Коллинз Уилки - Новая Магдалина

огда она сделала ненужным этот страшный разговор, могла ли она быть уверена (если она даже встретится с ним, не вступая в какие-либо отношения), что она не изменит себе? Она не могла быть уверена. Что-то трепетало в ней и замирало от одной мысли остаться с ним в одной комнате. Она это чувствовала, она это знала; ее виновная совесть сознавала своего властелина Джулиана Грэя и боялась его!

   Минуты проходили. Пережитые волнения начали сказываться физически на ее ослабевшем организме.

   Она плакала молча, сама не зная о чем. В голове была тяжесть, во всем теле утомление. Она ниже опустилась на подушки, с закрытыми глазами, однообразный стук часов на камине все слабее и слабее раздавался в ее ушах. Мало помалу она впала в дремоту такую легкую, что вздрагивала всякий раз, когда уголь вываливался из камина или когда птички начинали чирикать в своем садке в зимнем саду.

   Леди Джэнет и Орас вошли. Мерси слабо сознавала, чье-то присутствие в комнате. Спустя некоторое время она раскрыла глаза и приподнялась, чтобы заговорить. Комната опять была пуста. Они тихо вышли и оставили ее отдыхать. Глаза Мерси снова закрылись. Она опять впала в дремоту, а из дремоты в глубокий и спокойный сон.

  

   Сладко спящую Мерси разбудил стук затворявшейся стеклянной двери в дальнем конце оранжереи. Дверь эта, отворявшаяся в сад, служила только для обитателей дома или друзей, которым позволялось входить в приемные комнаты этой дорогою. Предположив, что или Орас, или леди Джэнет возвращались в столовую, Мерси приподнялась на диване и невольно прислушалась.

   Голос одного из слуг долетел до ее слуха, ему отвечал другой голос, который заставил ее задрожать всем телом.

   Она вздрогнула и опять прислушалась в безмолвном ужасе. Да! Нельзя было ошибиться. Голос, отвечавший слуге, был тот незабвенный голос, который она слышала в приюте. Гость, вошедший в стеклянную дверь, был Джулиан Грэй!

   Его быстрые шаги все приближались к столовой. Мерси оправилась от испуга настолько, что смогла поспешить к двери библиотеки. Рука ее дрожала так, что она сначала не могла отворить дверь. Она только что успела отворить, когда опять услышала его голос, говорящий с ней.

   - Пожалуйста, не убегайте! Я вовсе не так грозен. Я только племянник леди Джэнет - Джулиан Грэй.

   Она медленно обернулась, очарованная его голосом, и молча встретилась с ним лицом к лицу.

   Он стоял, со шляпой в руке, у входа в оранжерею, не было ничего специально клерикального в фасоне его костюма. Как ни был он молод, на его лице проступали уже следы забот, а волосы преждевременно выпали и были особенно редки около его высокого лба. Его легкая, подвижная фигура была не выше среднего роста. Цвет лица его - бледный. Нижняя часть лица, без бороды и бакенбард, ничем не приметна. Обыкновенный наблюдатель прошел бы мимо него без внимания - если бы не глаза. Они одни делали его примечательным человеком. Необыкновенная величина глаз сама по себе привлекала внимание. Она придавала голове величие, которого голова, хотя и обладала правильными пропорциями, не имела. А что касается самих глаз, то нежный светлый блеск их не поддавался анализу. Относительно их цвета никто не мог согласиться, мнения расходились. Одни считали их темно-серыми, другие черными. Живописцы старались их изобразить и отказывались с отчаянием уловить хоть одно выражение из изумительного разнообразия выражений, которое они представляли взору. Эти глаза могли очаровывать в одну минуту и ужасать в другую. Эти глаза могли заставлять людей смеяться или плакать почти по своей воле. И в движении, и в отдохновении они были равно непреодолимы. Когда глаза приметили Мерси, бегущую к двери, они засияли веселостью ребенка. Когда она обернулась, они тотчас изменились, смягчаясь и сверкая при безмолвном сознании интереса и восторга, которые при первом взгляде на нее были в нем возбуждены. Его тон и обращение изменились в то же время. Он обратился к ней с глубочайшим уважением, когда сказал следующие слова:

   - Позвольте мне умолять вас сделать мне одолжение сесть на ваше место и позвольте мне попросить у вас прощения, если я нечаянно помешал вам.

   Он остановился, ожидая ее ответа, прежде чем вошел в комнату. Все еще очарованной его голосом, Мерси настолько хватило самообладания, чтобы поклониться ему и опять занять свое место на диване. Теперь невозможно было оставить его. Посмотрев на нее с минуту, он вошел в комнату, не заговаривая с ней опять. Она начала не только интересовать его, но и приводить в недоумение.

   "Необыкновенное горе, - думал он, - запечатлело свои следы на лице этой женщины. Необыкновенное сердце бьется в груди этой женщины. Кто она?"

   Мерси собралась с мужеством и принудила себя заговорить с ним.

   - Леди Джэнет, кажется, в библиотеке, - сказала она робко, - сказать ей, что вы здесь?

   - Не тревожьте леди Джэнет и не тревожьтесь сами.

   С этим ответом он подошел к столу, деликатно давая ей время оправиться от замешательства. Он взял бутылку с остатками бордоского после Ораса и налил себе рюмку.

   - Бордоское тетушки будет пока ее представителем, - сказал он, улыбаясь и опять обращаясь к Мерси. - Я много ходил пешком и могу осмелиться сам угостить себя в этом доме без приглашения. Можно предложить вам что-нибудь?

   Мерси дала отрицательный ответ. Она начала уже удивляться, вспоминая то, что она знала о нем прежде, его непринужденному обращению и небрежному разговору.

   Джулиан опорожнил рюмку с видом человека, вполне понимавшего и ценившего хорошее вино.

   - Бордоское тетушки достойно ее, - сказал он с комической серьезностью, поставив рюмку на стол, - оба подлинные произведения природы.

   Он сел за стол и критически осмотрел различные блюда, оставшиеся на нем. Особенно одно блюдо привлекло его внимание.

   - Это что такое? - продолжал он, - французский пирог? Грубо и несправедливо было бы попробовать французского вина и оставить без внимания французский пирог.

   Он взял ножик и вилку и съел пирог с таким же удовольствием, как выпил вино.

   - Достоин великой нации! - воскликнул он с энтузиазмом.- Vive la France! {Да здравствует Франция!}.

   Мерси слушала и смотрела с невыразимым изумлением.

   Он вовсе не походил на тот образ, в котором ее воображение представляло его ей в повседневной жизни. Снимите его белый галстук, и никто не узнал бы, что это знаменитый проповедник-пастор.

   Он наложил себе еще полную тарелку пирога и снова заговорил с Мерси, уплетая пирог и разговаривая так спокойно и приятно, как будто они знали друг друга несколько лет.

   - Я пришел сюда через Кенсингтонский сад, - сказал он.- Некоторое время я жил в плоском, некрасивом, обнаженном земледельческом округе. Вы не можете себе представить, как приятен показался мне сад по контрасту. Дамы в богатых зимних платьях, щеголеватые няни, хиленькие дети, вечно движущаяся толпа катающихся на коньках по льду Круглого пруда - все было так весело после того, к чему я привык, что я, право, начал свистеть, шагая по этой блестящей сцене. В мое время мальчики всегда свистели, когда им было весело, и я еще не потерял этой привычки. Кого, вы думаете, я встретил в самый разгар насвистываемой мной песни?

   Насколько ей позволяло изумление, Мерси извинилась за то, что не может угадать. Она никогда в жизни ни с кем не говорила с таким смущением и так невнятно, как говорила теперь с Джулианом Грэем.

   Он продолжал веселее прежнего, по-видимому, не примечая того впечатления, которое производил на нее.

   - Кого я встретил,- повторил он,- когда гулял? Моего епископа! Если бы я насвистывал священную мелодию, его преосвященство, может быть, извинил бы пошлость моего пения из уважения к моей музыке. К несчастью, сочинение, исполняемое мною в ту минуту (никто на свете не свистит так громко, как я), было "La Donna e mobile" {Песенка Герцога из оперы Джузеппе Верди "Риголетто".} Верди - без сомнения, знакомое его преосвященству по уличным шарманкам. Он узнал мотив, бедняжка, и когда я ему поклонился, он стал смотреть в другую сторону. Странно в таком свете, который переполнен грехом и горем, обращать серьезное внимание на такую безделицу, как насвистывание мотива веселым пастором!

   Он оттолкнул от себя тарелку, произнося последние слова, и продолжал просто и серьезно совсем другим тоном:

   - Я никогда не мог понять, зачем мы должны выдавать себя между другими людьми как бы принадлежащими к особенной касте и почему нам должно быть запрещено в безвредных вещах поступать, как поступают другие. В старину служители церкви нам не подавали подобных примеров. Тогда люди были умнее и лучше нас. Я осмелюсь сказать, что одно из самых трудных препятствий делать добро нашим ближним состоит в том, что мы принимаем клерикальное обращение и клерикальный голос. Я, со своей стороны, не предъявляю притязания казаться священнее и внушать более благоговения, чем всякий друг мой христианин, который делает какое может добро.

   Он весело взглянул на Мерси, которая смотрела на него с недоумением. Он заговорил опять шутливым тоном.

   - Вы радикалка? - спросил Джулиан с насмешливым выражением в своих больших блестящих глазах.- Я радикал!

   Мерси очень старалась понять его, но напрасно. Неужели это тот проповедник, слова которого очаровали, очистили, облагородили ее? Неужели это тот человек, проповедь которого заставляла плакать женщин, которые, как ей было известно, были бесстыдными и закоренелыми преступницами? Да! Глаза, теперь смотревшие на нее с насмешкой, были те самые прелестные глаза, которые когда-то заглядывали в ее душу. Голос, обратившийся к ней сейчас с шутливым вопросом, был тот самый глубокий и мягкий голос, который когда-то заставил затрепетать ее сердце. На кафедре он был ангелом милосердия, не на кафедре - мальчиком, вырвавшимся из школы.

   - Не пугайтесь! - сказал он добродушно, приметив ее замешательство. - Общественное мнение прозвало меня более суровым именем чем "радикал". Я последнее время находился, как говорил вам, в земледельческом округе. Я исполнял там обязанности ректора, которому захотелось погулять. Как, вы думаете, кончился опыт? Сквайр назвал меня коммунистом, фермеры донесли на меня как на зажигателя, другой ректор был призван назад, и я теперь имею честь разговаривать с вами в качестве изгнанника, которому неловко было оставаться в порядочной местности.

   С этим откровенным признанием он встал из-за стола и сел возле Мерси.

   - Вы, конечно, полюбопытствуете узнать,- сказал он, - в чем состояла моя вина. Вы понимаете политическую экономию и законы спроса и предложения?

   Мерси призналась, что не понимает их.

   - И я также не понимаю в христианской стране, - сказал он.- Вот в чем состояла моя вина. Вы услышите мое признание (точь-в-точь как узнает его тетушка) в двух словах.

   Он немного помолчал, его изменчивое обращение опять переменилось. Мерси, застенчиво смотря на него, увидела новое выражение в его глазах - выражение, вызвавшее ее первое воспоминание о нем так, как ничего еще не вызывало его до сих пор.

   - Я не имел ни малейшего понятия,- продолжал он,- до тех пор, пока не принял на себя обязанности ректора, о том, какова жизнь земледельца в некоторых частях Англии. Никогда прежде не видел я такой ужасной бедности, какую увидел в коттеджах. Никогда прежде не встречал я такого благородного терпения в страданиях, какое нашел между этими людьми. Прежние мученики могли терпеть и умирать. Я спрашивал себя, могли ли они терпеть и жить как мученики, которых я видел около себя - жить неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом, чуть не умирая с голоду. Жить и видеть, как вырастают около них чахоточные дети, для того, чтобы работать и нуждаться в свою очередь, жить для того, чтобы кончить жизнь в приходской тюрьме, когда голод и трудности доведут их до этого! Разве божья прелестная земля была создана для того, чтобы терпеть на себе такие бедствия. Я не могу думать об этом, я не могу говорить об этом даже теперь с сухими глазами!

   Голова его опустилась на грудь. Он ждал, преодолевая свое волнение, прежде чем заговорить опять. Теперь, наконец, она узнала его опять. Теперь это был тот человек, которого она ожидала увидеть. Бессознательно она сидела и слушала, устремив глаза на его лицо, с замиранием сердца слушая его слова, в той самой позе, когда она слушала его в первый раз.

   - Я сделал все, что мог, ходатайствуя за несчастных, - продолжал он. - Я обошел землевладельцев, чтобы замолвить слово за возделывателей земли.

   "Этим терпеливым людям не много нужно,- говорил я,- Христа ради, дайте им столько, чтобы они могли жить!" Политическая экономия вскрикнула при этом ужасном предложении. Законы спроса и предложения со смятением закрыли свои величественные лица. Мне сказали, что этого скудного жалования слишком достаточно. Почему? Потому, что земледелец обязан принять его! Я решил, насколько один человек может это сделать, что земледелец не будет обязан принять его. Я собрал свои средства, написал к моим друзьям - и отправил некоторых из этих бедняков в такие части Англии, где их работа лучше оплачивалась. Этот поступок был причиною того, что мне невозможно было оставаться в тех местах. Пусть будет так! Я намерен продолжать. Я известен в Лондоне, я могу собрать подписку. Гнусные законы спроса и предложения найдут мало работников в том земледельческом округе, а безжалостная политическая экономия истратит несколько лишних шиллингов на бедных. Это видно так же, как то, что я радикал, коммунист и поджигатель - Джулиан Грэй!

   Он встал, провел рукой по лицу, чтобы остыть от жара, с которым говорил, и прошелся по комнате. Захваченная его энтузиазмом, Мерси шла за ним, она держала кошелек в руке, когда он обернулся к ней.

   - Позвольте мне предложить мою маленькую дань, какова бы она ни была! - сказала она с жаром.

   Минутный румянец разлился по его бледным щекам, когда он взглянул на прелестное, сострадательное лицо, умолявшее его.

   - Нет! Нет!- сказал он улыбаясь.- Хотя я пастор, я не повсюду таскаю с собой суму для пожертвований.

   Мерси пыталась навязать ему кошелек. Странный юмор опять начал сверкать в его глазах, когда он круто отступил.

   - Не искушайте меня! - сказал он. - Ни одного человека на свете нельзя так легко искусить, как пастора подпиской.

   Мерси настаивала и одержала победу. Она заставила его доказать истину его глубокого наблюдения клерикальной натуры, принудив его взять монету из ее кошелька.

   - Нечего делать, если уж должен взять,- заметил он.- Благодарю вас за то, что вы подаете хороший пример. Благодарю вас за то, что вы подаете помощь. Кстати, чье имя должен я записать в моем списке?

   Бедная Мерси со смущением отвернулась от него.

   - Ничье, - сказала она тихим голосом, - моя подписка безымянная.

   Когда она произнесла эти слова, дверь библиотеки отворилась. К ее чрезвычайному облегчению, к тайной досаде Джулиана, леди Джэнет и Орас Голмкрофт вместе вошли в комнату.

   - Джулиан! - воскликнула леди Джэнет, с изумлением подняв кверху руки.

   Он поцеловал тетку в щеку.

   - Ваше сиятельство, вы очаровательно выглядите.

   Он подал руку Орасу. Орас пожал ее и подошел к Мерси. Они медленно ушли на другой конец комнаты. Джулиан воспользовался этим случаем, чтобы поговорить по секрету с теткой.

   - Я пришел через оранжерею,- сказал он,- и нашел здесь эту молодую девицу. Кто она?

   - Ты очень ею интересуешься? - спросила леди Джэнет со своей обычной иронической улыбкой.

   Джулиан ответил одним словом:

   - Невыразимо!

   Леди Джэнет подозвала к себе Мерси.

   - Душа моя,- сказала она,- позвольте мне формально представить вам моего племянника. Джулиан, это мисс Грэс Розбери...

   Леди Джэнет вдруг остановилась. Как только она произнесла это имя, Джулиан вздрогнул, как будто она удивила его.

   - Что с тобой? - спросила она резко.

   - Ничего,- ответил он, кланяясь Мерси с заметным отсутствием его прежней непринужденности.

   Она ответила на вежливый поклон несколько сдержанно со своей стороны. Она тоже видела, как он вздрогнул, когда леди Джэнет произнесла имя, под которым она была известна. Это вздрагивание что-нибудь означало. Что могло это быть? Затем он отвернулся, поклонившись ей, и обратился к Орасу с рассеянным выражением на лице, как будто его мысли были далеки от его слов. С ним произошла решительная перемена, и она началась с той минуты, когда его тетка произнесла имя, которое не принадлежало ей,- имя, украденное ею.

   Леди Джэнет привлекла внимание Джулиана и предоставила Орасу свободу вернуться к Мерси.

   - Твоя комната готова для тебя, - сказала она. - Ты, разумеется, останешься здесь?

   Джулиан принял приглашение с видом человека, мысли которого заняты другим. Вместо того чтобы посмотреть на тетку, когда он давал ответ, он оглянулся на Мерси с волнением и любопытством на лице, очень странным для присутствующих. Леди Джэнет нетерпеливо ударила его по плечу.

   - Я люблю, чтобы на меня смотрели, когда со мною говорят, - сказала она, - для чего ты вытаращил глаза на мою приемную дочь?

   - На вашу приемную дочь? - повторил Джулиан, смотря на тетку на этот раз, и смотря очень серьезно.

   - Конечно! Как дочь полковника Розбери, она мне родственница по моему мужу. Неужели ты думаешь, что я подцепила подкидыша?

   Лицо Джулиана прояснилось, он как будто почувствовал облегчение.

   - Я забыл о полковнике,- ответил он,- разумеется, эта молодая девица нам родня, как вы говорите.

   - Очень рада, если доказала тебе, что Грэс не самозванка, - сказала леди Джэнет с насмешливым смирением.

   Она взяла Джулиана за руку и отвела его подальше от Ораса и Мерси.

   - Что же насчет твоего письма,- продолжала она,- в нем есть одна строчка, возбуждающая мое любопытство. Кто эта таинственная особа, которую ты желаешь представить мне?

   Джулиан вздрогнул и изменился в лице.

   - Не могу сказать вам теперь,- проговорил он шепотом.

   - Почему?

   К невыразимому удивлению леди Джэнет, Джулиан, вместо того чтобы отвечать, опять оглянулся на ее приемную дочь.

   - Ей какое до этого дело? - спросила старушка, потеряв с ним всякое терпение.

   - Я не могу сказать вам,- ответил он серьезно,- пока мисс Розбери находится в этой комнате.

  

   Любопытство леди Джэнет в это время было возбуждено вполне. Когда она потребовала, чтоб Джулиан объяснил, о какой особе упоминал он в своем письме, он посмотрел на ее приемную дочь. Когда она просила потом объяснить, какое дело до этого ее приемной дочери, он объявил, что не может отвечать, пока мисс Розбери находится в комнате. Что это значило? Леди Джэнет решилась узнать.

   - Я ненавижу всякие таинственности,- сказала она Джулиану,- а секреты я считаю одним из видов дурного воспитания. Люди нашего положения не должны унижать себя до того, чтобы шептаться в углах. Если ты непременно хочешь секретничать, я могу предложить тебе уголок в библиотеке. Пойдем со мною.

   Джулиан очень неохотно пошел за теткой. В чем ни состояла бы тайна, он, очевидно, находился в затруднении рассказать ее тотчас же. Леди Джэнет села на свое кресло, приготовляясь допросить своего племянника, когда на другом конце библиотеки появилось препятствие в виде слуги с докладом. Одна из соседок леди Джэнет приехала, по договоренности, везти ее на собрание комитета, собиравшегося в тот день. Слуга доложил, что соседка, пожилая дама, ждала в экипаже у подъезда.

   Находчивость леди Джэнет сняла препятствие тотчас же. Она велела слуге попросить гостью в гостиную и сказать, что ее неожиданно задержали, но что мисс Розбери выйдет сейчас. Потом она обернулась к Джулиану и сказала с самой иронической выразительностью в тоне и обращении:

   - Не будет ли еще удобнее, если мисс Розбери не только не будет в комнате, но даже и в доме, прежде чем ты откроешь свой секрет?

   Джулиан ответил серьезно:

   - Может статься, и хорошо, если мисс Розбери не будет в доме.

   Леди Джэнет вернулась в столовую.

   - Любезная Грэс,- сказала она,- вы были в жару и в лихорадочном волнении, когда я увидела вас спящей на диване. Вам не повредит прогулка на свежем воздухе. Наша приятельница заехала за мною, мы едем с ней на собрание комитета. Я послала сказать, что я занята. Я буду очень вам обязана, если вы поедете вместо меня.

   На лице Мерси появился испуг.

   - Ваше сиятельство изволите говорить о собрании комитета общества Самаритянского приюта для выздоравливающих? Я слышала, что члены должны решить выбор нового плана для здания. Не могу же я подать голос вместо вас!

   - Вы можете подать голос точно так же, как и я, - ответила старушка. - Архитектура - одно из потерянных искусств. Вы ничего в этом не понимаете, и я ничего не понимаю, и архитекторы ничего не понимают. Вероятно, все планы никуда не годятся. Подайте голос, как я подала бы, с большинством. Или, как говорил бедный, милый доктор Джонсон: "Кричите с теми, кто громче кричит". Прочь отсюда, не заставляйте ждать членов комитета.

   Орас поспешил отворить дверь Мерси.

   - Долго ли вы будете в отсутствии? - спросил он. - Я хотел сказать вам тысячу разных разностей, и нас прервали.

   - Я возвращусь через час.

   - Тогда мы в этой комнате будем одни. Приходите сюда, когда вернетесь. Я буду здесь ждать вас.

   Мерси значительно пожала ему руку и ушла. Леди Джэнет обратилась к Джулиану, который до сих пор оставался на заднем плане, по-видимому, по-прежнему не желая разъяснить дело тетке.

   - Ну? - сказала она. - Что теперь связывает твой язык? Грэс ушла, почему ты не начинаешь? Или тебе мешает Орас?

   - Вовсе нет. Я только немного беспокоюсь...

   - На счет чего?

   - Я боюсь, что вы подвергли это очаровательное существо какому-нибудь неудобству, отослав ее отсюда именно в это время.

   Орас вдруг вспыхнул и поднял глаза.

   - Я полагаю, что вы мисс Розбери называете очаровательным существом? - спросил он резко.

   - Конечно,- ответил Джулиан,- что же тут такого?

   - Потише, Джулиан,- вмешалась леди Джэнет.- Грэс до сих пор была представлена тебе только как моя приемная дочь...

   - И кажется пора,- надменно прибавил Орас,- чтоб я представил ее как мою невесту.

   Джулиан посмотрел на Ораса так, как будто не верил своим собственным ушам.

   - Вашу невесту! - воскликнул он с неудержимым порывом досады и удивления.

   - Да, как мою невесту,- возразил Орас,- мы венчаемся через две недели. Могу я спросить,- прибавил он с гневным смирением,- вы не одобряете этот брак?

   Леди Джэнет вмешалась опять.

   - Какой вздор, Орас! - сказала она. - Разумеется, Джулиан поздравляет тебя.

   Джулиан холодно и рассеянно повторил эти слова.

   - О, да! Разумеется, я поздравляю вас.

   Леди Джэнет вернулась к главному предмету разговора.

   - Теперь, когда мы вполне понимаем друг друга,- сказала она,- будем говорить об особе, ускользнувшей из нашего разговора. Я говорю, Джулиан, о таинственной даме в твоем письме. Мы одни, как ты желал. Приподними покрывало, мой преподобный племянник, скрывающее ее от смертных глаз. Красней, если хочешь - и можешь. Это будущая мистрис Джулиан Грэй?

   - Она совершенно посторонняя для меня, - спокойно ответил Джулиан.

   - Совершенно посторонняя! А ты мне писал, что интересуешься ею.

   - Я интересуюсь ею. И мало того, вы ею интересуетесь.

   Леди Джэнет нетерпеливо забарабанила пальцами по столу.

   - Не предупредила ли я тебя, Джулиан, что я терпеть не могу таинственностей? Хочешь ты или нет объясниться?

   Прежде чем Джулиан ответил, Орас встал с своего стула.

   - Может быть, я мешаю,- сказал он. Джулиан сделал ему знак сесть опять.

   - Я уже говорил леди Джэнет, что вы не мешаете, - ответил он. - А теперь я вам скажу, как будущему мужу мисс Розбери, что вам интересно будет услышать то, что я вам скажу.

   Орас, сел на свое место с видом подозрительного удивления. Джулиан обратился к леди Джэнет.

   - Вы часто слышали от меня, - начал он, - о моем старом приятеле и школьном товарище Джоне Кресингаме.

   - Да. Это английский консул в Мангейме?

   - Он самый. Когда я вернулся из деревни, я нашел между другими моими письмами длинное письмо от консула. Я принес его с собою и предлагаю прочесть из него несколько мест, в которых рассказана очень странная история гораздо ясней и правдоподобней, чем я могу рассказать ее своими словами.

   - Очень долго это будет? - осведомилась леди Джэнет, смотря с испугом на мелко исписанные листы, которые ее племянник разложил перед собой.

   Орас со своей стороны задал вопрос.

   - Точно ли вы уверены, что это интересно для меня? - спросил он. - Консул в Мангейме совсем мне незнаком.

   - Я ручаюсь за это, - ответил Джулиан, - ни тетушкино терпение, ни ваше, Орас, не пропадут даром, если вы согласитесь внимательно послушать то, что я хочу прочесть.

   Этими словами он начал свое первое извлечение из письма консула:

  

   "Память у меня дурная на числа. Но, должно быть, прошло три месяца после того, как ко мне было прислано извещение об одной больной англичанке, принятой в здешний госпиталь, о которой мне, как английскому консулу, интересно было разузнать.

   Я отправился в тот же день в госпиталь, и меня привели к постели больной.

   Больная была женщина молодая и (когда была здорова), мне кажется, была очень хорошенькая. Когда я увидел ее в первый раз, она показалась моим неученым глазам похожею на мертвую. Я приметил, что голова ее была обвязана, и спросил, какою болезнью она страдала. Мне отвечали, что это бедное создание присутствовало, никто не знал зачем и для чего, при стычке или ночной атаке между немцами и французами и что рана на ее голове нанесена осколком немецкой гранаты".

  

   Орас, до сих пор сидевший небрежно откинувшись на спинку кресла, вдруг приподнялся и воскликнул:

   - Боже мой! Неужели это та самая женщина, которую я принял за мертвую во французском домике?

   - Этого я не могу сказать,- ответил Джулиан,- послушайте остальное. Письмо консула, может быть, ответит на ваш вопрос.

   Он продолжал читать:

  

   "Раненая женщина была сочтена мертвой и оставлена ретировавшимися французами в то время, когда немцы заняли позицию неприятеля. Она была найдена на постели в домике начальником немецкого лазарета..."

  

   - Игнациусом Вецелем? - вскричал Орас.

   - Игнациусом Вецелем,- повторил Джулиан, смотря на письмо.

   - Это она! - сказал Орас. - Леди Джэнет, для вас действительно это будет интересно. Помните, я вам говорил, как я в первый раз встретился с Грэс, и, конечно, он подробнее слышал об этом от самой Грэс.

   - Она терпеть не может говорить о своем путешествии, - ответила леди Джэнет. - Она упоминала, что была остановлена на границе и случайно очутилась в обществе другой англичанки, совершенно незнакомой ей. Я натурально задала несколько вопросов и с ужасом услышала, что она видела, как эта женщина была убита немецкой гранатой возле нее. Ни она, ни я не имели никакого желания возвращаться к этому предмету. Ты совершенно прав, Джулиан, что не хотел говорить об этом, пока она находилась в комнате. Теперь я понимаю все. Должно быть, Грэс упомянула мое имя своей спутнице. Эта женщина, конечно, нуждается в помощи и обращается ко мне через тебя. Я помогу ей, но она не должна приходить сюда, пока я не приготовлю Грэс увидеть ее живою. Пока я не вижу никакой причины, для чего им встречаться.

   - Насчет этого я не уверен,- сказал Джулиан тихим голосом, не поднимая глаз на тетку.

   - Что ты хочешь сказать? Разве тайна еще не раскрыта?

   - Тайна еще не раскрыта. Пусть продолжает мой приятель консул.

   Джулиан вернулся к извлечению из письма:

  

   "Старательно рассмотрев мнимый труп, немецкий доктор сделал заключение, что при торопливом отступлении французов потеря сознания была принята за смерть. Заинтересовавшись этим случаем как врач, он решился на практике проверить правильность своего мнения. Он сделал успешную операцию этой раненой женщине. После операции он несколько дней сам наблюдал за ней, а потом перевел ее в ближайший госпиталь - в Мангейм. Он был принужден вернуться к своим обязанностям военного врача и оставил свою пациентку в том положении, в котором я увидел ее бесчувственной на постели. Ни он, ни госпитальное начальство ничего не знали об этой женщине. При ней не было найдено никаких бумаг. Доктора могли только, когда я спросил у них, нет ли сведений для того, чтобы дать знать ее друзьям, показать мне ее белье с ее меткой. Я вышел из госпиталя, записав ее имя в моей записной книжке. Звали ее Мерси Мерик".

  

   Леди Джэнет вынула свою записную книжку.

   - Дайте мне записать это имя,- сказала она,- я никогда не слышала о нем прежде и могу забыть. Продолжай, Джулиан.

   Джулиан перешел ко второй выписке из письма консула:

  

   "В таких обстоятельствах я мог только подождать, пока узнаю в госпитале, когда больная оправится настолько, чтобы поговорить со мной. Прошло несколько недель, прежде чем я получил известие от докторов. Когда я приехал навести справки, мне сказали, что больная лежит в горячке и что эта бедная женщина находится попеременно то в бесчувственности, то в бреду. В минуты бреда имя ее тетки, леди Джэнет Рой, часто срывалось с ее губ. А вообще ее бред был по большей части совершенно непонятен людям, ухаживавшим за нею. Я думал, было, написать вам и просить вас поговорить с леди Джэнет. Но так как доктора сказали мне, что теперь нельзя решить, останется ли она жива или умрет, то я решился ждать до тех пор, пока время решит, надо ли беспокоить вас, или нет".

  

   - Тебе это лучше известно, - сказала леди Джэнет. - Но признаюсь, я не вижу, в каком отношении я заинтересована в этой истории.

   - Вот именно, что я хотел сказать, - прибавил Орас.

   - Конечно, это очень грустно. Но нам какое до этого дело?

   - Позвольте мне прочесть третье извлечение,- ответил Джулиан, - и вы увидите.

   Он вернулся к третьему извлечению и прочел:

  

   "Наконец я получил известие из госпиталя, что Мерси Мерик вне опасности и что она может (хотя еще очень слаба) отвечать на все вопросы, которые я сочту нужным предложить ей. По прибытии моем в госпиталь меня попросили к главному доктору в его комнату.

   "Я считаю нужным,- сказал этот господин,- предупредить вас, прежде чем вы увидитесь с больной, чтобы вы очень осторожно говорили с ней и не раздражали ее, выказывая удивление или выражая сомнение, если она станет говорить с вами сумасбродно. Мы здесь не сходимся во мнениях насчет нее. Некоторые из нас (я сам в том числе) сомневаются, возвратится ли к ней рассудок с возвращением физических сил. Не называя ее сумасшедшей - она очень кротка и безвредна,- мы тем не менее придерживаемся того мнения, что она страдает помрачением рассудка. Помните мое предостережение, а теперь ступайте к ней и судите сами.

   Я повиновался с некоторым недоумением и изумлением. Больная, когда я подошел к постели, была очень слаба и изнурена, но, насколько я мог судить, казалась в полном рассудке. Ее тон и обращение показывали образованную женщину. Объяснив ей в коротких выражениях, кто я, я уверил ее, что буду очень рад, и официально, и лично, если могу быть полезен ей. Говоря эти пустые слова, я назвал ее тем именем, которым было помечено ее белье. Как только слова: "мисс Мерик" сорвались с моих губ, дикое, мстительное выражение появилось в ее глазах.

   - Не называйте меня этим ненавистным именем. Это не мое имя. Все здесь преследуют меня, называя Мерси Мерик. А когда я сердилась на них, они показывали мне мое платье. Не делайте этого, если желаете быть со мной в дружеских отношениях.

   Помня, что доктор сказал мне, я извинился и постарался успокоить ее. Не возвращаясь к ее имени, так как этот предмет раздражал ее, я только спросил, в чем состояли ее планы, и уверил ее, что она может распоряжаться моими услугами, если они ей нужны.

   - Для чего вам нужно знать мои планы? - спросила она подозрительно. Я напомнил ей, что я английский консул и что моя цель, если возможно, оказать ей помощь.

   - Вы можете оказать мне величайшую помощь,- сказала она с жаром. - Отыщите Мерси Мерик!

   Я увидел, что мстительное выражение вернулось в ее глаза и гневный румянец вспыхнул на ее бледных щеках. Удержавшись от выражения удивления, я спросил ее, кто эта Мерси Мерик.

   - Гнусная женщина, по ее собственному признанию,- ответила она с живостью.

   - Как я ее отыщу? - спросил я потом.

   - Отыщите женщину в черном платье, с красным женевским крестом на плече, она сиделка во французском лазарете.

   - Что она сделала?

   - Я лишилась моих бумаг, я лишилась моего белья и платья. Мерси Мерик взяла их.

   - Почему вы знаете, что их взяла Мерси Мерик?

   - Никто другой не мог их взять - вот почему я это знаю. Верите вы мне или нет?

   Она опять начала волноваться. Я уверил ее, что тотчас пошлю навести справки о Мерси Мерик. Она с удовольствием повернулась на изголовье.

   - Вот какой вы добрый! - сказала она. - Вернитесь и скажите мне, когда вы ее поймаете.

   Таково было мое первое свидание с больной англичанкой в мангеймском госпитале. Бесполезно говорить, что я сомневался в существовании отсутствующей женщины, названной сиделкой. Однако навести справки было можно, обратившись к врачу Игнациусу Вецелю, местопребывание которого было известно его друзьям в Мангейме. Я написал к нему и получил его ответ. После той ночной атаки, когда немцы овладели французской позицией, он вошел в домик, занимаемый французским лазаретом. Он нашел раненую француженку, оставленную там, но не видал сиделки в черном платье с красным крестом на плече. Единственная живая женщина, находившаяся там, была молодая англичанка в сером дорожном плаще, которая была остановлена на границе и опять отправлена в путь военным корреспондентом английской газеты".

  

   - Это была Грэс,- сказала леди Джзнет.

   - А корреспондент - я,- прибавил Орас.

   - Еще несколько слов,- сказал Джулиан,- и вы поймете, для чего я прошу вас обратить на это внимание.

   Он вернулся к письму в последний раз и заключил свои извлечения из него следующим:

  

   "Вместо того, чтоб отправиться в госпиталь самому, я письменно сообщил о своей неудачной попытке найти пропавшую сиделку. Некоторое время после этого я ничего не слышал о больной женщине, которую я все же буду называть Мерси Мерик. Только вчера получил я новое приглашение посетить больную. Она в это время уже выздоровела и объявила о своем намерении вернуться в Англию. Главный доктор, чувствуя на себе некоторую ответственность, послал за мною. Вследствие различия мнений докторов о ее болезни, ее невозможно было удерживать на том основании, что ее нельзя выпустить на свободу. Можно было только дать мне знать и передать все дело в мои руки. Увидев ее во второй раз, я нашел ее угрюмой и сдержанной. Она прямо приписала недостатку моего усердия к ее интересам мою неудачу отыскать сиделку. Я, со своей стороны, не имел никакой власти удерживать се. Я мог только осведомиться, достаточно ли у нее денег на дорожные издержки. Из ответа я узнал, что капеллан госпиталя рассказал в городе о ее одиноком положении и что англичане собрали по подписке небольшую сумму, которая позволяла ей вернуться на родину. Успокоившись на этот счет, я спросил и о том, есть ли у нее в Англии друзья.

   - У меня есть один друг,- ответила она,- который стоит множества других,- леди Джэнет Рой.

   Вы можете представить мое удивление, когда я это услышал. Я подумал, что мои расспросы о том, как она познакомилась с вашей теткой, ожидает ли ее ваша тетка и т. д., были совершенно бесполезны. Мои вопросы, очевидно, оскорбляли ее. Она выслушивала их в угрюмом молчании. Поэтому, хорошо зная, что я могу безусловно положиться на ваше человеколюбие, сострадание к несчастным, я решил (после некоторых размышлений) обеспечить безопасность этой бедной женщины по приезде ее в Лондон, дав ей письмо к вам. Вы услышите, что она скажет, и лучше меня будете иметь возможность узнать, имеет ли она какие-нибудь права на знакомство с леди Джэнет Рой. Еще одно слово, которое может быть необходимо прибавить, и я закончу это необыкновенно длинное письмо. При первом свидании с ней я воздерживался, как уже говорил вам, раздражать ее расспросами об ее имени. Во второй раз, однако, я решился задать этот вопрос".

  

   Читая эти последние слова, Джулиан заприметил внезапное движение со стороны тетки. Леди Джэнет тихо приподнялась со своего кресла и встала позади него для того, чтобы самой прочесть письмо консула через плечо племянника. Джулиан заприметил это движение как раз вовремя, чтоб помешать намерению леди Джэнет, и закрыл рукой последние две строчки письма.

   - Для чего ты это делаешь? - спросила его тетка.

   - Извольте, леди Джэнет, читать сами окончание письма, - ответил Джулиан. - Но прежде чем вы это сделаете, я желаю приготовить вас к очень странному сообщению. Успокойтесь и позвольте мне читать медленно, а сами смотрите на меня, пока я не открою последних двух слов, заключающих письмо моего приятеля.

   Он прочел конец письма, вот что в нем говорилось:

  

   "Я прямо посмотрел в лицо этой женщины и сказал ей:

   - Вы отказываетесь от имени, которым помечено белье, бывшее на вас, когда вас привезли сюда. Если вы не Мерси Мерик, то кто же вы?

   Она тотчас отвечала:

   - Меня зовут..."

  

   Джулиан снял руку со страницы. Леди Джэнет посмотрела на следующие два слова и отпрянула с громким криком изумления, который заставил Ораса вскочить.

   - Скажет ли мне кто-нибудь из вас,- воскликнул он, - каким именем она назвалась?

   Джулиан сказал ему:

   - Грэс Розбери!

  

   С минуту Орас стоял как бы пораженный громом, смотря с изумлением на леди Джэнет. Его первые слова, как только он оправился от услышанного, обращались к Джулиану:

   - Это шутка? - спросил он сурово. - Если это так, то я, по крайней мере, не вижу в ней никакого юмора.

   Джулиан указал на мелко исписанное письмо консула.

   - Человек пишет серьезно, - сказал он, - когда пишет так длинно. Эта женщина действительно назвала себя Грэс Розбери и уехала из Мангейма в Англию с намерением явиться к леди Джэнет Рой.

   Он обернулся к тетке.

   - Вы видели, как я вздрогнул,- продолжал он,- когда вы в первый раз назвали мисс Розбери при мне. Теперь вы знаете почему.

   Он опять обратился к Орасу: