Антропов Роман Лукич - Герцогиня и "конюх"

   - Спасибо, хорошо! Только сон один нехороший видела.

   - Сохрани и помилуй, ваше величество! Какой же сон? - воскликнул князь Алексей.

   - Не буду тебе говорить, князь Алексей. Тебя и твоих касается он, - замялась Анна Иоанновна.

   Побледнел Долгорукий.

   - Про меня? Про моих? А что же такое во сне видели? - опасливо прошептал он. - Кого из нас, Долгоруких, вы видели?

   - Ивана, - прошептала Анна Иоанновна.

   - А-а! Ну, что ж, это не беда, государыня... А вот я понапомнить дерзаю вам, что день сегодняшний - великий день.

   - А что? Какой день? - отрываясь от дум, спросила она.

   - Сегодня вы, ваше величество, должны будете официально подписать ту грамоту, сегодня вы будете объявлены всенародно императрицей российской, - произнес Алексей Долгорукий.

   Вздрогнула Анна Иоанновна. В эту историческую минуту в ней происходила страшная борьба: кому отдаться, С одной стороны - немцы: Остерман, ее Бирон, Миних, Левенвольд и вся их сильная немецкая партия; с другой - эти Голицыны, Долгорукие, Ягужинский и прочие. Кто более твердо будет держать ее трон? Те или другие? Как русская женщина, она тяготела, безусловно, к своим.

   Но Бирон? Разве не он старался для нее? Разве не он откопал в дальней Венеции таинственного мага, который предрек ей судьбу?

   - Ах, да, я и забыла. Сегодня ведь! - возбужденно ответила Анна Иоанновна.

   - Там, в приемном зале, ожидает вас Остерман! - сообщил Долгорукий. - Дозволите ему войти?..

   Анна Иоанновна провела рукой по лбу. Она еще не совсем пришла в себя после угарной ночи. Наконец она ответила:

   - Он, князь Алексей, входит ко мне без доклада. Впустите!

   Через несколько секунд в комнате "императрицы" появилась фигура великого дипломата.

   - Ваше величество! - почтительно склонился великий немец к руке еще не коронованной государыни. - Вы кажетесь подавленной...

   - Я плохо спала, - понуро ответила Анна Иоанновна.

   - Ай-ай-ай! - покачал головой Остерман, бросая на Долгорукого странный взгляд. - Что же это вы, любезный князь Алексей, плохо помогаете нашей повелительнице?

   - А вы помогите лучше! - усмехнулся Алексей Долгорукий.

   - А вот сейчас, одним словом. Не верите, князь Алексей? - И Остерман, подойдя к Анне Иоанновне, громко произнес, пристально глядя ей в глаза: - Радуйтесь, государыня, с_е_г_о_д_н_я.

   Анна Иоанновна долго глядела в глаза Остерману.

   - Вы говорите, что сегодня? - произнесла она побелевшими губами.

   - Да! - твердо произнес Остерман. - Позвольте же вам, государыня, как я и обещал, преподать последний урок политической мудрости относительно конституционного образа правления, который вам угодно ввести в уклад жизни Российской империи. Но... а-ппчхи. - Остерман, вынув табакерку, понюхав, снова Чихнул и продолжал: - Но вам надо сначала сделать диспозицию сегодняшнего дня. Правда, князь Алексей?

   - Правда, наш великий оракул!.. - ответил Долгорукий.

   - Кто будет одевать вас к парадному выходу, ваше величество? - обратился Остерман к Анне Иоанновне. - Я советовал бы вам попросить князя Алексея Долгорукого пригласить для сей оказии его дочь Екатерину. За то счастье, что она будет присутствовать при вашем туалете и помогать вам облачаться в мантию императрицы, вы, ваше величество, не откажете в милости пожаловать ее в ваши обер-гофмейстерины. Правду я говорю, князь Алексей? - насмешливо обратился Остерман к Долгорукому.

   Анну йоанновну словно осенило. Она все поняла. Поняла она то, что сила, стало быть, на стороне Остермана, раз он так уверенно говорит за нее; поняла, что надо слушать его, не противоречить ему; поняла, что надо мстить этой "подлой Катерине", которая хотела вырвать у нее трон.

   Долгорукий побледнел.

   - Она больна, ваше величество... навряд ли она сможет подняться с кровати, - пробормотал он, бросая недоумевающие взгляды на Остермана, своего "единомышленника".

   - Я желаю этого!.. - топнула ногой Анна Иоанновна. - Она, твоя, князь Алексей, Екатерина, должна присутствовать при позорном акте, когда вы будете лишать меня самодержавия.

   "Дура! Ах, дура! Она, того гляди, проболтается!" - подумал великий "оракул" и тотчас произнес:

   - Ваше величество, я должен заметить вам, что вы выразились резко: ограничение прав монарха - вовсе не позорный акт. Сейчас я убежу вас в этом... Все это время вы разделяли со мной тот взгляд, что пора дать империи большую самостоятельную волю... А-п-пчхи! - Остерман подошел к Алексею Долгорукому и еле слышно бросил ему: - Ступайте скорей за Екатериной!

   - А вы зачем надумали доставить ей это унижение? А? Ловушка немецкая? - прохрипел Долгорукий.

   - Что вы, что вы, князь Алексей? Для политики это надо. Пусть все видят, до чего любовь Долгоруких к царице простирается: бывшую невесту царя, а потом и кандидатку на престол в услужающие к ее величеству поставили.

   Долгорукий не мог понять: правду говорит "лукавый немец" или он просто издевается над ним?

   - Что же ты, князь Алексей, не слыхал, что ли, моего приказания? - нетерпеливо воскликнула Анна Иоанновна.

   - Сейчас, ваше величество, я отправляюсь за ней, - дрожащим от бешенства голосом произнес Долгорукий.

   "Что это с ней? Откуда взялся вдруг этот властный тон, эта горделивая осанка?" - недоумевал он, выходя из покоев государыни.

  

  

   - Вставай, Ваня! - тормошил Алексей Долгорукий красавца Ивана, отдыхавшего после бессонной ночи.

   - А... мм... - промычал тот в богатырском сне.

   - Вставай, говорю!

   С трудом очухался князь Иван.

   - Что надо? - недовольно спросил он.

   Алексей Долгорукий принялся рассказывать только что происшедшую сцену в покоях Анны Иоанновны, прибытие Остермана и диковинный приказ о том, чтобы Екатерина одевала ее к парадному выходу. По мере того как говорил Алексей Долгорукий, все большее и большее изумление появлялось на лице князя Ивана. Сон с него сразу слетел.

   - Да ну?

   - Вот тебе и "ну"! Не чаял я, что после вчерашнего дня так дело пойдет!.. - развел руками Алексей Долгорукий. - Что же, разве ты не повеселил ее?

   Иван усмехнулся. - Разве меня не знаешь? - вопросом ответил он.

   - Так чего же она фордыбачиться начала?

   - А это - штуки проклятого немца.

   - Пожалуй, - тревожно вырвалось у Алексея Долгорукого. - Ну, мы поборемся еще! - гордо выпрямился он. - Она в наших руках, не вывернется! Да и Остерману не резон ссориться с нами. Нет, пустяки все это, зря труса мы празднуем!.. Мало ли что глупой бабе на ум взбредет?! Ты иди к сестре, вези ее, а мне здесь прохлаждаться некогда: нельзя без себя дворец да и ее оставлять...

   Князь Иван почесал затылок и произнес:

   - Ой, заартачится Бкатеринушка, не поедет! Разве сам не знаешь ее характера дикого?

   - А ты уговори, урезонь, Ванюша!

   - А если не поможет? - спросил Иван.

   - Силком тащи, волоком!.. Не навлекать же нам на

   свои головы беды из-за ее глупостей?.. Иди, иди, а я поеду. Неспокойно что-то сердце у меня.

   - К какому часу торжество-то назначено?

   - К двум. Время есть, а все же поторопиться надо.

   Князь Алексей уехал, а Иван отправился к сестре.

   Ему пришлось разбудить ее, и, когда он сказал ей, в чем дело, Екатерина впала в такое бешенство, что, забыв о присутствии взрослого брата, вскочила с кровати в одной рубашке.

   - Что?! - затопала она о ковер своими хорошенькими маленькими ножками.- Я должна ехать одевать ее? Я?! Да ты рехнулся, что ли?

   - И не думал. Это ее желание, - ответил Иван сестре. - Не забывай, Катя, что с сего дня она станет уже официально императрицей.

   - Императрицей! Скажи, пожалуйста! Не она, а я... понимаешь - я должна была быть императрицей! - произнесла княжна, горделиво откидывая назад свою красивую головку.

   Иван Долгорукий невольно рассмеялся, глядя на свою сестренку, стоявшую перед ним в одной рубашке и мечтавшую о короне.

   Екатерина, заметив улыбку брата, окончательно вспылила.

   - Эх вы, "сильные", "могучие"!.. Прозевали вы трон для меня! - с горечью произнесла она. - Ведь я невестой же царской была.

   Это взорвало князя Ивана.

   - Да что ты дурой притворяешься? - крикнул он. - Сама ведь знаешь о подложном завещании. Что же поделаешь, если дело не выгорело? Зато теперь все едино вся власть будет в наших руках. С Голицыными мы поладим. Вот" кстати, один из них, Василий, все на тебя зенки пялит. Выйдешь за него - той же царицей будешь. Ну, собирайся скорее! Добром не поедешь, силой повезу.

   - Меня? - сверкнула глазами княжна Екатерина.

   - Тебя. Чего ты на самом деле ломаешься? Мало, что ли, у нас и так хлопот и забот, а тут из-за твоих капризов неприятности получать!..

   - Не хочу я, не могу унижение такое принять, чтобы подавать туфли да платье!..

   - Да ты, дура, то сообрази: ведь сегодня для Анны день не торжества, но унижения, ведь сегодня ей покажут, какая на Руси будет царская власть. Ха-ха-ха!.. Короче воробьиного носа, поняла ты? - цинично расхохотался Иван. - Так ты зачем же хочешь лишать себя удовольствия унижением ее насладиться? Смотри, дескать, вся Россия знает, что ежели бы меня царицей выбрали, так я без всякого ограничения государством правила бы; а выбрали тебя - на, получай, как нищая, милостыню - игрушечную корону, корону без власти.

   Помимо ожидания, эти слова Ивана произвели такое сильное впечатление на Екатерину, что она даже с радостью стала поспешно одеваться и поехала с братом во дворец.

  

  

   - Что же это вы, милая, заставляете себя так долго ждать? - резко обратилась Анна Иоанновна к вошедшей в ее покои княжне Екатерине Долгорукой и впилась воспаленным взором в ее прелестное лицо.

   "Говорят, что она уже изведала любовь. Да что-то непохоже: ишь, как свежа", - с завистью подумала Анна Иоанновна.

   Смертельно побледнела Долгорукая от такого "ласкового" приветствия.

   - Так как я до сих пор горничной еще не была, то не привыкла торопиться, - надменно ответила она.

   Анна Иоанновна вскочила со стула, подошла к Долгорукой и, близко наклонившись к лицу красавицы княжны, прошипела:

   - Ах, вот как вы умеете, милая, разговаривать?

   Екатерина Долгорукая гордо выпрямилась. Резкий ответ уже готов был сорваться с ее уст, но страшным усилием воли она овладела собою и побелевшими от бешенства и волнения губами прошептала:

   - Разве я сказала что-нибудь дерзкое или оскорбительное?

   - Оскорбительное?! - воскликнула Анна Иоанновна, сжимая кулаки. - Да разве ты или иной кто можете оскорбить императрицу всея Руси?

   Еле заметная, иронически-злобная улыбка пробежала по губам красавицы Долгорукой. Она вспомнила все, что слышала от брата.

   "Погоди, скоро ты узнаешь, к_а_к_а_я ты будешь императрица всея Руси!" - пронеслось в ее голове.

   Остерман, оставшийся безмолвным зрителем этой тяжелой сцены, почтительно обратился к Анне Иоанновне:

   - Разрешите мне удалиться, ваше величество; вам пора приступать к туалету. Съезд уже начался.

   - Да, да, мой милый Остерман, вы правы! Пора, пора! - возбужденно воскликнула Анна Иоанновна.

   Остерман склонился к руке повелительницы и, целуя руку, проговорил:

   - Ах, я и забыл доложить вашему величеству, что до вашего выхода в парадный зал у вас домогаются получить аудиенцию обер-камергер Бирон и прибывший из Митавы синьор Джиолотти.

   Радость, но вместе с тем и какое-то большое смущение вспыхнули в глазах Анны Иоанновны.

   - Хорошо... Я их приму, - произнесла она.

   Остерман вышел. Начался "великий" туалет императрицы.

   На малиновой бархатной подушке сверкала, переливаясь разноцветными огнями, алмазная императорская корона. Тут же сверкали звезды; они должны были украсить грудь императрицы.

   Каким взглядом, полным тоски и печали, смотрела на эти вожделенные предметы Екатерина Долгорукая! Ведь все это, все эти символы безумно-могучей власти могла принадлежать ей. А теперь? Теперь она была унижена, оскорблена.

   - Вы заснули, милая? - послышался сердитый окрик Анны Иоанновны. - Наденьте мне на ногу туфлю! - и она протянула свою толстую ногу красавице Екатерине Долгорукой.

   - Я не могу наклоняться... у меня голова кружится...

   Анна Иоанновна побагровела от бешенства и прохрипела:

   - Если ты, тварь, не наденешь мне туфли на ноги, так я тебя в Сибирь сошлю!

   И Долгорукая надела...

   Туалет окончился. Анна Иоанновна стояла во всем великолепии и величии парадного царского одеяния. Ее лицо, искусно подкрашенное, казалось красивее обыкновенного, благодаря также необычайному блеску, каким сверкали ее глаза.

   - Теперь, княжна Екатерина Долгорукая, вы свободны и можете идти в тронный зал. Я желаю, чтобы вы присутствовали при сегодняшней торжественной церемонии, - пренебрежительно обратилась она к Долгорукой.

   Та, бледная, вышла из покоев императрицы.

   - Ступайте и вы все! - приказала Анна Иоанновна остальным фрейлинам.

   В эту минуту, "по своему праву", без доклада вошел Алексей Долгорукий. Злобно, хитро, исподлобья оглядел он величественно-пышную фигуру ненавистной Анны Иоанновны и спросил, низко кланяясь:

   - Вы готовы, ваше величество?

   - Как видишь, князь Алексей. А у вас все готово? - И Анна Иоанновна впилась каким-то особенным, загадочным взором в лицо того, кто вкупе с Голицыными подкопался под самодержавие ее трона.

   И невольно смутился Алексей Долгорукий.

   - Да, ваше величество, все готово. В тронном зале собрались все. И митрополит уже приехал, - ответил он.

   - А, и он? И ему хочется поглядеть, как русская царица и императрица будет подписывать отречение от своих исконных державных прав?

   - Ваше величество!

   - Ничего, ничего, князь Алексей, я ведь шучу!.. - криво усмехнулась Анна Иоанновна. - Будь покоен: я никогда не забуду твоих услуг. Сейчас я выйду. Но прежде я хотела бы повидать тех двух лиц, кои испрашивают у меня аудиенции. Один из них - Бирон. Он был мне предан и верно служил мне, когда я была жалкой загнанной герцогиней Курляндской. Пусть он, как обер-камергер, поведет меня и к ступеням трона. Другой - синьор Джиолотти. Он спас меня от болезни. Ему тоже первое место. Так вот ты и впусти их, князь Алексей.

   - Кого же пригласить первым, ваше величество? - спросил Долгорукий, заметно вздрогнув и побледнев.

   - Синьора Джиолотти, - приказала Анна Иоанновна.

  

  

   - Ваше величество! - прозвучал знакомый властный голос, и, прежде чем Анна Иоанновна успела опомниться, к ее ногам склонился великий чародей и пылко воскликнул: "Soit bêni ce jour, votre Majestê! Le dernier acte de votre tragêdie est fini..." {Да будет благословен сей день, ваше величество! Последний акт вашей трагедии сыгран... (фр.).}

   - Так это - правда? Меня не обманывают? - пролепетала Анна Иоанновна.

   - Нет, нет, ваше величество. В то время как мы говорим с вами, сюда уже тайно приближаются те силы, которые должны спасти вас.

   - И сейчас все окончится?

   - Все, все, государыня. Вчера я уже видел все то, что совершится сегодня, и сегодня вы мне дадите кольцо самодержавной императрицы.

   Анна Иоанновна была окончательно потрясена. Джиолотти, великий магистр таинственного ордена, осыпал ее руки страстными поцелуями...

   - Там, ваше величество, ожидает вас тот, кто сыграл большую роль в вашей жизни и который будет играть еще большую. Пусть он войдет. Но... - тут Джиолотти близко наклонился к уху Анны Иоанновны и таинственно зашептал: - Но, ваше величество, вчерашнюю ночь с национальным русским инструментом -гуслями - вы должны искупить.

   Анна Иоанновна вся побелела.

   - Как?! - отшатнулась она. - Вы это знаете?!

   - Это знаю не только я, но и он. Поэтому вы, лишь только он войдет, должны будете поздравить его с будущей герцогской короной Курляндии.

   - А разве это случится когда-нибудь? - затрепетала Анна Иоанновна.

   - Без сомнения. Я предрекаю вам и ему это важное событие. Или вы мне не верите? - сверкнул глазами Джиолотти.

   На пороге стоял Бирон в парадной форме.

   - Эрнст! - тихо слетело с губ императрицы.

   Бирон был бледен. Его глаза сверкали худо скрытой злобой, голова надменно запрокинулась назад. Он быстро и решительно подошел к Анне Иоанновне и хрипло произнес:

   - Я полагал, что русская императрица никогда не может так низко пасть, чтобы забавляться со своими развратными смердами. Я полагал, что к трону, который добыл я вам, вас поведу я. Но, кажется, я ошибся? Прикажете мне позвать князя Ивана Долгорукого? Может быть, и теперь, в эту страшную минуту, когда ваша судьба висит на волоске, у вас явится желание позабавиться игрой на гуслях? - И вдруг Бирон грубо схватил Анну Иоанновну за руку: - Слушайте, Анна: еще не все произошло, еще вы не освобождены, еще вся сила в наших руках. Понимаете вы это? - А затем он опустился перед смятенной императрицей на колени и пылко воскликнул: - Моя дорогая Анна, за что вы так жестоко надсмеялись надо мной? Ведь я безумно люблю вас. За вас я готов отдать последнюю каплю крови. - Бирон вскочил. - Говори, отвечай: ты моя?

   И Анна Иоанновна покорно ответила:

   - Твоя.

   - Ты больше никогда этого не сделаешь? Ты не изменишь твоему Эрнсту?

   - Не изменю.

   - Так вести тебя туда, в этот страшный зал? - Веди!..

  

  

   Тронный зал дворца имел необычайно торжественный вид. Все верховники были уже в сборе. В своих роскошных мундирах, сверкающих алмазными звездами и золотым шитьем, они, образовав особую группу, вели тихий разговор. Здесь - как это возможно только во дворце с его интригами - "враг" дружески-любезно беседовал с "врагом".

   На лицах всех собравшихся можно было прочесть острое ожидание чего-то решительного, важного. Сегодняшнее официальное провозглашение Анны Иоанновны императрицей, событие, которое должно было случиться вот сейчас, невольно волновало всех. Но в то время как одни ликовали, другие стояли с понурыми, бледными лицами.

   К числу первых принадлежали те верховники-конституционалисты, которым удалось в Митаве вырвать подпись Анны Иоанновны на ограничительной грамоте; к числу вторых - все те, которые предчувствовали для себя ужас полновластного владычества отдельной кучки лиц вроде Голицыных и Долгоруких.

   Ни для кого не являлось тайной, что при провозглашении Анна Иоанновна вторично должна будет отречься от всех прочих прерогатив самодержавной царской власти.

   Центром всеобщего внимания являлись князья Голицыны, в особенности Дмитрий, и князья Долгорукие -

   Алексей и Иван. Это были те, кто через час-два должны были явиться настоящими вершителями судеб Российской империи.

   Как ни старался князь Алексей Долгорукий владеть собой, его волнение невольно бросалось всем в глаза. Он был бледен, как никогда. Его взоры беспокойно блуждали, отыскивая фигуру Ивана. А тот со своим красивым, развратным лицом стоял с младшим Голицыным. Он что-то рассказывал последнему и, сверкая белыми зубами, довольно громко, без стеснения хохотал.

   - Что это с князем Алексеем Долгоруким? Смотрите, как он бледен и расстроен!.. - слышались тихие голоса.

   Князь Дмитрий Голицын, беседовавший с Алексеем Долгоруким, тоже не мог не заметить его расстроенного вида и тихо спросил:

   - Что с тобой, князь Алексей? Ты взволновался, гляди: у тебя даже руки ходуном ходят.

   Какая-то судорога пробежала по лицу всесильного вельможи, и он ответил:

   - Я думаю, что и ты, князь Дмитрий, не вполне спокоен.

   - Я? И не думаю волноваться!.. - усмехнулся Голицын. - Через час все будет окончено. Она станет императрицей, но править государством будем мы.

   - Слушай, князь Дмитрий, - начал шепотом Долгорукий. - Слушай! Тяжелое предчувствие мучает мою душу. Сердце ноет, словно беду слышит.

   - Что это ты, князь Алексей, в бабьи приметы веровать стал? Стыдись, - улыбнулся князь Голицын.

   - Ах, князь Дмитрий, ты вот все шутки шутишь, а я зорко ко всему приглядываюсь.

   - Ну и что же ты увидел?

   - Большую перемену в ней. Вот уже несколько дней, как она голову подняла, на меня поглядывает насмешливо, вроде бы с издевкой. Это, помяни мое слово, неспроста.

   - Что же тебя, князь, удивляет? Ведь она императрицей себя чувствует.

   - Нет, не то это. Чудится мне, что за нее Остерман работает.

   - Да разве он - не наш?

   - А кто его знает? Кто разгадает эту хитрую немецкую лисицу?.. - продолжал высказывать свое беспокойство Долгорукий. - А вот сейчас приехали во дворец Бирон и какой-то таинственный синьор Джиолотти. Анна удалила меня и вела с ними какую-то беседу. О чем? Кто их знает! А только одно скажу: не к добру это, князь Дмитрий. Ах, вон, гляди, вон он, этот таинственный иноземец!

   Дмитрий Голицын поглядел и побледнел не менее, чем Алексей Долгорукий.

   - Господи! Какой диковинный... какой страшный!..- прошептал он, хватая руку Долгорукого.

   - Я говорил тебе... Этот человек, похожий на антихриста, несет нам несчастье!

   Суеверный ужас застыл на лицах обоих князей.

   Джиолотти, в своем диковинном для москвичей костюме великого магистра, в фиолетовом плаще, со сверкающей таинственным сиянием цепью на шее, шел гордо, важно, величественно. Общее изумление овладело всеми.

   - Кто это? Смотрите, смотрите: он направляется прямо к трону! Кто этот дерзновенный смельчак? - послышался шепот.

   Джиолотти действительно подошел к трону и остановился около него, по правую сторону.

   Появление "страшного" незнакомца особенно поразило митрополита. Он обратился к сонму высшего духовенства, стоявшему позади, и довольно громко произнес:

   - Кто сей человек? Кто смеет подходить столь близко к священным ступеням трона помазанников Божиих? По лику его вижу, что человек он иного племени, басурман, еретик, едва ли не жидовин.

   Что ответили близстоящие митрополиту, неизвестно, так как в зале произошло сильное движение благодаря появлению двух лиц. Это были Остерман и Бирон.

   Бирон в парадной форме обер-камергера подошел к дверям внутренних покоев императрицы и остановился как вкопанный. Его поза была надменна, горделива. В ту же минуту Остерман подошел к Дмитрию Голицыну и Долгорукому.

   Лица тех просияли. Засверкали взоры и их приспешников. Все кончено: раз Остерман, сам Остерман открыто присоединился к группе верховников-заговорщиков, значит, победа на их стороне. "Великий оракул", вовремя заболевающий, всегда вовремя и выздоравливал.

   - Мы погибли! Остерман изменил нам! - взволнованно прошептал Ягужинский Татищеву.

   - Да, кажется, что так, - заскрипел тот зубами.

   И все те, кто стоял за самодержавие Анны Иоанновны, поникли головами.

   Остерман со своей непроницаемой улыбкой любезно беседовал с Голицыным и Долгоруким.

   - Ну, ваше превосходительство, сейчас конец? - спросил Остермана Долгорукий.

   Великий дипломат вынул свою знаменитую "луковицу" и, поглядев на время, произнес:

   - Да. Сейчас конец неопределенному положению, князь. Сейчас выйдет ее величество, подпишет.- уже официально - ограничительную грамоту, и тогда... тогда мы провозгласим ее императрицей всенародно...

   Сказав это, Остерман еще раз поглядел на "луковицу".

   - Что это вы на часы все глядите? - подозрительно прищурился Голицын.

   - Не надо затягивать окончание нашего действа, - улыбнулся знаменитый дипломат.

   В это время к Бирону подошел князь Иван Долгорукий. Он с явной насмешкой окинул своим орлиным взором фигуру "конюха" и нахально спросил:

   - Что это вы здесь торчите у покоев императрицы, любезный господин Бирон?

   Бирон вспыхнул и громко ответил:

   - Торчать, любезный господин Долгорукий, могут только чучела и пугала, а люди обыкновенно стоят.

   - Так-с!.. - еще задорнее оглядел Иван Долгорукий Бирона с ног до головы. - Ну, так скажите: чего вы здесь стоите?

   - Я не обязан отдавать вам отчет в своих поступках и действиях! - надменно ответил "конюх".

   - Берегитесь! - злобно прохрипел Иван Долгорукий. - Вы забываете, любезный, что кроме Курляндии и Московии России принадлежит еще и Сибирь, в которой хватит места и для вас.

   - Вы правы, любезный Долгорукий. Но еще большой вопрос: кто первый из нас попадет туда... Но я скажу больше: помимо Сибири существует еще и плаха {Эти слова Бирона оказались пророчески-вещими: впоследствии Ивана Долгорукого четвертовали, а другим его родственникам отрубили головы и били их батогами. Даже тех людей, которые были с ним знакомы, ссылали в Сибирь.}.

   В тронном зале появилась Анна Иоанновна. Миг - и все низко, чуть не до земли поклонились ей. Анна Иоанновна в своем великолепном царском одеянии медленно шла к трону. Впереди шел Бирон; по бокам - справа и слева - Остерман, князья Голицыны во главе с Дмитрием, и князья Долгорукие, во главе с Алексеем.

   Несмотря на естественное волнение, выражавшееся то во внезапной бледности, то во вспыхивающем румянце, лицо Анны Иоанновны в общем было спокойно. Холодная, надменная улыбка как бы застыла на ее губах. Это была не жалкая, приниженная улыбка захудалой, затравленной герцогини Курляндской, которая унижалась не только перед венценосными родственниками, но и перед "презренным рабом" Меншиковым. Нет, это была улыбка императрицы, сознающей всю мощь своей власти над миллионами верноподданных рабов. Но сколько ненависти и злобы сверкало в ее глазах!

   Первым у ступеней трона приветствовал Анну Иоанновну митрополит с крестом в руках.

   Процессия остановилась. Надо было выслушать приветствие высокочтимого архипастыря церкви.

   - Ваше императорское величество! - начал он, сильно волнуясь. - Неисповедимыми путями Божиими вы избираетесь в императрицы всея православной, святой Руси. О, ликуй, радуйся, народ православный!.. Господу Богу угодно было призвать к себе драгоценную жизнь нашего возлюбленного монарха, императора Петра Алексеевича Второго. Осиротел тогда народ русский, православный. "Кто будет управлять нами, кто будет пещись о животах наших?" - скорбно восклицали люди. Но смилостивился Господь Бог над детьми Своими и даровал народу новую царицу. Царица эта - ты, всемилостивейшая государыня! Сейчас тебя провозгласят царицей, и радостный клич пронесется по земле Русской. О, сладчайший день, о, день великого торжества! Я, скромный служитель престола церкви, приветствую тебя, царица: гряди, гряди с миром на счастье и благо твоего народа! Царствуй счастливо, великая государыня, правь мудро, справедливо твоей державой, ибо Царь Царей, Царь царствующих благословляет твою десницу!

   Окончил митрополит и, высоко подняв крест, осенил им императрицу, а потом протянул ей его для целования.

   Анна Иоанновна перекрестилась широким крестом и, целуя крест, тихо спросила митрополита:

   - Меня, владыко, благословляешь на царство?

   - Тебя, пресветлая государыня императрица!

   Глаза Анны Иоанновны засверкали. Она выпрямилась еще горделивее.

   В эту минуту князь Дмитрий Голицын, оттеснив митрополита, низко склонился перед государыней и начал торжественным голосом:

   - Ваше императорское величество! В этом священном тронном зале, перед лицом всех собравшихся высших сановников, вы, ваше величество, соблаговолите подписать то самое, что вы подписали в Митаве.

   Гробовая тишина воцарилась в тронном зале дворца.

   Ее нарушили дальнейшие слова Голицына:

   - Но, прежде чем вы подпишете эту грамоту, которая станет достоянием народа, я почтительнейше прошу вас, ваше величество, ответить на следующие вопросы. Ведомо ли вам, что народ желает, дабы тяготы государственной власти вместе с вами разделяли члены Верховного тайного совета?

   - Ведомо, - ответила Анна Иоанновна.

   - С вашего ли согласия и с вашего ли желания пункты сей ограничительной грамоты составлены?..

   Прежде чем Анна Иоанновна успела ответить, Голицына перебил Остерман:

   - То, о чем вы говорите, князь Голицын, ведомо, наверно, императрице... - И он тихонько шепнул Голицыну: - Чего вы тянете? Пусть прямо подписывает...

   Это был исторически-знаменитый ход великого дипломата: ему было необходимо, чтобы Анна Иоанновна всенародно, то есть в присутствии главенствующих классов империи, не произнесла роковой, неизбежной фразы: да, дескать, эта ограничительная грамота составлена с моего желания и согласия. Остерман выразительно поглядел на Анну Иоанновну. Она вспомнила главный урок своего блестящего учителя и, придав всей своей фигуре приниженный вид, покорно пробормотала:

   - Вы желаете, чтобы я подписала вторично этот акт? Хорошо, я повинуюсь воле членов Верховного тайного совета. Вот моя подпись! - и она, быстро подойдя к столу, на котором лежала грамота, подписалась под ней.

   - Я говорил, что у этой женщины все должно повторяться дважды в жизни, - пробормотал Джиолотти на ухо Бирону.

   - Да здравствует императрица Анна Иоанновна! - закричали Голицын и Долгорукие, а за ними и их сторонники.

   Пушечный выстрел с верков Тайницкой башни был ответом на эти слова.

   Анна Иоанновна едва стояла на ногах. Ее лицо было белее горностая. Сначала она обратила взор на Бирона - тот утвердительно кивнул головой, потом поглядела на Остермана - этот довольно улыбался. Взглянула императрица на Джиолотти - и сразу под влиянием его чудесного, таинственного взора успокоилась.

   "Они спасут меня... Не может быть, чтобы меня так вероломно предали они..." - молнией пронеслось в ее голове.

   Но вдруг ее взгляд встретился с ликующе-торжествующим взглядом Екатерины Долгорукой. В этом взгляде она прочла такую безумную злобу и хитрую радость, что все ее существо пронзила мысль:

   "Измена!"

   - Ура! Да здравствует императрица Анна Иоанновна!! - продолжали греметь находившиеся в тронном зале дворца.

   Трепещущая Анна Иоанновна стояла на ступенях трона.

   И вдруг какой-то неясный шум донесся из коридоров дворца. Этот шум происходил как бы от гула многих взволнованных голосов. Толпа придворных смолкла, замерла, удивленно поглядывая друг на друга. Что это за шум? Откуда он? Почему?

   Князья Голицын и Долгорукий смертельно побледнели.

   - Что это... что такое?.. - испуганно пролепетал Голицын.

   Совершенно позабыв о присутствии императрицы и всего двора, Долгорукий схватился за голову.

   - Это, кажется, то, о чем я тебя упреждал, - хрипло шепнул он Голицыну и стал знаками подзывать к себе Остермана.

   Последний, заложив руки назад, повернулся к Долгорукому и Голицыным спиной.

   - А! - вырвалось у тех подавленное восклицание гнева и страха.

   Заслышав шум, Анна Иоанновна облегченно, радостно вздохнула. Она как-то сразу поняла, что это надвигается то спасение, которое ей обещали и Остерман, и Бирон, и великий чародей Джиолотти. Она быстро поглядела в глаза этим людям и убедилась в том, что не ошиблась.

   Шум все усиливался. Теперь уже можно было разобрать отдельные возгласы:

   "Пустите! Вы не смеете!.. Мы будем защищать вход. Не нарушайте приказания императрицы!.. Это - ложь! Это распоряжение не императрицы".

   Послышался звон оружия.

   - Господи, что это там делается?! - испуганно загудели в дворцовом зале.

   - Свят, свят, свят, Бог Саваоф... Да воскреснет Бог, да расточатся врази Его!.. - громко произнес митрополит дрожащим голосом.

   Анна Иоанновна с радостной улыбкой поспешно спустилась со ступеней трона.

   Как раз в эту секунду опомнившийся от испуга князь Алексей Долгорукий бросился по направлению к главным дверям тронного зала.

   - Стой, князь Алексей!! - властно крикнула Анна Иоанновна. - Ты это куда устремился?

   Тот остановился как вкопанный. Все замерли, затаили дыхание.

   - Ваше величество, я хочу узнать, что там происходит.

   - Не беспокойся. Я узнаю сама.

   - Но это невозможно! - воскликнул Долгорукий. - Никакая опасность не должна угрожать вашей драгоценной жизни...

   - Молчать! - в бешенстве, исступленно крикнула Анна Иоанновна. - Как смеешь ты мне прекословить? А-а, вы думаете, что вы совсем связали меня вашей грамотой?! Это мы сейчас увидим! - И она бросилась к дверям. В эту секунду новый яростный вопль и звон сабель ворвались в тронный зал.

   - Долой, негодяи! Как вы смеете не допускать до императрицы ее верноподданных дворян и ее верных солдат?! В последний раз: дорогу - или мы будем стрелять! - гремели голоса.

   Анна Иоанновна, ликующая, упоенная торжеством, распахнула двери и громко крикнула:

   - Прочь, дерзновенные!.. Как вы смеете не пускать ко мне? Кто отдал вам такой приказ? Сюда, сюда, ко мне, мое дворянство, моя гвардия!!

   Секунда - и в тронный зал не вошла, а, подобно какой-то лавине, нагрянула, ворвалась толпа людей. Тут были статские и военные. Впереди первых находился князь Черкасский, во главе вторых, - офицер Масальский.

   Те, кто стоял поблизости дверей, в испуге шарахнулись в сторону, давя друг друга.

   - Всемилостивейшая государыня! - начал взволнованным, запыхавшимся голосом князь Черкасский, опускаясь на одно колено перед Анной Иоанновной. - Мы, дворянство, подали членам Верховного тайного совета наши планы относительно нового государственного устроения, по коему вам, ваше величество, куда больше будет предоставлено прав и привилегий, чем по их ограничительной грамоте. Но господа верховники наши планы рассматривать не желают. Повели сие сделать, всемилостивейшая государыня! - окончил Черкасский.

   Сильное изумление отразилось на лице Остермана.

   "Каналья! В последнюю минуту тоже свои "планы" выдумал..." - подумал он.

   Анна Иоанновна вспыхнула. Этого она не ожидала, и, хотя Остерман и шепнул ей тихо: "Не волнуйтесь, это ерунда", однако она вздрогнула и резко бросила Черкасскому:

   - Вот как! Стало быть, и вы, господа дворяне, тоже желаете ограничить по-своему царскую власть вашей императрицы? Признаюсь, не это ожидала услышать я от вас!..

   - Государыня... - начал было Черкасский.

   Но продолжать ему дальше не пришлось.

   - Довольно!!- загремел вдруг с необычайной силой голос полупьяного Масальского, которого даже слегка качнуло при этом. - Довольно!! Как, князь Черкасский, и вы пристаете к этой шайке, которая хочет отнять самодержавие у нашей возлюбленной монархини?

   Лицо Масальского пылало бешенством. Он положил руку на эфес сабли и наступал на Черкасского. Тот смертельно перепугался и замахал руками.

   - Да нет, нет, Бог с ними, с этими "кондициями"! Только не желаем мы тогда и Верховного тайного совета...

   - Верно! Молодец! - продолжал Масальский и громко, обратись к товарищам-гвардейцам, крикнул: - На колени господа, перед великой самодержавной императрицей!

   Все гвардейцы, как один человек, опустились на колени.

   - Ваше императорское величество! - начал Масальский, а за ним и другие гвардейские офицеры. - Не хотим мы, чтобы нашей государыне предписывались законы. Вы, ваше величество, должны быть такой же самодержицею, как все прежние государи. Вас чуть не силой принуждали и принудили подписать ограничительную грамоту! Злодеи! Как они смели посягать на священную царскую велю? Прикажите, ваше величество, - и мы принесем к вашим ногам головы злодеев.

   - Спасибо вам... Благодарю вас, мои доблестные, верные господа офицеры, за вашу преданность и любовь к самодержавной российской короне! - воскликнула Анна Иоанновна. - Так что же: стало быть, могу я грамоту сию уничтожить?

   Остерман уже подавал Анне Иоанновне только что подписанную ею знаменитую грамоту.

   - Рвите ее, рвите, ваше величество! - загремели гвардейцы, дворяне и часть верховников.

   Анна Иоанновна высоко закатила глаза, словно призывая благословение Божие, опять широко перекрестилась и разорвала толстую бумагу.

   И в эту секунду послышалось падение тела на пол. Это Екатерина Долгорукая свалилась в глубоком обмороке...

   - Ура! Ура! Да здравствует самодержавная императрица!! - гремел тронный зал сотнями возбужденных голосов.

   Голицыны и Долгорукие еде держались на ногах. Их лица были не только бледны, но сини.

   - Эй вы, узурпаторы, чего же вы молчите?! - подскочили к ним гвардейцы. - Ну, живо кричать!!

   И Голицын, и Долгорукие, шатаясь, прерывистыми голосами крикнули:

   - Да здравствует... самодержавная... императрица?..

   А Анна Иоанновна, сияя восторгом, снимала кольцо с пальца.