то не беда.

   И сделал знак удалиться.

   Поняв желание князя, Стогнев стал давать распоряжения людям, стоявшим поодаль. И несколько минут спустя князь был уже один с двумя спутниками.

   Посмотрев в ту сторону, куда удалилась свита, Мешко сделал знак Власту приблизиться.

   - Ты жил среди христиан? - спросил он. - Долго ты там был?

   - Двенадцать лет, милостивейший князь, - ответил юноша.

   - Значит, хорошо их знаешь? - продолжал князь.

   - Кажется мне, что лучше, чем мой родной край, - ответил Власт.

   Князь хотел еще о чем-то спросить. Власт с ужасом подумал, как ему поступить, если Мешко спросит его, исповедует ли он новую веру. Совесть не позволяла ему отрекаться от Христа, а сказать правду, значило обречь себя на страдания и мученическую смерть. Мысли эти молнией промчались через его мозг, и он решил сознаться во всем.

   Но князь, у которого уже готов был сорваться роковой вопрос, вдруг умолк. Доброслав, глядя на Власта, страшно побледнел. Нельзя было никак угадать, как отнесется к ним Мешко. Князь был ревностным язычником и часто ходил в кумирню, которая стояла около замка, спрашивал совета у жрецов и исполнял все обряды. Но и то было известно, что князь с большим интересом слушал о христианах и христианской религии и после таких разговоров как-то странно задумывался. Князь был загадкой: он скоро делал и мало говорил, поэтому никто не знал, что и когда он предпримет. Даже самые близкие ему люди не смели угадать его мыслей, а Стогнев искренно сознавался, что сколько раз он ни хотел проникнуть в мысли князя, то всегда ошибался. Мешко оставался для него загадкою.

   Мешко помолчал немного и, не отрывая взгляда от Власта, спросил Доброслава:

   - Скажи, как тебе кажется? Те, что на Градчине, сильнее и могущественнее нас? А Болеславы, те чешские, тоже богаты и опасны для нас?

   И, не дождавшись ответа Доброслава, Мешко продолжал сам:

   - Как у немцев один царь и одна столица, так и нам нужна одна голова и одна рука, иначе они нас уничтожат... Достаточно ли силен Болеслав, чтобы нас всех покорить себе и меня тоже? - уже совсем шепотом прибавил Мешко. - Говори правду, не лги. Довольно таких, что мне льстят.

   Доброслав устремил взгляд в землю.

   - Милостивейший пан, - медленно и подыскивая выражения, заговорил Доброслав, - не Бог весть, как много воинов у Болеслава, и умом он, кажется мне, тоже не превышает других. Но он знает одно, что для того, чтобы бить немцев, надо у них самих сначала учиться этому искусству; поэтому он их не избегает, а, наоборот, часто общается с ними и кланяется им, для того, чтобы легче их потом покорить.

   - И поэтому принял их веру? - спросил Мешко, пристально глядя в глаза Доброславу.

   - Этого я не знаю, - ответил воин.

   Разговор прекратился, Мешко ел и пил, улыбаясь.

   - А если бы мы, я и Болек, начали воевать, кто был бы победителем? - начал прерванный разговор князь.

   - Отгадать трудно, - ответил Доброслав, - но к чему начинать войну?

   - Как знать, война может вспыхнуть и без всякой причины... А что там о нас думают?

   Доброслав ответил не сразу.

   - Знают, что вы сильны, милостивейший князь, но для них нехристиане не страшны.

   - А давно они сами к ним пристали? - иронически спросил князь. - Драгомира, мать Болька, и он сам еще кланялись своим богам... Да разве Болько христианин? - прибавил Мешко. - И разве он не убил брата родного за то, что тот принял христианство?

   - Об этом при дворе Болеслава говорить запрещено. Разные слухи ходят об этом, - сказал Доброслав. - Придворные Болька замучили Вацлава будто за то, что несчастный посягал на жизнь князя.

   - А Людмилу за что убили? - с насмешкой спросил Мешко.

   - Этого я хорошо не знаю, - ответил воин, - но мне хорошо известно, ибо я сам видел, что Болько часто бывает в храме, что на Градчине, и соблюдает все обряды.

   Мешко вдруг обратился к Власту.

   - А ты что думаешь? Ведь ты хорошо знаешь христиан; расскажи мне про них, про их веру - сурова ли она и тяжела ли?

   Пойманный как бы врасплох, Власт в первый момент не знал, что и сказать, но, собравшись с духом и помолившись Богу, как бы вдохновленный, он ответил с жаром:

   - Милостивейший князь, это вера, которая делает людей счастливыми - она для них сила, свет и путеводная звезда.

   Услыхав это откровенное признание, Доброслав побледнел и смотрел на юношу с тревогой и уважением.

   Князь не ожидал такого смелого ответа, он посмотрел на Власта испуганными глазами и стал что-то бормотать про себя.

   - Говорят, что эта религия доставляет человеку страдания и приказывает ему от всего отречься, - сказал он. - Правда ли это?

   Вдохновленный юноша, не считаясь более ни с чем и готовый даже заплатить жизнью, ответил:

   - Милостивейший князь, когда человек хочет обуздать дикую лошадь или приручить сокола из гнезда, то он морит их голодом, не дает им отдыха и всячески ослабляет их. Так же надо поступить с диким, когда хотят из него сделать существо по образу Божию.

   Мешко, сдвинув брови, повторял удивленным тоном:

   - По образу Божию? Так ты это сказал?

   - Этому учит новая вера, - произнес Власт.

   Князь опустил голову и задумался. Казалось, что он забыл, где он находится и с кем разговаривает. Молчал, размышляя о чем-то. Власт стоял встревоженный и вместе с тем довольный собою.

   - По образу Божию, - повторил князь еще раз, - значит, эта вера дает людям сверхчеловеческую силу?

   - Именно так, милостивейший князь, - ответил Власт.

   - И победу, и могущество, и господство? - спрашивал Мешко.

   - Дает тем, кто их заслуживает.

   - А чем это можно купить? - спросил Мешко.

   Власт немного помолчал.

   - Милостивейший князь, о вере, которая заключает в себе столько чудесного, нельзя рассказать в нескольких словах. Она делает чудеса, но надо глубоко верить и выстрадать все это, - ответил Власт.

   - А разве купить ее нельзя?

   - Нет, - ответил Власт, - потому что золото и сокровища там презирают.

   Мешко больше не расспрашивал. Казалось даже, что он боится посмотреть в глаза юноши, и снова заговорил с Доброславом.

   - Говорят, что ты сватался при дворе Болька? Это правда? Что же, думаешь поехать в Прагу?

   - Неужели ваша милость запретит мне это? - сказал Доброслав.

   - Не только не возбраняю, а, наоборот, я хочу вас там иметь своим человеком. Поезжайте в Прагу, но устраивайтесь так, чтобы никто об этом не знал.

   И, обращаясь к Власту, сделал ему знак, чтобы и он об этом молчал.

   - Не вздумайте рассказывать, что я вас туда послал на разведку, а так от себя спрашивайте, рады ли они были бы меня видеть? Не думают ли они, что полезно было бы Больку с Мешко подать друг другу руки и совместно пойти на врага? Говори это от себя - мне негоже проситься. Я могу только приказывать. Хорошенько разузнай, как они приняли бы меня, если бы я туда явился. Только действуй там умно, - прибавил князь, поясняя свою мысль взглядом.

   - Постараюсь хорошо исполнить ваше приказание, - ответил радостно Доброслав.

   - А только никто об этом не должен знать, - еще раз напомнил князь.

   Затем встал и, подбоченясь, стал прислушиваться.

   Вблизи слышен был лай собак, и охотники уже приближались. Мешко, взяв копье в руку, приказал присутствовавшим молчать.

   Послышался храп зверя, и князь поскорее побежал навстречу. Разговор, который его так увлек, теперь был забыт, князь весь отдался охоте и не посмотрел даже на Доброслава и Власта, которые стояли, ожидая приказаний.

   Все ближе и ближе слышен был лай собак и погоня за зверем. Мешко, страстный охотник, остановился в ожидании за толстым деревом.

   Вдруг из-за кустов выскочил большой кабан с пеной на морде и, тяжело дыша, побежал прямо на князя, но в этот момент князь вонзил в него копье; раненый зверь с яростью бросился на Доброслава и Власта, стоявших в стороне, но к ним подоспели княжьи охотники и прикончили зверя.

   Лес наполнился радостным криком. Князь, глядя теперь уже совершенно равнодушно, приказал Стогневу подать себе лошадь, и охота этим кончилась.

   Уже сидя на лошади, князь обратился к Доброславу, разрешая ему ехать домой, Власта же взял с собою. И весь охотничий поезд, собравшись в кучу, медленно и молча двинулся обратно в Познань.

  

  

   Город, расположенный на правом берегу Варты над Цыбиной, не отличался на первый взгляд особенным великолепием, но был очень большой, раскинут на громадном пространстве и хорошо укреплен, хотя ему и нечего было бояться неприятельских нападений, благодаря тому, что он находился далеко от вражеских границ.

   Крепостной вал, частокол и тын опоясывали его, а дома были исключительно деревянные и даже не видно было ни одного кирпичного столба. Земляная насыпь окружала княжеский двор и разные постройки: светлицы, хатки, конюшни, сараи и гумна; недалеко от реки особняком стояла кумирня бога Иесса, которую окружала священная роща, почти совершенно закрывавшая кумирню ветвями своих столетних деревьев.

   Кумирня была похожа на все другие капища. Она опиралась на резные и разукрашенные столбы, между которыми вместо стен были развешаны суконные завесы. Внутри было загороженное досками место для жрецов. Посередине стояли укрепленные на длинных палках статуи богов, которые здесь заменяли хоругви: здесь кудесники и гусляры, сторожившие кумирню, посредством воды, огня и земли предсказывали будущее.

   Никто здесь не смел приказывать, кроме самого князя, который был одновременно владыкой замка и кумирни и под его властью находились все жрецы, волхвы, певцы и вся прислуга. Священная роща, окружавшая кумирню, составляла границу, которую никто не смел переступить.

   Этот языческий храм был одновременно и военной, и княжеской сокровищницей. И днем, и ночью здесь стояла стража.

   От священной рощи было одинаково близко и к городу, и к княжескому двору. Княжеский замок представлял собой большое здание, построенное на каменном фундаменте из бревен, покрытых тонкой резьбою и окрашенных в яркие краски. Кое-где в виде украшения чудовищная голова какого-нибудь зверя возвышалась на углах дома и на его фронтоне.

   В передней части дома были устроены большие для важных заседаний залы, где вся утварь состояла из скамеек, столов и княжеского трона, покрытого красным сукном.

   Наряду с простотой здесь замечалась необыкновенная роскошь, составлявшая с ней странную противоположность. В горницах, где собирались по праздникам, стояла серебряная и даже золотая посуда, украшенная еле отшлифованными драгоценными камнями.

   А в сокровищнице, где хранилась вся военная добыча, лежали сваленными в кучу золото, драгоценные камни, оружие всякого рода, отнятое отчасти во время войн с немцами, частью у разных народов востока и запада. Здесь можно было найти старинное и римское оружие, и восточное вооружение, принесенное из Азии: мастерски вышитые блестящей чешуей кафтаны, куски железной и медной брони, лук, из которого стреляли народы, жившие около Черного моря, нормандские топоры, секиры из стран вдоль Рейна, мечи из таких краев, о которых здесь ничего не знали, изделия севера и юга, итальянские и скифские и разных других стран, купленные и награбленные во время войн.

   Свита у князя была очень большая. Так как она составляла часть его войска, то Мешко выбирал лучших воинов, которые все время должны были находиться при нем, остальная же часть войска была размещена в городах и селениях со своими начальниками-старшинами и жупанами, всегда готовыми следовать за князем.

   Число этих легионов с каждым годом увеличивалось, но и боязнь нашествия немцев, живущих по берегам Одры и Лабы, тоже усиливалась. На границе все время шли сражения с маркграфами, вторгавшимися внутрь страны.

   Сербы, жившие по реке Лабе, все слабее защищались против немцев, а многие народности, истощенные борьбою, перешли к неприятелю и вместе с ними предпринимали набеги на своих же; вскоре немцы со своими союзниками чехами начали угрожать Мешку и его стране.

   Мешко понял, что пришло время стать на защиту родственных народов, или же подпасть под владычество немцев.

   Устраивали собрания, на которых уже не говорилось о старой свободе, а о том, как бы себя защитить от немецкого ига, и никто теперь не восставал против княжеской власти.

   Славяне между собою не ладили; то они шли к немцам с данью, то восставали против них и отчаянно защищались; одни переходили к немцам и принимали крещение, а другая часть их соединялась между собою для защиты. Все время у них были внутренние беспорядки. Каждое племя боролось в отдельности, как умело, вместо того чтобы соединиться против общего врага. Когда наконец чехи и моравы образовали одно государство и хитростью начали бороться с врагом, тогда Мешко собрал полян и другие разъединенные племена.

   Очагом всех приготовлений к борьбе была Познань, и все младшие князья должны были исполнять приказания Мешка.

   В самом городе и за крепостным валом, на гумнах и в хатах, и в дворах, расположенных на реке Варте, на правом берегу ее, жили княжеские солдаты-сотники и тысячники, в самом же замке жили те, которые знали какие-либо ремесла или исполнявшие должность охотников, затем сторожа, батраки и невольники.

   Город был большой, но имел вид невзрачный, из-за потемневших старых деревянных домов. Население, которое насчитывалось здесь тысячами, вполне подчинялось князю. Сюда съезжались с востока и запада самые богатые купцы с товарами.

   Военные старшины жили в лесах, дворах и маленьких городках по берегам рек и озер.

   Свита князя была большая и пышная. Князь выбирал самую блестящую молодежь, которая жила при нем в замке.

   В отдаленной и уединенной части дома находились покои его жен и женской прислуги.

   Образ жизни в замке был не как обыкновенно принято при дворах, а скорее на военный лад, так как все должно было быть готово на случай тревоги.

   Иногда делали набеги на Поморье, куда их звал какой-нибудь маленький князь, обещая вести туда, где побольше можно награбить, а иногда нападали на немцев, пользуясь их случайной беспечностью. В этих набегах принимал участие почти весь город.

   Набеги делались очень часто и отчасти из-за добычи, но главным образом для того, чтобы держать врага в страхе. Возвращались они то с радостью, с песнями, большой добычей и взятыми в плен невольниками, а то бывало и так, что подобные набеги кончались очень плачевно для них самих, и тогда они старались вернуться в город ночью.

   Но в правление князя Мешка поляне почти всегда бывали победителями, так как князь был не только храбрым, но и умным правителем, он не торопился предпринимать походы, прежде чем не взвесит всех обстоятельств.

   После охоты Власт со свитою приехал в княжеский замок. Здесь со всех сторон сбежалась толпа придворных слуг, делая догадки, кто он и зачем сюда приехал.

   Власт не походил на воина и тем более на знатного вельможу, так как он был одет бедно и смотрел на людей с боязнью.

   Стогнев, заметив любопытство товарищей, сказал им, что гость - сын Любоня, вельможи из Красногоры, что он недавно вернулся из немецкого плена и своим знанием немецкого двора и обычаев мог быть полезным князю.

   Власт между тем не знал, что с собою делать, так как князь, отправившись на половину своих жен, оставил его на попечение Стогнева, а тот в свою очередь должен был куда-то уйти... Власт наконец сел на скамью под столбами и задумался.

   Все разошлись, только несколько собак остались с ним, как бы не доверяя незнакомцу и посматривая все время на него, ворчали. Вдруг со стороны земляного вала стал приближаться к юноше какой-то человек и, остановившись перед Властом, бгзцеремонно стал всматриваться в него.

   Власт в свою очередь смотрел на него с любопытством, так как подошедший к нему человек был какой-то странный, и никак нельзя было отгадать, что он имел общего с княжескими людьми.

   Наружность его была отталкивающая: при коренастом росте, коротких кривых ногах поверх корпуса торчала громадная голова, покрытая курчавыми волосами. Вместо зубов виднелись желтые клыки, и на всем его лице застыла какая-то страшная гримаса. Большие руки, крепкие, толстые, с длинными острыми ногтями пальцы, короткая жилистая шея, узкий лоб и маленькие блестящие глазки, как у кота, дополняли безобразие его фигуры. Одет он был в старую сермягу и холщовые порты, на ногах у него были рваные сапоги.

   Казалось, что он исполнял в замке роль ручного волка или медведя.

   Когда собаки, лежавшие возле Власта, завидели его, то вскочили со своих мест и, поджав хвосты, отошли от него подальше.

   Этот дикарь, так как он производил именно такое впечатление, подошел вплотную к Власту и начал нахально осматривать его со всех сторон.

   - Ты кто такой? - проворчал он наконец. - Ты чей будешь?..

   Власт медленно и спокойно спросил его в свою очередь:

   - А ты кто?

   - Я?.. Разве не видишь, что я смотрю за собаками, за навозом, за виселицей... Зовут меня Псяюхой... А ты?

   - Не все ли тебе равно, кто я?.. Оставь меня в покое, - ответил Власт. - Какое тебе до меня дело?

   - Э, кто знает? Ты откуда?

   - Из Красногоры, - ответил Власт.

   - Слыхал про такое место, - сказал Псяюха. - Ты, значит, слуга Любоня?

   - Не слуга, а его сын, - поправил Власт.

   - Ого-го! - захохотал урод и, насмешливо поклонившись, прибавил: - Жаль только, что у Любоня нет сына.

   - Не было, а теперь есть, - ответил кротко юноша.

   Власт надеялся, что Псяюха, удовлетворив свое любопытство, отойдет от него прочь, но Псяюха не уходил и еще пристальнее стал смотреть на него.

   - Чахлый какой, - опять начал про себя ворчать Псяюха, - бледный, несчастный... На что он здесь пригодится? Куры заклюют его... а хлеб-то будет жрать наравне с другими.

   Власт посмотрел на него, но холоп не трогался с места.

   - И какая польза от него?.. На что его сюда привели?.. Мне в помощники, что ли? Да я его не приму... Эй, - проговорил он, громко хохоча, - милостивейший вельможа... зачем это вы сюда пожаловали?

   - С князем приехал сюда, - ответил Власт.

   Услыхав это, мужик ушел, но спустя некоторое время опять вернулся и, по-прежнему, уставившись на Власта, стал смотреть на него в упор.

   - Это ты был двенадцать лет в немецкой неволе? - вдруг спросил он. - И, верно, исповедуешь новую веру, - прибавил он. - С твоей новой верою тебя здесь повесят!

   Власт слушал молча.

   Псяюха, сделав страшную гримасу, начал грозить ему кулаками и, скрежеща зубами, повторял:

   - На виселицу пойдешь, на виселицу!

   Между тем Стогнев, увидев эту сцену, выслал мальчика с кнутом, который, подойдя сзади, крепко хлестнул Псяюху по ногам. Тот взвизгнул, обернувшись, хотел было ударить мальчика кулаком, но, заметив в окне Стогнева, убежал.

   Собаки бросились за ним с лаем.

   Власт остался, наконец, один.

   Когда начало смеркаться, Стогнев позвал его ужинать. В избе уже собралось несколько старшин. Все сели за стол, Власт занял самое скромное место и сидел молча.

   Присутствовавшие смотрели на него с жалостью и с нескрываемым пренебрежением.

   В те времена ценили в мужчине прежде всего физическую силу, а так как Власт был слаб и бледен, то он не внушал к себе уважения, хотя всем было известно, что был сын знатного вельможи.

   Стогнев и его товарищи, Рослав, младший подчашник, и Мислав, сотник, смотрели на Власта с отвращением, так как знали, что он долго жил у немцев, и считали его почти своим врагом. И им казалось странным, что князь держал его при дворе.

   Первым прервал молчание Стогнев, спросив юношу, как ему нравится на родине после немецкой неволи.

   - Кроме дома моего отца, я еще ничего не видел, - ответил Власт.

   - И, должно быть, скучно вам здесь в деревянных хижинах после роскошных немецких домов? - с иронией заметил один из присутствовавших. - Этим лентяям необходимы их теплые берлоги! Мы другое дело; сегодня здесь, а завтра там... Нам и деревянных хат довольно...

   - Да, - ответил Власт, не смущаясь, - у них города красивые и везде виден порядок и богатство. Но хотя они и любят удобства, это им не мешает быть воинами...

   - Лучше, чем мы? - спросил сердито Мислав.

   - Право, не знаю, я сам не воин, - ответил Власт.

   - А вы сами чему там научились? - спросил его Стогнев.

   - Будучи в неволе, я научился многому, - сказал Власт, - делал все, что было приказано.

   - Как же вы на свободу выбрались?

   - Мне ее возвратили сами хозяева, видя, что я им больше не нужен, а я воспользовался свободой, чтобы вернуться домой, - ответил юноша.

   - А дома-то, - спросил Стогнев, - у такого воина, как Любонь, что вы думаете делать?

   - То, что прикажет отец, - послышался ответ.

   Спокойствие и смирение, с каким Власт отвечал на задаваемые ему вопросы, производили странное впечатление на присутствующих.

   Рослав и Мислав, видя покорность Власта, стали дерзко насмехаться над ним. Стогневу это стало неприятно.

   Двусмысленные шутки сыпались на Власта, который смущался и краснел, но терпеливо выслушивал и молчал.

   Поужинав, Власт собирался встать и уйти, как вдруг в комнату вошел княжеский слуга и попросил его следовать за ним.

   Приглашение князя произвело, по-видимому, большое впечатление на дерзких солдат, а Власт, быстро встав из-за стола и поклонившись всем, ушел в замок.

   Мешко еще находился на половине своих жен, где в данный момент отдыхал.

   Пройдя первый двор, где Власта встретил визг и лай собак, он вместе со слугой прошел через ворота, возле которых стояла стража, во второй двор, посередине которого был устроен садик.

   Как только Власт переступил порог, он увидел головки высунувшихся в окно молодых женщин, покрытые белыми платками, с любопытством присматривавшихся к незнакомцу. Сюда доносился их визг и смех; несколько нарядно одетых девушек выбежали во двор, чтобы лучше рассмотреть юношу.

   Слуга поспешил указать Власту дорогу под столбами, окружавшими эту часть дома. Пройдя сени, они вышли в большую избу, где находились комнатные служители и стража. Изба разделялась на две части, одна из них была закопченая, с огромным очагом, теперь угасшим. Кругом все было тихо и спокойно.

   Они прошли еще одну маленькую комнату, на стенах которой было развешано много всякого рода оружия: луков, топоров, пращей и копий. И затем слуга приоткрыл двери в комнату Мешка...

   Князь, вытянувшись во весь рост, лежал на медвежьей шкуре, подложив руки под голову. Увидев Власта, он сделал знак, чтоб тот подошел ближе.

   Слуга ушел, закрыв за собою дверь.

   Молчание продолжалось несколько минут. Мешко вздохнул, медленно стал приподниматься и, сев на своем ложе, сказал:

   - Ты знаком с новой верой немцев? Расскажи что-нибудь... Ведь Христом зовут их Бога?

   - Да, милостивейший князь, - медленно ответил Власт, которого обрадовал вопрос князя. - Да, Христос был Богом на земле и вознесся на небеса. Сошел Он с небес для того, чтобы сеять правду и искупить своей кровью грехи людей.

   - Да, знаю, был убит... замучен... - сказал Мешко.

   - И воскрес, - прибавил Власт.

   Князь, услыхав это, посмотрел на Власта с недоверием и страхом.

   - И творил чудеса? - спросил он тихо.

   - Творит их Он и теперь, - прибавил Власт.

   Мешко, как будто пугаясь собственного голоса, спросил его почти шепотом:

   - А ты христианин?

   У Власта забилось сердце.

   Хотя в интонации голоса князя не было ничего грозного, Власт все-таки не был уверен, как примут его признание, и не подпишет ли он этим себе приговор. В этот момент он вспомнил отречение от Христа апостола Петра... но тотчас отбросил от себя это искушение и с мужеством ответил:

   - Да, милостивейший князь, я христианин! И если бы мне пришлось страдать за это и поплатиться жизнью, я не отрекусь от моего Бога.

   Изумленный князь долго смотрел на вдохновенного юношу.

   - И не боишься смерти?.. - спросил он.

   - Нет... там ждет меня вечная жизнь и счастье.

   - Вечная жизнь!.. - проворчал князь, вставая. - А ты в этом уверен?

   - Бог нам это обещал, милостивейший князь.

   Со странным выражением на лице не то насмешки, не то страха, князь бросился на ложе и задумался. Жуткое молчание длилось довольно долго.

   - А ты чудеса творить умеешь? - спросил, наконец, Мешко.

   - Нет, мой князь, их не творит никакой человек, а только один Бог.

   Мешко как будто не понимал.

   - Есть ведь христиане, творящие чудеса? - промолвил он.

   - Да, князь, есть святые люди, через посредство которых Бог творит чудеса.

   Мешко опять задумался и, казалось, совсем позабыл о присутствии молодого христианина.

   Власт с бьющимся сердцем всматривался в лицо князя, желая узнать, прощает ли он его или велит казнить. Но князь просто думал о рассказанном.

   Вдруг он начал расспрашивать Власта о немецком цесаре.

   - А что немецкий цесарь силен? - спросил Мешко.

   - Не знаю, есть ли какой сильнее, чем немецкий цесарь... Даже и тот, что живет в столице на берегу моря. Владения его простираются до страны, где совсем нет зимы, а с другой стороны, до края вечных снегов. Господствует он над королями и князьями и владыками, имеет огромное войско и сокровища. Сила его страшна...

   Мешко улыбнулся с недоверием.

   - И все-таки его маркграфы и князья ни сербов, ни поляков покорить не сумели!.. - проворчал как бы про себя князь. - Из наших они только чехов сумели перетащить на свою сторону, но чехи им изменят, когда настанет удобный момент... Пошли вместе с немцами на венгров, которые и нам много вреда делали.

   Затем Мешко начал расспрашивать об обычаях в замках, о том, какое у немцев оружие, о военных порядках.

   Власт отвечал медленно, описывая все, что видел: старые города, старинные замки на вершинах гор, железную броню рыцарей, богатство цесарской сокровищницы и роскошь дворцов и храмов.

   Князь слушал Власта, не перебивая его.

   Слушал то с грустной задумчивостью, то с напряженным вниманием, когда Власт рассказывал о воинах, то с презрением, когда он говорил о богатствах.

   Но о войсках и военных порядках Власт меньше всего мог рассказать, так как сам мало понимал в этом.

   Нелегко было угадать, о чем думает Мешко, но все же казалось, что в этот момент он обдумывал средства померяться силами с немцами, нисколько не пугаясь их превосходства.

   Когда наконец Власт утомленный замолк, Мешко посмотрел ему глаза и, понизив голос, сказал:

   - Смотри, не проболтайся о том, что ты христианин! Если бы мне об этом доложили, то пришлось бы тебя казнить. А ведь мне отца твоего жаль. Мы поклоняемся нашим старым богам, других у нас не знают. Ничего общего с врагом иметь мы не можем, нет!..

   Когда Власт хотел было уже попрощаться, князь вдруг прибавил:

   - Домой не уезжай, оставайся здесь! Мне нужно о многом, касающемся неприятеля, спросить тебя. Враги наши стараются захватить все, что можно... Стогнев даст тебе помещение. Отпущу я тебя вскоре, а пока живи здесь и молчи.

   Власт вышел приискать себе приюта на ночь, а князь опять лег и глубоко задумался.

   Сюда доносились песни женщин, визг и лай собак и хохот. Иногда это стихало, но вскоре опять шум и гам возобновлялся с еще большей силой.

   Вдруг в дверях показалась немолодая женщина высокого роста, роскошно одетая, вся осыпанная драгоценностями. Из-под белого чепчика выбивались пряди черных с проседью волос. От ее былой красоты остались лишь большие черные, искрящиеся глаза и маленький ротик, теперь гневно сжатый.

   Переступив порог, она вытянула как бы с мольбою свои белые руки и, поклонившись князю, обдумывала, с чего начать ей говорить, и то поглаживала свои волосы, то поправляла складки своего платья.

   - Что нового расскажешь, Ружана? - спросил князь рассеянно.

   - Да то, что всегда, милостивейший пане. Здоровье мое пропадет при ваших женах. Того гляди, которая-нибудь из них отравит меня ядовитым зельем. Все они злые и ревнивые ведьмы...

   - Что опять случилось? - смеясь, спросил Мешко.

   - А то, что там бывает ежеминутно, как только проснутся эти ваши богиньки! Пожирают они меня и друг друга, глаза готовы выцарапать! Прислушайтесь, милостивый князь, визг какой! Когда одна поет, другая непременно рвет и мечет. Ничем их нельзя успокоить. Никто не слушается меня. - Она скрестила руки на груди и, став напротив князя, казалось, умоляла о помощи.

   - Что же это все значит? Мало у вас, что ли, силы и власти, что вы не умеете взяться за молодых и наивных девушек? - прикрикнул Мешко.

   - Скорее Стогнев скрутил бы сотню батраков, чем я могла бы справиться с этими стрекозами! - ответила Ружана.

   - Так что же с ними поделать? - спросил князь.

   - Что делать? - ответила она. - Прогнать на все четыре стороны, отослать их к родителям. Впрочем, я знаю одно, что я перед ними бессильна.

   - А которая из них злее других? - спросил князь.

   - Да, как всегда, та, которую вы больше всех балуете, которую никто не смеет пальцем тронуть. Эта не только не слушается меня, но даже смотреть не хочет и грозит и мне, и другим.

   - Это которая, Лилия?

   - Сегодня Лилия, а завтра будет другая, - говорила с отчаянием Ружана. - Все они хороши!

   - Что же мне сделать и как помочь этому? - опять шутя спросил князь.

   - Прогнать всех.

   - Нет, этого я сделать не могу! Скучно было бы мне без них, - ответил Мешко. - Кто знает, может быть, все изменится. А пока, имей терпение и держи их строго, Ружана.

   Ружана, в отчаянии махнув рукой, собиралась уже уйти, как вдруг приподнялась портьера, и в комнату почти вбежала молодая и очень красивая женщина.

   На вид ей было лет двадцать. Она была высокая и стройная, с прекрасными черными глазами и длинными волосами, заплетенными в косы. Она была изящная и гибкая, как лань, сильная и храбрая. Держала себя очень смело. Проходя мимо Ружаны, она смерила ее презрительным и гневным взглядом и, подойдя близко к Мешку, заговорила:

   - Милостивейший пане, стоя за спиной, я все слышала. Неужели вы верите этой старой ведьме? Она злится на всех молодых, потому что сама стара стала, а лицо покрылось морщинами, и Стогнев бросил ее и взял себе другую.

   Ружана молча выслушивала эти колкости, а девушка продолжала:

   - Ей хочется заставить нас сидеть весь день у прялки, а самой приманивать старшин к себе на мед.

   - Ах ты, змея! - вскричала Ружана, не в состоянии больше сдерживать себя.

   Мешка как будто забавляла эта ссора; он все смеялся, но на лбу у него начали появляться какие-то грозные морщины.

   Лилия старалась вызвать у князя улыбку сочувствия к себе.

   Но вдруг с шумом распахнулась дверь, и появилась в ней третья женщина.

   Эта девушка казалась ровесницей Лилии, но была совершенной противоположностью ей; небольшого роста, хрупкая и нежная, с золотистыми волосами и серыми глазами, созданными как будто для слез. С виду она казалась очень слабенькой и беззащитной, хотя на самом деле обладала сильным характером и необыкновенной гордостью. С каким-то странным спокойствием она подошла к князю и, посмотрев прямо в глаза, проговорила:

   - Лилия эта не лилия, а крапива. Во всем она виновата. Ни меня, никого она не оставляет в покое! Я ведь старше нее, и имею кое-какие права! Я дочь жупана, княжеского рода. Мы Лехи, а она кто? Отец ее раб!.. Дитя раба!.. Помесь какая-то и смеет...

   Лилия, не дав Барвине кончить фразу, подскочила к ней со страшной злобой и угрозами, но Ружана бросилась между соперницами и разъединила их.

   Мешко хохотал, но его лицо становилось все мрачнее. Облокотившись одной рукой на ложе, а другую протягивая спорящим, он закричал:

   - Барвина, и ты, Лилия, кто вам позволил входить ко мне? Уходите немедленно в светелку.

   - Лилия изменяет тебе, пане! - вскричала маленькая Барвина.

   - Лжешь, у самой есть любовник! - вся краснея, ответила Лилия.

   - Прочь отсюда, расследую, в чем дело, и всех накажу, а пока уведи их, Ружана.

   Лилия хотела остаться, но князь указал рукою на дверь, и Лилия, сконфуженная и рассерженная, последовала за Барвиной.

   Из сеней доносились еще их голоса и наконец совсем стихли.

   В этот момент вошел Стогнев, но, увидев нахмуренное лицо господина, не посмел заговорить.

   - Клянусь Перуном! - воскликнул Мешко. - Придется разогнать все это стадо. Вместо утешения и отдыха вечная у них ссора и мучение с ними! Ну их к Перуну с их болтливыми языками! - прибавил он.

   Стогнев стоял и ждал приказаний, но Мешко велел ему удалиться и задумался.

  

  

   Власт остался при дворе князя, и хотя сам Мешко был к нему милостив, придворные смотрели на него косо. Угадывали в нем того, кем он был на самом деле, то есть христианина, что значило для них то же самое, что быть немцем или врагом. Тихий нрав юноши тоже не нравился всем этим воинам и забиякам, проводившим время если не на войне, то на охоте или в набегах на соседей.

   Беспрестанно здесь вербовались люди, которых учили военному делу с такою поспешностью, как будто война уже была объявлена соседями. И на самом деле, на границе никогда не было спокойно, в особенности частые стычки были у славян с маркграфом Героном, старавшимся истребить их всеми правдами и неправдами... Мешко часто помогал своим единоплеменникам, но выступал не открыто, а тайком.

   Сам князь и его приближенные были вполне уверены, что рано или поздно все единоплеменники подпадут под власть Мешка, и что Силезия и Хорватия будут отняты у чехов и включены в единое Польское государство. Земли, захваченные маркграфом Героном, жители которых перестали быть язычниками и онемечились, Мешко считал как бы собственной потерей. Бороться с соседями помогал ему его брат Сыдбор, старший сын Земомысла и его возлюбленной.

   Он унаследовал после матери, воспитанной где-то в лесах, дикий нрав и страстную любовь к свободе; жизнь свою он проводил под открытым небом, в сражениях, засадах и кровавых боях.

   Мешко обладал благородной натурой. Он стремился к власти, желал сам стать и поставить свою страну на одном уровне с теми народами, которые стояли гораздо выше.

   Сыдбор же был просто воякой, которому больше всего нравились кровавые битвы и стычки.

   Поэтому Мешко сделал его начальником самых отчаянных из своих солдат-головорезов и поручал самые трудные походы, не давая ему передышки. Но Сыдбору нравилась такая жизнь, и он ничего больше этого не желал.

   В своих землях, которые он получил от князя, он никогда не жил, семьи не заводил, время проводил в кочевках со своей конницей, большей частью бродя около границы. Он охотно нападал на беззащитных и мирных жителей и уводил их в плен. В Познань он приезжал, когда его звали, но чаще неожиданно появлялся сам, впрочем, долго не оставался и на следующий же день опять уходил, не предупреждая об этом никого, и надолго исчезал со своими воинами.

   Живой и предприимчивый, он вызывал бы опасения, если б князь заметил в нем желание властвовать, но Сыдбор вполне довольствовался тем родом деятельности, которая выпала на его долю. Известный среди своих воинов как суровый и жестокий, никому не дающий пощады, он был, однако, удивительно нежен к своим родным. Мешка он глубоко уважал, а младшую сестру просто боготворил.

   Она жила под опекой Мешка, в отдельном доме, имела свой отдельный штат прислуги и проводила время уединенно, не общаясь с женами князя. Мешко давно хотел выдать ее замуж, но как-то не находил ей подходящего жениха, и сама Горка не очень спешила оставить свой дом.

   Она была самой младшей в семье и после смерти отца Земомысла осталась ребенком. Она воспитывалась среди старых женщин, которые прислуживали ее покойной матери, а характером и наружностью очень напоминала Мешка. Те же черные глаза, темные волосы, такая же смелая и сильная и, если бы ей позволили, она, подобно чешским девушкам, отправилась бы на войну. Она очень интересовалась всем тем, что предпринимал Мешко, хотя расспрашивать не смела, и как Мешко мечтал о большой власти, так Горка о таком муже, который помогал бы ее брату завоевывать земли.

   Князь уважал и любил сестру, но н