Буссенар Луи Анри - Пылающий остров

трогость испанских офицеров. Вы увидите, как они любезны, снисходительны и... сведущи в делах.

   В эту минуту из-за скал вдруг вынырнул крейсер и на всех парах приблизился к яхте, спокойно остановившейся посреди моря.

   Лоцман, несмотря на свою обычную храбрость, заметно побледнел и машинально поднял воротник своей куртки, как бы желая таким образом уберечь свою шею от угрожавшей ей веревки.

   Между тем капитан продолжал улыбаться, а его прелестная супруга, грациозно покачиваясь в качалке, с любопытством смотрела на маневры крейсера.

   Крейсер остановился в нескольких сотнях метров от яхты и спустил шлюпку, которая мгновенно наполнилась вооруженными матросами и направилась к "Пеннилесу".

   - Принимайте гостей, мистер Адамс, - с легкой усмешкой сказал капитан "Пеннилеса" лоцману и скомандовал спустить лестницу.

   Через пять минут на яхту медленно, с достоинством взобрался испанский морской офицер с двумя матросами.

   Бессребреник встретил испанцев со свойственной ему холодной вежливостью и спросил, что им угодно.

   - Вы капитан? - в свою очередь спросил испанский офицер.

   - Да, я капитан и владелец этой яхты.

   - Вам конечно известно, сеньор, что каждое судно, появляющееся в кубинских водах, подвергается тщательному осмотру?

   - Да, сеньор. Потрудитесь следовать за мной. Я сам проведу вас по всей яхте. Начните осмотр с моей каюты.

   Испанец сделал знак согласия и, вежливо поклонившись графине, спустился вместе с Бессребреником с палубы вниз, в каюту.

   Пройдя через гостиную, убранную с баснословной роскошью, они вошли в небольшое помещение, нечто среднее между кабинетом и курильной.

   На столе лежало несколько толстых пачек зеленых американских банковых билетов, играющих такую видную роль во всем мире.

   Бессребреник вежливым жестом пригласил офицера сесть, сел сам и без всяких предисловий начал:

   - Вы капитан Родригец?

   Испанец с удивлением взглянул на него.

   - Да, сеньор, но...

   - Вы третьего дня проиграли в карты пять тысяч долларов?

   Это еще больше удивило испанца.

   - Странный вопрос при настоящих обстоятельствах!.. Не понимаю, почему вы так интересуетесь моими личными делами.

   - Отчего же и не интересоваться ими. Я филантроп, и положение храброго офицера, проигравшего на честное слово такую крупную для него сумму, которую он не в состоянии сразу уплатить, меня и трогает, и интересует.

   - Но как вы могли узнать?..

   - В Кей-Весте известно все, что имеет хоть косвенное отношение к Кубе... Я знаю, что вы поставлены в необходимость или заплатить, или пустить себе пулю в лоб, если, конечно, не предпочтете выйти в отставку и сделаться... уж не знаю чем, но во всяком случае человеком, обесчещенным на всю жизнь.

   Испанец побледнел и молча опустил голову.

   - А что бы вы сделали для того, кто ссудил бы вам эту сравнительно незначительную сумму, не требуя с вас ни расписки, ни векселя и вообще никакой гарантии в уплате? - спокойно продолжал Бессребреник.

   - Я?.. Я сделал бы все, что могу.

   - Отлично... Так вот вам двадцать пять билетов по тысяче долларов...

   - Но мне нужно только пять тысяч...

   - Разве? А мне показалось, мы говорили о двадцати пяти тысячах... Простите, у меня такая плохая память на цифры... Ну, немного больше или немного меньше - не все ли равно!.. Берите. Эта сумма поможет вам не только заплатить долг, но, быть может, и отыграться.

   Испанец еще более побледнел, и глаза его загорелись. С минуту он просидел неподвижно, в нем происходила сильная внутренняя борьба.

   Но вот из его груди вырвался тяжелый стон, и он дрожащими руками схватил протянутую ему пачку билетов, судорожно сжал ее в комок и поспешно сунул в карман.

   - Вот так-то лучше, - добродушно заметил Бессребреник.

   - Чего же вы потребуете от меня за эту... услугу? - хриплым голосом спросил испанец. - Имейте в виду, что своего долга я не нарушу ни за что в мире.

   Бессребреник взял другую пачку билетов и начал считать ее.

   - Двадцать три... двадцать четыре... двадцать пять... Двадцать пять тысяч долларов... Я ничего не требую. Я и так счастлив, что мог услужить порядочному человеку... Примите вот кстати и эту пачку... Мне только сейчас пришло в голову, что одной пачки вам, пожалуй, будет недостаточно, чтобы тягаться с капризной фортуной. Она по большей части благосклонна только к тем, которые не очень нуждаются в ней.

   Глаза офицера горели как уголья; на лбу его выступили крупные капли пота. Он, не отрываясь, смотрел на билеты, которыми искуситель небрежно ударял по столу. Долг присяги мало-помалу отступал на второй план перед таким соблазном.

   - Давайте! - глухо прошептал искушаемый. - Но скажите же наконец, чего вы хотите от меня?

   Вторая пачка билетов тоже исчезла в кармане его мундира.

   - Сущих пустяков, - ответил Бессребреник. - Мы с женой путешествуем ради своего удовольствия и любознательности. Нам очень хотелось бы побывать на Кубе; но там война, представляющая массу неудобств для туристов, самое скучное из которых - ежеминутные остановки нашей яхты крейсерами. Поэтому я прошу у вас только простого пропускного билета.

   - И больше ничего?

   - Больше ничего.

   - А вы можете дать мне честное слово, что у вас на яхте нет никакой контрабанды?

   - Разве я, граф де Солиньяк, и моя жена похожи на контрабандистов?..

   - О, нет...

   - И по-моему тоже... Итак, капитан, я уверен, что вы, как человек предусмотрительный, запаслись на всякий случай пропускными билетами, подписанными вашим главнокомандующим, и захватили с собой один из них...

   - Да, вы не ошиблись, сеньор. Я захватил с собой такой билет, потому что вид вашей яхты заставил меня предположить, что ее смело можно будет пропустить.

   - Ну, вот видите. Потрудитесь же достать этот билет, сделать на нем надлежащую надпись и вручить мне... Вот чернила и перо.

   Побежденный американскими банковыми билетами, испанец достал из кармана форменный бланк, с лихорадочной поспешностью набросал на нем несколько строк и передал билет Бессребренику.

   Тот внимательно прочел:

  

   "Я, нижеподписавшийся, капитан фрегата испанского флота, лейтенант крейсера "Гвадиана", сим свидетельствую и удостоверяю, что яхта "Пеннилес" под американским флагом не имеет на своем борту ничего подозрительного в смысле военной контрабанды, в доказательство чего выдается это свидетельство.

   Подпись: Родригец".

  

   Ниже было напечатано:

  

   "Пропускать везде беспрепятственно предъявителя этой охранительной грамоты".

  

   Затем следовали подпись и печать Вейлера.

   Бессребреник с довольным видом кивнул головой и встал. Испанец последовал его примеру, и оба они вышли на палубу.

   Проводив своего гостя, капитан яхты обратился к лоцману и сказал:

   - Ну что, мистер Адамс? Видите, дело отлично обошлось без ареста и виселицы... Теперь ведите яхту к острову, на котором нас встретят люди генерала Масео, а может быть, и сам он. Я послал ему уведомление, что буду у берега Кубы сегодня вечером в девять часов, а вы знаете, я привык сдерживать свои обещания.

   - Все это мне кажется какой-то фантасмагорией, капитан... - начал было лоцман.

   - Э, мой друг, какой же вы после этого янки, когда признаете фантасмагории! - смеясь перебил Бессребреник.

   - Но каким же образом вы устроили это?

   - Очень просто: выручил человека из нужды - вот и все!

   - Ага! Теперь я понимаю.

   - И отлично... Итак, можете продолжать путь.

   Лоцман подошел к рулю, взялся за колесо и скомандовал:

   - Go ahead! (Вперед!)

   Через минуту яхта снова плавно понеслась по волнам к берегам Кубы.

  

  

   Благодаря пропускному билету, так легко добытому Бессребреником, яхта спокойно могла остановиться в заранее условленном месте, посреди грозного пояса подводных камней, окаймляющих северо-западный берег провинции Пикар-дель-Рио на Кубе.

   Яхта вошла в небольшой, хорошо укрытый заливчик и все время была под парами, чтобы каждую минуту быть готовой пуститься обратно в море.

   Наступала ночь. Издали доносился треск ружейной перестрелки, по временам грохот пушек. Это продолжалось часа два, а затем все стихло.

   На борту яхты, окутанной мраком, тревожно прислушивались к шуму сражения, исход которого был важен, так как только от него зависел успех экспедиции Бессребреника.

   Предприятие владельцев яхты, начатое ими без всякого расчета на какую-нибудь выгоду, из одного только великодушия, было крайне рискованно.

   В девять часов вечера Бессребренику донесли, что на берегу видны какие-то тени, осторожно приближающиеся к воде.

   Вахтенный сделал осторожный оклик:

   - Кто идет?

   - Свободная Куба! - последовал ответ.

   Вслед за тем послышалось тихое насвистывание американского народного гимна "Yankee doodle".

   - Причаливай! - раздалась команда Бессребреника.

   Скалистый берег делал в этом месте выступ, на который и был переброшен с яхты трап.

   Какой-то человек высокого роста смело прошел по трапу на борт яхты, где его привыкшие к темноте глаза сразу разглядели мужскую фигуру, которая встретила его и протянула ему обе руки.

   - Вы генерал Масео, герой борьбы за независимость Кубы? - произнесла эта фигура.

   - А вы - наш великодушный друг, граф Жорж де Солиньяк? - откликнулся прибывший с берега, который действительно был вождь инсургентов Масео.

   И они обменялись крепким рукопожатием. Затем Бессребреник пригласил знаменитого предводителя инсургентов в свою гостиную, из которой герметически закрывающиеся железные ставни не пропускали наружу ни малейшего луча электрического света, заливавшего это помещение.

   В этом чудном плавучем гнезде роскоши дожидалась мистрисс Клавдия, сильно заинтересованная всем происходившим.

   - Генерал Антонио Масео, - проговорил Бессребреник, представляя жене своего гостя. - Графиня де Солиньяк, - прибавил он, указывая последнему на мистрисс Клавдию.

   Масео почтительно поклонился, осторожно взял кончиками пальцев протянутую ему крошечную нежную руку молодой женщины и произнес мягким, слегка дрожащим голосом:

   - Графиня, я не нахожу слов, чтобы выразить мою признательность благодетельнице свободной Кубы. Да благословит вас Бог за это. Ваш поистине царский подарок делается для нас еще ценнее потому, что вы оказываете нам честь своим личным присутствием.

   - Генерал, - тихо ответила графиня, - принцип, за который вы так мужественно боретесь, достоин таких борцов, как вы, и каждый, у кого есть сердце и душа, должен присоединиться к вам и оказывать посильную помощь. Муж и я вполне вам сочувствуем. Лепта, которую мы сегодня принесли, не более как задаток в доказательство нашего желания быть банкирами свободной Кубы... Не так ли, мой друг - закончила она, обратившись к мужу.

   - Конечно, дорогая Клавдия, - ответил тот. - Но я прошу не забывать, что при настоящих обстоятельствах нам дорога каждая минута... Генерал, ваше своевременное появление на свидание позволяет мне надеяться, что вы отразили своего противника.

   - Да, берег очищен... по крайней мере, на двадцать четыре часа, - проговорил Масео, причем взгляд его загорелся огнем торжества.

   - Это хорошо... А сколько в вашем распоряжении людей?

   - Около шестисот.

   - Достаточно и половины, чтобы перенести золото на берег... Два миллиона долларов весят три тысячи пятьсот килограммов, следовательно, придется по двенадцать килограммов на человека.

   - Да это целое богатство для моих храбрецов! - сказал Масео. - Они ведь не получают жалованья, зачастую живут впроголодь и нередко бывают по целым дням с пустыми желудками. Но будьте уверены, несмотря на это, не пропадет ни гроша, все золото будет сдано в наше казначейство в совершенной целости.

   Но время действительно было дорого, и потому на борту яхты скоро началась лихорадочная деятельность. Так как пока нечего было опасаться ни со стороны берега, ни со стороны моря, то зажгли фонари и принялись за выгрузку яхты.

   Люди Масео во главе с офицерами неслышно всходили на борт, молча брали ношу и тихо, точно привидения, скрывались с ней в ночном мраке.

   Через час два миллиона Бессребреника были уже на Кубе.

   Кроме того, было выгружено множество ящиков с оружием, амуницией, одеждой и провизией. Ничего не было забыто великодушным другом Кубы.

   Когда Масео стал прощаться, Бессребреник сказал ему:

   - Это еще не все, генерал. Я приготовил лично для вас небольшой сюрприз.

   - Надеюсь, что в этом сюрпризе нет ничего ужасного? - с улыбкой произнес храбрый вождь инсургентов.

   - Конечно нет. Я хочу подарить вам аппарат удивительно простого устройства и легко управляемый. Благодаря этому аппарату, вы сможете переноситься с места на место со скоростью экстренного поезда. Вы можете подниматься, опускаться, двигаться направо и налево, как вам вздумается, и совершенно безопасно наблюдать за всеми движениями неприятеля.

   - А! Это, вероятно, воздушный шар? - радостно воскликнул Масео.

   - Вы угадали, - ответил Бессребреник, - это действительно воздушный шар, поддающийся управлению и обладающий удивительной двигательной силой; он может служить не только для наблюдений, но и страшным оружием на войне.

   - Значит, вы даете нам в руки средство для достижения "верного" успеха в нашем деле.

   - По крайней мере - очень важную помощь, стоящую нескольких полков.

   - Но... откуда же мы будем добывать необходимый газ для шара?

   - Об этом не беспокойтесь, генерал. Мой шар имеет, между прочим, и ту особенность, что его подъемная сила служит для него вместе с тем и двигательной...

   - Ну, уж это для меня совершенно непонятно...

   - А между тем это очень просто: вместо того чтобы применять электрические аккумуляторы или тому подобные тяжеловесные и занимающие много места приборы, с которыми, кроме того, так много возни, я отдал предпочтение сжатому или, вернее, превращенному в жидкое состояние водороду...

   - Браво!

   - Теперь вам понятно?.. Таким образом, я получаю в минимальном объеме громадное количество газа. Емкости, в которых он заключен под сильным давлением, имеют форму и размеры гранат с особого рода крышкой. Это собственно газовые бутыли, только не стеклянные, а стальные, так что об опасности взрыва не может быть и речи, притом их нельзя ни разбить, ни повредить...

   - Чудеса, право чудеса! - восторгался Масео.

   Бессребреник улыбнулся и продолжал:

   - Достаточно привинтить к крышке соединительную трубу, чтобы разреженный водород соединился с механизмом движения и управления шаром. Наполнение шара газом производится тем же способом, то есть без посторонней помощи, и потому тоже не представляет никаких затруднений. Когда бутыль будет пустая, ее можно наполнить порохом или другим взрывчатым веществом, так что она превращается в гранату.

   - Я, право, не знаю, чему более удивляться, сеньор: вашей безграничной изобретательности или вашей неистощимой щедрости!

   - Не стоит удивляться, дорогой генерал, лучше постарайтесь извлечь побольше пользы из того, что я предлагаю вам. В сравнении с вашими подвигами все, что я делаю из желания доказать вам свое сочувствие, очень незначительно... Я, впрочем, должен просить вас подождать несколько дней до получения в свою собственность аэростата. Он мне нужен для того, чтобы, так сказать, с птичьего полета произвести ревизию клочков земли, которыми я владею на Кубе. Там у меня есть плантации, которые прежде находились в цветущем состоянии, а теперь, по всей вероятности, совершенно разорены. Кстати, эта маленькая воздушная экскурсия позволит мне испытать шар.

   - Делайте все, что найдете нужным, - сказал Масео. - Позвольте принести вам от имени всех сражающихся за освобождение Кубы искреннюю вечную признательность. Теперь мне необходимо покинуть вас, чтобы скрыть в безопасном месте наше сокровище.

   - До свидания, дорогой генерал.

   - До скорого свидания, дорогой благотворитель!

   - На рассвете я поднимусь в аэростате и, наверное, с него увижу вас... Прощайте!

   Новые друзья крепко пожали друг другу руки и расстались. Масео поспешил возвратиться на берег к нетерпеливо ожидавшим его людям.

   Через несколько минут он со своим отрядом уже шел скорым шагом в то место, откуда испанцы были выгнаны и где теперь было совершенно тихо и безопасно.

   Быстро подвигаясь вперед, вождь инсургентов, которому на повороте дороги, так же как и его офицерам, подвели лошадей, чувствовал, как в его сердце закрадывается какое-то щемящее, тоскливое чувство, как будто предвестник скорого несчастия.

   Этот храбрец, тело которого было покрыто рубцами от полученных в сражениях ран, никогда раньше не знал ни страха, ни боязни, но теперь, несмотря на энергию и уверенность в окончательной победе, им вдруг овладело такое ощущение, точно его вели на казнь, и он, при всей своей силе воли, никак не мог отделаться от печального предчувствия.

   "Что за странность! - думал он. - Мне кажется, что я сегодня буду убит. Мысль о близкой смерти упорно овладела мной и не хочет покинуть меня... Я не боюсь смерти, но мне еще нельзя умирать, я должен жить, если не для себя самого, то для моего дела... Однако не мешает на всякий случай сделать необходимые распоряжения..."

   И, обернувшись назад, он громко позвал своего друга, поверенного всех своих тайн:

   - Серрано! Мне нужно поговорить с тобой... Серрано! Где ты?

   Доктор не откликался. Масео удивился и, думая, что доктор возится с каким-нибудь внезапно заболевшим, приказал разыскать его.

   Один молодой человек, любимец Масео и в свою очередь безгранично ему преданный, сын Максимо Гомеца, другого героя борьбы за независимость Кубы, подъехал к своему начальнику и доложил ему:

   - Генерал, доктор Серрано недавно ускакал куда-то в сторону.

   - Вот как! Ты в этом уверен, Франциско?

   - Да, генерал. За минуту до своей отлучки он говорил со мной и сказал, что ему необходимо отлучиться ненадолго и что он скоро вернется к нам.

   - Гм!

   В мозгу Масео мгновенно пронеслось подозрение об измене доктора - мысль ужасная, мучительная. Это было точно откровение свыше, с поразительной ясностью представившее внутреннему взору генерала всю картину того, что его ожидает впереди.

   Он видел себя умирающим, предательски пораженным из-за угла, слушал шумные выражения торжества своих врагов, избавившихся от такого опасного противника. Всего ужаснее было для него сознание, что с его гибелью сильно пострадает дело освобождения родины.

   Но он тут же устыдился своей мысли, которая казалась его честной натуре оскорблением отсутствующего друга.

   Он стал припоминать все, что служило неопровержимым доказательством преданности доктора инсургентам: его страстную любовь к Кубе и жгучую ненависть к испанцам; вспоминал свои личные отношения с ним, старую дружбу, братство по оружию, перенесенные вместе невзгоды и общие надежды.

   Пожав плечами, он пробормотал про себя:

   - Нет, подозревать Серрано - прямо глупость, даже хуже - это было бы низко! Серрано самый честный человек из всех, кого я знаю, и если бы мне пришлось сомневаться в нем, то я скорее должен бы не доверять родному отцу!..

   В это мгновение послышался топот мчавшейся во весь опор лошади и оклики: "Кто идет?", проносившиеся от задних рядов отряда до передних. Затем раздались крики: "Серрано! Это он!.. Это наш доктор!"

   - Где генерал? - коротко спросил всадник, поравнявшись с отрядом.

   - Я здесь, мой друг, - откликнулся Масео. - О, как я рад тебя видеть! Я боялся, не случилось ли чего с тобой...

   - Благодарю... Со мной ничего не случилось... Но я везу важную новость. Мы идем прямо на засаду. Впереди нас ожидают четыре тысячи испанцев.

   - Черт возьми! Это действительно очень важно! - воскликнул Масео.

   - В том то и дело... Я так и думал, что отступление Люка было только ловушкой, и, чтобы в этом убедиться, я один отправился на разведку и узнал, что на рассвете нас собираются атаковать, а этого, в виду незначительности наших сил, ни в каком случае не следует допускать.

   - Конечно!.. Хорошо, я изменю маршрут, - проговорил Масео, - и присоединюсь к остальной части моих войск, а тогда - милости просим, господа испанцы!.. А тебе, мой дорогой друг и преданный товарищ, еще раз большое спасибо! Благодаря тебе мы избежали страшной опасности.

   Если бы глаза Масео обладали свойством проникать в мрак, то он заметил бы ироническую улыбку, мелькнувшую на лице доктора.

  

  

   Так жестоко наказанные капитаном Роберто и его небольшим отрядом, "водуисты" быстро рассеялись в ночном мраке, а молодой офицер в ожидании рассвета поместился в капище вместе со своими солдатами и освобожденными пленниками.

   Он понял, что слышавшаяся вдали перестрелка - это стычка полковника Карлоса с испанцами. Временами пальба становилась слышнее, но определить место, где именно она происходила, все-таки было невозможно.

   Едва успели возвратиться посланные капитаном Роберто разведчики с докладом о приближении неприятеля, как перед капищем уже появился отряд испанцев. Очевидно, предводитель отряда хорошо знал, что здесь находятся девушки и их защитники, судя по тому, что сразу началась атака на наскоро исправленную и запертую дверь здания.

   Сопротивление было самое отчаянное.

   Если на стороне нападавших было превосходство численности, то осажденные обладали хорошей позицией, испытанной храбростью и привычкой к самой строгой дисциплине.

   Встретив серьезный отпор, испанцы были вне себя от ярости. Они подумали, что в капище находится втрое больше людей, нежели предполагалось, и отступили с целью возобновить нападение на рассвете.

   К несчастью, у осажденных не хватало зарядов.

   Опытный и осторожный Роберто, осмотрев сумки у солдат, нашел, что у каждого было не более десяти зарядов. Внутренне содрогаясь, он однако не решился сообщить девушкам об этом грустном обстоятельстве.

   "Все-таки не сдадимся до последней возможности! - думал он про себя. - Храбрым Бог владеет!"

   Предвидя вторичную атаку, он приказал потихоньку пробить в стене, возле входа, отверстия, и перед каждым из них поставил по солдату.

   - Берегите заряды, стреляйте только наверняка, - сказал он, окончив все приготовления к новой обороне.

   Немного погодя появилось солнце, - вдруг, как всегда бывает в тропиках, без постепенных переходов от мрака к свету.

   Вслед за появлением солнца возобновилась и атака, с еще большим ожесточением, чем ночью.

   Испанцев было триста человек. Они бросились на капище с уверенностью в успехе.

   Из импровизованных бойниц грянул ружейный залп, уложивший сразу десять человек, что, однако, не уменьшало энергии нападающих.

   Еще залп - и снова десять человек выбыло из строя.

   Тем не менее лицо молодого предводителя инсургентов было мрачно.

   "Их слишком много!" - думал он о численном превосходстве испанцев и взглянул с тоской на девушек, стоявших вместе с мальчиком за жертвенником.

   Между тем в дверь снаружи сыпались удары топорами, сопровождаемые дикими возгласами и глухо отдававшиеся под сводами обширного здания.

   Третий залп, раздавшийся вслед за командой капитана Роберто, уложил еще несколько неприятелей, но дверь уже со всех сторон дала трещины и вскоре должна была разлететься в щепки под ударами осаждающих.

   - Ложись! - скомандовал капитан Роберто.

   Солдаты легли, и он один остался на ногах, с револьвером в руках. Видя, что заряды постепенно истощаются, и сознавая, что через несколько минут он и все находившиеся с ним будут во власти беспощадного врага, Роберто решился обратиться к великодушию и гуманности испанцев.

   Он заботился не о себе и даже не о своих солдатах, а о тех, которые находились под его покровительством и с удивительным спокойствием ожидали исхода неравной борьбы.

   Надев на острие сабли белый носовой платок, Роберто поднялся до слухового окна и, не обращая внимания на свистевшие вокруг него пули, высунул голову и замахал саблей с надетым на ней платком.

   На мгновение огонь прекратился. Пользуясь этим, Роберто крикнул взволнованным, но громким голосом:

   - Здесь находятся три женщины и ребенок, которых хотели принести в жертву "воду", но мы успели вовремя спасти их. Во имя человечности я прошу для них свободы. Дайте честное слово, что вы не причините им никакого зла, а с нами тогда делайте, что хотите.

   Во всякой другой стране при подобных условиях эта просьба была бы бесспорно уважена, но здесь было не то.

   Чей-то дрожащий от злобы, резкий и повелительный голос насмешливо крикнул в ответ на это благородное воззвание:

   - Стреляйте в этого краснобая!.. А потом мы их всех подпалим.

   Кармен побледнела, и на ее глазах выступили слезы стыда: она узнала голос своего отца!

   Раздался залп из двадцати карабинов, но Роберто в момент команды дона Мануэля успел спрыгнуть вниз, так что пули пролетели над его головой и застряли в противоположной стене.

   - Трусы!.. Негодяи!.. Будьте прокляты! - крикнул он им в бойницу сдавленным от гнева голосом. - Да падет на вас кровь невинных!

   Заметив, что Роберто вытирает щеку, по которой тянулась тонкая красная полоска, Фрикетта подошла к нему и с участием спросила:

   - Вы ранены?

   - Пустяки, мадемуазель!.. Небольшая царапинка... Вероятно, немного задело камнем или щепкой, - ответил он на превосходном французском языке, но с характерным произношением жителей берегов Луары.

   - Однако как вы хорошо говорите на моем родном языке! Неужели вы мой земляк? - с удивлением воскликнула девушка, внимательно вглядываясь в молодого человека.

   - Я действительно французского происхождения, мадемуазель, и мое настоящее имя - Роберт.

   - И моего отца звали так же. Уж не родственники ли мы, мистер Роберт?

   - Очень может быть.

   - Я была бы в восторге...

   - А я и подавно!

   Крик предсмертной агонии прервал эту беседу: один из солдат, пораженный через трещину в двери, упал с раздробленным черепом.

   Роберто бросился занять его место, но его предупредила Долорес.

   Молодая героиня подняла заряженное ружье, выпавшее из рук убитого, и выстрелила в нападающих с искусством опытного стрелка.

   - Еще одно слово, мистер Роберт! - сказала Фрикетта. - Имеете вы какие-нибудь сведения о своих родных?

   - О, да, мадемуазель, и даже очень точные. Мой прадед, уроженец Амбуаза, был капитаном в Сан-Доминго, в армии генерала Леклера. У него был...

   - Брат, - подсказала Фрикетта.

   - Да...

   - Близнец, тоже капитан...

   - Совершенно верно. Откуда вам это известно?

   - Братья-близнецы горячо любили друг друга и никогда не расставались...

   - Да, да, и это верно...

   - Но обстоятельства заставили их разлучиться. Один из них, Жан, был взят в плен...

   - Он бежал на Кубу и был моим прадедом, а другой...

   - Другой, Жак, возвратился во Францию и был моим прадедом... У нас есть миниатюра, изображающая обоих братьев в военных мундирах. Копия этой миниатюры, благоговейно хранившаяся и переходившая от отца к сыну, к несчастью, сгорела вместе с домом моих родителей. Сзади на ней было написано уже пожелтевшими буквами: "Моему дорогому брату Жану..."

   - Так, так, все это вполне верно.

   - Значит, мы с вами действительно родственники, кузен?

   - Да, кузина! И встретились при таких печальных обстоятельствах.

   - Но я все-таки очень довольна этой встречей, мой храбрый кузен!

   - А я прямо от нее в восторге, моя неустрашимая и прелестная кузина!

   - Это комплимент?

   - Вовсе нет! Не забывайте, что мы стоим лицом к лицу со смертью... Тут уж не до комплиментов.

   - Да, вы правы, наши минуты сочтены...

   Новый короткий предсмертный крик заставил их оглянуться: второй солдат упал мертвым к их ногам.

   Ружье еще одного, выбывшего из строя, подхватила Кармен и стала на его место.

   - Браво, Кармен! - воскликнула Долорес и снова выстрелила в осаждающих.

   - О, я теперь понимаю, отчего ваши силы возрастают с каждым днем! - воскликнула Кармен, обращаясь к Роберто. - Даже я, испанка древнего рода, воспитанная в ненависти и в презрении к вам, доведена до того, что от всей души кричу: "Да здравствует свободная Куба!"

   Между тем зарядов осталось очень мало, а огонь испанцев не прекращался, так что горсти осажденных не было никакой возможности устоять. Пал уже третий солдат.

   Вдруг послышался пронзительный крик Пабло и вслед за тем громкое проклятие Мариуса:

   - Ах, черт возьми! Тут жаркое дело, а я сплю себе, как глухой пень! - воскликнул провансалец.

   Действительно, мальчик и старик, тесно прижавшись друг к другу, крепко спали; первый заснул от усталости и благодаря способности детей засыпать при каких угодно обстоятельствах, а другой - от истощения. Проснулись они оба только потому, что на них свалился третий убитый солдат.

   - Эге! Даже и барышни взялись за оружие! - продолжал провансалец, оглядевшись. - А я, старый дурак, валяюсь! Это не годится!

   С трудом поднявшись, он взял ружье и, едва держась на ногах, с кружившейся от слабости головой, приготовился исполнять до конца обязанности солдата.

   Пабло погладил лежавшую возле него собаку. В первый раз она не ответила на его ласку, и это сильно поразило мальчика. Он обеими руками схватил голову своего четвероногого друга, повернул ее к себе и с отчаянием закричал:

   - Браво! Что с тобой, моя дорогая собака?.. Браво, да взгляни же на меня, ответь мне!.. Браво! Почему ты не движешься?.. Ах, Господи, да он весь холодный!.. Мариус! Посмотри, Браво умер! Бедный, дорогой Браво!

   И мальчик горько заплакал.

   В самом деле, верная собака, собравшая последние силы, чтобы отыскать своего маленького господина, давно уже испустила последнее дыхание у его ног.

   Видя горе своего маленького друга, суровый на вид моряк почувствовал, что у него на глаза навертываются слезы, и посреди града пуль и грома выстрелов крикнул плачущему мальчику:

   - Не плачь, мой милый мальчуган, перестань, ради Бога! Право, ты разрываешь мне сердце... Я бы так хотел помочь тебе, но не могу, ей-Богу, не могу, и это меня сильно мучит!

   Но Пабло еще сильнее зарыдал над трупом своего преданного друга.

   Между тем положение осажденных ухудшилось. Все солдаты были перебиты. В живых остались только Роберто, Мариус, три девушки и Пабло. В ружьях находились последние заряды... Было очевидно, что этой героической борьбе наступал конец. Всякое сопротивление оказалось невозможным: осажденным оставалось только умереть.

   Сгруппировавшись возле жертвенника и поставив мальчика всередину, все осажденные пожали друг другу руки и, опершись на свои карабины, спокойно ожидали смерти.

   Вот разбитая дверь с треском и грохотом рассыпалась. Человек двадцать ворвались в святилище "воду" и, потрясая оружием, громко закричали:

   - Теперь вы сдадитесь!

   - Никогда! - ответил негодующий женский голос. - Никогда я не сдамся врагам моей родины!.. Да здравствует свободная Куба!

   И Долорес Валиенте сделала два шага вперед, подняла ружье и выстрелила в толпу испанцев.

   В ответ на этот выстрел грянул целый залп, и все капище мгновенно окуталось пороховым дымом.

  

  

   Доктор Серрано дал столько доказательств своей преданности и верности инсургентам и проявлял такую искреннюю, бескорыстную дружбу к Масео, что тому не могло прийти и в голову заподозрить в чем-нибудь нечестном своего друга.

   А между тем отважный вождь инсургентов, благородный характер которого, возвышенность чувств и военный гений удивляли даже врагов, вовсе не был наивен и доверчив.

   Воспитанный в суровой школе нужды и лишений, неутомимый, терпеливый, энергичный, рассудительный, твердый, притом всегда справедливый и снисходительный, Масео хорошо понимал людей и относился к ним крайне осторожно.

   Доверие его можно было приобрести не вдруг и с большим трудом, нужно было совершить на его глазах целый ряд безусловно честных поступков, в которых не имелось бы и тени своекорыстия. Но раз вверившись человеку, он отдавал ему душу и сердце. Такое безграничное доверие, прекрасное само по себе, часто вредит людям, поставленным судьбой во главе какого-нибудь важного дела.

   Так случилось и с безусловным доверием Масео к Серрано.

   Изучив и поняв характер инсургентского вождя, доктор Серрано сумел так обойти Масео, что тот слепо доверял ему. Серрано знал все его мысли, планы и намерения.

   Мы уже видели, что Масео, по совету Серрано, изменил свой маршрут после разгрузки "Пеннилеса".

   Инсургенты скрывались в горах возле Мариэля, где Масео устроил лагерь для своих резервных войск и обучал новобранцев. Он рассчитывал в недалеком будущем собрать сюда возможно большее число своих и захватить всю провинцию Гавану.

   К этому-то месту и хотел пробраться Масео ближайшим путем. Но так как этот путь, по словам доктора Серрано, был занят испанскими войсками, то инсургентский вождь решил отправиться в обход по хорошо знакомым ему тропинкам.

   Сопровождаемый только дюжиной всадников, в числе которых находились доктор Серрано и молодой офицер Франциско Гомец, Масео с задумчивым видом ехал рядом с доктором впереди отряда.

   Рассветало. До сих пор не было ничего подозрительного, все шло отлично, и Масео, несмотря на свои мрачные предчувствия, был вполне уверен в том, что им удастся благополучно добраться до лагеря.

   Силой воли прогнав от себя мрачные мысли, он обернулся к доктору и дружески сказал ему:

   - А ты отлично сделал, мой милый Серрано, что вздумал совершить хотя и не большую, но рискованную рекогносцировку. Это дало тебе возможность избавить меня от сетей, которые мне расставляют на каждом шагу... Отечество во мне еще нуждается, и я должен пока жить... Еще раз благодарю тебя, дорогой друг, за твою преданность нашему делу и дружбу ко мне!

   Серрано молча щипал свою бороду, как-то ежился и старался не смотреть на своего спутника. Масео, принимая это за доказательство скромности своего друга, с улыбкой продолжал осыпать его похвалами и выражать ему свою признательность.

   Когда они подъехали к густой пальмовой роще, окруженной широким поясом низкого кустарника, Серрано вдруг круто остановил свою лошадь и быстро спрыгнул с седла на землю.

   - Что случилось? - поспешно спросил Масео, тоже приостанавливая лошадь.

   - Ничего... особенного, - отвечал Серрано. - У меня немного сбилось седло... должно быть, ослабли подпруги...

   Пока изменник делал вид, что "исправляет" то, что находилось в совершенной исправности, отряд успел догнать их и по знаку Масео проехать вперед. На дороге остались только Серрано и Масео.

   Как только отряд отъехал на несколько десятков шагов, со стороны пальмовой рощи из-за кустов вдруг сверкнул огонь и грянул ружейный залп. Масео покачнулся в седле и судорожно схватился за грудь. Между его пальцами фонтаном брызнула горячая кровь и сейчас же окрасила в пурпур