Коллинз Уилки - Бедная мисс Финч

нность, свойственная легкомысленным французам, не правда ли?) Но у меня была своя причина. Если я не одобряла решения, к которому пришел Нюджент, я еще более осуждала эгоистическую слабость Оскара, принявшего от брата такую жертву. Жених Луциллы сильно упал в моем мнении, я смотрела на него чуть ли не с презрением и опасалась, что чем-нибудь дам ему это почувствовать, если встречусь с ним в настоящую минуту.

   - Принимая во внимание цель, с которой идете вы в Броундоун, друг мой, - сказала я, - нужно ли вам мое присутствие?

   - Разве я не говорила вам? - отозвалась она нетерпеливо. - Я так расстроена, что не в силах идти одна. Неужели вы мне не сочувствуете? Представьте, если бы вам самим приснилось, что вы выходите замуж не за Оскара, а за Нюджента?

   - Так что же? Я была бы не в убытке.

   - Не в убытке? Опять вечная ваша несправедливость к Оскару!

   - Друг мой! Если бы вы только могли видеть, вы сами оценили бы так же, как и я, достоинства Нюджента.

   - Я предпочитаю ценить достоинства Оскара.

   - Вы предубеждены, Луцилла!

   - И вы тоже!

   - Случилось так, что вы встретили Оскара первого.

   - Это ровно ничего не значит.

   - Да, да! Если бы Нюджент шел тогда за нами вместо Оскара, если б из этих двух прекрасных голосов, совершенно тождественных между собою...

   - Ни слова более!

   - Полноте! Подвернулся Оскар, а если бы Нюджент подвернулся, так он мог бы занять место Оскара.

   - Мадам Пратолунго, я не привыкла сносить оскорбления. Я не желаю продолжать разговор с вами.

   С таким гордым ответом и с очаровательною краской на лице милая моя Луцилла повернулась ко мне спиной и отправилась с Броундоун одна.

   О, опрометчивый язык мой! О, неудержимый мой нрав! Зачем я разгорячилась? Я старшая, почему не дала я примера самообладания? Как сказать? Разве женщина знает когда-нибудь, почему она поступает так, а не иначе? Разве Ева знала, когда змея предложила ей яблоко, зачем она его съела?

   Что было делать теперь? Во-первых, остыть, во-вторых, последовать за Луциллой, поцеловать ее и помириться. Или я долго остывала, или Луцилла в раздражении шла скорее обыкновенного, догнала я ее только в Броундоуне. Отворяя дверь, я услышала разговор. Неуместно было мешать им, особенно теперь, когда я находилась в немилости. Колеблясь и спрашивая себя, как поступить, я заметила письмо, лежащее на столе. Я взглянула на адрес (в такие минуты, когда не знаешь, что делать, всегда пробуждается любопытство). Письмо адресовано было Нюдженту и помечено ливерпульским штемпелем.

   Я сделала неизбежное заключение: немецкий окулист прибыл в Англию.

  

   Я все еще колебалась, войти ли в, комнату или дождаться, пока Луцилла пойдет домой, как вдруг ее тонкий слух снял вопрос, который я сама не в состоянии была решить. Дверь комнаты отворилась, Оскар вышел в переднюю.

   - Луцилла утверждала, что здесь кто-то есть, - сказал он. - Кто мог подумать, что это вы. Что же вы стоите в передней? Войдите, войдите.

   Он отворил мне дверь, и я вошла. Оскар сообщил Луцилле о моем прибытии.

   - Это мадам Пратолунго, - сказал он.

   Луцилла как бы не замечала ни его, ни меня. Ворох цветов из сада Оскара лежал у нее на коленях, и она искусными своими пальцами составляла из них букет с такою быстротой и с таким вкусом, как будто обладала зрением. С тех пор как узнала я это прелестное лицо, никогда еще не выглядело оно так сурово, как теперь. Никто не нашел бы в ней в эту минуту сходства с рафаэлевой Мадонной. Она сердилась, серьезно сердилась на меня, это видно было с первого взгляда.

   - Надеюсь, вы простите мое неуместное появление, Луцилла, - сказала я, - когда узнаете цель его. Я пришла вслед за вами сюда, чтоб извиниться.

   - О, вам нечего извиняться, - отвечала она, занимаясь своими цветами. - Жаль, что вы затруднили себя и пришли сюда. Я совершенно согласна с тем, что вы говорили в саду. Принимая во внимание цель, с какою я шла в Броундоун, я не имела никакого повода требовать, чтобы вы сопровождали меня. Вы совершенно правы.

   Я сдержала себя. Не то, чтоб я была женщина терпеливая, не то, чтобы характер у меня был кроткий. К сожалению, этого у меня вовсе нет. Однако я пока еще сдержалась.

   - Я хочу извиниться пред вами за то, что сказала в саду, - начала я снова. - Я говорила необдуманно, Луцилла. Вы не можете даже предположить, что я хотела обидеть вас.

   Такое впечатление, будто я со стулом говорила. Луцилла вся погрузилась в составление букета.

   - Разве я обиделась? - обратилась она к цветам. - Если так, то это очень глупо с моей стороны.

   Она вдруг словно заметила мое присутствие.

   - Вы имели полное право выразить свое мнение, - сказала Луцилла с достоинством. - Я должна извиниться пред вами, если оспаривала его.

   Она тряхнула хорошенькой головкой, зарделась, как маков цвет, и застучала хорошенькой ножкой по полу. (О Луцилла, Луцилла!) Я все еще сдерживала себя. Теперь уже больше ради Оскара, чем ради нее. Он казался таким огорченным, бедняга, так желал, по-видимому, уладить размолвку, не зная хорошенько, что сделать для этого.

   - Милая Луцилла, - начал он, - вы могли бы, полагаю, поговорить с мадам Пратолунго...

   Она горячо прервала его, опять тряхнув головкой сильнее прежнего.

   - Я не намерена говорить с мадам Пратолунго. Я предпочитаю согласиться, что мадам Пратолунго совершенно права. Конечно, я готова влюбиться в первого встречного мужчину. Конечно, если б я встретилась с вашим братом прежде, чем с вами, я в него бы влюбилась. Весьма вероятно.

   - Действительно, весьма вероятно, - отвечал бедный Оскар смиренно. - Я, по крайней мере, считаю для себя великим счастьем, что вы не встретились с Нюджентом прежде, чем со мною.

   Она бросила цветы на стол, возле которого сидела, она совершенно вышла из себя, видя, что он за меня заступается. Я позволила себе улыбнуться (помните, что бедный ребенок не мог этого видеть).

   - Вы согласны с мадам Пратолунго, - сказала она ему сердито. - Мадам Пратолунго считает вашего брата человеком гораздо более приятным, чем вы.

   Смиренный Оскар грустно покачал головой в знак признания этого несомненного факта.

   - Об этом не может быть спору, - сказал он кротко.

   Луцилла топнула ногой по ковру и подняла целое облако пыли. У меня легкие иногда чувствительны к пыли. Я позволила себе тихонько кашлянуть. Она услышала это и тотчас же взяла себя в руки. Уже не приняла ли она мой кашель за вмешательство в то, что здесь происходило?

   - Подите сюда, Оскар, - сказала она совершенно другим тоном, - подите сюда и сядьте подле меня.

   Оскар повиновался.

   - Обнимите меня за талию.

   Оскар поглядел на меня. Обладая зрением, он сознавал всю неловкость требуемого от него изъявления чувств в присутствии третьего лица. Она, бедняжка, недоступная понятию смешного, присущего зрячим, нисколько не заботилась о присутствии третьего лица. Она повторила свое приказание тоном, явно выражавшим: "Обнимай меня, со мной шутить нельзя". Оскар робко обнял ее рукой, смущенно глядя на меня.

   Она тотчас же отдала другое приказание:

   - Скажите, что вы меня любите.

   Оскар не решался.

   - Скажите, что вы меня любите.

   Оскар шепнул ей на ухо.

   - Громче!

   Всякому терпению есть предел, я начинала сердиться. Большего равнодушия к моему присутствию она не могла показать, даже если бы в комнате вместо женщины была кошка.

   - Позвольте мне напомнить вам, - сказала я, - что я еще не ушла, как вы, по-видимому, предполагаете.

   Луцилла как бы не слышала. Она продолжала отдавать свои приказания, переходя от одного изъявления любви к другому.

   Несчастный Оскар, оказавшийся между двух огней, покраснел. Постойте! Не радуйтесь преждевременно величайшему для читателя удовольствию обнаружить видимую ошибку писателя. Я не забыла, что из-за цвета лица Оскара нельзя было заметить краску на нем. Я хочу сказать только, что краску эту почувствовала по выражению его лица. Да, повторяю, он покраснел.

   Я сочла необходимым вторично напомнить о своем присутствии.

   - Если я остаюсь в этой комнате, мисс Финч, так с одной только целью. Я хочу знать, принимаете ли вы мои извинения?

   - Оскар, поцелуйте меня.

   Он не решался. Она обхватила его шею рукой. Обязанность моя стала ясна, обязанность моя была удалиться.

   - Доброго вечера, мистер Дюбур, - сказала я и повернулась к двери.

   Луцилла услышала шаги мои, когда я выходила из комнаты, и позвала меня. Я остановилась. Напротив меня на стене висело зеркало. Посмотрев в него, я убедилась, что я остановилась в самой приличной случаю позе. Непринужденность, соединенная с достоинством, достоинство, уравновешенное непринужденностью.

   - Мадам Пратолунго!

   - Мисс Финч!

   - Вот этот мужчина, далеко уступающий своему брату. Глядите.

   Она еще крепче обняла его за шею и поцеловала, хвастливо поцеловала его так, как Оскар не решался поцеловать ее. С презрительным молчанием я пошла к двери. Моя наружность выражала отвращение, смешанное с сожалением, сожаление с примесью отвращения.

   - Мадам Пратолунго!

   Я не ответила.

   - Вот тот мужчина, которого я никогда не полюбила бы, если бы встретила брата его первым. Глядите!

   Она обвила его шею обеими руками и осыпала его поцелуями. Дверь не была совсем притворена, когда входила я в комнату, я распахнула ее, вышла в переднюю и очутилась лицом к лицу с Нюджентом Дюбуром, спокойно стоящим у стола, с ливерпульским письмом в руке. Он, конечно, слышал, как Луцилла бросила мне в лицо собственные слова мои, а может быть, слышал еще больше.

   Я замерла на месте и глядела на него в немом удивлении. Нюджент улыбнулся и подал мне полученное письмо. Не успели мы сказать друг другу слово, как услышали стук затворяемой двери. Оскар вышел вслед за мною, чтоб извиниться за Луциллу. Он объяснил брату, что случилось. Нюджент кивнул головой и погладил рукой свое ливерпульское письмо.

   - Предоставьте мне устроить это. Я найду всем занятие получше, чем ссориться между собою. Вы сейчас услышите, в чем дело. А пока мне нужно послать весточку нашему приятелю трактирщику. Гутридж придет сюда, чтобы поговорить со мною о перестройке конюшни. Сбегай и скажи ему, что я сейчас занят и не могу принять его. Постой! Дай ему, кстати, эту карточку и попроси занести в приходский дом.

   Он вынул из бумажника визитную карточку, написал на ней несколько слов карандашом и подал брату. Оскар, всегда готовый исполнять поручения брата, побежал встречать трактирщика. Нюджент обратился ко мне.

   - Немец в Англии, - сказал он. - Теперь я могу поговорить.

   - Сейчас же? - воскликнула я.

   - Сейчас же. Я только этого и ждал, как вы знаете. Приятель будет в Лондоне завтра. Я намерен получить сегодня полномочие посоветоваться с ним, а завтра отправиться в город. Приготовьтесь встретить одного из самых странных людей, каких вы когда-либо видели. Вы заметили, что я написал несколько слов на карточке. Я писал мистеру Финчу, прося его немедленно прибыть к нам в Броундоун по важным семейным делам. Как отец Луциллы, он имеет в этом вопросе право голоса. Когда Оскар вернется и присоединится к нам ректор, наш домашний тайный совет будет в полном составе.

   Он говорил с обычной своей веселостью, в движениях его чувствовалась обычная живость, он опять стал самим собою.

   - Я кисну в Димчорче, - сказал он, видя, что я замечаю перемену в нем. - Дело оживляет меня. Я не таков, как Оскар, мне нужна деятельность, чтобы закипела кровь, чтобы избавиться от ненужных тревог. Как, думаете вы, нашел я свидетельницу по делу моего брата? Именно таким образом. Я сказал себе: "Сойду с ума, если не стану чего-нибудь предпринимать". Я взялся за дело и спас Оскара. И теперь возьмусь за дело. Вспомните мои слова - зрение будет возвращено Луцилле.

   - Это дело серьезное, - ответила я, - пожалуйста, обдумайте его серьезно.

   - Обдумать! - повторил он. - Само слово это мне неизвестно. Я всегда решаюсь мгновенно. Если я ошибаюсь относительно Луциллы, то обдумывание ровно ни к чему не приведет. Если же я прав, каждый потерянный день - лишний день слепоты для нее. Я дождусь Оскара и мистера Финча и затем приступлю к делу. Почему мы разговариваем в передней? Пойдемте в комнату.

   Он повел меня в гостиную. Мне теперь особенно интересно было вернуться. Однако обращение Луциллы со мной тяготило. Что если она проявит ко мне опять такую же холодность, такое же пренебрежение? Я остановилась у стола в передней. Нюджент оглянулся на меня через плечо.

   - Пустяки! - сказал он. - Я все улажу. Стоит ли такой женщине, как вы, придавать значение поведению рассерженной девушки. Пойдемте.

   Сомневаюсь, уступила ли бы я кому-нибудь другому. Но некоторые люди имеют над нами какую-то магнетическую власть. Такую власть имел надо мною Нюджент. Против воли моей, ибо я действительно оскорблена была обращением со мною Луциллы, я пошла с ним назад в гостиную.

   Луцилла сидела на том же месте, где я ее оставила.

   Услышав стук двери и мужские шаги, она, конечно, предположила, что это шаги Оскара. Она догадалась, зачем он ушел от нее вслед за мною, и злилась еще больше.

   - А! Это вы? - сказала она. - Вы вернулись, наконец. Я уже думала, что вы вызвались проводить мадам Пратолунго до приходского дома.

   Ее чуткий слух уловил и мои шаги.

   - Оскар! - воскликнула Луцилла. - Что это значит? Нам с мадам Пратолунго не о чем больше говорить друг с другом. Зачем она вернулась? Отчего вы не отвечаете? Это стыд! Я уйду отсюда!

   Эта последняя угроза приведена была в исполнение так быстро, что Нюджент, стоявший перед дверью, не успел посторониться, и Луцилла наткнулась на него.

   Она тотчас же схватила его за руку и начала сердито трясти.

   - Что значит ваше молчание? По поручению мадам Пратолунго вы оскорбляете меня что ли?

   Я только открыла рот, чтобы сделать еще одну попытку к примирению, сказав ей несколько успокоительных слов, как она еще раз кольнула меня. Французская кровь не могла уже этого вынести (об английской крови не скажу ничего утвердительного). Я молча повернулась к Луцилле спиной, окончательно взбешенная.

   В ту же минуту глаза Нюджента заблестели, как будто ему пришла какая-то новая мысль. Он выразительно взглянул на меня и ответил ей за брата. Овладел ли им в ту минуту злобный демон или он хотел примирить ее с Оскаром до его прихода, не знаю. Конечно, мне следовало остановить его. Но я была вне себя. Я разозлилась, как кошка, рассвирепела, как медведь. Я сказала себе: "Она ищет неприятностей, прекрасно, действуйте, мистер Нюджент". Возмутительно! Непростительно! Нет слов, достаточно сильных для оценки моего поведения, браните меня, пожалуйста! О Боже! На кого похож человек в ярости! Честное слово, не иначе как на дикого зверя! Когда вам случится рассердиться, поглядите на себя в зеркало. Вы увидите, что человеческая душа отлетела от лица вашего и осталось одно лишь животное, дурное, презренное животное.

   - Вы спрашиваете, что значит мое молчание? - переспросил Нюджент.

   Ему стоило только приспособиться к более медленному произношению брата, чтобы всякое отличие между ними исчезло. В этих немногих словах он сделал это так ловко, что если бы я не видела его перед собою, поклялась бы, что в комнате Оскар.

   - Да, - отозвалась Луцилла. - Я об этом спрашиваю.

   - Я молчу, - отвечал он, - потому что жду.

   - Чего же вы ждете?

   - Чтоб вы извинились перед мадам Пратолунго.

   Она отступила на шаг. Покорный Оскар в первый раз в жизни заговорил с ней решительным тоном. Покорный Оскар, не ожидая, что ответит она, продолжал:

   - Мадам Пратолунго извинилась пред вами. Вам следовало принять ее извинения, ответить на них тем же. Вы оскорбляете вашего лучшего друга.

   Она подняла голову, подняла руки в изумлении, она как будто не верила ушам своим.

   - Оскар! - воскликнула она.

   - Я здесь, - откликнулся Оскар, отворяя дверь в эту минуту.

   Она с быстротой молнии обернулась к тому месту, откуда послышался его голос. Она поняла обман Нюджента и испустила громкий крик негодования.

   Испуганный Оскар подбежал к ней. Она сердито оттолкнула его.

   - Обман! - воскликнула она. - Низкий, гнусный, презренный обман! Оскар! Брат вам подражал, брат ваш говорил со мною вашим голосом. А эта женщина, называющая себя моим другом, эта женщина стояла тут, слушала его и не вывела меня из заблуждения. Она поощряла, она наслаждалась. Негодяи! Уведите меня от них. Они на все способны. Она возненавидела вас, милый, с самого начала, она пленилась вашим братом, лишь только увидела его. Наша свадьба будет не в Димчорче, они не должны знать, где она будет. Они в заговоре против нас. Остерегайтесь их, остерегайтесь. Она говорит, что я влюбилась бы в вашего брата, если бы встретилась с ним прежде, чем с вами. В этом больше значения, милый мой, чем вам кажется. Это доказывает, что они разлучили бы нас, если бы могли. А! Кто это движется? Не обменялся ли он с вами местами? С вами ли я говорю теперь? О, моя слепота, моя слепота! О Боже, из всех твоих созданий самое беспомощное, самое несчастное есть то, которое не может видеть!

   Я никогда в жизни не встречала ничего столь ужасного, столь жалкого, как злобная подозрительность и страдание, выражавшиеся в этих словах. Она задела меня за живое.

   Я говорила необдуманно, я поступала неосторожно, но неужели я это заслужила? Нет, нет и нет! Я этого не заслужила! Я села на стул и залилась слезами. Слезы раздражали меня, рыдания сотрясали. Если б у меня был в руках яд, я выпила бы его, так была зла и огорчена, так оскорблена была моя честь, так уязвлено мое сердце.

   Один Нюджент решился заговорить с Луциллой. Не думая о последствиях, он с противоположной стороны комнаты, задал ей многозначительный вопрос, которого она еще никогда ни от кого не слышала.

   - Уверены ли вы, Луцилла, что ваша слепота неизлечима?

   Гробовое молчание последовало за этими словами.

   Я вытерла слезы и подняла глаза.

   Оскар, как я и предполагала, обнимал Луциллу, стараясь успокоить ее. В ту минуту, когда брат его задал этот вопрос, я взглянула на нее. Она только что высвободилась из его объятий, сделала шаг вперед по направлению к Нюдженту и остановилась, повернувшись к нему лицом. Все ее чувства, казалось, были поглощены новой мыслью, им вызванной. Ни в детстве, ни в юности, ни в зрелом возрасте, ни во сне, ни наяву - никогда не приходила ей в голову мысль о возможности прозреть. Ни малейшего признака мучительного страдания, проявлявшегося у нее до сих пор в присутствии Нюджента, не было теперь заметно. Единственное чувство, которое овладело ею теперь всецело, было удивление, столь сильное, что она не могла вымолвить ни слова.

   Я взглянула на Оскара. Его взгляд был обращен на Луциллу. Он заговорил с Нюджентом, не глядя на него, побуждаемый, казалось, смутным опасением за Луциллу, понемногу превращавшимся в смутное опасение за самого себя.

   - Подумай, что ты делаешь, - сказал он. - Взгляни на нее, Нюджент, взгляни.

   Нюджент подошел к брату, сделав это так, что Оскар очутился между ним и Луциллой.

   - Не обидел ли я тебя? - спросил он.

   - Могу ли я быть обижен тобою после того, что ты вытерпел, что ты пережил ради меня, - сказал Оскар.

   - Однако, - настаивал тот, - ты чем-то недоволен.

   - Я поражен, Нюджент.

   - Поражен? Чем?

   - Вопросом, который ты задал Луцилле.

   - Вы оба сейчас поймете меня.

   С того момента, как братья заговорили, мое внимание было сосредоточено на Луцилле. Она медленно повернула голову в ту сторону, куда перешел Нюджент, но кроме этого не сделала никакого движения. По-видимому, она ничего не слышала с тех пор, как вопрос Нюджента пробудил в ней в первый раз сомнение в том, что она слепа на всю жизнь.

   - Говорите, - сказала я. - Ради Бога, не оставляйте ее в ожидании.

   Нюджент заговорил.

   - Вы имели причину сердиться на меня, Луцилла. Позвольте мне представить вам, если будет возможно, предлог быть мне благодарной. В бытность мою в Нью-Йорке я познакомился с одним глазным доктором-немцем, завоевавшим всеобщее признание в Америке и составившим себе состояние искусством лечить глазные болезни. Особенно удачно врачевал он слепых, признанных другими докторами неизлечимыми. Я говорил ему о вас. Он, разумеется, не мог сказать ничего положительного, не осмотрев вас. Все, что он мог сделать, это предложить мне свои услуги, когда будет в Англии. Я, со всей стороны, признаю вашу слепоту неизлечимой только в том случае, если этот искусный человек скажет, что нет никакой надежды. Если есть хоть малейшая возможность возвратить вам зрение, один он в состоянии это сделать. Он теперь в Англии. Дайте позволение, и я привезу его в Димчорч.

   Она медленно подняла руки и схватилась за голову, как бы пытаясь привести в порядок мысли. Цвет ее лица менялся из бледного в красный, из красного опять в бледный. Луцилла тяжело вздохнула и опустила руки, приходя в себя. Последовавшая в ней перемена заставила нас всех затаить дух. Приятно и страшно было смотреть на нее. Немой восторг преобразил ее лицо, божественная улыбка заиграла на ее губах. Она была среди нас и в то же время далеко от нас. В мягком вечернем свете, озарявшем ее из окна, Луцилла стояла, погрузившись в свое счастье, и казалась существом другого мира. Была минута, когда я смотрела на нее с восторгом, была минута, когда она внушала мне ужас. Оба брата опомнились. Оба показывали мне знаками, чтоб я заговорила с ней первая.

   Я сделала несколько шагов. Я старалась придумать, что сказать. Напрасно. Я не могла ни думать, ни говорить. Я могла только смотреть на нее, я могла только прошептать тревожно:

   - Луцилла!

   Она возвратилась в мир, она возвратилась к нам, тихо вздрогнув, с слабою вспышкой румянца на щеках. Она обратилась в мою сторону и прошептала:

   - Подойдите.

   Я обняла ее. Она опустила голову на мою грудь. Мы помирились без слов. Мы стали опять подругами, сестрами.

   - Не был ли это обморок? Не спала ли я? - спросила она меня тихим, смущенным голосом. - Я как будто сейчас проснулась. Мы в Броундоуне?

   Она внезапно подняла голову.

   - Нюджент! Вы здесь?

   - Здесь.

   Она тихо высвободилась от меня и подошла к Нюдженту.

   - Говорили вы со мной сейчас? Это вы дали мне надежду, что я не обречена на вечную слепоту? Не может быть, чтоб это мне только показалось. Говорили вы, что человек придет и что время придет?

   Она внезапно возвысила голос:

   - Человек, который вылечит меня! Время, когда я прозрею!

   - Я говорил это, Луцилла.

   - Оскар! Оскар! Оскар!

   Я выступила вперед, чтобы подвести ее к нему. Когда я взяла ее руку, Нюджент притронулся ко мне и указал на брата. Оскар стоял пред зеркалом и смотрел на свое безобразное отражение с отчаянием, которое я опять вижу, когда пишу эти строки. Из сострадания к нему я не решилась подвести Луциллу. Она пошла одна, протянула руку и положила на его плечо. Ее прелестное лицо отразилось в зеркале рядом с его лицом. Она весело наклонилась к нему и сказала:

   - Придет, милый мой, время, когда я увижу вас.

   С радостным криком она наклонила к себе его лицо и поцеловала в лоб. Его голова, когда она отпустила ее, склонилась на грудь. Он закрыл лицо руками, стараясь подавить видимое проявление душевного страдания. Я поспешно отвела Луциллу от него, прежде чем она успела бы заметить, что не все благополучно. Она сопротивлялась, она спросила меня подозрительно:

   - Зачем вы уводите меня от него?

   Что могла я сказать в оправдание? Моя изобретательность истощилась.

   Она повторила вопрос. В этот раз судьба пришла нам на помощь. Когда она старалась высвободиться из моих рук, раздался стук в дверь.

   - Кто-то идет, - сказала я, и в ту же минуту вошел слуга с письмом из приходского дома.

  

   О, желанная помеха! После испытанного нами мы все почувствовали облегчение. Нам приятно было вернуться к рутине обыденной жизни. Я спросила, кому адресовано письмо. Нюджент отвечал:

   - Письмо адресовано мне, а писал его мистер Финч. Прочитав письмо, он обратился к Луцилле:

   - Я посылал записку вашему отцу, приглашая его прийти сюда, - сказал он. - В ответ мистер Финч пишет, что обязанности удерживают его дома и что, по его мнению, приходский дом - самое приличное место для семейных совещаний. Имеете вы что-нибудь против возвращения домой? Не пойдете ли вы впереди с мадам Пратолунго?

   Подозрительность Луциллы вспыхнула мгновенно.

   - Почему не с Оскаром? - спросила она.

   - По письму вашего отца, - начал Нюджент, - я вижу, что он немного обижен моим прежним уведомлением о предполагаемом здесь разговоре. Я думал, что если бы вы и мадам Пратолунго пошли вперед, то вы могли бы помирить нас с ректором и уверить отца, прежде чем придем мы с Оскаром, что мы не имели намерения оскорбить его. Согласитесь, что было бы лучше, если бы вы это сделали.

   Разлучив так ловко Луциллу с Оскаром и выиграв время, чтобы успокоить и ободрить брата, прежде чем они опять встретятся, Нюджент отворил нам дверь. Мы оставили близнецов вдвоем в скромной маленькой комнатке, в которой произошла сцена, одинаково достопамятная для всех нас как по своему интересу, так и по своим последствиям.

   Полчаса спустя мы были все в сборе в приходском доме.

   Наши отсроченные прения (исключая незначительное предложение, сделанное мною) оказались бесполезными. Результат их, может быть, верно передан речью, произнесенной мистером Финчем. В этом случае (имея в виду более важные обстоятельства) я беру на себя смелость сократить речь досточтимого джентльмена в pendant [pendant (фр.) - подстать.] к его фигуре. Как сам он мал ростом, так и речь ректора, в первый раз в его жизни, будет короткой.

   Досточтимый Финч встал и заявил, что он протестует против всего. Против получения приглашения на визитной карточке, а не письмом, против предположения, что он явится, лишь только его позовут, против того, что его уведомили после всех (а не раньше всех) о безумном мнении мистера Нюджента Дюбура о слепоте его бедной дочери, против хирурга-немца, как незнакомого иностранца, а может быть, и шарлатана, против оскорбления британской медицины приглашением в Димчорч иностранца, против связанных с этим расходов, наконец, против самого предложения мистера Нюджента Дюбура, как предложения, вызывающего возмущение против мудрого Провидения, смущающего дух его дочери, "дух под моим влиянием христиански покорный; под вашим, сэр, преступно мятежный". С этим заключительным замечанием досточтимый джентльмен сел и умолк в ожидании ответа.

   Речь имела замечательный результат, который мог бы быть полезен и в некоторых других парламентах, - никто не возразил.

   Мистер Нюджент Дюбур встал.., нет! Остался на своем месте и отказался принять какое-либо участие в прениях. Он готов ждать, пока, наконец, не оправдает предложенных им средств. Что же касается до остального, совесть его спокойна, и он вполне готов к услугам мисс Финч. (Заметка в скобках: мистер Финч не отделался бы так легко, если бы не одно обстоятельство. Я уже говорила, что в присутствии Луциллы он мог легко переговорить Нюджента. Теперь Луцилла присутствовала, и досточтимый Финч торжествовал.) Мистер Оскар Дюбур, сидевший, притаившись, за спиной брата, последовал примеру Нюджента.

   - Решение этого спорного вопроса зависит единственно от самой мисс Финч, - сказал он. Своего мнения на этот счет он не имел.

   Сама мисс Финч могла заявить только одно: если б она должна была пожертвовать всем своим состоянием за попытку возвратить себе зрение, она пожертвовала бы им без колебаний. При всем уважении к отцу она смеет думать, что ни он и никто другой не в состоянии понять ее чувства в настоящем случае. Она умоляет мистера Нюджента Дюбура привезти, не теряя ни минуты, немецкого хирурга в Димчорч.

   Мистрис Финч, приглашенная вслед за дочерью высказать свое мнение, заговорила после небольшой паузы, вызванной пропажей носового платка. Она не хочет перечить своему мужу, который, как ей известно, бывает всегда и во всем прав, но если бы немецкий доктор приехал и если бы мистер Финч позволил, она охотно посоветовалась бы с ним (бесплатно хотелось бы) о глазках своего младенца. Мистрис Финч начала объяснять, что пока еще, насколько она может судить, глазки малютки совершенно здоровы, но что ей хотелось бы только посоветоваться с хорошим глазным доктором на случай, если впредь что-нибудь случится. Однако она была призвана к порядку мистером Финчем. Досточтимый джентльмен обратился к мадам Пратолунго с предложением закончить прения, высказав свое мнение.

   Мадам Пратолунго, говоря в заключение, заметила следующее. Что вопрос о консультации с немецким хирургом она считает (после того, что было заявлено самою мисс Финч) вопросом решенным. Что поэтому она предлагает, оставив пока в стороне принятие решения, обратить внимание на последствия, к которым оно может повести. Что, по ее мнению, изучение возможности восстановления зрения мисс Финч повлечет за собою последствия столь серьезные, что опасно было бы положиться на мнение одного человека, как бы ни был он искусен. Что вследствие всего сказанного она предлагает: во-первых, пригласить известного английского глазного доктора в одно время с известным немецким глазным доктором; во-вторых, чтоб исследование глаз мисс Финч было произведено обоими докторами вместе; в-третьих, чтобы решение, к которому они придут, было высказано собранию присутствующих здесь лиц и всесторонне обсуждено до принятия решительных мер. Наконец, чтоб эти ее предложения были признаны резолюцией и вынесены, если необходимо, на голосование.

   Резолюция, в том виде, как она приведена выше, была поставлена на голосование.

   Большинство проголосовало "за": мисс Финч, мистер Нюджент Дюбур, мистер Оскар Дюбур, мадам Пратолунго.

   Меньшинство сказало "нет": мистер Финч (во избежание расходов), мистрис Финч (потому, что мистер Финч говорит "нет").

   Резолюция была принята большинством в два голоса. - Прения отложены на неопределенное время.

   На следующее утро с первым поездом Нюджент Дюбур уехал в Лондон.

   За завтраком в тот же день была получена телеграмма, извещавшая о его действиях в следующих выражениях:

  

   "я видел моего друга. Он готов оказать мне услугу. Он также согласен посоветоваться с английским глазным доктором, которого мы выберем и которого я еду отыскивать. Сегодня позже пришлю еще телеграмму".

  

   Вторая телеграмма, полученная вечером, содержала следующее:

  

   "Все решено. Доктора выезжают завтра со мною из Лондона в двенадцать часов сорок минут пополудни".

  

   Прочитав телеграмму Луцилле, я послала ее в Броундоун Оскару. Судите сами, как он спал и как мы спали эту ночь.

  

   В первой половине дня, когда мы ждали докторов, случилось несколько происшествий, о которых следовало бы упомянуть здесь. Желание изложить их у меня большое, умения не хватает.

   Когда я оглядываюсь на это достопамятное утро, мне представляются сцены смятения и ожидания, одно воспоминание о которых даже теперь приводит меня в трепет. Вещи и лица перепутываются и сливаются. Я вижу прелестную фигуру моей слепой Луциллы, одетой в розовое и белое, бегающей взад и вперед из дома и в дом, то сгорающую от нетерпения увидеть докторов, то содрогающуюся при мысли о предстоящей попытке или об ожидающем ее, может быть, разочаровании. В ту же минуту, как я вижу ее, прекрасный образ сливается с жалкою фигурой Оскара, метавшегося между Броундоуном и приходским домом, болезненно переживающего новое усложнение в своих отношениях с Луциллой, но недостаточно мужественного даже в то время, чтобы воспользоваться случаем и выйти из ложного положения. Проходит еще минута, и новая фигура, маленькая, горделивая, самоуверенная фигура, выходит на первый план, прежде чем я начинаю воспринимать ее. Я слышу сильный голос, требующий мне в уши: "Нет, мадам Пратолунго, ничто не заставит меня поддержать своим присутствием эту нелепую консультацию, эту дерзкую и греховную попытку ниспровергнуть определение мудрого Провидения чисто человеческими средствами. Я умываю руки. Заметьте, что я употребляю народное выражение, чтоб сильнее подействовать на ваше воображение. Я умываю руки". Еще минута, и Финч, и его руки исчезают из моего воображения, едва успела я уловить их. Рыхлая мистрис Финч со своим младенцем занимает вакантное место. Она заклинает меня, с необычной для нее горячностью, сохранить ее тайну и рассказывает мне о своем намерении обмануть, если удастся, бдительность мистера Финча и привлечь английскую и немецкую хирургию к обследованию глаз малютки. Вообразите, что все эти образы теснятся и сталкиваются в извилинах моего мозга, как будто ум мой какой-нибудь лабиринт, что слова и поступки одного перепутываются со словами и поступками другого, прибавьте мое собственное волнение (касавшееся, между прочим, завтрака, приготовленного для докторов на боковом столе), и вы не удивитесь, если я перескочу через шесть часов драгоценного времени и представлю вашим взорам свою одинокую особу, сидящую в гостиной в ожидании докторов.

   У меня было только два утешения для поддержания своих сил.

   Во-первых, майонез [Майонез (фр. mayonnaise) - а) соус из яичного желтка, растительного масла, уксуса и различных приправ; б) холодное кушанье из птицы или рыбы, политое таким соусом.] из цыплят моего собственного приготовления, стоявший на столе, накрытом для завтрака, майонез, который, как произведение искусства, был поистине восхитителен. Во-вторых, мое зеленое шелковое платье, отделанное знаменитыми кружевами моей матери, - другое произведение искусства, восхитительное, как и первое. Смотрела ли я на стол, смотрела ли я в зеркало, я сознавала себя достойной представительницей своей нации, я могла сказать: "France supreme".

   Часы пробили четверть четвертого. Луцилла, устав ждать в своей комнате, в сотый раз показалась в дверях и повторила свой неизменный вопрос:

   - Не видно еще их?

   - Нет, душа моя.

   - Когда же они наконец приедут?

   - Терпение, Луцилла, терпение.

   Луцилла скрылась с тяжелым вздохом. Прошло еще пять минут, и в комнату вошла старая Зилла.

   - Приехали, сударыня, экипаж уже у ворот.

   Я расправила юбку, бросила последний многозначительный взгляд на майонез. Веселый голос Нюджента долетел до меня из сада: "Сюда, господа, за мной". Пауза. Шаги. Дверь отворилась. Нюджент ввел докторов:

   - Неrr Гроссе, из Америки. Мистер Себрайт, из Лондона.

   Немец слегка вздрогнул, услышав мое имя. На англичанина оно не произвело никакого впечатления. Неrr Гроссе слышал о моем славном Пратолунго. Мистер Себрайт находился в варварском неведении об его существовании. Я сначала опишу Гроссе, и опишу с величайшим старанием.

   Крепкого сложения, невысокий и широкоплечий, короткие кривые ноги; грязное, изношенное платье, нечищеная обувь, круглое с желтизной лицо, жесткие, густые, с проседью волосы, темные, кустистые брови, большие черные глаза, скрытые за круглыми очками, скрадывающими их свирепое выражение, темная с проседью борода, громадный перстень на указательном пальце волосатой руки, другая рука беспрестанно погружается в глубокую серебряную табакерку наподобие чайницы, грубый, хриплый голос, саркастическая улыбка, то учтивое, то фамильярное обращение, решительность, независимость, сила в каждом движении - вот портрет человека, который держал в своих руках (по словам Нюджента) судьбу Луциллы.

   Английский доктор был так непохож на своего немецкого коллегу, как только один человек может быть непохож на другого.

   Мистер Себрайт был худощав, строен и утонченно (уж чересчур) чист и наряден. Его мягкие светлые волосы были тщательно расчесаны, чисто выбритое лицо обрамлялось небольшими курчавыми баками в два дюйма длины. Его черное платье сидело превосходно, он не носил никаких украшений, даже цепочки для часов, он двигался расчетливо, говорил обдуманно и спокойно, его серые глаза смотрели с холодным вниманием, его тонкие губы как бы говорили: я готов, если вы желаете меня видеть. Очень умный человек, без сомнения, но избави меня Бог иметь такого единственным спутником в длинной дороге или сидеть с ним рядом за обедом.

   Я приняла знаменитых посетителей так любезно, как только умела. Неrr Гроссе поздравил меня с моим славным именем и пожал мне руку. Мистер Себрайт похвалил погоду и поклонился. Немец остановил взгляд на столе, лишь только оглядел комнату. Англичанин уставился в окно.

   - Не хотите ли закусить, джентльмены?

   Неrr Гроссе кивнул своей большой головой с величайшим одобрением. Его черные глаза смотрели с жадностью на мой майонез.

   - Ага! Это я люблю, - сказал знаменитый немец, указывая пальцем на блюдо. - Вы его умеете делать, вы делаете его на сливках? С цыплятами или с раками? Я с раками люблю больше, но и с цыплятами недурно. Гарнир чудесный - анчоусы, оливки, свекла, темное, зеленое, красное, на белом, жирном соусе. Вот что я называю божественным блюдом. Оно превосходно в двух отношениях: превосходно для глаз, превосходно для вкуса. So! Мы вторгнемся в его внутренность. Мадам Пратолунго, вам начинать.

   Такими словами, на странном английском наречии, употребляя множественное число вместо единственного и совершенно исключая из английского лексикона союз "и", Неrr Гроссе возвестил о своей готовности приступить к завтраку. Но английский коллега очень вежливо попросил его заняться пациенткой вместо майонеза.

   - Извините, - сказал мистер Сейбрайт. - Не лучше ли было бы взглянуть на молодую особу, прежде чем мы займемся чем-нибудь другим. Мне необходимо вернуться в Лондон со следующим поездом.

   Неrr Гроссе с вилкой в одной руке, с ложкой в другой и с повязанной уже вокруг шеи салфеткой зло взглянул на нас и, скрепя сердце, расстался с майонезом.

   - Gut! Сначала сделаем свое дело, потом съедим свой завтрак. Где же пациентка? Скорей, скорей! - Он снял салфетку, издал вздох (иначе как рев его назвать нельзя) и погрузил пальцы в табакерку.

   - Где пациентка? - повторил он раздраженно. - Почему она не здесь?

   - Она ждет в соседней комнате, - ответила я. - Я приведу ее сию минуту. Вы извините ее, господа, если найдете девушку несколько взволнованной, - прибавила я, взглянув на докторов. Молчаливый Себрайт поклонился. Herr Гроссе засмеялся саркастически:

   - Успокойтесь, душа