Сальгари Эмилио - В дебрях Атласа

ар? - спросил худой гигант.

   - Где спаги?

   - Около Атласа, сказал мне вахмистр. Ими командует сержант по имени Бассо.

   - Не забывай этого имени.

   - Не забуду, предводитель.

   - Приготовь трех-четырех верблюдов и пару лошадей для моих гостей. Остальные не очень нагружены и вынесут немного больше тяжести.

   - А марабут? - спросил гигант. - Он святой человек. Бедуин пожал плечами.

   - Он стар, - прибавил он немного погодя, - если, по несчастью, выстрел уложит его, нечего будет жалеть Рай Пророка дороже его куббы. Спокойной ночи, Диаб.

  

   На следующий день в четыре часа пополудни, когда уже начала спадать жара, караван, набрав воды, тронулся в путь по направлению к горной цепи Атласа, которая уже виднелась на горизонта Хасси аль-Биак нанял трех верблюдов, нагрузил их своими драгоценными сундуками, большим запасом пуль и пороха. Двух лошадей он предназначил для графа, еще слабого, и для дочери, не привыкшей к пешему хождению.

   Тяжелые и крепкие ящики не ускользнули от внимания хозяина каравана, может быть подозревавшего, что они полны золота.

   По счастью, тосканец бодрствовал и, видя, что бедуин вертится около верблюдов, подошел к нему, говоря:

   - Предупреди своих людей, чтоб они не трогали этих ящиков, а то весь караван может взлететь на воздух.

   - Что в них? - спросил бедуин.

   - В них бомбы, предназначенные кабилам. Ты знаешь, что они задумывают новое восстание против франджи?

   - Я ничего не знаю, я занимаюсь своей торговлей. Они опасны, эти бомбы?

   - Могут взорвать сразу сто человек и сто верблюдов. Подумай, друг, в них гремучая вата, нитроглицерин и динамит.

   - Это что за звери? - спросил бедуин в ужасе и прибавил: - Я не хочу путешествовать с такими адскими машинами, которые каждую минуту могут взорвать меня. Выброси их, а то я не тронусь с места.

   - Прекрасно! Если я выброшу их, бомбы рассыплются, и тогда прощайте все! Самое лучшее оставить их так, как мы их уложили.

   Испуганный бедуин не осмелился настаивать, но послал своих гостей с их верблюдами и лошадьми вперед, чтобы не подвергнуть себя и свой караван возможности взлететь на воздух.

   Так началось путешествие по голой, бесконечной пустыне, где едва хватало растительности, чтобы кормить верблюдов, довольствовавшихся самой скудной пищей, и где солнце жгло немилосердно.

   Цепь Атласа обрисовывалась яснее на горизонте и сулила тень дубовых лесов и свежесть ручьев.

   В восемь часов вечера караван в первый раз остановился отдохнуть и поужинать, потом снова тронулся в путь, с иностранцами впереди и на большом расстоянии от бедуинов.

   Сказка о бомбах, предназначенных для кабилов и сенусси, распространилась между людьми, и никто не смел подойти к верблюду Хасси аль-Биака, где находились таинственные ящики.

   В полночь остановились в дикой местности, где едва росли жалкие сухие травки и проходило высохшее русло когда-то большой река

   Бедуин приказал приготовить для своих гостей палатку, послал им еды и табаку, но, против обыкновения, не вошел пожелать им доброй ночи.

   - Он, должно быть, запуган нашими бомбами, - сказал Энрике.

   - Это не объясняет его невежливость, - ответил казавшийся взволнованным Хасси аль-Биак.

   - Ты опасаешься чего-нибудь?

   - Всего можно ожидать от бедуинов, к тому же я сегодня заметил нечто"

   - Что? - спросил граф.

   -Что три человека оставили караван и исчезли в разных направлениях.

   - И не возвратились?

   - Нет, сын мой.

   - Они были на верблюдах или на махари?

   - На махари.

   - Это заставляет меня призадуматься, - сказал после нескольких минут граф.

   - Меня еще больше, франджи, - сказал марабут, до сих пор не принимавший участия в разговоре.

   - И ты заметил что-нибудь, святой человек? - спросил Энрике.

   - Я заметил, что аль-Мадар разрывал синюю бумагу и бросал кусочки по дороге.

   - Что же в этом подозрительного? Он отделался от лишних семейных писем, которые здесь уж никто не будет подымать и склеивать, - сказал тосканец.

   - Бедуин и семейные письма! - воскликнул смеясь граф. - Они не учились грамоте, сыны пустыни. Не шути при таких серьезных обстоятельствах, Энрике.

   - В конце концов, что ты видишь в этом сеянии бумажек?

   - Это могут быть сигналы, - сказал Хасси.

   - Кому?

   - Спроси у Мулея.

   - Черт побери! - воскликнул Энрике. - Ты знаешь какие-то тайны и скрываешь их от нас. Откройся нам, милый святой человек, и сообщи то, что может нам пригодиться.

   - Да, ты должен сказать нам, - проговорил граф.

   - Хорошо, я скажу вам, что аль-Мадар не верит, чтобы целью вашего путешествия было продать оружие или бомбы кабилам, - ответил марабут. - Вчера вечером, когда он увел меня из вашей палатки, он расспрашивал о вас и говорил про блед.

   Услышав этот ответ, граф и итальянец вздрогнули, так как знали, что цена, назначенная за их головы, могла соблазнить любого мошенника, имеющего возможность задержать их.

   - Дело очень серьезное, - сказал магнат. - Если бедуин заподозрил, что мы те самые беглецы, то он наверняка захочет заслужить награду.

   - Послушай, марабут, - сказал Энрике, - давно ты знаком с этим бедуином?

   - Года два.

   - Не знаешь, разбойничал ли он? Марабут пожал плечами и ответил:

   - Все бедуины начинают с того, что разбойничают, а потом становятся проводниками караванов и более или менее честными купцами.

   - Так что и твой аль-Мадар не святой?

   - Я не имел причины жаловаться на него.

   - Потому что у тебя нечего было взять, - сказал Хасси. - Если б он догадывался, что в твоей куббе ты прячешь оружие сенусси, не думаю, чтоб я теперь с тобой разговаривал.

   - Может быть, - ответил Мулей-Хари.

   Тосканец посмотрел на задумавшегося графа, который не обращал внимания на успокоительный шепот Афзы.

   - Что думаешь делать, граф? - спросил он. - Мне кажется, что сомнения насчет нас очевидны, и мы не можем больше полагаться на сына пустыни.

   - Эти три человека беспокоят меня, - ответил магнат.

   - Чего ты страшишься?

   - Что бедуин послал их за спаги.

   - Ты забываешь, что со спаги добрый Рибо!

   - Рибо не начальник бледа. Его влияние не больше влияния Бассо. Если один из бедуинов встретит спаги, они примчатся помимо воли нашего друга. Цена за наши головы привлекает и бедуинов, и солдат, те и другие все сделают, чтобы захватить нас. Хотел бы я быть уже на Атласе, между воинственными кабилами и под защитой сенусси.

   - Но мы дойдем до подошвы гор только через сорок восемь часов, - сказал Хасси.

   - А за два дня многое может случиться, - прибавил граф. - Слишком еще далеко до Атласа.

   - Жаль, что у нас нет крыльев, - пробормотал Энрике. Воцарилось долгое молчание, наконец Хасси сказал:

   -Сорок восемь часов - много; но я надеюсь, что в это время ничего не произойдет, ведь бедуин не угрожал нам до сих пор. Будем осторожны и днем и ночью, чтобы нас не застали врасплох. Я знаю, что бедуины не выдерживают решительного отпора, даже если их много.

   В эту минуту Энрике вскочил на ноги, как бы пораженный разрядом лейденской банки, и воскликнул:

   - А наши бомбы!

   - Какие бомбы? - спросил граф. - Ты совсем с ума сходишь.

   - Папаша Хасси, сколько у тебя пороху?

   - Фунтов тридцать.

   - Нет ли у тебя крепкого ящика, все равно, из железа или дерева?

   - Могу дать тебе один из тех, в которых хранятся драгоценности моей дочери.

   - Тогда дело в шляпе. Впредь бедуин поостережется приближаться к нам! Я его буду терроризировать!

   - Что ты собираешься сделать, Энрике? - спросил граф.

   - Убедить этого дикаря, что у нас есть средства взорвать и его, и его разбойников, и его верблюдов. Папаша, дай мне ящик и фунта три пороха. Увидишь, какой будет сюрприз для бедуина! Если не умрет он от ужаса в эту ночь, то, значит, он бессмертен.

   - Энрике! - закричал граф. - Тебя надо связать, как безумца. Что ты задумал?

   Тосканец поднял руки и, страшным голосом сказав "бум!", выбежал вместе с Хасси аль-Биаком, который питал полное доверие к изобретательности адвоката.

   - Что они будут делать, отец и твой друг? - спросила Афза у графа

   - Оставь их, - ответил граф. - Мой товарищ удивительный человек, и ты увидишь, он сумеет напугать весь караван. Он похож на бомбу, пусть действует. Он хитрее марабута и всех кабилов Атласа

   - А спаги? Мысль о них мешает мне спать, - сказала молодая женщина. - Я, мой господин, дрожу за твою жизнь И вы, белые люди, такие же дикие, как тиббу или туареги пустыни! Я не думала, что франджи такие дурные и немилосердные. Я ненавижу вахмистра, - закончила мавританка. - Он виноват во всех наших несчастьях.

   - Не он один такой.

   В эту минуту над палаткой пронеслось как бы дуновение урагана, и раздался страшный выстрел, похожий на пушечный.

   Граф, молодая женщина, марабут и Ару выскочили из палатки, колья которой были вырваны ветром и брошены в сторону.

   Двое людей быстро бежали к ним, тогда как бедуины издавали вопли ярости и стреляли из ружей.

   - Слышал, граф? - спросил Энрике, как более легкий и худой, прибежавший раньше Хасси аль-Биака. - Я сделаюсь европейской знаменитостью, увидишь

   - Бедуины в ужасе, - ответил магнат, - они совсем с ума сошли от страха.

   - Это и было моей целью! Если они к нам приблизятся, я брошу бомбу в их верблюдов.

   Бедуины действительно безумствовали. Они вопили, призывая Аллаха и Магомета, и продолжали стрелять, как будто на их лагерь напали туареги или другие кочевники пустыни.

   В этом шуме слышался время от времени металлический голос аль-Мадара.

   Движение воздуха от взрыва адской машины повредило, вероятно, и их палатки, и легко было понять их ужас, в особенности после того, как им уже раньше говорили, что один из махари везет бомбы для кабилов.

   - Они, мне кажется, поняли меня, - сказал хохотавший до слез тосканец. - Дорогой марабут, надо пойти успокоить этих обезьян, а также дать им понять, что им будет безопаснее держаться подальше от нас. Когда мы достигнем кабильских деревень на Атласе, тогда другое дело. Ару, дай ружье и пистолеты! С этими шакалами лучше быть вооруженным.

   Едва он успел получить оружие, как в трехстах шагах от них раздался голос аль-Мадара.

   - Проклятые кафиры! Вы хотите уничтожить мой караван? Что это вы взорвали?

   - Пойдем со мной, марабут, - сказал Энрике, - твоя святость защитит нас, потому что ты представляешь силу сенусси.

   - Я иду за тобой, - ответил Мулей-Хари. Бедуин не переставал кричать и проклинать кафиров, в то время как его люди, по врожденной потребности всех варваров при всяком удобном случае поднимать адский шум и тратить порох, продолжали стрелять вверх, будто хотели попасть в звезды, как говорил шутник Энрике.

   Увидя двух спокойных и улыбающихся людей, аль-Мадар подскочил как ужаленный.

   - Собаки неверные, - кричал он, обращаясь к Энрике, - вы мне портите верблюдов и убиваете людей!

   - Каких верблюдов? - иронически спросил Энрике.

   - Тех, которых я вам предоставил.

   - Ведь их головы и ноги не отделены от тела, что же ты рассказываешь!

   - Что такое вы взорвали?

   - Мы? Ничего! - ответил еще более насмешливо легионер.

   - А взрыв?

   - А! Это выскочил из ящиков один из тех зверей, что мы везем.

   - А верблюд?

   - В ту минуту он был вдали и не переставал жевать.

   - А если бы ударило кого-нибудь другого?

   - Я уж не знаю, что могло бы случиться. Бывают несчастья, - сказал Энрике.

   - Извольте сейчас же отделаться от зверей, которые заставляют взлетать на воздух все вокруг, - угрожающим голосом сказал бедуин. - Я не желаю терять ни людей, ни верблюдов.

   - Я тебе сказал, что это невозможно. Они предназначены кабилам, и без них кабилы не посмеют снова восстать против французов.

   - Мне плевать на кабилов, - закричал аль-Мадар, - я не хочу из-за них портить свои дела с франджи, у которых дешево беру товары.

   - Я не выну ни одной бомбы, они представляют для нас маленькое состояние.

   - Заплатите мне за верблюдов и лошадей и убирайтесь, куда хотите.

   - Сколько просишь за них?

   - Пятьдесят цехинов.

   - Воровскую цену.

   - Что ты сказал, нечестивый?

   - Что ты самый любезный бедуин на свете.

   - Я не понимаю, что ты говоришь Принеси мне золото, и ступай своей дорогой.

   - Она будет и твоею.

   - Я стану держаться подальше от вас. Давай деньги!

   - Дай мне время дойти до нашего кассира. Впрочем, сомневаюсь, чтоб в его карманах нашлось столько денег.

   - Тогда отдай моих животных, или я возьму их силой. Понимая, что нет другого выхода, тосканец отправился объявить товарищам, как обстоят дела, а марабут остался, употребляя все влияние своей святости, чтобы умиротворить бедуина, ничего не желавшего слушать.

   Решение было скоро принято: заплатить сейчас и послать к черту бедуина, который легко мог исполнить свою угрозу - лишить путников животных.

   Хасси отсчитал пятьдесят цехинов и отдал их тосканцу, который два из них сунул в карман, чтобы обмануть не мавра, а сына пустыни.

   - Мои друзья, - сказал он аль-Мадару, - собрали свои последние крохи, но нашлось только сорок восемь золотых цехинов. Теперь у нас ничего нет, кроме наших бомб.

   - Я тебе назначил пятьдесят, кафир, - недоверчиво поглядывая на него, сказал бедуин.

   - Если мы встретимся с тобой, мы доплатим тебе. Из камней нельзя выжать крови, друг мой, как и из песка пустыни не выжмешь воды. Уступи, и иди с Богом.

   - А вы куда?

   - Мы уже сказали тебе, на Атлас.

   - Мне придется идти за вами: туда же ведет моя дорога.

   - Твое дело; но только не слишком приближайся к нам, чтобы опять не случился взрыв.

   - Да, уж буду остерегаться.

   Они отвернулись друг от друга не простившись и пошли к лагерю, где уже зажигались костры.

   - Что, успокоился? - спросили граф и Хасси у солдата.

   - Должно быть, эта ворчливая собака довольна: он шел, позвякивая золотыми, - ответил Энрике и сам потряс перед лицом мавра двумя оставшимися цехинами. - Однако мы не избавимся от него: он заявил, что пойдет той же дорогой, что и мы.

   - Надо быть настороже, - сказал граф.

   - Даже и с этой ночи, - прибавил тосканец. - Я буду сторожить первым, Ару достанется вторая смена, а Хасси - третья. Должен признаться, что этот бедуин пугает меня.

   Костры догорели, и, успокоенные тишиной и молчанием вокруг, граф и Хасси вошли в палатку.

   Тосканец остался около верблюдов и лошадей, с трубкой в зубах и ружьем между колен.

   Ночное бдение было напрасным, так как бедуины, по-видимому, боялись бомб. Но что намерения их предводителя были плохие, в этом нельзя было сомневаться.

   Солнце еще не встало, когда маленький караван тронулся в путь по руслу высохшей реки.

   В то же время и бедуины сложили свои палатки, нагрузили верблюдов и привязали их друг за другом, чтоб они не сошли с пути.

   - Друг следует за нами, - сказал Энрике графу, севшему на лошадь. - Неужели он заподозрил, что в ящиках не бомбы, а золото? Надо взорвать еще одну коробку, чтобы убедить его, что мы действительно обладаем этими зверями.

   - Ты, бомбист, кончишь тем, что оставишь нас без пороха.

   - Кабилы дадут нам его, сколько мы хотим. Мы прожили двенадцать часов. Надо надеяться, что благополучно проведем еще те тридцать шесть, которые отделяют нас от первых горных деревень.

   Проклятый Атлас! Его всегда видно, а на него не попадешь! Хорошо еще, что дорога свободна. Этот добрый Рибо совершил чудо, заставив убраться Бассо и спаги.

   - Как бы только они не явились, когда мы их меньше всего ожидаем!

   - Будем отчаянно биться или падем все, - ответил Энрике. - Быть погребенным в этих песках или на кладбище Константины или Алжира - не все ли равно?

   Граф глубоко вздохнул, глядя на Афзу, сидевшую на одном из трех верблюдов, и не ответил.

   Маленький караван тихо двигался правой стороной реки по плохой дороге, размягченной текущими с Атласа ручьями, иногда образовывавшими лужи, в которые верблюды, привыкшие к сухому песку пустыни, ступали неохотно.

   Бедуины, напротив, въехали в самое русло реки, чтобы предоставить своим животным более твердую почву, а может быть, и для другой тайной цели, ибо держались параллельно с тремя верблюдами и двумя лошадьми, к вящему неудовольствию Энрике, которому хотелось бы уничтожить их какой-нибудь бомбой своего изобретения.

   Наших путешественников, впрочем, мало беспокоили напуганные взрывом бедуины, но при мысли о спаги они грустно задумывались.

   С минуты на минуту могли явиться последние, с Рибо или без него, но, во всяком случае, с Бассо, и тогда что делать? Находясь между двух огней, где искать спасения?

   Все были в дурном расположении духа, даже тосканец, больше не шутивший. Как будто все они предчувствовали катастрофу.

   Маленький караван, несмотря на палящее солнце, шел не останавливаясь.

   За тридцать миль Атлас будто вырос, выделяясь вершинами на розоватом небе.

   На темно-зеленом фоне гор уже белелись светлые точки домов: это были деревни сильных, воинственных кабилов, союзников сенусси, врагов Франции.

   Еще один переход, и беглецы были бы спасены, так как спаги никогда не решились бы вступить на холмы и в глубокие долины Атласа, где их вечные враги могли уничтожить их даже без единого выстрела.

   Этот переход, к несчастью, возможно было сделать только на другой день, так как махари, нагруженные багажом и людьми, не могли долго выдержать: они были верховыми, а не вьючными животными.

   Но как бы понимая нужду хозяев, умные верблюды проявили признаки утомления только поздно ночью.

   Палатка была раскинута на берегу реки, и Ару послали купить у бедуинов провизии, хотя бы на вес золота.

   Путники кончали скудный ужин, когда раздались раскаты грома.

   - На Атласе дождь, - сказал Хасси, вышедший из палатки с графом и Энрике. - Ночь не будет приятной для нас.

   - Надо удвоить бдительность, - ответил тосканец, - эти собаки бедуины могут воспользоваться темнотой и плохой погодой, чтобы напасть. Мы будем сторожить с Ару.

   - И глядите в оба, - добавил граф. - Не знаю почему, но я не чувствую себя спокойным. Кажется, будто несчастье близко от нас.

   - Не отчаивайся, друг, - сказал Энрике. - Думай о том, что мы завтра будем в лесах Атласа.

   - Хотел бы, чтобы это завтра наступило. Но я постараюсь быть спокойнее.

   - До сих пор мы клеветали на этого людоеда аль-Мадара. Он недоволен нами из-за бомб, которые существуют только в его больной голове, но вообще мы ни в чем не можем упрекнуть его.

   - Теперь ты хвалишь этого разбойника, - сказал граф, стараясь улыбнуться.

   - Ну, нет. Я его назвал канальей - канальей он и останется на всю жизнь. Я только заметил, что до сих пор он не делал нам неприятностей.

   - Не доверяйся бедуинам. Когда их меньше всего опасаются, тогда-то они и нападают на тебя, как настоящие хищники. Не правда ли, Хасси?

   - Я не верю и в их прославляемое гостеприимство, - ответил мавр. - Будем надеяться, что проведем спокойно эту последнюю ночь в пустыне. Горы простирают к нам свои объятия.

   Они поговорили еще немного, глядя на зажженные, по обыкновению, бедуинами костры, потом Хасси и граф вошли в палатку, а Ару последовал за тосканцем, неся оружие и старое одеяло, чтоб укрыться от дождя.

  

   Однако последняя ночь, проводимая нашими беглецами в однообразной пустыне алжирской земли, не обещала быть спокойной. Гигантская цепь гор, отделяющая Алжир от Марокко и защищающая их от зноя близкой Сахары, часто покрывается туманами и порождает ужасные ураганы, чему она и обязана сохранением своих волшебных лесов.

   Эта горная цепь охраняет все страны Северной Африки от самума, горячего ветра пустыни, в один час иссушающего самые цветущие растения.

   Алжир своим благосостоянием обязан Атласу. Без этих гор он был бы необитаем, здесь не росло бы ни винограда, ни овощей.

   Энрике и Ару только что обошли маленький лагерь, чтобы удостовериться, не перешел ли какой-нибудь бедуин русла реки, как упали первые капли дождя и зашумел ветер.

   На Атласе в то же время гремел гром, сверкали молнии, и смерчи распространялись ветром во все стороны.

   - Чудесная ночь для схватки, как ты думаешь? - сказал Энрике, обращаясь к Ару. - Ты уверен, что бедуины спят в своих палатках?

   - Огни еще горят в русле реки, - ответил старик.

   - Они могут гореть с тех пор, как их зажгли, - сказал Энрике. - Не знаю, действие ли это электричества в воздухе или чего другого, но и я неспокоен сегодня. Если б нам не был так необходим порох, я бросил бы еще одну бомбу, чтобы хорошенько припугнуть этих мерзавцев. Знаешь, что нам надо сделать, Ару?

   - Скажи, господин.

   - Пойти осмотреть лагерь бедуинов: мне хотелось бы удостовериться, спят ли они.

   - Я готов следовать за тобой, господин, - ответил Ару.

   - Но прежде пройдем еще раз вокруг нашего лагеря.

   - В этом нет нужды, господин. Если бы кто-нибудь приблизился, лошади непременно бы заржали, а они молчат.

   - Верю тебе. Закрой хорошенько ружье, и посмотрим, что поделывают эти рыцари пустыни.

   Быстро оглянувшись кругом, они приблизились к крутому берегу реки и шли по нему в молчании.

   Продолжал моросить дождь, а на Атласе мрачно грохотал гром при беспрестанных вспышках молний. В горных лесах ветер гудел так сильно, что достигал слуха Энрике.

   Вокруг маленького лагеря царила темнота. Только в русле реки блестели еще огни бедуинов, хотя было уже очень поздно.

   Тихо крадучись, останавливаясь, чтобы прислушаться, двое людей скоро достигли аванпостов лагеря, состоявшего из полдюжины просторных палаток.

   - Как будто спят, - прошептал Энрике, который прилег на землю и полз по краю берега - Что скажешь, Ару?

   - Верблюды на месте, - ответил негр.

   - Хотелось бы знать, в палатках ли люди?

   - Не советую тебе идти дальше Бедуины также держат часовых, недолго и выстрелить.

   - Вернемся, - сказал Энрике.

   Он хотел встать, но услышал под собой звук скатившегося камня.

   - Слышал? - спросил он Ару.

   - Да, господин.

   - Как будто кто-то лезет сюда к нам. Не шевелись и заряжай ружье, только как можно тише

   Он снова прилег и высунул голову, внимательно вглядываясь в русло.

   Хотя было темно и отблеск догоравших костров не доходил до места, где лежал Энрике, ему показалось, что он различает две человеческие фигуры, занятые таинственным делом.

   Через несколько минут он услышал разговор:

   - Достаточна длина?

   - Да, доходит до глубины.

   - Хорошо ты укрепил ее?

   - Прикрепил к выступу скалы, крепкому как железо.

   - Так, стало быть, восхождение обеспечено.

   - Надеюсь

   - Аль-Мадар и так слишком долго ждал.

   - Он все делает вовремя.

   - Пойдем подадим знак, чтобы вставали.

   Энрике и Ару услышали, как скатилось еще несколько камешков, потом все замолкло.

   - Понял ты что-нибудь? - спросил первый негра.

   - Ничего, господин.

   - Это были бедуины?

   - Конечно. Их выговор отличается от нашего.

   - Что хотел сказать этот человек своим вопросом: хватит ли длины?

   - Не могу тебе сказать, но я понял нечто другое.

   - Что?

   - Что бедуины хотят в эту ночь совершить что-то против нас.

   - Тогда надо сниматься и бежать. Выдержат ли только верблюды?

   - На золото не поддадутся, надеюсь.

   - Пойдем, Ару.

   Он в последний раз нагнулся над рекой; потом, не заметив никакой тени, не услышав никакого звука, солдат повернулся к лагерю.

   Ураган бушевал на Атласе, и туман спускался, усиливая темноту. Только время от времени свет молнии прорезывал мрак ночи.

   - Приготовь верблюдов и лошадей! - сказал дрогнувшим голосом старому негру Энрике. - Не теряй ни минуты.

   Он вошел в палатку и разбудил всех.

   - Скорее, на ноги! Бедуины собираются напасть на нас.

   В одну минуту граф, Хасси и Афза вскочили со своих ковров и схватились за оружие.

   - Они близко? - спросил граф.

   - Может быть, мы успеем бежать от них, - ответил Энрике.

   - Как ты узнал, что они хотят напасть на нас?

   - Я услышал разговор на краю берега. Эти канальи решились убить или обокрасть нас.

   - Они, вероятно, ограничатся тем, что уведут животных и заставят нас вновь заплатить за них, - сказал Хасси аль-Биак.

   - Не будем терять времени, - сказал граф, - если встретим этих каналий на нашей дороге, сбросим их вниз. Дайте лошадей мне и Энрике, они удобнее для нас при нападении.

   Они сложили палатку, которая могла пригодиться им в лесах Атласа, потом Хасси влез на верблюда, несшего все его сокровища, которые он ни в каком случае не хотел потерять, так как это было приданое его дочери, Афза села на другого верблюда, а марабут с Ару - на третьего.

   - Готовы? - спросил мавр.

   - Да, - ответили граф и Энрике, уже севшие на лошадей.

   - Трогай!

   Маленький караван тронулся в путь довольно поспешно, в то время как ураган, уже отбушевавший в лесах, скатился со страшным шумом на долину.

   Темнота была полная. Молния блестела только на вершинах гор, где, видимо, еще свирепствовала гроза. Но отблески молнии не достигали долины.

   Хасси ехал впереди, странными звуками понукая своего верблюда. Он держал наготове ружье и старался разглядеть что-нибудь в темноте. Он уже прошел пятьдесят шагов по берегу реки, окаймленной высокими скалами, когда мавр вдруг остановил своего верблюда.

   - Что такое, папаша мавр? - спросил тосканец, заряжая свое ружье.

   - Вижу тени, движущиеся в нашу сторону, - ответил Хасси аль-Биак изменившимся голосом.

   - Это звери? - спросил граф.

   - Люди, я в этом уверен.

   - Неужели бедуины уже окружили нас?

   - Я о том же самом спрашиваю себя.

   - Прорвем их линию.

   - Заряжайте ружья.

   - Готовы, - ответили в один голос Афза, граф и остальные. Хасси на минуту замер, прислушиваясь, потом испустил пронзительный крик.

   Три добрых махари, хотя и уставшие от длинного пути днем, бросились вперед, унося седоков.

   Вдруг раздалось несколько выстрелов: стреляли по земле или кверху, и поднялись дикие крики.

   - Пора, Хасси! - закричал граф и направил свой выстрел на высоту человеческого роста, решив убита кого-нибудь.

   Человеческие фигуры бежали по равнине, стараясь сгруппироваться на пути беглецов.

   Хасси, вовремя заметив их, резко повернул к реке, но это была плохая тактика, ибо таким образом открывался весь фланг каравана.

   Действительно, раздался новый залп со стороны бедуинов, обе лошади и верблюд Афзы упали мертвыми, пронзенные многими пулями и увлекая за собой своих седоков.

   Два другие верблюда, испуганные выстрелами и дикими криками, продолжая усиленно бежать, счастливо прорвались сквозь линию нападающих

   Ни Хасси, ни марабут, занятые стрельбой направо и налево, не заметили несчастья, случившегося с их спутниками. Только Ару, сидевший за Мулеем, услышал крик о помощи молодой женщины и недолго думая соскочил на землю, рискуя сломать себе шею или ноги.

   Бедуины и не старались гнаться за двумя верблюдами, заметив, что на одном из них были ящики со страшными бомбами, с которыми они не хотели иметь дело, боясь взлететь на воздух.

   Счастливые, что взяли живьем двух франджи и молодую женщину, за которых командир бледа рано или поздно выплатит хорошую сумму, они бросились на упавших, как стая голодных волков, и связали их.

   Ару, который старался сначала защитить свою оглушенную падением госпожу, получил от аль-Мадара два здоровых подзатыльника с угрозой сейчас же расстрелять его, если он моментально не покинет окрестности лагеря.

   Пока происходило все вышеописанное, два махари, чудесно спасшиеся от выстрелов, направленных по земле, чтобы не убить людей, которых надо было взять живыми, все быстрее неслись в темноте.

   Хасси аль-Биак и марабут, думая, что за ними погоня, не сдерживали их, а напротив, были довольны взятым махари темпом.

   В эту минуту над пустыней разразился ураган.

   Порывы холодного ветра, уже погулявшего по вершинам Атласа, поднимали столбы пыли, вырывали кусты; зачастивший дождь мешал видеть что-нибудь дальше своего носа.

   Удары следовали за ударами, все больше пугая двух махари, казалось, обезумевших в бешеной скачке.

   Хасси, думая, что он все еще во главе каравана, кричал время от времени:

   - Вперед, друзья! Вперед, Афза! Атлас близко!

   Он промчался, должно быть, несколько миль, когда его верблюд споткнулся, издавая какой-то резкий, неприятный звук.

   Хасси нагнулся посмотреть, что находится впереди, но дождь мешал этому.

   Он, однако, предвидел какое-то препятствие и постарался удержать животное, но оно поднялось и продолжало свой бег.

   - Стой! Стой! - закричал Хасси.

   - Кто? - завопил марабут с отчаяньем.

   - Все!

   - Мы одни!

   - Моя дочь?!

   - Исчезла!

   - Когда?

   - Не знаю, друг. Я только сейчас заметил, что мы одни. Крик отчаяния вырвался из груди несчастного отца.

   - Моя дочь! Моя Афза! Только гром ответил на его зов.

   - Может быть, ее махари упал, и франджи остановились, чтобы помочь ей? - спросил он слабым голосом.

   - Я ничего не видел и не слышал, друг, - ответил марабут. - Я был занят тем, чтобы направлять своего махари: он как будто взбесился.

   - Вернемся, Мулей.

   - Махари не захотят вернуться. Не видишь, что они проваливаются? Мы попали в болото.

   Марабут был прав. Животные продолжали свой бег с меньшей скоростью, потому что время от времени спотыкались и попадали по колена в воду, как будто под ними находилась топкая грязь.

   Хасси дернул вожжи своего верблюда, но животное не слушалось.

   - Где мы находимся? - спросил в отчаянии Хасси. - Ты не знаешь, Мулей?

   - Я не вижу ничего дальше головы моего верблюда, - ответил марабут. - Чувствую только, что под нами нет твердой земли.

   - Разве здесь есть зыбучие пески?

   - Да, попадаются местами у подножья Атласа.

   - Тогда мы пропали!

   - Мы еще не потонули. Может быть, верблюды смогут пройти это болото. Твой махари идет вперед.

   - Да, только все глубже уходит в воду.

   - Так же, как и мой.

   - Не можешь заставить его повернуть назад?

   - Больше не слушается - или не может слушаться. Марабут сделал жест отчаяния.

   - Нас поглотят пески! - воскликнул он с ужасом.

   Он сильно дернул верблюда, думая заставить его обернуться, но достиг только того, что животное погрузилось в воду по брюхо.

   Верблюд Хасси, шедший впереди, также опустился. Несколько минут бедные животные делали отчаянные усилия, чтобы избавиться от затягивавшего их бездонного песка, покрытого мелкой водой, потом остановились как вкопанные, как бы поняв, что всякая борьба напрасна и что смерть носится над ними.

   Молча смотрели мавры на эти последние усилия. Ураган ревел над их головами, и дождь мочил их, делая тяжелыми их плащи и чепраки животных.

   - Мулей, - спросил мавр, - это наш конец?

   Марабут не имел храбрости ответить. С ужасом смотрел он на своего махари, все глубже затягиваемого песком.

   Теперь не было видно ног, и брюхо верблюда уже лежало на предательском песка

   Махари Хасси был не в лучшем положении. Вода касалась его боков и широкого дна ящиков.

   - Мулей, - повторил мавр, - неужели таков будет наш конец?

   - Аллах ведает, - ответил марабут, вытирая холодный пот, покрывавший его лоб.

   - Должно быть, Аллаху нет времени думать о нас. Оставь его и его Пророка - оба покинули нас.

   - Не богохульствуй в эти последние минуты.

   В душе мавра родился взрыв возмущения, обыкновенно не свойственный мусульманам.

   - Не верю я теперь ни в кого, даже в Пророка, - сказал он злобным голосом. - Разве он спас мою дочь? Защитил нас? Нет, напротив, оказал покровительство этим гнусным шакалам пустыни!

   - Молчи, Хасси!

   - Пусть возвратит он мне мою Афзу! Возвратит мне ее мужа! - вопил мавр. - Тогда я поверю в его всемогущество! Дочь моя! И я не могу лететь ей на помощь! Проклятая судьба моя!

   Стон раненого зверя вырвался из груди мавра.

   - Успокойся, Хасси, - сказал Мулей.

   - Не видишь разве, чт