Хаггард Генри Райдер - Дитя из слоновой кости

од отдал три четверги своей. Пусть он соберет ее сам и сложит на южном берегу реки Тавы. Пусть народ Дитяти выдаст белых людей, чтобы они были принесены мне в жертву. Пусть белая госпожа, Хранительница Дитяти, станет женой Симбы и с нею сто девушек вашего народа. Пусть изображение Дитяти будет принесено к реке Таве и явит покорность богу Джане в присутствии его жрецов и царя Симбы. Вот чего требует Джана устами царя Симбы.

   Я видел, как содрогнулся Харут и с ним все собравшиеся, когда услышали эти нечестивые требования.

   - А если мы откажемся исполнить это? - все еще спокойно спросил Харут.

   - Тогда Джана объявляет вам последнюю войну, - дерзко закричал посол, - войну до тех нор, пока не будет убит последний ваш мужчина, пока Дитя, которое вы чтите, не будет обращено в пепел, пока ваши женщины не сделаются нашими рабынями, пока ваша земля не будет опустошена и имя ваше забыто! Уже рать Джаны собралась, и он трубным звуком зовет ее в бой. Завтра или в ближайшие дни мы обрушимся на вас, и все вы будете истреблены прежде, чем взойдет полная луна!

   Харут поднялся и, выйдя из-под навеса, стал спиной к послам и пристально посмотрел на отдаленные высокие горы.

   Я из любопытства последовал за ним и увидел, что эти горы теперь были окутаны темными тяжелыми тучами.

   - Последуйте моему совету, друзья, и поскорей поезжайте к реке Таве, - сказал послам Харут, возвращаясь под навес, - в горах сейчас идет такой дождь, какого я никогда не видал. Ваше счастье, если вы успеете перейти через реку, прежде чем она разольется.

   Это известие, казалось, встревожило послов. Они вышли из-под навеса и смотрели на горы, перешептываясь друг с другом. Потом вернулись и с безразличным видом потребовали ответа на свои требования.

   - Разве вы не догадались о нем? - спросил Харут.

   Потом, выпрямившись во весь рост, он загремел на них:

   - Вернитесь к своему злому богу, скрытому в образе лесного зверя, и к его рабу, именующему себя царем, и скажите им: "Так говорит Дитя своим возмутившимся рабам, собакам черным кенда: перейдите, если можете, мою реку. Ты уже мертв, Джана! Ты уже мертв, раб Симба! Вы уже рассеяны, собаки черные кенда! Вы будете жить на бесплодной земле, где вам придется рыть глубокие колодцы, чтобы добыть воды и питаться дичью, так как у вас будет мало хлеба". Теперь ступайте, да поскорее, чтобы не остаться здесь навсегда!

   Послы повернулись и удалились.

   Я был в восхищении от артистических способностей Харута.

   Надо прибавить, что будучи весьма наблюдательным человеком, он был совершенно прав относительно дождя в горах. Мы узнали впоследствии, что когда послы достигли реки, она сильно разлилась. Один из них утонул при переправе, и в продолжение четырнадцати дней река оставалась непроходимой для войска.

   В тот же вечер мы начали приготовления к отражению неизбежного нападения. Положение белых кенда было весьма серьезным.

   У них было всего около двух тысяч семисот мужчин (включая мальчиков и стариков), годных для военных действий различного рода. К ним можно было прибавить до двух тысяч женщин. Странно, что у этого народа мужчины превосходили числом женщин. Против столь незначительных сил черные кенда могли выставить двадцать тысяч мужчин, оставив мальчиков и стариков с женщинами для защиты своей земли.

   Таким образом, на одного белого кенда приходилось почти десять врагов.

   Кроме того, надо было ожидать, что все черные кенда будут сражаться с большой храбростью и отчаянием, так как три четверти их жатвы и множество скота было уничтожено ужасным градом, о котором я уже упоминал. Им оставалось или отнять хлеб у народа Дитяти, или терпеть голод в продолжение года до новой жатвы.

   Только одно обстоятельство было в пользу белых кенда. Они могли сражаться под защитой укреплений, построенных с помощью искусства и знаний Рэгнолла и моих. Наконец враги должны были познакомиться с нашими ружьями, которых до сих нор не знали ни черные, ни белые кенда. Не знаю причины этого, тем более, что по временам белые кенда торговали верблюдами с арабами и другими кочующими племенами, которым было известно огнестрельное оружие. Быть может, какой-нибудь старый закон или предрассудок запрещал ввоз оружия в их страну.

   Как я уже говорил, Рэгнолл в придачу к своим охотничьим ружьям привез с собой в Африку 50 винтовок системы Спайдерса с большим запасом патронов. С этими винтовками возникли некоторые сложности на Дюрбанской таможне. Прежде всего нужно было позаботиться о наилучшем применении этого ценного запаса.

   Харут отобрал семьдесят пять самых смелых и понятливых молодых людей, которых дали мне с Хансом для обучения стрельбе.

   У нас было всего пятьдесят ружей, но мы обучали семьдесят пять человек, то есть больше, чтобы заменять павших в бою.

   От зари до поздней ночи мы с Хансом старались сделать из них метких стрелков. Это была нелегкая задача, тем более, что при стрельбе нужно было экономить патроны.

   Мы учили их по команде открывать и прекращать огонь и не тратить даром ни одного выстрела.

   За исключением этих семидесяти пяти человек, все мужское население день и ночь было занято сбором урожая. Все зерно свозилось на верблюдах во второй двор храма на горе, - единственное место, где оно было в безопасности.

   Стада скота и верблюдов были уведены в безопасные места, в лес на склоне горы, где для них заготовили большие запасы корма.

   Разведчики зорко следили за берегами реки Тавы. Укрепление горного прохода тоже потребовало немало труда. Это взял на себя Рэгнолл, к счастью, в юности служивший в Королевских саперах и потому хорошо знакомый с этим делом.

   С помощью жрецов и всех женщин и детей, незанятых перевозкой на гору хлеба, построили множество различных укреплений. Повсюду, где только было возможно, мы вырыли глубокие ямы с острыми кольями на дне.

   Я был буквально поражен, когда спустя десять дней увидел эту работу в почти законченном виде.

   В это время возникли споры, следует ли сделать попытку воспрепятствовать черным кенда переправиться через реку. Этот план находил сторонников среди некоторых стариков.

   Наконец решение его было предоставлено мне как главному начальнику, и я отклонил этот план, так как считал наши силы слишком слабыми для его выполнения.

   На четырнадцатый день наши верховые разведчики донесли, что черные кенда скапливаются в большом количестве на противоположном берегу реки Тавы.

   На пятнадцатую ночь мы получили известие, что перешли реку пять тысяч всадников и пятнадцать тысяч пехотинцев и что во главе их идет огромный слон Джана, на котором едет царь Симба и хромой жрец (вероятно, мой приятель, раненый в ногу пулей из пистолета) в качестве магута*.

   ______________

   * Погонщик слонов.

  

   Последнее мне казалось невероятным, так как я не мог себе представить, что можно ездить на таком бешеном слоне, как Джана.

   Однако это оказалось правдой.

   Я предположил, что либо в руках некоторых это животное становится ручным, либо ему давали какое-нибудь снадобье.

   В продолжение двух дней (черные кенда продвигались вперед довольно медленно) мы видели пламя и дым, поднимавшиеся из города Дитяти.

   Теперь мы знали, что час испытания близок, и все мужчины, женщины и дети с лихорадочной поспешностью заканчивали постройку укреплений и делали все посильные приготовления к их защите.

   Мы занимали довольно сильную позицию.

   Все подходы к храму были заграждены. Начать нападение можно было только с восточной стороны.

   В проходе было три линии укреплений, построенных одна за другой с промежутками в несколько сот ярдов.

   Нашим последним убежищем стали стены самого храма, в задней части которого собрались почти все белые кенда, за исключением охранявших скот в неприступных местах северного склона горы.

   Тут собралось около пяти тысяч человек всех возрастов, настолько хорошо обеспеченных пищей, что осаду можно было выдержать в продолжение нескольких месяцев.

   Всякое отступление было отрезано, так как от лазутчиков мы узнали, что черные кенда, хорошо знакомые с местностью, поставили несколько тысяч человек охранять западную дорогу и склоны горы.

   Единственный остававшийся путь через пещеру был нами загражден большими камнями.

   В общем, мы находились в положении крыс, попавших в западню, и нам только оставалось либо победить, либо умереть, так как сдача в плен сулила у часть горше смерти.

  

  

   Я сделал последний обход небольшого отряда, который в шутку прозвал "Отрядом метких стрелков", хотя, сказать правду, их стрельбу можно было назвать какой угодно, только не меткой.

   Стрелки стояли на своих местах, укрываясь за стеной, причем сзади каждой нары сидел на корточках запасной, готовый заменить павшего.

   Я убедился, что в кожаной сумке каждого из них было по двадцать патронов.

   Опасаясь беспорядочной стрельбы, как это бывает даже в хорошо дисциплинированных войсках белых, я не снабдил их большим количеством патронов.

   Остальной запас (приблизительно по шестьдесят на каждое ружье) находился у нескольких стариков, поставленных в сравнительно безопасном месте за линией укреплений. Им было отдано приказание передавать патроны на переднюю линию в небольших количествах, но не раньше, чем в этом возникнет острая необходимость. Это было нужно для того, чтобы ни один выстрел не пропал даром.

   Сделав несколько указаний и предостережений исполнявшим обязанности сержантов отряда, я вернулся в беседку, устроенную для нас за скалой, и решил, если удастся, вздремнуть до начала сражения несколько часов.

   Здесь я нашел Рэгнолла, только что вернувшегося с обхода укреплений, устроенных им с большой тщательностью, и осмотревшего, все ли отряды белых кенда готовы к выполнению своих обязанностей в обороне.

   Он был утомлен и слишком возбужден, чтобы сразу уснуть.

   Мы поговорили немного о предстоящем сражении. Потом я спросил его, не слышал ли он что-либо о своей жене.

   - Ничего, - ответил он, - эти жрецы не говорят о ней. Да если бы и говорили, я бы все равно ничего не понял, так как Харут - единственный из них человек, с которым я могу объясняться. Кроме того, я строго держал свое слово, и даже когда мне представился случай увидеть ее при укреплении западной дороги, сделал крюк, чтобы не проходить мимо дома, где она живет. Ах, Кватермэн, мой друг! Хуже всего то, что к ней, как я узнал от Харута, до сих пор не вернулся рассудок.

   - Напротив, это хорошо, - возразил я, - так как она, по крайней мере, не страдает. Но каким образом вы и бедняга Сэвэдж могли видеть ее в городе Дитяти? Ведь это не фантазия, так как, по вашему описанию, на ней был такой же наряд, какой мы видели на празднике первых плодов:

   - Я тоже не понимаю этого, Кватермэн. На свете бывает много странных вещей, над которыми мы иногда смеемся, потому что они непонятны нашему ограниченному разумению. Но послушайте, Кватермэн, если я погибну, что вполне может случиться, а вы переживете меня, вы должны сделать все зависящее от вас, чтобы доставить ее в Англию. Вот приписка к моему духовному завещанию, надлежащим образом засвидетельствованная Сэвэджем и Хансом. По ней вам предоставляется необходимая сумма для покрытия всех расходов и кое-что для вас самих. Возьмите ее.

   - Я сделаю все, что будет в моих силах, - ответил я, пряча документ в карман, - а теперь не будем больше думать о смерти. Это может помешать нашему сну, в котором мы весьма нуждаемся. Я надеюсь остаться в живых, дав хороший урок этим негодным черным кенда, и проводить вас и леди Рэгнолл до берега моря. Спокойной ночи!

   После этого мы крепко уснули и проспали несколько часов.

   Проснувшись, я увидел Ханса, сидевшего у входа в беседку, покуривавшего свою роговую трубку и державшего на коленях одноствольное ружье Интомби.

   Я спросил его, который час, и получил ответ, что до зари остается два часа. На вопрос, почему он не спит, он ответил, что уже спал и во сне видел моего покойного отца. Немного времени спустя, когда я допивал свой кофе, ко мне пришли по делу посланные от Рэгнолла, вставшего раньше меня.

   Я обернулся, чтобы передать чашку Хансу, но он уже исчез. Поставив ее на землю, я углубился в рассмотрение дела, по которому пришли посланные.

   Тем временем вошли наши лазутчики, всю ночь следившие за лагерем черных кенда.

   Враги расположились не более чем в полумиле от нас на открытом склоне холма, со всех сторон окружив себя пикетами.

   По словам двух захваченных пленных, вынужденных под угрозой смерти говорить правду, они собирались напасть на нас на восходе солнца, так как ночью боялись засады.

   Подняли вопрос, не атаковать ли нам самим их лагерь ночью, но этот план оставили, так как враги значительно превосходили нас числом и, благодаря хорошо выбранной ими позиции, к ним невозможно было подойти, не будучи сперва замеченными их аванпостами. В глубине души я все-таки надеялся, что, вопреки словам пленных, они попытаются напасть на нас до зари и в темноте попадут в наши ямы и рвы.

   Накануне сметливый Ханс указывал мне, как выгоден для нас такой случай.

   Я был вполне согласен с ним. За час до наступления зари ко мне зашел старый Харут и уведомил, что все наши люди поднялись и стоят по местам, делая последние приготовления к защите укреплений и стен первого двора храма, если нам придется туда отступить.

   Лишь только он это сказал, как внезапно сквозь тишину, обыкновенно предшествующую рассвету, до наших ушей долетел звук ружейного выстрела.

   Выстрел раздался приблизительно в полумиле от нас, и за ним послышался шум большого лагеря, неожиданно всполошенного ночью.

   - Кто мог сделать это, - спросил я, - ведь у черных кенда нет ружей.

   Харут высказал предположение, что, быть может, кто-нибудь из наших стрелков покинул свой пост.

   Пока мы строили различные предположения, прибежали наши лазутчики с известием, что черные кенда, очевидно, решившие, что на них нападают, вышли из лагеря и приближаются к нам.

   Мы обошли наши передовые линии и взялись за оружие. Минут через пять, стоя на своем месте за стеной и прислушиваясь к приближавшемуся шуму, я увидел сквозь густой мрак (луна уже зашла) кого-то, бегущего по направлению ко мне, пригнувшегося к земле. Я поднял было ружье, но, подумав, что это, может быть, просто гиена, не стал стрелять, так как опасался вызвать напрасную пальбу своего отряда.

   В следующий момент из-за стены, за которой я стоял, послышался хорошо знакомый голос:

   - Не надо стрелять, баас, это я.

   - Что ты делал, Ханс? - спросил я, когда он перелез через стену.

   - Я нанес визит черным кенда, баас, - запыхавшись, отвечал Ханс, - пробравшись через их дурацкие аванпосты, которые так же слепы ночью, как летучие мыши днем. Я надеялся отыскать Джану и всадить ему пулю в ногу или хобот. Но я не нашел его. Один из их начальников стоял у сторожевого костра, представляя хорошую мишень для выстрела. Моя пуля достала его, баас, потому что он свалился в огонь, разбрасывая во все стороны искры. Потом я пустился наутек и, как видит баас, счастливо добежал сюда.

   - Зачем ты делаешь глупости? - сказал я. - Ведь это могло тебе стоить жизни!

   - Я умру не раньше, чем мне это назначено, баас, - отвечал он, заряжая свое маленькое ружье, - и это не глупость, а умный поступок, баас. Потому что черные кенда, думая, что мы на них напали, сами поспешили атаковать нас в темноте. Вот они уже идут.

   Это действительно подтверждалось приближавшимся шумом.

   Трубили рога, слышались окрики вождей, и вся гора сотрясалась от топота тысяч человеческих и лошадиных ног.

   Вой и крики: "Джана! Джана!" эхом отдавались в скалах и лесах. С нашей стороны царило молчание.

   - Теперь они подходят к ямам, - захихикал Ханс, нервно переминаясь с ноги на ногу. - Вот! Они уже полетели в них.

   Это была правда.

   Крики ужаса и боли говорили, что первые ряды конных и пеших врагов попадали в искусно вырытые в большом количестве ямы, замаскированные сверху ветками. Их пронзали острые колья, вколоченные в дно. Тщетно передние ряды пытались криками предупредить задние о грозящей им опасности. Людской поток катился вперед, доверху наполняя ямы смертельно раненными и задушенными.

   Не знаю, сколько их погибло, но после битвы почти не было ни одной ямы, не наполненной до краев мертвыми.

   Изобретение Рэгнолла, до сих пор неизвестное людям кенда, сослужило нам хорошую службу.

   Однако враги, наполнив трупами ямы, прошли по ним и, уже различаемые мною во мраке, подходили к нам.

   Теперь настал мой черед. Когда они были не более чем в пятидесяти ярдах от первой стены, я скомандовал своим стрелкам открыть огонь и для примера разрядил оба ствола одного из ружей в самую гущу толпы.

   На таком расстоянии не могли промахнуться даже самые неопытные стрелки. Ни один выстрел не пропал даром. Часто одна пуля убивала или ранила несколько человек.

   Результат последовал мгновенно.

   Черные кенда, совершенно непривычные к ружейной стрельбе и воображавшие, что у нас всего два-три ружья, остановились, как парализованные.

   На несколько мгновений воцарилась тишина, нарушенная новым залпом из вновь заряженных нами ружей.

   За ним последовали крики и стоны падавших повсюду врагов и паническое их бегство.

   - Они бегут! Это для них слишком горячо, баас! - ликующе воскликнул Ханс.

   - Да, - ответил я, когда мне наконец удалось остановить стрельбу, - но я думаю, что с наступлением рассвета они снова вернутся. Однако твоя вылазка дорого обошлась им, Ханс.

   Постепенно рассветало.

   Тишина не нарушалась ни малейшим дуновением ветерка.

   Но что за сцена открылась перед нами с первыми лучами солнца!

   Все ямы и рвы были до краев наполнены еще шевелящимися людьми и лошадьми. Недалеко от нас лежали кучи убитых и раненых - кровавая жатва нашего ружейного огня.

   Эта ужасная картина была сильным контрастом по сравнению с мирным покоем, царившим вокруг.

   Мы не потеряли ни одного человека, если не считать легко раненного копьем.

   Этот факт вызвал необыкновенное ликование у полудиких кенда. Полагая, что каково начало, таков должен быть и конец, они издавали веселые крики, пожимая друг другу руки. Потом с аппетитом принялись за еду, принесенную женщинами, причем не переставали болтать, несмотря на то, что вообще были весьма молчаливым народом.

   Даже степенный Харут, подошедший ко мне с поздравлениями, казался возбужденным как мальчик, пока я не напомнил ему, что настоящее сражение еще впереди.

   Черные кенда попали в ловушку и понесли большие потери, но это не могло иметь решающего влияния на исход борьбы, так как число врагов было слишком велико. Рэгнолл, пришедший со своей оборонительной линии, согласился со мной.

   Черные кенда будут наступать до тех пор, пока не победят или не будут истреблены.

   Но как мы могли надеяться с небольшими силами истребить такое множество воинов?

   Четверть часа спустя двое наших часовых, стоявших на вершинах высоких скал, донесли, что черные кенда выстраивают свои полчища за поворотом дороги и что их кавалерия спешилась, а лошади уведены в тыл, будучи, очевидно, признаны бесполезными в этом месте.

   Немного спустя из-за поворота показалось несколько человек, державших в руках по связке длинных палок с кусками белой материи на конце.

   Меня чрезвычайно заинтересовало назначение этих палок.

   Скоро все стало ясно.

   Эти люди (их было тридцать-сорок) быстро передвигались в разных направлениях, пробуя почву копьями в поисках новых ям. Пустых они нашли очень мало и перед каждой из них, равно как и перед уже наполненными, в виде предостережения втыкали палки с флажками.

   Ими же было унесено и много раненых.

   Мы с большим трудом сдерживали белых кенда, желавших напасть на них, что, несомненно, могло завлечь наших в засаду.

   Я также не позволил своим людям стрелять, так как в результате было бы много промахов и, следовательно, напрасной траты патронов.

   Сам я, однако, сделал два-три выстрела.

   Исследовав основательно почву, разведчики удалились, и немного погодя показались шедшие в полном порядке войска черных кенда. Их было около десяти тысяч. Ярдах в четырехстах они остановились. Последовала пауза, вскоре нарушенная звуками рогов и ликующими криками.

   Тут моим глазам представилось необыкновенное зрелище.

   Из-за поворота показался шедший медленным тяжелым шагом огромный слон Джана. На его спине и голове сидело двое людей, в которых я с помощью бинокля узнал хромого жреца и Симбу, царя черных кенда, пышно разряженного. Он сидел на деревянном стуле, размахивая длинным копьем.

   Вокруг шеи животного было обвязало двенадцать цепей, концы которых держали воины, бежавшие по шести с каждой стороны.

   К концу хобота Джаны были прикреплены еще три цени, заканчивавшиеся колючими железными шарами.

   Он шел как послушный индийский слон, на котором возят бревна, но широкому проходу, оставленному среди войска, и осторожно обходя ямы, наполненные мертвыми телами. Я думал, что он остановится, дойдя до первых рядов. Но я ошибся.

   Джана продолжал идти прямо на наши укрепления.

   Мне представился исключительный случай - я приготовил тяжелое двуствольное ружье.

   Второе точно такое же ружье со взведенными курками держал Ханс, готовый в нужный момент подать его мне.

   - Я убью этого слона, - сказал я, - пусть никто не стреляет. Вы сейчас увидите, как умрет бог Джана.

   Огромное животное продолжало идти вперед.

   Теперь оно представлялось мне еще большим, чем при свете луны, когда оно стояло надо мной, готовясь раздавить меня ногой.

   Я уверен, что во всей Африке не было равного Джане слона.

   - Пора стрелять, баас, - прошептал Ханс, - он уже близко.

   Но я решил подождать, пока он не остановится, намереваясь для поддержания своего престижа покончить с ним одной пулей.

   Наконец он остановился и, открыв свою красную пасть, поднял хобот вверх и затрубил.

   Симба, поднявшись со своего кресла, начал кричать, чтобы мы сдались "непобедимому" и "неуязвимому" богу Джане.

   "Я покажу тебе, какой он неуязвимый", - подумал я.

   Оглянувшись назад, я увидел Рэгнолла, Харута и всех белых кенда, ожидавших, затаив дыхание, развязки.

   Трудно было представить себе более удобный и верный случай для выстрела.

   Голова животного была поднята, рот открыт.

   Мне только оставалось послать ему нулю через небо в мозг.

   Это было очень легко. Я готов был держать пари, что могу покончить с ним, держа руку за спиной.

   Я поднял свое тяжелое ружье и, прицелившись в определенное место в задней части его красного рта, спустил курок.

   Раздался выстрел, но ничего не произошло.

   Джана даже не потрудился закрыть свой рот.

   - О-го! - послышались восклицания зрителей.

   Прежде чем они стихли, последовал второй выстрел, но с тем же результатом, вернее, без всякого результата.

   Тогда Джана закрыл свой рот, перестал трубить и, будто желая сделать из себя еще лучшую мишень, повернулся боком и стал совершенно спокойно.

   Я схватил второе ружье и, прицелившись за ухо, - место, за которым (я знал по опыту) находится сердце, - выстрелил сначала из одного ствола, потом из другого.

   Джана не пошевелился.

   На его шкуре не появилось ни одного кровавого пятна. Меня охватило ужасное сознание, что я, Аллан Кватермэн, знаменитый стрелок, известный охотник на слонов, четыре раза подряд промахнулся, стреляя в огромное животное на расстоянии сорока ярдов.

   Мой стыд был так велик, что я едва не упал в обморок.

   Точно сквозь туман я слышал различные восклицания.

   - Господи! - воскликнул Рэгнолл.

   - Allemagte!* - повторил Хана.

   ______________

   * Всемогущий (по-голландски).

  

   - Дитя, помоги нам! - бормотал Харут.

   Все смотрели на меня, как будто я был сумасшедшим.

   Кто-то нервно засмеялся, и тотчас же все начали смеяться.

   Даже стоявшие далеко черные кенда корчились от смеха, и я, Аллан Кватермэн, был предметом их насмешек!

   Мне казалось, что я схожу с ума.

   Внезапно смех прекратился.

   Снова царь Симба начал что-то кричать о Джане, "неуязвимом" и "непобедимом", на что белые кенда отвечали криками "Колдовство! Околдованный!"

   - Да! - вопил Симба. - Никто не может ранить бога Джану. Даже белый господин, которого вы привезли издалека, чтобы убить его.

   Ханс вскочил на стену и, прыгая как ужаленная обезьяна, закричал:

   - А где левый глаз Джаны? Не моя ли пуля вышибла его? Если Джана бог, почему он допустил это?

   Потом он перестал прыгать и, подняв свое маленькое ружье Интомби, крикнул:

   - Посмотрим, бог ли это, или простой слон.

   Грянул выстрел, и одновременно с ним я увидел кровь, показавшуюся на шкуре Джаны в том самом месте, куда я безрезультатно целился.

   Конечно, пуля из небольшого малокалиберного ружья была не в состоянии достать до сердца.

   Вероятно, она пробила шкуру и застряла на глубине не более двух дюймов.

   Однако она оказала свое действие на "неуязвимого бога".

   Он поднял свой хобот и закричал от боли и ярости, потом повернул к своему народу и побежал таким шагом, что люди, державшие цепи, выпустили их и отлетели в стороны, а Симба и жрец едва удержались на его спине. Результат выстрела Ханса был настолько силен, что общее убеждение в околдованности Джаны исчезло, но это ставило меня в еще худшее положение, чем прежде, так как, очевидно, Джана был защищен от моих пуль исключительно недостатком моего умения стрелять. Ох, никогда в жизни я не испивал такой чаши унижения, как в этот несчастный час. Однако как могло случиться, что я при всем моем искусстве мог сделать четыре промаха подряд по такой горе? На этот вопрос я никогда не мог найти ответа.

   К счастью, скоро общее внимание было отвлечено от меня, так как масса черных кенда с громкими криками пришла в движение.

   Наступление началось.

  

  

   Перед медленно двигавшимися вперед главными силами черных кенда шло около тысячи стрелков, из которых каждый был снабжен пучком метательных копий.

   Когда они были ярдах в пятидесяти от нас, мы открыли огонь и уложили многих из них и из шедших за ними.

   Но это не остановило их, да и что могли поделать пятьдесят ружей против целой орды храбрых дикарей, у которых, казалось, не было страха смерти.

   Вскоре их копья начали падать среди нас, ранив нескольких.

   Большого ущерба они не могли нам нанести, так как мы стояли под прикрытием стен.

   Мы стреляли, заряжали и снова стреляли, сметая первые ряды, но на их месте появлялись все новые и новые. Наконец по команде стрелки, исключая убитых и раненых, укрылись за подходившими все ближе и ближе главными силами, которые теперь находились ярдах в пятидесяти от нас.

   После минутной паузы снова раздалась команда, и три первых плотных ряда бросились на нас.

   Мы дали залп и, как было раньше условлено, отошли назад за следующую линию укреплений, откуда продолжали поддерживать огонь.

   Теперь вступил в дело главный отряд белых кенда под командованием Рэгнолла и Харута.

   Враги, перебравшиеся через первую стену, только что оставленную нами, встретились с нашими копейщиками в тесном месте между двумя стенами, где численное превосходство не давало большого преимущества. Здесь произошел ужасный бой.

   Потери нападающих были очень вешки, так как, завладев одним рядом укреплений, они через несколько ярдов наталкивались на новый ряд защитников, которых можно было принудить к отступлению весьма дорогой ценой.

   Так продолжался бой часа два или более.

   Чтобы сломить оказываемое нами отчаянное сопротивление, черные кенда (я должен сказать, что сражались они превосходно) масса за массой обрушивались на нас, устилая свой путь сотнями убитых и раненых.

   Между тем я со своими стрелками осыпал их градом пуль до тех пор, пока запас патронов не начал истощаться.

   В половине восьмого утра нам пришлось отступить за последнее наружное укрепление, находившееся как раз у восточных ворот храма, в тоннеле, проходившем через скалу из застывшей лавы.

   Трижды бросались на нас черные кенда, и трижды мы отбивали их, пока ров перед стеной почти доверху не наполнился павшими.

   Едва им удавалось взобраться на стену, как наши копейщики пронзали их своими длинными копьями или стрелки поражали пулями.

   Характер местности допускал только прямую фронтальную атаку.

   Наконец враги были вынуждены прекратить на некоторое время нападение и отступить.

   Но вскоре, отдохнув и получив подкрепление, они с криками и пением военных песен снова бросились вперед.

   Две тысячи врагов, как поток, устремились на нас. Но мы отбили их атаку. Они бросились во второй раз, но мы снова отбили их.

   Тогда они изменили план нападения.

   Остановившись среди мертвых и умирающих у основания стены, построенной из камней и земли, они начали подкапывать ее.

   Нам трудно было помешать им, так как всех, кто показывался из-за стены, они осыпали тучами копий.

   Через пять минут они устремились в пробитую брешь. Тщетно мы пытались задержать этот натиск, так велико было число врагов.

   Несмотря на отчаянное сопротивление, мы были отброшены к воротам храма и укрылись в его нервом дворе.

   Нам едва удалось запереть ворота, которые тотчас же были забаррикадированы камнями и землей.

   Но это помогло ненадолго.

   Враги натаскали хвороста и сухой травы к сделанным из кедрового дерева воротам и подожгли их.

   Пока они горели, мы совещались.

   Дальше отступать было некуда, так как во втором дворе, где находились женщины и дети и лежали запасы хлеба, не оставалось места для боя.

   Только здесь, на первом дворе, мы должны были удержаться и либо победить, либо умереть.

   До этого времени наши потери по сравнению с черными кенда, потерявшими свыше двух тысяч человек, были незначительны.

   У нас насчитывалось около двухсот человек убитых и приблизительно столько же раненых. Следовательно, в нашем распоряжении оставалось около тысячи шестисот бойцов, что было значительно больше, чем могло сражаться в этом тесном месте.

   Поэтому мы пришли к такому решению: триста пятьдесят лучших воинов должны защищать храм, пока не падут.

   Остальные (больше тысячи) ушли во второй двор, где находились женщины и дети.

   Они должны были проводить последних тайными тропинками к месту, где стояли верблюды, и бежать с ними, куда смогут.

   Мы надеялись, что победив, черные кенда будут слишком утомлены, чтобы преследовать их по равнине до отдаленных гор.

   Это было отчаянное решение, но у нас не оставалось другого выбора.

   - А моя жена? - хрипло спросил Рэгнолл.

   - Пока храм стоит, она должна оставаться в нем, - отвечал Харут, - но когда все будет потеряно и я паду, ты, белый господин, войди в святилище, возьми ее и Дитя из слоновой кости и беги за другими. Я возлагаю на тебя обязанность: под страхом проклятия Неба не допусти, чтобы Дитя попало в руки черных кенда. Сперва сожги его огнем или преврати в прах камнями. Кроме того, я отдал приказание в последнюю минуту поджечь навесы, устроенные над запасами хлеба, чтобы враги, избежавшие наших копий, умерли от голода.

   Тотчас же все приказания Харута, который был к тому же кем-то вроде президента этой республики, были беспрекословно исполнены.

   Я никогда и нигде не виден более совершенной дисциплины, чем у этого бедного народа.

   Отряд за отрядом воинов, назначенных сопровождать женщин и детей, исчезал за воротами второго двора. Каждый уходивший оборачивался и салютовал оставшимся копьем.

   Оставшиеся триста пятьдесят человек стали по местам как греки, защищавшие Фермопилы.

   Впереди стоял я со своими стрелками, которым были розданы все оставшиеся патроны (по восьми на человека). За нами стояли в четыре ряда воины, вооруженные саблями и копьями, под начальством Харута.

   Позади них, вблизи ворот, ведущих во второй двор храма, находилось пятьдесят отборных людей под командованием Рэгнолла, которые должны были в критический момент сделать попытку спасти Хранительницу Дитяти. Я забыл упомянуть, что Рэгнолл был дважды ранен при отчаянной защите укреплений: в плечо и бедро.

   Когда все было готово и люди утолили жажду из больших кувшинов, стоявших вдоль стен двора, пламя начало пробиваться сквозь массивные деревянные ворота.

   Это случилось не ранее, чем через добрых полчаса после того, как они были подожжены.

   Наконец они обрушились под ударами извне. Но проход оставался загроможденным грудой камней, набросанных нами после закрытия ворот. Черные кенда разгребали их руками, палками и копьями.

   Это было не легко, так как мы поражали их копьями и избивали камнями. Но мертвые и раненые оттаскивались в сторону, а на их место вставали другие.

   В конце концов проход был очищен.

   Тогда я отослал копейщиков назад на свои места и приготовился выполнить свою роль.

   Ждать пришлось недолго. С громкими криками толпа черных кенда бросилась в проход.

   Едва они появились во дворе, я скомандовал стрелять, и пятьдесят пуль полетело им навстречу с расстояния всего в несколько ярдов.

   Они повалились кучами, как скошенный хлеб. Мы быстро зарядили ружья и ждали новой атаки.

   Снова появились враги, и снова повторилась ужасная сцена.

   Ворота и тоннель были загромождены павшими.

   Чтобы возобновить атаку, врагам пришлось убирать их под нашим огнем (стреляли я, Ханс и несколько лучших стрелков).

   Так продолжалось до тех пор, пока мы не истратили последние патроны. Тогда мои люди отошли назад, дав возможность Харуту и его отряду занять наши места, и сменили уже бесполезные ружья на копья и сабли.

   В продолжение получаса или более продолжалась ужасная борьба.

   Бой происходил в очень узком месте, и черные кенда были не в состоянии пробиться сквозь копья наших бойцов, защищавших свою жизнь и святилище своего бога. Наконец враги отступили, дав нам возможность убрать в сторону убитых и раненых и утолить жажду, так как стояла невыносимая жара.

   Вдруг в воротах показался огромный слон Джана, подгоняемый сзади уколами копий. Он быстро шел вперед, сметая на своем пути защитников храма, как будто это была сухая трава, и сокрушая все хоботом, на котором висели железные шары. Удары копьями были для него не более, чем укусы комаров.

   Он, трубя, шел вперед, а за ним потоком катились черные кенда, на которых наши копейщики обрушились с двух сторон.

   В это время я в сопровождении Ханса возвращался со второго двора, куда ходил проведать раненого в третий раз Рэгнолла. Найдя к своей великой радости его рану неопасной, я спешил вернуться к сражающимся, и вдруг увидел дьявола Джану, несущегося прямо на меня, разрезавшего на две части толпу вооруженных людей, как нос гонимого бурей корабля разрезает воду.

   Сказать правду, я, несмотря на нелюбовь к излишнему риску, обрадовался при виде его.

   Даже возбуждение от продолжительного сражения не могло уничтожить во мне чувства стыда, которое я испытал, промахнувшись по этому животному четыре раза подряд на расстоянии сорока ярдов.

   - Теперь, Джана, - думал я, испытывая нечто вроде радостной дрожи, - теперь я смою свой позор. На этот раз я не промахнусь, иначе это будет моим последним промахом в жизни.

   Джана несся вперед, вертя железными шарами перед собой, от которых воины бежали направо и налево, очищая между ним и мною пространство.

   Для большей верности (я немного дрожал от усталости) я стал на правое колено, опершись на левое локтем, и прицелился в шею животного.

   Когда оно было шагах в двадцати от меня, я выстрелил, но попал не в Джану, а в хромого жреца, исполнявшего обязанности магута, сидя на шее слона несколько выше места, куда я метил.

   Да! Я попал ему в голову, которую разбил как яичную скорлупку, и он бездыханным свалился на землю.

   В отчаянии я снова прицелился и выстрелил.

   На этот раз нуля попала в конец левого клыка Джаны, от которого отлетел осколок.

   Последняя надежда погибла.

   У меня даже не оставалось времени подняться и бежать.

   Я так и остался на коленях, ожидая конца.

   В одно мгновение огромное животное очутилось почти надо мной и, открыв рот, подняло хобот.

   Вдруг я услышал голландское проклятие и увидел Ханса, почти всунувшего в рот Джане конец моего второго ружья.

   Грянул выстрел, за ним другой. Через миг огромный хобот обвился вокруг Ханса и, завертев его в воздухе, бросил футов на тридцать-сорок в сторону.

   Джана зашатался, словно собираясь упасть, но удержался, покачнулся вправо, прошел, спотыкаясь, несколько шагов, минуя меня, и остановился.

   Я повернулся, сел на землю и смотрел, что будет дальше.