Стивенсон Роберт Льюис - Черная стрела

т? - спросила она.- Вас, наверно, направили не туда, куда следует. Кого вам нужно? - И она поставила лампу на подставку

   - Джоанна,- только и сказал Дик, голос изменил ему.- Джоанна,- снова начал он,- ты говорила, что любишь меня, и я, безумец, поверил этому!

   - Дик! - вскрикнула она.- Дик!

   И к великому удивлению юноши прекрасная молодая леди сделала только один шаг, охватила его шею руками и осыпала его поцелуями.

   - О, глупый малый! - кричала она.- О, милый Дик! Если бы ты мог видеть себя! Увы,- прибавила она, остановившись,- я испортила тебя, Дик! Я стерла с тебя краску. Но это можно поправить. Вот чего нельзя поправить, Дик,- я очень боюсь, что нельзя поправить,- это моего замужества с лордом Шорби.

   - Значит, это решено? - спросил Дик.

   - Завтра до полудня назначена моя свадьба, Дик, в церкви аббатства,- ответила она.- Джон Мэтчем и Джоанна Седлей - оба придут к очень печальному концу. От слез нет никакой пользы, не то я могла бы выплакать глаза. Я неустанно молилась, но Небо не обращает внимания на мои мольбы. И дорогой Дик, добрый Дик, если ты не можешь увести меня из этого дома до утра, то мы должны поцеловаться и проститься.

   - Ну нет,- сказал Дик,- я никогда не скажу этого слова. Это похоже на отчаяние, а пока есть жизнь, Джоанна, есть и надежда. И я буду надеяться. Да, клянусь мессой и нашим будущим торжеством! Видишь, когда ты была для меня только именем, разве я не пошел за тобой, не собрал удалых людей, не поставил на карту свою жизнь? А теперь, когда я увидел тебя - прекраснейшую, благороднейшую девушку во всей Англии,- неужели ты думаешь, что я покину тебя? Если бы здесь было глубокое море, я прошел бы по нему, если бы путь был полон львов, я разогнал бы их как мышей.

   - Ах,- сухо проговорила она,- ты подымаешь много шума из-за голубого платья!

   - Нет, Джоанна,- возразил Дик,- дело не в одном платье. Ты была переодета, дорогая. Вот теперь переодет, ну разве не правда, что у меня смешной, прямо дурацкий, вид?

   - Да, правда, Дик,- улыбаясь ответила Джоанна.

   - Ну вот видишь! - торжествуя проговорил Дик.- То же было и с тобой в лесу, бедный Мэтчем. По правде сказать, на тебя смешно было смотреть. А теперь!

   Так болтали они, держа друг друга за руки, обмениваясь улыбками и нежными взглядами и обращая минуты в секунды; они могли бы продолжать так всю ночь. Но вдруг они услышали какой-то шум сзади себя и увидели маленькую молодую леди, приложившую палец к губам.

   - Святые угодники! - вскрикнула она.- Какой вы поднимаете шум! Не можете вы говорить посдержаннее? Ну, Джоанна, моя прекрасная лесная девушка, что ты дашь своей подруге за то, что она привела твоего милого?

   Вместо ответа Джоанна подбежала к ней, горячо обняла и поцеловала ее.

   - А вы, сэр,- прибавила молодая девушка,- что вы дадите мне?

   - Сударыня,- сказал Дик,- я охотно заплатил бы вам той же монетой.

   - Ну, подходите, позволяю вам,- сказала девушка.

   Но Дик, покраснев как пион, поцеловал ей только руку.

   - Почему я вам не нравлюсь, прекрасный сэр? - спросила она, приседая до полу. Когда Дик наконец очень холодно поцеловал ее, она прибавила: - Джоанна, твой милый очень застенчив у тебя на глазах; уверяю тебя, он был смелее при нашей первой встрече. Я вся в синяках, мой друг, не верь мне никогда больше, если окажется, что я не в синяках! А теперь,- продолжала она, - наговорились ли вы? Я должна скоро отправить прочь паладина.

   Но оба закричали, что они еще ничего не успели сказать, что вечер еще только наступил, и они не хотят расставаться так рано.

   - А ужин? - спросила молодая девушка.- Ведь мы должны идти вниз к ужину.

   - Конечно! - вскрикнула Джоанна.- Я совсем забыла об этом.

   - Так спрячьте меня куда-нибудь,- сказал Дик,- хоть за занавес, заприте в ящик, сделайте что хотите, только бы я остался здесь до вашего возвращения. Помните, прекрасная леди,- прибавил он,- что мы в отчаянном положении, и, может быть, с сегодняшнего вечера нам не придется видеть друг друга до самой смерти.

   При этих словах сердце молодой девушки смягчилось; когда несколько позже колокол созвал к обеду домашних сэра Даниэля, Дик стоял неподвижно у стены, там, где раздвинувшаяся драпировка позволяла ему дышать свободно и даже давала возможность смотреть в комнату.

   Недолго пробыл он в этом положении, как вдруг нечто странное смутило его. Тишина в этом верхнем этаже дома нарушалась только потрескиванием огня и шипением зеленой ветки в камине. Но вдруг до напряженного слуха Дика долетел какой-то звук: кто-то шел с чрезвычайной осторожностью. Вскоре после того дверь отворилась и человек маленького роста, почти карлик, со смуглым лицом, в ливрее цветов лорда Шорби, просунул в комнату сначала голову, а потом и все свое искривленное тело. Рот у него был открыт, как будто для того, чтобы лучше слышать, глаза, очень блестящие, быстро и беспокойно бегали из стороны в сторону. Он обошел комнату, ударяя то там, то сям по драпировке. Дик каким-то чудом избежал его внимания. Он заглянул под мебель, пристально оглядел лампу и наконец с видом глубокого разочарования уже собирался выйти из комнаты так же тихо, как вошел в нее, как вдруг упал на колени и поднял какую-то вещь с разбросанного по полу тростника, посмотрел на нее и со всеми признаками восторга спрятал ее в висевшую у пояса сумку.

   Сердце у Дика упало, потому что это была кисть от его собственного пояса; ему было ясно, что карлик-шпион, с таким злобным удовольствием занимавшийся своим делом, не замедлит отнести свою находку барону, своему господину. Его брало искушение откинуть занавес, напасть на негодяя и, рискуя жизнью, отнять красноречивую улику. Пока он колебался, у него явилась новая причина для беспокойства. На лестнице раздался хриплый, пьяный голос, и вскоре затем в коридоре послышались неровные тяжелые шаги.

   - "Что вам надо среди этих лесов?" - пел этот голос.- "Что делаете вы здесь?" Эй! Олухи, что делаете вы здесь? - прибавил он с раскатом пьяного хохота и снова запел:

  

   "Толстый ты друг мой, брат Джон,

   Если вино будешь пить,

   - Буду я есть, а пить он, -

   А кто же обедню служить?"

  

   Лаулесс, увы! мертвецки пьяный разгуливал по дому, отыскивая уголок, где мог бы проспаться после очередного возлияния. Дик приходил в ярость в глубине души. Шпион сначала испугался, но убедясь, что имеет дело с пьяным, с быстротой, напоминавшей кошку, выскользнул из комнаты и исчез из глаз Ричарда.

   Что было делать? Если он потеряет из виду Лаулесса, он бессилен составить какой бы то ни было план спасти Джоанну. Если же он решится обратиться теперь к пьяному бродяге,- шпион может быть вблизи и вызвать самые роковые последствия.

   Однако Дик все же решился на последний риск. Выйдя из-за занавеса, он встал на пороге комнаты с поднятой рукой. Лаулесс багровый, с налитыми кровью глазами подходил неровными шагами все ближе и ближе. Наконец он смутно разглядел своего командира и, несмотря на грозные сигналы Дика, немедленно громко приветствовал его по имени.

   Дик бросился на пьяницу и принялся яростно трясти его.

   - Скотина! - прошипел он.- Скотина, а не человек! Быть таким безумным. Да это пьянство хуже настоящей измены!

   Но Лаулесс только смеялся и шатался, стараясь похлопать по спине молодого Шельтона.

   Как раз в это мгновение тонкий слух Дика уловил шорох за драпировкой. Он кинулся по направлению звука, и через мгновение кусок драпировки был оторван, и Дик и шпион барахтались в его складках. Они катались, стараясь ухватить друг друга за горло, безмолвные в своем смертельном бешенстве. Ткань мешала им. Но Дик был гораздо сильнее, и вскоре шпион лежал поверженным под его коленом; удар длинного кинжала лишил его жизни.

  

   Во время бешеной, короткой схватки Лаулесс беспомощно смотрел на боровшихся и даже тогда, когда Дик, встав на ноги, со странным вниманием прислушивался к отдаленному шуму в двух остальных этажах дома, старый бродяга продолжал качаться, словно куст от порыва ветра, и бессмысленно смотрел в лицо мертвецу.

   - Хорошо, что нас не слышали,- наконец проговорил Дик,- хвала святым! Но что я буду делать с этим бедным шпионом? По крайней мере возьму мою кисть из его сумки.

   Сказав это, Дик открыл сумку; там он нашел несколько монет, свою кисть и письмо, адресованное лорду Уэнслейделю и запечатанное печатью лорда Шорби. Это имя пробудило воспоминания Дика, он сейчас же сломал восковую печать и прочел содержание письма. Оно было коротко, но, к восторгу Дика, содержало явные доказательства, что лорд Шорби изменнически вел переписку с Йоркским домом.

   Молодой человек всегда носил с собой рог с чернилами и другие письменные принадлежности и потому, встав на колено рядом с трупом мертвого шпиона, мог написать на клочке бумаги следующие слова:

  

   "Милорд Шорби, вы, написавший письмо, знаете ли, почему умер ваш слуга? Но позвольте мне дать вам совет,- не женитесь!

  

   Он положил бумагу на грудь трупа. Тогда Лаулесс, который смотрел на действия Дика с некоторыми проблесками возвращающегося сознания, внезапно вынул из-под одежды черную стрелу и приколол ею письмо к трупу. При виде этого неуважения, почти жестокости к мертвецу, крик ужаса сорвался с уст молодого Шельтона, но старый бродяга только рассмеялся.

   - Ну, я хочу поддержать честь моего ордена,- икая, проговорил он.- Моим веселым молодцам должна быть отдана эта честь, брат.- Потом он, закрыв глаза и открыв рот, прогремел страшным голосом:

  

   "Если вино будешь пять..."

  

   - Молчи, олух! - крикнул Дик и сильно толкнул его к стене.- И пойми, если может что-нибудь понять человек, в котором больше вина, чем ума,- пойми и, именем Пресвятой Девы Марии, убирайся из этого дома - если ты останешься здесь, то не только ты будешь повешен, а и я! Итак, на ноги! Скорее, не то клянусь мессой, я могу забыть, что в некоторых отношениях я - твой начальник, а в другом - должник! Ступай!

   Ложный монах начал понемногу приходить в себя, а звук голоса Дика, блеск его глаз запечатлели в его уме значение сказанного.

   - Клянусь мессой,- крикнул Лаулесс,- если я не нужен, то могу уйти,- и он, шатаясь, прошел по коридору и стал спускаться с лестницы, придерживаясь стены.

   Как только он исчез из виду, Дик вернулся в свое убежище, решив посмотреть, что произойдет дальше. Ум говорил ему, что следовало уйти, но любовь и любопытство пересилили.

   Время медленно тянулось для молодого человека, продолжавшего стоять за занавесом. Огонь в комнате потухал, лампа горела слабо и чадила. А между тем все еще не было разговора о возвращении кого-либо из обитателей верхних этажей дома; снизу все еще доносился слабый шум и болтовня ужинавших, а город Шорби с обеих сторон дома по-прежнему лежал безмолвно под густо падавшим снегом.

   Наконец к лестнице стали приближаться шаги, послышались голоса; некоторые из гостей сэра Даниэля вошли на площадку и, повернув в коридор, увидели разорванную драпировку и труп шпиона.

   Кто бросился вперед, кто назад; поднялся громкий крик.

   Услыхав этот крик, гости, солдаты, дамы, слуги, одним словом, все обитатели большого дома стали сбегаться со всех сторон, присоединяя свои голоса к общему смятению.

   Скоро толпа раздалась, пропустив самого сэра Даниэля, явившегося в сопровождении завтрашнего жениха, милорда Шорби.

   - Милорд,- сказал сэр Даниэль,- не говорил ли я вам об этой подлой "Черной Стреле"? Вот вам и доказательство! Вот она торчит тут и, клянусь распятием, кум, на груди человека, который носил ваши цвета или украл их!

   - Это действительно мой слуга,- ответил лорд Шорби, отшатываясь.- Желал бы я, чтобы у меня было побольше таких слуг. Он был ловок как гончая, и скрытен как крот.

   - В самом деле, кум? - спросил резко сэр Даниэль.- А что он приходил вынюхивать так высоко в моем бедном доме? Но больше он уже не станет нюхать.

   - Потрудитесь посмотреть, сэр Даниэль,- сказал кто-то из присутствовавших, - тут у него на груди приколота бумага, на которой написано что-то.

   - Дайте мне стрелу и все остальное,- сказал рыцарь. Взяв в руки стрелу, он некоторое время рассматривал в угрюмом молчании.

   - Да, - сказал он, обращаясь к лорду Шорби, - это ненависть преследует меня по пятам. Эта черная палочка, или схожая с ней, погубит меня. И вот что кум, позвольте простому рыцарю дать вам совет: если эти псы станут преследовать вас - бегите! Это - словно болезнь, она может настигнуть каждого из нас. Но посмотрим, что они написали. То, что я и думал, милорд: вы отмечены, как старый дуб лесничим. Секира упадет завтра или послезавтра. Но что вы написали в том письме?

   Лорд Шорби снял бумагу со стрелой, прочел ее, смял в руках и, подавив отвращение, которое прежде удерживало его, бросился на колени перед трупом и стал поспешно рыться в сумке.

   Он встал на ноги с несколько расстроенным видом.

   - Кум,- сказал он,- я действительно потерял очень важное письмо, и если бы мог захватить негодяя, который взял его, он немедленно украсил бы собой виселицу. Но прежде всего обезопасим выходы. И то уже наделано много бед, клянусь святым Георгием!

   Часовые были расставлены вокруг дома и сада на близком расстоянии друг от друга; на каждой площадке лестницы стояло также по часовому; целый отряд их находился у главного входа, другой - вокруг костра в сарае. Слуги сэра Даниэля получили подкрепление в лице слуг лорда Шорби, таким образом, не было недостатка ни в людях, ни в оружии для защиты дома, или для поимки неприятеля, если бы он скрывался вблизи.

   Между тем труп шпиона вынесли под продолжавшим падать снегом, и положили его в церкви аббатства.

   Только тогда, когда все меры предосторожности были приняты и наступила вновь тишина, девушки вызвали Ричарда Шельтона из его тайника и подробно рассказали ему все случившееся. Со своей стороны он рассказал о посещении шпиона, его опасном открытии и быстром конце.

   Джоанна в изнеможении прислонилась к обитой ткаными обоями стене.

   - Это ничему не поможет,- сказала она,- я все же буду обвенчана завтра утром.

   - Как! - вскрикнула ее подруга.- Ведь вот наш паладин, который разгоняет львов как мышей! Мало же у тебя веры, право. Ну, друг-укротитель львов, утешьте же нас, заговорите и дайте нам услышать смелый совет.

   Дик смутился, когда ему кинули в лицо его преувеличенные выражения. Он покраснел, но все же заговорил смело.

   - Правда, мы в затруднительном положении, - сказал он,- но если бы мне удалось выбраться из этого: дома на полчаса, я поистине скажу, все еще могло бы быть хорошо, и свадьба не состоялась бы.

   - А что касается львов,- передразнила его молодая девушка,- то они будут изгнаны.

   - Прошу извинения,- сказал Дик,- я говорю вовсе не хвастаясь, а прося помощи или совета, потому что если мне не удастся пробраться из дома не замеченным часовыми, то я не могу ничего сделать. Пожалуйста, поймите меня правильно.

   - С чего это ты заговорила, что он неотесан, Джоанна? - осведомилась молодая девушка.- Я утверждаю, что речь его всегда находчива, нежна и смела, смотря по его желанию... Чего тебе еще?

   - Да,- со вздохом и вместе с тем с улыбкой проговорила Джоанна,- правда, моего друга Дика подменили. Когда я видела его, он был действительно груб. Но это ничего не значит, надежды на перемену моей горькой участи все же нет, и я должна стать леди Шорби.

   - Ну,- сказал Дик,- я попробую рискнуть. На монаха мало обращают внимания, и если я мог найти добрую фею, которая привела меня наверх, то могу найти и другую, которая сведет меня вниз. Как имя этого шпиона?

   - Реттер,- ответила молодая девушка,- но что вы хотите сказать, укротитель львов? Что вы думаете делать?

   - Попробовать смело выйти из дома,- ответил; Дик,- и если меня остановят, не терять присутствия духа и сказать, что иду молиться за Реттера.

   - Выдумка не из хитрых,- заметила девушка,- но, может быть, удастся.

   - В затруднительных обстоятельствах главное дело не в выдумке, а в смелости,- сказал молодой Шельтон.

   - Вы говорите правду,- сказала она,- ну идите, и да поможет вам Небо! Вы оставляете здесь бедную девушку, которая любит вас всей душой, и другую, которая искренний друг ваш. Будьте благоразумны ради них и не подвергайте себя опасности.

   - Да,- прибавила Джоанна,- иди, Дик. Опасность одинаково велика, останешься ли ты здесь, или уйдешь. Иди, ты уносишь с собой мое сердце,- да сохранят тебя святые!

   Дик прошел мимо первого часового с таким уверенным видом, что тот только потоптался на месте и пристально взглянул на него, но на второй площадке часовой преградил ему путь копьем и спросил его, зачем он идет.

   - Рах vobiscum,- ответил Дик,- я иду молиться над трупом бедного Реттера.

   - Может быть,- сказал часовой,- но одному идти не позволяется.- Он нагнулся над дубовыми перилами и пронзительно свистнул, "идут!" - крикнул он и затем сделал знак Дику, чтобы он шел дальше.

   Внизу лестницы его ожидала стража; когда он снова повторил свой рассказ, начальник отряда велел четырем солдатам проводить его до церкви.

   - Не упустите его, молодцы,- сказал он,- отведите его к сэру Оливеру. Вы отвечаете за него своей жизнью.

   Дверь открылась, двое людей взяли Дика с обеих сторон за руку; один из воинов шел впереди с факелом в руке, четвертый замыкал шествие с натянутым луком и со стрелой наготове. В таком порядке они прошли по саду в глубокой ночной тьме при падающем снеге и подошли к слабо освещенным окнам церкви аббатства.

   У западного портала стоял пикет стрелков, старавшихся укрыться в углублениях дверей с арками и осыпанных снегом. Только тогда, когда проводники Дика обменялись с ними паролем и отзывом, им позволено было войти в главный придел церковного здания.

   Церковь освещалась слабым светом восковых свечей, горевших на алтаре, и несколькими лампадами, спускавшимися со сводчатого потолка над частными капеллами знаменитых фамилий. Мертвый шпион, с благоговейно сложенными руками, лежал на катафалке.

   Под арками раздавался торопливый шепот молитв: на скамьях на клиросе стояли на коленях фигуры, укутанные капюшонами, а на ступенях высокого алтаря священник в полном облачении служил обедню.

   Когда Дик и сопровождавшие его вошли в церковь, одна из закутанных фигур встала и, спустившись со ступеней, которые вели на клирос, спросила шедшего впереди воина, какое дело привело его в церковь. Из уважения к службе и к покойнику оба говорили сдержанным тоном, но эхо громадного, пустого здания подхватывало их слова и глухо повторяло их вдоль боковых приделов храма.

   - Монах! - сказал сэр Оливер (это был он), выслушав рассказ стрелка.- Брат мой, я не ожидал вашего прихода,- сказал он, оборачиваясь к молодому Шельтону,- скажите, пожалуйста, кто вы? И по чьей просьбе присоединяете свои молитвы к нашим?

   Дик, не снимая капюшона, сделал сэру Оливеру знак отойти немного от стрелков: как только священник исполнил его просьбу, он сказал: - Я не надеюсь обмануть вас, сэр. Моя жизнь в ваших руках.

   Сэр Оливер сильно вздрогнул, его толстые щеки побледнели, он молчал некоторое время.

   - Ричард - сказал он,- я не знаю, что привело вас сюда, но сильно опасаюсь, что-нибудь дурное. Но в память прошлого я не хочу добровольно повредить вам. Вы просидите рядом со мной в церкви на скамье всю ночь: вы будете сидеть там, пока лорд Шорби не будет обвенчан и все не вернутся благополучно по домам. И если все сойдет хорошо, и вы не задумали ничего дурного, в конце концов вы можете идти, куда желаете. Но если вы пришли с кровавыми намерениями, то это падет на вашу голову. Аминь!

   И священник набожно перекрестился, повернулся и пошел к алтарю.

   Он сказал несколько слов солдатам и, взяв Дика за руку, провел его на клирос и посадил его на скамью рядом с собой. Из приличия юноша сейчас же опустился на колени и, по-видимому, погрузился в молитву.

   Но ум его и глаза блуждали. Он заметил, что трое из приведших его солдат, вместо того, чтобы вернуться в дом, спокойно уселись в одном из приделов, он не сомневался, что они сделали это по приказанию сэра Оливера. Итак, он попал в западню. Он должен провести ночь в призрачном мерцании и тьме церкви, смотря на бледное лицо убитого им человека, а утром он увидит, как его возлюбленную обвенчают на его глазах с другим.

   Однако ему удалось овладеть собой и заставить себя терпеливо ждать.

  

   В церкви шорбийского аббатства молитвы не прекращались всю ночь, иногда пелись псалмы, иногда раздавался звук колокола.

   У тела шпиона Реттера бодрствовали усердно. Сам он лежал, как его положили, с руками, скрещенными на груди, с мертвыми глазами, устремленными вверх на крышу, а совсем близко на скамье юноша, убивший его, ожидал в тяжкой тревоге наступления утра.

   Только раз в продолжение этих долгих часов сэр Оливер нагнулся к своему пленнику.

   - Ричард,- шепнул он,- сын мой, если вы злоумышляете против меня, то я удостоверяю, что вы имеете в виду невинного человека. Я признаю себя грешным в глазах Неба! Но я не виновен в отношении вас и никогда не был виновен.

   - Отец мой,- так же тихо возразил Дик,- поверьте мне, я не замышляю никакого зла, но что касается вашей невиновности, то я не могу забыть, что вы оправдывались плохо.

   - Человек может быть виновен неумышленно,- ответил священник,- ему может быть дано поручение, которое он исполняет слепо, не подозревая его настоящего значения. Так было со мной. Я заманил вашего отца в западню, но небо видит нас в этом священном месте! - я не знал, что делал.

   - Может быть,- сказал Дик,- но посмотрите, какую странную паутину сплели вы в этот час: я в одно и то же время ваш пленник и ваш судья; вы угрожаете моей жизни и стараетесь смягчить мой гнев. Мне кажется, что если бы вы всю свою жизнь были правдивым человеком и хорошим священником, вы не боялись бы и не ненавидели бы меня так сильно. А теперь займитесь вашими молитвами. Я повинуюсь вам, так как это необходимо, но не желаю обременять себя вашим обществом.

   Священник испустил такой тяжелый вздох, что почти возбудил жалость в сердце юноши, и опустил голову на руки, как человек, удрученный заботой. Он больше не принимал участия в пении псалмов. Дик слышал, как стучали четки в его руках и как молитвы вылетали из-за сжатых зубов.

   Прошло еще немного времени, и серый рассвет начал пробиваться сквозь расписанные окна церкви. Свет все усиливался, становился ярче, и наконец розовый свет солнца, проникнув через окна на юго-восточной стороне, заиграл на стенах. Буря прошла, большие облака, извергнув снег, полетели дальше, и новый день восходил над веселым зимним пейзажем, покрытым белым снегом.

   Церковнослужители засуетились, катафалк отнесли в ризницу, кровавые пятна на плитах вымыли, чтобы такое зловещее зрелище не оскверняло свадьбы лорда Шорби. В то же время и духовные лица, занимавшиеся ночью печальным делом, начали принимать утренний вид, чтобы оказать честь предстоящей, более веселой церемонии. И как бы для того, чтобы еще более подчеркнуть наступление утра, набожные городские жители начали собираться в церкви, падая ниц перед алтарями или дожидаясь своей очереди перед исповедальнями.

   В этой суматохе легко было обмануть бдительность стражи сэра Даниэля; Дик, устало оглядывавшийся вокруг, встретился взглядом с Уиллем Лаулессом, все еще одетым монахом.

   В то же мгновение бродяга узнал своего предводителя и сделал ему украдкой знак рукой и глазами.

   Дик далеко не простил старому плуту его несвоевременное пьянство, но ему все же не хотелось заставить его разделить свое тяжелое положение, и он дал ему ясно понять, чтобы он ушел прочь.

   Лаулесс, как будто поняв его, сразу исчез за одной из колонн, и Дик облегченно вздохнул.

   Каков же был его ужас, когда он вдруг почувствовал, что кто-то дергает его за рукав, и увидел старого разбойника, сидевшего рядом с ним и, по-видимому, погруженного в молитву!

   Как раз в это мгновение сэр Оливер встал со своего места и, проскользнув между скамьями, направился к солдатам в боковом приделе храма. Если так легко возбудить его подозрение, то зло уже сделано, и Лаулесс уже пленник.

   - Не двигайся,- шепнул Дик.- Мы в отчаянном положении, благодаря главным образом твоему вчерашнему свинству. Когда ты увидел меня сидящим тут, на что я не имею ни права, ни охоты, как ты - черт возьми! - не почуял беды и не ушел от зла?

   - Ну,- сказал Лаулесс,- я думал, что вы получили известия от Эллиса и сидите здесь по долгу службы.

   - Эллис!- повторил Дик.- Разве Эллис вернулся?

   - Конечно,- ответил бродяга.- Он вернулся прошлой ночью и здорово отколотил меня за то, что я был пьян, так что вы отомщены, мастер. Бешеный человек этот Эллис Декуорс! Он прискакал сломя голову из Кревена, чтобы помешать этой свадьбе, а вы его знаете, мастер Дик,- уж он сделает это!

   - Ну, мой бедный брат,- спокойно проговорил Дик,- мы с вами все равно что мертвые; я сижу здесь пленником под подозрением и должен отвечать моей головой за ту свадьбу, которую Эллис собирается расстроить. Клянусь распятием, славный мне предоставили выбор! Потерять возлюбленную или жизнь. Ну, жребий брошен - потеряю жизнь.

   - Клянусь мессой,- вскрикнул, приподнимаясь, Лаулесс,- я уйду!

   Но Дик положил ему руку на плечо.

   - Сиди смирно, друг Лаулесс,- сказал он.- И если у тебя есть глаза, взгляни на угол у арки, где алтарь, разве ты не видишь, что при малейшем твоем движении эти вооруженные люди встанут, готовые схватить тебя? Покорись, друг. Ты был храбр на руле, когда думал умереть в море, будь смел и теперь, когда придется умереть на виселице.

   - Мастер Дик,- задыхаясь проговорил Лаулесс,- это нахлынуло на меня так внезапно. Дайте мне минутку передохнуть, и, клянусь мессой, что буду так же смел, как вы.

   - Вот он, мой смелый малый! - сказал Дик.- А все же, Лаулесс, мне страшно не хочется умирать, но к чему хныкать, когда хныканье ничего не изменит?

   - Да, в самом деле! - согласился Лаулесс.- И в худшем случае, что такое смерть! Раньше или позже, все равно она придет, мастер. А быть повешенным из-за хорошего дела, говорят, легкая смерть, хотя я никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь возвращался, чтобы рассказать это.

   С этими словами смелый старый плут откинулся назад, сложил руки и стал оглядываться вокруг с самым нахальным и беззаботным видом.

   - Тебе лучше всего сидеть спокойно,- прибавил Дик.- Мы ведь не знаем, что задумал Декуорс; когда все будет кончено, и если случится самое дурное, мы все же можем убраться подобру-поздорову.

   Когда они перестали разговаривать, то услышали отдаленные тихие звуки веселой музыки, постепенно приближавшиеся и становившиеся все громче и веселее. Колокола на колокольне громко зазвонили, церковь наполнялась все большим и большим количеством людей. Они входили, отряхивая снег с ног, похлопывая руками и дуя на них, чтобы согреть. Западная дверь широко распахнулась, из нее виднелась освещенная солнцем, покрытая снегом улица; в то же время в церковь ворвался сильный порыв холодного утреннего ветра. Вообще по всему было ясно видно, что лорд Шорби желает жениться очень рано утром и что свадебная процессия приближается.

   Несколько слуг лорда Шорби стали очищать проход в среднем приделе, отодвигая народ копьями. И в то же мгновение с наружной стороны портала показались музыканты, приближавшиеся по мерзлому снегу, флейтисты и трубачи с побагровевшими от усердия лицами, барабанщики и цимбалисты, старавшиеся изо всех сил.

   Подойдя к дверям священного здания, музыканты выстроились в два ряда и стали на снегу, топая ногами в такт своей оглушительной музыке. Когда они раздвинулись, за ними и посреди них показались участнике пышной свадебной процессии. Разнообразие и яркость одежд, изобилие шелка и бархата, мехов и атласа, вышивок и кружев было так велико, что процессия выделялась на снегу, словно клумба цветов на дорожке или расписанное окно в стене.

   Впереди шла невеста - печальное зрелище! Бледная как зима, она опиралась на руку сэра Даниэля; ее сопровождала молодая леди маленького роста, оказавшая накануне дружескую услугу Дику. Сейчас же за ними, в самом ярком туалете, шел жених, прихрамывая на больную подагрой ногу; когда он, войдя на порог церковного здания, снял шляпу, видно было, что его лысая голова порозовела от волнения.

   Наступил час Эллиса Декуорса.

   Дик, сидевший ухватясь за скамью перед ним, в борьбе различных ощущений, заметил вдруг движение в толпе, увидел подавшихся назад людей, поднятые глаза и руки. Взглянув по направлению этих взоров, он увидел на хорах трех или четырех людей с натянутыми луками. В то же мгновение они выпустили свои стрелы, и прежде чем шум и крики удивленной черни успели дойти до слуха многих из присутствовавших, они спрыгнули со своего места на хорах и исчезли.

   Церковь наполнилась громкими криками перепуганных людей; духовные лица, вскочив со своих мест, толпились в ужасе; музыка прекратилась, и хотя колокола продолжали еще звонить в продолжение нескольких минут, но, вероятно, весть о несчастии достигла, наконец, и до помещения, где звонари качались на своих веревках, и они прекратили свой веселый труд.

   Посередине церкви лежал жених, сраженный насмерть двумя черными стрелами. Невеста упала в обморок. Сэр Даниэль, пораженный и разгневанный, стоял, возвышаясь над толпой; большая стрела трепетала в его левой руке, по лицу струилась кровь от царапины на лбу, причиненной другой стрелой.

   Прежде чем начали поиски, виновники трагического перерыва спустились по винтовой лестнице и ушли через потайную дверь.

   Дик и Лаулесс все еще оставались заложниками. При первой тревоге они встали со своих мест и храбро попробовали пройти к дверям, но попытка их оказалась тщетной, благодаря тесноте между скамьями и толкотне испуганных священников и певчих, и они стоически остались на своих местах.

   Сэр Оливер, бледный от ужаса, поднялся на ноги и, указывая рукой на Дика, позвал сэра Даниэля.

   - Вот,- кричал он,- Ричард Шельтон!.. Увы, ужасный час! Он виновен в кровопролитии! Схватите его! Велите схватить его! Ради спасения жизни всех нас, возьмите его и свяжите покрепче! Он поклялся в нашей гибели!

   Сэр Даниэль был ослеплен гневом, ослеплен горячей кровью, продолжавшей струиться по его лицу.

   - Где он? - грозно прокричал он.- Тащите его сюда! Клянусь холивудским крестом, он проклянет этот час!

   Толпа отхлынула, и отряд стрелков вошел на клирос. Грубые руки схватили Дика, стащили его со скамьи и спихнули с лестницы алтаря. Лаулесс сидел смирно притаясь, словно мышь.

   Сэр Даниэль, отирая кровь, мигая смотрел на своего пленника.

   - А,- сказал он,- я крепко держу тебя, дерзкого изменника! Клянусь всеми самыми страшными клятвами, что за каждую каплю крови, попадающую мне в глаза, ты заплатишь стоном от мучений твоего тела. Взять его! - крикнул он.- Здесь не место! Отвести его ко мне в дом! Я отмечу пыткой каждый мускул его тела!

   Но Дик отстранил схвативших его солдат и возвысил голос.

   - Здесь святое место! - крикнул он.- Убежище! Эй, отцы мои! Меня хотят вытащить из церкви.

   - Из церкви, которую ты осквернил убийством, мальчик,- заметил высокий, великолепно одетый человек.

   - Где доказательства? - продолжал кричать Дик.- Меня, правда, обвиняют в соучастии, но не приводят ни одного доказательства. Я, действительно, желал получить руку этой молодой девицы, и она, осмелюсь сказать, благосклонно относилась к моему сватовству. Но что из этого? Я полагаю, любить девушку - не оскорбление, не оскорбление и добиться ее любви. Во всем остальном я совершенно невиновен...

   Шепот одобрения пробежал между присутствующими: так смело Дик защищал свою невиновность. Но в то же время явилась целая толпа обвинителей. Они кричали, рассказывая, как Дика нашли в прошлую ночь в доме сэра Даниэля кощунственно переодетым. Среди этого смешения языков сэр Оливер словами и жестами указал на Лаулесса как на сообщника. Его, в свою очередь, стащили с места и поставили рядом с Шельтоном. Толпа разгорячилась и разделилась на две партии, одни оттаскивали пленников, чтобы помочь им бежать, другие проклинали их и били кулаками. У Дика шумело в ушах, голова его кружилась, как у человека, борющегося с бешеным течением реки.

   Высокий человек, ответивший раньше Дика, возвысил свой голос так сильно, что ему удалось водворить молчание и спокойствие среди толпы.

   - Обыщите их,- сказал он.- Нет ли у них оружия. Тогда мы можем судить о их намерениях.

   У Дика нашли только кинжал, это говорило в его пользу, но один из присутствующих услужливо вынул его из ножен и увидел, что он еще не очищен от крови Реттера. Приверженцы сэра Даниэля громко закричали при этом открытии, но высокий человек заставил их замолчать жестом руки и повелительным взглядом. Когда же дошла очередь до Лаулесса у него под одеждой нашли пучок стрел, тождественных с теми, которыми был пронзен лорд Шорби и ранен сэр Даниэль.

   - Что вы теперь скажете? - спросил Дика, нахмурясь, высокий человек.

   - Сэр,- ответил Дик,- здесь, в церкви, я в безопасности, не правда ли? Так вот что я скажу вам: по вашей осанке я вижу, что вы занимаете высокое положение, и в вашем лице я читаю отпечатки благочестия и справедливости. Поэтому я охотно отдам себя вам в пленники, не воспользовавшись преимуществами этого святого места. Но если бы меня отдали во власть этого человека, которого я громко обвиняю в убийстве моего родного отца и в несправедливом удержании моих поместий и доходов, если бы это случилось, то умоляю вас умертвить меня на этом месте вашей благородной рукой. Вы слышали своими собственными ушами, как он угрожал мне мучениями раньше, чем я был признан виновным. Но согласно ли с вашей честью выдать меня моему заклятому врагу и давнишнему притеснителю; судите меня по закону и, если я окажусь виновным, убейте, но не забывая милосердия.

   - Милорд,- вскрикнул сэр Даниэль,- неужели вы станете слушать этого волка? Его окровавленный кинжал уличает его во лжи.

   - Позвольте вам заметить, добрый рыцарь,- сказал высокий незнакомец,- что ваша горячность несколько говорит против вас.

   Тут невеста, которая пришла в себя несколько минут тому назад и дико смотрела на эту сцену, вырвалась из рук державших ее людей и бросилась на колени перед незнакомцем.

   - Милорд Райзингэм,- сказала она,- выслушайте меня из чувства справедливости. Я здесь во власти этого человека, насильно вырвавшего меня из рук моих близких. С того дня я не видела ни сожаления, ни поддержки, ни утешения ни от одного человека, кроме его - Ричарда Шельтона, которого теперь стараются обвинить и погубить. Милорд, если он был вчера ночью в доме сэра Даниэля, то это произошло по моей просьбе; он пришел без всяких дурных намерений. Пока сэр Даниэль был добр к нему, он честно бился с членами шайки "Черной Стрелы", но когда бесчестный опекун стал покушаться на его жизнь и ему пришлось бежать ночью, ради спасения души, из кровавого дома - куда было деваться ему, беспомощному, не имевшему никаких средств? Если он попал в дурное общество, кого следует порицать,- юношу ли, с которым поступили несправедливо, или опекуна, нарушившего свой долг?

   Тут маленькая молодая леди упала на колени рядом с Джоанной.

   - А я, мой добрый господин и родной дядя,- сказала она,- могу быть свидетельницей по совести и перед лицом всех, что эта девушка говорит правду. Я, недостойная, провела к ней этого молодого человека.

   Граф Райзингэм слушал молча и продолжал молчать некоторое время после того, как замолкли голоса молодых девушек. Потом он подал руку Джоанне, чтобы помочь ей подняться; следует заметить, что он не оказал этой любезности той, которая назвалась его племянницей.

   - Сэр Даниэль,- сказал он,- это чрезвычайно запутанное дело, с вашего позволения я займусь им и рассмотрю его. Итак, успокойтесь, ваше дело в заботливых руках, вам будет оказана справедливость, а пока отправляйтесь немедленно домой и полечите ваши раны. Воздух холодный, и я не желал бы, чтобы вы прибавили простуду к этим царапинам.

   Он сделал знак рукой, услужливые слуги, сторожившие малейший его жест, передали этот знак дальше, емедленно за стенами церкви, раздался пронзительный звук труб, и через открытый портал стрелки и солдаты, одетые в одежду цветов графа Райзингэма и со значками его, вошли в церковь, взяли Дика и Лаулесса из рук державших их людей и, сомкнув ряды вокруг пленников, вышли из церкви и исчезли из вида.

   Когда они проходили, Джоанна протянула обе руки к Дику и крикнула: "Прощай!", а подруга невесты, нисколько не смущенная очевидным неудовольствием своего дяди, послала Дику поцелуй со словами: - Мужайся, укротитель львов! - вызвавших на лицах толпы первую улыбку за все время этого приключения.

  

   Граф Райзингэм, хотя самое важное лицо в Шорби в то время, жил в бедном доме одного частного дворянина на окраине города. Только вооруженные люди у дверей и постоянно приезжавшие и уезжавшие гонцы показывали, что здесь находится временная резиденция знатного лорда.

   Благодаря недостатку места Дика и Лаулесса заперли в одной комнате.

   - Хорошо вы говорили, мастер Ричард, превосходно говорили, и я, со своей стороны, искренне благодарю вас. Здесь мы в хороших руках, нас будут судить справедливо и вечерком прилично повесят на одном и том же дереве.

   - Да я то же думаю, мой бедный друг, - ответил Дик.

   - Но у вас есть еще один выход,- возразил Лаулесс.- Эллис Декуорс - человек, каких найдется разве один из десяти; он очень любит вас и ради вас самих и ради вашего отца, зная, что вы невиновны, он подымет небо и землю, чтобы выручить вас.

   - Не может этого быть,- сказал Дик.- Ну, что он сделает? У него лишь горсточка людей. Увы! Если бы это было завтра, если бы я мог попасть на свидание за час до полудня,- все, я думаю, было бы иначе. А теперь нет помощи.

   - Ну,- сказал в заключение Лаулесс,- если вы будете отстаивать мою невиновность, то и я буду решительно стоять за вашу. Это нисколько не поможет нам, но если я буду повешен, то уж не из-за недостатка клятв.

   Дик погрузился в размышления, а старый плут свернулся в уголке, надвинул на лицо свой монашеский капюшон и приготовился заснуть. Вскоре он уже громко храпел - долгая тяжелая жизнь, полная приключений, притупила в нем чувства страха и тревоги.

   Полдень уже давно прошел, и наступили сумерри, когда дверь в комнату открылась и Дика вывели и повели наверх в кабинет, где граф Райзингэм в раздумье сидел у камина.

   При входе пленника он поднял голову.

   - Сэр,- сказал он,- я знал вашего отца, он был честный человек, и это располагает меня быть снисходительным к вам, но не могу скрыть, что на вас тяготеют тяжкие обвинения. Вы водитесь с убийцами и разбойниками; по точно наведенным справкам, вы сражались против короля; вас подозревают в разбойничьем похищении судна, вас нашли скрывающимся переодетым в доме вашего врага, в тот самый вечер был убит один человек...

   - Позвольте, милорд,- прервал его Дик,- я сейчас же признаюсь в моей вине. Я убил этого Реттера, и в доказательство,- прибавил он, роясь за пазухой,- вот письмо из его сумки.

   Лорд Райзингэм взял письмо, развернул его и прочел два раза.

   - Вы читали это письмо? - спросил он.

   - Читал,- ответил Дик.

   - Вы за Йорка или за Ланкастера? - спросил граф.

   - Милорд, мне еще недавно задали этот вопрос, и я не знал, что ответить на него,- сказал Дик,- но ответив раз, я уже не стану менять. Милорд, я - за Йоркский дом.

   Граф одобрительно кивнул головой.

   - Честный ответ,- сказал он.- Но почему же вы отдаете мне это письмо?

   - Но разве не все партии должны восставать против изменников, милорд? - вскрикнул Дик.