Хаггард Генри Райдер - Дитя из слоновой кости

потому что двое людей, взятых с нами в плен, говорили Маруту, что они видели их скачущими в толпе всадников целыми и невредимыми.

   По всей вероятности, они теперь оплакивают мою смерть, так как не в обычае черных кенда брать пленников.

   Я не знал, на что они решатся, когда Рэгнолл поймет, что его попытка отыскать жену оказалась напрасной. Единственное, что им оставалось - пробовать прорваться назад, но это было очень трудно.

   Оставался еще Ханс. Тот, конечно, попытается вернуться нашим прежним путем, так как он никогда не забывал дороги, по которой хоть однажды прошел. Через несколько недель, я уверен, от него в пустыне останется лишь кучка костей. А может быть, он ушел уже к своему отцу и рассказывает ему теперь об этих событиях у веселого огня где-то в далеком неведомом краю. Бедный Ханс!

   Я открыл глаза и огляделся вокруг.

   Первое, что я заметил, было исчезновение моего двуствольного пистолета и большого складного ножа. Я был теперь окончательно обезоружен. Потом я увидел Марута, сидевшего на полу и погруженного в молитву или глубокое раздумье.

   - Марут, - позвал я, - кто-то был здесь ночью и похитил мой пистолет и нож.

   - Да, господин, - ответил он, - и мой нож тоже исчез. Я видел, как в полночь двое людей, крадучись, как кошки, вошли сюда и обыскали все углы.

   - Почему же ты не разбудил меня?

   - Зачем, господин? Если бы мы оказали сопротивление, нас убили бы сразу. Лучше было не мешать им брать эти вещи, которые все равно не пригодились бы нам.

   - Пистолет мог бы оказать хорошую услугу, - многозначительно сказал я.

   - Да, но и без него мы, когда понадобится, можем найти способ умереть.

   - Ты думаешь, что Харут не знает о том, что мы в плену? Ведь курение, которое вы мне давали в Англии, могло бы указать ему...

   - Это курение - пустая вещь, мой господин; оно на мгновение затемнило твой рассудок и помогло тебе видеть то, что было в нашем уме. Мы нарисовали картины, которые ты видел.

   - А! - воскликнул я, - значит, это простое внушение. Тогда, безусловно, нас считают мертвыми, и нам остается надеяться только на самих себя.

   - И на Дитя, - мягко вставил Марут.

   - Ну вот! - раздраженно воскликнул я, - после всего сказанного о вашем курении ты ожидаешь от меня веры в ваше Дитя? Кто или что еще это за Дитя? Ты можешь сказать мне чистую правду, так как все равно нам скоро перережут глотки.

   - Кто Дитя, я не могу сказать, ибо сам не знаю этого. Но уже целые тысячелетия наш народ поклоняется ему, и мы верим, что наши далекие предки, изгнанные из Египта, принесли его сюда. У нас есть свитки, на которых все записано, но мы не можем их прочесть. Оно имеет своих наследственных жрецов, глава которых - мой дядя, Марут. Я вам еще не говорил, что он мой дядя. Мы верим, что Дитя - бог или, вернее, символ, в котором живет бог, и что оно может спасти нас в этом и в будущем мире. Мы верим, что через оракула-женщину, которая зовется Стражем Дитяти, оно может предсказывать будущее и посылать благословения и проклятия на нас и наших врагов. Когда оракул умирает, мы становимся беспомощными, так как Дитя теряет язык и наши враги начинают одолевать нас. Так было недавно, пока мы не нашли нового оракула.

   Последний оракул перед смертью объявил, что его преемник живет в Англии. Тогда мы с дядей отправились туда, переодевшись фокусниками, и искали того, кого нам нужно было, в течение многих лет. Мы думали, что нашли нового оракула в лице прекрасной леди, которая вышла замуж за господина Игезу, потому что у нее на шее был знак молодого месяца. После нашего возвращения в Африку, - я могу рассказать вам все, как я уже говорил...

   Здесь Марут остановился и посмотрел мне прямо в глаза, потом продолжал искренним голосом, который тем не менее не убедил меня:

   - Мы поняли, - говорил он, - что ошиблись, потому что настоящий оракул был обнаружен среди нашего собственного племени и теперь уже два года занимает свое высокое положение. Вне сомнения, последний оракул ошибался, рассказывая нам, что преемник находится в Англии. Эта женщина могла слышать об Англии от арабов. Вот и все.

   - Хорошо, - сказал я, стараясь скрыть свое подозрение относительно личности нового оракула, - а теперь скажи мне, что это за бог Джана, убить которого вы привезли меня сюда? Сдан ли - бог, или бог - слон, - какое ему дело до дитяти?

   - Джана среди нас, кенда, является олицетворением мирового зла, в то время как Дитя олицетворяет добро. Джана то же, что Шайтан у магометан, Сатана у христиан и Сет у наших праотцев египтян.

   - Ага, понимаю, - подумал я, - Дитя - это Горус, а Сет - злое чудовище, с которым оно вечно борется.

   - Между Джаной и Дитятей вечная война, - продолжал Марут, - и мы знаем, что в конце концов один из них победит другого.

   - Весь мир знал это с самого начала, - прервал я его. - Но кто же или что - этот Джана?

   - У черных кенда Джана, или его символ, есть слон, огромное злое животное, которое при встрече убивает всех, не поклоняющихся ему. Ему приносят жертвы. Живет он в лесу, но во время войны черные кенда пользуются им, так как этот демон повинуется своим жрецам.

   - Но ведь этот слон, вероятно, меняется?

   - Не знаю. Он один и тот же в продолжение нескольких последних поколений, так как известен своей величиной, и один из клыков его повернут вниз.

   - Это ничего не доказывает, - заметил я, - слоны живут до двухсот лет и больше. Ты когда-нибудь видел его?

   - Нет, Макумацан, - с содроганием отвечал Марут. - Если бы я встретил его, разве был бы я теперь жив? Но я боюсь, что мне суждено увидеть его, и не мне одному, - прибавил он, снова содрогаясь.

   В этот момент наш разговор был прерван появлением двух черных кенда, принесших нам еду - похлебку из вареной курицы.

   Они стояли возле нас, пока мы ели. Что касается меня, то я был рад, так как узнал все, что мне хотелось знать о богословских воззрениях и обычаях страны, и пришел к заключению, что ужасный бог-дьявол черных кенда был просто слон необыкновенной величины и необыкновенной свирепости, за которым при других обстоятельствах я с удовольствием бы поохотился.

   Аппетит был у нас плохой, и мы, наскоро позавтракав, вышли из дома и зашли в хижину, где находились наши белые кенда. Они сидели на корточках на земле с очень подавленным видом.

   Когда я спросил их, в чем дело, они ответили:

   - Нам придется умереть, а жизнь так хороша.

   У них были жены и дети, которых ни один из них не надеялся снова увидеть. Я попробовал приободрить их, но, боялся, сделать это без воодушевления, так как в глубине души чувствовал то же, что и они.

   Мы вернулись в свой дом и поднялись по лестнице на его плоскую крышу.

   Отсюда мы увидели странную церемонию, происходившую в центре рыночной площади.

   На большом расстоянии подробности были плохо видны, а мой бинокль забрали вместе с пистолетом и ножом. Но вот что мы увидели.

   Посреди площади был воздвигнут жертвенник, на котором горел огонь. Позади сидел Симба, окруженный советниками. Перед жертвенником стоял деревянный стол, на котором лежало нечто, похожее на козла или овцу. Фантастически одетый мужчина рассматривал это, лежавшее на столе. Результат, очевидно, не удовлетворил его, потому что мужчина поднял руки и издал унылый вопль. Потом внутренности животного были брошены в огонь, а труп куда-то унесен.

   Я спросил Марута, что, по его мнению, они делали.

   - Советовались с оракулом, - печально ответил он, - быть может, о том, жить нам или умереть, Макумацан.

   В это время жрец в странном уборе из перьев приблизился к Симбе, держа в руке какой-то небольшой предмет.

   Я раздумывал, что бы это могло быть, как вдруг звук выстрела долетел до моих ушей, и я увидел, что жрец начал скакать на одной ноге, держась за колено другой и громко завывая.

   - Ага, - сказал я, поняв в чем дело, - он задел курок моего пистолета, и пуля попала ему в ногу.

   Симба что-то крикнул, после чего пистолет был брошен в огонь, вокруг которого собралась целая толпа посмотреть, как он будет гореть.

   - Погоди, - сказал я Маруту, и тут произошло неизбежное.

   От жара костра выстрелил другой ствол и одновременно с выстрелом один из жрецов, окружавших жертвенник, повалился на землю, пораженный насмерть тяжелой пулей.

   Ужас охватил черных кенда. Все побежали прочь; впереди Симба, а позади главный жрец, прыгавший на одной ноге.

   Это происшествие весьма обрадовало нас. Мы поспешно спустились вниз, опасаясь, что наше присутствие на крыше может раздражать этих дикарей. Через минут десять ворота ограды распахнулись, и в них прошли четверо людей, несших труп убитого жреца, который положили у наших дверей.

   Потом появился Симба, окруженный сильной стражей, а за ним главный жрец с перевязанной ногой, поддерживаемый двумя своими товарищами.

   На нем (только теперь я рассмотрел) была отвратительная маска с двумя клыками, похожими на клыки слона.

   Симба вызвал нас из дому. Делать было нечего, мы вышли.

   Видно было, что он обезумел от страха или ярости, или от того и другого вместе.

   - Посмотрите на вашу работу, маги! - сказал он ужасным голосом, указывая на мертвого жреца и на раненого.

   - Это не наша, а твоя работа, Симба, - ответил Марут, - ты украл магическое оружие белого господина, и оно отомстило за себя.

   - Верно, - сказал Симба, - труба убила этого жреца и ранила другого. Но это вы, маги, приказали ей поступить так. Теперь слушайте! Вчера я обещал вам, что ни одно копье не пронзит вашего сердца и ни один нож не коснется вашего горла, и выпил с вами чашу мира. Но вы нарушили договор, и его больше нет! Слушайте мое решение! Своим колдовством вы отняли жизнь у одного из моих слуг и ранили другого. Если за три дня вы не вернете жизни убитому и не исцелите раненого (что вы можете сделать), вы последуете за убитым, но каким путем - я не скажу вам!

   Когда я услышал это заявление, то содрогнулся в глубине души, но, притворившись непонимающим, сдержался и предоставил возможность отвечать Маруту.

   - О царь! - с обычной улыбкой сказал Марут, - кто может вернуть жизнь мертвому? Даже у самого Дитяти нет средств для этого.

   - Тогда, пророк Дитяти, постарайся найти это средство, иначе последуешь за убитым! - закричал Симба, дико вращая глазами.

   - А что мой брат, великий пророк, обещал тебе вчера, Симба, если ты причинишь нам вред? - спросил Марут. - Не три ли великих проклятия, которые падут на голову твоего народа? Помни, если хоть один из нас будет убит, проклятие скоро осуществится. Я, Марут, пророк Дитяти, повторяю это!

   Теперь Симба, казалось, окончательно обезумел. Он бешено прыгал перед нами, размахивая своим копьем. Серебряные цени звенели на его груди. Он изрыгал проклятия на Дитя и его последователей, причинивших столько зла черным кенда. Он взывал о мести к богу Джане и молил его "пронзить Дитя своими клыками, разорвать хоботом, истоптать ногами".

   Всему этому через свою ужасную маску вторил раненый жрец.

   Мы стояли перед ними; я - прислонившись к стене дома и стараясь казаться как можно беспечнее, Марут - по обыкновению улыбаясь и внимательно поглядывая на небо.

   Мы слишком озябли, ослабли и были полны тяжелых подозрений и опасений для того, чтобы действовать более энергично.

   Вдруг Симба обернулся к своей свите, приказал вырыть яму в углу нашего двора и зарыть в нее мертвого, оставив его голову на поверхности, "чтобы он мог дышать".

   Приказание было немедленно исполнено. Потом, отдав распоряжение кормить нас по-прежнему и прибавив, что через три дня мы снова услышим о нем, он удалился со всей своей свитой.

   Убитого зарыли по шею в землю в сидячем положении. Около него поставили сосуды с пищей и водой и над ним было устроено прикрытие, "чтобы защитить нашего брата от солнца", как сказал один из дикарей.

   Вид мертвого, а также голов павших в бою белых кенда (я забыл упомянуть о них), выставленных на шестах у дворца Симбы, производили тяжелое впечатление. Но прикрытие, сделанное над мертвым, оказалось лишним, так как солнце вдруг перестало сиять; тяжелые тучи покрыли небо, и наступил сильный холод, необыкновенный, по словам Марута, для этого времени года.

   С крыши дома, куда мы ушли, чтобы быть подальше от мертвеца, мы видели на площади города толпы черных кенда, смотревших с беспокойством на небо и обсуждавших между собой это необыкновенное изменение погоды.

   День прошел; нам принесли еду, но у нас совсем не было аппетита.

   Из-за низко нависших туч ночь наступила ранее обыкновенного, и мы улеглись спать.

   На рассвете я увидел, что тучи стали еще темнее и плотнее: холод усилился. Дрожа, мы отправились посетить наших белых кенда, которым стража не позволяла заходить к нам в дом.

   Войдя в хижину, мы к своему ужасу увидели, что вместо троих их осталось теперь только двое.

   Я спросил, где третий. Они ответили, что ничего не знают о его судьбе. В полночь, рассказывали они, в хижину явились люди, которые связали и куда-то утащили их товарища.

   Мы вернулись в свой дом.

   День прошел без особых событий. В наш дворик приходили жрецы, осмотрели мертвеца, переменили сосуды с пищей и удалились.

   Тучи становились все темнее, воздух все холоднее и холоднее.

   Можно было ожидать снега.

   С крыши нашего дома мы видели жителей города Симбы, с беспокойством обсуждавших перемену погоды.

   У шедших на полевые работы на плечи были накинуты циновки.

   Эту ночь, несмотря на царивший холод, мы, закутавшись в ковры, провели на крыше дома. Если бы нас решили схватить, здесь все-таки мы могли бы оказать некоторое сопротивление или, в крайнем случае, броситься вниз и разбиться насмерть.

   Мы бодрствовали по очереди.

   Около полуночи я услышал шум, доносившийся из хижины, стоявшей позади нашего дома, потом заглушенный крик, от которого у меня застыла кровь в жилах.

   Через час на рыночной площади был зажжен огонь, и вокруг него двигались фигуры. Больше ничего нельзя было рассмотреть.

   На следующее утро в хижине остался всего один белый кенда, который почти обезумел от страха. Бедняга умолял нас взять его с собой в наш дом, так как он боялся оставаться наедине с "черными демонами".

   Мы попробовали было исполнить его просьбу, но появившаяся откуда-то вооруженная стража помешала нам.

   Этот день был точной копией предыдущего.

   Тот же осмотр жрецами мертвого и перемена у него запаса нищи, тот же холод и покрытое тучами небо, те же толки о перемене погоды на рыночной площади.

   Ночь мы снова провели на крыше, но на этот раз не смыкали глаз.

   Над городом словно нависло грядущее несчастье.

   Казалось, что небо опускается на землю. Луна была скрыта тучами. На горизонте то с одной, то с другой стороны вспыхивали яркие зарницы. Не было ни малейшего ветра.

   Казалось, что наступил конец света, по крайней мере, для нас. Никогда в жизни я не переживал такого ужаса, как в эту страшную ночь. Если бы мне сказали, что с наступлением утра я буду казнен, думаю, я перенес бы это с легким сердцем. Но хуже всего было то, что я ничего не знал. Я был похож на человека, которому приказывали идти с завязанными глазами к пропасти; он не мог знать, где закончится его путешествие, где та пропасть, которая поглотит его, но он каждую секунду переживал муки смерти.

   Около полуночи мы услышали шум борьбы и полузадушенный крик в хижине за нашим домом.

   - Его увели, - прошептал я Маруту, вытирая холодный пот, выступивший у меня на лбу.

   - Да, - ответил Марут, - скоро настанет и наш черед.

   Мне очень хотелось увидеть его лицо, чтобы узнать, улыбался ли он при этих словах.

   Через час на рыночной площади, как и накануне, появился огонь, вокруг которого двигались тени.

   К счастью, мы находились слишком далеко от площади, чтобы сквозь ночной мрак рассмотреть, что происходило там.

   Вдруг поднялся сильный ветер, который обычно предшествует в южных частях Африки буре с грозой. Он дул около получаса, потом затих. Молнии со всех сторон прорезали небо, и при свете их мы видели почти все население города Симбы, толпившееся на площади и указывавшее на небо.

   Через несколько минут прогремел сильный гром, и что-то тяжелое ударило о крышу возле меня. Потом я почувствовал сильный удар в плечо, едва не сваливший меня с ног.

   - Скорей вниз! - воскликнул я, - они бросают в нас камнями.

   Через десять секунд мы были в своей комнате. Я зажег спичку и увидел кровь, струившуюся по лицу Марута.

   Но то, что мы приняли за камни, оказалось кусками льда в несколько унций весом.

   - Град! - сказал Марут со своей обычной улыбкой.

   - Это какая-то адская буря, - сказал я, - ибо кто когда-нибудь видел подобный град?

   Спичка потухла. Дальше разговаривать было невозможно из-за рева внезапно разразившейся бури.

   К шуму бури града примешивались вопли и стоны людей.

   Я начал опасаться, что дом рухнет, но он был выстроен прочно и стойко выдерживал бешеные натиски бури.

   Я уверен, что будь он крыт черепицей или железом, ни за что бы не выдержал. Громадные градины разбили бы вдребезги черепицу и пробили бы железо, как бумагу. Со мной был подобный случай в Натале, когда убило градом мою лучшую лошадь. Но все-таки тот град мне теперь показался легкими снежинками по сравнению с этим.

   Град продолжался не более двадцати минут, из которых десять были ужасными.

   Потом все утихло; небо совершенно прояснилось, и взошла полная луна. Мы снова вышли на крышу.

   Она на несколько дюймов была покрыта осколками льда, все кругом, насколько мог видеть глаз, скрылось под пеленой глубокою снега.

   Вскоре стало снова тепло, и снег с градом начали быстро таять, образуя потоки бегущей воды.

   Мы видели мечущихся лошадей, вырвавшихся из своих разрушенных бурей конюшен, находившихся в конце рыночной площади. Повсюду валялись тела убитых и раненых необыкновенным градом и сорванными бурей крышами домов.

   Когда буря начиналась, на площади было около двух тысяч человек, собравшихся смотреть на жертвоприношение.

   - Дитя мало, но сила его вешка! - торжественно сказал Марут. - Взгляни, вот его первое проклятие!

   Я посмотрел на него, но не стал спорить, так как он был глубоко убежден, что этот необыкновенный град и буря были посланы его Дитятей.

   Я не понимал только, как он мог верить во все это. Потом я припомнил, что подобное наказание постигло древних египтян в период их расцвета за то, что они не дали "народу уйти". Конечно, эти черные кенда были хуже, чем египтяне; и конечно, они нас не отпустят. Поэтому я перестал удивляться фантазиям Марута.

   Только на следующее утро мы могли судить о размерах несчастья, выпавшего на долю черных кенда.

   От их жатвы, обещавшей быть богатой, не оставалось и следа.

   Леса приняли настоящий зимний вид. На деревьях, протягивавших к небу свои оголенные ветви, не осталось ни одного листика. Огромное бедствие обрушилось на страну черных кенда.

  

  

   В это утро нам не принесли завтрака, вероятно, потому, что некому было его принести. Но у нас еще оставалось много разной еды. Мы поели и отправились посмотреть хижину, где жили наши белые кенда. Она была совершенно пуста: последний ее обитатель исчез, подобно своим товарищам.

   - Они убили их! - сказал я Маруту.

   - Нет, - ответил он, - их принесли в жертву Джане. То, что мы видели вчера на рыночной площади, было обрядом жертвоприношения. Теперь настал наш черед, Макумацан!

   В бессильной ярости вернулся я с Марутом в дом.

   В это время обломки тростниковых ворот распахнулись, и в них показался король Симба в сопровождении жреца с простреленной ногой на костылях и остальной свиты, большинство из которой было ранено вчерашним градом.

   В порыве охватившего меня гнева я забыл, что скрывал от черных кенда знание их языка.

   - Где наши слуги, убийцы? - закричал я, потрясая кулаками. - Вы принесли их в жертву вашему дьявольскому богу? Если так, то радуйтесь! Куда делась ваша жатва? Чем вы будете жить в эту зиму?

   При этих словах уныние охватило всех; перед их глазами уже стоял призрак наступающего голода.

   - Зачем вы держите нас здесь? - продолжал я. - Или вы хотите еще худшего? Зачем вы теперь пришли сюда?

   - Мы пришли посмотреть, вернул ли ты, белый человек, жизнь нашему жрецу, которого убил своим колдовством, - мрачно ответил Симба.

   - Смотри, - сказал я, сбрасывая с мертвеца наброшенную мной накануне циновку, - смотри и будь уверен, что если ты не выпустишь нас, то прежде чем родится новая луна, все вы будете такими. Вот какую жизнь мы возвращаем злым людям, подобным тебе!

   Ужас охватил наших посетителей.

   - Господин, - сказал Симба, обращаясь ко мне с необыкновенным уважением, - твои чары слишком сильны для нас. Великое несчастье обрушилось на нашу землю. Сотни людей убиты ледяными камнями, вызванными тобой. Наша жатва истреблена. Со всех концов нашей земли приходят вести, что почти все овцы и козы погибли. Скоро мы должны будем умереть от голода.

   - Вы заслужили голодную смерть, - ответил я, - теперь дадите вы нам уйти?

   Симба нерешительно посмотрел на меня и начал шептаться с хромоногим жрецом. Я не уловил ни слова из их совещания.

   Хромоногий жрец подошел к нам без своей уродливой маски, но его типично негритянское лицо показалось мне еще отвратительнее. Видно было, что это хитрый, жестокий, способный на все человек.

   Я чувствовал, что свою неприязнь к нам он внушает и своему повелителю.

   Наконец Симба снова обратился ко мне.

   - Мы хотели, господин, удержать тебя и жреца Дитяти заложниками белых кенда, которые всегда были нашими злыми врагами и причинили нам много незаслуженного зла, хотя мы свято хранили договоры, заключенные нашими дедами. Однако твои чары слишком сильны для нас. Сегодня на закате солнца мы отведем вас на дорогу, ведущую к броду реки Тавы, которая отделяет нашу землю от земли белых кенда. Вы можете идти, куда хотите. Мы не желаем больше видеть ваши зловещие лица.

   При этих словах мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости, которая, однако, была преждевременной.

   - Вечером! Почему не сейчас? - воскликнул я. - В темноте будет трудно переходить через незнакомую реку.

   - Она неглубока, господин, и брод найти не трудно. Кроме того, отправившись сейчас, вы придете к реке, когда будет уже темно, а выйдя на закате солнца, вы к утру достигнете брода. Наконец, мы не можем проводить вас туда, пока не похороним мертвых.

   После этого Симба повернулся и, прежде чем я успел что-либо возразить, ушел в сопровождении остальных. В воротах хромоногий жрец обернулся на костылях и что-то прошептал своими толстыми, отвислыми губами; по всей вероятности, это было проклятие.

   - Теперь мы будем свободны! - весело сказал я Маруту, когда все черные кенда ушли.

   - Да, господин, - ответил он, - но где они намереваются дать нам свободу! Демон Джана живет в лесу на болотистых берегах реки Тавы и, говорят, неистовствует как раз по ночам.

   Я ничего не возразил, но подумал, что таинственный слон может оказаться далеко, а алтарь для жертвоприношений находится слишком близко.

   Час за часом я следил за солнцем, пока оно не начало скрываться за горизонтом. Как раз в это время у ворот показался Симба в сопровождении двадцати вооруженных всадников, один из которых вел две лошади для нас.

   Закончив сборы, заключавшиеся в том, что Марут прятал пишу в складки своей одежды, мы вышли из проклятого дома, сели на лошадей и, окруженные конвоем, выехали на рыночную площадь, где стоял каменный жертвенник с торчавшими из пепла костями.

   Потом мы поехали северной улицей города.

   У дверей домов стояли их обитатели, вышедшие посмотреть на наш отъезд.

   Ненависть читалась на их лицах; они сжимали кулаки и тихо шептали нам вслед проклятия.

   И неудивительно! Все они были вконец разорены; впереди их ждал голод. Они были убеждены, что мы - белый маг и пророк враждебного им Дитяти - навлекли на них все эти бедствия.

   Думаю, если бы не стража, они разорвали бы нас на куски.

   При виде побитых градом полей и садов у меня сердце сжалось от жалости к их владельцам.

   Проехав несколько миль через опустошенные поля, мы въехали в лес. Здесь было так темно, что удивительно, как наши проводники находили дорогу.

   В этой темноте ужас охватил меня. Я подумал, что нас привели сюда для того, чтобы предательски убить. Каждую минуту я ожидал удара ножом в спину и уже собрался было дать шпоры лошади и попробовать бежать, но оставил эту мысль, так как меня со всех сторон окружал конвой, и кроме того, нехорошо было покидать Марута. Делать было нечего; оставалось ждать, чем все это кончится.

   Наконец мы выехали из леса. Уже взошла луна, и при свете ее мы увидели, что находимся в болотистой местности с растущими кое-где деревьями. Здесь наш конвой остановился.

   - Слезайте с лошадей и идите своим путем, злые люди, - угрюмо сказал Симба, - дальше мы не поедем с вами. Идите по тропинке, она приведет вас к озеру. Перейдя через озеро, вы к утру достигнете реки, за которой живут ваши друзья. Но помните, эту дорогу охраняет некто, с кем опасно встречаться.

   Едва он кончил говорить, как его люди стащили нас с лошадей, и через минуту все они исчезли во мраке, оставив нас одних.

   - Теперь, господин, мы должны идти дальше, - сказал Марут, - ибо если останемся здесь, то днем Симба и его люди вернутся сюда и убьют нас.

   - Тогда вперед! - сказал я. - Но на что намекал Симба, говоря, что "некто охраняет этот путь"?

   - Я думаю, что он подразумевал Джану, - со стоном ответил Марут.

   - Будем надеяться, что Джана далеко. Смелее, Марут! Мы наверно не встретим ни одного слона в этих местах.

   - Нет, господин, здесь бывает много слонов, - отвечал Марут, указывая на следы на земле, - говорят, что они ходят умирать к озеру, и это один из путей, по которому они идут на смерть. Это место, где не смеет ходить ни одно живое существо.

   - Ох, - воскликнул я, - значит, то видение в Англии было правдой?

   - Да, господин. Мой дядя Харут однажды, когда был молодым, заблудился на охоте и видел то, что его ум показывал тебе в видении и что мы увидим теперь, если доживем до того.

   Марут был прав; много слонов проходило этой тропой, а один из них совсем недавно. Я, опытный охотник на этих животных, не мог ошибиться.

   Мы шли часа два, в течение которых встретили всего одно живое существо, - большую сову, пролетевшую над самыми нашими головами. Эта сова, по словам Марута, была "шпионом Джаны". Мы достигли вершины подъема, откуда нашим глазам открылся печальный пейзаж, уже знакомый мне по видению в Рэгнолл-Кэстле.

   Он был еще пустыннее, чем показался мне тогда. Впереди лежало темное меланхолическое озеро, поросшее по краям тростником. Вокруг него тянулся тропический лес. На востоке от озера лежала каменистая равнина.

   Вид этой местности наполнил мою душу необъяснимым страхом.

   Вспоминая подробности своего видения, я содрогался от одной мысли о необходимости пройти по берегу этого озера.

   Я осмотрелся вокруг.

   Если мы пойдем налево, либо упремся в озеро, либо должны будем идти вдоль него, пока не достигаем леса, где наверное заблудимся.

   Направо вся земля была покрыта терновником и густой травой, - здесь невозможно было пройти, особенно в ночное время.

   Я оглянулся назад. Там, в нескольких стах ярдах от нас за низкими мимозами, вперемежку с растениями, похожими на алоэ, появлялось и исчезало что-то, похожее на хобот слона.

   Тогда, отчаявшись и желая поскорей выбраться отсюда, мы начали спускаться к озеру тропой слонов. Минут через десять мы пришли к его восточному концу, где шопот тростника, колеблемого ночным ветром, придавал некоторую жизнь этому месту.

   Вокруг нас была бесплодная земля, на которой, казалось, ничто не могло произрастать. Повсюду лежали останки многих сотен слонов, из которых некоторые пали уже много лет назад, некоторые совсем недавно. Судя по клыкам, это были старые животные. Их кости покрывали около четверти мили, и если бы удалось унести отсюда только хорошо сохранившиеся клыки, то можно было бы сделаться очень богатым человеком. Не будь я Аллан Кватермэн, если не попытаюсь сделать это!

   Потом мое внимание привлек умирающий недалеко от нас старый слон.

   Это старое, исхудавшее животное оглядывалось кругом, ища удобного места, и, найдя его, остановилось на минуту.

   Потом умирающий слон поднял свой хобот, трижды протрубил и, опустившись на колени, затих. По-видимому, он был мертв. Я отвел от него глаза и вдруг ярдах в пятидесяти за ним увидел на скале очертания того самого дьявольского слона, которого видел в видении!

   Ох, что это было за животное! Объемом и высотой оно вдвое превосходило самых больших слонов, виденных мной когда-либо.

   Это был неестественно огромный представитель особенной породы, переживший, вероятно, всемирный потоп. Его черно-серые бока были испещрены шрамами. Один из чудовищных клыков ярко блестел при свете луны; другой, сломанный наполовину, был неправильной формы, отогнут не вверх, а книзу и немного вправо.

   Перед нами стоял настоящий библейский левиафан!

   Я присел на корточки за покрытым мхом скелетом слона и, глядя на это необыкновенное животное, мечтал о крупнокалиберном ружье.

   Что сделалось с Марутом - я не видел; кажется, он лежал простершись на земле.

   В продолжение минуты, или более, разные мысли приходили мне в голову.

   Я думал, что трубный звук, произведенный умирающим, привлек сюда этого гиганта, который, вероятно, был царем среди слонов, призывавших его в час своей кончины.

   Постояв с минуту и втягивая воздух, Джана (я буду так называть его) направился к тому месту, где лежал слон, которого я считал уже мертвым. На самом деле он был еще жив и при приближении Джаны поднял свой хобот, как бы приветствуя его.

   Но Джана так же, как и в моем видении, бросился на умирающего и ударом в бок прикончил его.

   Сделав это, не знаю, от злобы или из желания прекратить страдания умирающего, он остановился и как будто задумался.

   В это время я, к своему удовольствию, заметил, что ветер, тихо колебавший тростник у озера, дул по направлению от Джаны к нам.

   Но точно по иронии судьбы ярдах в ста справа от нас среди камней промелькнула какая-то тень, похожая на слона.

   Джана поднял огромные уши, задрожал всем своим телом и начал тщательно принюхиваться.

   - Господи! - подумал я. - Он почуял нас...

   Чтобы успокоиться, я стал думать, что наше присутствие еще не обнаружено.

   Но напрасно!

   Джана был стреляный воробей. Он захрюкал и двинулся, как товарный поезд, по направлению к нам, тщательно обнюхивая со всех сторон землю и воздух.

   Десять раз я прицеливался в него из воображаемого ружья, делая это совершенно автоматически.

   - Что будет со мной, - думал я в это время, - пронзит ли он меня своими клыками, подбросит ли высоко в воздух или раздавит тяжелыми ногами?

   - Жрецы Джаны велели ему убить нас, - дрожащим шепотом сказал Марут, - но прежде чем умереть, я хочу сказать, что леди, жена лорда...

   - Тише, - прервал я его, - Джана услышит нас.

   Я посмотрел на Марута и только теперь заметил, какая перемена произошла в его лице. На нем уже не было обычной улыбки. Оно побледнело и осунулось, как у покойника, умершего, по крайней мере, три дня тому назад.

   Я был прав. Джана почуял нас. Он шел прямо к нам, вытянув вперед свой чудовищный хобот.

   Марут не мог вынести этого зрелища. Он вскочил и бросился бежать к озеру, надеясь найти спасение в воде.

   Ох, как он бежал!

   За ним помчался Джана, трубя в свой хобот.

   Достигнув озера, Марут бросился в воду и поплыл от берега.

   - Теперь, - думал я, - ему удалось спастись, если он не попадется крокодилам.

   Но Джана был тоже хорошим пловцом.

   С сильным всплеском он бросился в воду и поплыл за Марутом.

   Увидев это, Марут быстро повернул к берегу, выиграв немного времени этим маневром.

   Выбравшись на берег и лавируя между скалами, Марут, к великому моему ужасу, побежал прямо ко мне. Не знаю, сделал ли он это случайно или в безумной надежде найти возле меня защиту...

   Вдруг он остановился и, повернувшись лицом к настигавшему его Джане, крикнул ему что-то вроде проклятия, в котором я разобрал лишь одно слово: Дитя!

   Странно, но это подействовало на слона.

   Джана остановился в нескольких шагах от Марута и, казалось, понял эти слова, которые привели его в необыкновенную ярость.

   Издавая ужасные крики, он бешено хлестал себя хоботом по бокам, злобно вращая красными глазами. Пена била из его открытого рта.

   Потом он бросился вперед...

   На мгновение я закрыл глаза и когда снова открыл, Марут уже был высоко в воздухе; в следующий момент он упал, с ужасным стуком ударившись о землю.

   Джана подошел к нему и, убедившись, что он мертв, осторожно поднял его хоботом.

   Я молил Бога, чтобы он поскорей удалился со своей жертвой.

   Но тщетно!

   Медленно шагая и покачивая тело бедного Марута, чудовище направилось прямо ко мне, вероятно, все время чуя мое присутствие.

   Некоторое время, показавшееся мне целым столетием, слон стоял, словно изучая меня.

   Озерная вода освежающей струей лилась из его хобота прямо мне на спину.

   Если бы не она, я, наверное, лишился бы чувств.

   Я притворился мертвым, надеясь, что, может быть, тогда Джана не тронет меня.

   Чуть-чуть приоткрыв один глаз, я видел, как он поднял надо мной свою огромную ногу, и мысленно простился с жизнью.

   Однако слегка коснувшись моей спины, он поставил ногу обратно на землю. Потом, бережно положив рядом со мной останки Марута, Джана начал ощупывать меня с головы до ног концом своего хобота.

   Дойдя до ног, он точно железными щипцами ущипнул меня, вероятно, чтобы убедиться, не притворяюсь ли я.

   Я не пошевелился, хотя вместе с куском материи он оторвал изрядную порцию моей собственной кожи.

   Это, казалось, озадачило Джану; он поднял конец своего хобота, как бы желая рассмотреть оторванный лоскут при свете луны.

   Результат осмотра озадачил его (на материи, вероятно, была кровь); Джана поднял уши и уже приготовился покончить со мной...

   Вдруг в нескольких ярдах от меня прогремел выстрел.

   Я посмотрел вверх и увидел кровь, струившуюся из левого глаза чудовища, куда, очевидно, попала пуля.

   Страшно завыв от боли, Джана повернулся и бросился бежать...

  

  

   Кажется, на минуту или две я потерял сознание.

   По крайней мере, я припоминаю странный, длительный сон. Мне грезилось, что все лежавшие вокруг меня бесчисленные скелеты слонов поднялись, выстроились в ряд и преклонили предо мной колена, так как я был единственным человеком, избежавшим смерти при встрече с Джаной.

   Потом сквозь обрывки этого сновидения я слышал голос Ханса, которого считал погибшим.

   - Если баас жив, - говорил он, - пусть он проснется, прежде чем я закончу заряжать "Интомби", так как надо торопиться уходить отсюда. Кажется, я попал Джане в глаз; но это очень большое животное, а пуля из "Интомби" слишком мала, чтобы убить его. Кроме того, трудно ждать, что кто-либо из нас снова попадет ему в другой глаз.

   Я приподнялся и увидел перед собой самого Ханса, выглядевшего как обычно, только немного грязнее обыкновенного. Он только что кончил заряжать небольшое ружье "Интомби".

   - Зачем ты здесь, Ханс? - с трудом спросил я.

   - Конечно, затем, чтобы спасти бааса от дьявола Джаны, - ответил старый готтентот и, прислонив ружье к скале, опустился рядом со мной на колени, обхватил меня руками и начал плакать, приговаривая: - Как раз вовремя, баас! Слава Богу, я подоспел как раз вовремя. Теперь надо поскорей уходить отсюда. У меня вон там за большим камнем стоит привязанный верблюд. Он может нести на себе двоих, потому что отдохнул за четыре дня и вдоволь поел травы. Этот демон Джана наверное скоро вернется сюда.

   Я ничего не возразил, но только посмотрел на бедного Марута.

   - Ох, баас, - сказал Ханс, - о нем нечего беспокоиться; у него сломана шея, и он совершенно мертв. Но это хорошо, - весело прибавил он, - потому что верблюд не мог бы нести троих. Кроме того, если Марут останется здесь, быть может, Джана, вернувшись сюда, начнет играть им, вместо того, чтобы преследовать нас.

   Бедный Марут! Какой реквием произнес над ним Ханс!

   Бросив последний взгляд на останки этого несчастного человека, к которому я успел привязаться, я оперся на плечо старого Ханса, так как чувствовал себя слишком слабым, чтобы идти самостоятельно, и мы пошли с ним через плато по направлению к востоку от озера, обходя камни и бесчисленные скелеты слонов.

   В двухстах ярдах от места трагедии высились скалы, похожие на те, откуда появился Джана. За ними мы нашли стоявшего на коленях верблюда, привяз