Эверс Ганс Гейнц - Альрауне

щал о происшедшем в доме его дяди. К письму была приложена копия завещания. Гонтрам просил его возможно скорее приехать и привести в порядок дела. Он, советник юстиции, назначен судом временным душеприказчиком. Теперь, услышав, что Франк Браун вернулся в Европу, он просит его вступить в исполнение обязанностей.

   Мать зорко наблюдала за сыном. Она знала малейший его жест, малейшую черту на гладком загорелом лице. По легкому дрожанию губ она поняла, что он прочел нечто важное.

   - Что это? - спросила она. Голос ее задрожал.

   - Ничего серьезного, - ответил он, - ты ведь знаешь, что дядюшка Якоб умер.

   - Знаю,- сказала она.- И довольно печально.

   - Да,- заметил он.- Советник юстиции Гонтрам прислал мне завещание. Я назначен душеприказчиком и опекуном дядюшкиной дочери. Мне придется поехать в Лендених.

   - Когда же ты хочешь ехать? - быстро спросила она.

   - Ехать?- переспросил он.- Да, думаю, сегодня же вечером.

   - Не уезжай,- попросила она,- не уезжай. Ты всего три дня у меня и опять хочешь уехать.

   - Но, мама,- возразил он,- ведь только на несколько дней. Нужно же привести в порядок дела.

   Она сказала:

   - Ты всегда так говоришь: на пару дней. А потом тебя нет по нескольку месяцев и даже лет.

   - Ты должна понять, милая мама,- настаивал он.-Вот завещание: дядюшка оставил тебе довольно приличную сумму и мне тоже,- этого я, по правде, от него не ожидал.

   Она покачала головой.

   - Что мне деньги, когда тебя нет со мною?

   Он встал и поцеловал ее седые волосы.

   - Милая мама, в конце недели я буду опять у тебя. Ведь мне ехать всего несколько часов по железной дороге.

   Она глубоко вздохнула и погладила его руку: "Несколько часов или несколько дней, какая разница? Тебя нет - так или иначе".

   - Прощай, милая мама,- сказал он.

   Пошел наверх, уложил маленький ручной саквояж и вышел опять на балкон. "Вот видишь, я собрался лишь на несколько дней,- до свиданья".

   - До свиданья, мой мальчик,- тихо сказала она. Она слышала, как он сошел вниз по лестнице, слышала, как внизу захлопнулась дверь. Положила руку на умную морду собачки, смотревшей на нее своими верными глазами.

   - Милый зверек, - сказала она, -мы снова одни. Он приезжает, чтобы тотчас же снова уехать,- когда мы его увидим опять?

   Тяжелые слезы показались на ее добрых глазах, потекли по морщинам щек и упали вниз на длинные уши собачки. Она их слизнула красным языком.

   Вдруг внизу раздался звонок: она услыхала голоса и шаги по лестнице. Быстро смахнула слезы и поправила черную наколку на голове. Встала, перегнулась через перила, крикнула кухарке, чтобы та подала свежий чай для гостей.

   - О, как хорошо, что столько народу. Дамы и мужчины, сегодня и постоянно. С ними можно болтать, им можно рассказывать о своем мальчике.

   Советник юстиции Гонтрам, которому Франк Браун телеграфировал о приезде, встретил его на вокзале. Он повел Франка Брауна в сад и посвятил там в положение вещей. Попросил его сегодня же отправиться в Лендених, чтобы переговорить с Альрауне, и завтра же приехать в контору. Он не мог пожаловаться на то, чтобы Альрауне чинила ему какие-либо трудности, но он питает к ней какое-то странное недружелюбное чувство. Ему неприятно с ней объясняться. И курьезно - он видел ведь стольких преступников: убийц, грабителей, разбойников - и всегда находил, что, в сущности, они очень славные, хорошие люди - вне своей деятельности. К Альрауне же, которую решительно ни в чем он не мог упрекнуть, он постоянно испытывает чувство, какое испытывают другие к преступникам. Но в этом, вероятно, он сам виноват...

   Франк Браун попросил позвонить по телефону Альрауне и сказать, что он скоро будет. Потом простился и пешком направился по дороге в Лендених. Прошел через старую деревню, мимо святого Непомука, и поздоровался с ним. Остановился перед железными воротами, позвонил и посмотрел на двор.

   У въезда, где прежде горела жалкая лампочка, сверкали теперь три огромных газовых фонаря. Это было единственное новшество, которое он заметил.

   Из окошка выглянула Альрауне и оглядела пришельца. Она видела, как Алоиз ускорил шаги, быстрее, чем обыкновенно, отворил ворота,

   - Добрый вечер, молодой барин,- сказал слуга.

   Франк Браун подал ему руку и назвал по имени, точно вернулся к себе домой после небольшого путешествия.

   - Как дела, Алоиз?

   По двору пробежал старый кучер, так быстро, как только могли нести его старые ноги.

   - Молодой барин,- вскричал он,- молодой барин! Добро пожаловать!

   Франк Браун ответил:

   - Фройтсгейм, вы еще живы? Как я рад вас видеть.- Он с чувством пожал ему обе руки.

   Показались кухарка, толстая экономка и камердинер Павел. Людская вмиг опустела - две старых служанки протискались через толпу, чтобы пожать ему руку, предварительно вытерев свои о передник.

   - Молодой барин,- воскликнула седая кухарка и взяла у носильщика, шедшего следом за ним, маленький саквояж. Все окружили его, хотели поздороваться, пожать руку, услышать слово привета. А молодые, не знавшие его, стояли вокруг и, широко раскрыв глаза, со смущенной улыбкой смотрели. Немного поодаль стоял шофер и курил трубку: даже на его равнодушном лице показалась дружеская улыбка.

   Альрауне тен-Бринкен пожала плечами.

   - Мой уважаемый опекун, по-видимому, пользуется здесь популярностью,-вполголоса сказала она и крикнула вниз:- Отнесите вещи барина к нему в комнату. А ты, Алоиз, проведи их наверх.

   Точно холодная роса упала на теплую радость людей. Они понурили головы и разом замолкли. Только Фройтсгейм пожал ему еще раз руку и проводил до крыльца:

   - Хорошо, что вы приехали, молодой барин.

   Франк Браун пошел к себе в комнату, вымылся, переоделся и последовал за камердинером, который доложил, что стол накрыт. Вошел в столовую. Несколько минут он пробыл один. Оглянулся по сторонам.

   Там все еще стоял гигантский буфет, и на нем красовались тяжелые золотые тарелки с гербом тен-Бринкенов. Но на тарелках не было фруктов. "Еще слишком рано, - пробормотал он.- Да и, может быть, кузина ими не интересуется".

   В дверях показалась Альрауне. В черном шелковом платье с дорогими кружевами, в короткой юбке. На мгновение она остановилась на пороге, потом подошла ближе и поздоровалась:

   - Добрый вечер, кузен.

   - Добрый вечер,- ответил он и подал руку. Она протянула только два пальца, но он сделал вид, что не заметил. Взял всю ее руку и крепко пожал.

   Жестом попросила она его к столу и сама села напротив.

   - Мы должны, наверное, говорить друг другу "ты"? - сказала она.

   - Конечно,- подтвердил он,- у тен-Бринкенов это всегда было принято.- Он поднял бокал:-За твое здоровье, маленькая кузина.

   "Маленькая кузина,- подумала она, - он называет меня маленькой кузиной. Он смотрит на меня, как на ребенка". Но не стала противоречить: "За твое здоровье, большой кузен".

   Она опорожнила бокал и подала знак лакею налить снова.

   И выпила еще раз: "За твое здоровье, господин опекун".

   Он невольно засмеялся.

   "Опекун, опекун-это звучит очень гордо. Разве я действительно так уж стар?" - подумал он и ответил:

   - И за твое, маленькая воспитанница,

   Она рассердилась. ""Маленькая воспитанница", опять- маленькая?" О, она ему скоро покажет, какая она маленькая.

   - Как здоровье твоей матери? - спросила она.

   - Мерси, - ответил он. - Кажется, хорошо. Ты ведь ее совершенно не знаешь? А могла бы когда-нибудь ее навестить.

   - Да ведь и она у нас никогда не была,- ответила Альрауне. Потом, увидев его улыбку, быстро добавила:-Признаться, я об этом не думала.

   - Конечно, конечно, - сухо сказал он.

   - Папа о ней почти не говорил, а о тебе я вообще никогда не слыхала.- Она говорила немного поспешно, как будто торопилась.- Меня, знаешь ли, удивило, что он выбрал именно тебя...

   - Меня тоже, - перебил он. - Конечно, это сделано не случайно.

   - Не случайно?- спросила она.- Почему не случайно?

   Он пожал плечами: "Пока я и сам еще не знаю, но, вероятно, скоро пойму".

   Разговор не смолкал, как мяч,- туда-сюда летали короткие фразы. Они придерживались вежливого, любезного и предупредительного тона, но наблюдали друг за другом, были все время настороже. После ужина она повела его в музыкальную комнату. "Хочешь чаю?"-спросила она. Но он попросил себе виски с содовой.

   Они сели и продолжали разговаривать. Вдруг она встала и подошла к роялю: "Спеть тебе что-нибудь?"

   - Пожалуйста, - попросил он вежливым тоном.

   Она села и подняла крышку. Потом повернулась с вопросом: "Ты, может быть, хочешь что-нибудь определенное?"

   - Нет,- ответил он,- я не знаю твоего репертуара, маленькая кузина.

   Она слегка сжала губы. "Надо его от этого отучить",- подумала она. Взяла несколько аккордов, спела несколько слов.

   Потом прервала и начала новый романс. Снова прервала, спела несколько тактов из "Прекрасной Елены", потом несколько слов из григовской песни.

   - Ты, по-видимому, не в настроении,- спокойно заметил он.

   Она сложила руки на коленях, помолчала немного и начала нервно барабанить пальцами. Потом подняла руки, опустила быстро на клавиши и начала:

  

   Жила-была пастушка,

   тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,

   жила-была пастушка,

   которая пасла овечек

  

   Она повернулась, сделала гримаску. Да, маленькое личико, обрамленное короткими локонами, действительно могло принадлежать грациозной пастушке...

  

   Она сварила сыр,

   тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,

   она сварила сыр

   из овечьего молока

  

   "Прелестная пастушка,- подумал он.- Но, бедные овечки",

   Она покачала головой, вытянула левую ножку и стала отбивать по полу такт изящной туфелькой.

  

   Кошка смотрит на нее,

   тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,

   кошка смотрит на нее

   с вороватым видом.

   Если запустишь туда лапку,

   тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,

   если запустишь туда лапку -

   я тебе задам!

  

   Она улыбнулась ему - блеснул ряд белых зубов. "Она, кажется, думает, что я должен играть роль ее кошки",-подумал он.

   Лицо ее стало немного серьезнее, и в голосе слегка зазвучала ироническая угроза.

  

   Она не запустила туда лапку,

   тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,

   она не запустила туда лапку,

   а окунула мордочку.

   Пастушка рассердилась,

   тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,

   пастушка рассердилась

   и убила свою кошечку

  

   - Прелестно,- сказал он,- откуда, откуда у тебя эта песенка?

   - Из монастыря,- ответила она,- ее пели там сестры.

   Он засмеялся:

   - Вот как, из монастыря! Удивительно. Спой же до конца, маленькая кузина.

   Она вскочила со стула:

   - Я кончила. Кошечка умерла - вот и вся песня.

   - Не совсем,- ответил он. - Твои благочестивые сестры боялись наказания: у них прелестная пастушка безнаказанно совершает свой грех. Сыграй-ка еще раз: я тебе расскажу, что сталось с ней впоследствии.

   Она села опять за рояль и заиграла ту же мелодию. Он запел:

  

   Она пришла на исповедь,

   тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,

   она пришла на исповедь,

   дабы получить прощенье.

   Отец мой, я каюсь,

   тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,

   отец мой, я каюсь в том,

   что убила кошечку.

   Дочь моя, для покаянья в содеянном,

   тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,

   дочь моя, для покаянья в содеянном

   давай-ка поцелуемся.

   И покаянье сладко,

   тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,

   и покаянье сладко -

   повторим его!

  

   - Все?- спросила она.

   - О да, все,- засмеялся он.- Ну, как тебе понравилась мораль, Альрауне?

   Он первый раз назвал ее по имени - это бросилось ей в глаза, и она не обратила внимания на сам вопрос.

   - Великолепно, - равнодушно ответила она.

   - Правда?- воскликнул он.- Превосходная мораль: маленькая девушка не может безнаказанно убивать свою кошечку.

   Он стал вплотную перед нею. Он был выше по крайней мере на две головы, и ей приходилось поднимать глаза, чтобы уловить его взгляд. Она думала о том, как все-таки много значат - эти глупые тридцать сантиметров. Ей захотелось быть в мужском костюме: уже одна ее юбка дает ему преимущество,- и в то же время у нее вдруг мелькнула мысль, что ни перед кем другим она не испытывала такого чувства. Но она выпрямилась и слегка тряхнула кудрями.

   - Не все пастушки приносят такое покаяние, - сказала она.

   Он отпарировал:

   - Но и не все духовники отпускают так легко прегрешения.

   Она хотела что-то возразить, однако не нашлась. Это ее злило. Она хотела отразить меткий удар, но его манера говорить была для нее так нова,-она, правда, понимала его язык, но сама не умела на нем говорить.

   - Спокойной ночи, господин опекун,- поспешно сказала

   она. - Я иду спать.

   - Спокойной ночи, маленькая кузина, - улыбнулся он, - приятных сновидений.

   Она поднялась по лестнице. Не побежала, как всегда, а шла медленно и задумчиво. Он не понравился ей, этот кузен,-нет.

   Но он злил, возбуждал в ней дух противоречия. "Как-нибудь справимся с ним",-подумала она.

   И сказала, когда горничная сняла с нее корсет и подала длинную кружевную сорочку: "Хорошо все-таки, Кате, что он приехал. Все-таки разнообразие". Ее почти радовало, что она проиграла эту аванпостную стычку.

   Франк Браун подолгу совещался с советником юстиции Гонтрамом и адвокатом Манассе. Совещался с председателем опекунского совета и сиротского суда. Много ездил по городу и старался возможно скорее урегулировать дела покойного профессора. Со смертью последнего уголовное преследование, разумеется, прекратилось, но зато градом посыпались всевозможные гражданские иски. Все мелкие торгаши, дрожавшие прежде от одного взгляда его превосходительства, объявились теперь и предъявили свои бесчисленные требования - иногда довольно сомнительного свойства.

   - Прокуратуре мы теперь не надоедаем, - заметил старый советник юстиции, - и уголовному департаменту нечего делать. Но зато мы арендовали на долгое время ландсгерихт. Две гражданских камеры на целых полгода стали кабинетом покойного тайного советника.

   - Это доставит удовольствие покойному, если только он сможет на нас взглянуть из адова пекла,-сказал адвокат. Такие процессы он очень любил - особенно оптом.

   Он засмеялся, когда Франк Браун вручил ему акции Бурбергских рудников, доставшихся по завещанию.

   - Вот бы теперь здесь быть старику,- пробурчал он.- Он бы уж над вами посмеялся. Подождите-сейчас вы будете удивлены.

   Он взял бумаги и сосчитал их. "Сто восемьдесят тысяч марок,- сказал он,- сто тысяч для вашей матушки, остальное для вас. Ну, так послушайте же". Он снял трубку телефона, позвонил в банк и попросил вызвать одного из директоров.

   "Алло,- залаял он.- Это вы, Фридберг? Видите ли, у меня есть несколько бурбергских акций, - за сколько их можно продать?" Из слуховой трубки послышался раскатистый хохот, на который таким же смехом ответил Манассе.

   - Я так и думал,- заметил он,- так, значит, ничего, а?! И никаких видов на будущее?! Лучше всего, значит, раздарить весь этот хлам,- но кому? Мошенническое предприятие, которое в скором времени рухнет?! Благодарю вас, господин директор. Простите, что побеспокоил.

   Он повесил трубку и с насмешливой улыбкой повернулся к Франку Брауну: "Ну, теперь вы знаете? А сейчас состройте глупую гримасу, на которую рассчитывал ваш гуманный дядюшка, но бумаги оставьте все-таки мне. Может быть, какое-нибудь конкурирующее предприятие возьмет их и заплатит вам несколько сотен марок: мы по крайней мере разопьем тогда бутылку шампанского".

   Наиболее тягостными для Франка Брауна были ежедневные совещания с большим мюльгеймским кредитным обществом. Изо дня в день банк влачил свое жалкое существование, постоянно питая надежду получить от наследников тайного советника хотя бы часть торжественно обещанной субсидии. С героическими усилиями директорам, членам правления и ревизионной комиссии удавалось оттягивать день за днем окончательный крах. Его превосходительство при помощи банка удачно провел чрезвычайно рискованные спекуляции - для него банк был поистине золотым дном. Но новые предприятия, возникшие по его настоянию, все потерпели фиаско,- правда, его

   деньги не находились в опасности, но зато пропало все состояние княгини Волконской и многих других богатых людей. И вдобавок еще несчастные гроши множества мелких людей и людишек, зорко следивших за счастливой звездой профессора. Временные душеприказчики тайного советника обещали помощь, насколько это будет зависеть от них, но у советника юстиции Гонтрама закон связывал руки не менее, чем у председателя опекунского совета.

   Правда, была единственная возможность - ее придумал Манассе. Объявить совершеннолетней фрейлейн тен-Бринкен. Тогда она может свободно располагать своим состоянием и исполнить моральный долг отца. В расчете на это трудились все заинтересованные лица, в надежде на это люди поддерживали банк последними грошами из собственных карманов. Две недели назад они страшными усилиями отбили нападение на кассы, вызванное паникой в городе,- но во второй раз сделать это было уже немыслимо.

   Альрауне до сих пор лишь качала головкой. Она спокойно выслушала то, что рассказали представители банка, улыбнулась и ответила только: "Нет".

   - Зачем мне быть совершеннолетней?- спросила она.- Мне и так хорошо. Да и зачем отдавать деньги для спасения банка, который меня ничуть не касается?

   Председатель опекунского совета разразился длинной тирадой. Дело идет о чести ее покойного отца. Все знают, что он один был виновником затруднений банка, долг любящей дочери - спасти от позора его доброе имя.

   Альрауне расхохоталась ему прямо в лицо:

   - Его доброе имя!- Она обратилась к адвокату Манассе: - Скажите, каково ваше мнение на этот счет? Манассе промолчал. Съежился в кресле и запыхтел.

   - По-видимому, вы вполне согласны со мною, - сказала Альрауне. - Я не дам ни гроша.

   Советник коммерции Лютцман, председатель ревизионной комиссии, заявил, что она должна хотя бы подумать о старой княгине Волконской, находившейся столь долгое время в тесной дружбе с домом тен-Бринкенов. И о всех тех, которые потеряют вместе с крахом банка свои последние гроши, заработанные потом и кровью.

   - Зачем же они спекулировали? - спокойно спросила она. Зачем вложили свои деньги в этот подозрительный банк? Впрочем, если я захочу подать кому-нибудь милостыню, я всегда найду ей лучшее применение.

   Ее логика была ясна и жестока, как острый нож. Она знает отца, сказала она, и тот, кто имел с ним когда-нибудь дело, наверняка был не лучше его.

   Но речь идет вовсе не о милостыне, заметил директор банка. Весьма вероятно, что банку с ее помощью удастся вывернуться; нужно только пережить критический момент. Она получит свои деньги обратно-все деньги до единого гроша и даже с процентами.

   - Господин судья, - спросила она, - есть ли тут какой-нибудь риск? Да или нет?

   Он не мог уклониться от ответа. Риск, правда, есть. Непредвиденные обстоятельства могут быть всегда. Он обязан по долгу службы сказать ей это. Но, как человек, он может только посоветовать пойти навстречу просьбам банка. Она сделает

   большое, доброе дело, спасет множество жизней. Ведь риск тут действительно минимальный.

   Она поднялась и быстро перебила его.

   - Значит, риск все-таки есть, господа,- иронически сказала она,- а я не хочу ничем рисковать. Я не хочу спасать ничьей жизни. И у меня нет никакого желания делать хорошее, доброе дело.

   Она поклонилась и вышла из комнаты, оставив их в самом глупом положении.

   Но банк все еще не сдавался, все еще продолжал тяжелую непосильную борьбу. Появилась новая надежда, когда советник юстиции сообщил о приезде Франка Брауна, законного опекуна фрейлейн тен-Бринкен. Члены правления тотчас же сговорились с ним и назначили заседание на один из ближайших дней.

   Франк Браун понял, что не удастся уехать так скоро, как он полагал. И написал об этом матери.

   Старуха прочла письмо, бережно сложила и спрятала в большую черную шкатулку, где хранились все его письма. В длинные зимние вечера, когда она оставалась одна, она открывала эту шкатулку и читала эти письма своей верной собачке. Она вышла на балкон и взглянула вниз, на высокое каштановое дерево, сплошь залитое белыми цветами. И на белые цветы монастырского сада, под которыми молча прогуливались тихие монахини.

   "Когда же он приедет, мой мальчик?"- подумала она.

  

   Советник юстиции Гонтрам написал письмо княгине, проходившей курс лечения в Наугейме, изложив истинное положение вещей. Прошло довольно много времени, пока она поняла, что ей угрожает: Фрида Гонтрам должна была ей все подробно разъяснить.

   Сперва она засмеялась, но потом вдруг задумалась. И наконец закричала и громко заплакала. Когда вошла дочь, она с рыданиями кинулась ей на шею.

   - Бедное дитя,- завопила она,- мы нищие. Все погибло!

   Она стала изливать весь свой гнев на покойного профессора, не чураясь при этом самых циничных ругательств.

   - Ведь не так уж плохо,- заметила Фрида Гонтрам.- У вас есть еще вилла в Бонне и замок на Рейне, и проценты с венгерских виноградников. Наконец, Ольга получает свою русскую ренту и...

   - На это жить невозможно - перебила старая княгиня. - Разве только умереть с голоду.

   - Надо попытаться уговорить Альрауне,- заметила Фрида.- Как советует папа.

   "Он осел,- закричала княгиня.- Старый мошенник. Он был заодно с профессором: он вместе с ним обкрадывал нас. Только благодаря ему я познакомилась с этим уродом".

   Она заявила, что все мужчины - мошенники и что она не встречала еще ни одного порядочного. "Вот хотя бы муж Ольги, прелестный граф Абрант. Разве он не истратил на уличных девок все приданое Ольги? А теперь он удрал с цирковой наездницей,- когда тайный советник забрал наши деньги и не выдавал ему больше ни гроша..."

   - Так, значит, профессор все-таки сделал доброе дело,- заметила графиня.

   - Доброе дело?- вскричала мать.- Как будто не безразлично для нас, что украл наше состояние. Они свиньи - и тот, и другой.

   Но она все же была согласна с тем, что нужно попробовать уговорить Альрауне. Она сама поедет к ней,- но и Фрида, и Ольга ей не советовали. Княгиня будет несдержанна и получит такой же ответ, как члены правления банка. Тут нужно действовать дипломатически, заявила Фрида, нужно считаться с капризами Альрауне. Лучше всего, если поедет она. Ольга заметила, что еще лучше, если бы переговоры с Альрауне поручили ей.

   Старая княгиня воспротивилась, но Фрида заявила, что она не должна прерывать курса лечения и волноваться. Княгиня согласилась.

   Подруги решили поехать вместе. Княгиня осталась на курорте. Но бездеятельной быть не могла. Она отправилась к священнику, заказала сто месс за упокой несчастной души тайного советника. Это по-христиански, подумала она. А так как ее покойный муж был православный, то она поехала в Висбаден, отправилась в русскую церковь и заказала там сто обеден.

   Это немного ее успокоило, хотя, по ее мнению, принесет мало пользы. Ведь профессор был протестантом и к тому же вообще не верил в Бога, но все-таки...

   Дважды в день молилась она за профессора, молилась горячо и пламенно.

   Франк Браун встретил обеих дам в Ленденихе, повел на террасу и долго говорил с ними о прошлом.

   - Попытайте счастья, дети мои,- сказал он,- я ничего не добился.

   - Что же она вам ответила?- спросила Фрида Гонтрам.

   - Немного,- засмеялся он.- Даже не выслушала меня. Только сделала глубокий реверанс и заявила с улыбкой, что, хотя чрезвычайно ценит высокую честь иметь меня своим опекуном, но даже не думает о том, чтобы отказаться ради княгини. И добавила, что вообще не желает больше говорить по этому поводу. Сделала опять реверанс, еще более глубокий, улыбнулась еще с большей почтительностью и исчезла.

   - А вы не пробовали вторично?- спросила графиня.

   - Нет, Ольга, - сказал он.- Эту возможность я уж предоставляю вам. Взгляд перед тем, как она ушла, был настолько категоричен, что я твердо уверен, все мое красноречие будет столь же бесплодно, как и всех остальных.

   Он поднялся, позвонил лакею и велел подать чай.

   - Хотя, впрочем, у вас есть одно преимущество,- продолжал он. - Когда советник юстиции полчаса тому назад протелефонировал мне о вашем приезде, я сообщил Альрауне, - по правде сказать, я думал, она вообще не захочет вас принять. Но об этом я бы позаботился. Между тем я ошибся: она заявила, что с радостью встретит вас, так как вы уже несколько месяцев с нею переписываетесь. Поэтому...

   Фрида Гонтрам перебила.

   - Ты пишешь ей?- воскликнула она резко.

   Графиня Ольга пробормотала:

   - Я, я - правда, ей писала по поводу смерти отца - и-и...

   - Ты лжешь! - вскричала Фрида.

   Графиня вскочила:

   -А ты? Разве ты ей не писала? Я знала, что ты ей пишешь чуть ли не через день,- поэтому ты так долго и оставалась по утрам в своей комнате.

   "Ты шпионила за мной через прислугу",- крикнула Фрида Гонтрам. Взгляды подруг скрестились: в них засверкала страшная ненависть. Они понимали друг друга: графиня чувствовала, что в первый раз в жизни не сделает того, чего потребует от нее подруга, а Фрида Гонтрам поняла, что встретит впервые сопротивление своей властной воле. Но их связывало столько лет дружбы, столько общих воспоминаний! Все не могло рухнуть в один миг.

   Франк Браун понял это.

   -Я вам мешаю,- сказал он.- Впрочем, Альрауне сама сейчас появится, она одевается. - Поклонился и вышел в сад: - Мы еще увидимся, надеюсь?

   Подруги замолчали. Ольга сидела в большом садовом кресле. Фрида Гонтрам крупными шагами ходила взад и вперед.

   Потом остановилась и подошла к подруге.

   - Послушай, Ольга,- тихо сказала она.- Я тебе всегда помогала - и в серьезных делах, и пустяках. Во всех твоих приключениях и интригах. Правда?

   Графиня кивнула:

   - Да, правда. Но и я всегда платила тебе тем же,- разве я тебе не помогала?

   - Насколько могла,- заметила Фрида Гонтрам.- Я этого не отрицаю. Мы, значит, останемся друзьями?

   - Конечно,- воскликнула графиня Ольга.- Только, только я ведь немногого требую.

   - Чего же ты требуешь? - спросила Фрида Гонтрам.

   Она ответила:

   - Не мешай мне!

   - Не мешай?- перебила ее Фрида.- То есть как это "не мешай"? Каждый должен испытать свое счастье. Будем соперничать,- помнишь, как я говорила тебе тогда, на маскараде?

   - Нет,- продолжала графиня,- я не хочу с тобой делиться. Я слишком часто делилась - и всегда лишь проигрывала. У нас неравные силы: ты должна мне на этот раз уступить.

   - То есть как - неравные силы? - повторила Фрида Гонтрам.-Хотя, впрочем, превосходство на твоей стороне - ты гораздо красивее меня.

   - Да, - ответила подруга,- но не в том дело. Ты умнее меня. Мне часто приходилось убеждаться, что это гораздо важнее-в таких делах.

   Фрида Гонтрам схватила ее руку. "Послушай, Ольга,- начала она,- будь же благоразумна. Мы ведь приехали сюда не только ради наших чувств: послушай, если мне удастся уговорить Альрауне, если я спасу миллионы твои и твоей матери,- дашь ли ты мне свободу? Пойди в сад, оставь нас наедине".

   Крупные слезы заблестели в глазах графини. "Я не могу,- прошептала она,- дай мне поговорить с нею, деньги я охотно предоставлю тебе. Для тебя ведь это всего мимолетный каприз..."

   Фрида глубоко вздохнула, бросилась на кушетку и стала нервно теребить шелковый платок.

   - Каприз? Неужели ты думаешь, что я способна волноваться так из-за пустого каприза? Для меня это имеет не меньшее значение, чем для тебя.

   Лицо ее стало серьезным, и глаза уставились тупо в пространство. Ольга заметила, вскочила, опустилась на колени перед подругой. Их руки встретились, они тесно прижались друг к другу и заплакали.

   - Что же нам делать?- спросила графиня.

   - Отказаться, - резко заметила Фрида. - Отказаться обеим. Будь что будет.

   Графиня Ольга кивнула головою и еще крепче прижалась к подруге.

   - Встань, - прошептала та. - Кажется, она уже идет. Вытри скорее слезы. Вот носовой платок.

   Ольга послушалась и молча отошла в сторону.

   Но Альрауне тен-Бринкен заметила их волнение. Она стояла в дверях в черном трико-в костюме принца Орловского из "Летучей мыши". Принц поклонился, поздоровался, поцеловал дамам руки.

   - Не плачьте,- засмеялась она,- не надо плакать: это портит прелестные глазки.

   Она хлопнула в ладоши и велела лакею подать шампанского. Сама налила бокалы, поднесла дамам и заставила их выпить.

   Она подвела графиню Ольгу к кушетке, погладила ее полную руку. Села потом рядом с Фридой и устремила на нее свой смеющийся взгляд. Она исполняла свою роль: предлагала кекс, пирожные, лила "Па-д''эспань" из своего золотого флакончика на платки дам.

   И затем вдруг начала:

   - Да, правда, очень печально, что я ничем не могу вам помочь. Мне так жаль, так жаль.

   Фрида Гонтрам встала и с трудом ей ответила:

   - Почему же?

   - У меня нет на то причин,- ответила Альрауне.- Право, нет никаких. Я просто-напросто не могу - вот и все.

   Она обратилась к графине:

   - Действительно ваша мать очень пострадает? - Она подчеркнула слово "очень".

   Графиня вздрогнула под ее взглядом.

   - Ах, нет,- сказала она,- не очень.-И повторила слова Фриды:-У нее ведь еще вилла в Бонне и замок на Рейне. И проценты с венгерских виноградников. Да и я к тому же получаю русскую ренту и... Она запнулась: она понятия не имела об их положении - вообще не знала, что такое деньги. Знала только, что с деньгами можно ходить в хорошие магазины, покупать шляпы и много других красивых вещей. На это ведь у нее всегда хватит. Она даже извинилась: это просто мамина блажь. Но пусть Альрауне не огорчается,- она надеется, что этот инцидент не омрачит их дружбы...

   Она болтала, не думая. Говорила всякий вздор. Не обращала внимания на строгие взгляды подруги и чувствовала себя тепло и уютно под взглядом Альрауне тен-Бринкен, как зайчик под солнцем на капустном поле.

   Фрида Гонтрам начала нервничать. Сначала невероятная глупость подруги ее рассердила, потом же ее поведение показалось смешным и некрасивым. Даже муха, подумала она, не летит так жадно на сахар. В конце же концов, чем больше Ольга болтала, тем быстрее под взглядом Альрауне таял условный покров ее чувств, - ив душе Фриды пробудилось вдруг чувство, которого она не в силах была побороть. Ее взгляд тоже устремился туда - и с ревностью скользил по стройной фигуре принца Орловского.

   Альрауне заметила это.

   - Благодарю вас, дорогая графиня.- сказала она,- меня успокоили ваши слова,-Затем она обратилась к Фриде Гонтрам: - Советник юстиции рассказал такие страшные вещи о неминуемом разорении княгини.

   Фрида ухватилась за последнее спасение, всеми силами старалась прийти в себя

   - Мой отец был совершенно прав,- резко ответила она.- Разорение княгини неминуемо. Ей придется продать свой замок на Рейне.

   - О, это ничего не значит,- заявила графиня,- мы и так никогда там не живем.

   - Молчи,- закричала Фрида. Глаза ее потускнели, она почувствовала, что бесцельно борется за проигранное дело. - Княгине придется бросить хозяйство, ей будет страшно трудно привыкнуть к новым условиям. Очень сомнительно, будет ли она даже в состоянии держать автомобиль. Вероятно, нет.

   - Ах, как жаль,- воскликнула Альрауне.

   - Придется продать лошадей и экипажи,- продолжала Фрида,- распустить прислугу...

   Альрауне перебила:

   - А что будет с вами, фрейлейн Гонтрам? Вы останетесь у княгини?

   Она не нашлась, что ответить: вопрос был совсем неожиданный. "Я...-пробормотала она,- я - да, конечно..."

   Фрейлейн тен-Бринкен не унималась:

   - А то я была бы очень рада предложить вам свое гостеприимство. Я так одинока, мне необходимо общество - переезжайте ко мне.

   Фрида боролась, колебавшись мгновение

   - К вам - фрейлейн?..

   Но Ольга перебила ее:

   - Нет, нет, она должна остаться у нас. Она не может покинуть мою мать теперь.

   - Я никогда не была у твоей матери,- заявила Фрида Гонтрам, - я была у тебя.

   - Безразлично,-вскричала графиня.-У меня или у моей матери - я не хочу, чтобы ты здесь оставалась.

   - Но,- простите,- засмеялась Альрауне,- мне кажется, фрейлейн Гонтрам имеет свое собственное мнение.

   Графиня Ольга поднялась - кровь отлила у нее от лица.

   - Нет,- закричала она,- нет и нет.

   "Я ведь никого не насилую, - засмеялся принц Орловский,- таков уж мой обычай. И не настаиваю даже - оставайтесь у княгини, если вам это приятнее, фрейлейн Гонтрам". Она подошла ближе и взяла ее за руки. "Ваш брат был моим другом, - медленно произнесла она,-и моим верным товарищем.- Я так часто его целовала..."

   Альрауне заметила, как эта женщина, почти вдвое старше ее, опустила глаза под ее взглядом, почувствовала, как руки Фриды Гонтрам стали вдруг влажными от легкого прикосновения ее пальцев. Она упивалась этой победой, наслаждалась.

   - Ну, что же, вы останетесь?- прошептала она.

   Фрида Гонтрам тяжело дышала. Не подымая глаз, подошла она к графине Ольге:

   - Прости меня, Ольга, я должна остаться здесь.

   Ее подруга бросилась на диван, зарылась головой в подушки, содрогаясь от истерических рыданий.

   "Нет, - жалобно вопила она, - нет, нет". Она выпрямилась, подняла руку, словно хотела ударить подругу, но громко расхохоталась. Сбежала по лестнице в сад без шляпы, без зонтика. Через двор и прямо на улицу.

   - Ольга,- закричала вслед ей подруга.- Ольга, послушай, Ольга.

   Но фрейлейн тен-Бринкен сказала:

   - Оставь ее. Она успокоится.

   Голос звучал высокомерно и гордо.

   Франк Браун завтракал в саду под большим кустом сирени, Фрида Гонтрам принесла ему чашку чаю.

   - Хорошо, что вы здесь, - сказал он. - Не видно, чтобы вы что-то делали, а все-таки все идет как по маслу. Прислуга испытывает какую-то странную антипатию к моей кузине. Эти люди не имеют и представления о средствах социальной борьбы. Но они своим умом дошли до саботажа, и давно бы уже разразилась открытая революция, если б они не любили меня. А вот теперь вы поселились здесь - и все обстоит превосходно. Я должен поблагодарить вас, Фрида.

   - Мерси,- ответила она.- Рада, если я могу что-нибудь сделать для Альрауне.

   - Вот только, - продолжал он, - княгиня без вас очень страдает. Там все идет вверх ногами, с тех пор как банк приостановил платежи. Почитайте-ка. Он подал ей несколько писем.

   Но Фрида Гонтрам покачала головою.

   - Нет, - извините, я не хочу ничего знать. Меня это не интересует.

   Он продолжал настаивать:

   - Вы должны знать, Фрида. Если не желаете прочесть писем, то я передам вкратце их содержание. Вашу подругу нашли...

   - Она жива?- прошептала Фрида.

   -Да, жива, - ответил он.- Когда она убежала отсюда, она блуждала всю ночь и весь следующий день. Сперва она отправилась, по-видимому, в горы, потом вернулась к Рейну. Ее видели лодочники неподалеку от Ремагена. Они следили за нею издали, так как поведение ее показалось им странным. И когда она бросилась в реку, они подплыли и через несколько минут вытащили ее из воды. Это случилось четыре дня тому назад. Она сильно сопротивлял