Салиас Евгений Андреевич - Названец

погубил всех и совсем. Нет сомнения, что и бедный Коптев, благородно поступивший, тоже пострадал из-за нас".

   Около полудня унтер пришел к заключенному, принес ему в горшке теплых щей, краюху хлеба и полбутылки квасу. Заперев за собой дверь, он весело и как-то странно поглядел на Львова.

   - Ну, барин, кушай! А когда покушаешь, я тебе такое скажу, что ахнешь и запрыгаешь! Хоть и поковеркали тебя вчера в застенке, а все-таки запрыгаешь.

   - Что такое? - тоскливо спросил Львов.

   - А ты прежде покушай!

   Но веселое лицо унтера настолько удивило молодого человека, что он ответил решительно и садясь на кровати:

   - Нет, служивый, говори. Хорошие ведь вести?

   - Хорошие, барин!

   - Прослышал ты, что меня господин Шварц требует освободить?

   - Шварц? - И унтер весело присвистнул.- Ваш вельможа Шварц теперь...- И он снова свистнул.

   - Что такое? Что ты?

   - А вот что, барин! Господь Бог сжалился над нами, грешными! - шепотом заговорил он, хотя за толстой дверью в коридоре никто бы не услыхал его голоса.- Злодей российский захвачен и сам отвезен в Шлиссельбургскую крепость. Сам Бирон!

   Львов вскочил с места, бросился к унтер-офицеру и схватил его за плечи.

   - Да! Да! - рассмеялся этот.- Не ты один этак-то прыгаешь - весь Питер прыгает да Богу молится.

   - Да правда ли?! - вскрикнул Львов.

   - Чего тебе? Правда, говорят тебе! Ночью сам фельдмаршал собственноручно захватил его в кроватке, скрутил, заткнул глотку и потащил! А таперича, поди его, уже нажаривают плетьми.

   Львов схватил себя за голову и опустился снова на кровать. Унтер что-то продолжал говорить, но он не слушал.

   - Ведь это спасение! Наше спасение! - бормотал он сам себе.

   - И все, все, все! - расслышал он слова, которые повторял унтер чуть не в десятый раз.

   - Что все? - спросил он.

   - Да все! Они все - биронщики! Ни единого, говорят, не останется: всех заберут и всех, как клопов, передавят! Милостив Господь Бог! Давай Бог здоровья фельдмаршалу! Ведь я, барин, его знаю. Я ведь сказывал тебе, что я с ним Очаков брал. Так уж ты и рассуди. Коли он, стало быть, турку бил, так что же ему этот кровопивица? Что блоха!

   - Спасены! Все спасены! - воскликнул Львов, снова вставая и тихо двигаясь из угла в угол по камере.

   Даже боль в плечах и спине, казалось, если не исчезла, то была много легче.

   - Уедем в Караваево,- восторженно говорил он вслух себе самому,- я с женой... и Коптев с женой... Через год вокруг Павла Константиновича Львова будут не только два сына и две дочери, а и внуки... - И чрез мгновение он обернулся к унтеру и сказал: - Ведь вот судьба! Отложи Ушаков мой допрос на сегодня, я бы и пытан не был. Захвати фельдмаршал злодея неделю назад, мы бы и арестованы не были.

   Целых двое суток, однако, волновался Львов в своей маленькой каморке, не зная ничего о своей судьбе... Но он волновался не от ужаса или отчаяния, а от светлых надежд, которые почему-то все усиливались. Унтер, принося ему пищу, каждый раз приносил и новые известия: о ликовании столицы и всех обывателей, о том, как целуются люди, будто христосуются, и празднуют карачун российского кровопийцы и всех биронщиков.

   На третий день после того, как Львов узнал о великом совершившемся событии, около полудня, ключ заскрипел в замке его двери не в урочный час.

   Львов насторожился и будто чувствовал, что это неспроста, что это не сторож. Едва только дверь отворилась, как он вскочил и, изумляясь, шагнул навстречу нежданному гостю.

   Он сразу даже не признал вошедшего. Он увидел только, что лицо это ему знакомо. Только после нескольких мгновений, будто сообразив, он узнал, кто перед ним стоит.

   - Глазам не верится! - тихо произнес он.- Слава Богу.

   Пред ним был Коптев, но уже в форме Преображенского полка.

   Однако изумление Львова перешло в тревогу, потому что Коптев казался смущенным и даже печально глядел на него.

   - Говорите! Рассказывайте! Знаете ли что про батюшку, про сестру?

   Офицер ответил смущаясь, что ничего не знает, и, уклоняясь от других вопросов Львова, стал говорить, конечно, о событии, рассказывая все в подробностях. Прежде всего он объяснил, что должен был тоже быть арестован, но скрылся у Миниха, а затем стал и участником в сокрушении злодея и в награду переведен в полк графа чином выше.

   - Первые два дня не было ни минуты своей. Я все справлял поручения графа, а сегодня на рассвете я уже начал хлопотать о вас,- сказал Коптев.- Просил, конечно, фельдмаршала за вас, и он даже обещался не только приказать вас освободить, но даже хочет вас к себе на службу взять. Он много смеялся, как вы Шварца провели за нос, именуясь Зиммером...

   И, посидев еще немного, Коптев поднялся, говоря, что идет просить разрешения повидать его сестру Соню, вероятно заключенную, по его сведениям, на дворе воеводской канцелярии.

   - А батюшку-родителя разве вы не хотите повидать? - спросил Львов горячо.

   - Да... но я... я не знаю...- начал Коптев, запинаясь.

   - Вы не хотите, имея возможность, повидать старика, который полюбил вас, как родного?.. Наконец, вы и мне тогда сообщите, что он... Я ничего ведь не знаю о батюшке.

   Коптев, видимо смущаясь, как-то переминался на месте с ноги на ногу. Казалось, он собирается заговорить о чем-то другом, но не решается.

   - Что с вами? - заметил наконец Львов.- Вы будто что-то на уме держите, чего сказать не хотите?

   - Да... это верно, Петр Павлович! - вдруг решительно выговорил Коптев.- Да... Но я боюсь... Вас огорчить боюсь... Слушайте... На все воля Божья... Веленья Господни неисповедимы! Я должен сообщить вам горестное для вас... После вашего допроса с пристрастием допрашивали и Павла Константиновича... и так же! - Коптев смолк и ждал.

   - Так же?! - повторил Львов робко.-Так же? Его пытали?!

   - Да,- едва слышно отозвался Коптев.

   - Пытали! На дыбе?!

   - Да.

   - И что же? Что?!

   - В его года...- тихо начал офицер, потупляясь,- в его возрасте, конечно... Несчастный Павел Константинович не смог вытерпеть и поэтому...- И Коптев опять смолк.

   - Он истерзан! При смерти?! - вскрикнул Львов, хватаясь за голову.

   - Да... очень... совсем... почти кончается... Может быть, теперь даже...

   Львов вздрогнул, потом отошел, опустился на кровать и закрыл себе лицо руками.

   - Я понял...- прошептал он.- Скажите, ведь я понял? Да?..

   Коптев молчал.

   - Скажите: когда? Ночью?.. Утром?.. Недавно?

   - Тогда же... На самой дыбе...- тихо ответил офицер.

   Сидящий Львов вдруг пригнулся, как от удара, и глухое рыдание огласило камеру.

   Чрез сутки по приказу самого властного в столице сановника - графа Миниха заключенные Петр Львов и его сестра были освобождены... Но их радость была отравлена горем. И к этому горю примешивалось что-то необъяснимое. Это была неотступная, гложущая сердце мысль или соображение: одним днем, даже несколькими часами раньше погибни Бирон - и старик отец был бы жив!

   Действительно, приказ регента о допросе с пристрастием был получен Ушаковым в сумерки, но к пытке было приступлено им в полночь, даже после полуночи... В два часа ночи старик Львов потерял сознание от истязаний и скончался... В три часа ночи Бирон был уже государственным арестантом.

   И с этой мыслью не могли примириться ни Петр, ни Соня.

   Но если у молодой девушки должны были наступить тотчас же светлые дни - брак с любимым человеком после стольких мучений,- то у Петра Львова горе по отцу усугубилось еще и другим, новым горем.

   - Господи! Что за времена! - восклицал Львов.- Из огня да в полымя.

   Едва освобожденный, несмотря на то что он чувствовал себя слабым и разбитым от последствий пытки, он, конечно, тотчас бросился в дом близких, почти родных людей...

   "Конечно, тоже не медля венчаться! - думалось ему с грустной радостью.- Батюшка с того света простит, что не дождалися годовщины его кончины. Нельзя: времена неверные... Миних да правительница - те же немцы".

   Но когда Львов подъехал к дому Бурцева, то нашел ворота запертыми и едва добился дворника, от которого узнал нечто, ставшее новым страшным ударом.

   Бурцев с внучкой был арестован накануне и увезен...

   - Куда? - вскрикнул Львов, цепляясь за зипун мужика, как бы утопающий.

   - В ссылку, сказал нам капрал. А куда - не велено ему сказывать никому.

   - За что? - снова вскрикнул Львов, но, разумеется, сам он мысленно ответил себе: "Немцы! А он - приверженец цесаревны, а Миних ее не любит..."

   И, вернувшись домой, Петр вдруг почувствовал себя совсем дурно. Вечером он был в постели и в бреду.

   Все, сгоряча не сказавшееся, теперь сказалось сразу и шибче: и истязанье на допросе, и душевная пытка, нравственная дыба!

   И целый месяц вылежал сильный и здоровый молодой человек от болезни, именуемой белой горячкой. При этом плечи, часть спины, шея и руки сильно опухли. Дыба отзывалась не тотчас, но зато отзывалась долго.

   За время болезни Петра Соня при помощи жениха разыскала могилу отца и поставила памятник. Затем, по неотступным просьбам Коптева, она стала кой-что покупать и готовить сама свое приданое...

   - Как встанет Петр Павлович, так сейчас же в храм Божий! - говорил Коптев.- Хоть я и любимец ныне сильного вельможи, чуть не второго российского регента, а все-таки лучше спешить: времена наши переменчивы. Бог весть что впереди? У фельдмаршала тоже врагов много всегда было, а теперь их еще больше набралось из завистников.

   Выздоровевший Львов, конечно, согласился с этим мнением. И решено было после наступившего уже Рождественского поста венчаться немедленно, не отлагая в долгий ящик.

   Впрочем, Львов тем охотнее старался ускорить свадьбу сестры, что ему не на кого было оставить ее в Петербурге.

   А расставаться приходилось. Львов решил твердо добиться, куда сосланы Бурцевы, и ехать за ними, к ним. Теперь у него на свете, по замужестве сестры, оставалось одно близкое существо - Лиза.

   Однако все хлопоты и старания выведать что-либо о Бурцевых были безуспешны. На Смольном дворе, у цесаревны, не было никаких сведений об ее приверженце, из-за нее, очевидно, пострадавшем, как и с десяток других Петровых старых служак.

   В канцелярии нового первого министра, несмотря даже на принадлежность к ней Коптева, ничего добиться не удалось. Миниховские клевреты были, очевидно, хитрее и осторожнее бироновских.

   Львов, пожелавший из-за одного лишь любопытства узнать, где находятся Шварц, семья Кнаусов, Лакс и его благодетель Адельгейм, наивно много ему помогший, не мог, однако, ничего выведать. Он узнал только, что Шварц был сначала заключен в Шлиссельбург, но куда девался или сгинул - было неизвестно. Старик Игнат, которого Петр повидал, нарочно съездив для этого в крепость, объяснил ему:

   - Этот злючий немец вряд ли жив теперь... Так злился, так злился, сидючи у меня, что на стенки швырялся... Опасался я его, чтобы как меня не укусил. Ей-Богу... Ну, вот, полагаю я - и не ради смеха,- что он от злости лопнул и помер где в ссылке или дорогой.

   В разговоре Игнат называл Львова по-старому - Генрих Иваныч. Петр, ни слова не объяснив ему, пожелал видеть камеру, где содержался его отец... Но это оказалось невозможным. В ней был заключен теперь, по словам старика, "ктой-то из биронщиков" под величайшим "секретом", и к нему никого не допускали. Даже ключ был в канцелярии и пищу ему приносил капрал из Преображенского полка.

   И Львов уехал, оставив Игната в убеждении, что он - Генрих Иваныч Зиммер.

   Потеряв всякую надежду разузнать, куда сослан Бурцев с внучкой, он решился снова, во второй раз, на комедию служебную. Он решился проситься в управление фельдмаршала, чтобы в качестве чиновника по сыскным делам все-таки добиться, где Бурцевы. Коптев доложил о кем графу, и Львов был зачислен.

   Свадьба сестры и поступление на службу состоялись почти одновременно - в начале января.

   Два месяца Львов деятельно и усердно служил в управлении властного первого министра и был наконец им замечен и обласкан.

   "Еще месяц обожду,- думал Петр,- и прямо в награду за службу попрошу разыскать, где Бурцевы, и простить их - вернуть из ссылки!"

   По тому, насколько фельдмаршал милостиво относился к нему и отличал его, Львов мог вполне надеяться на успех. А одного слова Миниха было достаточно для спасения Бурцевых.

   Храброго воина и героя, спасшего Россию от "кровопийцы" и предоставившего власть в руки матери императора, все благоразумные и честные люди считали спасителем отечества. Могуществу его не было предела. Правительница во всем совещалась с ним и во всем действовала по его советам и указаниям.

   И завистников горсть скоро превратилась в сонм. А во дворце говорилось и неустанно повторялось людьми, близкими к правительнице:

   - Человек, однажды произведший государственный переворот хитро и смело, может и второй раз то же затеять. Первый министр, конечно, легко может пожелать сделаться регентом империи. А для этого необходимо прежде удалить из пределов России отца и мать младенца-императора. При сокрушении властного курляндца у него был только верный ему полк - преображенцы, а теперь у него в столице своя сильная партия. Прозвище "миниховец" уже в ходу в столице... "Регент-фельдмаршал" уже слышится подчас в беседах среди сановников и дворян. Измайловцы и конный полк - офицеры и солдаты равно - уже соперничают с преображенцами, кто больше любит и чтит покорителя турок... Такой человек опасен!.. Да и зазнался он не в меру: желает быть почитаем выше правительницы и выше принца-генералиссимуса. Пора избавиться от него... Не было бы поздно!..

   Вот что слышала Анна Леопольдовна чуть не от зари до зари и равно от всех своих окружающих. Даже главные сановники империи - Остерман, Левенвольд, Головкин и другие - тихо нашептывали все то же самое.

   - Пора! Не было бы поздно!.. Его можно и не трогать, но клевретов его, шайку его, надо распугать... В этом вся его сила. А один он не страшен...

   Наступил март месяц, и ровно через четыре месяца после сокрушения курляндца "спасший отечество" от злодея оказался сам чуть не злодеем...

   Фельдмаршал в одну неделю был понемногу лишен всех своих должностей и очутился у себя на дому как бы арестованным. Правительница решилась избавиться от опасного человека, якобы претендующего на регентство.

   Но если граф Миних остался в столице, живя как простой дворянин, без влияния на дела государственные, без власти, даже без права бывать при дворе правительницы... то миниховцам сразу пришлось круто.

   Под тем или другим предлогом клевреты павшего министра исчезали из Петербурга.

   И однажды преображенец Коптев с женой выехал из Петербурга в Кострому за грубое якобы поведение и побои при арестовании близких Бирону лиц.

   Через неделю после выезда Коптева нескольким лицам бывшего управления бывшего первого министра было указано покинуть столицу и выехать куда угодно.

   В числе прочих был изгнан и "сомнительный" Львов-Зиммер без права наведываться в столицу.

   Петр выехал к себе в Караваево, где не было теперь даже и сестры. А главное, он уезжал, потеряв окончательно всякую надежду узнать, где и что Бурцевы и увидит ли он когда-нибудь Лизу!..

  

  

   Прошло лето, прошла и осень... Веком целым показалось время для безвинно виноватых. Пришла зима, и минул год, что пал Бирон, а власть перешла к правительнице, и совершилось новое событие!

   После смерти императора Петра II безусловное и исключительное право вступления на престол принадлежало, конечно, цесаревне Елисавете Петровне. Петербургские сановники - весь придворный круг - обошли цесаревну и решились избрать дочь царя Иоанна Алексеевича лишь потому, что могли ей предписать свои условия. Олигархическое движение не привело, однако, ни к чему. Явившаяся в Петербург принцесса курляндская по просьбе целой партии дворян изорвала условие, подписанное ею в Митаве.

   Впрочем, сама цесаревна, веселая, беспечная, любящая свет и шум, и не мечтала о престоле, предпочитая частную, беззаботную жизнь в своем Смольном дворе.

   Так прошло более десяти лет. Теперь, когда ей было уже около тридцати лет, она вела жизнь менее суетливую и начинала невольно подумывать о своих правах на престол. Вдобавок около нее явился умный и преданный ей человек - француз Лесток в качестве доктора.

   Одновременно появился в Петербурге новый французский посланник, маркиз Шетарди, присланный Францией почти исключительно за тем, чтобы действовать в пользу дочери Петра Великого, попробовать произвести переворот в ее пользу при помощи денег и, конечно, ради собственных выгод.

   Франции было нужно расстроить союз - недавно заключенный - России с Австрией и, кроме того, достигнуть, чтобы Швеция получила обратно все те земли, которые отнял у нее Петр Великий. Все это должна была в случае успеха обещать будущая императрица Елисавета.

   В конце лета цесаревна вдруг переменила свой образ жизни, менее выезжала, менее принимала у себя и почти не участвовала ни в каких увеселениях. Вместе с тем она начала часто бывать в разных казармах различных полков, преимущественно в Преображенском полку, и становилась все более и более любимой гвардейскими солдатами, с которыми обращалась ласково, запросто, как с равными. Между прочим, она постоянно крестила детей солдатских, так как в казармах солдаты жили семьями, с женами и детьми, и даже с отдельным хозяйством, как крестьяне на деревне.

   Осенью Лесток сошелся близко с одним преображенцем из иностранцев. Это был некто Грюнштейн, бывший негоциант, разорившийся и перешедший в русское подданство, с тем чтобы поступить в гвардию. Ему первому сознался Лесток в своих мечтаниях.

   Грюнштейн отозвался на это с полным сочувствием и взялся действовать в пользу цесаревны среди своих товарищей.

   Через несколько дней он уже объявил о полном согласии двенадцати человек преображенцев. Через некоторое время их уже было тридцать, поклявшихся постоять за цесаревну, хотя бы пришлось поплатиться жизнью.

   И постепенно партия, мечтавшая о перевороте, начала вслух выражать свое желание.

   Видно, что бразды правления ослабли.

   Действия Лестока и всех приверженцев цесаревны были настолько неосторожны, что многие разумные люди, петербургские сановники или придворные, дивились, что против них не принимается никаких мер.

   Объяснилось это лишь впоследствии - отчасти беспечностью, отчасти невероятным упрямством правительницы. Отдалив от себя когда-то Миниха, жившего теперь в Петербурге вполне частным человеком, без всякого влияния на дела, Анна Леопольдовна отдалила от себя и другого человека, еще более полезного, опытного и дальновидного, старика графа Остермана.

   При дворе главную роль, влиятельную и властную, играл саксонский посланник Линар, и все делалось по его желанию. Только ему вполне повиновалась правительница, и он же из-за прихоти, простого каприза поссорил ее с Остерманом. Вместе с тем, сам впервые находясь в России, Линар не знал и не видел ничего и воображал, что положение правительницы так же сильно и крепко, как и всякого монарха в Европе.

   Вместе с тем Анна Леопольдовна была занята по его же наущению подготовлением своего рода переворота. Она хотела принять титул императрицы и царствовать как бы вместе со своим сыном до его совершеннолетия.

   Пришел ноябрь, и до правительницы начали доходить слухи о "продерзостной" затее приверженцев цесаревны. Но цесаревна была в дружеских с ней отношениях, бывала ежедневно у нее, и когда заходила речь об ее претензии очутиться на месте Анны Леопольдовны или императора, то обе приятельницы - и правительница, и цесаревна - вместе смеялись над слухами и сплетнями.

   Наконец однажды давно удаленный правительницей старик Остерман попросил аудиенции, явился и увещевал ее принять меры осторожности, так как приверженцы цесаревны все увеличиваются и, не стесняясь, ведут противогосударственные речи.

   - Так, например,- заявил Остерман,- доктор цесаревны прямо рассказывает повсюду, что вскоре произойдут в Петербурге важные обстоятельства, которые удивят всю Европу.

   Правительница отнеслась к словам старика, как к шутке, и вместо всякого ответа стала показывать ему красивое платье, только что доставленное для младенца-императора. Остерман уехал изумленный и недоумевающий.

   Не прошло несколько дней, как другой человек, личность не последняя в столице - граф Левенвольд получил такого рода известие от кого-то из друзей, что решился поздно вечером отправиться во дворец. Он узнал, что правительница уже легла почивать, написал записку и послал ее с фрейлиной Менгден, прося видеть правительницу немедленно. На отказ ее он велел ей передать, что в Петербурге замышляется против нее заговор.

   Фрейлина Менгден принесла Левенвольду ответ правительницы резкий и краткий:

   - Ее высочество приказала ответить, что вы сошли с ума!

   Через неделю после этого Анна Леопольдовна получила письмо пространное, но анонимное из Бреславля. В нем ее извещали о заговоре в Петербурге с целью низвергнуть императора Иоанна и провозгласить императрицей Елисавету Петровну. В письме были малейшие подробности, как все затевается, и почти все главные участники были названы по именам.

   Помимо имен французского посланника Шетарди и доктора Лестока, были и имена некоторых сановников и даже имена некоторых Преображенских солдат из дворян.

   Правительница смутилась в первый раз.

   В тот же вечер у нее, по обыкновению, собралось много гостей, и в том числе была, конечно, и цесаревна. Анна Леопольдовна решилась объясниться с ней. Выйдя из гостиной к себе в спальню, она через ту же фрейлину Менгден вызвала к себе цесаревну, которая играла в карты.

   Правительница стала серьезно говорить с ней о тех слухах, которые ходят по Петербургу. Цесаревна отвечала ей так же, как и всегда, шутливо. Анна Леопольдовна заявила, что на этот раз дело иное... она получила письмо из-за границы.

   Кончилось тем, что доверчивая женщина взяла это письмо и прочла его цесаревне. И эта, слушая чтение, увидала сама, что письмо - от первой строки до последней - было достоверное и точное изложение всего того, что творилось вокруг нее и даже в ее комнатах.

   Разумеется, она тотчас же стала увещевать правительницу, что все это ложь, и кончила тем, что расплакалась. Увидя ее слезы, правительница тоже расплакалась. Обе расцеловались и вместе вышли снова в гостиную... Но теперь, уже наоборот, правительница была совершенно спокойна, а цесаревна скрывала свое волнение.

   На другой же день австрийский посланник, уведомленный своим правительством, что французский посланник Шетарди затевает в Петербурге переворот в пользу Елисаветы, явился к правительнице и передал ей все то, что узнал из Вены. Анна Леопольдовна только рассмеялась и объяснила, что слухи эти слишком поздно дошли до него. Вот уже сколько времени ей покоя нет от всяких вралей и доносчиков, и даже она удивляется, как он, в качестве посланника, так поздно узнал то, что знает последний обыватель.

   Австриец вышел от правительницы, горячо воскликнув:

   - Умоляю вас спасти себя и императора! Вот мои последние слова как представителя дружественного государства!

   За это время принц Антон был в сильной размолвке с женой, и хотя до него, конечно, тоже доходили всякие слухи о действиях приближенных цесаревны, но он ничего не говорил жене. Впрочем, и он мало доверял этим слухам, видя цесаревну ежедневно веселую, беспечную, думающую только о балах и увеселениях. Но теперь, однако, и принц был однажды озадачен и встревожен. Уведомленный близкими ему людьми, он явился к жене, требуя от нее ради безопасности императора - его сына - тотчас же расставить пикеты по разным местам Петербурга, а одновременно приказать арестовать несколько лиц, и прежде всего доктора Лестока.

   Может быть, правительница и согласилась бы на это, но она посоветовалась с Линаром и затем ответила мужу, что ему, так же как и многим, мерещится всякий вздор.

   Между тем в действительности движение в пользу цесаревны становилось все серьезнее, и был уже заранее определен день для исполнения опасного предприятия. Было назначено шестое января - Крещение. Но вдруг пришлось поневоле начать спешить.

   Стало наверно известно, что правительница, ввиду минования года со смерти Анны Иоанновны, объявит себя императрицей. Кроме того, вследствие всяческих стараний, внушений и убеждений старика Остермана правительница согласилась на отправку трех батальонов гвардейцев на границы Швеции, с тем чтоб в эти батальоны были зачислены все те гвардейцы, которых подозревали, что они - главные приверженцы цесаревны.

   Шетарди и Лесток поняли, что поневоле наступило время действовать...

   И 24 ноября, почти ровно через год после падения герцога и возвышения Анны Леопольдовны, Петербург увидал повторение, почти буквальное, того же самого...

   Такой же государственный переворот произошел точно тем же способом. Только действующие лица переменились, а событие было как бы простым повторением предыдущего.

   Утром Лесток уговорил цесаревну решиться, не откладывая ни единого дня. Цесаревна плакала и не решалась. Она была, собственно, довольна своим существованием и счастлива, а ей грозила ссылка или заточение в монастырь в случае неудачи.

   Чтобы подействовать сильнее на воображение робкой и малодушной Елисаветы, Лесток привез с собой и показал ей две картинки: одна изображала ее императрицей на троне, в короне и порфире, другая изображала ее же в иноческом одеянии и в монастырской келье.

   В ту же ночь, долго промолившись у себя в спальне, цесаревна после полуночи села в сани и в сопровождении Лестока и Воронцова выехала в Преображенские казармы.

   Недалеко от казарм ее ожидали тридцать человек рядовых, самых преданных.

   Они были посланы в казармы объявить, что цесаревна сейчас явится и объяснит, с какой целью она является. И в несколько минут до трехсот рядовых единодушно и громогласно заявили, что готовы следовать за "матушкой", куда она прикажет.

   Цесаревна вошла в казармы и приняла присягу этих трехсот человек, между которыми не было ни одного офицера.

   Затем она тотчас же двинулась с ними ко дворцу. И здесь опять повторилось, и опять буквально то же самое, что было год назад...

   Как Миних подошел с солдатами к Летнему дворцу, арестовал в постели и отослал под арест регента Бирона, точно так же теперь, только тридцать рядовых были посланы наверх, в апартаменты, арестовать правительницу.

   Цесаревна осталась в дворцовой караульне.

   Через полчаса ей доложили, что правительница и принц уже взяты из постели, посажены в экипаж и увезены, а сына их под конвоем уже несет нянька по лестнице. Все произошло мирно и тихо. Раздавался только один громкий голос: отчаянно плакал перепуганный во сне солдатами полуторагодовой император.

   Наутро вступила на престол императрица Елисавета Петровна...

   И хотя Петербург бурно ликовал, но в нем не было и тени того, что было во всей России до самых дальних пределов. Все россияне до последнего крестьянина если не поняли тотчас, какое событие произошло, то почуяли, что "лютое время" миновало и взошло новое красное солнышко - дщерь Великого Петра Алексеевича засияла в короне императорской над всем православным людом.

  

  

   Чрез полгода, уже весной, на Красной горке, вокруг ярко освещенного дома на набережной толпилась туча народа...

   В доме было торжественное и блестящее празднество, сотни гостей, бал и ужин.

   Старик, воин-служака и любимец еще первого императора, отпраздновал утром свадьбу внучки, тезки императрицы, а теперь на подъезде ожидал к себе монархиню в гости.

   Наконец грянуло на набережной гулкое "ура". Императрица в большом рыдване почти шагом двигалась от Зимнего дворца.

   Чрез полчаса встреченная стариком Бурцевым царица открыла бал "польским", идя с хозяином. Во второй паре шли новобрачные - Петр и Лиза Львовы, а в третьей - Соня Коптева с мужем, за ними гости бесконечно длинной вереницей, важной и блестящей...

   В те же минуты на набережной, затерянная в толпе, стояла худенькая и болезненно-бледная молодая девушка и глазами, полными слез, глядела на сверкающие окна дома.

   Она недавно вернулась в столицу из ссылки в Вятку, где потеряла мать, умершую от горя и всяких лишений...

   "Кто бы мог эдакое все предвидеть? - думалось ей, Торе Кнаус.- Люди - игрушки, и неведомо чьи!"

  

  

   Стр. 9. Названец - человек, назвавшийся чужим именем.

   Стр. 10. Кабинет-министр - член кабинета, высшего правительственного учреждения в России в 1731-1741 гг.

   На выспрь - наверх.

   Паки - опять, снова.

   Сугубое убожество - крайняя бедность, нищета.

   Стр. 11. Артемий Петрович Волынский (1689-1740), русский государственный деятель и дипломат. С 1738 г.- кабинет-министр. Один из немногих русских, достигших при бироновщине (см. ниже) высокого поста. Стремился ограничить влияние иностранцев. Вследствие интриг Бирона был в 1740 г. арестован, обвинен в измене и казнен.

   Бирон, Эрнст Иоганн (1690-1772) - граф, фаворит императрицы Анны Иоанновны (см. ниже), на которую имел огромное влияние и использовал его для покровительства иностранцам, главным образом немцам, засилье которых во всех областях государственной и общественной жизни получило название бироновщины. 9 ноября 1740 г. был арестован и отправлен в ссылку.

   Стр. 13. Измайловский полк - гвардейский полк, сформирован в Москве 22 сентября 1730 г.

   Преображенский полк - один из двух первых полков русской гвардии (второй - Семеновский полк). Сформирован Петром I в 1687 г. из потешных войск, созданных царем Алексеем Михайловичем для потех юного царевича Петра и разместившихся в селе Преображенском под Москвой. В XVIII в. Преображенский полк, состоявший преимущественно из дворян, был главной силой в дворцовых переворотах (1740, 1741, 1762).

   Анна Иоанновна (1693-1740) - русская императрица с 1730 г. Дочь Ивана V Алексеевича, племянница Петра I, Ее главной опорой были прибалтийские дворяне-немцы, занявшие во главе с Бироном господствующее положение в правительстве.

   Ланд-милиция - род войска, располагавшегося на поселении в пограничных областях России. Существовала с 1713 по 1775 г.

   Лифляндцы - жители Лифляндии (Ливонии), включавшей в себя Южную Эстонию и территорию Латвии к северу от реки Даугавы. По Ништадтскому миру 1721 г. вошла в состав России.

   Тайная канцелярия - центральный орган политического следствия и суда, созданный Петром I в феврале 1718 г. В ней обычно применялись самые жестокие пытки.

   Стр. 14. Курляндия (Курляндское герцогство) - государство в Латвии к югу от реки Даугавы (Западной Двины), существовавшее в 1561-1795 гг., столица - Митава. С 1710 г. находилась в сфере влияния России. В 1795 г. присоединена к России.

   Стр. 20. Бричка - легкая дорожная коляска, иногда с откидным верхом.

   Надворное здание - здание, находящееся в пределах двора, усадьбы.

   Стр. 21. Облыжно - заведомо ложно.

   Стр. 25. Похерить - уничтожить, ликвидировать.

   Стр. 32. Кегельбан - помещение для игры в кегли.

   Стр. 39. Саксония, Силезия - исторические области в Германии.

   Стр. 42. Лютеранство - одно из основных направлений протестантизма, возникшее в XVI в. в Германии на основании учения М. Лютера (1483-1546). Протестантизм - одно из трех главных, наряду с католицизмом и православием, направлений христианства.

   Стр. 47. Елико возможно дольше - как можно дольше.

   Стр. 70. Искариот - бранное название человека, который ради денег способен на предательство. По евангельскому сказанию, Иуда Искариот предал Христа за тридцать сребреников (серебряных монет).

   Каин - так говорят о предателе, убийце. По библейскому сказанию, Каин, сын Адама, убил своего брата Авеля.

   Стр. 86. Иоанн VI - Иван VI Антонович (1740-1764) - российский император (1740-1741), сын Анны Леопольдовны (племянницы Анны Иоанновны) и герцога Антона Ульриха Брауншвейгского. Был свергнут Елизаветой Петровной (дочь Петра I, русская императрица в 1741-1761 гг.). Сначала был отправлен с родителями в ссылку, а затем находился в одиночном заключении. Был убит стражей при попытке освободить его и провозгласить императором вместо Екатерины II.

   Регент - временный правитель государства, осуществляющий верховную власть вместо монарха.

   Стр. 90. Клеврет - сторонник, приверженец кого-либо.

   Стр. 93. Фрейлина - придворное звание, дававшееся представительницам знатных дворянских родов; из фрейлин состояла свита императрицы и великих княгинь.

   Стр. 99. Наперсник - друг и доверенное лицо.

   Стр. 164. Анна Леопольдовна (1718-1746) - правительница Российской империи при малолетнем сыне Иване VI Антоновиче с 9 ноября 1740 по 25 ноября 1741 г. Дочь герцога Мекленбургского и Екатерины Ивановны (дочери Ивана V Алексеевича, сестры Анны Иоанновны). С 1722 г. жила в России. В 1739 г. выдана замуж за принца Антона Ульриха Брауншвейгского. После восшествия на престол Елизаветы Петровны была с семейством выслана. Умерла в Холмогорах.

   Остерман Генрих Иоганн (Андрей Иванович, 1686-1747) - русский государственный деятель, сподвижник Петра I. При Анне Иоанновне и Анне Леопольдовне пользовался большим влиянием, руководил внешней политикой России. Раздавал государственные должности иностранцам и преследовал русских. Елизавета Петровна отправила его в ссылку.

   Черкасский Алексей Михайлович (1680-1742) - князь, русский государственный деятель. Сыграл важную роль в укреплении самодержавия Анны Иоанновны. Поддерживал Бирона, однако и после его падения сохранял высокое положение.

   Миних Бурхард Кристоф (Христофор Антонович, 1683-1767) - русский военный и государственный деятель, генерал-фельдмаршал, граф. При Анне Иоанновне пользовался большим влиянием. Елизавета Петровна отправила его в ссылку.

   Стр. 168. Граф Головкин Михаил Гаврилович (1705-1775) был сенатором при Анне Иоанновне, но не принимал активного участия в делах. В правление Анны Леопольдовны пользовался большим влиянием. С приходом к власти Елизаветы Петровны обвинен в измене и отправлен в ссылку в Якутию.

   Стр. 227. Петр II (1715-1730) - российский император с 1727 г., сын царевича Алексея Петровича, внук Петра I. Под влиянием боярской аристократии объявил себя противником преобразований Петра I. Умер от оспы. С ним по мужской линии кончился род Романовых.

   Стр. 235. Красная горка - первое воскресенье после Пасхи. Название происходит от обычая встречать в этот день на холме восход солнца. На Красную горку обычно играли свадьбы.

   Рыдван - большая дорожная карета.