Уоллес Эдгар - Шутник

; - Я собираю справки по делу о смерти женщины по фамилии Гиббинс, - сказал Карлтон.

   Элленбери не удивился. Он низко наклонил голову, как бы обдумывая ответ.

   - Это о женщине, которая была вытащена из Риджентского канала несколько недель тому назад; я припоминаю следствие.

   - Ее мать, Луиза Гиббинс, получала каждый квартал тринадцать фунтов пенсии, которые высылались вами, как я полагаю?

   Карлтон рассчитывал своим вопросом так огорошить сидящего перед ним человека, что тот выдаст себя, но Элленбери опять опустил голову.

   - Совершенно верно, - сказал он. - Я знал ее мать, славная была старушка, она некоторое время служила у меня. Она была очень заботлива к моей больной жене, и я уже несколько лет выплачиваю ей пенсию. Я не знал, что она умерла, пока дело об утонувшей женщине не поступило в суд.

   - Пенсия прекратилась до обнаружения этих трагических фактов, - сказал Джим Карлтон и опять был поражен, когда Элленбери согласился с этим.

   - Она была приостановлена, но не прекращена, - сказал он, - случайно деньги не были посланы в обычное время. К несчастью, а может, и к счастью, я заболел. Как только я вернулся в контору и отослал деньги, я узнал о смерти миссис Гиббинс. Ясно, что эта женщина вместо того, чтобы известить меня о смерти матери, скрыла этот факт, чтобы продолжать пользоваться пенсией. Если бы я узнал об этом, пока она была жива, я, конечно, подал бы на нее в суд за присвоение денег.

   Карлтон понял, что о его визите Элленбери уже предупредили и что дальнейшие расспросы могли возбудить подозрение у Гарло. Поэтому он довольно ловко закончил разговор.

   - Полагаю, что это последний мой допрос по поводу данного дела, - сказал он, улыбаясь. - Простите, что я вас побеспокоил, мистер Элленбери. А вы никогда не видели миссис Энни Гиббинс?

   - Никогда, - ответил Элленбери, и Джим по его тону понял, что он говорит правду.

   Контора мистера Стеббингса была неподалеку, и Карлтон от одного юриста пошел к другому.

   Эйлин вздрогнула, когда он вошел в ее комнату.

   - Мистер Стеббингс? Но зачем же... простите, я не так любопытна, как кажусь!

   Стеббингса ничем нельзя было удивить, тотчас же он принял Карлтона и без всяких комментариев выслушал его рассказ.

   - Я только однажды видел мистера Марлинга, - сказал он. - Это был буйный, не совсем уравновешенный человек, он уехал в Аргентину и не вернулся.

   - А вы наверно знаете, что он уехал за границу? - спросил Джим.

   Стеббингс как юрист был слишком осторожен, чтобы выражать уверенность в чем бы то ни было.

   - Он взял билет и, вероятно, уехал; его фамилия была в списке пароходных пассажиров. Мисс Элис Гарло приказала навести справки. Полагаю, что ей хотелось как можно скорее прекратить сношения между Марлингом и мистером Гарло. Вот все, что я могу сказать.

   - Как вы думаете, Марлинг мог подпасть под влияние Гарло?

   - А кто в мире может устоять против власти Гарло? - резко спросил нотариус. - Я очень мало знаю о том, что делается вне моей профессии, но я пришел к заключению, что мистер Гарло тиран. Я употребляю это слово в его оригинальном и историческом значении, - поторопился он прибавить.

   Джим попытался узнать что-нибудь о прежней жизни Гарло. Он был особенно заинтересован завещанием, но тут Стеббингс оказался тверд, как адамант. Он намекнул, что если бы у полиции был ордер от судебного следователя, он должен был бы рассказать все, что знает о своем прежнем клиенте, иначе же...

   Когда Джим уходил, Эйлин не было в ее комнате, и он покинул Блумсбери, полностью сознавая, что из его визита ничего не вышло.

   На углу у тротуара стоял блестящий лимузин, но Джим так был поглощен своими мыслями, что не заметил бы его, если бы сидящий в автомобиле человек не позвал его по имени. Джим вздрогнул и повернулся.

   - Я узнал вас, - веселым голосом сказал Гарло; его манеры были образцом любезности. - Вот счастливая встреча!

   - Для кого из нас? - улыбнулся Джим, опираясь локтем об оконное отверстие и смотря прямо в лицо Гарло.

   - Надеюсь, для обоих! Садитесь, я отвезу вас, куда вам надо. У меня есть к вам приглашение и предложение.

   Джим сел в автомобиль. Гарло был отличный шофер,

   - Не согласитесь ли вы зайти ко мне? Может, у вас найдется время?

   Джим согласился. Пока они не вошли в библиотеку, Гарло не говорил ни о чем серьезном.

   - Кто-то следил за вами, - сказал он, - я видел краешком глаза. Конечно, кто-нибудь из Скотленд-Ярда. Закон очень дорожит вами, мой милый, - слегка засмеялся он. - Но я на вас не сержусь за то, что вы не доверяете мне! По моей теории лучше подвергнуть полицейскому надзору дюжину невинных людей, чем упустить одного преступника. Только это слегка действует на нервы, если вы знаете, что за вами следят. Хотя я, конечно, мог бы сразу прекратить это: мог бы купить газету "Курьер", как раз продается, и сделать вашу жизнь очень неприятной; мог бы подстроить так, что дюжина членов парламента сделала бы запрос, чем вы, черт возьми, занимаетесь. Да, есть такое множество способов сломить вас и ваше непосредственное начальство, что они даже не умещаются в голове.

   У Джима было тревожное чувство, что это не только хвастовство.

   - Но не беспокойтесь, - продолжал Гарло, - это мне немного надоедает, но еще более забавляет. Я почти выше закона! Звучит глупо? - Он хлопнул себя по колену и громко рассмеялся. - Конечно, выше, и вы это знаете. Пока я не выкину какой-нибудь штуки, так что даже полиция поймет, что я нарушаю закон, вы не коснетесь меня!

   Он ожидал возражений, но Джим молчал, он был доволен, что Гарло много говорит.

   Вошел лакей, катя перед собой небольшой ящик на колесах. В нем оказался серебряный чайный прибор, бутылка виски, сифон и стаканы.

   - Я никогда не пью, вернее сказать, очень редко, с детства я приобрел неприятную привычку пить чай. - Гарло поднял бутылку. - Может быть, вам?

   - Тоже чаю, - сказал Джим.

   Гарло в знак согласия наклонил голову.

   - Вы очень умный юноша, - сказал он. Джим скептически улыбнулся, - Я не люблю скромности, которая заключается в самоуничижении. Вы умны. Я следил за вашей карьерой и заинтересовался ее началом. Если бы вы были обыкновенный полицейский чиновник, я бы и внимания на вас не обратил. Но вы нечто особенное.

   Он снова умолк, словно ожидая протеста, но ни словом, ни жестом Джим не опроверг его.

   - Я богатый человек, - продолжал Гарло. - Но мне нужна ваша помощь. Вы, кажется, не обладаете средствами, мистер Карлтон? У вас двести фунтов дохода, кроме жалованья, а ведь это маловато для человека, которому рано или поздно захочется обзавестись семьей?

   Опять он внушительно замолчал, и Джим спросил:

   - Как же вы думаете исправить такое положение дел?

   Мистер Гарло улыбнулся.

   - Я слышу в вашем голосе сарказм. Вы ведь выше денежных вопросов, вы смеетесь над ними. Но, друг мой, деньги серьезная вещь. Я предлагаю вам пять тысяч фунтов в год.

   - А каковы будут мои обязанности? - поинтересовался Карлтон.

   - Охранять мои интересы, способствовать достижению моих целей, защищать меня, когда я - шучу. Я люблю шутку, настоящую шутку. Пять тысяч в год и все ваши издержки на мой счет. Что вы скажете?

   - Нет, - коротко ответил Джим, - я плохо понимаю шутки.

   Гарло сделал гримасу.

   - Как жаль! Вы могли бы заработать миллион. Я вовсе не стараюсь заставить вас делать что-нибудь против ваших принципов, но очень жаль.

   Чуткому уху Джима послышалось что-то искреннее в тоне Гарло, а тот быстро продолжал:

   - Я уважаю вашу точку зрения. Вы не хотите служить у меня; может быть, я вам антипатичен?

   - Я предпочитаю свою работу, - сказал Джим.

   Гарло улыбнулся широкой, добродушной улыбкой.

   - Тогда остается приглашение: прошу вас прибыть в следующий четверг на обед, который я даю в честь македонских делегатов, и на прием после обеда. Пусть это будет оливковой ветвью.

   - С удовольствием принимаю ваше приглашение, мистер Гарло, - сказал с улыбкой Джим и сразу же спросил: - Где я могу найти Марлинга?

   Не успел он сказать эти слова, как уже проклинал свою опрометчивость. Он готов был поколотить себя за глупую несдержанность, которая в мгновение ока испортила деликатную махинацию его розысков.

   Ни один мускул не дрогнул на лице Гарло.

   - Марлинг? - повторил он. - Где я слышал эту фамилию? Неужели вы говорите про моего гувернера? Я ничего не знаю о нем с тех пор, как он уехал в Южную Америку.

   - В Аргентину? - спросил Джим.

   - В Аргентину? Может быть... Да, в Пернамбуко, и там умер от холеры.

   Гарло выпятил нижнюю губу и продолжал с неудовольствием:

   - По правде, Марлинг и я никогда не были друзьями. Он обращался со мной, как с ребенком, я не могу вспомнить о нем без злобы. Марлинг! Сколько тяжелых воспоминаний будит во мне это имя! Почему вы спрашиваете меня о нем?..

   У Джима объяснение уже было наготове. Конечно, он не может вернуть потерянной позиции, но, возможно, ему удастся удержаться от дальнейшего отступления. Он упомянул имя современника Марлинга, учившегося в одном с ним колледже. Джим все утро провел за рассматриванием университетских списков.

   - Теперь я вспомнил Марлинга. Двадцать лет достаточно долгий срок, чтобы затмить память. Насколько я знаю, он умер, но, если хотите, я наведу справки, аргентинское правительство сделает для меня все, что я попрошу.

   - Вы счастливый человек, - Джим со смехом протянул Гарло руку.

   - Хорошо, если бы это так было. А может быть, и вы счастливый человек, мистер Карлтон, - медленно прибавил Гарло, - или будете?

   Но Джим не смог на это ответить. Когда он был уже у порога, Гарло позвал его.

   - Я должен перед вами извиниться, - сказал он.

   Джим думал, что он извиняется за свое предложение, но оказалось совсем не то.

   - Это было грубое, унизительное дело, мистер Карл-тон, но у меня страсть производить опыты. Такие методы были хороши во времена наших предков, но я вижу, что природа человеческая мало изменилась. Я стыжусь самого себя.

   Карлтон слушал, ошеломленный.

   Только на полдороге в Скотленд-Ярд он сообразил, за что так таинственно извинялся перед ним Гарло: он выражал сожаление по поводу ночной атаки, произведенной его агентами.

  

   На другой день Джим получил по почте приглашение присутствовать на приеме.

   - Мог бы пригласить вас к обеду, - сказал Элк, - я уверен, что у него великолепные сигары.

   - Напишите и попросите ящик, наверно, получите, - сказал Джим, и Элк фыркнул.

   - Это было бы нарушением служебного долга, - заметил добродетельным тоном Элк. - А получил бы я их, если бы упомянул ваше имя?

   - Весь сбор табака в Гаване, - сказал Джим, - но у вас и так будет достаточно сигар на приеме.

   - У меня? - спросил Элк. - Но ведь он не прислал мне приглашения.

   - А вы все-таки там будете, - решительно заявил Джим. - Не понимаю, зачем устраивается этот обед.

   Каждую ночь он и Элк дежурили против нового здания Рата-синдиката. Все комнаты всегда были ярко освещены, телеграфисты входили и выходили, даже Элленбери, который избегал афишировать свое участие в этой фирме, работал там до трех часов утра ежедневно.

   Скотленд-Ярд имел множество агентств, рассеянных по всему свету, и через них начала неясно вырисовываться деятельность синдиката.

   - Они еще ничего не продали, но будут продавать, - доносил Джим своему начальнику, - это будет крупнейшее дело нашего времени.

   Начальник не любил превосходных степеней.

   - Мои сведения говорят, что рынок тверд и спокоен. Если действительно Гарло стоит за этим делом, то, по-видимому, он потеряет большие деньги. Отчего вы прямо не спросите его, в чем его великая идея?

   - Я увижу его на приеме сегодня, - сказал Джим, - но вряд ли мне удастся войти к нему в доверие.

   Элк не был светским человеком. Во всей столичной полиции не было сыщика, менее образованного. Год за годом он проваливался на экзамене на звание инспектора и получил его наконец за особые заслуги.

   Он пришел к Джиму, одетый для вечера, и торжественно повернулся на каблуках, чтобы показать великолепие своего вечернего туалета. Фалды фрака были измяты, брюки благоухали бензином, рубашка от старости потеряла форму и пожелтела.

   - Вот белый жилет меня беспокоит, - пожаловался Элк. - Моя служанка говорит, что белые жилеты надевают только на свадьбы. Вы наденете белый жилет?

   - Вероятно, надену, - успокоил его Джим. - Вы просто прелесть как выглядите, Элк.

   - Меня, конечно, примут за лакея, я уже к этому привык, - сказал Элк. - Последний раз, когда я был в гостях, меня заставили подавать напитки.

   - Пожалуйста, назначьте место, где я вас найду, - сказал Джим. - Вы можете очень понадобиться.

   - В буфете, - лаконически сказал Элк.

   Перед домом Гарло собралась небольшая толпа. У подъезда был устроен проход, затянутый полосатой материей, по которому гости проходили в уставленный цветами вестибюль. В первый раз Джим увидел весь штат миллионера в парадных одеяниях: в пудренных париках, шелковых чулках и золотых аксельбантах. Величественный швейцар взял его карточку и даже не спросил насчет присутствия Элка, который небрежно прошел мимо.

   Широкие двери в библиотеку были открыты настежь, здесь мистер Гарло принимал гостей. Обед уже окончился, и привилегированные гости стояли полукругом около него.

   Гарло увидел их и, хотя Элк не был приглашен, очень тепло принял его. Спутнику его он горячо пожал руку.

   - Вы видели сэра Джозефа? - спросил Гарло.

   Джим видел министра, чтобы узнать, не изменил ли тот своих планов, но сэр Джозеф остался при своем намерении присутствовать только на приеме. Когда Джим сообщал это Гарло, около дверей произошло движение, и, оглянувшись, он увидел, что министр входил в комнату и остановился в дверях пожать руку какому-то знакомому. Он был, как всегда, в своем черном бархатном жакете, черный галстук живописно выделялся на белом пластроне. Сэр Джозеф был известен как наиболее плохо одетый человек в Лондоне, но тем не менее он имел вид высокопоставленного лица. Он поправил пенсне и дружески улыбнулся Джиму, направляясь к хозяину.

   - Я боялся, что не смогу прийти, - сказал он своим хриплым голосом. - Какая-то дурацкая газета напечатала смехотворную историю, и мне пришлось быть на месте, чтобы отвечать на запрос.

   Джим наблюдал двух собеседников. Они говорили серьезно, и по жестам министра Джим догадался, что он был очень заинтересован разговором.

   Потом они вместе прошли через заполненную народом библиотеку и направились в вестибюль, а спустя некоторое время Джим прошел туда же. Он подал знак своему товарищу, и Элк, поспешно вытирая усы, догнал его у дверей.

   Гости все еще прибывали. В вестибюле была толпа, вдруг открылась боковая дверь и Джим увидел, что сэр Джозеф и Гарло вместе вышли на улицу. Гарло вернулся и подошел к сыщикам.

   - Короткий визит, - сказал он, - но весьма ценный. Он оставался достаточно долго для информации в утренних газетах, и недобрые люди поверят, что я только того и добивался. Вы не уходите? - спросил Гарло.

   - Виноват, у меня тоже свидание в парламенте, - весело сказал Джим, и Гарло засмеялся.

   - Понимаю. Вы здесь дежурили, да? Что же, это мудрая предосторожность. Но теперь я вижу, что вы не только счастливый, но и очень близорукий юноша.

   - Почему? - спросил Джим с такой горячностью, что Гарло засмеялся.

   - Скажу вам на днях.

   Сыщики сели в такси и подъехали к парламенту как раз, когда автомобиль сэра Джозефа въезжал в ряды ожидавших машин.

   Сэр Джозеф был в своей комнате, и служитель сказал им, что его нельзя беспокоить. Джим показал билеты, и они вошли в зал заседаний. Зал был полон. Сэр Джозеф вышел из-за кресла спикера, тяжело опустился на скамью и стал читать заметки, которые он принес с собой.

   В эту минуту кто-то встал с передней скамьи оппозиции.

   - Господин спикер, я хочу предложить высокопочтенному джентльмену следующий вопрос: видел ли достопочтенный джентльмен статью в "Ежедневном мегафоне", в которой утверждается, что отношения между правительством его величества и правительством Франции стали натянутыми в результате боннского столкновения. Правда ли, что эта статья написана с одобрения министерства иностранных дел?

   Сэр Джозеф медленно встал, снял очки, потом опять их надел, нервно ухватился за лацканы своего жакета и заговорил:

   - Достопочтенный джентльмен правильно информирован, - начал он, и в зале наступила тишина.

   Депутаты переглядывались с удивлением и ужасом.

   - Напряженность существует, и настолько серьезная, что я счел нужным предложить премьер-министру приостановить рождественские отпуска в армии и на флоте, восстановить положение об охране и мобилизовать морские резервы.

   Момент мертвого молчания, затем крики протеста. Спикер водворил тишину, и сэр Джозеф продолжал:

   - Сегодня я не готов обсуждать другие вопросы. В понедельник я надеюсь сделать доклад от имени правительства.

   И, не обращая внимания на крики, он повернулся и исчез за спикерским креслом.

   У Джима даже губы побелели.

   - Так значит война!

   Задремавший Элк проснулся вовремя, чтобы увидеть, как его товарищ убегал из зала. Он пошел вслед за ним по коридору. Джим постучал в дверь комнаты сэра Джозефа - ответа не было. Он повернул ручку двери и вошел. В комнате было темно и пусто. Выбежав в коридор, он наткнулся на служителя.

   - Нет, сэр, я не видел сэра Джозефа. Несколько минут тому назад он вошел в зал заседаний.

   Когда Джим вернулся, возле зала была толпа. Он не нашел никого, кто видел бы министра после того, как тот покинул зал; лишь один городовой как будто опознал его, когда тот вышел из парламента и пошел по площади. Джим бросился по этому следу. Действительно, сэр Джозеф вышел на площадь и сел в такси, хотя собственный автомобиль ждал его. Сыщики прибыли в Уайт-холл, но и там их ожидало разочарование: министр еще не возвращался домой. Они помчались в Парк-Лейн: может быть, министр вернулся к Гарло. В доме гремела музыка, гости танцевали. Сыщики разыскали Гарло, и тот изумился даже больше других.

   - Нет, он не возвращался. Что случилось?

   - Узнаете завтра из утренних газет, - коротко сказал Джим и поехал назад к парламенту, откуда толпой выходили депутаты: заседание было прервано.

   Когда он разговаривал со знакомым членом парламента, подъехал автомобиль и из него вышел канцлер казначейства, самый блестящий из членов кабинета.

   - Да, да, я уже слышал, - сказал он. - Где сэр Джозеф?

   Он кивнул Джиму, которого знал, и вместе с ним прошел сквозь толпу в свой кабинет.

   - Вы были в зале, когда говорил сэр Джозеф? - спросил он.

   - Да, сэр, - ответил Джим.

   - Расскажите мне, что случилось.

   Почти дословно Джим повторил речь сэра Джозефа.

   - Но он с ума сошел, - с жаром сказал канцлер. - Здесь нет ни слова правды, если только не случилось чего-нибудь с тех пор, как я в последний раз виделся с ним.

   - Не можете ли вы опубликовать опровержение?

   - За отсутствием премьер-министра мог бы, я полагаю, но не хотел бы делать этого, пока не увижусь с сэром Джозефом.

   Вдруг одна мысль мелькнула у Джима.

   - Он ведь не невропат?

   - Менее, чем кто-нибудь, - уверенно сказал канцлер. - Из всех людей, кого я знаю, он самый здоровый. Его секретарь здесь?

   Он позвонил и послал швейцара разыскать секретаря, а сам по телефону пытался войти в контакт с находившимся в отъезде премьер-министром.

   В час ночи из секретариата на Даунинг-стрит добились связи с премьер-министром.

   - Вероятно, нельзя помешать опубликованию соответствующего сообщения в газетах? - спросил Джим.

   - Нельзя, - лаконически ответил канцлер. - У меня уже есть экземпляры утренних изданий. Зачем он это проделал, известно лишь небесам. Конечно, надо ждать краха правительства, а что будет дальше - боюсь и думать.

   - А каков будет первый результат речи сэра Джозефа?

   Канцлер развел руками.

   - Рынок, конечно, заволнуется, но нас больше интересует, как к этому отнесется Франция. К несчастью, французский посол в отлучке.

   В три часа утра Джим уже читал точный отчет о странной речи сэра Джозефа Лейтона. Позднейшие издания жирным шрифтом добавляли:

   "Канцлер казначейства информировал нас, что боннский инцидент никогда не обсуждался в кабинете министров и считался совершенно не имеющим значения. Канцлер сказал, что он не несет ответственности за выступление сэра Джозефа Лейтона в палате депутатов".

   Буквально всю ночь просидел Джим на ступеньках входа в дом сэра Джозефа, без особой надежды его увидеть. Он узнал, что премьер-министр возвращается и в газетах уже помещено опровержение сообщений, сделанных министром иностранных дел.

   Утром открытие биржи сопровождалось сценами, подобными тем, которые бывают при объявлении великой войны. Все бумаги обесценились; крах крупной фирмы и два самоубийства были первыми последствиями, о которых сообщила пресса. Во Франции биржа закрылась в полдень, но на улицах продавали бумаги; знаменитые южноамериканские акции, бывшие всегда барометром рынка, упали чрезвычайно.

   В пять часов в газетах появилось заявление, подписанное премьер-министрами Британии и Франции.

   "В утверждении, что между двумя державами существуют натянутые отношения, нет ни слова правды. Боннский инцидент с самого начала рассматривался, как ничтожный, и речь министра иностранных дел может быть объяснена лишь временным помрачением рассудка".

   Джима нисколько не интересовали ни биржа, ни барыши Гарло. Его всецело занимало раскрытие тайны исчезновения сэра Джозефа.

   Многие люди говорили, что министр не возвращался к Гарло и что мистер Гарло не выходил из дому; стоявшие у подъезда городовые утверждали то же самое.

   Премьер-министр, как только вернулся в Лондон, полетел в Париж. Джим повидался с ним по его возвращении; видно было, что он измучен и устал.

   - Сэр Джозеф должен быть найден! - воскликнул он, ударив рукой по столу. - Я говорю вам, Карлтон, как уже говорил вашему начальству, что произнести такую речь он мог лишь в состоянии безумия: он говорил в палате заведомую ложь, которую сам потом опровергнет. Видели вы этого Гарло?

   - Да, сэр, - ответил Джим.

   - Сказал он вам, о чем они говорили? О боннском инциденте?

   - Гарло поведал, что они разговаривали только о Македонии в течение нескольких минут, проведенных министром в его доме. По-видимому, министр зашел в комнату, где Гарло принимает конфиденциально, выпил там рюмку вина и поздравил Гарло с объединением враждебных элементов.

   Премьер-министр большими шагами ходил по комнате.

   - Не понимаю, не понимаю! - тихо говорил он. - Найдите сэра Джозефа Лейтона!

   Так кончилась беседа.

   Джим был растревожен; надо было успокоиться. Он позвонил Эйлин Риверс и попросил ее пойти выпить с ним чаю в Автомобильном клубе. Эйлин поняла, почему он позвал ее, и мысль, что она может быть ему полезна, была ей приятна.

   Встретив ее, он сразу же заговорил о том, что его тревожило.

   - Может быть, его похитили, я нахожу это возможным, хотя расстояние от Парк-Лейна до парламента очень коротко, и везде расставлены полицейские агенты. Мы поместили в газетах обращение к шоферу такси, но до сих пор ответа не получили.

   - Может быть, и шофера похитили? - предположила девушка.

   - Может быть, - сказал Джим мрачно. - Если бы он задержался хоть на пять минут, я бы успел его догнать, - заметил Джим и, как бы спохватившись, сказал с улыбкой: - Кажется, я возлагаю свои тяготы на ваши плечи?

   Эйлин минуту подумала и спросила:

   - Не могу я помочь вам чем-нибудь?

   Он посмотрел на нее с искренним недоумением.

   - Мне кажется, вам нужен просто новый угол зрения.

   - Конечно, даже несколько, - грустно заметил он.

   - Ну, так вот, я и дам вам один. Видели вы моего дядю?

   Джим совершенно забыл об Артуре Ингле, так как не связывал его с исчезновением министра.

   - Какой я дурак! - тихо воскликнул он.

   - Я потому упомянула о дяде, что он заходил ко мне сегодня утром, - сказала Эйлин. - Он даже ожидал меня, пока я вернулась после завтрака. Я видела его в первый раз после той ночи. Он явился ко мне с необычайным предложением: не соглашусь ли я заботиться о его доме, и предложил за это вознаграждение, значительно превышающее мое жалованье; даже сказал мне, что ничего не имеет против моей дневной службы. Я, конечно, отказалась, но это его нисколько не рассердило, он был в удивительно мирном настроении.

   - А как он выглядит? - спросил Джим, вспоминая, каким он видел Ингла через окно.

   - Очень элегантно, - был ответ. - Он рассказал мне, что развлекается теперь фильмами, выпущенными, пока он сидел в тюрьме: он взял их напрокат и купил небольшой проектор. Я знаю, что он очень любит кинематограф, - продолжала девушка, - но это так странно: запираться на целый день, чтобы смотреть фильмы. Он спрашивал про вас. Зачем? Я догадалась, что он считает нас близкими друзьями. Он спросил, кто нас познакомил, я сказала, что противный маленький мотор на берегу Темзы.

   - О покойниках говорите только хорошо, - скромно заметил Джим. - У него лопнул цилиндр.

   - А теперь приготовьтесь к сильному потрясению, - сказала Эйлин со смехом в глазах. - Он спрашивал, согласитесь ли вы повидаться с ним?

   - Я никогда не встречался с этим господином, - сказал Джим, - но ошибку легко исправить. Пойдемте к нему вместе. Он, конечно, подскочит, вообразив нас женихом и невестой, но если вы сможете вынести подозрение...

   - Я буду мужественна, - сказала Эйлин.

   Мистер Ингл на мгновение опешил при появлении девушки и человека, занимавшего его ум все это время, а потом даже развеселился.

   - А где же ваш друг Элк? - улыбаясь, спросил он. - Я думал, что вы никогда не разлучаетесь в эти опасные времена, когда министры носятся по стране и ни один человек не знает ни дня, ни часа, когда он будет призван под знамена... Итак, Джемс Карлтон, Эйлин вам говорила, что я хотел вас видеть? Я ведь любитель теорий и думаю, что моя теория - правильная. Хотите послушать?

   Ингл как будто умышленно игнорировал присутствие Эйлин, только подал ей стул.

   - Я навел справки, - заговорил экс-каторжник, - и узнал, что сэр Джозеф в больших финансовых затруднениях, о чем не знают ни премьер-министр, ни близкие друзья. Считаете ли вы, мистер Карлтон, возможным, что речь в парламенте была произнесена с обдуманным намерением взбудоражить рынок и сэру Джозефу было хорошо заплачено за его роль?

   Говоря это, Ингл сжимал руки, переплетал пальцы; каждую свою фразу он сопровождал движениями сжатых рук; затуманенный ум Джима прояснился, он вдруг разгадал тайну страсти Ингла к кинематографу, державшую его под замком целую неделю. А разгадана эта тайна - значит, и все остальные разгаданы, не исключая настоящего местопребывания сэра Джозефа.

   Джим молча слушал, пока Ингл излагал ему свою теорию, и когда тот кончил, сказал:

   - Я доложу о ваших предположениях моему начальству.

   Очевидно, Артур Ингл ожидал другого ответа. На одну минуту он смутился, а потом со смехом продолжал:

   - Вероятно, вам кажется странным, что я на стороне закона, порядка и правящих классов. Я чувствовал себя не совсем хорошо, когда вышел из тюрьмы. Наверное, Элк вам рассказывал, как я вел себя в поезде. Но я много думал, Карлтон, и мне пришло в голову, что мой крайний образ мыслей не полезен ни карману, ни духу.

   - Вы, кажется, собираетесь исправиться и сделаться членом доброй старой партии тори? - улыбнулся Джим.

   - Не думаю, чтобы я зашел так далеко, но я решил остепениться. Я не бедняк, и за свое состояние я заплатил Дартмуром.

   Он кивнул головой в сторону Эйлин.

   - Убедите эту девицу, мистер Карлтон, дать мне возможность попробовать. Я понимаю ее колебания стать во главе дома такого человека, которого каждую минуту могут притянуть к суду, и боюсь, что она не доверяет моему исправлению.

   Ингл весело улыбнулся девушке и посмотрел на Джима.

   - Если бы я мог в чем-нибудь убедить ее, - спокойно сказал Джим, - то только не в том, что ваше предложение приемлемо.

   - Почему?

   - А потому, - ответил Джим, - что никогда вы не были так близки к аресту.

   Ингл ничего не ответил. Губы его дрогнули, как будто хотели что-то спросить, но потом он засмеялся и взял сигару из ящика.

   - Я не задерживаю вас, - сказал он, - но вы ошибаетесь, Карлтон. Полиции совершенно нечего делать со мной. Конечно, вы можете подстроить что-нибудь, чтобы схватить меня, но и на это вам понадобится много ума.

   Когда они выходили из дому, Джим сказал с горечью:

   - Кажется, я только для того и существую, чтобы предупреждать тех, кого не следует. Эйлин, не свяжете ли вы мне в свободное время намордник?

   Самым значительным в этой фразе, по ее мнению, было то, что он в первый раз назвал ее по имени. Когда они подходили к ее квартире, она спросила:

   - Вы думаете, что найдете сэра Джозефа?

   Джим покачал головой.

   - Очень сомневаюсь, что он еще жив, - серьезно ответил он.

   Но сомнения его были рассеяны, и самым неожиданным образом. В эту ночь пьяный комедиант, с вымазанным в черную краску лицом, ударил по голове полицейского своим банджо, и этот вульгарный инцидент привел к поразительным последствиям.

  

   Было одиннадцать часов ночи, падал легкий снег, когда дежурный полисмен в конце Ивори-стрит увидел на середине дороги фигуру, находившуюся в явной опасности попасть под один из экипажей. По-видимому, человек выпил больше, чем ему полагалось, и во все горло орал модную песню, пытаясь аккомпанировать себе на банджо. Лондонские полицейские терпеливый народ, и если бы качающаяся фигура не была так музыкально настроена, то ей беспрепятственно удалось бы достигнуть пункта назначения. Пьянство ведь не преступление

   Полисмен перешел на середину улицы, чтобы успокоить его, и увидел, что это чернолицый комедиант, одетый самым странным образом, с висевшим на шее банджо.

   - Ну, ну! - кротко сказал городовой. - Не шумите так, молодой человек.

   Такое замечание, обыкновенно, вызывало извинение певцов, но этот уличный дебошир предложил полисмену отправиться подальше, схватил свое банджо и с треском стукнул им по его шлему.

   - Покорно прошу! - сказал служитель закона и, точно железными клещами, схватил свою добычу.

   В это время Джим Карлтон проходил по Ивори-стрит и так был занят разговором с дежурным инспектором, что даже не посмотрел на схваченного человека. Того быстро обыскали, причем он отчаянно сопротивлялся, и когда наконец добились, как его зовут, он был водворен городовым и тюремным сторожем в камеру N 7, выходившую в длинный коридор.

   Присутствие Джима объяснялось тем, что он искал помощника для выполнения плана, возникшего в его уме. Но как раз привели чернолицего, и тот служащий, к которому он пришел, был куда-то вызван. Джим подождал немного и пошел к дому сэра Джозефа.

   Человек, повидаться с которым он заходил, должен был завтра появиться в суде в роли обвинителя, и Джим на следующее утро пошел в суд, где встретил инспектора с Ивори-стрит. Джим не успел еще объяснить ему, зачем он пришел, как тот спросил его:

   - Вы были в полицейском участке, когда туда притащили чернолицего?

   - Да, помню этого шумного господина, - сказал Джим. - А что?

   Инспектор покачал головой, совершенно сбитый с толку.

   - Не понимаю, откуда он достал это. Сержант тщательно обыскал его, но, вероятно, он уже раньше успел спрятать.

   - Что у него было? - спросил без особого интереса Джим.

   - Шприц, - ответил инспектор. - Сегодня утром тюремщик не мог его добудиться, я уже хотел послать за врачом. Нельзя было от него добиться ни слова. Он только стонал, обхватив голову руками. Мы насилу усадили его на тюремный грузовик.

   Первые два дела быстро прошли; полисмен выкрикнул "Джон Смит", и в зал суда вошел чернолицый комедиант, жалкое существо, еле державшееся на ногах. Вчерашняя веселость прошла, и Джиму стало искренне жаль беднягу в жалких лохмотьях, с вымазанным в черную краску лицом.

   - Почему не заставили этого человека вымыть физиономию, раньше чем привести его сюда? - спросил судья.

   - Ничего не могли с ним поделать, сэр, - ответил тюремщик.

   Судья что-то проворчал, и перед ним на свидетельском месте встал потерпевший городовой. Он изложил свое показание, и судья посмотрел на склоненную фигуру на скамье подсудимых.

   - Что вы скажете, Смит? - спросил он.

   Человек не поднимал головы.

   - Известно о нем что-нибудь? Его адреса не было на обвинительном листе.

   - Он не говорит своего адреса, ваша честь, - сказал инспектор.

   - Отвести для допроса.

   Тюремщик коснулся плеча арестованного, тот с недоумением посмотрел на него, огляделся вокруг и сказал сиплым голосом:

   - Могу я спросить, зачем я здесь?

   Джим чуть не упал в обморок - чернолицый человек был сэр Джозеф Лейтон...

  

   Даже судья вздрогнул, хотя и не узнал голоса. Джим бросился к его столу и прошептал ему на ухо несколько слов.

   - Невозможно! - сказал судья.

   - Могу я спросить, - снова заговорил арестованный, - что это такое, я, право, не понимаю.

   Он покачнулся и чуть не упал, но тюремщик подхватил его.

   - Снесите его в мой кабинет, - судья встал, - суд прерывается на десять минут, - и он исчез за занавесом.

   Через несколько секунд арестованного внесли и положили на диван.

   - Вы уверены? Вы не ошиблись, Карлтон?

   - Я совершенно уверен, хотя усы у него сбриты, - сказал Джим, глядя на лицо лежавшего в бессознательном состоянии человека. - Это сэр Джозеф Лейтон, министр иностранных дел. Я его хорошо знаю.

   Джим послал в аптеку за кольдкремом, и к приходу участкового врача личность чернолицего была вполне установлена. Его седые волосы были выкрашены, усы сбриты.

   Доктор завернул рукав и осмотрел предплечье пострадавшего.

   - Ему сделали порядочно уколов, - сказал он, указывая на точки, - я не знаю только, каким ядом.

   Оставив сэра Джозефа на попечении врача, Джим поспешил к телефону и сразу же был соединен с премьер-министром.

   - Буду через несколько минут, - сказал изумленный министр. - Позаботьтесь, чтобы информация не попала в газеты. Судью попросите от моего имени не заносить ничего в протокол.

   Сэр Джозеф был еще в бессознательном состоянии, когда приехал премьер-министр. Карета скорой помощи уже стояла во дворе; после бесплодных попыток добиться ответа от министра иностранных дел его завернули в одеяло и отправили в лечебницу.

   - Я положительно сбит с толку, - в отчаянии проговорил премьер-министр. - Негритянский певец, оскорбление полиции... Невероятно! Вы говорите, что были в полицейском участке, когда его привели, узнали вы его?

   - Нет, сэр, - откровенно сказал Джим, - мне показалось, что это обыкновенный пьяница. Инспектор говорит, что от него пахло водкой, и, конечно, он не стеснялся в выражениях.

   Премьер развел руками.

   - Не могу ничего понять, точно страшный сон!

   Когда премьер-министр уехал, Джим поспешил в лечебницу. Инспектор с Ивори-стрит уже был там, он приехал в той же карете скорой помощи.

   - Как вы думаете, что мы нашли в его кармане? - спросил он.

   - Вы меня ничем не удивите, - сказал Джим. - Что же там было? Версальский договор?

   Инспектор открыл свой бумажник и вынул маленькую чистую визитную карточку, с видимыми царапинами на ней, сделанными, вероятно, тупым инструментом. Рассматривая ее, Джим убедился, что на ней что-то написано. Два слова можно было разобрать: "Марлинг" и "Гарло". Он наскоблил на карточку пыли от карандаша и посыпал ею царапины, так что они стали виднее. Но и при этом полностью разобрать написанное не удалось.

   - Первые слова "кто бы то ни был", - вдруг прочел Джим, - дальше слово "пожалуйста", и оно, как будто, подчеркнуто... "Гарло" и "Марлинг" совершенно ясно видно. Что вы скажете, инспектор?

   - Ничего не разбираю и не понимаю, - ответил тот. - Я занят мыслью о том, как эта карточка попала ему в карман; ее не было, когда сержант его обыскивал, он готов присягнуть.

  

   Краткое сообщение появилось в утренних газетах:

   "Сэр Джозеф Лейтон, министр иностранных дел, серьезно заболел и находится в лечебнице".

   Это сообщение, конечно, не могло тотчас же восстановить прежнее положение на мировом рынке. Итогом речи министра иностранных дел была мировая паника, месяц времени потребовалось для того, чтобы большая часть бумаг вернулась к прежнему уровню. Какая-то ничего не подозревающая газета обратилась к мистеру Гарло с интервью.

   - Я полагаю, - сказал Гарло, - что последствия этого выступления преувеличены. Во многих отношениях паника дала благоприятный результат. Обна