Буссенар Луи Анри - Среди факиров

nbsp;    - А ты?

   - А я сяду вместо вожака на шее у моего друга Рамы. А теперь, саиб, если вы захотите выслушать меня, я дам вам совет: ложитесь и отдохните немного, днем предстоит нам тяжелый труд.

   - Но я не могу спать. Нет, это невозможно!

   - Не можете? Засните, сейчас, саиб, засните, потому что вы должны непременно отдохнуть. Засните тут, около Рамы.

   Удивительное дело! Капитан тихонько опустился на землю, его веки замигали, потом он растянулся на траве и уснул сном ребенка.

   На заре факир разбудил его. Он кончил свою работу с первыми лучами солнца: срезав несколько прекрасных листьев зонтичной пальмы, привязал их к тростниковой клетке, сделав из них крышу и, с удовольствием и гордостью выслушав похвалы, которые беглецы расточали ему, сказал:

   - Я сделал, что мог; теперь едем!

   Все без труда взобрались по лестнице на спину Рамы, в том числе и Боб, которого подсадили на руках, и устроились в корзине, только, к сожалению, натощак. Рама пустился в путь, взяв направление, указанное ему Бераром. Он шел около шести часов, не останавливаясь ни на минуту. Беглецы уже опять стали мучиться от голода и жажды, когда Берар, увидя несколько соломенных шалашей, живо слез на землю. Он осмотрел первую из этих хижин и увидел, что на левом углу двери был начерчен черный треугольник с черным кругом посередине. Все это было очень трудно разглядеть, и непривычный человек не обратил бы на это внимания. Но Берар радостно воскликнул:

   - Пусть саибы сойдут! Мы здесь в безопасности.

   Он приложил лезвие своего ножа к губам и издал резкий, странно переливавшийся свист. Через несколько минут выбежали два человека, обменялись с Бераром какими то таинственными знаками и упали перед ним на колени. Это вызвало у Мария смешное замечание:

   - Кажется, друг наш Берар здесь считается важной птицей!

   Берар с достоинством велел им встать, потом долго говорил им на индусском языке, и они внимательно его слушали. Потом они закричали, и в ответ на их крик появились их жены и ребятишки, спрятавшиеся за кусты при появлении каравана. С поспешностью и как будто с некоторым страхом они принесли в посудинах свежей воды, рисовой водки, пшеничные лепешки, фрукты, мед и для слона связки маисовых колосьев. Бедные истощенные путники едва верили своим глазам. Пока они делали честь этим простым кушаньям, находя их великолепными, оба незнакомца взяли по палке, небольшое количество провизии и приготовились уходить. Они поклонились Берару до земли, потом стали на колени и растянулись перед ним с благоговением, доходившим до идолопоклонства. Факир сделал им знак своими сухими и жилистыми пальцами, они бросились в джунгли и исчезли, как тени.

   - А теперь, - прибавил Берар, - эти дома принадлежат нам. Все, что в них есть, - наше; сами их хозяева наши верные рабы до смерти. Пейте, ешьте, спите, живите спокойно, без малейших забот! Вы здесь можете чувствовать себя спокойнее, чем под охраной целого полка солдат.

   Джонни, Марий и Патрик слушали с удивлением и восхищением. Но Пеннилес серьезно покачал головой и спросил:

   - Можешь ли ты мне сказать, Берар, кто эти люди?

   - Саиб наверное догадывается. Пусть он отойдет со мной в сторону, и я все ему скажу.

   Они отошли на несколько сот шагов и подошли к величественным руинам, скрытым под гигантскими деревьями.

   - Вот, - прибавил просто Берар, - один из храмов богини Кали, жрецом которой я состою. Эти люди - хранители этих развалин, туги-душители, мои верные, неподкупные слуги, исполнители моей воли. В Бенгалии их имеется под моим начальством более десяти тысяч.

   Несмотря на свое мужество, капитан почувствовал легкую дрожь, выслушивая признание Берара.

   - Куда они пошли? - спросил Пеннилес.

   - Они ушли, получив формальное приказание завербовать человек десять помощников и потом отыскать и спасти супругу саиба и молодую англичанку. Саиб нигде не найдет более искусных ищеек и более верных сторожей.

   "Я нахожусь под защитой бенгальских тугов, - это вещь не совсем обыкновенная, - подумал капитан, - и моя милая Клавдия будет очень удивлена, когда узнает, что принимала услуги этих страшных сектантов".

   - Как только они найдут след, - продолжал Берар, - они вернутся сюда известить вас, между тем как другие будут продолжать преследование.

   - Благодарю, Берар! Твоих благодеяний и услуг по отношению ко мне и не перечесть, и я, право, не знаю, как выразить тебе мою благодарность.

   - Господин, вы не обязаны мне ничем! Я считаюсь тут Царем Мрака, и мне повинуется целая армия фанатиков... Но надо мной стоят просвещенные, Цари Света, которым я повинуюсь в свою очередь и которые покровительствуют вам... Они приказывают, я слушаюсь их!

   - Так значит, - сказал капитан, - из твоих слов выходит, что обожатели свирепой Кали повинуются браминам...

   - Им здесь повинуется все, господин...

   - Объясни точнее, друг факир...

   - Господин, я должен хранить эту тайну, но вы не англичанин, и я отвечу вам. Во-первых, знайте, что место, где мы обитаем, внушает всем такой ужас, что никто, даже белый, не осмелится к нему подойти. Здесь земля пропитана человеческой кровью. Здесь были убиты тысячи и миллиарды людей, начиная с того момента, когда этот, теперь разрушенный, храм воздвигся в честь Дурги, супруги Шивы, которую мы зовем Кали.

   - Но в таком случае, это страшное общество душителей ничто иное, как религиозная секта?

   - Да, господин, это религиозная секта.

   - Но я думал, что туги убивают или из мести, или ради грабежа.

   Факир слегка улыбнулся и прибавил:

   - Каков бы ни был мотив, побуждающий туга убивать, убитый тем не менее приносится в жертву богине смерти Кали. Посвященные третьей степени, просвещенные пундиты, указывают на жертву посвященным второй степени, которые, как я, повелевают душителями. А эти последние действуют по нашим приказаниям! Случается иногда, что исполнитель завладевает имуществом жертвы! Что ж вы хотите? Человек несовершенен. Но большая часть, поверьте мне, действует из чисто религиозного принципа.

   - Это странно!

   - Да, странно, в то же время и естественно. Во вселенной, как это видно везде и всюду, принцип разрушения противопоставляется принципу созидания. Если б не было смерти, то на земле был бы избыток жизни, несовместимый с равновесием природы. Кали наша воплощает принцип, уравновешивающий избыток жизни... Она приказывает, чтоб избыток был уничтожен. Вот отчего секта тугов, со своими таинствами, жрецами и обрядами, имеет божественное происхождение.

   - Как будто еще недостаточно болезней, несчастных случаев и в конце концов старости! - прервал Пеннилес.

   Факир возразил сухо, со складкой на лбу и блестящими глазами, как истый фанатик.

   - Так учат и так хотят брамины, властители нашей жизни, нашей мысли, нашего ума! Итак, посвященные выполняют священную обязанность! И нет посвященного, который мог бы хотеть чего-нибудь! Они выдерживают долгое и трудное испытание... надо быть здоровым и телом, и духом, обладать физической ловкостью, выносливостью, и отказаться от всего, - прежде чем позволяется произнести клятву у ног богини.

   - Клятву крови! Ты уже второй раз упоминаешь о ней... Как путешественник, который хочет видеть и учиться, я хотел бы, чтоб ты сказал мне ее формулу.

   При этой просьбе факир содрогнулся и как бы онемел.

   - Моя жизнь принадлежит вам, саиб, - ответил он сдавленным голосом, - я готов пролить за вас свою кровь... Но не пытайтесь узнать ужасную клятву, которую мы не смеем повторять сами себе после того, как произнесли ее перед алтарем богини.

   - Я не настаиваю, - сказал Пеннилес. - Но по крайней мере объясни мне, как английское правительство терпит вас и оставляет вас жить?

   - Потому что ему не остается ничего другого. Оно часто пыталось нас уничтожить. Но, как всегда бывает в подобных случаях, преследования, мучения и смерть только придали нашей секте новую силу. После этого мы ужасным образом отомстили некоторым членам правительства, и оно, наконец, поняло, что лучше разрешить нам уничтожить ежегодно несколько тысяч "туземцев", чем подвергать серьезной опасности жизнь хотя бы нескольких белых, потому что мы никогда не трогаем белых, если они сами на нас не нападают. Что я скажу вам еще, господин? Забота, которую мы проявляем при выборе учеников, образование, которое мы им даем, и вообще наша организация делают нас неуязвимыми. Все это доведено у душителей до высшей степени совершенства. Они будут подстерегать свою жертву целые дни, недели, месяцы, но в конце концов все-таки найдут средство окрутить ей вокруг шеи роковой черный шелковый платок, который служит нам единственным орудием, потому что нам запрещено проливать кровь. И, наконец, знайте, что у нас есть сообщники везде. Понимаете: везде! В армии, в администрации, в населенных городах, в джунглях... Одним словом, могущество наших властителей безгранично! Впрочем, вы скоро сами убедитесь в этом, потому что, будь я не я, если ваша благородная супруга и молодая англичанка не будут свободны в самом скором времени!

   - Я надеюсь, как и ты, факир, и потому примиряюсь с положением, которое невыносимо, - с ожиданием.

   Но Берар, дикая предусмотрительность которого не забывала ничего, забыл, однако же, что Биканель - посвященный третьей степени, просвещенный, обладал тайнами тугов и был способен на страшную месть.

  

  

   Миссис Клавдия, мужественная супруга капитана Пеннилеса, и ее молодая подруга Мэри после своего похищения ни разу не подвергались особенно серьезной опасности. Между капитаном Пеннилесом, Керосиновым Королем, и Джимом Сильвером, богатым американским миллионером, давно уже существовало соперничество. Оба они желали получить руку миссис Клавдии, которая, как и следовало ожидать, предпочла умного и сердечного человека, притом прекрасного, как полубог, грубому янки, чье единственное достоинство заключалось в деньгах. Богач почувствовал жестокую ненависть к супругу молодой женщины и никогда не мог простить ему его счастья. Кроме того, он все еще страстно любил миссис Клавдию и, несмотря на отсутствие всяких шансов, поклялся, что рано или поздно женится на ней. Для этого он должен был лишить жизни Пеннилеса, с виду устранить себя от участия в этом деле и, выбрав удобный момент, явиться к молодой вдове и предложить ей в виде утешения свою руку и деньги. Впрочем, это последнее рассуждение должно было само собой рассыпаться. Если даже допустить, что Пеннилеса удастся уничтожить, то из этого еще не следовало, что миссис Клавдия не останется ему верной и что она захочет утешиться. Но грубый янки, так как ему все удавалось купить за деньги, не сомневался и в этом.

   Читатели помнят, с какой хитростью и в то же время с каким полным отсутствием нравственного чувства он сумел устроить свои дела и как ему чуть не удалось уничтожить своего соперника. Теперь он был уверен, что Пеннилес растерзан рыжими коршунами на Башне Молчания.

   Он стал искать подходящего предлога, чтобы сблизиться с молодой женщиной, и сговорился с Биканелем, что будет играть роль освободителя. В назначенную минуту он внезапно явится с набранными по дороге людьми якобы освободить обеих пленниц. Это имело даже несколько романтический характер, что прельщало этого травленого волка-финансиста. Но странный случай разрушил этот проект. Жестокий и хитрый Биканель захотел убедиться, что мщение его осуществилось.

   Устроив своих пленниц в надежном месте, где они строго охранялись его сообщниками, он вернулся на другой день утром к Башне Молчания. При виде бреши в стене брамин изменился в лице. Он спустился в углубление, проник во внутренность колодца, не нашел никаких окровавленных останков.

   Везде были огромные следы слона, следы собаки и босых ног факира. Тогда он понял все, понял, что он обманут. Он пришел в ярость, ломая себе голову, как догнать пленников. Потом вдруг странная мысль возникла в его мозгу. Гипнотизм! Магнетический сон! Ясновидение!..

   Всем известно, что брамины и даже простые факиры в течение целых столетий уже знакомы с поистине удивительными явлениями, которые наши ученые не знают или которыми они пренебрегают. Столетняя практика позволяет им добиться от этих явлений самых удивительных результатов, и европеец должен считать себя очень счастливым, если они соглашаются приподнять перед ним краешек завесы, которую упорно держат опущенной. Вся эта таинственная наука была знакома Биканелю. Ему пришло в голову, что Мэри могла бы быть в данном случае медиумом* и, не откладывая, он велел ей уснуть.

   ______________

   * Медиум (лат.) - посредник между духами и людьми.

  

   Читатели помнят, что Мэри была один раз усыплена факиром и что он запретил ей засыпать по чьему бы то ни было приказанию, кроме миссис Клавдии. Помимо сознания молодой девушки, это формальное приказание действовало еще и теперь и заставляло ее отражать всякое постороннее внушение. Видя это необъяснимое сопротивление, брамин испустил дикий, сдавленный крик, похожий на рычанье тигра. Его глаза засверкали, рот искривился, обнажив белые, острые зубы хищного животного. Испуганная Мэри попятилась и жалобно вскрикнула. Этот взгляд жег ее мозг и причинял ей невыносимое страдание.

   Графиня де Солиньяк подошла и сказала возмущенно:

   - Не мучьте этого ребенка!

   Он закричал ей грубым голосом:

   - Молчи, женщина!

   В то же время он бросил на нее пристальный взгляд, сделал направленный на нее жест, описывающий в воздухе круг, и издал резкий свист. Молодая женщина тихо застонала, попятилась и скорей упала, чем села, на траву. Не будучи в силах говорить, двигаться, тем не менее она все видела и слышала, как в кошмаре. Биканель подошел к Мэри и закричал ужасным голосом:

   - Спите! Я так хочу!

   Мэри начала биться, схваченная сильнейшей судорогой, и пробормотала:

   - Я не могу!.. Не могу!..

   - Спите, я вам говорю, спите! Это необходимо!

   Она прохрипела умирающим голосом:

   - Вы меня убиваете! Сжальтесь! Пощадите!

   - Спите!

   - Пощадите! Я умираю...

   На ее губах заклубилась розовая пена, глаза, расширившиеся от страха, неподвижно уставились в одну точку, по ее лицу, бледному, как воск, струился пот. Без сострадания к этим мучениям, к этой агонии, злодей быстро сделал разрезывающий жест перед самыми глазами Мэри и издал тот же резкий свист, которым он ошеломил миссис Клавдию, затем произнес в последний раз с выражением неотразимого повеления:

   - Спите! Или я вас убью!

   Веки Мэри заморгали, она тяжело вздохнула и упала, как пораженная громом.

   - Надо только захотеть! - сказал злодей в сторону с сардоническим смехом, потом прибавил:

   - Отчего вы не засыпали?

   - Он мне запретил, - ответила беззвучным, еле внятным голосом Мэри.

   - Кто?

   - Факир... который усыпил меня... в пагоде...

   - Хорошо! Теперь вы должны видеть и отвечать мне. Где капитан Пеннилес, ваш брат Патрик и два матроса?

   Молодая девушка колебалась с минуту, потом воскликнула в страхе:

   - Они в развалинах... у ужасных людей...

   - Кто эти люди?

   - Их зовут тугами-душителями... Там, под землей, скелеты... везде... в окрестностях развалин... там ходят тигры, ища добычи... эти тигры едят людей.

   - Хорошо, это все хорошо. Кто их спас? Кто их вывел из Башни Молчания?

   - Подождите, дайте мне увидеть...

   - Хорошо! Только торопитесь!

   - Джонни их освободил от веревок! О, добрый Джонни! Они еще окружены костями; ястребы хотят их растерзать... Но они защищаются... они роют яму... под этой ужасной башней... они находят ящик.

   - Какой ящик? - спросил заинтересованный Биканель.

   - Тот, который под башней, в котором скрыто богатство нашей семьи, - ответила Мэри своим беззвучным голосом и без малейшего волнения.

   - Почему вы знаете, что там есть сокровище и что оно вам принадлежит? - спросил полицейский, все более удивляясь.

   - Потому что на ящике герб и имя герцогов Ричмондских... и потому что я вижу, что в нем...

   - Можете вы мне определить ценность этого сокровища?

   - Да, может быть, если вы мне поможете...

   - Ну, хорошо, смотрите, считайте, старайтесь хорошенько понять...

   - Да, я могу... подождите немного...

   - Что вы видите?

   - Камни, ослепительные драгоценности... их огромное количество... оно записано на пергаментном листке, подписанном моим дедом... их больше, чем на миллион фунтов... не считая золота в монетах...

   - Миллион фунтов! - воскликнул Биканель. Потом он сказал себе:

   - Надо, чтобы это сокровище мне принадлежало. Тогда конец рабству... свободная жизнь и пышность раджи! Все эти люди исчезнут, - и я останусь единственным владельцем этого богатства.

   Он продолжал громко, обращаясь к Мэри:

   - Объясните мне точнее приметы места, где находятся теперь эти люди. Нет ли там развалин, огромной, странной и отвратительной статуи?

   - Мне кажется, что я во мраке вижу каменное чудовище... Это черная женщина, у которой четыре руки. Она держит в одной руке саблю, другой держит голову за волосы... я не могу разглядеть других... ее серьги - мертвецы; ее ожерелье - мертвые головы... О, это ужасно!

   - Хорошо! Это храм Кали. Берар полагал, что он в полной безопасности, если спрячет их в месте, которого все боятся. Он не мог ничего лучшего придумать, как выдать их мне теперь все равно что связанными... Это будет мне отличным вознаграждением!

   Желая получить от Мэри еще сведения, он спросил у нее:

   - Что делает капитан?

   - Он спит! - сказала она слабо, едва дыша.

   - А матросы?

   - Тоже спят.

   - А Берар?

   - Я не знаю, я плохо вижу, я не могу... О! Как я страдаю! Сжальтесь!

   - Еще два слова, и я вас разбужу. Что делает Берар? Смотрите! Я хочу, чтобы вы это видели!

   Она застонала и пробормотала разбитым голосом:

   - Он ждет возвращения... людей...

   - Каких людей?

   - Я не знаю, я не могу...

   - Вы должны видеть еще!

   - О, я страдаю, я умру, - сказала она, задыхаясь.

   - Смотрите! Я вам приказываю, я так хочу!

   - Людей, которые ушли искать помощи... тугов, душителей...

   - Где они?

   Она страшно закричала и, казалось, отбивалась от ужасного видения; потом показала судорожно сжатой рукой на окрестные джунгли и прохрипела глухим голосом:

   - Там, они там, душители! Там, я вам говорю!

   Биканель одним прыжком бросился в кусты с револьвером в руке. Он только увидел движение листьев и две легкие фигуры, исчезнувшие, как тени. Он вернулся, ворча:

   - Берар не спит! Он посылает ко мне шпионов! Но мы их знаем, и их хитрости нам не страшны!

   Вспомнив, наконец, о Мэри, которую все еще трясли судороги, он сказал ей грубо:

   - Забудьте все, что произошло, и не помните ничего, даже в том случае, если вас усыпит кто-нибудь другой.

   Потом он тихонько провел рукой ей по вискам, подул ей на глаза и прибавил:

   - Проснитесь!

   Веки Мэри заморгали, ее неподвижный взгляд опять стал выразительным и молодая девушка очутилась около миссис Клавдии, которая тоже, казалось, приходила понемногу в себя.

   Денежный Король все еще держался в стороне, проклиная события, которые мешали ему сыграть комедию освобождения. С ним была половина людей, составлявших войско Биканеля, настоящая шайка разбойников.

   Оставив обеих пленниц под охраной своих людей, Биканель пошел известить его в нескольких словах о всем происшедшем, пропустив все то, что касалось сокровища герцогов Ричмондских. Янки холодно выслушал и прибавил:

   - Я слышу, что мой враг жив и здоров.

   - Но не надолго.

   - Да будет так!

   - Я беру на себя сделать вдовой прелестную графиню де Солиньяк. Мы уедем, вы должны следовать за нами на некотором расстоянии и ни за что не покидать поста, который я вам укажу.

   - Well! Но действуйте скорее, я нахожу, что время тянется ужасно долго.

   Биканель вернулся к своей группе, заставил миссис Клавдию и Мэри сесть на лошадей, поручил их людям, на которых он вполне мог положиться, и подал сигнал к выезду.

   Другая группа последовала за ним, и они тронулись по направлению к храму Кали. Путешествие было долгое и тяжелое, несмотря на быстроту животных и выносливость людей. Наступала ночь, когда они оказались приблизительно в одной миле* от храма ужасной богини. Обе группы остановились в джунглях недалеко одна от другой. Когда мрак сгустился над этой страшной местностью, Биканель ушел один. Он снял все одежды, натерся таинственными веществами, распространяющими кругом запах, свойственный диким зверям, и молча начал пробираться между всеми этими растениями, которые не кололи его и не причиняли боли его бронзовой коже. Он шел и шел, заставлял разбегаться шакалов, хотя не имел с собой никакого оружия, и направлялся, руководимый слухом или чутьем, к тем местам, откуда слышалось рычанье тигра. Известно, что эти страшные хищники избрали местом своего жительства ту часть джунглей, которые окружали развалины.

   ______________

   * Миля (англ.) - единица длины, равна 1852 м.

  

   Попробовав раз человеческого мяса, тигры стали есть людей. Это случилось не потому, что они, как некоторые думают, состарившись, потеряв силу и ловкость, стали нападать на человека как на самую легкую добычу; они ели людей потому, что человеческое мясо им более нравилось, и они с особенной жадностью кидались на эту пищу, которую туги-душители охотно им и предоставляли. Эта близость тигров была тем приятнее мрачным обитателям здешних мест, что она усиливала ужас, внушаемый всем их страшным жилищем, и удаляла от него непосвященных.

   Время от времени Биканель останавливался, складывал руки воронкой около рта и подражал рычанию тигра. Тигры, скрытые в лесу или подкрадывавшиеся к источникам, слышали этот крик и громко отвечали на него. Биканель шел все вперед и рычал, возбуждаясь своим собственным голосом, и круг тигров около него все суживался. Кто не слышал рассказов о колдунах, которых народное суеверие называло "вожатыми волков"!

   Они имели, как доказано, странную способность приручать волков, сзывать их ночью, подражая их вою, заставлять их покорно идти за собой. В Индии, где все так странно, брамин, "посвященный" и "просвещенный", был заклинателем тигров.

   Ужасные хищники, прибежавшие на его голос из джунглей, остановились в недоумении при виде человека. Потом они начали подходить, медленно, лукаво; их непреодолимо тянули те жесты, которые он делал и которые теперь были хорошо видны им, плохо видящим днем; их также привлекали испарения веществ, которыми была намазана его кожа.

   Они подходили с мурлыканьем огромной кошки и с любовью терлись около привлекавшего их человека. Теперь он вел их целыми дюжинами на приступ храма. И действительно, нужно было чудо, чтобы спасти капитана, Патрика, Мария, Джонни и Берара, которые никогда еще не подвергались такой опасности.

  

  

   Беглецы находились в ожидании, скрытые в убежище, которое до сих пор никому не было доступно, - на развалинах храма Кали. Полные доверия к ловкости, храбрости и находчивости тугов, посланных Бераром на розыски тех, кто похитил графиню, они надеялись на скорый и счастливый конец. Вдруг один из тугов неслышно подошел к группе и сказал Берару:

   - Вот и я!

   Это тихое появление было так странно и неожиданно, что капитан вскрикнул от удивления:

   - Как? Уже?

   - Что ты видел? - спросил холодно Берар.

   - Двух белых с теми, кто их сторожит.

   - А твой товарищ?

   - Ушел позвать братьев.

   - Хорошо! Видел вас кто-нибудь?

   - Да, я думаю, потому что молодая белая, усыпленная начальником индусов, обнаружила наше присутствие.

   - Что они делают?

   - Они следуют за мной верхом, галопом... две группы.

   - Много их?

   - Да! Каждая группа состоит из пятнадцати хорошо вооруженных людей. Они расположились в одной миле отсюда.

   - Странно! - пробормотал Берар. - Они должны были бы бежать, скрываться, а они располагаются здесь, как будто мы уже в их власти.

   Факир тотчас же передал Пеннилесу все факты, рассказанные тугом. Узнав, что его жена здесь, Пеннилес вскочил и хотел тотчас же напасть на них с двумя моряками. Берару было очень трудно убедить его в том, что этот поступок безумен, что он испортит окончательный результат и приведет их всех к неминуемой и беспощадной смерти. Потом он сказал:

   - Подождите до завтра, и эти люди будут окружены, сами того не подозревая, целой толпой тугов, которые ни одного из них не выпустят.

   Понимая разумность этого довода и не будучи в состоянии сделать ничего лучшего, капитан, сжав кулаки, примирился с этим ожиданием.

   Однако, несмотря на полученные новости, Берар беспокоился. Он не мог понять, почему его враги подошли так близко к храму Кали. Он не думал, что они решатся взять его штурмом. Индус никогда не согласился бы оскорбить это ужасное святилище, внушавшее всем такой страх и до сих пор всегда остававшееся местом неприкосновенным. Тогда отчего же они здесь?

   Когда мрак сгустился, слон, пасшийся на свободе, прибежал в беспокойстве, с поднятым хоботом и сильно пыхтя. Боб наморщил лоб, опустил хвост, шерсть встала у него дыбом, и он в ужасе прижался к ногам своего молодого хозяина. Скоро раздалась ужасная симфония, вызванная Биканелем. Европейцы слушали удивленно, не понимая, что это значит, и им становилось жутко, несмотря на их испытанное мужество.

   - Гадкая музыка! - пробормотал Джонни со своей обычной краткостью.

   - Да, - подтвердил Марий, - это точно товарный поезд, который идет по виадуку* Бандоль в моем отечестве, а вы слушаете внизу, под сводом.

   ______________

   * Виадук (франц.) - мост на высоких опорах.

  

   - Это рычащие обезьяны? - спросил Джонни, все более озадаченный.

   - Вероятно, - ответил провансалец. - Я слышал таких зверей в Гвиане.

   - Это тигры, не правда ли? - сказал в свою очередь капитан.

   - Тигры! Да, саиб! - ответил факир, как бы соображая что-то. - И я не знаю, что могло так взволновать этих ужасных животных.

   Слон Рама пыхтел все больше и больше, подходил к людям и выражал страх и гнев. Что касается Боба, то он совсем с ума сошел от страха.

   Марий продолжал:

   - Музыка-то приближается! Что ты думаешь, Джонни?

   - By God! Ничего хорошего.

   Рычанья раздавались все громче.

   Мальчик и четверо мужчин подумали, что они окружены адской стаей под предводительством самого дьявола. Прислушавшись внимательно, Берар начал различать среди этого шума какой-то голос.

   - Да ведь это человеческий голос! - воскликнул он.

   - Не может быть! - быстро прервал его Пеннилес. - Нет ни одного человека на свете, который мог бы безнаказанно находиться среди этих животных: они, наверное, разорвали бы его.

   - За исключением нескольких пундитов, посвященных первой степени, - возразил Берар. - Они могут заставить повиноваться себе царей наших лесов.

   - Так по-твоему, факир, эту стаю тигров ведут на нас?

   - Могу вас в этом уверить, саиб! И негодяй несомненно тот самый, что хотел вас заживо схоронить в Башне Молчания!

   Медленно, но неуклонно сжимался роковой круг. Не оставалось ни малейшей надежды прорваться сквозь это кольцо, даже на спине Рамы, потому что тот был бы захвачен двадцатью тиграми, угрожавшими растерзать его в клочья. Кругом не было ни одного дерева, на котором можно было бы выждать наступления дня. Берар сохранил присутствие духа; ни один мускул не дрогнул на его бронзовом теле.

   - Идем, - сказал он, - кончено!.. Я не вижу иного способа... он ужасен... почти безрассуден... но я во что бы то ни стало должен им воспользоваться!

   - Смотри, факир, - воскликнул капитан, - уж не хочешь ли ты оставить нас на съедение зверям?

   - Нет, саиб! Но мне приходится бороться с посвященным... брамином, мне - простому факиру! Я боюсь потерпеть неудачу, но во всяком случае попробую. Что бы вы ни увидели, что бы ни почувствовали, не трогайтесь с места, не кричите, будьте неподвижны, как изваянные из камня, - и тигры не тронут вас!

   - Прекрасно! Мы будем повиноваться тебе. Не так ли, матросы? Не правда ли, Патрик?

   - Да, капитан! - ответили матросы и мальчик.

   - Хорошо, - сказал факир, - соберитесь с силами, потому что никогда еще вам не приходилось видеть ничего подобного.

   С этими словами он вынул из-под одежды маленькую тростниковую свирель, приложил ее к губам и извлек несколько довольно приятных звуков. Это была как бы прелюдия, за которой последовала медленная, печальная, мелодичная песнь, несколько заунывная. Поистине, эти тихие звуки скромной тростниковой свирели являлись сильным контрастом бешеному реву предводителя тигров. С замечательным хладнокровием Берар продолжал наигрывать.

   Мало-помалу из-под листьев, в расщелинах камней послышался едва заметный шорох. Затем послышался короткий, отрывистый свист, и все почувствовали у ног прикосновение мягких и холодных тел пресмыкающихся. Нервная дрожь прохватила европейцев до мозга костей. С прерывающимся дыханием, оцепенев от ужаса, они изо всех сил старались сохранить неподвижность. Удушливый крик вырвался из горла Патрика, произнесшего замирающим от волнения голосом:

   - Змеи!.. Повсюду!

   - Тише, дитя! - прошептал Пеннилес.

   Между тем рев тигров все приближался!

   Через несколько минут тигры готовы были прыгнуть на свою столь желанную добычу, запах которой уже давно раздражал их обоняние. Но в то же самое время Берар ускорил темп своей песни. Змеи прибывали отовсюду, ползали по земле, обвивались вокруг кустов, взбирались на камни и высовывали свои раздвоенные языки. Все они принадлежали к той страшной породе пресмыкающихся, укус которых смертельный. Они в изобилии водятся в Индии и носят название найя, кобра, или очковая змея. Длина их не особенно велика, самые большие из них едва достигают двух метров. Но они чрезвычайно ловки, крайне раздражительны, и яд их всегда смертелен. Одним словом, это настоящий бич Индии и местами они столь многочисленны, что целые округа необитаемы из-за них. Заклинатели змей обладают способностью настолько приручать и укрощать их, что заставляют их следовать за собой. Берар был одним из них. Песня его становилась пронзительнее и резче. Змеи мало-помалу приходили в ярость. Они качали своими надутыми шеями, шипели, свертывались в кольца и бросались вперед, как стрелы, как бы ища добычу.

   Против вожака тигров выступил теперь предводитель змей.

   Тигр, безусловно, король беспредельных просторов. Все страшатся его: и дикий буйвол, и носорог, и даже слон, но сам он, в свою очередь, отступает перед найей.

   Менее чем за двадцать шагов от кучки людей, застывших на месте от ужаса и страха, слышится рев тигров, готовых броситься на добычу. Тигр делает скачок и падает среди кишащих, раздраженных и свирепых змей. Его страшный рев вызван уже испугом и борьбой со смертью. Он хочет отступить, убежать, схватиться за ветви, чтобы освободиться от скользких объятий. Бесполезные усилия! Яд, попавший в двадцати местах, быстро делает свое дело. Тигр шатается, издает новый крик и падает, извиваясь в предсмертной агонии. А музыка продолжает возбуждать дикую ярость змей! Второй тигр бросается сквозь кустарник и тяжело падает всей своей тушей на землю. Затем еще, еще и еще...

   И одна только назойливая мысль настойчиво преследует и мужчин, и ребенка. И мысль эта: достаточно ли там змей, чтобы сразиться и уничтожить эту стаю тигров?

   Европейцы все еще сохраняли неподвижность, в ней одной видя спасение, но первый приступ ужаса прошел и хладнокровие снова возвратилось к ним. Уже начало замечаться некоторое колебание со стороны тигров, и они уже не так яростно нападали. Они все еще прибывают, но вопли страха и предсмертное хрипение погибающих товарищей, и запах мускуса, испускаемый змеями, подсказывают им, отчего они гибнут, и тигры начинают останавливаться. Напрасно Биканель усилил свои вопли и пытался довести их до бешенства.

   Вождь тигров был побежден предводителем змей!

   Биканель сам осторожно приближается, желая узнать истинную причину отступления тигров, не решающихся напасть на беглецов. Скоро звуки маленькой тростниковой свирели достигли его слуха. Он узнает звуки песни, употребляемой заклинателями змей, и, скрежеща зубами, бормочет:

   - О, дьявол! Он разбудил целую армию змей, и я в третий раз побежден. Мне снова приходится отступить. О, да будет проклят и он, и белые!..

   Биканель в изнеможении упал к подножию дерева. Тигры, не возбуждаемые больше яростными криками своего предводителя, понемногу успокаивались и медленно, как бы с сожалением, возвращались в свои логовища. Берар мало-помалу замедлял темп своей песни. Кобры перестали шипеть, волноваться и свиваться в кольца. Повторение тихой и протяжной мелодии постепенно усмиряло их. Они медленно начали уползать в свои норы. Маленькая свирель издала еще несколько звуков и смолкла. Наступила полнейшая тишина.

   Гортанный голос Берара раздался в ночной тиши.

   - Найи все ушли... опасность миновала!

   Тогда только свободно вздохнули европейцы. Опасность миновала, и они заснули спокойным сном.

   Заснул и Биканель. Проснулся он поздно и приступил к осмотру окрестностей. Он был в отвратительном расположении духа и обдумывал план немедленного мщения. Неровный гул достиг слуха Биканеля. При блеске солнечных лучей появился торжественный кортеж. Две женщины, одетые в белое, приближались верхом в сопровождении сотни мужчин, их обнаженные торсы казались отлитыми из бронзы. Кортеж этот приближался к развалинам храма богини Кали. Крик вырвался у него, когда он увидел, что женщины эти были - Клавдия и Мэри!

   - Свободны!.. Они свободны! - воскликнул он и бросился к тому месту, где вчера вечером оставил две группы. Зрелище, открывшееся его глазам, было действительно ужасно. Все, составлявшие первую группу, лежали на земле, и лица их были одинаково обращены к небу. У них у всех вокруг шеи были обмотаны зловещие черные платки тугов. Несомненно все они были задушены неумолимыми поклонниками кровавой богини Кали. Биканель начал разыскивать вторую группу во главе с Денежным Королем. Первый труп, который он увидел, был труп гиганта-американца Джима Сильвера, богача Соединенных Штатов, Денежного Короля. Черный шелковый платок сжимал ему горло. Труп его уже начал разлагаться, и рои зеленых мух облепили его. Лошади, оружие, припасы и обоз - все исчезло. Туги, благоговеющие перед своей богиней Кали, не пренебрегают возможностью воспользоваться имуществом своих жертв. Берар сдержал свое слово: ужасные душители освободили двух пленниц!

   И в то время как Биканель, побежденный и разбитый, упал в джунглях с диким яростным криком, кортеж прибыл к развалинам, где возвышалась величественная в своем грозном безобразии статуя Кали. Капитан, обезумев от радости, не смея верить своему счастью, увидел свою жену, которая, сойдя с лошади, с протянутыми руками приближалась к нему.

   - Джордж! Мой милый Джордж!

   - Клавдия, моя дорогая Клавдия! Наконец-то вы свободны!

   В то же время и Мэри, соскочив с коня, бросилась на шею к своему брату.

   Берар молча созерцал счастье этих людей. Марий приблизился к нему и, с волнением сжав ему руку, сказал:

   - Ты сделал доброе дело, друг факир, ты очень славный человек.

  

  

   Даже после своего чудесного спасения капитан Пеннилес не был еще в безопасности. Гнусное и неосновательное обвинение, возведенное на него наемником Денежного Короля Биканелем, все еще было в силе и было опасно более, чем когда-либо, для его чести и свободы. Это обвинение, как, вероятно, помнят читатели, состояло в том, что Пеннилеса выдали за русского агента, посланного для поддержки священной войны в Бенгалии, население которой восстало против англичан. Это неосновательное обвинение, возведенное на капитана, тем более стало вероятным в глазах английских властей, что им показался подозрительным его быстрый проезд. Поэтому Пеннилесу следовало как можно скорее бежать или спрятаться, избегая во что бы то ни стало английских властей, даже последнего полицейского, потому что, по всей вероятности, его точные приметы были сообщены повсюду. При других обстоятельствах для него, конечно, было бы детской игрушкой пробраться берегом и покинуть эту негостеприимную страну. Но, встретив Мэри и Патрика, он считал своим нравственным долгом спасти их. Несмотря на находку сокровища, которое было для них скорее стеснением, чем помощью, положение бедных детей было крайне непрочно. Пеннилес дал слово возвратить отцу его детей и хотел сдержать свое слово. В данную минуту необходимо было знать точное местопре