Коллинз Уилки - Новая Магдалина

она подумала о будущем. Неужели близко то время, когда она опять очутится в приюте или на улицах? Она, приемная дочь леди Джэнет, невеста Ораса Голмкрофта! Внезапный приступ беспечности овладел ею при мысли о наступающем конце. Орас прав. Почему не развеселиться? Почему не воспользоваться оставшимся временем? Последние часы ее жизни в этом доме приближаются к концу. Почему не наслаждаться ей украденным положением, пока она может?

   "Искательница приключений,- шептал внутри нее насмешливый голос,- будь верна твоему характеру. Отгони от себя угрызения совести. Угрызения - это роскошь честной женщины".

   Она схватила свою корзинку с шерстью, вдохновленная новой мыслью.

   - Позвоните в колокольчик! - закричала она Орасу, стоявшему у камина.

   Он оглянулся с удивлением. Звук ее голоса изменился до такой степени, что ему показалось, будто в комнате должна быть другая женщина.

   - Позвоните в колокольчик! - повторила она. - Я оставила мою работу наверху. Если вы хотите, чтобы я была в настроении, то у меня должна быть моя работа.

   Удивленно смотря на нее, Орас машинально протянул руку к колокольчику и позвонил. Вошел слуга.

   - Сходите наверх и спросите у горничной мою работу,- сказала она резко.

   Даже слуга удивился. Она имела обыкновение говорить со слугами тихо и уважительно, чем давно привлекла к себе их сердца.

   - Вы слышите?- спросила она нетерпеливо. Слуга поклонился и вышел исполнять данное ему приказание.

   Она обернулась к Орасу с сверкающими глазами и с лихорадочным румянцем на щеках.

   - Как прекрасно, - сказала она, - принадлежать к высшему сословию! У бедной женщины нет горничной, чтобы одевать ее, лакея, чтобы посылать наверх. Стоит ли жить, Орас, не имея пяти тысяч фунтов годового дохода?

   Слуга вернулся с вышивкой. Мерси взяла ее с каким-то вызовом и велела принести скамеечку. Лакей повиновался. Она швырнула вышивку на диван.

   - Я передумала и не хочу работать,- сказала она,- отнесите назад.

   Прекрасно вышколенный слуга, втайне удивляясь, опять повиновался. Орас с безмолвным удивлением подошел к дивану, внимательнее посмотрев на свою невесту.

   - Какой серьезный у вас вид! - воскликнула она с видом веселым и беззаботным.- Может быть, вы не одобряете моей лености? Я на все готова, чтобы угодить вам. Но я не стану подниматься на лестницу и опять спускаться. Позвоните в колокольчик.

   - Милая Грэс, - серьезно возразил Орас, - вы очень ошибаетесь. Я даже и не думал о вашей работе.

   - Это все равно, нельзя посылать за работой, а потом отсылать ее назад. Позвоните в колокольчик.

   Орас смотрел на нее не шевелясь.

   - Грэс! - сказал он. - Что случилось с вами?

   - Откуда я знаю? - возразила она небрежно. - Ведь вы мне сказали, чтобы я развеселилась? Позвоните вы в колокольчик? Или позвонить мне?

   Орас покорился. Он нахмурился, когда возвращался к колокольчику. Он принадлежал к числу того множества людей, которые инстинктивно сердятся на все новое для них. Эта странная вспышка была для него совершенной новостью. Первый раз в жизни он сочувствовал слуге, когда многострадалец появился опять.

   - Отнесите назад мою работу, я передумала.

   С этим коротким объяснением она с наслаждением откинулась на мягкие подушки дивана, размахивая мотком шерсти над головой и лениво смотря на него.

   - Я хочу сделать замечание, Орас, - продолжала она, когда за посланным затворилась дверь.- Только люди нашего звания могут иметь хороших слуг. Заметили вы? Ничто не раздражает этого человека. Слуга у бедных людей наговорил бы дерзостей, простая служанка стала бы спрашивать, когда я наконец образумлюсь.

   Слуга вернулся с вышивкой. На этот раз она приняла его любезно и поблагодарила.

   - Давно вы видели вашу мать, Орас? - вдруг спросила она, привстав и занявшись работой.

   - Я видел ее вчера, - ответил Орас.

   - Надеюсь, она понимает, что нездоровье не позволяет мне быть у нее. Она на меня не сердится?

   Спокойствие вернулось к Орасу. Уважение к матери, заключавшееся в вопросе Мерси, польстило его самолюбию. Он опять сел на свое прежнее место на диван.

   - Сердится на вас! - ответил он улыбаясь. - Милая Грэс, она просила меня передать вам ее любовь. Мало того, она приготовила для вас свадебный подарок.

   Мерси, по-видимому, прилежно занялась своей работой. Она ниже наклонилась над вышиванием, так низко, что Орас не мог видеть ее лицо.

   - Вы знаете, какой это подарок? - спросила она рассеянно тихим голосом.

   - Нет. Я знаю только, что он ждет вас. Сходить мне за ним сегодня?

   Она не приняла этого предложения и не отказалась от него - она продолжала заниматься своей работой прилежнее прежнего.

   - Времени много, - настаивал Орас, - я могу сходить до обеда.

   Она все не обращала внимания, она все не поднимала глаз.

   - Ваша мать очень добра ко мне,- сказала она вдруг.- Я боялась одно время, что она не сочтет меня достойной быть вашей женой.

   Орас снисходительно засмеялся, его самолюбию это льстило больше прежнего.

   - Какая нелепость! - воскликнул он. - Дорогая моя, вы родственница леди Джэнет Рой, ваша фамилия почти так же хороша, как и наша.

   - Почти? - повторила Марси. - Только почти?

   Минутная веселость сразу исчезла с лица Ораса. Вопрос о фамилии был так серьезен, что о нем легкомысленно говорить было нельзя. Благопристойность и торжественность появилась в его обращении. Он имел такой вид, как будто этот день был воскресеньем и он собрался в церковь.

   - В нашей фамилии, - начал он,- мы происходим с двух сторон: по отцу - от саксонцев, по матери - от нормандцев. Фамилия леди Джэнет старинная - только с ее стороны.

   Мерси опустила свое вышивание и посмотрела Орасу прямо в лицо. Она также придавала немалую важности тому, что хотела сказать дальше.

   - Если бы я не была родственница леди Джэнет,- начала она,- захотели ли бы вы жениться на мне?

   - Мой ангел! К чему спрашивать? Вы родственница леди Джэнет.

   Она не дала ему возможности уклониться с помощью этого ответа.

   - Положим, что я не родственница леди Джэнет,- настаивала она. - Положим, что я только хорошая девушка и ничего не имею, кроме собственного достоинства. Что ваша мать сказала бы тогда?

   Орас все уклонялся от ответа - только затем, чтобы к нему приставали еще больше.

   - Для чего вы спрашиваете? - спросил он.

   - Для того, чтобы вы мне ответили, - ответила она. - Приятно было бы вашей матери, если бы вы женились на бедной девушке незнатного происхождения, в пользу которой не говорило бы ничего, кроме ее собственных добродетелей?

   Орас был просто прижат к стене.

   - Если вы хотите знать,- ответил он,- то я вам скажу, что моя мать не одобрила бы такого брака.

   - Неважно нет, хороша или нет была бы девушка?

   В ее тоне было что-то вызывающее - почти угрожающее. Орас был раздосадован и выказал это, когда заговорил.

   - Моя мать уважала бы эту девушку, не переставая уважать сама себя,- сказал он.- Моя мать помнила бы о своих обязанностях к фамильному имени.

   - И сказала бы нет?

   - Она сказала бы нет!

   - А!

   В этом восклицании были и боль и презрение, заставившие Ораса вздрогнуть.

   - Что с вами? - спросил он.

   - Ничего,- ответила она и опять взяла свое вышивание.

   Он сидел возле и тревожно смотрел на нее, все его надежды сосредоточились в этом браке. Через неделю, если захочет, она может вступить его женой в эту старинную фамилию, о которой он говорил с такой гордостью.

   "О! - подумала она,- если бы я его не любила! Если бы я могла думать только об его безжалостной матери!"

   С тревогой сознавая, что между ними возникло какое-то отчуждение, Орас заговорил опять.

   - Надеюсь, я вас не оскорбил, - сказал он.

   Она опять обернулась к нему. Работа незаметно упала на ее колени. Ее большие глаза с нежностью смотрели на Ораса. Улыбка грустно задрожала на красивых губах. Она ласково положила руку на его плечо. Вся задушевность ее голоса придала очарование следующим словам, которые она сказала ему. Несчастное сердце этой женщины жаждало слов утешения, которые могли сойти только с его губ.

   - Вы любили бы меня, Орас,- не терзаясь мыслью о фамильном имени?

   Опять фамильное имя! С какой странной настойчивостью возвращалась она к этому! Орас смотрел на нее, не отвечая, но напрасно стараясь разобраться, что происходило в ее душе.

   Она взяла его за руку и крепко сжала ее - как будто хотела вырвать у него ответ таким образом.

   - Вы любили бы меня? - повторила она.

   Неотразимые чары ее голоса и прикосновения покорили его. Он ответил горячо:

   - При всех возможных обстоятельствах! Под всяким именем!

   Ее руки обвились вокруг шеи Ораса, и ее взгляд устремился на него.

   - Правда это? - спросила она.

   - Правда, как то, что над нами небо.

   Она с жадным восторгом упивалась этой пошлой фразой. Она заставила Ораса повторить их по новому.

   - Все равно, кто бы я ни была? Для меня одной?

   - Для вас одной!

   Она вновь обняла его обеими руками и страстно положила голову на его грудь.

   - Я люблю вас! Я люблю вас!! Я люблю вас!!!

   Голос ее возвышался с истерической пылкостью при каждом повторении этих слов, а потом вдруг понизился до хриплого крика, ярости и отчаяния. Сознание ее настоящего положения открылось во всем своем ужасе, когда признание в любви сорвалось с ее губ. Руки ее опустились, она откинулась на подушки дивана и закрыла лицо руками.

   - О, оставьте меня! - слабо простонала она. - Уйдите! Уйдите!

   Орас старался обнять ее и приподнять. Она вскочила и оттолкнула его от себя диким движением, как будто испугалась его.

   - Свадебный подарок! - вскричала она, ухватившись за первый предлог, пришедший ей в голову. - Вы предлагали принести мне подарок вашей матери. Я умираю от желания посмотреть, что это. Ступайте и принесите!

   Орас старался успокоить ее. Это было все равно, как если бы он старался успокоить ветер и море.

   - Ступайте! - повторила она, прижимая к груди сжатые в кулаки руки. - Я нездорова. Разговор волнует меня, я в истерике, мне лучше остаться одной. Принесите мне подарок. Ступайте!

   - Прислать к вам леди Джэнет? Вызвать горничную?

   - Не присылайте никого! Не звоните никому! Если вы любите меня, оставьте меня здесь одну. Оставьте меня сейчас!

   - Увижу я вас, когда вернусь?

   - Да! Да!

   Ничего больше не оставалось, как повиноваться ей. Неохотно и с неприятным предчувствием Орас вышел из комнаты.

   Она вздохнула с облегчением и опустилась на ближайшее кресло. Останься Орас еще минуту, она чувствовала, она знала - ее душа не выдержала бы, она открыла бы ему страшную истину.

   "О, - подумала она, прижимая холодные руки к пылающим глазам,- если бы я могла поплакать теперь, когда никто меня не видит!"

   Комната была пуста, Мерси имела основательные причины заключить, что она одна. А между тем в эту самую минуту были уши, слушавшие ее, были глаза, ожидавшие увидеть ее. Мало-помалу дверь позади нее, находившаяся напротив библиотеки, ведущей в бильярдную, тихо отворялась понемногу. Рука в черной перчатке и в черном рукаве отворяла дверь. Прошла минута. Показалось изнуренное, бледное лицо Грэс Розбери, украдкой заглядывавшей в столовую.

   Глаза ее сверкнули мстительным огнем, когда она увидела Мерси, сидящую одну в дальнем конце комнаты. Понемногу Грэс отворила дверь шире, сделала шаг вперед и остановилась. Звук, чуть слышный на другом конце оранжереи, долетел до ее слуха.

   Она прислушалась, удостоверилась, что не ошибается, и, нахмурившись, с неудовольствием отступила назад, тихо затворив дверь снова так, чтобы ее не видели. Звук, потревоживший ее, был отдаленным разговором мужских голосов (по-видимому, двух), тихо разговаривавших у входа в оранжерею из сада.

   Кто были эти мужчины? И что они делают? Они могли сделать одно из двух: войти в гостиную или уйти опять через сад. Став на колени за дверью, приложившись ухом к замочной скважине, Грэс Розбери ждала, что будет.

  

   Погруженная в себя, Мерси не приметила отворившейся двери и не могла слышать голоса в оранжерее.

   Ужасная необходимость, то и дело приходящая ей на ум в течение последней недели, владела ею в тот момент. Она должна была восстановить справедливость и, хоть и запоздала уже с этим, сказать правду о Грэс Розбери. Чем дольше она будет откладывать признание, тем больше боли причинит этой женщине. Женщине, чье имя она присвоила себе, женщине, у которой нет ни друзей, которые могли бы выступить свидетелями, ни бумаг, чтобы исправить свою собственную ошибку.

   Но несмотря на остроту, с которой она ощущала эту необходимость, Мерси в то же время не могла совладать с ужасом от мысли о неизбежном признании. Проходил день за днем, и каждый раз, когда вспоминала об этой необходимости, она сжималась в комок от невыносимых страданий, как, впрочем, было и сейчас, и откладывала признание.

   Был ли это страх за самою себя, что сдерживал ее?

   Она вздрагивала, как вздрагивал бы любой человек на ее месте, от одной мысли о том, что может быть выброшенной снова в мир, в котором для нее нет ни места, ни надежды. Но она могла бы смириться с этой ужасной перспективой, могла бы покориться такой судьбе. Не страх перед признанием как таковым, не страх перед последствиями заставлял ее молчать. Страх перед тем, что ей придется признаться Орасу и леди Джэнет в том, что она обманула их любовь, - вот что прежде всего останавливало ее.

   Леди Джэнет с каждым днем становилась к ней все добрей и добрей. Орасу она с каждым днем нравилась все больше и больше. Как ей сказать обо всем леди Джэнет? Как ей сказать Орасу о том, что она обманула их? "Я не могу этого сделать! Они так добры ко мне. Я не могу этого сделать!" - говорила она. Вот так и кончилось все в течение прошедших дней. И теперь вот все выглядит так же безысходно.

  

   Голоса в дальнем конце оранжереи затихли. Дверь бильярдной начала снова потихоньку отворяться.

   Мерси все еще оставалась на своем месте, не замечая ничего вокруг. Под грузом тягостных переживаний ее мысли понемногу стали менять направление. Впервые она вдруг отважилась по-новому представить себе будущее. Допустим, она сделала признание, или допустим, что женщина, которой она назвалась, нашла способ разоблачить обман. Какую выгоду, спрашивала она сама себя, мисс Розбери извлечет из того, что выставит ее на позор?

   Сможет ли леди Джэнет испытывать такое же расположение к своей родственнице по браку, какое испытывает сейчас к женщине, назвавшейся ее родственницей? Нет! Ни за что на свете не сможет она заменить в своем сердце фальшивую Грэс настоящей Грэс. Те добродетели, которыми Мерси покорила сердце леди Джэнет, это ее добродетели. Леди Джэнет может сурово осудить ее, но без оглядки отдать свое сердце незнакомке во второй раз она не сможет. Грэс Розбери будет официально признана таковой, но на этом все и кончится.

   Дает ли этот новый подход какую-либо надежду? Да, дает! Есть, пусть мнимая, надежда на то, что для расплаты не обязательно признаваться в обмане.

   Что, собственно, потеряла Грэс Розбери из-за обмана на ее счет? Заработок, который она получала бы в качестве компаньонки и чтицы у леди Джэнет? Если ей нужны деньги, то у Мерси есть сбережения, накопленные за счет содержания, которое великодушно выделила ей леди Джэнет. Мерси может предложить деньги. Если же Грэс Розбери захочет получить место, то, используя связь с леди Джэнет, Мерси могла бы предложить любое место, стоит им только договориться.

   Укрепившись духом от этой новой перспективы, Мерси взволнованно поднялась с места. Ей захотелось немедленно выйти вон из этой пустой комнаты, захотелось действовать. Всего несколько минут назад пугавшаяся даже мысли об их новой встрече, теперь она вдруг начала думать о том, как найти Грэс и затеять с ней разговор один на один. Надо, если можно, не теряя времени, встретиться с ней сегодня же, максимум - завтра.

   Она непроизвольно оглянулась вокруг себя, раздумывая, как ей начать осуществлять свой план. Взгляд ее случайно задержался на двери в бильярдную. Что это? Не привиделось ли ей? Действительно ли дверь сначала чуточку отворилась, а затем быстро закрылась вновь?

   Что это? Не послышалось ли ей? На самом ли деле из оранжереи послышался голос?

   Она застыла и, повернулась в сторону оранжереи, напряженно прислушалась. Голос, если она на самом деле его слышала, больше не повторялся. Она направилась к бильярдной, чтобы развеять свое второе сомнение. Она протянула было руку, чтобы открыть дверь, когда голоса (различимые на этот раз как голоса двух мужчин) снова достигли ее слуха.

   На этот раз она была в состоянии различить слова.

   - Прикажете еще что-нибудь, сэр? - спросил один из мужчин.

   - Ничего более, - ответил другой.

   Мерси слегка покраснела, услышав голос другого мужчины. Она стояла в нерешительности около двери в бильярдную, не зная, что делать дальше.

   Через некоторое время голос, заставивший ее покраснеть, послышался снова, уже ближе к столовой.

   - Вы тут, тетя? - спросил он предупредительно.

   Последовала пауза, затем голос послышался в третий раз, еще громче и ближе.

   - Вы тут? Мне надо вам кое-что сказать.

   Мерси набралась решимости и ответила:

   - Леди Джэнет здесь нет.

   Говоря это, она направилась к двери в оранжерею и на пороге оказалась перед Джулианом Грэем.

   Они посмотрели друг на друга, не говоря ни слова. Оба, по разным причинам, были смущены.

   Джулиан оказался вдруг лицом к лицу с ней, так недоступной и так любимой им.

   Мерси оказалась вдруг лицом к лицу с ним, с мужчиной, которого она очень боялась. Все его действия, как она их понимала, показывали, что он подозревает ее.

   Внешне и на этот раз в точности повторялись все детали их первой встречи, с той лишь разницей, что порыв немедленно уйти проявился сейчас со стороны Джулиана, а не со стороны Мерси, как было в первый раз. Мерси заговорила первой.

   - Вы думали, что леди Джэнет здесь? - немного запинаясь, спросила она.

   - Ничего, ничего, - ответил он в еще большем смущении.- В другой раз...

   Отвечая, он подался немного назад. Она в отчаянии приблизилась к нему с явным намерением задержать его, завязать разговор.

   Его попытка немедленно уйти, сдержанность и смущение, проявившиеся в ответе на ее вопрос, утвердили ее в подозрении, что он, и он один, догадывается об истинном положении вещей. Если она права, если он тайно провел расследование и она теперь полностью в его руках, то какая тогда польза от попытки склонить Грэс к компромиссному соглашению? Абсолютно никакой пользы от этого не будет. Ей во что бы то ни стало надо сейчас выяснить, что на самом деле думает о ней Джулиан Грэй. Мучительная неопределенность, заставляющая ее холодеть с головы до ног, побудила ее остановить его, не дать ему уйти. С жалким подобием улыбки на лице она заговорила:

   - У леди Джэнет сейчас гости, - сказала она. - Вы могли бы подождать, она скоро будет здесь.

   Усилие скрыть от него свое волнение вылилось легким румянцем на ее щеках. Несмотря на то что она была крайне уставшей и изнуренной, обаяние ее красоты было настолько сильным, что он остался против своей воли.

   Ему только и надо было, что сказать леди Джэнет, что он увидел в оранжерее одного из садовников и выговорил ему, а также привратнику. Можно было бы написать об этом и оставить тете записку. Ради своего собственного душевного спокойствия, ради долга перед Орасом он вдвойне был обязан под любым вежливым предлогом немедленно уйти. Нельзя ему оставаться наедине с Мерси.

   Он хотел было откланяться, но задержался и, презирая себя за слабость, позволил себе взглянуть на нее. Их глаза встретились, и Джулиан вошел в столовую.

   - Если не помешаю, - сказал он, сильно смущаясь, - то, пожалуй, я воспользуюсь вашим любезным приглашением и подожду здесь.

   Она приметила его смущение, она видела, что он старается не смотреть на нее. Она сама потупила глаза, когда сделала это открытие. Говорить она не могла, сердце ее билось сильнее и сильнее.

   "Если я опять взгляну на него (мелькнула мысль в голове ее) я упаду к его ногам и скажу ему все, что я сделала!"

   "Если я опять взгляну на нее (мелькнула мысль в голове его), я упаду к ее ногам и признаюсь, что влюблен в нее!"

   С потупленными глазами поставил он для нее стул. С потупленными глазами она поклонилась и села. Наступила мертвая тишина. Никогда не возникало недоразумения крупнее того, которое случилось теперь между этими двумя лицами.

   Рабочая корзинка Мерси стояла возле нее. Она взяла ее и выиграла время, чтобы успокоиться, сделав вид, будто приводит в порядок шерсть. Он стоял за ее стулом и смотрел на грациозный поворот ее головы, на ее прекрасные волосы. Он называл себя малодушнейшим человеком на свете, вероломнейшим другом за то, что оставался с нею, - и все-таки оставался.

   Молчание продолжалось. Дверь бильярдной опять тихо отворилась.

   Лицо подслушивающей женщины украдкой показалось за ней.

   В ту же минуту Мерси опомнилась и заговорила.

   - Что же вы не садитесь? - сказала она тихо, все не оглядываясь на него, все еще прилежно занимаясь корзинкой с шерстью.

   Он обернулся взять стул, обернулся так быстро, что увидел, как дверь бильярдной двинулась, когда Грэс Розбери затворила ее опять.

   - В той комнате кто-нибудь есть? - спросил он Мерси.

   - Не знаю,- отвечала она.- Мне показалось, что дверь отворилась и затворилась только что.

   Он тотчас пошел, чтобы заглянуть в комнату. В это время Мерси уронила клубок шерсти. Он остановился, поднял клубок, а затем отворил дверь и заглянул в бильярдную. Она была пуста.

   Слушал ли кто-нибудь и успел ускользнуть вовремя? Дверь, отворенная в курительную, показывала, что эта комната тоже пуста. Третья дверь была отворена - дверь в боковую переднюю, ведущую в парк. Джулиан запер ее и вернулся в столовую.

   - Я могу только предположить, - сказал он Мерси, - что дверь бильярдной не была заперта и сквозной ветер из передней отворил ее.

   Она молча приняла это объяснение. Он, по всему видимому, сам был недоволен им. Минуты две он тревожно осматривался вокруг. Потом прежнее обаяние опять овладело им. Опять посмотрел он на грациозный поворот головы, на красивые, пышные ее волосы. Мужество задать ему критический вопрос, теперь когда она убедила его остаться, изменило ей. Она по-прежнему прилежно занималась своей работой, так прилежно, что не могла на него глядеть, так прилежно, что не могла с ним говорить. Молчание стало невыносимо. Он прервал его, задав пошлый вопрос о ее здоровье.

   - Я настолько здорова, чтоб стыдиться беспокойства, которое причинила, и хлопот, которые наделала,- отвечала она.- Сегодня я сошла вниз в первый раз. Я стараюсь немножко заняться работой.

   Она смотрела в корзинку. Различные образчики шерсти лежали там, отчасти клубками, отчасти неразмотанными мотками. Мотки были смешаны и спутаны.

   - Какая страшная путаница! - воскликнула она робко, с слабой улыбкой.- Как мне привести все это в порядок?

   - Позвольте мне помочь вам, - сказал Джулиан.

   - Вам?

   - Почему бы и нет? - спросил он с мимолетным возвращением присущего ему юмора, который она помнила так хорошо. - Вы забываете, что я пастор. Пасторы пользуются преимуществом оказываться полезными молодым девицам. Позвольте мне попробовать.

   Он сел на скамеечку у ее ног и начал распутывать один моток. Через минуту шерсть была надета на руки ему и найден конец, чтобы Мерси могла мотать. В этом ничтожном поступке и в простом внимании, которое заключалось в нем, было что-то успокоившее ее страх. Она начала сматывать шерсть с его рук. Занятая таким образом, она сказала смелые слова, которые должны были мало-помалу заставить его обнаружить свои подозрения, если он действительно подозревал истину.

  

   - Вы были тут, когда я упала в обморок?- начала Мерси.- Вы должны считать меня страшной трусихой.

   Он покачал головой.

   - Я вовсе этого не думаю, - возразил он. - Никакое мужество не могло выдержать потрясения, поразившего вас. Я не удивляюсь, что вы упали в обморок. Я не удивляюсь, что вы были больны.

   Она молчала и разматывала шерсть. Что значили эти слова, выражавшие неожиданное сочувствие? Не расставлял ли он ей ловушку? Побуждаемая этим серьезным сомнением, она стала смелее расспрашивать его.

   - Орас сказал мне, что вы были за границей,- продолжала она. - Доставила вам удовольствие эта поездка?

   - Удовольствия никакого не было. Я поехал за границу навести справки...

   Он остановился, не желая возвращаться к предмету, неприятному для нее.

   Голос ее стал тише, пальцы дрожали, разматывая моток, - но она продолжала.

   - Добились вы какого-нибудь результата? - спросила она.

   - Никакого, о котором стоило бы упоминать.

   Осторожность этого ответа возбудила ее подозрения.

   С отчаяния она заговорила яснее.

   - Я желаю знать ваше мнение...- начала она.

   - Осторожнее! - сказал Джулиан. - Вы опять спутали шерсть.

   - Я желала бы знать ваше мнение о той особе, которая так ужасно напугала меня. Находите ли вы ее...

   - Нахожу ли я ее... чем?

   - Находите ли вы ее искательницей приключений?

   Когда она сказала эти слова, ветви куста в оранжерее тихо раздвинула рука в черной перчатке. Лицо Грэс Розбери показалось за листьями. Неприметно ускользнула она из бильярдной и прокралась в оранжерею как в более безопасное место. За кустом она могла и видеть и слышать. За кустом она ждала подходящего момента с прежним терпением.

   - Взгляд мой сострадательнее, - ответил Джулиан, - я думаю, что она действует под влиянием помешательства. Я не осуждаю ее, я сожалею о ней.

   - Вы сожалеете о ней?

   Когда Мерси повторила эти слова, она сорвала с рук Джулиана последние нитки остававшейся шерсти и бросила не совсем размотанный моток в корзинку.

   - Это значит, - продолжала она резко, - что вы верите ей.

   Джулиан встал со своего места и с изумлением посмотрел на Мерси.

   - Боже мой! Мисс Розбери, как могла прийти вам в голову такая мысль?

   - Вы меня не знаете, - отвечала она, пытаясь с усилием принять веселый тон, - вы встретили эту женщину прежде меня. От сострадания до доверия недалеко. Как я могу быть уверена, что вы не подозреваете меня?

   - Подозреваю вас! - воскликнул он. - Вы не знаете, как огорчаете и оскорбляете меня. Подозреваю вас! Даже мысль об этом не приходила мне в голову. Нет человека на свете, который доверял бы вам больше, который был бы вам преданнее меня.

   Его глаза, голос, обращение - все говорило ей, что эти слова выходили из сердца. Она сравнила его великодушное доверие к ней (доверие, которого она была недостойна) с ее нелюбезным недоверием к нему. Она не только обидела Грэс Розбери - она обидела Джулиана Грэя. Могла ли она обманывать его, как обманывала других? Могла ли она низко принимать это абсолютное доверие, эту преданную веру? Никогда не чувствовала она низкие увертки, к которым ее обман вынуждал ее прибегать, с таким отвращением, как теперь. Ужасаясь себя, она отвернулась и опасалась взглядом встретиться с его глазами. Он заметил это движение и растолковал его по своему. Придвинувшись ближе, он тревожно спросил, не оскорбил ли ее.

   - Вы не знаете, как ваше доверие трогает меня,- сказала она, не смотря на него, - вы не представляете, как сильно я чувствую вашу доброту.

   Она вдруг остановилась. Присущий ей такт подсказывал, что она говорила слишком горячо, что выражение ее признательности могло поразить его своей странной преувеличенностью. Она подала ему свою рабочую корзинку, прежде чем он успел заговорить опять.

   - Пожалуйста, поставьте ее на столик,- сказала она более спокойным тоном, - я не расположена теперь работать.

   Он на минуту повернулся к ней спиной, чтобы поставить корзинку на боковой столик. В это мгновение мысли ее вдруг перескочили от настоящего к будущему. Случай может предоставить настоящей Грэс доказательства, в которых она нуждалась, и представить Джулиану Грэю ложную Грэс в ее собственной личине. Что будет он думать о ней тогда? Могла ли она заставить его сказать ей это, не выдав себя. Она решилась попробовать.

   - Дети славятся своим ненасытным любопытством, если отвечают на их вопросы, а женщины ничем не лучше их в этом отношении,- сказала она, когда Джулиан вернулся к ней.- Выдержит ваше терпение, если я в третий раз вернусь к женщине, о которой мы говорили?

   - Испытайте, - ответил он с улыбкой.

   - Положим, что вы смотрите на нее не с сострадательной точки зрения.

   - Ну-с?

   - Положим, вы верите, что она умышленно обманула других для своей цели, не отшатнетесь ли вы от этой женщины с ужасом и отвращением?

   - Сохрани меня Бог отшатнуться от какого-нибудь человеческого существа! - ответил он серьезно. - Кто из нас имеет право поступать таким образом?

   Она не смела поверить ему.

   - Вы все-таки будете сожалеть о ней? - настойчиво добивалась она.

   - От всего моего сердца.

   - О, как вы добры!

   Он приподнял руку, как бы предостерегая. Голос его понизился, глаза ярко заблестели. Она оживила в глубине этого великого сердца веру, которой жил этот человек,- твердые правила, руководившие его скромной и благородной жизнью.

   - Нет! - вскричал он. - Не говорите этого! Скажите, что я стараюсь любить моих ближних, как самого себя. Кто, кроме фарисеев, может считать себя лучше других? Самые лучшие между нами сегодня без милосердия Господа могут стать хуже других завтра. Настоящая христианская добродетель никогда не отчаивается в исправлении ближнего. Настоящая христианская религия верит не только в Бога, но и в человека. Как мы ни слабы, как мы ни пали, но мы можем надеяться подняться на крыльях раскаяния от земли к небу. Человечество священно. Человечество имеет свою бессмертную судьбу. Кто осмелится сказать мужчине или женщине: "Для тебя нет более надежды?" Кто осмелится сказать, что это существо никуда не годится, когда на этом существе лежит печать руки Создателя?

   Он отвернулся на минуту, преодолевая волнение, которое Мерси возбудила в нем.

   Глаза ее, следуя за ним, блеснули минутным энтузиазмом, потом уныло опустились с напрасным сожалением, которое явилось слишком поздно. Ах, если бы он мог быть ее другом и советником в тот гибельный день, когда она направила стопы к Мэбльторну! Она горько вздохнула, когда это безнадежное стремление поразило ее сердце. Он услышал этот вздох и, опять обернувшись, посмотрел на нее с большим участием.

   - Мисс Розбери! - сказал он.

   Она все еще была погружена в горькие воспоминания о прошлом, она не слышала его.

   - Мисс Розбери! - повторил он, подходя к ней.

   Она взглянула на него вздрогнув:

   - Могу я осмелиться спросить вас кое о чем? - спросил он тихо.

   Она задрожала задав этот вопрос.

   - Не думайте, чтобы я говорил из пустого любопытства,- продолжал он,- и, пожалуйста, не отвечайте мне, если не можете ответить, не изменив доверию, которое могло быть оказано вам.

   - Доверию! - повторила она. - О каком доверии говорите вы?

   - Мне пришло в голову, что вы, может быть, проявляете более чем обыкновенный интерес к вопросам, которые вы задавали мне несколько минут назад,- ответил он.- Не говорили ли вы, может быть, о какой-нибудь несчастной женщине - не о той, которая напугала вас, разумеется, но о какой-нибудь другой, которую вы знаете?

   Сердце Мерси замерло в груди. Ясно, он не подозревал, что она говорит о себе. Его тон, характер, его обращение говорили о том, что его доверие к ней было сильно по-прежнему. Все-таки эти последние слова заставили ее задрожать, она не могла решиться отвечать.

   Он счел за ответ наклонение ее головы.

   - Вы интересуетесь этой женщиной? - спросил Джулиан.

   Она на этот раз ответила слабым голосом:

   - Да, интересуюсь.

   - Ободряли ли вы ее?

   - Я не смела ее ободрять.

   Мерси заметно повеселела.

   - Ступайте к ней, - сказал Джулиан, - и позвольте мне идти с вами и помочь вам.

   Мерси ответила тихо и печально:

   - Она упала слишком низко для этого!

   Он перебил ее с нетерпением.

   - Что она сделала? - спросил Джулиан.

   - Она обманула, низко обманула невинных, доверившихся ей. Она причинила вред, большой вред, другой женщине.

   В первый раз Джулиан сел возле Мерси. Участие, которое она теперь возбуждала в нем, все усиливалось. Он мог говорить с Мерси совершенно свободно, он мог смотреть в глаза Мерси с чистой совестью.

   - Вы судите о ней очень строго, - сказал Джулиан, - знаете ли вы, какому она могла подвергаться искушению?

   Ответа не последовало.

   - Скажите мне,- продолжал он,- жива ли еще та женщина, которой она причинила вред?

   - Жива.

   - Если она еще жива, она может загладить свою вину. Может быть, придет время, когда эта грешница может заслужить наше прощение и уважение.

   - Можете вы уважать ее? - грустно спросила Мерси. - Может такой ум, как ваш, понять, что она перенесла?

   Улыбка, добрая и умная, осветила на мгновение его лицо.

   - Вы забываете мой грустный опыт,- ответил он.- Хотя я и молод, но встречал очень многих мужчин и женщин, страдавших и грешивших. Даже после того немногого, что вы сказали, мне думается, я могу поставить себя на ее место. Я могу хорошо понять, например, что она подвергалась искушению свыше человеческих сил. Прав ли я?

   - Вы правы.

   - Может быть, ей некому было посоветовать, предостеречь ее, спасти. Правда это?

   - Правда.

   - Искушаемая и одинокая, предоставленная дурному побуждению, эта женщина могла необдуманно совершить проступок, в котором теперь напрасно раскаивается. Она, может быть, желает загладить свою вину и не знает, как это сделать. Может быть, вся ее энергия подавлена отчаянием и негодованием на саму себя, из которого выходит истинное раскаяние. Разве такая женщина совершенно неисправима? Я это решительно отрицаю. У нее, может быть, благородная натура, и она может еще благородно проявить ее. Предоставьте ей удобный случай, она в нем очень нуждается, и наша бедная павшая ближняя может опять занять свое место среди лучших из нас, уважаемая, беспорочная, счастливая вновь!

   Глаза Мерси, жадно устремленные на него, пока он говорил, опять уныло опустились, когда он закончил.

   - Такой будущности быть не может,- отвечала она, - для той женщины, о которой я думаю. Она потеряла представившийся удобный случай. Она лишилась всякой надежды.

   Джулиан с минуту серьезно соображал.

   - Поймем друг друга, - сказал он. - Она совершила обман, причинивший вред другой женщине. Вы это сказали мне?

   - Да, это.

   - И она через обман извлекла пользу для себя?

   - Да, извлекла.

   - Ей угрожает разоблачение?

   - Она от этого спасена - пока.

   - Пока она молчит?

   - Вот удобный для нее случай! - вскрикнул Джулиан.- Ее будущность заставит нее. Она не лишилась надежды!

   Сложив руки на груди, в страшном волнении, Мерси смотрела на его вдохновенное лицо и прислушивалась к этим обнадеживающим словам.

   - Объясните, - попросила она. - Передайте ей через меня, что она должна делать.

   - Пусть она признается,- отвечал Джулиан,- без малодушного опасения, что ее принуждает к этому необходимость. Пусть она искупит вред, который нанесла этой женщине, пока та еще не имеет возможности обнаружить ее обман. Пусть она пожертвует всем, что получила благодаря этому обману, ради священной обязанности загладить свою вину. Если она может это сделать, ради спокойствия своей совести и жалости к ближней, несмотря на потери, стыд, позор,- тогда это раскаяние раскроет благороднейшие черты ее натуры, тогда эта женщина окажется достойна доверия, уважения, любви. Если я увижу, что фарисеи и фанатики пройдут мимо нее с презрением, я протяну ей руку при всех них. Я скажу этой женщине в ее одиночестве и огорчении: "Встань, бедное раненое сердце! Прекрасная очищенная душа, да возрадуются над тобою ангелы Господни! Займи свое место между благороднейшими созданиями Господа!"

   В последних фразах он бессознательно повторил то, что говорил год тому назад своим прихожанам в капелле приюта. С десятикратной силой и с десятикратным убеждением эти слова нашли путь к сердцу Мерси. Незаметно в ней произошла перемена. Ее прелестное лицо стало спокойно. Выражение страха и недоумения исчезло из ее больших серых глаз, в них засветилась надежда и твердая решимость.

   После его слов наступило минутное молчание. Они оба нуждались в нем. Джулиан первый заговорил опять.

   - Убедил я вас, что удобный случай еще сопутствует ей? - спросил он. - Чувствуете вы, как я, что она не лишилась надежды?

   - Вы убедили меня в том, что на всем свете у нее нет друга вернее вас, - с признательностью ответила Мерси. - Она будет достойна вашего великодушного доверия к ней. Она докажет вам, что вы говорили