Коллинз Уилки - Бедная мисс Финч

Оскара. Это обстоятельство оказалось впоследствии настолько важным, что следует обратить на него внимание. Прошло еще два дня, и ничего не случилось. На третий день утром предсказание доктора едва не сбылось при помощи нашей Цыганки, забавной маленькой Джикс. Пока мы с Луциллой и Оскаром гуляли в саду, ребенок внезапно выскочил из-за дерева и, обхватив Оскара за ноги, ласково закричал ему во весь голос: "Синий человек!" Луцилла тотчас же остановилась и спросила:

   - Кого ты называешь синим человеком?

   Джикс отвечала смело:

   - Оскара.

   Луцилла схватила ребенка на руки.

   - Почему же ты называешь Оскара синим человеком? - спросила она.

   Джикс указала на лицо Оскара, но потом, вспомнив что Луцилла слепа, обратилась ко мне:

   - Вы скажите ей! - воскликнула Джикс радостно.

   Оскар схватил меня за руку и поглядел на меня умоляющим взглядом. Я решилась не вмешиваться. Довольно и того, что я позволяла ее обманывать, я дала себе слово не принимать, по крайней мере, деятельного участия в этом обмане. Краска проступила на лице Луциллы. Она поставила ребенка на землю.

   - Что же вы оба онемели? - спросила она. - Оскар! Я требую, чтобы вы объяснили мне, как получили прозвище синего человека?

   Предоставленный себе самому, Оскар возмутительным образом прибегнул ко лжи, да еще ко лжи неловкой. Он объяснил, что получил это прозвище в детской во время отсутствия Луциллы за то, что однажды представлял синюю бороду и окрасил лицо, чтобы потешить детей. Если бы Луцилла хоть сколько-нибудь подозревала истину, она теперь открыла бы ее, несмотря на свою слепоту. Но рассказ Оскара только раздражил ее. Я заметила, что она лишь усилием воли над собою подавила шевельнувшееся в ней чувство презрения к нему.

   - Забавляйте впредь детей как-нибудь иначе, - сказала она. - Хотя я и не вижу вас, мне все-таки неприятна мысль, что вы уродуете лицо свое, окрашивая его синею краской.

   С этими словами она отошла от нас, очевидно, недовольная женихом в первый раз с тех пор, как узнала его.

   Оскар опять поглядел на меня умоляющим взглядом.

   - Вы слышали, что она сказала о моем лице? - шепнул он.

   - Вы упустили отличный случай рассказать правду, - отвечала я. - Полагаю, что вы будете горько раскаиваться в безрассудном и жестоком старании обмануть ее.

   Он покачал головой с непреклонным упрямством слабого человека.

   - Нюджент так не думает, как вы, - сказал он, подавая мне письмо своего брата. - Прочтите вот это место, Луцилла теперь не услышит.

   Место, на которое он указывал, заключало в себе лишь следующие строки:

  

   "Твое последнее письмо успокаивает меня насчет твоего здоровья. Я совершенно согласен с тобою, что благоразумие велит принести какую бы ни было жертву, чтобы только излечиться от этих ужасных припадков. Относительно желания твоего скрыть от твоей невесты происшедшую в тебе перемену могу лишь сказать, что ты, вероятно, лучше знаешь, как следует поступать в данных обстоятельствах. Я воздерживаюсь от высказывания всякого мнения до свидания с вами."

  

   Я возвратила письмо Оскару.

   - Тут нет еще особенно теплого одобрения вашего образа действий, - сказала я. - Вся разница во взглядах между вашим братом и мною заключается в том, что он мнение об этом еще не составил, а у меня оно уже сложилось.

   - Я знаю моего брата, - сказал Оскар. - Он примет во мне участие, он поймет меня, когда приедет в Броундоун. А пока это не должно повторяться.

   Он наклонился к Джикс. Ребенок, пока мы разговаривали, лег на траву и весело напевал отрывки из детских песен. Оскар поднял девочку на ноги довольно резко. Он сердился на нее, так же как и на себя.

   - Что вы хотите делать? - спросила я.

   - Повидаться с мистером Финчем и просить его, чтобы впредь Джикс не пускали в Луциллин сад.

   - Мистер Финч одобряет ваше молчание?

   - Мистер Финч, мадам Пратолунго, предоставляет мне решать по своему усмотрению вопросы, касающиеся исключительно Луциллы и меня.

   После такого ответа кончились, разумеется, всякие замечания с моей стороны. Оскар ушел со своею пленницей к дому. Джикс бежала подле него, не подозревая, что наделала, и продолжая напевать детскую песенку. Я догнала Луциллу, решив в уме своем, как буду действовать впредь. Если б Оскару удалось скрыть от нее истину, я дала себе слово до свадьбы вывести ее из заблуждения во что бы то ни стало. Как! После того, что я обещала хранить тайну? Да! Что значит обещание, заставляющее меня обманывать человека, которого я люблю? Я презираю такие обещания от всей души.

   Прошло еще два дня. Была получена телеграмма в Броундоуне. Оскар прибежал к нам с вестью, что Нюджент прибыл в Ливерпуль. Он уведомляет, что будет завтра в Димчорче.

  

   До сих пор я забыла упомянуть об одном из выдающихся качеств достопочтенного Финча. Он в совершенстве владел тем орудием пытки, которое называется чтением вслух, и испытывал искусство свое на своих домашних при каждом удобном случае. Не стану описывать, как мы страдали, достаточно сказать, что ректор вполне наслаждался своим великолепным голосом. Нельзя было спастись от мистера Финча, когда им овладевало желание читать. То под одним предлогом, то под другим он кидался на нас, несчастных женщин, с книгой в руках, усаживал нас в одном углу комнаты, сам садился в другом, раскрывал ужасный рот свой и по целым часам бросал в нас слова, словно пули в цель. Иногда он выбирал поэтические произведения Шекспира или Мильтона, иногда парламентские речи Борка или Шеридана. Но что бы ни читал, он так шумел и жестикулировал, так выдвигал на первый план свою собственную личность и так отодвигал на задний план поэтов и ораторов, слова которых передавал, что они решительно утрачивали все своеобразие и становились невыносимыми отражениями мистера Финча. Первые сомнения относительно безусловного совершенства шекспировской поэзии поселены были во мне чтениями ректора. Той же зловещей причине приписываю я мою враждебность политике Борка во всех вопросах.

   В тот вечер, когда ожидали в Броундоуне Нюджента Дюбура и нам особенно хотелось остаться одним, чтобы приодеться и поболтать заранее об ожидаемом госте, на ректора нашло вдохновение расстрелять словами после чая свое семейство. Он на этот раз выбрал "Гамлета" для демонстрации своего голоса и объяснил, что имеет главной целью просвещение вашей покорной слуги.

   - Я слышал на днях, добрейшая мадам Пратолунго, как вы читали Луцилле. Недурно, очень недурно. Но вы позволите мне, как человеку, много упражнявшемуся в искусстве декларации, подсказать, что вам еще кое-чего недостает. Я дам вам некоторые советы. (Мистрис Финч! Я намереваюсь дать мадам Пратолунго некоторые указания.) Обратите, пожалуйста, особенное внимание на остановки и на интонации голоса в конце стихов. Луцилла, дитя мое, это должно интересовать тебя. Усовершенствование мадам Пратолунго в чтении вслух весьма важно для тебя. Не уходи.

   В этот вечер мы с Луциллой пили чай с семейством ректора. Время от времени мы приходили со своей половины на "вечернюю трапезу пастора", как выражался мистер Финч. Пред ним сидели жена, старшая дочь и ваша покорная слуга. Жестокая улыбка радости появилась на лице достопочтенного настоятеля, он вперил в нас взгляд с другого конца комнаты и открыл словесную пальбу по своим трем слушательницам.

   - Гамлет. Действие первое, сцена первая. Эльсинор. Площадка пред замком. Франциско на своем посту (мистер Финч). Входит Бернардо (мистер Финч). Кто там? Нет, отвечай! Стой, распахнись! (Мистрис Финч распахивается, она кормит ребенка и старается выразить на лице своем, что испытывает великое духовное наслаждение). Франциско и Бернардо разговаривают басом: бум, бум. Входят Горацио и Марцелл (мистер Финч и мистер Финч). Стой! Кто идет? Друзья и Дании вассалы. (Мадам Пратолунго начинает ощущать действие Шекспира, Как всегда ощущает, в ногах. Она старается сидеть смирно. Напрасно. Она испытывает болезнь, известную, ей по горькому опыту и которую она называет гамлетовскими судорогами). Бернардо и Франциско, Горацио и Марцелл разговаривают: бум, бум, бум. Входит тень отца Гамлета.

   Мистер Финч делает потрясающую паузу. (Среди зловещего молчания слышно, как сосет грудь младенец. Мистрис Финч продолжает вкушать духовное наслаждение. Судороги в ногах у мадам Пратолунго не прекращаются. Они передаются и Луцилле).

   - Марцелл! - Финч начинает снова. - Ты муж ученый, говори. Горацио - Бернардо. Финч его поддерживает.

   - Похож на короля, гляди, Горацио. Луцилла Финч вмешивается в диалог:

   - Папа, извини, у меня весь день сильная головная боль, я пройдусь немного по саду.

   Ректор опять многозначительно умолкает и вперяет в дочь молчаливый взгляд. (Луцилла уходит.) - Горацио глядит на привидение и возобновляет разговор: "Похож, действительно, что значит это?"

   Младенец пресыщен. (Мистрисс Финч ищет платок. Мадам Пратолунго использует случай привести в движение свои страдающие ноги и находит платок.) Мистер Финч останавливается, мрачно глядит, продолжает и добирается до второй сцены.

   - Входят королева, король, Гамлет, Полоний, Лаэрт, Вольтиманд, Корнелий, вельможи. (Все - мистер Финч). О ноги! ноги! Все мистер Финч, и бум, бум, бум.

   Третья сцена. Входит Лаэрт и Офелия (и он, и она - ректоры димчорчские, и он, и она с густыми басами, ростом в пять футов, лица изрыты оспой, с грязными белыми галстуками на шее).

   Мистер Финч читает, читает, читает. Мистрис Финч и младенец одновременно смежают глаза в дремоте. Мадам Пратолунго испытывает такие судороги в нижних конечностях, что, будь на то возможность, попросила бы опытного хирурга взять нож и отрезать ей ноги. Мистер Финч все громче и громче, все выразительнее и выразительнее дочитывает до четвертой сцены:

   - Входят Гамлет, Горацио и Марцелл.

   Боже милостивый! Что я слышу? Не помощь ли приближается извне? Не шаги ли это в передней? Да! Мистрис Финч открывает глаза. Мистрис Финч слышит шаги и радуется им так же, как и я. Достопочтенный Гамлет ничего не слышит кроме своего голоса. Он начинает сцену: "Как щиплет воздух, холодно сегодня!" Дверь отворяется. Ректору весьма кстати подуло воздухом в лицо. Он оглядывается. Если это слуга, горе ему. Нет, это не слуга. Гости, благодарение Богу, гости! Милости просим, господа, милости просим. Конец Гамлету на сегодня, спасибо вам! Появляются два лица, которыми тотчас же надо заняться, - мистер Оскар Дюбур и с ним приехавший из Америки брат его, мистер Нюджент Дюбур.

   Удивление от их необыкновенного сходства - вот первое впечатление, равно испытанное всеми нами, когда братья вошли в комнату. Один рост, одна походка, одни черты лица, один голос, один цвет волос, одинаково безбородые лица. Улыбка Оскара отражается тождественно на губах Нюджента, странные жесты Оскаровых рук повторяются тождественно руками Нюджента. И в довершение всего цвет лица, навсегда потерянный Оскаром (только, может быть, чуть-чуть потемнее), снова предстал нам в Нюдженте. Единственная разница, дававшая возможность различить братьев, когда вошли они вместе в комнату, разница, незаметная для Луциллы, заключалась в страшном контрасте цвета кожи, окрашенной у одного лекарством и оставшейся у другого такой, какой природа создала ее.

   - Рад познакомиться с вами, мистрис Финч, я давно ждал этого дня. Благодарю вас, мистер Финч, за доброту вашу к моему брату. Мадам Пратолунго, вероятно? Позвольте пожать вам руку. Должен сказать, что я слышал о вашем знаменитом супруге. Ага! Вот и младенец. Ваш, конечно, мистрис Финч? Мальчик или девочка? Славный ребенок, если только холостяку позволительно выразить свое мнение. Агу! Агу!

   Он стал развлекать ребенка, словно сам был отцом семейства, и весело прищелкивать пальцами. Синее лицо бедного Оскара с гордостью обратилось ко мне. "Что я вам говорил? - спрашивал его взгляд. - Не говорил я, что Нюджент всех очарует с первой встречи?" Совершенно верно. Очаровательный человек. Вовсе не похожий в манерах на Оскара и до такой степени похожий на него во всех других отношениях, не могу иначе охарактеризовать его, как сказав, что он был усовершенствованный Оскар. У него была та живость ума, та благовоспитанная привлекательная самоуверенность, которой недоставало Оскару. И какие у него превосходные наклонности. Он любит детей, он уважает память моего славного Пратолунго. Через полминуты после вступления своего в комнату Нюджент Дюбур овладел сердцем мистрис Финч и моим. Поиграв с ребенком, он обратился к мистеру Финчу и указал на раскрытый на столе томик Шекспира.

   - Вы читали дамам, - сказал он. - Мы, кажется, помешали вам.

   - Ничего, - ответил ректор с снисходительной учтивостью. - Найдется другое время. Я имею привычку, мистер Нюджент, читать вслух в семейном кружке моем. Как духовное лицо и любитель поэзии, я долго упражнялся в искусстве выражения...

   - Извините меня, вы упражнялись вовсе не так, как следует.

   Мистер Финч оцепенел. Этот человек в его присутствии осмеливается иметь свое мнение. Человек в гостиной приходского дома дерзает прервать ректора на полуслове, решается сказать ему в глаза пред раскрытой книгой Шекспира, что он читал не так, как следует.

   - О! Мы слышали, когда входили, - продолжал Нюджент самым непринужденным и доброжелательным тоном. - Вы вот как читали.

   Он взял "Гамлета" и прочел первую строку четвертой сцены: "Как щиплет воздух, холодно сегодня", удивительно верно подражая мистеру Финчу.

   - Так не сказал бы Гамлет. Ни один человек в его положении не сказал бы "холодно" таким грубоватым голосом. Чем отличается Шекспир прежде всего? Верностью природе, постоянной верностью природе. В каком состоянии находится Гамлет, когда ожидает встречи с привидением? В нервном состоянии, и он чувствует холод. Пусть он выскажет это естественно, пусть он говорит, как говорил бы всякий другой человек в таких обстоятельствах. Вот послушайте. Довольно спокойно: "Как щиплет воздух". Тут Гамлет останавливается и вздрагивает.., брр .. "холодно сегодня". Вот как следует читать Шекспира.

   Мистер Финч задрал голову кверху, как только мог, и громко ударил ладонью по открытой книге.

   - Позвольте мне сказать вам... - начал он. Нюджент опять остановил его, добродушнее прежнего.

   - Вы не согласны со мной? Прекрасно. Совершенно бесполезно спорить. Не знаю, как вы, а я самый упрямый человек на свете. Напрасная трата времени убеждать меня. А вот поглядите-ка на этого ребенка.

   Тут внимание мистера Нюджента Дюбура было внезапно привлечено младенцем. Он повернулся на каблуках и обратился к мистрис Финч:

   - Я позволю себе сказать, сударыня, что не существует более неудобного платья, нежели то, которое надевают в нашей стране на маленьких детей. - Какие три главные отправления совершает организм этого ребенка, этого очаровательного ребенка вашего? Он сосет молоко, он спит, он растет. В настоящую минуту он не сосет, он не спит, он растет, развивается. При таких интересных обстоятельствах, что ему нужно? Свободно двигать своими членами во всех направлениях. Вы позволяете ему махать ручками сколько угодно и не даете брыкаться ногами. Вы надеваете на него платье втрое длиннее его роста. Он пытается поднять ноги кверху, как поднимает руки, и не может. Он путается в бессмысленно длинном платье, и совершенно естественное удовольствие превращается в мучение. Может ли что-нибудь быть нелепее? Какие мнения на этот счет у матерей? Отчего они не дают себе труда немного подумать? Поверьте мне, мистрис Финч, самое лучшее - коротенькие юбочки. Дайте свободу, сладкую свободу ногам моего юного друга. Простор, безграничный простор пальцам ребенка-мученика.

   Мистрис Финч выслушала, смутившись, рассуждения о длинном платье младенца и, глядя печально на Нюджента Дюбура, открыла было рот, чтобы заговорить с ним, но передумала и обратила увлажнившиеся глаза на мужа, как бы прося его заступиться. Мистер Финч сделал еще одну попытку защитить свое достоинство, обратившись к Нюдженту с саркастической улыбкой.

   - Давая совет жене моей, мистер Нюджент, - сказал ректор, - вы позволите мне заметить, что совет этот имел бы более практическое значение, если б исходил от человека женатого. Я напомню вам...

   - Вы напоминаете мне, что я холостяк? Полноте! Это ровно ничего не значит. Доктор Джонсон разрешил этот вопрос сто лет тому назад. "Государь мой, - сказал он кому-то, думавшему так же, как вы, - вы вправе бранить своего столяра, если он сделал дурной стол, хотя сами сделать стола не можете". Я говорю вам, мистер Финч, вы вправе указать на недостаток в одежде ребенка, хотя у вас у самих нет ребенка. Это вас не убеждает? Прекрасно. Возьмем другой пример. Взгляните вот на вашу комнату. Я сию же минуту замечаю, что она плохо освещена. У вас здесь только одно окно, а следовало бы быть двум. Нужно ли быть архитектором-практиком, чтобы заметить это? Нелепость! Вы все еще не убеждены? Возьмем еще пример. Что это за брошюра на камине? А! Поземельные налоги. Прекрасно. Вы не член нижней палаты, вы не канцлер казначейства, а разве у вас нет своего мнения о поземельных налогах? Нужно ли нам с вами вступить в парламент, чтобы получить право понять всю слабость старой английской конституции?

   - И всю силу зарождающейся республики, - вмешалась я, по своему обыкновению невольно вставляя при удобном случае пратолунговскую программу.

   Нюджент Дюбур тотчас же повернулся ко мне и прочел мне наставление о моем коньке, как прочел наставление ректору о Гамлете и мистрис Финч о детском платье.

   - Ничуть не бывало, - проговорил он утвердительно. - "Зарождающаяся республика" лишь капризное детище политического семейства. Откажитесь от нее, сударыня. Из нее проку не выйдет.

   - Доктор Пратолунго... - начала я.

   - Был честный человек, - прервал Нюджент Дюбур. - Я сам либерал, я уважаю его. Но он во всех отношениях ошибался. Все искренние республиканцы так ошибаются. Они верят в существование общественного сознания в Европе. Милое заблуждение! Общественное сознание умерло в Европе. Общественное сознание есть благородный порыв юных племен, молодых народов. В старой себялюбивой Европе личный интерес занял его место. Когда ваш супруг проповедовал республику, на что он рассчитывал? Что республика даст власть народу? Пустяки! Убеждайте меня стоять за республику на том основании, что она меня возвысит, и если вы сможете доказать это, я вас послушаю. Если когда-нибудь можно создать республиканские учреждения в старом свете, так единственно с помощью этого двигателя.

   Я пришла в негодование от такого мнения.

   - Мой славный супруг... - начала я опять.

   - Скорее бы умер, чем разделил все эти низкие интересы своих ближних. Совершенно верно. В этом и заключалась его ошибка. Из-за этого у него ничего не выходило. От этого-то республика и есть капризное детище политического семейства. Что и надлежало доказать, - заключил Нюджент Дюбур с любезною улыбкой и грациозным жестом, которым подчеркивал: вот я и вразумил всех троих, одного за другим, я одинаково доволен и собою, и ими.

   Его улыбка была обворожительной. Как ни твердо была я намерена оспаривать унизительные заключения, к которым он пришел, я не нашла в себе сил дать отпор. Что касается достопочтенного Финча, он молча сидел, надувшись в углу, и переваривал, как мог, открытие, что существует на свете еще другой человек, кроме ректора димчорчского, с весьма высоким мнением о себе и с превосходным умением выражать свои мысли. В наступившем минутном молчании Оскар нашел возможность вставить свое слово. До сих пор он только любовался братом. Тут же он подошел ко мне и спросил, куда девалась Луцилла.

   - Служанка говорила мне, что она здесь, - сказал он, - мне так бы хотелось представить ее Нюдженту.

   Нюджент ласково обнял рукой брата.

   - Я жду этого с таким же нетерпением как и ты.

   - Луцилла недавно вышла прогуляться в сад, - сказала я.

   - Я пойду за ней, - отозвался Оскар. - Подожди здесь, Нюджент, я приведу ее.

   Он вышел из комнаты. Не успел Оскар притворить за собой дверь, как явилась служанка и вызвала мистрис Финч для переговоров о каком-то загадочном домашнем происшествии. Нюджент шутливо убеждал ее, когда проходила она мимо него, отделаться от предрассудков и взвесить беспристрастно вопрос о детском платье. Мистер Финч обиделся на это вторичное напоминание. Он встал и последовал за женой.

   - Когда будете женаты, мистер Дюбур, - сказал ректор строго, - вы поймете, что следует предоставить самой матери уход за детьми.

   - Вот опять заблуждение, - сказал Нюджент весело, провождая его до двери. - Человек женатый всегда судит о другом женатом человеке по себе.

   Он обратился ко мне, когда дверь затворилась за мистером Финчем.

   - Теперь мы одни, мадам Пратолунго, - сказал он. - Мне нужно поговорить с вами о мисс Финч. Время удобное, пока она не придет. Из письма Оскара я узнал только, что она слепа. Я, естественно, интересуюсь всем, что касается будущей жены моего брата. Этот недостаток ее особенно меня интересует. Позвольте узнать, давно ли она слепа?

   - С одного года, - отвечала я.

   - Вследствие какого-нибудь случая?

   Нет.

   - После горячки или какой-нибудь другой болезни?

   Меня начинало удивлять, что его интересуют такие медицинские подробности.

   - Я не слышала, что это следствие от болезни, - отвечала я. - Насколько мне известно, слепоту обнаружили неожиданно, причины ее никто тогда не мог угадать.

   Он придвинул свой стул ближе к моему.

   - Сколько ей лет? - спросил он.

   Я удивлялась все больше и больше, и удивление мое он почувствовал, должно быть, в голосе, когда я назвала возраст Луциллы.

   - В настоящее время, - объяснил Нюджент, - я по некоторым соображениям не решаюсь обсуждать вопрос о слепоте мисс Финч ни с братом моим, ни с кем-нибудь из ее семейства. С ними я смогу говорить только тогда, когда буду в состоянии указать им конкретную цель и способы к ее достижению. Но с вами нет причин не переговорить. Когда она лишилась зрения, конечно, перепробовали все средства возвратить его.

   - Едва ли, - отвечала я. - Это было так давно. Я не расспрашивала.

   - Так давно, - повторил он и задумался на минуту. Поразмыслив, он задал новый вопрос.

   - Она, вероятно, примирилась, и все окружающие ее примирились с мыслью, что слепота на всю жизнь?

   Вместо ответа я, с своей стороны, также задала ему вопрос. Сердце мое начало тревожно биться, сама не, знаю отчего.

   - Мистер Нюджент Дюбур, - сказала я, - что у вас на уме относительно Луциллы?

   - Мадам Пратолунго; - отвечал он, - у меня на уме то, что, пришло мне на ум после встречи с одним человеком в Америке.

   - С тем человеком, о котором вы упоминали в письме к брату?

   - С тем самым.

   - Это немец, которого вы намерены познакомить с Оскаром и Луциллой?

   - Да.

   - Можно узнать, кто он такой?

   Нюджент Дюбур поглядел на меня внимательно, снова задумался на минуту и потом ответил:

   - Он величайший авторитет в глазных болезнях и величайший глазной хирург в настоящее время.

   Его мысль мгновенно пронзила мой ум.

   - Боже милостивый! - воскликнула я. - Неужели вы предполагаете, что зрение может быть возвращено Луцилле после двадцати одного года слепоты?

   Он вдруг подал мне знак рукой, чтоб я молчала.

   В ту же минуту Луцилла, сопровождаемая Оскаром, вошла в комнату.

  

   Первое впечатление, произведенное бедною мисс Финч на Нюджента Дюбура, было то же самое, какое произвела она на меня.

   - Боже мой! - вскричал он, - Сикстинская Мадонна!

   Луцилла уже слышала от меня о своем удивительном сходстве с главным лицом знаменитой рафаэлевой картины. Восклицание, вырвавшееся у Нюджента, прошло незамеченным. Но как только он заговорил, она остановилась посреди комнаты, пораженная удивительным сходством его голоса с голосом брата.

   - Оскар, - спросила она тревожно, - где вы? Позади или впереди меня?

   Оскар засмеялся и отвечал сзади:

   - Здесь!

   Она повернула голову к тому месту, откуда говорил Нюджент.

   - Ваш голос изумительно сходен с голосом Оскара, - сказала она робко, обращаясь к нему. - Так же ли сходны и лица ваши? Позвольте мне убедиться в этом, как могу я, прикосновением.

   Оскар поставил брату стул подле Луциллы.

   - У нее глаза на концах пальцев, - сказал он. - Садись, Нюджент, и дай ей провести рукой по твоему лицу.

   Нюджент повиновался молча. Когда прошло первое изумление, в поведении его начала совершаться видимая перемена. Им овладело мало-помалу какое-то неестественное стеснение. Бойкий язык не находил слов, движения стали неловкими и медленными. Он больше прежнего стал похож на брата, когда сел на стул, чтобы подвергнуться осмотру Луциллы. С первого взгляда она произвела на него, насколько могла я судить, впечатление, которого он не ожидал, и привела его в смущение, с которым он решительно не в силах был бороться в ту минуту. Он глядел на нее, как очарованный, он краснел и бледнел, он вздрогнул, когда пальцы ее прикоснулись к его лицу.

   - Что с тобою? - спросил Оскар, - глядя на него с удивлением.

   - Ничего, - отвечал он рассеянно голосом человека, мысли которого уносятся куда-то далеко.

   Оскар замолчал. Один, два, три раза Луцилла тихо провела рукой по лицу Нюджента. Он сидел молча, серьезно, казался совсем уже не тем разговорчивым юношей, каким был полчаса тому назад. Луцилла гораздо дольше знакомилась с ним, чем со мною.

   Пока продолжалось это ознакомление, я успела обдумать разговор наш с Нюджентом о слепоте Луциллы до ее прихода. Я уже размышляла спокойно. Я в состоянии была спросить себя хладнокровно, какое значение имеет смелая мысль этого молодого человека. Возможно ли, в самом деле, восстановить такое нежное внешнее чувство, как зрение, после двадцати одного года слепоты? Это будет не иначе как чудо. Вздорное, дикое предположение! Если была бы возможность возвратить зрение моей бедной Луцилле, люди сведущие давным-давно позаботились бы об этом. Мне стыдно стало, что я поддалась на минуту надежде, возбужденной во мне Нюджентом. Я негодовала на него за то, что он встревожил меня самою тщетною из тщетных надежд. Впредь следовало делать только одно - предостеречь этого безрассудного юношу, чтоб он держал свои безумные мысли про себя и навсегда выкинул их из головы.

   Едва пришла я к такому благоразумному решению, как голос Луциллы, произнесший мое имя, возвратил меня к пониманию того, что происходило в комнате.

   - Сходство изумительное, - сказала она, - а все-таки я, кажется, нахожу различие между ними.

   (Единственное различие заключалось в цвете лица и в манерах - различие, заметное только для глаз.) - В чем же состоит оно? - спросила я.

   Луцилла тихо подошла ко мне с тревожным, задумчивым выражением на лице.

   - Не могу объяснить, - сказала она после долгого молчания.

   Когда Луцилла отошла от Нюджента, он встал со стула и порывисто схватил брата за руку. Нюджент заговорил с Оскаром как-то удивительно, горячо, восторженно.

   - Милый брат, я теперь видел твою невесту и поздравляю тебя искреннее прежнего. Она очаровательна, она бесподобна. Оскар, будь я не брат твой, я завидовал бы тебе.

   Оскар сиял от радости. Мнение брата было для него выше всех человеческих мнений. Не успел он произнести слова, как Нюджент отошел от брата так же порывисто, как подошел. Он встал у окна и молча глядел, на двор.

   Луцилла не слышала его. Она все еще тревожно раздумывала, сходство близнецов тяготило ее ум, как нерешенная задача, смущало и раздражало ее. Не услышав от меня ни слова, она упрямо повторила:

   - Говорю вам опять, я чувствую разницу между ними, хотя вы, может быть, не поверите мне.

   Я поняла, что эта тревожная настойчивость вызвана тем, что она старается убедить скорее себя, чем меня. При ее слепоте было особенно тяжело не отличать одного брата от другого. Я поняла ее нежелание сознаться в этом, я сознавала, что на ее месте сама была бы смущена таким затруднением. Луцилла ждала, ждала нетерпеливо, чтоб я сказала что-нибудь. Я, как вы знаете, часто поступаю опрометчиво. Я совершенно простодушно произнесла необдуманные слова.

   - Я верю вам во всем, что бы вы ни говорили, друг мой. Допускаю, что вы чувствуете различие между ними. А все-таки, признаюсь, мне хотелось бы убедиться в этом на практике.

   Луцилла покраснела.

   - Как? - спросила она отрывисто.

   - Попробуйте провести руками поочередно по лицам обоих, - предложила, я, - не зная, где кто из них сидит. Повторите опыт этот трижды, позволяя им меняться местами как угодно. Если вы три раза подряд угадаете, кто пред вами, это будет доказательством, что вы можете определить разницу между ними.

   Луцилла испугалась испытания. Она отступила назад и покачала головой. Нюджент, слышавший мои слова, вдруг повернулся к нам от окна и стал поддерживать мое предложение.

   - Прекрасная мысль! - воскликнул он. - Попробуем! Оскар, ты согласен?

   - Я? Еще бы? - сказал Оскар, изумленный предположением, будто он может не согласиться с братом. - Если Луцилла согласна, я готов.

   Оба брата подошли к нам рука об руку. Луцилла очень неохотно согласилась на предложенное испытание. Два стула, совершенно одинаковых, были поставлены пред нею. По знаку Нюджента Оскар молча сел с правой стороны. Таким образом, той рукой, которою касалась она лица Нюджента, Луцилла теперь должна была касаться лица Оскара. Когда оба уселись, я объявила, что мы готовы. Луцилла положила руки свои на их лица, не имея понятия, где кто сидел. Ощупав их лица обеими руками одновременно, она затем ощупала лицо каждого порознь, сначала Оскара правою рукой, потом Нюджента, потом опять Оскара, опять Нюджента. Заколебалась, наконец решилась и, похлопав слегка Нюджента по голове, назвала:

   - Оскар.

   Нюджент засмеялся. Его смех показал ей, прежде чем кто-нибудь успел вымолвить слово, что она ошиблась!

   - Попробуйте еще, Луцилла, - сказал Оскар ласково.

   - Никогда, - отвечала она сердито, отступая назад от обоих братьев. - Довольно одной мистификации.

   Нюджент, в свою очередь, попытался убедить ее повторить опыт. Луцилла его сурово остановила.

   - Или вы думаете, что если я не хотела сделать этого для Оскара, так сделаю для вас? - сказала она. - Вы смеялись надо мной. Чему тут было смеяться? У вас одно лицо с братом, один рост, одни волосы. Что тут такого смешного, если при подобном сходстве бедная слепая девушка, как я, принимает одного из вас за другого? Я желаю сохранить о вас хорошее мнение ради Оскара. Не смейтесь впредь надо мною или я подумаю, что у вас не такое доброе сердце, как у брата.

   Нюджент и Оскар переглянулись, ошеломленные этою внезапной вспышкой. Нюджент был поражен в особенности. Я попыталась вмешаться и уладить дело. Из-за веселого своего характера и немного легкомысленной французской натуры я не видела достаточной причины для гнева Луциллы. Что-то такое в голосе моем только усилило ее раздражение. Я, в свою очередь, была резко остановлена после первых слов.

   - Вы это предложили, - сказала она, - вы всех больше виноваты.

   Я поспешила извиниться, думая про себя о том, что молодое поколение в Англии все более и более привыкает делать из мухи слона, поднимать бурю в стакане воды. Вслед за мною Нюджент стал также извиняться. Оскар поддерживал нас всеми силами. Он взял руку Луциллы, поцеловал и шепнул что-то на ухо. Поцелуй и шепот подействовали магически. Она протянула руку Нюдженту, она обняла меня со всею своею милою непосредственностью.

   - Простите меня, - сказала она кротко. - Очень хотела бы я научиться быть более сдержанной. Но, право, мистер Нюджент, иногда так тяжело быть слепой!

   Я могу повторить слова ее, но не могу передать, с какой трогательной простотой были они сказаны, с какою неподдельной искренностью просила она прощения. Нюджент был так тронут, что, бросив на Оскара взгляд, как будто спрашивавший: "Можно?" - тоже поцеловал руку, которую она ему протягивала. Когда его губы прикоснулись к ее руке, Луцилла вздрогнула. Яркий румянец, показатель захватившей ее целиком мысли, вспыхнул на лице ее. Она бессознательно схватила и задержала руку Нюджента, погрузившись в раздумье. Минуту она стояла в раздумье, неподвижно, как статуя. Минута прошла, она выпустила руку Нюджента и весело обратилась ко мне:

   - Вы не сочтете меня слишком упрямой? - спросила она.

   - За что же, друг мой?

   - Я все еще не удовлетворена. Я хочу еще попробовать.

   - Нет, нет. Во всяком случае не сегодня!

   - Я хочу еще раз попробовать, - повторила она. - Но не вашим способом, а другим, новым, который только что пришел мне в голову.

   Она обратилась к Оскару:

   - Вы доставите мне это удовольствие?

   Понятно, что услышала она в ответ. Луцилла спросила Нюджента:

   - Вы согласны?

   - Скажите только, что мне делать? - отвечал он.

   - Пройдите с братом на другой конец комнаты. Мадам Пратолунго подведет меня к вам так, чтоб я могла коснуться ваших рук. Я хочу, чтобы каждый из вас (условьтесь каким-нибудь знаком между собой, кому первому) взял мою руку и подержал бы ее минуту. Мне думается, что таким способом сумею отличить вас. Очень хочется попробовать.

   Братья молча отошли на другой конец комнаты. Я подвела Луциллу за ними к тому месту, где они стояли. По моему совету Нюджент первый взял ее руку, как она пожелала, подержал минуту и потом выпустил.

   - Нюджент, - сказала Луцилла без малейшего колебания.

   - Совершенно верно, - отвечала я.

   Она весело засмеялась.

   - Продолжайте. Постарайтесь сбить меня с толку, если можете.

   Братья тихонько поменялись местами. Оскар взял ее за руку, стоя там, где прежде стоял Нюджент.

   - Оскар, - сказала она.

   - Опять верно, - отозвалась я.

   По знаку Нюджента Оскар снова взял ее руку. Луцилла повторила его имя. Братья встали по обеим сторонам: Оскар слева, Нюджент справа. Я подала знак, и оба они одновременно взяли ее руки. В этот раз она думала подольше. Но опять отгадала. Луцилла повернулась, улыбаясь, в левую сторону и проговорила, указывая на своего жениха: "Оскар!"

   Мы все трое были равно удивлены. Я осмотрела по очереди руку Оскара и руку Нюджента. Кроме роковой разницы в цвете кожи, они были во всех отношениях одинаковы: одной величины, одной формы, одной мягкости. Никакой царапиной, никакой меткой рука одного не отличалась от руки другого. Каким таинственным ясновидением отличала она одного от другого? Она не хотела или не могла ответить прямо на этот вопрос.

   - Что-то я чувствую от прикосновения одного из них и не чувствую от прикосновения другого, - говорила Луцилла.

   - Что же это такое? - расспрашивала я.

   - Не знаю. Чувствую Оскара, не чувствую Нюджента, вот и все.

   Она не захотела отвечать на все дальнейшие вопросы, предложив, чтобы мы окончили вечер музыкой в ее гостиной, на другой половине дома. Когда уселись мы за фортепиано, а братья-близнецы разместились в качестве слушателей на противоположном конце комнаты, она шепнула мне на ухо:

   - Вам я скажу.

   - Что?

   - Как я различаю их, когда они оба берут мою руку. Когда Оскар берет ее - чудная дрожь пробегает от его руки по всему моему телу. Не могу лучше выразить.

   - Я понимаю. А когда Нюджент берет вашу руку, что вы чувствуете?

   - Ничего.

   - В этом-то и состоит разница между ними?

   - Этим я всегда определю разницу между ними. Если оскаров брат когда-нибудь попробует подшучивать над моею слепотой (а он очень способен на это - он смеялся над моею слепотой), я сразу разоблачу его. Я говорила вам, еще не встретившись с Нюджентом, что ненавижу его. Я и теперь ненавижу его.

   - Помилуйте, Луцилла!

   - Я и теперь ненавижу его.

   Она взяла первые аккорды на фортепиано, упрямо нахмурив свои красивые брови. Наш маленький вечерний концерт начался.

  

   Я далеко не разделяла мнения Луциллы о Нюдженте Дюбуре.

   Его непомерная самонадеянность была, на мой взгляд, скорее забавна, чем оскорбительна. Мне нравилась бодрость и веселость молодого человека. Он гораздо ближе брата подходил к моим понятиям о смелости и решительности, какими должен отличаться мужчина, не достигший еще тридцатилетнего возраста. Насколько знала я их обоих, Нюджент казался мне человеком светским, а Оскар нет. Как француженка, я придаю большое значение умению держать себя и быть приятным в обществе. Высокие добродетели обнаруживаются редко, лишь в исключительных случаях, светские достоинства проявляются ежедневно. Я люблю веселье, мне нравятся люди приятные в обществе.

   Одно только обстоятельство в первое время нашего знакомства препятствовало немного росту моих симпатий к Нюдженту. Я решительно не могла понять, какое впечатление произвела на него Луцилла.

   То же самое стеснение, которое овладело им так заметно при первой встрече с ней, обнаруживалось у него и тогда, когда они уже ближе познакомились. Нюджент никогда не был очень весел в ее присутствии. Мистер Финч мог легко переговорить его при своей дочери. Даже когда он предавался мечтаниям о своем будущем и рассказывал нам о чудесах, какие намерен он совершить в живописи, как только Луцилла входила в комнату, ее появления было достаточно, чтоб остановить его. В первый раз, когда он показывал мне свои американские эскизы (по-моему, если хотите вы знать мое личное мнение, лишь мнимо художественные попытки бойкого дилетанта), он очень разошелся: размахивал руками, ударял себя по лбу и вполне серьезно называл себя будущим преобразователем пейзажной живописи.

   - Мое призвание, мадам Пратолунго, - сблизить человечество с природой. Я хочу показать (в больших масштабах), что природа в величии своем соответствует духовным потребностям человечества. К нашим радостям и горестям есть сочувствие в природе, только мы не знаем, где искать его. Мои картины, нет, мои живописные поэмы, покажут это людям. Размножьте мои творения, а они наверное будут размножены снимками, и чем станет искусство в руках моих? Священнослужением! Чем являюсь я обществу? Простым пейзажным живописцем? Нет! Великим утешителем!

   Посреди этого рассказа (как удивительно похож он был, когда говорил, на Оскара в минуты вспышек гнева), в то самое время, как потоком текли рассуждения о будущем его величии, в комнату тихо вошла Луцилла. Великий утешитель закрыл свою папку, тотчас же перестал говорить о живописи, попросил нас поиграть и сел в углу, тихо и смиренно. Я потом спросила, почему он прервал свою речь, когда вошла Луцилла.

   - Разве я прервал? - ответил он. - Не знаю почему.

   Дело было действительно необъяснимое. Нюджент искренне восхищался девушкой - стоило только обратить внимание, как глядел он на нее, чтоб заметить это. Он не подозревал отвращен