Коллинз Уилки - Бедная мисс Финч

е хотелось заходить ко мне.

   - Я полагаю, что у вас есть какие-нибудь доказательства для подтверждения того, что вы сказали о Нюдженте, - начал он, остановившись на дворе. - Писали вы в Англию? Получили вы ответ?

   - Я писала мистрис Финч, - сказала я, - но не получила ни слова в ответ.

   - Писали вы кому-нибудь другому?

   Я объяснила ему мое положение относительно мисс Бечфорд и опасения, помешавшие мне написать Гроссе. Негодование, которое он сдерживал с той минуты, как я заговорила о Нюдженте и о Луцилле, вылилось, наконец, на меня.

   - Я совершенно не согласен с вами, - воскликнул он сердито. - Вы несправедливы к Луцилле и к Нюдженту. Луцилла не способна сказать что-нибудь против вас, Гроссе. Нюджент не способен обманывать ее, как вы полагаете. Какую страшную неблагодарность приписываете вы ей, какую страшную низость ему! Я выслушал вас так терпеливо, как только мог, и я вам очень благодарен за ваше участие ко мне, но я не могу остаться в вашем обществе. Ваши подозрения бесчеловечны, мадам Пратолунго. Вы не имеете никаких доказательств. Я пришлю сюда за моим багажом, если позволите, и отправлюсь в Англию со следующим поездом. После того, что вы сказали, я не могу успокоиться, пока не узнаю истины.

   Вот чем я была вознаграждена за все мои старания отыскать Оскара Дюбура! Дело не в деньгах, которые я истратила, я слишком бедна, чтобы любить деньги, но подумайте о хлопотах. Будь я мужчина, право, поколотила бы его. Будучи только женщиной, я отвесила ему низкий поклон и уязвила его по-своему.

   - Как вам угодно, - сказала я. - Я сделала все, что от меня зависело, для вас, а вы ссоритесь со мной и покидаете меня. Идите! Вы не первый из глупцов, отвергающих своих лучших друзей.

   Мои слова, или мой поклон, или и то и другое вместе заставили его образумиться. Он извинился, и я его извинила. Он был очень смешон, что привело меня опять в отличное расположение духа.

   - Глупый вы человек, - сказала я, взяв его под руку и ведя на лестницу. - Когда мы познакомились с вами в Димчорче, показалась ли я вам подозрительной женщиной или бесчеловечной женщиной? Отвечайте.

   - Вы показались мне олицетворенной добротой, - отвечал он. - Тем не менее очень естественно, мне кажется, требовать какого-нибудь доказательства...

   Он внезапно остановился и заговорил о моем письме к мистрис Финч. Молчание жены ректора, очевидно, смущало его.

   - Давно ли вы писали ей? - спросил он.

   - Первого числа этого месяца, - отвечала я.

   Оскар задумался. Мы дошли до следующего поворота лестницы молча. На площадке он остановился. Письмо не выходило у него из головы.

   - Мистрис Финч теряет все, что только можно потерять, - сказал он. - Разве нельзя предположить, что когда она написала свой ответ и ей понадобилось ваше письмо, чтобы списать ваш адрес, его - как ее платка, ее повести и прочего - не оказалось?

   Все это было действительно в характере мистрис Финч. Я это понимала, но ум мой был слишком занят, чтобы сделать надлежащее заключение. Следующие слова Оскара объяснили мне все.

   - Справлялись вы на poste-restante? - спросил он. [poste-restante (фр.) - почта до востребования.]

   О чем же я думала! Само собою разумеется, что она потеряла мое письмо. Само собою разумеется, что весь дом сбился с ног, отыскивая его, пока ректор не прекратил поиски, приказав жене написать на poste-restante? Как странно мы поменялись ролями! Вместо того, чтобы моя светлая голова соображала за Оскара, его голова соображала за меня. Не кажется ли вам моя недогадливость невероятной? Вспомните, прошу вас, какая тяжесть забот и беспокойства лежала на мне в Марселе. Можно ли все помнить в таком состоянии? Даже такая умная особа, как вы, не была бы на это способна. Если справедлива поговорка, что "Гомер иногда хромает", то почему же не допустить этого в мадам Пратолунго?

   - Мне и в голову не пришло справиться на почте, - отвечала я Оскару. - Если вам не трудно пойти на почту, не сходить ли нам туда сейчас?

   Он согласился охотно. Мы спустились с лестницы и вышли опять на улицу. На пути к почтовой конторе я воспользовалась первой же возможностью расспросить Оскара о нем самом.

   - Я удовлетворила ваше любопытство, как только сумела, - сказала я, когда мы шли рука об руку по улице. - Удовлетворите теперь мое. До меня дошли слухи, будто вас видели в одном итальянском госпитале. Слухи эти, конечно, ложны?

   - Совершенно справедливы.

   - Вы в госпитале ухаживали за ранеными солдатами!

   Никакими словами нельзя передать моего удивления.

   Я могла только остановиться и вытаращить на него глаза.

   - И вы хотели этим заняться, покидая Англию? - спросила я.

   - Я не имел ничего в виду, покидая Англию, кроме того, что сообщил вам в своем письме. После всего случившегося я обязан был уехать для блага Луциллы и для блага Нюджента. Покидая Англию, я не знал, куда поеду. Лионский поезд отходил первым после моего прибытия в Париж. Я сел в первый поезд. В Лионе я случайно прочел в какой-то французской газете описание страданий людей, тяжело раненных при Сольферино. Мое собственное страдание побудило меня помочь страданию других. Жизнь моя была разбита. Единственное полезное применение, которое я мог бы найти для нее, было посвятить себя добрым делам. И вот мне представилась возможность сделать доброе дело. Я достал в Турине необходимые рекомендательные письма, и с их помощью мне удалось принести некоторую пользу, ухаживая под наблюдением докторов за несчастными изувеченными людьми. Потом я помог им немного деньгами начать новую жизнь.

   Этими простыми словами рассказал он мне свою историю. Я снова почувствовала, что в натуре этого простодушного человека есть скрытая сила, о существовании которой я не подозревала сначала. Избрав себе такое занятие, Оскар, без сомнения, пошел только по уже проложенному пути. Отчаяние покоряется моде, как одежда. В старину отчаяние (в особенности такого рода, как отчаяние Оскара) побуждало людей идти в солдаты или в монастырь. В наше время отчаяние побуждает их идти в госпитали, перевязывать раны, подавать лекарства и искать исцеления, успешно или нет, в этом неприятном, но полезном деле. Оскар, конечно, не изобрел для себя ничего нового. Он только покорился моде. Все же, мне кажется, надо иметь мужество и решимость, чтобы преодолеть представлявшиеся ему затруднения и твердо держаться раз избранного пути. Начав со ссоры с ним, я готова была кончить уважением к нему. Как бы то ни было, этот человек был достоин Луциллы.

   - Могу я узнать, куда вы ехали, когда мы встретились с вами? - спросила я. - Почему покинули вы Италию? Разве не осталось больше раненых солдат в госпиталях?

   - Для меня не было больше работы в госпитале, в который я поступил, - отвечал он. - Я хотел было помогать бедным и больным вне госпиталя, но, как иностранец и протестант, встретил некоторые затруднения. Я мог бы легко преодолеть их среди такого в высшей степени добродушного и учтивого народа, как итальянцы, если бы постарался, но мне пришло в голову, что мои соотечественники мне ближе всех. Такой вопиющей бедности, как в Лондоне, не встретишь ни в одном итальянском городе. Когда мы с вами встретились, я ехал в Лондон, чтобы предложить свои услуги и посильную материальную помощь священнику какого-нибудь бедного прихода.

   Он замолчал, подумал и прибавил, понизив голос:

   - Это одна из моих целей. Вам я должен сказать, что есть и другая.

   - Касающаяся вашего брата и Луциллы? - спросила я.

   - Да. Не поймите меня не правильно. Я возвращаюсь в Англию не для того, чтоб отступиться от моего обещания. Я по-прежнему оставляю Нюдженту свободу заслужить любовь Луциллы. Я по-прежнему намерен не возвращаться в Димчорч, чтобы не смущать ни их, ни себя. Но я не в силах был заглушить невыносимого желания узнать, чем все кончится. Не спрашивайте меня. Это все, что я могу сказать вам. Несмотря на прошедшее время, я не в состоянии говорить без страдания о Луцилле. Я надеялся увидеться с вами в Лондоне и услышать из ваших уст дорогое известие. Представьте себе, каковы были мои надежды, когда я увидел вас, и простите меня, если я забылся, когда вы обманули мои ожидания, не сообщив никаких новостей и сказал о Нюдженте то, что вы сказали.

   Он остановился и горячо пожал мою руку.

   - Что, если я прав относительно письма мистрис Финч? - прибавил он. - Что, если оно действительно ожидает нас на почте?

   - Ну?

   - В нем, может быть, заключается весть, которую я жажду услышать.

   Я остановила его.

   - Я не знаю, какую весть вы жаждете услышать?

   Я сказала это намеренно. Какую весть жаждал он услышать? Вопреки тому, что он говорил, моя женская проницательность подсказывала: весть, что Луцилла еще не замужем. Целью моих последних слов было получить у него ответ, который подтвердил бы мое мнение. Он уклонился от ответа. Не было ли это само по себе подтверждением? По-моему, да.

   - Сообщите вы мне содержание письма? - спросил он.

   - Да, если вы этого желаете, - отвечала я, не совсем довольная его скрытностью со мной.

   - Что бы ни заключалось в письме? - продолжал он, очевидно, сомневаясь во мне.

   Я ответила опять утвердительно, на этот раз одним только словом.

   - Не зайду ли я слишком далеко, - настаивал он, - если попрошу вас дать мне прочесть письмо?

   Мой характер, как вам известно, не из кротких. Я сердито вырвала у него мою руку и смерила его, как выражался мой покойный Пратолунго, своим "римским взглядом".

   - Мистер Оскар Дюбур, скажите прямо, что вы не доверяете мне.

   Он, конечно, начал уверять, что это не правда, но нимало не разубедил меня. Вспомните все неприятности, которые я вытерпела за мое дружеское участие к этому человеку.

   Или, если это слишком большое усилие для вас, будьте так добры, припомните только прощальное письмо Луциллы ко мне в Димчорч, за которым последовало столь же неприятное недоверие Оскара, и это в такое время, когда я выносила тяжелые испытания у постели моего отца. Надеюсь, вы согласитесь, что даже более мягкий характер, чем мой, ожесточился бы при подобных обстоятельствах.

   Я не отвечала ни слова на уверения Оскара, я только с негодованием рылась в кармане своего платья.

   - Вот мой адрес, - сказала я, подавая ему свою визитную карточку, - а вот мой паспорт, на случай если его попросят.

   Я сунула ему в руки визитку и паспорт. Он взял их с изумлением.

   - Что же мне с ними делать? - спросил он.

   - Несите их в почтовую контору. Если там есть письмо на мое имя из Димчорча, я даю вам право распечатать его. Прочтите прежде, чем оно попадет мне в руки, и тогда, может быть, вы будете удовлетворены.

   Он заявил, что не сделает ничего подобного, и постарался заставить меня взять назад мой паспорт.

   - Как вам угодно, - сказала я. - Я не буду больше вмешиваться в ваши дела. Письмо мистрис Финч не имеет для меня никакого значения. Если оно на почте; я не возьму его. Какое мне дело до известий о Луцилле? Какое мне дело, замужем она или нет? Я ухожу к моему отцу и к моим сестрам. Решите сами, нужно ли вам письмо мистрис Финч или нет.

   Это положило конец нашему спору. Он пошел в почтовую контору, и я возвратилась домой.

   Войдя в мою комнату, я все еще придерживалась намерения, которое высказала Оскару на улице. С какой стати брошу я моего бедного отца и поеду в Англию вмешиваться в дела Луциллы? После ее прощания со мной могу ли я ожидать учтивого приема? Оскар на пути в Англию, пусть Оскар заботится сам о себе. Пусть они все трое (Оскар, Нюджент, Луцилла) разрешают все вопросы между собою, как знают. Какое мне дело до всей этой отвратительной путаницы? Никакого! Был теплый день для этого времени года. Вдова Пратолунго, как умная женщина, решила отдохнуть. Она открыла свой чемодан, сняла платье, надела блузу, прошлась по комнате, и если бы вы встретились с ней в эту минуту, она ни за какие блага в мире не пожелала бы поменяться с вами местами, ручаюсь вам.

   (Что вы теперь думаете о моем постоянстве? Сколько раз я изменяла свои намерения относительно Луциллы и Оскара с тех пор, как покинула Димчорч! Как я теперь противоречила самой себе и как невероятно было, что я поступлю так нелогично. Вы никогда не изменяете ваших намерений под влиянием настроения или обстоятельств? Нет? Вы, что называется, твердый характер. А я? О, я простая смертная и с прискорбием сознаю, что обо мне не следовало бы писать в этой книге).

   Полчаса спустя вошла служанка с небольшим пакетом для меня. Пакет был оставлен иностранцем с английским акцентом и со страшным синим лицом. Он сказал, что зайдет позже. Служанка, толстая дура, дрожала, передавая мне поручение, и спросила, не случилось ли какой неприятности между мной и человеком с синим лицом.

   Я развернула пакет. Мой паспорт и действительно письмо от мистрис Финч.

   Распечатал ли он его? Да! Он не в силах был преодолеть искушение прочесть его. Даже более, он приписал на нем карандашом следующие слова: "Когда я соберусь с духом прийти к вам, я буду умолять вас простить меня. Теперь я не решаюсь показаться вам. Прочтите письмо, и вы поймете почему".

   Я развернула письмо.

   Оно было помечено пятым сентября. Первые строки я пробежала без интереса. Благодарность за мое письмо, поздравление с надеждой на выздоровление моего отца, известия о деснах младенца и о последней проповеди ректора, наконец, новость, которая, мистрис Финч была уверена, приведет меня в восхищение. Что?! "Мистер Оскар Дюбур возвратился и находится теперь с Луциллой в Рамсгете".

   Я скомкала письмо. Нюджент оправдал все мои опасения. Что подумал настоящий Оскар Дюбур, прочитав эту фразу в Марселе? Мы все смертные, мы все порочные. Это чудовищно, но это правда. С минуту я торжествовала.

   Торжественная минута прошла, и я стала опять добродетельной - я хочу сказать, что мне стало стыдно за себя.

   Я разгладила письмо и принялась с жаром искать известия о здоровье Луциллы. Если б известие было благоприятное, мое письмо, отданное на сохранение мисс Бечфорд, должно уже было в это время находиться в руках Луциллы, должно было показать отвратительный обман Нюджента и таким образом возвратить ее Оскару. В таком случае все было бы опять как следует (и моя милочка принуждена была бы сознаться в этом) благодаря мне.

   Передав рамсгетскую новость, мистрис Финч вдавалась в то, что вы называете переливанием из пустого в порожнее. Она только что узнала (как и предполагал Оскар), что потеряла мое письмо. Она подождет посылать свое письмо до следующего дня в надежде найти мое. Если оно не отыщется, она пошлет свое письмо на post-restante по совету Зиллы (а не мистера Финча - в этом я ошиблась), у которой были родственники за границей и которая тоже писала на post-restante. Так мистрис Финч писала своим широким, размашистым, неразборчивым почерком до конца третьей страницы.

   Я перевернула ее. Ее почерк неожиданно стал еще менее разборчивым, чем прежде, два больших пятна обезобразили страницу, слог стал истерическим. Боже милостивый! Прочтите сами. Вот это место:

  

   "Прошло несколько часов, теперь время чая. О, мой дорогой друг, я едва держу его, я так дрожу, поверите ли. Мисс Бечфорд приехала в приходский дом. Она привезла ужасную новость о том, что Луцилла бежала с Оскаром, мы не знаем почему, мы не знаем куда, знаем только, что они уехали вдвоем тайно, это сообщил Оскар в письме к мисс Бечфорд, и ничего более. О, пожалуйста, приезжайте, как только это будет возможно. Мистер Финч умывает руки, а мисс Бечфорд уехала в ярости на него. Я в страшном волнении и передала его, говорит мистер Финч, младенцу, который кричит до посинения.

   Любящая вас АМЕЛИЯ ФИНЧ".

  

   Все припадки ярости, которые я испытала до сих пор в жизни, были ничто в сравнении с яростью, овладевшей мной, когда я прочла четвертую страницу письма мистрис Финч. Нюджент перехитрил меня со всеми моими предосторожностями. Нюджент отнял у своего брата Луциллу подлейшим образом и совершенно безнаказанно! Я вышла из границ всякой сдержанности. Я села, опустив руки в карманы своей блузы. Плакала ли я? Шепну вам на ухо, и чтоб это осталось между нами: я ругалась.

   Не знаю, долго ли продолжался мой припадок. Помню только, что его прервал стук в дверь.

   Я со злостью распахнула ее и очутилась лицом к лицу с Оскаром.

   Выражение его лица мгновенно успокоило меня. Тон его голоса внезапно вызвал слезы на моих глазах. Он сказал:

   - Я уезжаю в Англию через два часа. Простите ли вы меня? Поедете ли вы со мной?

   Только эти слова. Но если бы видели его, если бы вы слышали его, когда он произнес их, вы готовы были бы идти с ним на край земли, как готова была я, и вы сказали бы ему это, как сказала я.

   Через два часа мы сидели в вагоне на пути в Англию.

  

   Вы, может быть, ожидаете, что я передам вам, как Оскар перенес известие о поступке своего брата?

   Передать это нелегко. Оскар сбил меня с толку.

   Первые сколько-нибудь серьезные слова, с которыми он обратился ко мне, были сказаны на пути к станции. Очнувшись от своих размышлений, Оскар сказал с жаром:

   - Я хочу знать, какое заключение сделали вы из письма мистрис Финч.

   Понятно, что при сложившихся обстоятельствах я старалась уклониться от ответа. Он не отставал.

   - Вы сделаете мне большое одолжение, - продолжал он, - если ответите на мой вопрос. Письмо это вызвало у меня такое страшное подозрение насчет моего милого брата, который меня никогда не обманывал, что я готов скорее допустить, что лишился рассудка, нежели поверить, что мое подозрение справедливо. Не делаете ли вы из письма мистрис Финч заключения, что брат мой представился Луцилле под моим именем? Не полагаете ли вы, что он уговорил ее покинуть друзей, введя ее в заблуждение, что она уступает моим просьбам и доверяется мне?

   Не было возможности уклониться. Я ответила коротко и ясно:

   - Так именно и поступил ваш брат.

   - Так именно и поступил мой брат, - повторил он. - После всего, чем я пожертвовал ему, после всего, что я доверил его чести, покидая Англию.

   Он замолчал и подумал немного.

   - Чего заслуживает такой человек, - продолжал он, говоря сам с собой тихо, но с угрозой.

   - Он заслуживает того, что получит, когда мы приедем в Англию, - сказала я. - Вам стоит только показаться, чтобы заставить его раскаиваться в своем поступке до последнего дня его жизни. Разве быть уличенным и побежденным не наказание для такого человека, как Нюджент?

   Я замолчала, ожидая ответа.

   Оскар отвернулся от меня и не произнес больше ни слова, пока мы не приехали на станцию. Там он отвел меня в сторону, где нас не могли слышать окружающие.

   - Для чего я увожу вас от вашего отца, - сказал он отрывисто. - Я поступаю эгоистично и только теперь это понял.

   - Успокойтесь, - ответила я. - Если б я не встретилась с вами сегодня, то поехала бы в Англию завтра.

   - Но теперь мы встретились, - настаивал он. - Почему мне не избавить вас от поездки? Я мог бы написать вам, не подвергая вас усталости и тратам.

   - Если вы скажете еще слово, я буду думать, что у вас есть причина желать уехать без меня, - отвечала я.

   Он бросил на меня быстрый, подозрительный взгляд и отошел, не сказав больше ни слова. Я была очень недовольна им. Его поведение показалось мне странным.

   Молча взяли мы билеты, молча сели в вагон. Я попробовала ободрить его, когда поезд тронулся.

   - Не обращайте на меня внимания, - было все, что он ответил. - Вы сделаете большое одолжение, предоставив меня самому себе.

   В прошлом во всех затруднительных случаях Оскар бывал многоречив, он неотвязно требовал выражения моей симпатии к нему. Теперь, в величайшем из своих затруднений, Оскар был другим человеком. Я не узнавала его. Или скрытые силы его натуры (пробужденные новым обращением к ним) вышли наружу, как это уже случилось в роковой день, когда Луцилла испытывала свое зрение? Так я и объяснила себе тогда перемену в нем. Что действительно происходило в его душе, я не могла отгадать. Может быть, я лучше выражу, какого рода опасения он возбудил во мне своим разговором на станции, если скажу, что я ни за какие блага в мире не отпустила бы его одного в Англию.

   Предоставленная самой себе, я провела первые часы путешествия, обдумывая, какой образ действия избрать нам как самый лучший и безопасный, когда мы прибудем в Англию.

   Я решила, во-первых, ехать прямо в Димчорч. Если есть какие-нибудь известия о Луцилле, они, вероятно, уже получены в приходском доме. Следовательно, прибыв в Париж, мы должны отправиться в Дьеп, потом через канал в Ньюгевен, близ Брайтона, а оттуда в Димчорч.

   Во-вторых, если допустить, что мы найдем Луциллу в приходском доме, то риск внезапно представить ей Оскара мог быть очень опасен. Мы освободимся, казалось мне, от серьезной ответственности, если предупредим Гроссе о нашем возвращении и, таким образом, дадим ему возможность присутствовать при встрече, если он сочтет это нужным. Я сообщила свои соображения (как и план возвратиться через Дьеп) Оскару. Он согласился на все, он был так подавлен, что свалил всю ответственность на меня.

   Прибыв в Лион и имея некоторое время для отдыха, прежде чем отправиться дальше, я телеграфировала мистеру Финчу в приходский дом и Гроссе в Лондон, уведомляя их, что если не будет никакой задержки на поездах и пароходах, то прибудем в Димчорч на следующую ночь, то есть ночью восемнадцатого. Во всяком случае, они должны были ожидать нас с часу на час.

   Отправив телеграммы и уложив в корзинку небольшой запас провизии на ночь, мы опять сели в вагон и отправились в Париж.

   В числе новых пассажиров, присоединившихся к нам в Лионе, был джентльмен с английской внешностью и в одежде священника. В первый раз в жизни приветствовала я появление духовного лица, и вот по какой причине. С той минуты, как я прочла письмо мистрис Финч, страшное сомнение, разрешить которое мог именно священник, камнем лежало у меня на сердце и, как я уверена, мучило также Оскара. Не прошло ли уже достаточно времени с тех пор, как Луцилла покинула Рамсгет, чтобы Нюджент получил возможность обвенчаться с ней?

   Когда поезд отъехал от станции я, враг духовенства, принялась любезничать с этим священником. Он был молод и застенчив, но мне удалось расшевелить его. Лишь только другие путешественники (кроме Оскара) начали располагаться ко сну, я задала священнику свой вопрос. Такой-то и такой-то, оба совершеннолетние, покинули один английский город и переехали в другой пятого числа этого месяца. Через сколько времени, позвольте узнать, могут они вступить в законный брак?

   - Обвенчаться в церкви, хотите вы сказать, - сказал молодой священник.

   - Конечно. (Я была уверена, что в этом отношении можно поручиться за Луциллу, не рискуя ошибиться.) - Они могут быть обвенчаны с условием, что один из них продолжает жить в городе, в который они приехали пятого, двадцать первого или даже двадцатого числа этого месяца.

   - Не раньше?

   - Конечно, не раньше.

   Была ночь семнадцатого. Я пожала в темноте руку моего спутника. Ответ его ободрил меня. Прежде чем свадьба совершится, мы будем в Англии.

   - Мы еще успеем, - сказала я шепотом Оскару. - Мы еще спасем Луциллу.

   - Найдем ли мы Луциллу? - шепнул он мне в ответ. Я совсем забыла про это серьезное затруднение. Вопрос Оскара должен был остаться без ответа, пока мы не доберемся до приходского дома. До тех пор оставалось только не терять терпения и надежды.

   Не буду обременять эту часть моего рассказа приключениями, счастливыми и несчастными попеременно, то задерживавшими, то ускорявшими наше путешествие. Скажу только, что в полночь восемнадцатого мы подъехали к калитке приходского дома.

   Мистер Финч вышел сам встретить нас с лампой в руке. Увидев Оскара, он благоговейно поднял глаза и лампу к небу. Первые его слова были:

   - Неисповедимое Провидение!

   - Отыскали вы Луциллу? - спросила я.

   Мистер Финч, сосредоточив все внимание на Оскаре, машинально пожал мою руку и сказал, что я "доброе создание", таким тоном, как будто спутницей Оскара была собака. Я очень желала обратиться на минуту в это животное - тогда я имела бы удовольствие искусать мистера Финча. Оскар нетерпеливо повторил мой вопрос, между тем как ректор любезно помогал ему выйти из экипажа, предоставив мне вылезать, как сумею.

   - Слышали вы, что сказала мадам Пратолунго? - спросил Оскар. - Найдена Луцилла?

   - Милый Оскар, мы надеемся найти ее теперь, когда вы вернулись..

   Этот ответ объяснил мне причину необычайно любезного обращения ректора с Оскаром. Возвращение Оскара до свадьбы было единственным шансом на спасение Луциллы от человека, промотавшего свое состояние до последней копейки.

   Я спросила, когда мы входили, о Гроссе. Ректор нашел несколько сравнительно высоких нот в обширном диапазоне своего голоса для выражения изумления, которое я внушала ему, дерзая заговорить с ним.

   - О, Бог мой, - воскликнул он, уделяя мне на минуту свое драгоценное внимание, - не приставайте ко мне с вашим Гроссе. Он болен, находится в Лондоне. К вам есть письмо от него.

   - Здесь порог, милый Оскар, - продолжал ректор голосом, исполненным глубочайшими и торжественнейшими нотами. - Мистрис Финч жаждет видеть вас. О, с какими пламенными надеждами ждали мы вас, с каким нетерпением, так сказать! Позвольте мне повесить вашу шляпу. О, как вы должны были страдать! Разделите мою веру в мудрое Провидение. Не все еще потеряно. Ободритесь, Оскар, ободритесь.

   Он отворил дверь гостиной.

   - Мистрис Финч! Успокойтесь! Наш милый сын Оскар! Наш страдалец Оскар!

   Надо ли говорить, чем была занята мистрис Финч и как встретила нас мистрис Финч.

   Все те же три неизменные принадлежности - повесть, младенец и потерянный носовой платок! Все та же пестрая кофта поверх длинного пеньюара! Все та же бесцветная женщина, более вялая, чем когда-либо! Встретив Оскара с опущенными углами рта и грустно качая головой из сочувствия к нему, мистрис Финч поразительно изменилась, повернувшись ко мне. К моему изумлению, ее тусклые глаза заблистали, широкая улыбка неподдельной радости приветствовала меня вместо грустного выражения, встретившего Оскара. Подняв с торжеством младенца, хозяйка приходского дома спросила меня шепотом:

   - Как вы думаете, что случилось с ним, пока вас здесь не было.

   - Право, не знаю.

   - У него прорезались два зуба. Пощупайте пальцем.

   Другие могли оплакивать семейное несчастье. Семейная радость тайно наполняла душу мистрис Финч, исключая все другие земные интересы. Я пощупала пальцем, как мне было указано, и была тотчас же укушена свирепым младенцем. Если бы в эту минуту не раздался снова голос ректора, мистрис Финч (ведь я умею судить о физиономиях) разразилась бы восторженным возгласом. Она открыла только рот (потеряв уже, по обычаю, носовой платок), уткнулась лицом в младенца и удалилась в угол.

   Между тем мистер Финч достал из шкатулки два письма. Первое он нетерпеливо бросил на стол. О, бог мой, какая скука возиться с чужими письмами! Другое бережно протянул Оскару с тяжким вздохом и с мученическим взглядом в потолок.

   - Соберитесь с духом и прочтите это, - сказал мистер Финч торжественным тоном. - Я избавил бы вас, если бы мог, от этого испытания, Оскар. Все наши надежды, милый мой, зависят от того, что вы скажете, прочитав эти строки.

   Оскар вынул письмо из конверта, прочел первые строки, взглянул на подпись и с яростью и ужасом на лице бросил письмо на пол.

   - Не требуйте, чтоб я прочел это! - воскликнул он, в первый раз после Марселя обнаруживая свои чувства.

   - Если я прочту, я убью его, когда мы встретимся. Он опустился на стул и закрыл лицо руками.

   - О Нюджент! Нюджент! Нюджент! - произнес он в страшном гневе.

   Не время было церемониться. Я подняла письмо и прочла его, не спросив разрешения. То было письмо Нюджента, уведомлявшее мисс Бечфорд об отъезде ее племянницы из Рамсгета и подписанное именем Оскара. Оно уже приведено в конце дневника Луциллы. Здесь необходимо повторить только следующие слова:

  

   "Она сопровождает меня, по моей просьбе, в дом моей родственницы, замужней женщины, на попечении которой она останется до дня, нашей свадьбы".

  

   Эти слова мгновенно сняли с моего сердца тяжесть, давившую его всю дорогу. Замужняя родственница Нюджента была также замужней родственницей Оскара. Оскару стоило только сказать нам, где она живет, и Луцилла будет отыскана.

   Я остановила мистера Финча, готовившегося свести с ума Оскара пастырским утешением.

   - Предоставьте это мне, - сказала я, показывая ему письмо. - Я знаю, что нужно сделать.

   Ректор взглянул на меня с негодованием. Я обратилась к мистрис Финч.

   - Мы вынесли утомительную дорогу, - сказала я. - Оскар не привык, как я, к путешествиям. Где его комната?

   Мистрис Финч встала, чтобы показать дорогу. Муж ее открыл рот, чтобы вмешаться.

   - Предоставьте это мне, - повторила я. - Вы его не понимаете, а я понимаю.

   В первый раз в жизни димчорчский папа вынужден был замолчать. Моя смелость в обращении с ним лишила его способности говорить. Я взяла Оскара за руку и сказала:

   - Вы утомлены. Идите в вашу комнату. Я приготовлю вам что-нибудь и принесу через несколько минут.

   Он не взглянул на меня, не ответил мне, он молча повернулся и пошел за мистрис Финч. Я взяла с буфета, где стоял приготовленный для нас ужин, все необходимое, вскипятила воду в чайнике, приготовила мой подкрепляющий напиток и направилась к двери, сопровождаемая с начала до конца, куда бы я ни двинулась, изумленным, уничтожающим взглядом Финча. Минута, когда я отворила дверь, была мгновением, когда ректор опомнился.

   - Позвольте спросить, мадам Пратолунго, - сказал он высокомерно, - в качестве кого находитесь вы здесь?

   - В качестве друга Оскара, - отвечала я. - Завтра вы освободитесь от нас обоих.

   И хлопнув дверью, я пошла наверх. Если б я была женой мистера Финча, то, кажется, сумела бы сделать его сносным человеком.

   Мистрис Финч встретила меня в коридоре и указала комнату Оскара. Я застала его беспокойно шагающим взад и вперед. Первые его вопросы относились к письму. Я решила не касаться этого печального предмета до следующего утра и хотела переменить тему разговора. Напрасно. Оскар настоял, чтоб я ответила ему немедленно.

   - Я не хочу прочесть письмо, - сказал он. - Я хочу только знать, что там сказано о Луцилле.

   - Все, что там сказано о ней, может быть выражено следующими словами: Луцилла в безопасности.

   Оскар схватил мою руку и устремил на меня пытливый взгляд.

   - Где? - спросил он. - С ним?

   - У его замужней родственницы.

   Он выпустил мою руку и подумал с минуту.

   - У нашей родственницы в Сиденгаме! - воскликнул он.

   - Вы знаете дом?

   - Знаю.

   - Мы отправимся туда завтра. Пусть это будет вам утешением на ночь. Отдохните.

   Я протянула ему руку. Он взял ее машинально, погруженный в свои думы.

   - Не сказал ли я внизу какой-нибудь глупости? - спросил Оскар внезапно, устремив на меня странный, подозрительный взгляд.

   - Вы были вне себя, - сказала я спокойно. - Никто не заметил.

   - Вы вполне уверены?

   - Вполне уверена. Прощайте.

   Я вышла из комнаты, чувствуя то же самое, что чувствовала на марсельской станции. Я была недовольна им. Поведение Оскара казалось мне странным.

   Вернувшись в гостиную, я застала там одну мистрис Финч. Ректор для поддержания своего оскорбленного достоинства счел за лучшее удалиться. Я спокойно поужинала, а мистрис Финч, качая ногой колыбель, отвела душу, пересказав мне все, что случилось во время моего отсутствия.

   Я почерпнула из ее рассказа немало интересных сведений и считаю не лишним привести их здесь.

   Причиной новой размолвки, заставившей мисс Бечфорд удалиться из приходского дома, лишь только она вступила в него, было возмутившее ее спокойствие, с которым ректор принял известие о побеге своей дочери. Он, конечно, полагал, что Луцилла покинула Рамсгет с Оскаром, брачный контракт которого с его дочерью был в его руках. Но, когда мисс Бечфорд списалась с Гроссе и когда обнаружилось, что Луцилла бежала с нищим молодым человеком, мистер Финч (не видя впереди денег) почувствовал отеческую заботу и решился действовать. Он, мисс Бечфорд и Гроссе, каждый по-своему, сделали все, что могли, чтобы напасть на след беглецов, но им не удалось пока отыскать родственницу Нюджента, о которой он упоминал в своем письме. Моя телеграмма с известием о возвращении с Оскаром подала им первую надежду помешать свадьбе, пока еще не поздно.

   Имя Гроссе, упомянутое в несвязном рассказе мистрис Финч, напомнило мне слова ректора у садовой калитки. Я еще не читала письма, которое Гроссе, получив мою телеграмму, прислал на мое имя в приходский дом. Поискав немного, мы нашли письмо на столе, куда его с презрением бросил мистер Финч.

   Все письмо состояло из нескольких строк. Гроссе уведомлял меня, что беспокойство о Луцилле вызвало у него "посещение подагры". Он не мог двинуть ногой, не подвергая себя адским мучениям. "Если вы сами, дорогая моя, поедете отыскивать ее, - писал он в заключение, - заезжайте сначала ко мне в Лондон. Мне надо сказать вам нечто очень грустное о глазах вашей бедной Финч".

   Никакими словами не передать, как эта последняя фраза поразила и огорчила меня. Мистрис Финч усилила мое беспокойство, передав мне то, что сказала мисс Бечфорд во время своего краткого посещения приходского дома о зрении Луциллы. Гроссе был очень недоволен состоянием глаз своей пациентки, когда видел ее четвертого числа этого месяца, а на следующий день утром служанка сообщила, что Луцилла не могла различить предметов, ясно видных из окна ее комнаты. В тот же день позже она покинула Рамсгет, и письмо Гроссе показывало, что с тех пор он не видел ее.

   Как ни была я утомлена путешествием, эта ужасная новость долго мешала мне заснуть, когда легла я в постель. На следующее утро я встала вместе со слугами, горя нетерпением уехать в Лондон с первым поездом.

  

   Как ни рано я встала, оказалось, что Оскар встал раньше меня. Он ушел из дома и потревожил утренний сон мистера Гутриджа, обратившись к нему за ключом от Броундоуна.

   Возвратясь в приходский дом, Оскар сказал, что ходил взглянуть на некоторые вещи, принадлежащие ему и оставшиеся в пустом доме. Его взгляд и манеры, когда он рассказал это, показались мне более неубедительными, чем когда-либо. Я промолчала и, заметив, что его широкое дорожное пальто застегнуто криво на груди, застегнула его как следует. Моя рука при этом коснулась его бокового кармана. Он отшатнулся, как будто там было что-нибудь такое, что он хотел скрыть от меня. Не была ли это какая-нибудь вещь, за которой он ходил в Броундоун?

   Мы уехали, обремененные мистером Финчем, который не хотел отстать от Оскара, с первым скорым поездом, доставившим нас прямо в Лондон. Справившись на станции о расписании поездов, я увидела, что успею навестить Гроссе перед отъездом в Сиденгам. Решив не сообщать Оскару печального известия о зрении Луциллы, пока не повидаюсь с доктором, я уехала под придуманным предлогом, оставив двух джентльменов в пассажирской зале.

   Я застала Гроссе в большом кресле с обвернутой холодными капустными листьями больной ногой. От страдания и тревоги глаза его были свирепей, ломаный английский язык уродливей, чем когда-либо. Когда я появилась в дверях его комнаты и сказала: "Здравствуйте", доктор, видимо, сгорая от нетерпения, погрозил мне кулаком.

   - Здравствуйте, черт возьми! - проревел он. - Где? Где? Где Финч?

   Я сказала ему, где мы надеемся найти Луциллу. Гроссе повернул голову и погрозил опять кулаком склянке, стоявшей на камине.

   - Возьмите эту склянку, - сказал он, - и чашечки для промывания глаз, стоящие рядом с ней. Не тратьте здесь время с вашей болтовней. Идите! Спасите ее глаза. Слушайте! Вы сделаете вот что. Вы запрокинете ей голову so!

   Он так наглядно изобразил положение головы, что потревожил свою больную ногу и застонал от боли.

   - Запрокиньте ей голову, - продолжал он, устремив на меня свирепый взгляд и с раздражением кусая усы. - Наполните чашечки, опрокиньте их ей на открытые глаза, заставьте ее ворочать ими в моей микстуре. Слышите? Ворочать открытыми глазами, а если будет кричать, не обращайте внимания. Потом привезите ее ко мне. Ради всего святого, привезите ее ко мне. Чего ждет эта женщина? Идите! Идите! Идите!

   - Я хочу спросить вас об Оскаре, прежде чем уйду, - сказала я.

   Гроссе, схватив подушку, поддерживавшую его голову, очевидно, намеревался бросить ее в меня, чтоб ускорить мой отъезд. Я показала ему расписание поездов как лучшее оборонительное оружие, которым располагала.

   - Взгляните сами, - сказала я, - и вы увидите, что мне придется ждать на станции, если я не подожду здесь.

   С трудом удалось мне убедить его, что нельзя уехать из Лондона в Сиденгам по железной дороге раньше известного часа, что я могу располагать, по крайней мере, десятью минутами до отъезда и что мне необходимо посоветоваться с ним. Он закрыл свои страшные глаза и откинул голову на спинку кресла, измученный болью.

   - Каково бы ни было положение дел, - сказал он, - женщина не может не трещать языком. Gut. Трещите своим.

   - Я нахожусь в затруднительном положении, - начала я. - Оскар едет со мной к Луцилле. Я, конечно, прежде всего позабочусь, чтоб он не встретился с Нюджентом, если только я не буду присутствовать при встрече. Но я не так уверена, как мне поступить относительно Луциллы. Должна ли я приготовить ее, прежде чем покажу ей Оскара?

   - Покажите ей хоть самого черта, - закричал Гроссе, - только вслед за тем привезите ее ко мне. Лучшее, что вы можете сделать, - это приготовить Оскара. Она не нуждается в приготовлении. Лже-Оскар уже давно опротивел ей.

   - Опротивел ей? - повторила я. - Что вы хотите сказать?

   Он устало повернулся в кресле и начал мне рассказывать мягким и грустным голосом о своем секретном разговоре с Луциллой (уже переданном в дневнике). Я узнала о перемене в ее чувствах и в ее образе мыслей, так удивлявшей и огорчавшей ее. Я узнала об отсутствии приятного трепета, когда Нюджент брал ее руку на берегу моря, я узнала, каким горьким разочарованием была для нее его наружность в сравнении с идеальным представлением, которое она составила себе о нем, когда была слепа, в те блаженные дни, как выразилась она, когда ее называли "бедной мисс Финч".

   - Но все прежние чувства ее, конечно, возвратятся к ней, когда она увидит Оскара? - спросила я.

   - Никогда они не возвратятся к ней, никогда, хотя бы она увидела пятьдесят Оскаров!

  &nbs