Эберс Георг - Серапис, Страница 6 - Книги

десь все зависит от умения взяться за дело. Предоставь мне возможность переговорить с Агнией наедине. Ты не можешь представить, как важно для нас ее участие в пении. Хорошие певицы точно вымерли в Александрии; мы приглашали уже трех, и все они оказались плохо подготовленными и безголосыми. Но Агния с Горго произведут на толпу потрясающее впечатление своим дуэтом. Нам необходимо воодушевить народ, и они обе помогут достичь этой цели.

- Желаю, чтобы праздник удался как нельзя лучше. Однако я хочу предостеречь, Олимпий. Ты - душа великого предприятия, и тебе не следует рисковать собой. Не показывайся в храме Исиды во время торжества! Твоя голова оценена на вес золота. Хотя Порфирий охраняет тебя, но в его доме множество рабов. Они знают, кто ты, и если один из них прельстится деньгами...

- Рабы не выдадут меня, - с улыбкой перебил философ. - Им известно, что мы с почтенной Дамией повелеваем духами высшей и низшей сферы, так что можем одним мановением руки уничтожить своих врагов. Да, кроме того, если между слугами Порфирия и найдется один Эфиальт³⁹, то я всегда могу спастись бегством. Будь спокоен, старый товарищ: оракул и созвездия предсказали мне смерть не от предательства раба.

ГЛАВА X

Олимпий отправился отыскивать Агнию в сад и нашел ее возле мраморного бассейна. Девушка держала на коленях маленького брата, который бросал кусочки хлеба ручным лебедям.

Философ ласково поздоровался с ними, поднял ребенка вверх и показал ему блестящий шарик, то поднимавшийся, то опускавшийся вместе со струей фонтана.

Папиас нисколько не испугался высокого старика с длинной белой бородой, потому что прекрасные глаза Олимпия смотрели приветливо, а его голос звучал мягко и задушевно, когда он спросил малютку, есть ли у него мяч и умеет ли он так же высоко подбрасывать его, как делает это вода фонтана.

Мальчик ответил отрицательно; тогда Олимпий повернулся к Агнии и сказал:

- Советую тебе купить Папиасу мяч, нет ничего лучше этой простой игрушки. Детям необходимо пребывать в постоянном движении, игра для них та же работа. Ребенок бросает мяч, бежит за ним, ловит его, причем эти приемы изощряют зрение, придают гибкость членам, а главное - учат ребенка тому, что человеку следует делать во всех фазах жизни, от младенчества до старости: смотреть на землю и поднимать свой взгляд к небесам.

Агния сочувственно улыбнулась этим словам. Философ между тем спустил мальчика с рук и послал его к изгороди, где паслись газели. После того он прямо приступил к объяснению с Агнией.

- Я слышал, что ты отказываешься петь в храме Исиды, - заметил он. - Вероятно, тебя научили презирать эту богиню, которой поклоняются сотни тысяч людей; но известно ли тебе, что означает ее культ?

- Нет, - отвечала Агния, опуская глаза; потом, ободрившись, она подняла на Олимпия свой взгляд и с твердостью прибавила: - Я ничего не знаю про Исиду и не хочу знать, потому что исповедую христианскую веру и никогда не буду поклоняться чужим богам.

- Конечно, ваша религия во многом отличается от нашей, - заметил философ, - но все-таки между тобой и мной, я уверен, есть немало общего. Мы оба принадлежим к разряду тех людей, которые научились 'поднимать свой взор к небесам' - взгляни: блестящий шарик опять взлетает кверху на пенистых брызгах фонтана! - да, мы научились этому и находим отраду в созерцании величия Божия... Знаешь ли ты, что многие ученые полагают, будто бы мир создался сам собою, путем механических процессов, и продолжает развиваться далее без всякого содействия верховной силы? Многие совершенно отрицают существование Бога, управляющего судьбами человечества и законами Вселенной.

- Конечно, я знаю об этом. В Риме мне пришлось поневоле наслушаться нечестивых речей!

- Но подобное нечестие не пристало к тебе, как не пристает вода к серебристо-белым перьям вот этого лебедя, который сейчас нырнул в бассейн и снова выплыл на поверхность кристальной влаги. Конечно, люди неверующие показались тебе неразумными; пожалуй, даже ты почувствовала к ним невольное отвращение.

- Я только пожалела их от всего сердца.

- И ты была совершенно права. Тебе известна горечь сиротства, а боги каждому из нас заменяют любящих родителей. В этом отношении и я, и Горго, и многие другие, которых ты называешь язычниками, вполне разделяют твои чувства. Но ты сама спрашивала ли когда-нибудь себя, почему в твоей душе живет непоколебимая вера в Провидение, хотя тебе пришлось так много выстрадать, несмотря на юные годы? Одним словом, почему ты веруешь в Бога?

- Я? - спросила Агния, с недоумением взглянув на философа. - Да разве Вселенная могла бы существовать без Бога? Ты задаешь странные вопросы; все, что я вижу вокруг себя, сотворено Отцом моим Небесным.

- Но как же веруют в божество слепорожденные?

- Я вижу Господа в Его творениях, а они ощущают в душе невидимое присутствие Божие...

- Скажи лучше: я представляю себе, что вижу Господа, а им кажется, что они чувствуют Его присутствие. Но, по моему мнению, разум имеет право проверять то, что смутно ощущает душа; подумай, как приятно подтвердить на разумных основаниях и обратить в твердую уверенность это неясное чувство. Слыхала ли ты про философа Платона?

- Да, Карнис упоминал его имя, разговаривая с Орфеем о непонятных мне вещах.

- Вот видишь: этот философ представил наглядный пример того, как можно логически подтвердить внутреннее, так сказать, непроизвольное убеждение человека в существовании Божием. Я сейчас подробно объясню тебе его притчу. Положим, что ты стоишь на оконечности мыса, у входа в гавань, и видишь вдалеке корабль, который осторожно подходит к берегу. Он тщательно избегает подводных рифов, неуклонно держится фарватера и идет прямо к спасательному рейду. Наблюдая за ходом этого судна, ты, естественно, придешь к тому заключению, что им управляет опытный кормчий. Так и нам стоит только внимательно приглядеться к правильному течению небесных светил, к законам природы, на которых основан порядок Вселенной, чтобы убедиться в существовании всемогущего божества, управляющего миром и судьбами человечества. Нравится ли тебе мое сравнение?

- Очень! Однако оно только подтверждает то, что мне давно известно.

- Но, я думаю, тебе приятно, что твоя вера подкрепляется таким метким логическим доводом?

- Конечно.

- И мудрец, придумавший притчу, внушил тебе уважение? Не так ли?.. Так знай: этот человек был тоже язычник, что ему не помешало, однако, подтвердить главную основу твоих собственных верований. Но мы, новейшие последователи Платона ⁴⁰, пошли еще дальше и во многом гораздо больше приближаемся к христианству, чем ты думаешь. Мы так же, как и христиане, не можем представить себе, чтобы Вселенная не управлялась высшим и всемогущим божеством; но ты, вероятно, все-таки находишь большую разницу между верованиями язычников и христиан. Между тем можешь ли сказать, в чем заключается такое различие?

- Я ничего не понимаю в этом, - робко отвечала Агния. - Я бедная, необразованная девушка, и у вас так много богов, что едва ли кто может запомнить даже их имена.

- Это правда, - продолжал Олимпий. - У нас есть великий Серапис, чей храм ты видела вчера; есть Аполлон, вероятно, особенно чтимый Карнисом; к ним следует причислить и милосердную Исиду с сестрой Нефтидой, плач которой ты так превосходно исполняешь в дуэте с моей молодой приятельницей; кроме них, я мог бы назвать тебе еще так много богов, что Горго и малютка Папиас, идущие к нам навстречу, пожалуй, обойдут десять раз вокруг пруда, прежде чем я успею перечислить все имена бессмертных. Но, тем не менее, милое дитя, у нас с тобой одно и то же божество.

- Нет, нет, не одно и то же! - воскликнула Агния в тревоге.

- Выслушай меня, - возразил Олимпий прежним благосклонным тоном, хотя в его речи проглядывало сознание своего превосходства над юной собеседницей, - выслушай меня и отвечай мне просто и чистосердечно. Ты согласна с тем, что мы познаем Бога из Его творений и чувствуем сердцем Его присутствие? Хорошо! Скажи мне теперь, какие явления природы заставляют тебя особенно сильно ощущать близость Господа?.. Ты молчишь?.. Я понимаю: тебе наскучила беседа непрошенного ментора; она задела твое самолюбие. Но мне все равно: я и без того знаю заранее твой ответ. Если бы ты захотела раскрыть свои нежные, крепко сомкнутые губки, то я услышал бы от тебя, что возвышенные мысли о верховном существе, о всемогущем Творце Вселенной приходили тебе в те минуты, когда ты любовалась красотами природы. Наверное, тебя не раз восхищала утренняя заря, которая окрашивает облака мягкими пурпурными тонами, когда яркий диск дневного светила поднимается из морских волн; а солнечные лучи, светлые, как правда, горячие, как вечная любовь, разве они не говорили тебе о благом Промысле Создателя? Ты видела премудрость Божию в нежной красоте цветка, в его тонком благоухании, чувствовала милосердную руку Провидения в освежающей росе, которая украшает растения бриллиантовым убором, искрясь на солнце всеми цветами радуги; в колосьях зреющих нив, в плодах наливающихся деревьев. Бесконечное величие Господа становилось тебе понятным при виде необозримой дали голубого моря и бесчисленного множества звезд, смотрящих с небосклона. Кто создал мириады этих светил, кто руководит ими так мудро, что они скользят одно мимо другого в строгом гармоническом порядке и хотя удалены от нас на неизмеримо далекое расстояние, но все-таки с ними тесно связана судьба каждого человека? Да, все это красноречиво подтверждает нашу уверенность в существовании Божием, и если красоты природы глубоко трогают твою душу, то ты чувствуешь близость Всемогущего, и она наполняет сладким восторгом все твое существо. Но если бы даже ты была глуха, слепа и лежала связанная в темнице, то все-таки ощущала бы присутствие Божие, как только любовь, милосердие и надежда коснутся твоего сердца. Но тебе можно только благословлять судьбу, дитя мое. Бессмертные наградили тебя чудесными дарами, и ты имеешь полное право, руководствуясь здравым смыслом, наслаждаться красотой всего созданного Господом. Ты владеешь искусством, которое прямо соединяет тебя с Творцом, и когда из твоей переполненной души льется вдохновенная песня, это Он говорит твоими устами; Его голос касается твоего слуха, когда до тебя долетают звуки прекрасной музыки. Одним словом, повсюду вокруг себя и в себе самой ты ощущаешь благость Провидения, как и мы ощущаем ее везде и ежечасно. Эта неизмеримая, бесконечная, безусловная, благая и неуклонно мудрая сила, пронизывающая собою жизнь целого мира, как и человеческие сердца, и руководящая всей Вселенной, называется у разных народов разными именами, но она одна я та же для всех наций, где бы они ни жили, как бы ни назывались, во что бы ни веровали. Вы, христиане, называете верховное существо Отцом Небесным, а мы - Предвечным. И вам говорит Господь из морской глубины, и вы видите Его в волнующейся ниве, в чистом сиянии солнца, и вы также называете музыку, восхищающую человеческое сердце, и любовь, которая влечет одно существо к другому, - дарами Божьими.

Но мы во всем этом делаем дальше еще один шаг и даем каждому явлению природы и каждому возвышенному чувству человеческого сердца, в котором осязательно проявляется высший промысел, особое имя. Так, морская пучина со своими грозными бурями олицетворяется у нас Посейдоном; поле, засеянное хлебными злаками, - Деметрой, очарование музыкальных звуков - Аполлоном, наслаждения любви - Эросом. Видя, как мы приносим жертвы перед мраморными статуями, ты не должна думать, будто бы наша молитва обращена к безжизненному тленному камню. Божество не сходит на Землю, чтобы вселиться в свое изображение, сделанное человеческими руками, но в этом изображении воплощается отвлеченное понятие о Боге, усвоенное людьми. В данном, конкретном случае статуя служит только осязаемым звеном между вещественным и духовным миром, подобно нашей душе, которая воспринимает внешние впечатления окружающего, связывая их с явлениями своей внутренней жизни. Однако мои слова, пожалуй, не совсем понятны для тебя. Говоря короче, статуя Деметры со снопом в руке должна напоминать нам о благодарности к Богу за Его щедрые дары; хвалебная песня Аполлону служит выражением признательности Тому, Кто окрыляет дивной гармонией звуков нашу душу, заставляя ее парить высоко над Землей. Еще раз повторяю тебе: все различие между твоей и нашей религией заключается в одних названиях, а это ровно ничего не значит. Подумай: если бы тебя звали не Агнией, а Исменой или Евдоксией, неужели ты была бы тогда не тем, что ты теперь? Таким образом... нет, не уходи, посиди еще со мной!.. таким образом, богиня Исида, на которую христиане возводят такие хулы, представляет не что иное, как благость Провидения, проявляющуюся в законах природы и в человеческом существовании. То, что мы Подразумеваем под Исидою, ты назвала бы милосердием Создателя, Который осыпает нас своими щедрыми дарами. Изображение этой богини служит нам таким же символом небесной благодати, как изображения креста, рыбы и агнца служат для христиан символами спасительных страданий Искупителя мира. Исида представляет собой Землю, потому что ее материнские недра, по воле Божией, питают и человека, и животных; она же служит эмблемой нежного влечения одного существа к другому, эмблемой горячей привязанности между мужем и женой, сестрой и братом, наконец, эмблемой самоотверженной материнской любви, которая не останавливается ни перед какой жертвой. Она сияет, как звезда посреди ночного неба, проливая утешение в страждущие сердца; испытав на самой себе жестокие страдания, эта богиня врачует душевные раны несчастных и покинутых, посылая исцеление больным. Когда природа, в зимнюю пору и во время засухи, теряет свою производительную силу, когда меркнет свет, когда неправда и злоба лишают человеческую душу ее первобытной чистоты, тогда богиня Исида поднимает плач, призывая обратно своего супруга, Осириса, умоляя, чтобы он снова принял осиротевшую в свои объятия и дал ей возможность опять сделаться орудием божественной благости, чтобы осыпать щедрыми дарами землю и человечество. Ты слышала 'жалобу' богини; если тебе придется исполнять ее вместе с Горго на празднике Исиды, в ее храме, при громадном стечении народа, то представь себе, будто бы ты стоишь рядом с многострадальной Матерью твоего распятого Господа у разверстой могилы и молишь небо о Его воскресении из мертвых.

Эти слова Олимпий выговорил взволнованным голосом и таким тоном, как будто он заранее был уверен, что его речь вполне убедила Агнию. Однако философ сильно ошибался. Хотя молодая девушка слушала своего собеседника с возрастающим смущением и чувством смертельной тревоги, как птичка, оцепеневшая под страшным взглядом змеи, но последние доводы ученого дали благодетельный толчок ее энергии. Задетая за живое, она быстро опомнилась. Тяжелая нравственная борьба, которую Агния пережила предшествующей ночью, укрепила ее слабую волю. Все убеждения Олимпия были развеяны в прах, и юная христианка твердо отвечала ему:

- Твоя Исида не имеет ничего общего с Пречистой Матерью Богочеловека, и ты не смеешь сравнивать своего Осириса с Тем, Кто искупил мир от греха своей божественной кровью!

Пораженный таким неожиданным отпором, философ поднялся с места, но тотчас отвечал Агнии, как будто предвидел ее замечание:

- Я именно хотел указать тебе на близкое сходство между ними. Осирис - поставим этого египетского бога на место нашего Сераписа, в мистериях которого есть много общего с христианской религией, - Осирис, так же как и твой Господь, добровольно умер, чтобы избавить мир от смерти, подобно Христу. Воскреснув из мертвых, он дает новую жизнь всему, что замерло и поблекло в природе; весной он одевает землю свежей зеленью и роскошными цветами; но, кроме того, и человеческую душу после телесной смерти это могущественное и милосердное божество переселяет в лучший загробный мир, если она не запятнана грехом и достойна вернуться обратно к первобытному источнику своего существования - к верховному существу, создавшему мир. Ведь и вы, христиане, также стремитесь очистить себя от плотских страстей, чтобы ваша душа могла найти себе вечную отчизну в царстве незаходящего света? Следовательно, здесь мы опять встречаем одинаковые понятия, только под различными формами и названиями. Постарайся вникнуть в истинный смысл моей речи, и ты охотно присоединишь свой голос к красноречивой жалобе Исиды, призывающей обратно великого Осириса. Все это совершенно похоже на мученическую смерть твоего Господа, который также воскрес из мертвых, сделавшись искупителем человеческого рода. И языческий храм и христианская церковь одинаково могут быть названы жилищем Божьим. У повитого плющом жертвенника скорбящей богини, у подножия высоких кипарисов, меланхолически осеняющих беломраморные ступени катафалка Осириса, ты почувствуешь благоговейный трепет, который наполняет душу верующего в присутствии божества, как бы оно ни называлось. Между тем милосердная Исида, только олицетворяющая собой божественную благость, вознаградит тебя за такую жертву и даст свободу, составляющую предмет твоего страстного желания. Мы постараемся после того поместить тебя с твоим братом в благочестивое христианское семейство, где ты будешь жить согласно твоим убеждениям. Итак, завтра тебе предстоит отправиться с Горго в храм Исиды...

- Ни за что! - воскликнула Агния, пылая ярким румянцем и тяжело дыша. - Я не хочу, не смею и не могу служить языческим богам. Делайте со мной, что хотите. Продайте меня с Папиасом в рабство, заставьте нас вертеть ручную мельницу, но я не буду петь в идольском капище!

Философ сердито сдвинул брови и хотел резко возразить упрямой девушке, однако ему удалось подавить порыв своего невольного гнева; он приблизился к Агнии, ласково потрепал ее по плечу и сказал тоном отеческого увещания:

- Одумайся, дитя мое, вникни хорошенько в мои слова, вспомни о твоих обязанностях к невинному малютке-брату и сообщи нам завтра свое последнее решение. Твою руку, дочь, старик Олимпий искренно желает тебе добра!

С этими словами ученый удалился из сада. Карнис и Орфей горячо рассуждали о чем-то с Порфирием, стоявшим у портика. Старый певец был не на шутку встревожен известием о том, что Мария, мать Марка, потребовала к себе его жену. Ему представлялось уже, будто бы эта мстительная женщина готова предать Герзу в руки правосудия за мнимые насилия над христианской девушкой. Порфирий, а вместе с ним Дамия и Горго, которые вышли в сад, услышав громкий разговор мужчин, советовали Карнису обождать, но его беспокойство было так велико, что он поспешил с Орфеем на помощь своей жене.

Агния осталась одна с маленьким братом. Видя, что о ней забыли, девушка опустилась на колени, прижала к себе ребенка и в порыве глубокого отчаяния тихо шептала ему:

- Молись со мной, Папиас, молись, чтобы Спаситель охранил нас от соблазна и погибели! Иначе мы собьемся с истинного пути и будем разлучены за гробом с нашими родителями. Помоги мне, дитя мое, умолить Отца нашего Небесного!

Пролежав несколько минут распростертой на земле, Агния торопливо встала, взяла ребенка за руку и, задыхаясь от волнения и страха, выбежала с ним в отворенные ворота на дорогу, а оттуда повернула в первую попавшуюся улицу, ведущую в город.

ГЛАВА XI

Бегство Агнии сначала осталось незамеченным, потому что в семействе Порфирия никто и не думал о ней в данную минуту.

После ухода певцов Горго некоторое время сидела в комнате Дамии, но потом вышла на галерею, примыкавшую к саду; с этого места парк понижался уступами к озеру, берег которого был виден до самой верфи. Молодая девушка прислонилась к подножию колонны в тени кустарников, осыпанных лиловыми цветами, и, глубоко задумавшись, пристально смотрела вдаль.

Перед ней мелькали картины прошлого: воспоминания детства с его лишениями и радостями. Судьба поступила жестоко с прекрасной Горго, отняв у нее материнскую любовь, необходимую в годы младенчества и юности, как живительный солнечный свет весенней порой.

Невдалеке от дома, под великолепным мавзолеем из темного порфира, покоилась бренная оболочка той, которая дала ей жизнь и была отнята у нее раньше, чем осиротевший ребенок мог осознать свою потерю.

Но вокруг этого мрачного надгробного памятника ликовала вечно юная природа: пышная растительность цвела и зеленела под ласкающими лучами солнца; струи фонтана сверкали алмазными брызгами, и музыкальный плеск воды сливался с голосами весело щебетавших вольных пташек. За обвитой плющом оградой обширного сада лежала корабельная верфь - арена беспечных детских забав маленькой Горго. С тех пор как она резвилась здесь беззаботной малюткой, прошло много лет, и теперь девушка, пристально всматриваясь в очертания громадных судов, строящихся на верфи, с тревогой поджидала прихода юноши, который был безгранично дорог ее сердцу.

Младший сын корабельщика Клеменса вырос вместе с братьями Горго и был их неразлучным другом. Трое мальчиков учились у одних и тех же наставников, но богато одаренный Константин далеко превосходил детей Порфирия умом и твердостью воли, так что даже в ребяческих играх постоянно одерживал верх над ними. Маленькая Горго страстно любила вмешиваться в забавы мальчиков. Константин никогда не отталкивал ее, оказывая малютке неизменное покровительство. Когда же все четверо немного подросли, то резвые мальчуганы нередко сами просили Горго принять участие в их играх. Однако Дамия иногда не пускала свою любимую внучку из дому и держала ее взаперти, если сочетание планет пророчило ей какую-нибудь опасность; зато в другое время Горго могла свободно резвиться с братьями то на берегу озера, то на корабельной верфи. Здесь они строили кораблики и дома; здесь старый слуга Мелампус делал им в мастерской крошечные статуи, которыми дети украшали носовую часть своих игрушечных судов; он давал им глину и учил их самих лепить из нее фигурки. Константин был его прилежным учеником, а дочь Порфирия постоянно служила моделью при занятиях мальчика скульптурой; после долгих усилий ему удалось наконец сделать из гипса довольно удачный бюст маленькой Горго. Мелампус находил, что из его молодого господина мог со временем выйти великий ваятель, если бы он посвятил себя этой деятельности. Порфирий также обращал внимание на способного ребенка и был очень рад, когда Константин принимался делать копии прекрасных статуй, которых было так много в его роскошном жилище. Однако родители мальчика, особенно мать, не одобряли этих попыток молодого художника, и ему самому не приходило в голову серьезно заняться языческим искусством ваяния.

Константин был воспитан в строгих правилах христианства, отличавшегося в ту эпоху исключительно аскетическим направлением. Пример набожного юноши невольно отразился и на сыновьях Порфирия, его товарищах, также получивших крещение в младенчестве. Их отец молча соглашался с этим: его сыновья непременно должны были остаться христианами, чтобы не потерять права на отцовское наследство. Благородный по натуре, но слабохарактерный Порфирий сознавал необходимость исповедовать религию, которая, в сущности, была ему ненавистна. Когда его сыновья, по настоянию Константина, отправлялись в церковь, он только насмешливо пожимал плечами, позволяя им также на ристалищах и на других общественных состязаниях одеваться в голубой цвет, отличавший христиан.

Горго, напротив, держалась совершенно иного образа мыслей. Ей, как женщине, не надо было лицемерить в деле веры, и потому она открыто признавала старых богов, неуклонно соблюдая языческие обычаи, что особенно нравилось ее отцу. Она была отрадой жизни Порфирия; детская болтовня малютки, а позднее - ее серьезные рассуждения и очаровательные песни служили верным отголоском того, что волновало его собственную душу. Глядя на Горго, Порфирий чувствовал себя совершенно счастливым; он искренно благодарил свою мать и друга Олимпия, воспитателей и наставников любимой дочери, уберегших ее от влияния христианских идей. Константин старался противодействовать этому направлению и привлечь Горго на свою сторону, однако его усилия пропадали даром, так что, по мере возраста, молодые люди все сильнее и сильнее расходились во взглядах.

Еще в ранней юности сын корабельщика страстно привязался к подруге своих детских игр. Как ревностный христианин, он хотел во что бы то ни стало добиться того, чтобы молодая девушка разделяла его религиозные убеждения. Но ученица Олимпия твердо стояла на своем, нередко сбивая с толку Константина меткими замечаниями и остроумными доводами. Она забавлялась этими спорами, между тем как счастье его жизни зависело от того, сделается ли Горго христианкой, или нет.

Дамия с Порфирием с удовольствием присутствовали на религиозных диспутах молодежи, приходя в восторг, когда их любимица, весело смеясь и пылая румянцем оживления, разбивала в прах все аргументы своего возлюбленного противника.

Заметив, наконец, что он служит предметом насмешек, Константин стал отдаляться от дома Порфирия, однако Горго искусно умела привлекать его обратно, и едва только они оставались наедине, как между ними снова возникали ссоры, становившиеся все серьезнее и жарче.

Но это не помешало молодой девушке со своей стороны питать нежное чувство к товарищу детства, и когда он надолго уехал из Александрии, она чуть не умерла с тоски. Им обоим было ясно, что они созданы друг для друга, хотя между ними лежит глубокая пропасть. Но вместо того чтобы устранить это препятствие, оба из ложного самолюбия старались разойтись еще дальше. Вскоре Константину стало невыносимо мириться с таким положением дел, и он решился оставить родной город, чтобы легче порвать тесные узы, связывающие его с Горго.

Рассказы мореплавателей, посещавших дом старого Клеменса, давно внушили ему страсть к далеким путешествиям, полным опасных приключений. Отцовское ремесло не привлекало Константина; он подумывал о том, как бы покинуть родину, и эта мечта вскоре осуществилась. Однажды Порфирий взял юношу с собой в Каноп. Старик ехал в колеснице, а сыновья с товарищем сопровождали его верхом. У городских ворот им встретился Романус, начальник императорских войск, расположенных в Александрии. Взглянув на статного юношу, ловко управлявшего превосходным конем, он остановил свою лошадь перед экипажем Порфирия и обратился к нему с вопросом, не сын ли его этот молодой человек.

- Нет, - отвечал Порфирий, - но я не отказался бы иметь такого прекрасного сына.

При этих словах Константин сильно покраснел, между тем как Романус подъехал к нему и сказал, обращаясь к Колумелле, начальнику арсинойских латников:

- Вот славный воин, который понравится Аресу. Советую тебе не упускать его из рук!

Говоря таким образом, доблестный предводитель имперских когорт ласково потрепал по плечу сына корабельщика, еще раз окинув восхищенным взглядом стройную фигуру и смелое открытое лицо прекрасного юноши.

Эта случайная встреча решила судьбу молодого человека. Прежде чем развеялось облако пыли, поднятое копытами ускакавших коней, Константин сказал сам себе, что он непременно поступит на военную службу. Однако его намерение было принято в родительском доме не особенно благосклонно.

Отец, правда, не мешал ему стать солдатом, потому что у него было еще двое сыновей, которые могли оставаться дома и помогать старику в работе, но религиозная мать Константина решительно восстала против такого решения, указывая на великого учителя церкви Тертуллиана⁴¹, запрещавшего верующим браться за оружие. Она приводила в пример Святого Максимилиана, казненного Диоклетианом-Мучителем⁴² за его отказ проливать на войне кровь своих ближних. Военное дело, по мнению матери Константина, было несогласно с христианским смирением.

Между тем почтенный корабельщик смотрел на вещи иначе. Большая часть войска приняла уже крещение, и даже святая церковь молилась о ниспослании им победы, а во главе защитников отечества стоял сам император, великий Феодосий, образец истинно верующего и ревностного христианина.

Клеменс был господином в своей семье, и воля его была законом. Таким образом, Константин вскоре вступил в ряды конных латников арсинойского гарнизона.

Уже за первую битву он получил повышение и снова вернулся в Арсиною. Этот город лежал вблизи Александрии, так что молодой человек мог часто видеться со своими родными и семейством Порфирия.

Около трех лет назад он принимал участие в усмирении мятежа, вспыхнувшего на его родине, благодаря подстрекательству Максима, а немного времени спустя Константину пришлось отправиться в Европу, где Феодосий вел войну с этим мятежником. В день отъезда юноша снова поссорился с любимой девушкой. Престарелая Дамия сказала ему на прощание, что она дала обет вместе с Горго приносить жертвы богам за его благополучие; Константин увидел (См. 'Послесловие'..) в этих словах скрытую иронию и направился к двери, глубоко оскорбленный ими. Горго не выдержала и бросилась за ним вслед; к явной досаде бабушки, она остановила юношу, дружески протянула ему обе руки и простилась с ним с особенной нежностью.

Дамия, скрыв свое недовольство, молча смотрела на эту сцену и впоследствии тщательно избегала упоминать имя молодого человека в присутствии своей внучки.

После победы над Максимом Константин, несмотря на крайнюю молодость, был назначен на должность Колумеллы и сделан начальником конных латников. Таким образом, он вернулся в Александрию в звании префекта.

Во время его отлучки Горго не переставала тосковать о своем возлюбленном, но это глубокое чувство казалось ей предательством, изменой старым богам, и юная девушка, стараясь загладить свою вину, ревностнее прежнего защищала языческий культ. Она вышла из замкнутого круга семьи, чтобы присоединиться к Олимпию, который мужественно боролся за дорогие его сердцу предания старины. Дочь Порфирия стала ежедневно ходить в храм Исиды, куда по большим праздникам ее голос начал привлекать множество молельщиков. Когда Олимпий защищал вооруженной силой святилище Сераписа против нападений христиан, Горго со своей бабушкой, во главе других знатных языческих женщин Александрии, снабжали пищей и всем необходимым храбрых сподвижников маститого философа.

Итак, жизнь Горго была полна живого интереса, но всякая победа, одержанная в этой борьбе, причиняла ей тайные упреки совести и непонятную тревогу. Прошли месяцы и целые годы, а она по-прежнему оставалась противницей христианства, которое исповедовал ее возлюбленный. Под влиянием таких тяжелых обстоятельств веселая и живая девочка вскоре обратилась в серьезную женщину с твердой волей и определенными взглядами. Она одна в целом доме осмеливалась противоречить бабушке и умела настоять на всем, что считала справедливым. Если ее сердцу недоставало удовлетворения, то ум был постоянно поглощен упорной борьбой между двумя могучими противниками. Горго, пожалуй, окончательно подавила бы в себе любовь к христианину, если бы музыка и пение не затрагивали нежных струн ее души, постоянно напоминая ей прошлое.

Известие о возвращении Константина сильно взволновало Горго. Свидание с любимым человеком могло принести ей как величайшее счастье, так и новое горе, новую заботу.

Теперь она смотрела с галереи, как он приближался к их дому. Его блестящий шлем мелькал из-за зелени, окружавшей садовую стену; наконец, вся фигура юноши показалась на лужайке. Горго вдруг почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, и удержалась за колонну.

Молодой латник подходил к ней с гордой осанкой. Его панцирь и оружие ярко сияли на солнце. Он вернулся назад к подруге своего детства вполне сложившимся мужчиной, героем, именно таким, каким она представляла его себе в бессонные ночи, тоскуя о своем возлюбленном.

Константин поравнялся с мавзолеем ее матери, и тут девушке показалось, будто чья-то холодная рука легла на ее сильно бившееся сердце, и тайный голос предостерег ее от неминуемой опасности.

В воображении Горго промелькнул с быстротой молнии отцовский дом с его великолепной, художественно-изысканной обстановкой. Богатая наследница невольно сравнила с ним скромное жилище корабельщика, откуда были изгнаны все суетные языческие украшения. Избалованная роскошью и любившая изящные искусства, она подумала, что едва ли сумеет примириться с подобной простотой. Но тут ей снова представился Константин на пороге отцовского дома, в ее ушах раздался его серебристый детский смех, и сердце Горго опять невольно поддалось отрадному чувству. А между тем сегодня ночью, в часы серьезных размышлений, она пришла к печальному выводу, что их союз не может принести им счастья. Константин будет по-прежнему твердо держаться своей веры, и сама она не изменит старым богам, так что после недолгого блаженства их обоих ждет семейный разлад и обоюдное горе до могилы. Но в данную минуту Горго не думала об этом. Теперь холодные доводы рассудка уступили место неудержимому порыву любви: в ее ушах отдавались шаги возлюбленного, и ей пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не броситься к нему в объятия.

Девушка слабо вскрикнула: Константин прижал к своей груди похолодевшие трепещущие руки, и оба они были так полны восторгом свидания, что не могли вымолвить ни слова, за них говорили одни красноречивые пламенные взгляды. Увидев слезы на ресницах Горго, молодой человек тихо назвал ее по имени. Она немного оправилась и сказала с блаженной улыбкой:

- Добро пожаловать, Константин. Мы давно ждем тебя в своем доме! Я очень рада, что ты вернулся.

- О Горго, Горго! - воскликнул юноша в глубоком волнении. - Неужели со времени нашей разлуки прошло уже несколько лет?

- Конечно, - кивнула она. - И какие это были тревожные, тяжелые годы!

- Но сегодня мы вознаградим себя за пережитые лишения, и, прежде всего нам следует заключить с тобой прочный мир. Теперь я сделался гораздо терпимее, чем был прежде, я научился каждому воздавать должное, только бы другие не оскорбляли моей святыни. Покончим же раз и навсегда наши старые счеты! Ты будешь любить меня таким, каков я есть, а я буду восхищаться твоими редкими достоинствами. После борьбы между честными противниками всегда наступает примирение. Будем наслаждаться миром, дорогая Горго, будем наслаждаться им и благодарить судьбу. Ах, мне не верится, что я снова стою в твоем саду, слышу удары молота на нашей верфи и смотрю тебе в глаза. Все это так сильно напоминает мне детство, как будто я собираюсь начать новую жизнь, которая должна быть несравненно богаче радостями и несравненно прекраснее прежней.

- Ах, если бы и братья вернулись с тобой! - вздыхая, заметила Горго.

- Я видел их.

- Где?

- В Фессалонике. - Они веселы, здоровы и шлют вам письма.

- Письма! - воскликнула девушка, отнимая у Константина свою руку. - И ты мог так долго медлить с исполнением такого поручения! Твой дом стоит рядом с нашим, и твои соседи...

- Прежде всего, мне было нужно поспешить к родителям, - перебил юноша. - Кроме того, служба задержала меня со вчерашнего вечера почти до настоящей минуты. Романус не дал мне спокойно заснуть сегодняшней ночью: я занимался у него делами вплоть до захода месяца. Но все равно: я не мог бы спать от сильного желания повидаться с тобой. Сегодня утром мне снова пришлось идти на службу, которой я не хотел бы пренебрегать. Вслед затем появилось новое препятствие даже по дороге сюда... однако все вышло к лучшему, потому что я застал тебя одну. Такую благоприятную минуту нелегко уловить. Вот уже отворяется дверь...

- Уйдем поскорее в глубину сада! - воскликнула Горго, понизив голос. - Мое сердце так же переполнено, как и твое. У пруда, под старой сикоморой, мы можем поговорить без помехи.

Под густой кроной величавого дерева стояла простая скамья, сделанная руками Константина много лет тому назад. Здесь молодая девушка присела отдохнуть, а ее возлюбленный остановился против нее.

- Ты должна меня выслушать именно в этом уютном уголке! - сказал взволнованным голосом префект, не спуская глаз с прелестного профиля любимой. - Вспомни, сколько счастливых минут пережито нами под старой сикоморой!

- Я не забыла их! - тихо отвечала Горго.

- И вот сегодня мы сошлись здесь после долгих лет разлуки! - продолжал молодой воин. - Мое сердце бьет ужасную тревогу, хорошо, что панцирь стягивает грудь, иначе оно разорвалось бы от блаженства и горячей благодарности.

- Благодарности? - с удивлением повторила девушка.

- Да, глубокой, искренней благодарности! Ты осчастливила меня, ты щедро вознаградила мою любовь и верность! О Горго, Горго, мучение и отрада, горе и блаженство моей жизни! Мать передала мне, как ты неутешно плакала у нее на груди при ложном известии о моей смерти. Ее слова упали живительной росой на мою душу; то был драгоценный подарок, который не сравнится ни с чем. Я не оратор и не могу ясно высказать тебе того, что чувствую, но ты и без слов поймешь меня. Тебе, конечно, хорошо известны мои чувства!..

- Да, я знаю их, - отвечала Горго, открыто взглянув в глаза Константину. Она позволила юноше сесть рядом с собой и взять ее за руку. - Если бы ты разлюбил меня, я не могла бы пережить такого удара, - продолжала девушка. - Поверь: я пролила о тебе больше слез, чем ты думаешь. Ты безгранично дорог мне, Константин!

Он привлек ее в свои объятия, но она тихо освободилась и сказала умоляющим тоном:

- Нет, подожди еще, мой возлюбленный! Дай мне сначала откровенно переговорить с тобой, чтобы я могла всецело отдаться своему счастью. Я заранее предвижу, что ты от меня потребуешь, но прежде вспомни о том, что всегда стояло между нами неодолимой преградой. Мы знаем, что нас соединяет взаимная любовь...

- И нам важнее всего выяснить, насколько мы любим друг друга, - настойчиво перебил Константин. - Меня нередко мучило воспоминание о наших ссорах, но с тех пор, как я узнал, что ты плакала обо мне и что я любим тобой, у меня явилась надежда на счастливую будущность. Ты хорошо знаешь мой взгляд на вещи, я не мечтатель, не легкомысленный юноша, однако я ожидаю от тебя всего самого лучшего, если только ты искренно любишь меня. Поэтому спрашиваю прямо: полно ли твое сердце любовью ко мне, думала ли ты обо мне, когда я был далеко, - каждый день, каждую ночь, - как я думал о тебе?

Горго опустила голову и отвечала, пылая румянцем:

- Я люблю только тебя и никогда не любила никого другого. Я тосковала о тебе во время твоего отсутствия, но все-таки, Константин, между нами есть одно препятствие...

- Его не существует более! - с воодушевлением воскликнул молодой префект. - Только бы мы любили друг друга, все остальное уладится само собой. Любовь может преодолеть какую угодно пропасть, ею создался мир и поддерживается человеческий род, она, по выражению величайшего из апостолов, 'способна сдвинуть горы'. Любовь живет в человеческой душе, уча нас стойко переносить любые несчастья, служа поддержкой и украшением жизни.

При этих словах юноши Горго взглянула ему в глаза. Константин продолжал с глубоким чувством:

- Ты должна быть моей, и я намерен просить руки моей возлюбленной. Твой отец сказал однажды, что желал бы иметь меня своим сыном. Я вспоминал эти слова и во время томительных вое