Верн Жюль - Завещание чудака

е поссорился, никогда не принимал участия в ссорах и драках матросов, никогда не подымал ни на кого руку, даже после того как выпивал виски или джин стаканами, причем часто он пил без счету, но никогда не пьянел.

   Как же ему пришла вдруг мысль, ему, человеку миролюби вому и спокойному, превзойти в неистовстве Годжа Урриканг, самого неистового из людей?

   Тюрк искренне полюбил командора, несмотря на всю его необщительность. Он был похож на тех верных псов, которые, когда их хозяин начинает на кого-нибудь сердиться, вторят ему еще более громким лаем. Разница была только в том, что пес слушался голоса своей природы, а Тюрк действовал этому голосу наперекор. Привычка выходить из себя при каждом удобном и неудобном случае и проявлять свое негодование в гораздо более резкой форме, чем Годж Уррикан, нимало не изменила мягкости его характера. Его припадки неистового гнева были деланными, он играл роль, но играл ее изумительно, совершенно перевоплощаясь в другого человека.

   Он поступал так, движимый истинной привязанностью к своему хозяину, стараясь превзойти его в бешенстве, чтобы его сдержать, напугав теми последствиями, к которым такие порывы бешенства могли привести. И действительно, всякий раз, когда Годж Уррикан находил нужным вмешаться и успокоить Тюрка, он сам в конце концов успокаивался. Когда один говорил, что проучит какого-нибудь невежду, другой предлагал пойти и надавать тому пощечин, а когда командор угрожал кому-нибудь пощечиной, Тюрк заявлял, что изобьет того до смерти. И командор во всех таких случаях начинал уговаривать Тюрка, и в результате доброму малому удавалось предотвратить истории, которые грозили командору очень крупными неприятностями.

   Так было в последний раз, по поводу отъезда командора во Флориду, когда Годж Уррикан намеревался вызвать нотариуса на дуэль, как будто тот был в чем-то виноват, а Тюрк во весь голос кричал, что эта отвратительная канцелярская крыса, очевидно, что-то сплутовала, и клялся оборвать ему оба уха и сд ать из них букет своему хозяину.

   Таков был этот оригинальный субъект, достаточно ловкий для того, чтобы не дать никому догадаться о своей игре, сопровождавший утром 16 мая на центральный вокзал Чикаго командора Уррикана.

   К отходу поезда, увозившего шестого партнера, на вокзале собралась большая толпа, и если, как уже говорилось выше, у отъезжавшего в этой толпе не было друзей, то, во всяком случае, были люди, решившиеся рисковать своими деньгами и ставившие на него большие суммы. Может быть, им казалось, что человек такого бешеного характера должен был уметь держать в повиновении даже саму фортуну?

   Каков же был маршрут, продуманный командором? Очевидно, тот, который грозил ему меньшим риском запоздать к сроку, - самый короткий.

   - Слушай, Тюрк, - сказал он, как только вернулся к себе на Рандольф-стрит, - слушай и смотри.

   - Слушаю и смотрю...

   - Вот это карта Соединенных штатов, которую я сейчас кладу на стол перед тобой.

   - Очень хорошо... Карта Соединенных штатов...

   - Да. Вот здесь Иллинойс с Чикаго... Там - Флорида...

   - О, я знаю! - ответил Тюрк, глухо ворча себе под нос. - В былые времена мы там плавали, командор.

   - Ты понимаешь, Тюрк, что если бы дело шло только о том, чтобы отправиться в Таллахасси, столицу Флориды, или Пенсаколу, или даже в Джексонвилл, то это было бы очень легко и скоро, комбинируя различные идущие туда поезда...

   - Очень легко и скоро, - повторил Тюрк.

   - И, - продолжал командор, - когда я думаю, что эта Лисси Вэг, эта глупая девчонка, отделается только тем, что переедет из Чикаго в Милуоки...

   - Негодная! - прорычал Тюрк.

   - И что этот Гиппербон...

   - О, если бы только он не умер, мой командор! - вскричал Тюрк, подымая кулак таким жестом, точно хотел уложить на месте бедного покойника.

   - Успокойся, Тюрк... он умер... Но для чего нужно было ему выбрать во всей Флориде место, наиболее отдаленное в штате... Это на самом конце того длинного полуострова в форме хвоста, который вдается в Мексиканский залив...

   - Того хвоста, которым следовало бы его выпороть. Выпороть до крови! - заявил Тюрк.

   - Потому что, в конце концов, ведь это в Ки-Уэст, на этот маленький островок из группы островов Пайн-Айлендс, нам придется тащить наш чемодан! Маленький островок, и к тому же очень скверненький, как говорят испанцы, годный только на то, чтобы служить цоколем маяку, и на котором теперь вырос целый город...

   - Скверные места, мой командор, - сказал Тюрк. - А что касается маяка, то мы его не раз пеленговали, прежде чем входить во Флоридский пролив.

   - Ну, и я думаю, - продолжал Годж Уррикан, - что самое лучшее, самое быстрое, что мы можем предпринять, это проделать первую половину нашего пути по железной дороге, а вторую - морем... Скажем, девятьсот миль, чтобы доехать до Мобила, и от пятисот до шестисот, чтобы доплыть оттуда до Ки-Уэста.

   Тюрк не возразил, да никаких возражений этот проект, очень благоразумный, и не требовал. По железной дороге через тридцать шесть часов Годж Уррикан попадал в Мобил, штат Алабама, и ему оставалось двенадцать дней для того, чтобы на пароходе доехать до Ки-Уэста.

   - Если бы нам это не удалось, - заявил командор, - это означало бы, что суда перестали совершать по морю рейсы.

   - Или что не осталось больше воды в море! - вскричал Тюрк голосом, в котором чувствовалась явная угроза Мексиканскому заливу.

   Но каждый согласится, что таких двух случайностей ожидать, конечно, трудно. О возможности не найти в Мобиле судно, отправлявшееся во Флориду, и не заговаривали. Это очень оживленный порт, его навигационная деятельность значительна, и к тому же благодаря своему положению между Мексиканским заливом и Атлантикой Ки-Уэст сделался местом стоянки многих судов.

   В общем, этот маршрут в некоторых своих частях походил на маршрут Тома Крабба. Если чемпион Нового Света спускался вниз по бассейну Миссисипи вплоть до Нового Орлеана, штат Луизиана, то командору Уррикану предстояло спуститься до Мобила, штат Алабама. Достигнув порта, первый поворачивал на запад, к берегам Техаса, а второй намеревался повернуть на восток, к берегам Флориды. Таким образом, Годж Уррикан и Тюрк, предшествуемые носильщиком с тяжелым чемоданом в руках, в девять часов утра были уже на перроне вокзала. Их дорожные костюмы - куртка, кушак, сапоги и фуражка - указывали на то, что это были моряки. В дополнение оба они были еще вооружены шестиствольными "деринджерами", составляющими необходимую принадлежность каждого настоящего американца.

   Их отъезд, сопровождавшийся обычными криками "ура", не был ознаменован никаким приключением, если не считать того, что командор имел горячее объяснение с начальником станции по поводу трех с половиной минут запоздания отхода поезда.

   Паровоз помчал их с бешенной скоростью и так мчал до Кейро, находящегося почти на границе Теннесси. В Кейро, откуда Том Крабб отправился дальше по железнодорожной линии, которая заканчивается в Новом Орлеане, они выбрали тот путь, который следует вдоль границы Миссисипи а Алабамы и заканчивается в Мобиле. Главный город здесь был Джексон, штат Теннесси, который не надо смешивать с городами этого же названия в штатах Миссисипи, Огайо, Калифорния и Мичиган. Их поезд вскоре после полудня 12-го числа пересек границу Алабамы, находившуюся приблизительно в ста милях от конечного пункта этой железнодорожной ветви.

   Всем, конечно, ясно, что командор Уррикан путешествовал не для удовольствия, а для того, чтобы самым коротким путем достигнуть назначенного пункта, поэтому никаких забот туриста он не знал. К тому же все внешние достопримечательности - города, ландшафты и тому подобное - не могли интересовать старого моряка, а тем более Тюрка.

   В десять часов вечера поезд остановился на платформе вокзала Мобила, совершив свой длинный переезд без каких бы то ни было недоразумений и несчастных случаев. Нужно прибавить, что Годж Уррикан не имел повода поссориться ни с кем из машинистов, кочегаров, кондукторов, железнодорожных служащих, ни даже со своими товарищами по путешествию.

   Впрочем, он не скрывал того, кем он был, и весь поезд был осведомлен, что в лице этого энергичного и шумного субъекта везут шестого партнера матча Гиппербона.

   Командор велел проводить себя в ближайший от порта отель. Справляться об отходящих пароходах было слишком ттоздно, и Годж Уррикан решил этим заняться на следующий день, покинув с самого раннего утра свою комнату. Тюрк намеревался, конечно, ему сопутствовать, и если бы какое-нибудь судно, направлявшееся во Флориду, оказалось готовым к отплытию, то они в тот же день отправились бы дальше.

   На следующее утро, когда солнце только еще вставало, оба они дружно шагали по набережной Мобила.

   Монтгомери является официальной столицей Алабамы, штата, названного так по реке того же имени. Он состоит из двух областей - одна гористая, по которой тянутся в юго-западном направлении последние отроги Аппалачских гор, а другая - из обширных равнин, в южной своей части наполовину болотистых. В прежние времена этот штат занимался только культурой хлопка, теперь же благодаря удобному железнодорожному сообщению он энергично эксплуатирует свои железные и каменноугольные копи.

   Но ни Монтгомери, ни даже Бирмингам, промышленный город в центре штата, не могут соперничать с Мобилом, население которого составляет около тридцати двух тысяч жителей. Он построен на террасе в глубине одноименной бухты, очень удобной во всякое время года для причаливания судов, приходящих из открытого моря. Его предместье распланировано очень широко и окружено зелеными рощами. Командор Уррикан не без основания полагал, что он найдет здесь очень много способов добраться морем до Ки-Уэста. Торговое значение порта Мобила таково: он принимает ежегодно в свои воды по меньшей мере пятьсот судов.

   Но существуют люди, которых преследуют неудачи, которые никогда не могут их избежать, и на этот раз Годжу Уррикану представился серьезный случай выйти из себя.

   Дело в том, что он явился в Мобил в самый разгар забастовки, общей забастовки тамошних грузчиков. Она была объявленa только накануне и грозила продолжиться несколько дней. Из судов, которые уже были назначены к отплытию, ни одно не могло выйти в открытое море до соглашения с судохозяевами, решившими сопротивляться всем требованиям бастующих.

   Таким образом, 13, 14 и 15 июня командор провел в тщетной надежде, что какое-нибудь судно закончит погрузку и сможет пуститься в путь.

   Грузы оставались на набережной, в пароходных котлах не было огня, громадные тюки хлопка занимали все доки; навигация не была бы более бездеятельной, если бы бухта Мобила оказалась внезапно покрытой льдами. Такое ненормальное положение вещей могло продолжиться неделю и даже больше... Что же делать?

   Приверженцы командора Уррикана внушили ему безусловно очень разумную мысль - отправиться немедленно в Пенсаколу, один из крупных городов штата Флорида на его границе со штатом Алабама. Поднявшись по железной дороге до северной окраины штата, а затем спустившись к берегу Атлантики, было нетрудно уже доехать до Пенсаколы за двенадцать часов.

   Годж Уррикан, - нужно отдать ему в этом справедливость, - был человеком быстрых решений и не терял времени на пустые разговоры. Вот почему, сев утром 16-го числа вместе с Тюрком в поезд, он в этот же вечер был в Пенсаколе.

   У него оставалось еще в запасе девять дней, более, чем требовалось, чтобы переехать из Пенсаколы в Ки-Уэст, даже если бы дело шло о переезде на паруснам судне.

   Флорида представляет собой полуостров, вдвинувшийся в Мексиканский залив, и имеет в ширину четыреста пятьдесят миль, а в длину - около трехсот пятидесяти.

   Если Таллахасси является столицей, законодательным центром штата, то значение Пенсаколы во всяком случае, не меньше, чем значение Джексонвилла, хозяйственного центра штата. Соединенная длинной цепью железных дорог с самым центром Союза, Пенсакола со своими двенадцатью тысячами жителей переживает период расцвета. Но для командора Уррикана, разыскивавшего какое-нибудь готовое к отплытию судно, было особенно важно то, что в торговом обороте порта участвовало почти тысяча двести кораблей.

   Но здесь опять начались все те же преследовавшие командора неудачи. Забастовки, конечно, не было, но зато не было также ни одного судна, которое собиралось выйти из гавани, направляясь на юго-восток, в Антиллы или в Атлантику, - и, разумеется, никакого вероятия добраться морем до Ки-Уэста!

   - Очевидно, - проговорил Годж Уррикан, кусая себе губы,- ничего не поделать! Не везет!

   - И никого нет, с кем можно было бы за это посчитаться!..- ответил его компаньон, свирепо вращая глазами.

   - Но не можем же мы бросить здесь свой якорь на целую неделю...

   - Нет!.. Во что бы то ни стало нам нужно сняться с якоря, мой командор, - заявил Тюрк.

   - Согласен, но каким способом перебраться из Пенсаколы в Ки-Уэст?

   Годж Уррикан, не теряя ни минуты, принялся обходить одно парусное судно за другим, один пароход за другим, но всюду получал самые неопределенные обещания: "Да, они поедут...", "Уложат только товары и дополнят груз..." - но ничего окончательного, несмотря на высокую цену, которую командор предлагал за свой переезд. Тогда он попробовал "по-своему" вразумить этих проклятых капитанов и даже самого начальника порта, рискуя попасть за это в тюрьму.

   Так прошли еще два дня, и вечером 18-го всем стало ясно, что оставалось снова попробовать сухопутный переезд, так как о морском нечего было и думать. И какая усталость! Какой страх опоздать к назначенному сроку!

   Подумать только! Если ехать не пароходом, а по железной дороге, то нужно было пересечь почти всю Флориду с запада на восток и ехать через Таллахасси вплоть до Лайв-Ок, а потом спуститься на юг, к Тампе или к Пунто-Гарда, лежащим на берегу Мексиканского залива, - сделать в общем около шестисот миль по железной дороге, причем поезда по расписанию не были согласованы один с другим. И с этим можно было бы еще примириться, если бы, начиная с данного пункта, железнодорожная сеть обслуживала всю остальную часть полуострова. Так нет же! И если нельзя было поймать какое-нибудь судно, готовое к отплытию, то предстояла еще длинная дорога, целое путешествие, которое проходило бы в крайне тяжелых условиях!

   Это очень печальная часть Флориды, малонаселенная и плохо приспособленная для жизни. Найдутся ли там какие-нибудь способы сообщения в виде почтовых карет, повозок или верховых лошадей, которые дали бы возможность в несколько дней доехать до крайнего пункта Флориды? И допустив, что вы нашли бы все необходимое, причем это стоило бы безумных денег, каким это было бы медленным и утомительным передвижением! И даже опасным в этих бесконечных лесах с рядами темных кипарисов, местами непроходимых, погруженных наполовину в стоячие воды трясин; на дорогах, едва различимых под массой болотных трав, скрывающих почву; в густых зарослях гигантских грибов, которые при каждом шаге разрываются с шумом фейерверочных ракет, и дальше по лабиринту болотистых равнин и озер, в которых кишмя кишат аллигаторы, и ламантины, и самые страшные змеи с головами в форме треугольника, укусы которых смертельны. Такова эта ужасная страна Эверглэйдских болот, куда скрылись последние представители племени семинолов, красивые и дикие, воевавшие во времена своего вождя Ойзеолы так бесстрашно против вторжения в их страну федеральных армий. Одни только туземцы находят возможность жить, или, вернее, прозябать, в этом сыром и жарком климате, так благоприятствующем развитию болотных лихорадок, сваливающих с ног в несколько часов самых здоровых и крепких людей, даже таких, каким был командор Уррикан!

   О, если бы эту часть Флориды можно было сравнить с той, которая простирается на восток до двадцать девятой параллели, и если бы требовалось отправиться из Фернандины в Джексонвилл и в Сент-Огастин, в страну, в которой нет недостатка ни в селах, ни в городах, ни в путях сообщения!.. Но ехать из Пунто-Гарда на самую окраину страны, к мысу Сэйбл...

   А тем временем настало уже 19 мая. Осталось всего шесть дней. И выяснилась полная невозможность использовать сухопутный путь!

   Утром в этот день к командору Уррикану подошел на набережной некий Хьюлкар, один из местных судовщиков, наполовину американец, наполовину испанец, один из тех, которые занимаются мелким каботажем у берегов Флориды, и, поднеся руку к своей кепке, сказал:

   - Все еще нет судна, чтобы везти вас во Флориду, командор?

   - Нет, - ответил Годж Уррикан, - и если вам таковое известно, вы получите от меня десять пиастров.

   - Одно такое я знаю.

   - Какое?

   - Мое.

   - Ваше?

   - Да... Чикола. Хорошенькая шхуна на сорок пять тонн. Три человека судовой команды. Шхуна, делающая обычно восемь узлов при хорошем ветре и...

   - Какой национальности? Американской?

   - Американской.

   - Готовая к отплытию?

   - Готовая к отплытию и к вашим услугам, - ответил Хьюлкар.

   Приблизительно пятьсот миль отделяли Пенсаколу от Ки-Уэста. Если ехать по прямой линии, при условии делать не меньше пяти узлов в час, принимая во внимание возможное отклонение с пути или неблагоприятные ветры, то этот переезд мог быть сделан в шесть дней.

   Десять минут спустя Уррикан и Тюрк стояли уже на палубе Чиколы, которую разглядывали глазами знатоков. Это было маленькое каботажное судно, сидевшее неглубоко в воде, предназначенное к плаванию вдоль побережья, с достаточно широким корпусом, чтобы выдержать большую парусность. Для таких двух моряков, как командор и бывший квартирмейстер, опасностей на море не существовало. Что же касается Хьюлкара, то он уже в течение двадцати лет плавал на своей шхуне от Мобила до Багамских островов через флоридские воды и несколько раз заезжал в Ки-Уэст.

   -Сколько за переезд? - спросил командор.

   - Пять пиастров в день.

   - С едой?

   - С едой.

   Это было дорого, и Хьюлкар пользовался обстоятельствами.

   - Едем! Тотчас же! - приказал Уррикан.

   - Как только ваш багаж будет на палубе.

   - А в котором часу отлив?

   - Он уже начался, и через какой-нибудь час мы будем в открытом море.

   Только переезд на Чиколе давал возможность явиться в срок в Ки-Уэст, куда шестой партнер обязан был прибыть не позднее полудня 25 мая.

   В восемь часов, расплатившись в гостинице, Уррикан и Тюрк были уже на берегу, а через пятьдесят минут маленькая шхуна плыла по заливу между портами Макрэ и Пикинс, построенными когда-то французами и испанцами, и скоро она вошла в открытое море.

  

   Погода была надежная. Дул свежий восточный ветер. На море, защищенном полуостровом Флоридой, не ощущалось еще волнений атлантических вод, и Чикола чувствовала себя хорошо.

   К тому же ни командору, ни Тюрку нечего было опасаться морской болезни, от которой так пострадал Том Крабб. Что касается управления шхуной, то они готовы были прийти на помощь Хьюлкару и его трем матросам, если бы это понадобилось.

   Так как ветер дул противный, то Чикола лавировала, чтобы оставаться все время в виду земли. Переезд этим, конечно, удлинялся. Но бури в этом заливе бывают очень свирепыми, и такое легкое суденышко не может рисковать удаляться от портов, бухт, устьев рек и речек, столь многочисленных на Флоридском побережье и доступных для причаливания судов небольшого тоннажа. Тем более, что Чикола всегда могла бы найти себе убежище в какой-нибудь маленькой бухточке и простоять там в течение нескольких часов. Но это было бы, разумеется, потерей времени, а в распоряжении Годжа Уррикана его оставалось так мало!

   Сильный ветер дул весь день и всю ночь, но постепенно становился тише. Если бы произошло обратное, то это позволило бы идти лучшим, более быстрым ходом. К несчастью, на следующий день ветер постепенно совершенно затих, и по белой, теперь неподвижной поверхности моря Чикола, хотя и с увеличенной парусностью, могла сделать только около двадцати миль в юго-восточном направлении. Пришлось даже прибегнуть к веслам, для того чтобы не быть отнесенными в открытую часть залива. В общем, эффект сoрокавосьмичасового плавания сводился почти к нулю. Командор кусал от нетерпения кулаки и ни с кем не говорил ни слова, даже с Тюрком.

   Тем не менее 22 мая Чикола, поддерживаемая течением из залива, быстро плыла по морю, находясь на одной параллели с портовым городом Тампа, надежным убежищем для судов небольшого тоннажа, плавающих в усеянных рифами водах. Но До Тампы оставалось еще миль пятьдесят, и маленькая шхуна не могла бы, конечно, подойти к нему и потом двигаться дальше вдоль берега Флориды, до самого ее острого конца, рискуя запоздать к назначенному пункту.

   К тому же после спокойствия, царившего накануне, можно было предвидеть по состоянию неба резкую перемену погоды.

   В этом не сомневались ни командор Уррикан, ни Тюрк, ни матросы шхуны.

   - Возможно, что погода скоро переменится, - сказал утром командор Уррикан.

   - Для нас будет лучше, если ветер начнет дуть с запада, -ответил Тюрк.

   - Море, очевидно, что-то уже чует, - подтвердил хозяин шхуны. - Видите вы эти длинные такие тяжелые волны и зыбь, которая там, в открытом море, начинает уже зеленеть?

   Потом, внимательно осмотрев горизонт и покачав головой, он прибавил:

   - Не люблю, когда дует с этой стороны!

   - Но для нас это хорошо, - сказал Тюрк, - пусть бы ветер еще даже усилился, лишь бы только погнал нас туда, куда нам нужно!

   Годж Уррикан молчал, видимо озабоченный этими грозными симптомами; тучи сгущались между западом и юго-западом с каждой минутой все больше. Хорошо, когда дует сильный ветер, но нужно для этого держать море в руках, а с этим суденышком в сорок тонн и с половинной палубой... Никто никогда не узнает того, что происходило в смятенной душе командора! Едва буря начала бушевать там, в открытом море, как такая же буря поднялась и в груди Годжа Уррикана!

   После полудня ветер, окончательно принявший западное направление, проявил себя резкими продолжительными порывами с короткими передышками. Оказалось необходимым спустить верхние паруса и шхуна понеслась по морю, казавшемуся жестким и изрытым глубокими впадинами, как перышко, несомое бушующими волнами.

   Ночь была плохая в том смысле, что пришлось еще убрать паруса.

   Теперь Чиколу толкало к берегу Флориды более энергично, чем это требовалось. Если и не было времени искать там убежища, все равно нужно было продолжать двигаться в юго-восточном направлении, туда, где находился назначенный пункт.

   Хозяин шхуны правил ею, как опытный моряк. Тюрк, держа руку на румпеле, удерживал, насколько был в силах, маленькое судно от боковой качки.

   Командор помог матросам взять рифы на фоке и гроте, оставив только малый фок. Было неимоверно трудно противодействовать одновременно и ветру и течению, которые толкали шхуну к земле.

   И действительно, утром 23 мая из-под лохматых клочьев тумака, скрывавших горизонт, неожиданно появилась плоская береговая полоса.

   Хьюлкар и матросы, не сразу ее узнавшие, сказали:

   - Бухта Уайтуотер.

   Эта бухта, глубоко врезающаяся в побережье, отделена от Флоридского пролива только узкой и длинной полосой земли, защищаемой фортом Пойнсэт, находящимся на оконечности мыса Сэйбл.

   Еще какие-нибудь десять миль в этом направлении, и маленькая шхуна будет на траверсе этого мыса.

   - Боюсь, что мы окажемся вынужденными зайти в этот порт, - сказал Хьюлкар.

   - Зайти туда, для того чтобы не быть в состоянии оттуда выбраться при этом ветре?! - вскричал Тюрк.

   Годж Уррикан не произносил ни слова.

   - Если мы этого не сделаем, - продолжал хозяин шхуны, - то течение, когда мы будем на одной параллели с мысом Сэйбл, отбросит нас в пролив, и мы очутимся не в Ки-Уэсте, а среди Багамских островов в водах Атлантики.

   Командор продолжал молчать, и возможно, - так вздуто было его горло и так крепко сжаты губы, - что он не в состоянии был произнести ни единого слова.

   В свою очередь, хозяин шхуны прекрасно понимал, что если бы они стали искать убежища в бухте Уайтуотер, то Чикола оказалась бы заблокированной там на много дней. А было уже 23 мая, и явиться в Ки-Уэст нужно было через сорок восемь часов.

   Матросы, соперничая друг с другом, проявляли чудеса смелости и ловкости, желая защитить маленькое судно от бурных порывов ветра, которые налетали из открытого моря; они рисковали поломать мачты и даже перевернуть судно вверх дном.

   Попробовали держаться по ветру с малым фоком и с фок-стеньгой марселя позади. Шхуна "потеряла" еще три или четыре мили в течение этого дня и следующей ночи. Если ветер не переменит направления и не начнет дуть с севера или с юга, то она уже не в состоянии будет сопротивляться, и на следующий день ее прибьет к берегу.

   И в этом не осталось больше сомнений, когда на заре 24 мая полоса земли, вся точно всклокоченная от множества покрывавших ее отрогов скал, опоясанная рифами, выставила на расстоянии пяти приблизительно миль страшные острия мыса Сэйбл. Еще несколько часов, и Чикола будет увлечена течением во Флоридский пролив.

   Тем не менее соединенными усилиями всех находившихся на шхуне, пользуясь начинавшимся приливом, может быть и возможно было бы еще добраться до бухты Уайтуотер.

   - Это нужно, - заявил Хьюлкар.

   - Нет, - ответил Уррикан.

   - Но я не хочу рисковать потерять свою шхуну и самому погибнуть вместе с ней, продолжая упрямо стремиться к открытому морю...

   - Я у тебя ее покупаю, твою шхуну...

   - Она не продается.

   - Судно всегда продается, когда за него дают больше того, что оно стоит!

   - Сколько же вы за нее даете?

   - Две тысячи пиастров.

   - Согласен, - ответил Хьюлкар, восхищенный такой выгодной сделкой.

   - Это вдвое больше того, что она стоит, - сказал командор Уррикан. - Из этих денег одна тысяча - за нее, а другая - за тебя и за твоих трех матросов.

   - А когда платеж?

   - Я дам тебе чек, по которому ты получишь деньги в Ки-Уэсте.

   - Ладно. Решено, командор!

   - А теперь, Хьюлкар, живей в открытое море!

   Весь день Чикола мужественно боролась; временами ее совершенно заливало волнами, и ее защитные заслоны были уже наполовину под водой. Но Тюрк правил ее твердой рукой, а маленькая команда работала храбро и с исключительным иcкусством.

   В конце концов шхуне удалось отделиться от берега благодаря легкому изменению направления ветра к северу. Но с наступлением ночи ветер начал слабеть и все расстилавшееся перед глазами пространство заполнилось густым туманом.

   Трудность положения дошла теперь до предела. В течение дня невозможно было мало-мальски точно определить, где именно находилась шхуна: на одной ли параллели с Ки-Уэстом, или она уже миновала гряду подводных камней, простирающихся от оконечности полуострова по направлению к Mapкезас и Тортугас.

   По мнению Хьюлкара, Чикола должна была быть теперь очень близко от целой группы островков, позади которых катятся вместе с водами Флоридского пролива теплые воды Гольфстрима.

   - Мы теперь, конечно, уже видели бы маяк Ки-Уэста, не будь этого тумана, - сказал Хьюлкар. - И надо быть очень осторожным, чтобы не наткнуться на прибрежные скалы. Я считаю, что было бы лучше подождать рассвета и, если туман рассеется...

   - Я не буду ждать, - ответил командор.

   Он действительно не мог больше ждать, так как ему надо было быть в Ки-Уэсте на другой же день в полдень.

   Чикола продолжала двигаться по направлению к югу по совершенно почти успокоившемуся морю, среди густого тумана. Как вдруг около пяти часов утра все, кто на ней находился, почувствовали сильный толчок, а за ним другой...

   Маленькая шхуна натолкнулась на подводный камень. Приподнятая в третий раз ударом высокой волны, уже наполовину приведенная в негодность, шхуна с переломленной передней частью корпуса легла на левый бок и опрокинулась. В эту минуту раздался чей-то крик. Тюрк узнал голос своего командора. Он стал громко звать его,но не получил никакого ответа. Облака тумана были так густы, что совершенно скрывали скалы, окружавшие шхуну.

   Ее хозяину и трем матросам удалось наконец укрепиться на одном из подводных камней. К ним присоединился и Тюрк. В полном отчаянии он все искал и звал командора... Тщетные призывы, тщетные поиски... Но, может быть, облака тумана рассеются и Тюрк найдет своего командора еще живым? Он перестал на это надеяться. Крупные слезы катились по его щекам.

   Около семи часов туман начал понемногу рассеиваться, и местами стало видно море.

   Чикола разбилась, ударившись о гряду беловатых скалистых отрогов. Раздавленная при столкновении шлюпка больше уже ни на что не была годна. На западе и на востоке на протяжении четверти мили эта гряда скалистых отрогов тянулась уже в виде целого ряда подводных камней.

   Снова возобновились поиски, и один из матросов нашел наконец командора Уррикана, лежавшего между двумя подводными камнями.

   Тюрк кинулся к нему, схватил его в объятия и приподнял, засыпая вопросами. Никакого ответа.

   Едва заметное дыхание вырывалось, однако, из раскрытых губ Годжа Уррикана, и сердце его хотя и слабо, но все же билось.

   - Он жив... он жив!.. - закричал Тюрк.

   Годж Уррикан находился в очень плачевном состоянии, так как при падении голова его ударилась об острый край скалы. Но кровь почти уже не текла. Рану, которая закрылась сама собой, перевязали куском полотна, обмыв ее предварительно небольшим количеством пресной воды, которая нашлась на шхуне. Потом командор, остававшийся все еще без сознания, был перенесен на выступающий берег маленького островка, где морской прилив не мог его настигнуть.

   В это время небо совершенно очистилось от завесы тумана, и можно было видеть на несколько миль вперед.

   Было двадцать минут десятого, когда Хьюлкар, протягивая руку по направлению к западу, воскликнул:

   - Маяк Ки-Уэста!

   Действительно, Ки-Уэст находился теперь на расстоянии не более четырех миль в том же направлении.

   Если бы в эту ночь не было тумана, огни маяка были бы вовремя замечены и маленькая шхуна не погибла бы среди этих опасных подводных камней.

   Обычно моряки стараются избегать этих мест, опасаясь Нижней Флориды.

   Что касается шестого партнера матча Гиппербона, то не было ли основания считать его окончательно выбывшим из партии? У него не было никакой возможности переплыть расстояние, отделявшее островок, на котором он нашел себе убежище, от Ки-Уэста, и ему ничего другого не оставалось, как пребывать на нем в ожидании момента, когда какое-нибудь судно захватит всех потерпевших кораблекрушение людей и доставит их в Ки-Уэст.

   Тяжело было положение несчастных, находившихся на этой беловатой гряде, похожей на какое-то хранилище костей, выступающей из воды во время морского прилива не более как на пять или шесть футов. Вокруг извивались, как змеи, гигантские саргассовые водоросли всевозможных цветов и самые крохотные водоросли, извлекаемые из подводных глубин течением Гольфстрим.

   Много маленьких заливчиков кишмя кишели сотнями рыб самых различных пород, всяких величин и форм: сардинки, морские петухи, морские волки, морские коньки восхитительных окрасок, испещренные разноцветными полосами. Во множестве там находились также и моллюски и всякие ракообразные существа: креветки, омары, крабы и лангусты.

   И, наконец, со всех сторон почти на поверхности, чуя кораблекрушение, плавали между отрогами скал хищные и жадные акулы, главным образом акулы "молотки" длиною от шести до семи футов, снабженные громадными челюстями, страшнейшие морские чудовища.

   Что касается птиц, то они здесь летали бесчисленными стаями - обыкновенные и хохлатые цапли, чайки, морские ласточки и большие бакланы. Несколько пеликанов, очень крупных, стоявших наполовину в воде, ловили рыбу так же серьезно, но с большим успехом, чем профессиональные рыболовы, ловящие удочкой. Они издавали при этом "замогильным", как выразился один французский путешественник, голосом своеобразный крик: "Хоэнкор!"

   Во всяком случае, найти пищу на этом островке было нетрудно, хотя бы только охотясь за легионами черепах, находившихся и в воде и на суше, на всем пространстве, отделявшем островок от тех, которые названы по имени этих пресмыкающихся.

   Между тем время шло, а несчастный командор, несмотря на все старания тех, кто его окружал, все еще не приходил в себя. Это приводило Тюрка в самое искреннее беспокойство и волнение. Если бы он мог доставить своего хозяина в Ки-Уэст и поручить заботам какого-нибудь врача! Может быть, его спасли бы, принимая во внимание необыкновенно крепкое здоровье. Но сколько еще пройдет дней, прежде чем они смогут покинуть этот островок? Было немыслимо починить шхуну, исправить ее продавленный корпус: никакой ремонт не помог бы шхуне противостоять опасностям, которые грозили в таких местах.

   Нечего говорить, что Тюрк не строил никаких иллюзий относительно результата матча Гиппербона: для Годжа Уррикана партия была проиграна. Какой взрыв негодования охватил бы его, если бы он остался жив, и кто не простил бы ему на этот раз его раздражения перед лицом такой адской неудачи?!

   Было немного более десяти часов, когда один из матросов, стоявших на страже в конце песчаной полосы, покрытой скалистыми отрогами, закричал: "Лодка, лодка!", и действительно, рыболовная лодка, подталкиваемая слабым ветром, приближалась к островку. Немедленно Хьюлкар дал сигнал, замеченный находившимися в лодке. И полчаса спустя, захватив всех пострадавших от кораблекрушения, лодка уже плыла по направлению к Ки-Уэсту.

   Слабая надежда вновь зажглась в сердце Тюрка; возможно, она блеснула бы и Годжу Уррикану, если бы он мог выйти из состояния полной прострации: ничто не доходило до его сознания.

   Как бы то ни было, несомая ветром лодка быстро проплыла четыре мили, и в четверть двенадцатого она уже входила в гавань.

   На этом островке Ки-Уэст, длиной в два лье, а шириной в одно, маленький городок вырос, подобно тому как вырастают овощи под влиянием хорошего ухода. Теперь это был уже довольно значительный город, сообщавшийся с центральным штатом при помощи подводного кабеля, город с большим будущим, благоустройство которого шло быстрыми шагами вперед благодаря росту навигации (тоннаж в триста тысяч).

   Лодка вошла в самую глубь гавани, причалила к берегу, и тотчас же несколько сот жителей - Ки-Уэст насчитывал их в это время около восемнадцати тысяч - окружили прибывших. Они ждали командора Уррикана. Но в каком виде он предстал перед ними, или, лучше сказать, в каком виде он был им представлен! Очевидно, море не благоприятствовало участникам матча Гиппербона! Том Крабб явился в Техас в виде инертной массы, а командор был почти трупом!

   Годжа Уррикана поволокли в портовую контору, куда тотчас же явился спешно вызванный доктор.

   Командор еще дышал, и хотя его сердце билось слабо, никаких внутренних разрывов в его организме, повидимому, не произошло. При падении со шхуны он ударился головой об острый край скалы, и теперь кровь снова усиленно потекла. Все время можно было опасаться кровоизлияния в мозг.

   Но, несмотря на все принятые меры, несмотря на энергичный массаж, для чего Тюрк уж не пожалел своих рук, командор все еще не приходил в себя.

   Тогда доктор предложил перенести его в комнату какой-нибудь комфортабельной гостиницы или в больницу Ки-Уэста, где за ним будет лучший уход, чем в каком-либо другом месте.

   - Нет, - ответил Тюрк, - ни в больницу, ни в гостиницу.

   - Но куда же, в таком случае?

   - В почтовое бюро!

   Эту мысль, которая пришла в голову Тюрку, поняли и одобрили все присутствующие, окружавшие в эту минуту командора. Если Годж Уррикан все же явился в Ки-Уэст в полдень 25 мая, и это наперекор буре и приливу, то почему его присутствие не зарегистрировать в том самом месте, где по расписанию ему полагалось быть в этот день?

   Послали за носилками, положили на них командора и направились к почтовому бюро; их сопровождала все увеличивающаяся толпа.

   Велико было изумление всех почтовых чиновников, подумавших сначала, что, несомненно, произошла какая-нибудь ошибка. Не приняли ли их бюро за морг? Но когда им стало известно, что лежавшее перед ними тело было телом командора Уррикана, .одного из партнеров матча Гиппербона, их удивление сменилось волнением и участием.

   Он был здесь, перед маленьким окошечком почтовой конторы, куда попал по воле игральных костей, выбросивших пять и четыре очка... и явился в назначенный день, но в каком виде!

   Тюрк выступил вперед и громким голосом, который был всеми услышан, спросил:

   - Нет ли телеграммы на имя командора Годжа Уррикана?

   - Еще нет, - ответил чиновник,

   - В таком случае, - продолжал Тюрк, - будьте добры удостоверить, что мы были здесь до ее получения.

   Этот факт был немедленно зарегистрирован в присутствии многочисленных свидетелей.

   Было сорок пять минут двенадцатого, и ничего другого не оставалось, как ожидать телеграммы, которая, несомненно, была послана из Чикаго.

   Ждать ее пришлось недолго.

   В одиннадцать часов пятьдесят три минуты затрещал телеграфный аппарат, его механизм пришел в действие, и узкая полоска бумажной ленты начала разматываться.

   Чиновник взял ее и, прочитав адрес, проговорил:

   - Телеграмма на имя командора Годжа Уррикана!

   - Здесь! - ответил Тюрк за своего хозяина, у которого даже в эту минуту доктор не мог заметить никакого намека на прояснение сознания.

   Телеграмма содержала следующее:

   Чикаго, Иллинойс, 8 час. 13 мин. утра, 25 мая.

   Пять очков, из трех и двух. Пятьдесят восьмая клетка, штат Калифорния, Долина Смерти.

   Торнброк

   Штат Калифорния, на другом, противоположном конце федеральной территории, которую придется пересечь с юго-востока на северо-запад!

   Дело было не только в расстоянии в две тысячи с лишком миль, разделявших Калифорнию от Флориды, но в том еще, что эта пятьдесят восьмая клетка была та самая, на которой в благородной игре в "гусек" фигурирует "мертвая голова", а это означает, что, явившись в эту клетку, игрок обязан возвратиться в самую первую и сызнова начинать всю партию.

   "Ну, - произнес мысленно Тюрк, - лучше, кажется, чтобы мой хозяин так и не приходил в себя... Такого удара он не перенесет!"

  

   Вероятно, никто не забыл, что вначале, по завещанию Вильяма Гиппербона, число игроков в благородной игре Американских Соединенных штатов было ограничено шестью избранниками, на которых выпал жребий. Эти шесть участвовали в погребальной процессии, идя около самой колесницы с телом эксцентричного члена Клуба Чудаков.

   Вероятно, помнят также, что во время заседания 15 апреля, когда нотариус читал в зале Аудиториума завещание, неожиданная приписка привлекла к участию в партии еще седьмого партнера, значившегося под инициалами X. К. Z. Но был ли этот новый партнер, подобно его другим товарищам, избран по жребию или исключительно по желанию покойного, никто не знал. Как бы то ни было, ввиду строгости, с которой была сделана приписка, никто не помышлял о том, чтобы ее в точности не соблюсти, и господин X. К. Z., или "Человек в маске", пользовался теми же правами, как и остальные шесть. И если бы судьба сделала его единственным наследником, то никто не стал бы у него это богатство оспаривать.

   На основании именно этой приписки 13-го числа в восемь часов утра нотариус Торнброк приступил к седьмому метанию игральных костей, и (напомним на всякий случай и об этом факте) число выброшенных очков - девять, из шести и трех - заставило господина X. К. Z. отправиться в штат Висконсин. Таким образом, если этот неизвестный партнер не был обуреваем безудержной страстью к путешествиям, той любовью "к перемене мест", которая терзала редактора газеты Трибуна, если он был чужд всякой страсти к приключениям, то он должен был считать себя вполне удовлетворенным. Несколько часо