Главная » Книги

Эверс Ганс Гейнц - Альрауне, Страница 9

Эверс Ганс Гейнц - Альрауне


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

- Нет, - воскликнула она. - Если захочу, каждый день, - а если не захочу-никогда.
   Он согласился. И стал с того дня безвольным рабом Альрауне. Стал ее верной собакой, не отходил ни на шаг, подбирал крошки, которые она бросала ему со стола. Она заставляла бегать его, как старое ручное животное, которое ест хлеб из милости,- только потому, что к нему настолько равнодушны, что даже не хотят убивать...
   Она отдавала ему приказания: закажи цветы! Купи моторную лодку! Позови сегодня этих, а завтра тех. Принеси носовой платок. И он слушался. И считал щедрой награду, когда она неожиданно приходила вниз в мужском костюме с высокой шляпой и круглым большим воротником, когда протягивала ему свои маленькие ножки в лаковых туфельках, чтобы он завязал шнурок.
   По временам, оставаясь один, он пробуждался. Медленно поднимал свою уродливую голову, раскачивал ею и старался понять, что, в сущности, с ним произошло. Разве не привык он повелевать? Разве не его воля господствует здесь, в поместье тен-Бринкенов? У него было такое чувство, будто у него растет большой нарыв в мозгу - растет и душит его мысли. Туда вползло какое-то ядовитое насекомое - через ухо или через нос - и ужалило. А теперь оно жужжит у него перед глазами, не дает ни минуты покоя. Почему он не растопчет противное насекомое? Он приподымался на постели, боролся с решением.
   "Надо положить конец", - бормотал он.
   Но тотчас же забывал обо всем, как только видел ее. Глаза его расширялись, слух обострялся, он слышал малейший шорох ее шелка. Он раздувал ноздри, жадно впитывал аромат ее тела, - старые пальцы дрожали, язык слизывал слюну со старых губ. Все его чувства неотступно следовали за нею - жадно, похотливо. То была неразрывная цепь, которую она влекла за собой.
   Себастьян Гонтрам приехал в Лендених и нашел тайного советника в библиотеке.
   - Берегитесь,- сказал он,- нам будет не легко привести дела снова в порядок. Вам следовало бы самому немного позаботиться...
   - У меня нет времени, - ответил тайный советник.
   - Меня это не касается,- спокойно заметил Гонтрам.- Вы должны. Последнее время вы ни о чем не заботитесь, предоставляете всему идти своей дорогой. Смотрите, ваше превосходительство, как бы не было плохо.
   - Ах, - засмеялся тайный советник. - В чем, собственно, проблема?
   - Я ведь писал вам, - ответил советник юстиции, - но вы, по-видимому, совсем не читаете моих писем. Бывший директор Висбаденского музея написал брошюру- вы знаете,- в которой он утверждает всевозможные нелепые вещи. За это его притянули к суду. Он потребовал допроса экспертов,- теперь комиссия осмотрела вещи и большую часть их признала подложными. Все газеты шумят, - обвиняемый будет безусловно оправдан.
   - Ну и пусть, - заметил тайный советник.
   - Если вы так хотите - пожалуй, - продолжал Гонтрам. - Но он опять подал на вас жалобу прокурору, и суд должен произвести следствие. Впрочем, еще не все. На конкурсе герстенбергского завода куратор на основании некоторых документов возбудил против вас обвинение в неправильном составлении баланса и мошенничестве. Аналогичная жалоба поступила и по поводу дел кирпичного завода в Карпене. И, наконец, адвокат Крамер, поверенный жестянщика Гамехера, настаивает на медицинском освидетельствовании его дочери.
   - Девочка лжет,- закричал профессор,- это какая-то истеричка.
   - Тем лучше, - согласился советник юстиции. - Имеется также иск некоего Матизена на пятьдесят тысяч франков; вместе с иском он тоже обвиняет вас в мошенничестве. Поверенный акционерного общества "Плутон" обвиняет вас в подлоге и просит немедленно же приступить к уголовному следствию.
   Вы видите, ваше превосходительство, жалобы множатся, когда вы подолгу не бываете у нас в конторе: почти каждый день приносит что-нибудь новое.
   - Вы кончили?- перебил его тайный советник.
   - Еще нет,- спокойно ответил Гонтрам,- не кончил. Это только несколько лепестков из того пышного букета, который ожидает вас в городе. Я настоятельно вам советую съездить туда-и не относиться ко всему с такой легкостью.
   Но тайный советник ответил: "Я ведь уже сказал, что мне некогда. Оставьте меня в покое с вашими глупостями".
   Советник юстиции встал, уложил бумаги в портфель и аккуратно его запер.
   - Как вам будет угодно,- сказал он.- Кстати, знаете, ходят слухи, что Мюльгеймский банк приостановит на днях платежи.
   - Глупости,- ответил тайный советник,- да, впрочем, у меня там почти ничего нет.
   - Как нет?- удивленно спросил Гонтрам.- Вы ведь только полгода назад внесли в банк одиннадцать миллионов, чтобы забрать в свои руки весь контроль. Я ведь сам с этой целью продал акции княгини Волконской.
   Тайный советник тен-Бринкен кивнул:
   - Княгине - пожалуй. Но я ведь не княгиня?
   Советник юстиции задумчиво покачал головой.
   - Она потеряет все деньги, - пробормотал он.
   - Какое мне дело?- воскликнул тайный советник.- Но все же надо постараться спасти что возможно.
   Он поднялся и забарабанил пальцами по письменному столу. "Вы правы, Гонтрам, я должен немного заняться делами. Часов в шесть я буду в конторе,- ждите меня. Благодарю вас".
   Он подал руку и проводил советника юстиции до двери.
   Но в тот день в город он не поехал. К чаю прибыли двое офицеров,- он то и дело входил в столовую, не решаясь покинуть дом. Он ревновал Альрауне к каждому человеку, с которым она говорила, к стулу, на который садилась, и к ковру, на который ступала ее ножка.
   Не поехал он и на следующий день. Советник юстиции посылал одного гонца за другим,-но он отправлял их обратно без ответа. Он выключил даже телефон, чтобы к нему не звонили.
   Тогда советник юстиции обратился к Альрауне, сказал ей, что тайный советник должен обязательно приехать в контору.
   Она приказала подать автомобиль, послала горничную в библиотеку и велела передать тайному советнику, чтобы он одевался и ехал вместе с нею в город.
   Он задрожал от радости: в первый раз за долгое время она согласилась выехать с ним. Он надел шубу, вышел во двор, помог ей сесть в автомобиль. Он ничего не говорил, но для него было уже счастьем сидеть возле нее. Они подъехали прямо к конторе, и она велела ему там выйти.
   - А ты куда поедешь? - спросил он.
   - За покупками,- ответила Альрауне.
   Он попросил: "Ты за мною заедешь?"
   Она улыбнулась: "Не знаю, возможно". Уже за это "возможно" он был ей несказанно благодарен.
   Он поднялся по лестнице и отворил дверь в комнату советника юстиции.
   - Вот и я,- сказал он, входя.
   Советник юстиции подал документы, целую груду:
   - Недурная коллекция. Тут еще несколько старых дел. Мы думали, они уже кончены, но оказалось, что они опять всплыли. И совсем новые, поступили третьего дня.
   Тайный советник вздохнул: "Как будто много: расскажите же мне все подробно, Гонтрам".
   Советник юстиции покачал головой: "Подождите, пока придет Манассе, он знает лучше меня. Я его вызвал. Он поехал к следователю по делу Гамехера".
   - Гамехер?- спросил профессор.- Кто это?
   - Жестянщик,- напомнил ему советник юстиции.- Медицинский осмотр дал неблагоприятные результаты; прокуратура постановила начать следствие. Вот повестка. Вообще должен вас предупредить, сейчас это дело самое важное.
   Тайный советник взял документы и стал просматривать, одну тетрадь за другой. Но он волновался, нервно прислушивался к каждому звонку, к каждому шагу в соседней комнате.
   - У меня мало времени,- сказал он наконец.
   Советник юстиции пожал плечами и спокойно закурил новую сигару.
   Они молча сидели и ждали, но адвокат все не приходил.
   Гонтрам позвонил по телефону в его бюро, потом в суд, но нигде его не нашел.
   Профессор отодвинул от себя документы.
   - Сегодня я не могу читать, сказал он.- Да они и мало меня интересуют.
   - Быть может, вы нездоровы, ваше превосходительство,- заметил советник юстиции. Он послал за вином и за сельтерской.
   Наконец приехала Альрауне. Тайный советник услышал гудок автомобиля, выбежал тотчас же, схватил шубу и поспешил навстречу Альрауне в коридор.
   - Ты готов? - спросила она.
   "Конечно, - ответил он,- совершенно готов". Но тут подошел советник юстиции. "Неправда, фрейлейн, мы даже еще не приступали к делу. Мы ждем адвоката Манассе".
   Старик был вне себя: "Ерунда, все это неважно. Я поеду с тобой, дитя мое".
   Она взглянула на советника юстиции. Тот быстро сказал: "Мне кажется наоборот,-это чрезвычайно важно для его превосходительства".
   "Нет, нет",- настаивал тайный советник. Но Альрауне решила: "Ты останешься!"
   - До свиданья, господин Гонтрам.- крикнула она, повернулась и сбежала по лестнице.
   Тайный советник вернулся в комнату, подошел к окну. Он видел, как она села и уехала, но продолжал стоять и смотреть на темнеющую улицу. Гонтрам зажег газовый рожок, опустился в кресло, стал курить и пить вино.
   Они ждали. Контору заперли. Один за другим ушли служащие, открыли дождевые зонты и побрели по клейкой грязи улицы. Оба не говорили ни слова.
   Наконец приехал адвокат, взбежал вверх по лестнице, распахнул дверь. "Добрый вечер",- процедил он сквозь зубы, поставил зонтик в угол, снял галоши и бросил мокрое пальто на диван.
   - Ну, и долго же вы, коллега,- заметил советник юстиции.
   "Долго, конечно долго",- ответил Манассе. Он подошел к тайному советнику, встал перед ним и закричал прямо в лицо: "Подписан приказ об аресте".
   - Ах, что там,- пробурчал профессор.
   - Ах, что там,- передразнил маленький адвокат.- Да ведь я его видел собственными глазами! По делу Гамехера; самое позднее завтра утром приказ будет приведен в исполнение.
   - Надо внести залог,- спокойно заметил советник юстиции.
   Маленький Манассе обернулся: "По-вашему, я сам не подумал об этом? Я сейчас же предложил внести крупный залог, хотя бы полмиллиона. Но мне отказали. Настроение в суде изменилось. Я этого ждал. Следователь совершенно спокойно заявил мне: "Подайте письменное прошение, господин адвокат, но боюсь, что вам будет отказано, улики подавляющие, - нам необходимо принять крутые меры". Вот его дословный ответ, мало утешительного, не правда ли?"
   Он налил полный стакан вина и медленно выпил его.
   - Можно вам сказать еще больше, ваше превосходительство? Я встретил в суде адвоката Мейера П., нашего противника по Герстенбергскому делу; он состоит поверенным Гуккигенской общины, которая вчера подала на вас жалобу. Я попросил его подождать; потом долго с ним совещался. Поэтому-то я так и запоздал, коллега. От него я узнал, что адвокаты всех наших противников объединились и позавчера вечером у них была продолжительная конференция. Присутствовало несколько журналистов-среди них ловкий доктор Ландман из "General-Anzeiger". А вы превосходно знаете, что в этой газете у вас нет ни единого гроша. Роли распределены превосходно,- могу уверить, что на сей раз вам не так-то легко будет выпутаться.
   Тайный советник обратился к советнику юстиции: "Каково ваше мнение, Гонтрам?"
   - Надо выждать время,- заявил тот,- какой-нибудь выход найдется.
   Но Манассе закричал: "А я говорю, что выхода нет никакого. Петля накинута, завтра ее затянут. Нельзя медлить ни минуты".
   - Что же, по-вашему, делать?- спросил профессор.
   - Я посоветую вам то же самое, что посоветовал бедному доктору Монену,- он ведь на вашей совести, ваше превосходительство. Это была с вашей стороны большая низость, - но что толку, что я говорю вам сейчас это прямо в лицо? Я советую немедленно реализовать все, что можно,- хотя, впрочем, Гонтрам и без вас может многое устроить. И тотчас же упаковывайте чемоданы и испаряйтесь - сегодня же ночью. Вот мой совет.
   - Приказ об аресте будет разослан повсюду,- заметил советник юстиции.
   - Разумеется,- воскликнул Манассе,-но не надо придавать особого значения. Я уже беседовал с коллегой Мейером. Он вполне разделяет мое мнение. Создавать скандальный процесс отнюдь не в интересах наших противников, - да и власти будут чрезвычайно довольны, если сумеют его избежать. Они хотят вас обезвредить, положить конец вашим делишкам: а для этого-поверьте-у них в руках есть хорошие средства. Если же вы испаритесь и поселитесь где-нибудь за границей, мы здесь все на свободе обсудим. Деньги, конечно, придется потратить немалые,- но уж о том говорить не приходится. С вами все же будут считаться - даже и теперь,- в их же собственных интересах, для того чтобы не дать такого лакомого кусочка радикальной и социалистической прессе.
   Он замолчал и стал ждать ответа. Профессор тен-Бринкен ходил взад и вперед по комнате, медленно, большими, размеренными шагами.
   - На какое время, по-вашему, придется отсюда уехать?- спросил он наконец.
   Маленький адвокат быстро повернулся к нему. "На какое время?- залаял он.- Ну и вопрос! Да на всю жизнь. Благодарите Бога, что у вас есть еще такая возможность; во всяком случае приятнее проживать свои миллионы в прекрасной вилле на Ривьере, чем кончить дни в душной тюрьме. А что дело этим кончится, я вам гарантирую. Да и к тому же прокуратура сама оставила нам лазейку открытой, следователь мог подписать приказ об аресте и сегодня утром, и теперь приказ был бы уже приведен в исполнение. Эти люди очень порядочны, - вы их сильно обидите, если не воспользуетесь их любезностью. Но зато если уж им придется наносить удар, они ни перед чем не остановятся; и тогда, ваше превосходительство, сегодняшний день - последний ваш день на свободе".
   Советник юстиции сказал: "Уезжайте! По-моему, это тоже самое лучшее".
   - О да, - протявкал Манассе,- самое лучшее и, главное, единственное, что остается. Уезжайте, исчезайте навсегда и возьмите с собой вашу дочь. Лендених будет вам благодарен - и отблагодарит вас.
   Тайный советник насторожился. В первый раз за вечер черты лица его оживились и спала мертвая маска апатии. "Альрауне, - прошептал он.- Альрауне, если только она
   согласится уехать..." Он провел рукой по высокому лбу-еще и еще раз. Потом сел, налил вина и выпил.
   - Я с вами, пожалуй, согласен,- сказал он.- Благодарю вас, но прежде будьте добры мне все объяснить.- Он взял документы. - Ну, вот, начнем хотя бы с кирпичного завода - прошение...
   Адвокат начал спокойно, размеренно. Он брал один документ за другим, взвешивал возможности, каждый малейший шанс борьбы и успеха. Тайный советник слушал, вставлял по временам свои замечания, находил новые выходы, словно в прежние времена. Все трезвее, все спокойнее становился профессор,- казалось, будто с каждой новой опасностью пробуждается вновь его энергия.
   Целый ряд дел показался ему неопасным. Но оставалось еще очень много,- те ему действительно угрожали. Он продиктовал несколько писем, дал множество указаний, делая заметки, составляя прошения и жалобы. Потом взялся за путеводитель, составил маршрут и дал точные инструкции относительно ближайшего хода дел. И когда вышел из бюро, он мог по праву сказать, что дела его урегулированы.
   Он взял наемный автомобиль и спокойно, самоуверенно поехал в Лендених. Но когда сторож открыл ему ворота, когда он пошел по двору и поднялся по лестнице в дом, -самоуверенность вдруг сразу исчезла.
   Он стал искать Альрауне,- ему показалось хорошим признаком, что в доме не было никаких гостей. Горничная сказала, что барышня ужинала одна, а теперь у себя в комнате. Он поднялся наверх, постучал в дверь и вошел после ее "Войдите!"
   - Мне нужно с тобой поговорить,- начал он.
   Она сидела за письменным столом и подняла глаза. "Нет,- ответила она,- сейчас я не могу".
   - По очень важному делу, - попросил он. - По неотложному делу.
   Она посмотрела на него и закинула ногу на ногу. "Не сейчас,- повторила она,-ступай вниз. Через полчаса я приду".
   Он ушел, снял шубу, сел на диван и стал ждать. Он обдумывал, что сказать, - взвешивал каждую фразу, каждое слово.
   Прошел целый час, пока наконец он услышал ее шаги. Он поднялся, подошел к двери-она стояла перед ним, в костюме мальчика-портье, в ярко-красном мундирчике.
   - Ах!.. - мог он только произнести. - Как мило с твоей стороны!
   - В награду,- засмеялась она.- За то, что ты был сегодня таким послушным. Ну, а теперь в чем дело?
   Тайный советник, не колеблясь, рассказал ей всю правду, не прибавив от себя ничего и ничего не скрыв. Она не перебивала и спокойно слушала его исповедь.
   - В сущности, ты во всем виновата,- сказал он в заключение.-Я бы превосходно справился, во всяком случае мне было бы нетрудно. Но я все запустил, я думал только о тебе,- и вот у гидры выросли головы.
   - У злой гидры, - сыронизировала Альрауне.- И теперь она причиняет столько неприятностей храброму бедному Геркулесу? Впрочем, мне кажется, что на этот раз сам герой - ядовитая ящерица, а что гидра лишь карающая мстительница.
   - Разумеется, - согласился он,- с точки зрения этих людей. У них "общее право"- я же создал для себя свое собственное. Вот, в сущности, все мое преступление,- я думал, ты меня поймешь.
   Она засмеялась:
   - Конечно, почему бы и нет? А разве я тебя упрекаю? Ну, так что же ты намерен делать?
   Он заявил, что они должны уехать тотчас же, в ту же ночь. Они поедут путешествовать, посмотреть свет. Сперва, может быть, в Лондоне или Париже-там остановиться и закупить необходимое. Потом через океан прямо в Америку и в Японию или даже в Индию, все зависит от ее желания. Или туда и туда, - спешить нечего, времени много. А затем в Палестину, в Грецию, в Италию и Испанию. Где ей понравится, там они и останутся. Если ей надоест, они тотчас же уедут. А потом купят где-нибудь прелестную виллу, на озере Гарда или на Ривьере, с огромным парком, конечно. У нее будут лошади, автомобили, собственная яхта. Она будет принимать кого захочет, у нее будет открытый дом, шикарный салон...
   Он не скупился на обещания. Рисовал самыми яркими красками ее будущее-придумывал все новое и новое, стараясь увлечь ее своим пылом. Наконец он прервал себя и спросил:
   - Ну, Альрауне, что ты скажешь? Разве тебе не хотелось бы все это посмотреть?
   Она сидела на столе и раскачивала своими стройными ножками.
   - Конечно,- заявила она,-даже очень. Только...
   - Только? - быстро спросил он. - Если тебе хочется еще чего-нибудь, стоит лишь сказать. Я тотчас же сделаю.
   Она опять засмеялась:
   - Ну, так сделай. Мне очень хочется путешествовать, но без тебя!
   Тайный советник отшатнулся; у него закружилась голова, и он ухватился за спинку стула. Он старался найти слова для ответа, но не мог.
   Она продолжала:
   - С тобой мне будет скучно. Ты мне скоро надоешь. Нет, без тебя!
   Он тоже засмеялся, стараясь себя убедить, что она только шутит. "Но ведь именно мне и нужно уехать,- сказал он.- Уехать. Сегодня же ночью, не позже".
   - Так поезжай,- тихо произнесла она.
   Он хотел схватить ее руки, но она заложила их за спину.
   - А ты, Альрауне?- умоляющим голосом спросил он.
   - Я?- повторила она.- Я останусь!
   Он начал снова умолять, плакать. Говорил, что она нужна ему, как воздух, которым он дышит. Пусть она сжалится над ним - ему скоро восемьдесят лет. Недолго еще он будет ее обременять. Потом он стал угрожать ей и закричал, что лишит ее наследства, выбросит на улицу без гроша в кармане...
   - Попробуй,- вставила она.
   Он не унимался. И снова яркими красками принялся рисовать ей тот блеск, которым хотел ее окружить. Она будет свободна, как ни одна девушка в мире,- будет делать, что заблагорассудится. Ни единого желания, ни единой мысли, которых бы он не осуществил. Пусть она только поедет с ним - не оставляет его одного.
   Она покачала головой:
   - Мне и здесь хорошо. Я ничего не сделала - и я останусь. Она произнесла это спокойно и тихо. Не перебивала его, давала говорить и обещать, но только качала головой, когда он спрашивал.
   Наконец она соскочила со стола. Легкими шагами подошла к двери, прошла спокойно мимо него.
   - Очень поздно,- сказала она.- Я устала, я пойду спать. Спокойной ночи, счастливого пути.
   Он преградил ей дорогу, сделал еще последнюю попытку, сослался на то, что он ее отец, что у нее есть по отношению к нему дочерние обязанности. Но она только рассмеялась. Подошла к дивану и села верхом на валик.
   - Как тебе нравится моя ножка? - внезапно воскликнула она. Вытянула стройную ногу и помахала в воздухе.
   Он не сводил с нее глаз, забыл все свои намерения, ни о чем больше не думал - ни о побеге, ни об опасности. Не видел ничего вокруг, не чувствовал ничего,- кроме этой стройной ноги в красном, которая двигалась вверх и вниз перед его глазами.
   - Я хороший ребенок,- защебетала Альрауне, - добрый ребенок. Я с удовольствием доставлю радость моему глупому папочке. Поцелуй же мне ножку!
   Он упал на колени, схватил ее ногу и стал покрывать поцелуями, не отрываясь, дрожащими губами...
   Альрауне вдруг вскочила легко и упруго. Схватила его за ухо, потрепала слегка по щеке.
   - Ну, папочка,- сказала она,- я хорошо исполнила свои обязанности дочери? Спокойной ночи! Счастливого пути, будь осторожнее, не дай себя поймать,- наверное, не так уж приятно в тюрьме. Пришли мне пару красивых открыток, слышишь?
   Она была уже в дверях,- он сидел, не двигаясь с места.
   Она поклонилась коротко и проворно, словно мальчик, взяла под козырек:
   - Имею честь кланяться, ваше превосходительство, крикнула она.- Только не шуми здесь, когда будешь укладываться, ты можешь меня разбудить.
   Он бросился за ней, но увидел, как она быстро взбежала по лестнице. Слышал, как наверху хлопнула дверь, слышал стук замка,- ключ дважды повернулся в нем. Он хотел за нею бежать, положил уже руку на перила, но почувствовал, что она не откроет, несмотря на все его просьбы. Почувствовал, что ее дверь заперта для него, - хотя бы он простоял целую ночь до утра, до тех пор пока...
   Пока не придут жандармы и не возьмут его...
   Он остановился. Прислушался: услышал легкие шаги наверху-два-три раза туда-сюда по комнате. Потом все смолкло. Мертвая тишина.
   Он вышел из дому, пошел под проливным дождем по двору. Вошел в библиотеку, отыскал спички, зажег на письменном столе две свечи и тяжело опустился в кресло.
   - Кто же она?- прошептал он.- Что за существо?
   Он открыл старинный письменный стол красного дерева и вынул кожаную книгу. Положил перед собой и взглянул на переплет. "А. т.-Б.,-прочел он вполголоса, - Альрауне тен-Бринкен".
   Игра была кончена, - кончена навсегда, он это чувствовал. И он проиграл - у него нет ни одного козыря больше. Он сам затеял игру, - сам стасовал карты. В его руках были все козыри, а он все-таки проиграл.
   Он улыбнулся горькой улыбкой. Что же - нужно платить...Платить? О да, но какой же монетой? Он посмотрел на часы - был уже первый час. Самое позднее в семь часов придут жандармы и арестуют его,- у него еще больше шести часов впереди. Они будут очень вежливы, любезны, предупредительны. Повезут в дом предварительного заключения на его собственном автомобиле. А потом, потом начнется борьба. Это не так уж плохо-долгие месяцы он будет бороться, не уступит врагам ни пяди. Но в конце концов - на суде - он будет разбит, старый Манассе прав. И впереди - тюрьма.
   Или побег. Но бежать он должен один. Один? Без нее? Он почувствовал, как ненавидит ее в эту минуту, но знал также, что не может думать ни о чем другом, только о ней. Он будет блуждать по свету бесцельно, без всякого смысла,- не будет видеть ничего и не слышать, кроме ее звонкого, щебечущего голоса, кроме ее стройной ноги в красном трико. О, он умрет от тоски по ней. Там ли, в тюрьме ли - не все ли равно. Эта нога-эта красивая, стройная ножка!
   Игра проиграна - нужно платить. Он заплатит тотчас же, ночью, он никому не останется должен. Заплатить тем, что у него осталось, - своей жизнью.
   Он подумал, что ведь, в сущности, жизнь не имеет уже больше никакой ценности и что в конце концов он все-таки обманет своих партнеров.
   Мысль доставила ему некоторое удовольствие. Он стал раздумывать: нельзя ли причинить им еще какие-нибудь неприятности. Это было бы для него хотя бы небольшим удовлетворением.
   Он вынул из письменного стола свое завещание, в котором единственной наследницей назначалась Альрауне. Прочел, потом разорвал на мелкие клочки.
   - Я должен составить новое,- пробормотал он.- Но в чью пользу, в чью?..
   Он взял лист бумаги, обмакнул перо в чернила. У него есть сестра, а у той сын- Франк Браун, его племянник... Он колебался. Ему... ему? Разве не он принес в подарок
   профессору странное существо, от которого тот теперь гибнет?
   О, вот ему-то он должен заплатить еще больше, чем Альрауне!
   Если уж суждено погибнуть так жестоко, так неизбежно,- то пусть и Франк Браун, вселивший в него эту мысль, разделит его участь. О, против племянника есть превосходное оружие: дочь, Альрауне тен-Бринкен. Она и Франка Брауна приведет туда, где сейчас стоит он, профессор, тайный советник тен-Бринкен.
   Он задумался. Покачал головой и самодовольно улыбнулся с чувством последнего торжества. И написал завещание, не останавливаясь, своим быстрым уродливым почерком.
   Наследницей он оставлял Альрауне. Сестре завещал небольшую сумму и еще меньшую племяннику. Его же он назначал своим душеприказчиком и опекуном Альрауне до ее совершеннолетия. Франк Браун должен будет приехать сюда, должен быть около нее, будет вдыхать удушливый аромат ее губ.
   С ним будет то же, что и с другими. То же, что с графом и с доктором Моненом, то же, что с Вольфом Гонтрамом, то же, что с шофером. То же, что с самим профессором, наконец!
   Он громко расхохотался. Добавил еще, что если Альрауне умрет, не оставив наследников, состояние должно перейти к университету. Таким образом, племянник в любом случае ничего не получит.
   Он подписал завещание и аккуратно сложил. Потом опять взял кожаную книгу. Тщательно записал историю и добавил все, что произошло за последнее время. И закончил небольшим обращением к племяннику, - обращением, полным сарказма: "Испытай свое счастье. Жаль, что меня уже не будет, когда придет твой черед,- мне бы так хотелось на тебя посмотреть!"
   Он тщательно промокнул написанное, захлопнул книгу и положил обратно в письменный стол вместе с другими воспоминаниями: колье княгини, деревянным человечком Гонтрамов, стаканом для костей, белой простреленной карточкой, которую он вынул из жилетного кармана графа Герольдингена. На ней около трилистника была надпись: "Маскотта". И вокруг много спекшейся черной крови...
   Он подошел к драпировке и отвязал шелковый шнурок. Отрезал ножницами небольшой кусок и положил тоже в письменный стол.
   - Маскотта! - засмеялся он.
   Он посмотрел вокруг, влез на стул, сделал из шнура петлю, зацепил за большой гвоздь на стене, потянул за шнур, убедился, что тот достаточно крепок, - и снова влез на стул...
   Рано утром жандармы нашли его. Стул был опрокинут, - но мертвец одной ногой все еще касался его. Казалось, будто он раскаялся в поступке и в последний момент старался спастись. Правый глаз был широко раскрыт и устремлен на дверь. А синий распухший язык высунулся над отвисшей губой...
   Он был очень уродлив и безобразен.

INTERMEZZO

   И быть может, белокурая сестренка моя, из серебристых колокольчиков твоих тихих дней льются мягкие звуки спящих грехов.
   Золотой дождь струит свою ядовитую желчь там, где прежде лежал белый снег тихих акаций, - горячие кровавники обнажают свою темную синь - там, где невинные колокольчики глициний возвещают мир и покой. Сладостна легкая игра бурных страстей, но слаще, по-моему, страшная борьба их в темную ночь. Однако слаще всего спящий грех в жаркий летний полдень.
   Она дремлет, нежная подруга моя,- нельзя будить ее. Ибо никогда не прекрасна она так, как во сне. Сладкий мой грех покоится в зеркале - близко, - покоится в тонкой шелковой сорочке, на белой простыне. Твоя рука, сестренка, свешивается с края постели, - тонкие пальцы с моими золотыми кольцами слегка извиваются. Прозрачны, точно первые проблески дня, твои розовые ногти. За ними ухаживает Фанни, черная камеристка, она творит чудеса. И я целую в зеркале чудеса твоих розовых ногтей.
   Только в зеркале - только в зеркале. Только ласкающим взглядом и сладким дыханием губ. Ибо они растут, растут, когда просыпается грех,- и становятся острыми когтями тигра.
   Разрывают мое тело...
   На кружевных подушках покоится головка твоя, - и вокруг спадают твои белокурые локоны. Спадают легко, точно языки золотого пламени, точно легкое дуновение первого ветра при пробуждении дня. А маленькие зубы смеются меж тонких губ, точно молочные опалы в сверкающем запястье богини Луны. И я целую золотые волосы, целую белоснежные зубы.
   В зеркале только-только в зеркале. Легким дыханием губ и ласкающим взглядом. Ибо я знаю: когда просыпается жаркий грех, маленькие опалы становятся страшными мечами, а золотистые локоны - ядовитыми змеями. Тогда когти тигрицы разорвут мое тело, острые зубы нанесут глубокие раны. Ядовитые змеи обовьются вокруг моей шеи, заползут в уши, напоят мозг своим ядом...
   Видишь, сестренка, как я целую ее - тут позади, в зеркале. У феи не могло быть более легкого дыхания. Я знаю прекрасно: когда проснется он, вечный грех,- в глазах твоих засверкают синие молнии и поразят мое бедное сердце. Моя кровь забурлит, а тело мое загорится могучим огнем, - проснется безумие и развернется во всю свою ширь...
   Страшный зверь, разорвав свои цепи, вырвется на свободу. Бросится на тебя, сестренка моя,- вонзится в твою прелестную грудь, которая станет вдруг могучей грудью вечной проститутки. Порвет оковы, раскроет страшную пасть, и тело оросится кровавым пороком.
   Но взгляд мой спокоен, словно шаги монахинь. И тише, все тише дыхание губ моих...
   Ибо ничто, дорогая подруга моя, не кажется мне таким сладостным, как целомудренный грех в его легком сне...
  

Глава 12
Которая рассказывает, как Франк Браун появляется на пути Альрауне

   Франк Браун вернулся в дом своей матери. Вернулся из очередного путешествия-из Кашмира или Боливии. Или, может быть, из Вест-Индии, где он играл в революцию. Или из Юного Ледовитого океана, где слушал поэтичные сказки стройных дочерей гибнущих рас
   Он медленно прошел по дому. Поднялся по белой лестнице наверх, где по стенам висели бесчисленные рамы, старинные гравюры и новые картины. Прошел по большим комнатам матери, которые весеннее солнце заливало яркими лучами через желтые занавеси. Тут висели портреты его предков, тен-Бринкенов,- умные, храбрые люди, они знали, как можно прожить свою жизнь. Прадед и прабабка - времен Империи.
   И прекрасная бабушка - шестнадцатилетняя, в платье начала правления королевы Виктории. Портреты отца и матери и его собственные портреты. Вот он ребенком с большим мячом
   в руках, с длинными белокурыми локонами, спадавшими на плечи. Мальчик в черном бархатном костюмчике пажа с толстой старой книгой, раскрытой на коленях.
   Потом в соседней комнате - копии. Отовсюду - из Дрезденской галереи, из Кассельской и из Брауншвейгской. И из палаццо Питти, из Прадо и из музея Рийка. Много голландцев: Рембрандт, Франц Хальс; Мурильо, Тициан, Веласкес и Веронезе. Все чуть потемнели и красным багрянцем сверкали на солнце, проникавшем через гардины.
   И дальше комната, где висели работы современников. Много хороших картин и много посредственных, - но ни одной плохой, ни одной слащавой и приторной. А вокруг старая мебель, много красного дерева - в стиле "ампир", "директории" и "Бидермейер". Ни одной банальной вещицы. Правда, в беспорядке, так, как постепенно накоплялось. Но какая-то странная гармония: вещи между собою точно связаны родственными узами.
   Он поднялся наверх, в свои комнаты. Тут все было в том виде, как он оставил, когда в последний раз отправился путешествовать - два года назад. Все на своем месте: даже пресс-папье на бумагах, даже стул перед столом. Мать смотрела за тем, чтобы прислуга была осторожна. Здесь еще больше, чем где бы то ни было, царил дикий хаос бесчисленных странных вещей - на полу и на стенах: пять частей света прислали сюда то, что в них было странного, редкого, причудливого. Огромные маски, безобразные деревянные идолы с архипелага Бисмарка, китайские и анамитские флаги, много оружия. Охотничьи трофеи, чучела животных, шкуры ягуаров и тигров, огромные черепахи, змеи и крокодилы. Пестрые барабаны из Люцона, продолговатые копья из Радж-Путана, наивные албанские гусли. На одной из стен огромная рыбачья сеть до самого потолка, а в ней исполинская морская звезда и еж, рыба-пила, серебристая чешуя тарпона. Огромные пауки, странные рыбы, раковины и улитки. Старинные гобелены, индийские шелковые одеяния, испанские мантильи и одеяния мандаринов с огромными золотыми драконами. Много богов, кумиров, серебряных и золотых Будд всех величин и размеров. Индийские барельефы Шивы, Кришны и Ганеши. И нелепые циничные каменные идолы племени чана. А между ними, где только свободное место на стенах, картины и гравюры. Смелый Ропс, неистовый Гойя и маленькие наброски Жака Калло. Потом Круиксганк, Хогарт и много пестрых жестоких картин из Камбоджи и Мизора. Немало и современных, с автографами художников и посвящениями. Мебель всевозможных стилей и всевозможных культур, густо уставленная бронзой, фарфором и бесчисленными безделушками.
   И всюду, везде и во всем был Франк Браун. Его пуля уложила белую медведицу, на шкуру которой ступала теперь его нога; он сам поймал исполинскую рыбу, огромная челюсть которой с тремя рядами зубов красуется там на стене. Он отнял у дикарей эти отравленные стрелы и копья; манчжурский жрец подарил ему этого глупого идола и высокие серебряные греческие чаши. Собственноручно украл он черный камень из лесного храма в Гуддон-Бадагре; собственными губами пил он из этой бомбиты на брудершафт с главарем индейского племени тоба на болотистых берегах Пилькамайо. За этот кривой меч он отдал свое лучшее оружие малайскому вождю в северном Борнео; а за эти длинные мечи - свои карманные шахматы вице-королю Шантунга. Роскошные индийские ковры подарил магараджа в Вигапуре, которому он спас жизнь на слоновой охоте, а страшное восьмирукое орудие, окропленное кровью зверей и людей, получил он от верховного жреца страшного Кали...
   Его жизнь была в этих комнатах - каждая раковина, каждый пестрый лоскут рождали длинные цепи воспоминаний. Вот трубки для опиума, вот большая табакерка, сколоченная из серебряных мексиканских долларов, а рядом с нею плотно закрытая коробочка со страшными ядами. И золотой браслет с двумя дивными кошачьими глазами. Его подарила ему прекрасная, вечно смеющаяся девушка в Бирме. Многими поцелуями должен был он заплатить за это...
   Вокруг на полу в беспорядке стояли и лежали ящики и сундуки - всего двадцать один. Там его новые сокровища: их еще не успели распаковать. "Куда их девать?"- засмеялся он.
   Перед большим итальянским окном висело длинное персидское копье; на нем качался большой белоснежный какаду с ярко-красным клювом.
   - Здравствуй, Петер,- поздоровался Франк Браун.
   "Атья, Тувань",- ответила птица. Она сошла величественно по копью, перепрыгнула оттуда на стул, потом на пол. Подошла к нему кривыми шагами и поднялась на плечо. Раскрыла свой гордый клюв, широко распростерла крылья, словно прусский орел на гербе. "Атья, Тувань! Атья, Тувань!"-закричала она.
   Он пощекотал шею, которую подставила белая птица. "Как дела, Петерхен? Ты рад, что я опять здесь?"
   Он спустился по лестнице и вышел на большой крытый балкон, где мать пила чай. Внизу в саду сверкал цветущий огромный каштан, а дальше в огромном монастырском парке расстилалось целое море цветов. Под деревьями разгуливали францисканцы в коричневых сутанах.
   - Это патер Барнабас, - воскликнул он.
   Мать надела очки и посмотрела. "Нет,- ответила она,-это патер Киприан..."
   На железных перилах балкона сидел зеленый попугай. Когда он посадил туда же какаду, маленький дерзкий попугай поспешил к нему.
   -All right,-закричал он.- All right! Lorita real di Espana e di Portugal! Anna Mari-i-i-i-a.-Он бросился к большой птице, раскрывавшей свой клюв, и произнес тихо: - Ка-ка-ду.
   - Ты все еще такой же нахал, Филакс? - спросил Франк Браун.
   "Он с каждым днем все нахальнее,- засмеялась мать.- Он ничего не жалеет. Если дать ему свободу, он изгрызет весь дом". Она обмакнула кусочек сахара в чай и подала попугаю. "А Петер чему-нибудь выучился?" - спросил Франк Браун. "Нет, ничему, -ответила мать,-произносит только свое имя и еще несколько слов по-малайски".
   - А их ты, к сожалению, не понимаешь,- засмеялся он.
   Мать заметила: "Нет. Но зато я понимаю прекрасно своего зеленого Филакса. Он говорит целыми днями, на всех языках мира - и всегда что-нибудь новое. Я запираю его иногда в шкаф, чтобы хоть на полчаса от него отдохнуть". Она взяла Филакса, прогуливавшегося по чайному столу и уже атаковавшего масло, и посадила его обратно на перила.
   Подбежала маленькая собачка, стала на задние лапки и прижалась мордочкой к ее коленям.
   - Ах, и ты здесь,- сказала мать.-Тебе хочется чаю? Она налила в маленькое красное блюдце чаю с молоком, накрошила туда белого хлеба и положила кусочек сахара.
   Франк Браун смотрел на огромный сад.
   На лужайке играли два круглых ежа. Они совсем уже старые: он сам когда-то принес их из леса с какой-то школьной экскурсии. Он назвал их Вотаном и Тобиасом Майером.
   Но, быть может, это их внуки уже или правнуки. Возле белоснежного куста магнолии он заметил небольшое возвышение: тут он похоронил когда-то своего черного пуделя. Тут росли две больших юкки: летом на них вырастут большие цвета с белыми, звонкими колокольчиками. Теперь же, весною, мать посадила еще много пестрых примул. По всем стенам дома взбирался плющ и дикий виноград, доходивший до самой крыши. В нем шумели и щебетали воробьи.
   - Там у дрозда гнездо, видишь, вон там?- сказала мать.
   Она указала на деревянные ворота, ведшие со двора в сад. Полускрытое густым плющом, виднелось маленькое гнездышко.
   Он должен был долго искать его глазами, пока наконец нашел. "Там уже три маленьких яичка",- сказал он.
   - Нет, четыре,- поправила мать,- сегодня утром она положила четвертое.
   - Да, четыре,- согласился он.- Теперь я их вижу все"
   Как хорошо у тебя, мама.
   Она вздохнула и положила морщинистую руку ему на плечо.
   - Да, мальчик мой, тут хорошо. Если бы только я не была постоянно одна.
   - Одна? - спросил он. - Разве у тебя теперь меньше бывает народу, чем прежде?
   Она ответила:
   - Нет, каждый день кто-нибудь приходит. Старуху не забывают. Приходят к чаю, к ужину: все ведь знают, как я рада, когда меня навещают. Но видишь ли, мальчик мой, эта ведь чужие. Все-таки тебя со мною нет.
   - Но зато теперь я приехал,- сказал он. Он поспешил переменить тему разговора и стал рассказывать о вещах, которые привез с собою. Спросил, не хочет ли она помочь ему распаковывать.
   Пришла горничная и принесла почту. Он вскрыл несколько писем и просмотрел их.
   Раскрыв одно письмо, он углубился в чтение. Это было письмо от советника юстиции Гонтрама, который коротко сооб

Другие авторы
  • Блейк Уильям
  • Тегнер Эсайас
  • Невахович Михаил Львович
  • Арцыбашев Николай Сергеевич
  • Терещенко Александр Власьевич
  • Менделевич Родион Абрамович
  • Агнивцев Николай Яковлевич
  • Перцов Петр Петрович
  • Немирович-Данченко Владимир Иванович
  • Мельников-Печерский Павел Иванович
  • Другие произведения
  • Вольфрам Фон Эшенбах - Вольфрам фон Эшенбах: биографическая справка
  • Жуковский Василий Андреевич - О Путешествии в Малороссию
  • Глинка Федор Николаевич - Вожатый
  • Дурново Орест Дмитриевич - Так говорил Христос
  • Жулев Гавриил Николаевич - Приключение с русской драмой "Сарданапал-расточитель"
  • Евреинов Николай Николаевич - Театральные инвенции
  • Либрович Сигизмунд Феликсович - Что такое "чуковщина"? Вопрос без ответа
  • Мало Гектор - В семье
  • Андерсен Ганс Христиан - Комета
  • Некрасов Николай Алексеевич - Летопись русского театра. Май, июнь
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
    Просмотров: 367 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа