Волконский Михаил Николаевич - Вязниковский самодур

прикончили бы его топором; а из свободных людей ни на кого нельзя было подумать... подозреть даже некого!..

   Власти долго думали и согласились, что заподозрить, действительно, некого.

   Они, может быть, пришли бы к совсем другому заключению, если бы могли знать то, о чем думал в этот день Савельев, когда урвался на полчаса после обеда к себе, чтобы отдохнуть. Он лег на постель с особенным удовольствием, вытянулся и велел подать себе наливки.

   "Вот тебе и дурак!- думал он.- Вот тебе и будешь теперь издеваться надо мной! Вот я лежу спокойно и удобно, наливку попиваю, а ты-то где теперь? Где ты теперь, в самом деле?.. Ну, ты и гуляй там, куда я тебя спровадил,- теперь, батюшка, руки коротки. А я свои дела недурно обстроил... Мне теперь превосходно. Тоже! "Убирайся вон",- говорит! Ан вышло, что сам убрался... А я-то вот тут; что с тобою - известно, а мне хорошо известно, что лежать очень удобно и хорошо, и наливку, ко всему прочему, пью!.."

   И у Созонта Яковлевича, согретого теплою постелью, стали разыгрываться мечты, довольно заманчивые и вовсе не несбыточные.

   Дело было в том, что у князя прямых и близких наследников не имелось. Завещать имения никому он не мог, потому что всегда боялся всякого напоминания о смерти и духовного завещания никогда не делал. Ему было решительно все равно, что произойдет после его смерти и что станется с его несметными богатствами. Раз он умрет - все кончится, так хоть пропадай все!

   Итак, прямых наследников у князя не было.

   Созонт Яковлевич знал, что был у Гурия Львовича дядя, брат его отца, давным-давно уехавший за границу и пропавший там. Поэтому не было возможности, чтобы этот наследник скоро объявился, да и вряд ли существовал он уже.

   Савельев слышал о нем так, мельком, от князя, но и сам князь даже в лицо не знавал своего дяди - помнил по воспоминаниям детства, когда сам был ребенком. С чего же было являться теперь этому дяде, когда он не являлся до сих пор и даже не писал, и денег не просил у племянника?

   "Был бы он жив,- соображал Созонт Яковлевич,- непременно написал бы и денег попросил бы".

   А если наследников нет, то имение останется выморочным, в пользу казны. При этом обороте можно большие дела сделать: во-первых, купить за бесценок и с рассрочкой платежа хоть все Вязники, но это со временем, а пока, во всяком случае, можно остаться полновластным управляющим в имениях князя, когда они перейдут в казну,- это во-вторых, и самое главное... А при таком обороте можно будет пожить!..

   И Савельев с наслаждением стал мечтать о том, что сделает со вчерашней своей обидчицей Дунькой. Ведь он в бараний рог согнет ее, то есть вот как согнет!.. Он решил, что первым же его распоряжением, которое он сделает, вступив в полновластное управление, будет - посадить Дуньку в подвал. Подвал он решил не уничтожать.

  

  

   Чиновник, приехавший от губернатора, в тот же вечер, как только кончилось первое дознание о смерти князя, послал за парикмахером Прохором Саввичем.

   Кабинет и спальня князя были опечатаны. Для чиновника была отведена библиотека, куда и пришел к нему Прохор Саввич.

   - Заприте дверь,- сказал ему чиновник, а когда дверь была заперта, отошел от стола, на котором стояли восковые свечи, приблизился к старику, протянул ему руку, пожал известным, особенным образом, и затем, по уставу масонского ордена, они, нога к ноге, колено к колену, рука к руке, сказали на ухо друг другу условные слова, которыми масоны обменивались при встрече.

   Тогда Прохор Саввич, по-видимому, посвященный в высшую степень, занял место у стола и пригласил чиновника сесть. Тот повиновался, достал из кармана запечатанное письмо и передал его старику.

   Письмо было от губернатора, собственноручное, с печатью, изображавшею пентаграмму в змеином кольце. Прохор Саввич распечатал и прочел:

   "Достолюбезный брат! Поборник нашего ордена, который передаст Вам это письмо, человек достойный. Будьте благосклонны к нему. Ему даны на всякий случай все распоряжения. Располагайте им, как хотите и как заблагорассудите, ибо мы все знаем, что то, как Вы скажете поступить, будет хорошо".

   - Значит, у вас с собою бумаги?-спросил Прохор Саввич, прочтя письмо.

   - Со мною. Но могу я спросить у вас о том, что меня интересует?

   - Спрашивайте!

   - Как вы думаете, смерть князя - естественная или над ними было совершено насилие?

   Прохор Саввич ответил не сразу.

   - Зло побороло зло,- сказал он, помолчав.- Нет, он не погиб своею смертью.

   - Надо ли настаивать на расследовании дела?

   - Вы спрашиваете меня как чиновник, а мы говорим с вами как масоны. Для брата-масона такой вопрос неуместен. Вы забыли правило, что для каждого человека в самом проступке его кроется наказание, от которого он не уйдет. Так говорит божественное правосудие. Напрасно мы будем мешать ему правосудием человеческим, слепым и часто ошибочным. Предоставьте это дело воле Божьей.

   - Как же мне поступить с бумагами, которые у меня?- спросил чиновник.

   - Вы сегодня же предадите их гласности и объявите, что нужно.

   - Слушаю, князь,- сказал чиновник.-Значит, вам угодно открыть свое имя?

   - Это необходимо сделать по некоторым причинам скорее, чем я думал. Сделайте сегодня же.

   - Я приступлю сейчас же, если вам угодно,- сказал чиновник, встав.

   Через некоторое время в библиотеке были собраны все власти, наехавшие в Вязники, и все домашние, наиболее имевшие значение.

   Созонт Яковлевич явился один из первых. Он чувствовал, что дело идет о самом для него главном - о сдаче наследства князя на временное хранение кому-нибудь впредь до того, пока выяснится, что наследников нет.

   Опись имущества была уже составлена. Это сделать было легко, потому что у Савельева все сведения были под рукою. Он не сомневался, что хранителем наследства будет назначен он и получит таким образом возможность полного распоряжения.

   Он выдвинулся вперед и горделиво посматривал на собравшуюся толпу ближайших домашних и дворни, среди которой был и Прохор Саввич. Только он один со своим невозмутимым спокойствием кротко смотрел на Савельева, не опуская глаз,- все остальные робко притупляли взор, когда обращал на них внимание секретарь. Этот кроткий, но несдающийся взгляд старика раздражал Созонта Яковлевича.

   "Ну, тебя я первого погоню отсюда,-решил он, глядя на Прохора Саввича,- то есть минуты лишней не останешься здесь!.."

   Судейский, составивший уже соответствующий акт, стал громогласно читать его. В акте говорилось, что состояние князя, оставшееся после него и заключавшееся в таких-то и таких-то статьях, сдается на хранение бывшему секретарю князя Гурия Львовича Созонту Яковлеву, сыну Савельеву, впредь до явки законного наследника, проживающего или проживавшего (буде он умер, о чем сведений не имеется) в чужих краях, родного дяди князя Гурия Львовича - князя Михаила Андреевича Каравай-Батынского.

   - О князе Михаиле Андреевиче сведения имеются и совершенно точные,- проговорил чиновник.- Бумаги его и документы хранились в канцелярии губернатора и привезены мною. Копии этих бумаг находятся в руках самого князя.

   Смутный говор пронесся среди присутствующих. Никто не ожидал этого оборота дела.

   Созонт Яковлевич, взволнованный, со слегка задрожавшей челюстью, сделал шаг вперед.

   - Да, но где же князь Михаил Андреевич, если он жив? - проговорил он.

   - Он здесь,- ответил чиновник.

   Все переглянулись. У многих мелькнула почти сумасшедшая мысль: а вдруг, как они сами окажутся, сами того не зная, этим князем?

   - Здесь?- переспросил Созонт Яковлевич.

   - Да, здесь. Пожалуйте, князь, речь идет о ваших правах,- обратился чиновник к тому, кого знали здесь под именем парикмахера Прошки.

   - Чудны дела Твои, Господи! - послышалось в толпе.

   Бывший парикмахер Прошка, Прохор Саввич, ныне объявленный князь Михаил Андреевич Каравай-Батынский, приблизился к столу.

   - Позвольте,- заговорил один из судейских,- этот человек выдавал себя здесь за парикмахера Прохора, родство его с князем-наследником не доказано, хотя бы и документы были налицо. Нет никаких доказательств, что парикмахеру Прохору принадлежат эти документы.

   - Я парикмахера Прохора не знаю,-возразил чиновник,- я знаю князя Михаила Андреевича Каравай-Батынского, который и был записан в канцелярии губернатора, куда представил свои документы. А кем и как угодно было его считать здесь - до нас это не касается. Покойный князь Гурий Львович всегда пренебрегал сведениями официальными и не справлялся о них, заведя, как известно, свои уставы в своих имениях. С законной стороны князь Михаил Андреевич проживал здесь под своим именем, и этого довольно. Кроме того, у него на руках должны иметься копии документов...

   "Прохор Саввич" вынул из кармана эти копии и положил их на стол.

  

  

   Все было сделано на законном основании - спорить не приходилось, и князю Михаилу Андреевичу было передано имение в заведование и на охранение впредь до утверждения его в правах наследства.

   Первым и немедленным распоряжением его было выпустить из подвалов заключенных.

   Машу он сам призвал и послал ее освободить Гурлова, сказав, что она получит вольную и что ее свадьбу будут играть в Вязниках по прошествии шести недель со смерти Гурия Львовича.

   Когда пришли в каземат, где был заключен Чаковнин, то нашли его развязанным. Он перервал или перетер веревки. Его застали за работой над решеткой в окне, которую он силился выставить. Но голод и жажда так изморили его, что он не в силах был справиться с этой решеткой. Однако он так упорно ломал ее, что, когда пришли освободить его, он все еще старался довести дело до конца.

   - Ах, забодай вас нечистый! - сказал он только.- Такой пустяк не могу сделать!.. Воды! - приказал он.

   Ему принесли ковш, он выпил его, не отрываясь, и снова схватился за решетку.

   На этот раз он надавил ее, она погнулась, он сделал еще усилие и выломал железные прутья.

   - Ну, вот, теперь я успокоился! Пойдемте! Что ж ваш князь опомнился, что ли?..

   Ему сказали, что князь волею Божиею скончался, а освобождается он по воле князя Михаила Андреевича.

   - Это еще какой князь?- спросил Чаковнин.

   Никиту Игнатьевича Труворова нашли спящим крепким сном. Добродушие, с которым он выдал себя, было так трогательно, что его оставили несвязанным в каземате. Он улегся на солому, подложил локоть под голову и спал, как сурок.

   - Ну, что там! Ну, какой там! - протянул он, когда его разбудили.- Вот теперь бы того... поесть...

   Ему сказали, что сейчас зовут его к ужину.

   Этот первый ужин был и трогателен, и умилителен. Ужинали Чаковнин, Труворов, Гурлов и Маша, бывшая за хозяйку. Князь Михаил Андреевич тоже присутствовал.

   Подвалы в большом доме были очищены в тот же вечер. Несколько человек сидели там на цепях, прикрепленных к стене, с железным ошейником на шее. В двух темных казематах нашли два скелета, тоже с ошейниками и на цепях.

   Созонт Яковлевич, как только объявился новый владелец состояния покойного его патрона, загрустил и точно потерял разум. Он замолчал, не отвечая на обращенные к нему вопросы и бормотал что-то себе под нос. Он ушел в свое помещение, и на другой день нашли его там повесившимся.

   Свадьбу Маши играли через шесть недель. Посаженым отцом ее был князь Михаил Андреевич, а шаферами - Чаковнин и Труворов {Продолжением этого романа служит роман "Черный человек".}.