Уоллес Эдгар - Дюссельдорфский убийца

рез и около камней по дороге удачно вскочил на подножку его машины и притаился.

   Приехав, Элиас поставил машину в гараж, прошел в дом, но, когда вернулся, обнаружил автомобиль пустым.

   Через несколько минут во двор прибежал подосланный мной фермер, крича, что какая-то женщина бросилась в пруд. Поиски трупа, конечно, ни к чему не привели, и Элиасу оставалось только вернуться в город. Он мог утешать себя мыслью, что Рут, по крайней мере, не досталась никому.

   На самом же деле я отвез ее в город и, встретившись в условленном месте с удравшим из госпиталя Мячом, запер обоих в камеру, там, по крайней мере, оба были в безопасности. Мяч страшно ослабел и нуждался в уходе.

   Одновременно я отдал приказ об аресте Мюниха и Кюртена.

   Но Кюртен сам ускорил события. Не получая в последнее время никаких указаний от Элиаса, он, войдя во вкус, решился на собственное преступление. Предупреждение вампира о том, что он будет в безопасности только пока следует его точным указаниям, не помогло.

   Убийство сорвалось. Девушке удалось бежать и донести полиции, предупрежденной уже мной.

   Рейхгольд-Элиас, услышав об аресте Кюртена, окончательно успокоился. Во-первых, он предупреждал его; во-вторых, почему бы тому и не объясниться? Я вполне разделяю уверенность Элиаса. что Кюртен его никогда не выдаст, да и кто, скажите, поверит такой странной истории?

   Но я отвел его в камеру, где раньше сидели Мяч и Рут, и заставил сознаться во всем... В кольце с изумрудом был тайник с пилюлей цианистого калия, достаточной даже для "вампира", я сам передал ему кольцо...

   Лично меня Кюртен не интересует. Пусть он остается убийцей и ведется процесс. Я, по всей вероятности, выйду в отставку. Прошу вас заметить только одно: если кто-нибудь из вас захочет предать гласности рассказанное мной, то я совершенно спокойно откажусь от всего. Раз выполнен божеский суд, то человеческому суду нечего делать. Это мое мнение, а я не привык, чтобы его кто-нибудь оспаривал.

   В заключение могу добавить, - Горн улыбнулся и закурил папиросу. - Мне очень неприятно, что в интересах дела я вынужден был дать Рут такое резкое интервью, в котором волей-неволей обидел моих товарищей по работе. Вам, конечно, господа, теперь не надо объяснять, что я, наоборот, самого лестного мнения о моих коллегах и могу сказать, что их помощь была для меня чрезвычайно важна. В особенности инспектора Шульце и инспектора Зоммера. Как я уже сказал, его работа, проведенная с такой выдержкой, тактом и хладнокровием, дала ему полное право на повышение.

   Что касается вас, сэр Мун, то должен сознаться, что я до сих пор не могу простить себе вынужденной шутки, которую себе позволил при нашем разговоре об инспекторе Рейхгольде. Вы совершенно справедливо нашли его подозрительным, но вы понимаете теперь, почему тогда я не мог признаться вам, что вполне разделяю ваше отношение к нему. Я мог бы этим повредить всему делу, одним неосторожным движением разорвать всю хитро сплетенную паутину. В тот момент, когда вы пожалели об отсутствии Мяча, я больше чем кто-либо думал о нем и ждал его возвращения.

  

   Когда Горн кончил свое повествование, шеф полиции встал и, сопровождаемый Мячом и инспектором Муном, вышел из кабинета, оставив заплаканную Рут вдвоем с Усталым Сердцем.

   - Ну, что вы мне теперь скажете, Рут, - заметил Горн, пристально и ласково глядя на девушку, - если я все-таки, несмотря на все сплетни и слухи обо мне, попрошу вас стать моей женой? Или, может быть, у вас есть еще какие-то сомнения относительно моей семейной жизни? Скажите, например, не показывала вам моя "жена" карточку, изображавшую меня в окружении большого семейства? Да? И это вас, конечно, сразу же убедило в истинности ее слов? Ну, конечно. Однако я все же должен вам заметить, милая Рут, что это очень и очень устарелый фотографический трюк, используемый ежегодно газетами всего мира в традиционный день первого апреля. Обманный день. Берутся две-три фотографии, вырезаются, склеиваются и снова переснимаются. Эффект иногда получается поразительный. При помощи фотографии можно, например, сделать вас женой Кюртена или доктора Миллера.

   - Я предпочитаю быть женой комиссара фон Горна, не на фотографии, а в жизни, - улыбнулась Рут, - не будем больше говорить об этом, Олаф. Могу только сказать, что я... - девушка запнулась, - я давно люблю вас, но гордость мешала мне сознаться в этом не только вам, но и самой себе. Одного только я не прощу вам никогда...

   - Статьи об огородничестве, - окончил за нее Горн. - Она вам пригодится, когда я выйду в отставку и куплю имение...

  

   О процессе Кюртена долго будут спорить, говорить и писать газеты. Кажется, нет такого нераскрытого преступления за последние пять-шесть лет, не приписываемого теперь дюссельдорфскому убийце, которому теперь нечего терять. Если бы его спросили, не он ли убил какого-нибудь человека, жившего сто лет тому назад - то Кюртен мог бы со спокойной совестью принять на себя и это убийство.

   По последним газетным сведениям, число приписываемых ему преступлений достигло уже внушительной цифры - пятьдесят три. Сюда, между прочим, кажется, вошли преступления, совершенные и в тех местностях, где Кюртен не только никогда не бывал, но о которых даже не имел никакого представления. Имея такого драгоценного преступника, как Кюртен, соглашающегося на все, трудно удержаться от искушения навязать ему участие во всех загадочных убийствах последнего времени.

  

   Газеты всего мира были переполнены сообщениями о Кюртене.

   Рут, занятая приготовлениями к предстоящей свадьбе, забросила газетную работу. Совершенно случайно ей однажды попалась в руки берлинская газета... Машинально она развернула ее и прочла последние сообщения о деле, которое сыграло такую важную роль в ее личной жизни.

   Как только в Берлине было получено первое телефонное сообщение, что арестованный в Дюссельдорфе Петер Кюртен является бесспорным виновником некоторых из тех кровавых преступлений, которые в течение нескольких месяцев волновали весь мир, в красивый прирейнский город помчалась туча газетных корреспондентов.

   Мы застали Дюссельдорф в большом волнении.

   Конечно, не в таком, в каком он был в 1929 году, когда, начиная с февраля, каждые две-три недели приносили весть о новом нападении на женщин, об убийствах, о трупах с 12-ю, с 19-ю колотыми ранами. Тогда в Дюссельдорфе царила паника. Под вечер женщины не выходили из дому без провожатых, вечером улицы были пустынны, за детьми удесятеряли родительский надзор.

   Сейчас волнение, скорее, радостное. На улицах, в кафе, в отелях - вы не услышите ни одного разговора, где бы не упоминался Петер Кюртен. Перед зданием полицей-президиума - постоянно толпа: хотят узнать последнюю новость, мечтают увидеть арестованного.

   Напрасные надежды. Его возят в разные места, его допрашивают там, где найдены трупы, но полиция проявляет необычайное умение конспирироваться: не только праздная толпа, но даже ловкие и опытные корреспонденты еще ни разу не видели знаменитого Петера Кюртена. Бросались, в ожидании встретить его и полицейских комиссаров, в разные углы города, мчались в автомобилях за город, в лес, где были обнаружены когда-то трупы, но все усилия были напрасны: полиция била все рекорды конспирации. Пришлось изменить тактику: поехали на квартиру Кюртена. Жены его не застали: она была уже арестована. По последним сведениям ее направили в дом умалишенных.

   Говорят, она испытала жестокое нервное потрясение от всего пережитого.

   Есть сведения, что страшное в ее переживаниях началось не с ареста мужа.

  

   При обыске обнаружена книжка из сберегательной кассы: на счету Кюртена хранилось свыше 5500 марок. Откуда такие деньги у бедного кучера, жена которого вынуждена искать заработок вне дома, чтоб супруги могли существовать?

   В полиции узнаем интересную вещь: Петер Кюртен давно уже, в самый разгар дознания, допрашивался в связи с некоторыми из таинственных убийств, но его не удалось тогда уличить - и он был отпущен после допроса домой, но из-под наблюдения не был выпущен. Первое время после допроса вел себя очень сдержанно и осторожно: ничто не подтверждало первоначальных подозрений, а затем, уверенный, что он счастливо отделался, принимался за старое.

   У полиции скапливались новые и новые данные. Она хранила их в глубокой тайне, и проживающие в Дюссельдорфе корреспонденты не подозревали, куда именно направляет уголовный розыск свое напряженное внимание.

   В свое время авторитетные специалисты уголовного розыска пришли к убеждению, что дюссельдорфский убийца как одно лицо есть миф: обстановка, при которой совершались преступления, технические приемы были разные в разных случаях, хотя на известные группы их можно было разбить. В одних - наблюдается сексуальная аномалия преступника, в других - налицо только мотив ограбления. Кюртен признался в нападении на ту горничную, рассказ которой ускорил развязку полицейского наблюдения за ним, в покушении на убийство двух женщин (они обе живы, хотя были тяжело ранены кинжалом), и утверждает, что им убита восьмилетняя девочка Роза Олигер и что его жертвой был инвалид Рудольф Шеер, которого, как показал теперь Кюртен, он убил, потому что Шееру было известно, что Кюртен виновен в смерти несчастной малютки.

   Некоторые из этих преступлений следствие приписывало сидящему теперь в сумасшедшем доме Штраусбергу.

   В настоящий момент полиция занята расследованием вопроса о причастности Кюртена к трагической гибели двадцатилетней девушки Марии Ган, которая была найдена мертвой с двадцатью колотыми ранами на теле.

   Несмотря на то, что по этому делу произведено исключительное по тщательности расследование, оно до сих пор остается одним из самых темных среди взволновавших мир девяти дюссельдорфских убийств, наряду с которыми числятся еще девять суровых нападений, не имевших смертельного исхода, но окончившихся тяжелыми ножевыми ранами, и зачастую со следами изнасилования. Семнадцать женщин и один мужчина, инвалид Шеер, были жертвами этих преступлений, совершенных на берегу прекрасного Рейна в течение года.

   Дюссельдорфцы поражены той легкостью, с которой Петер Кюртен даст свои показания. Он признается даже в том, в чем его никто не обвиняет.

   В чем же дело? Может, он просто не выдерживает длительных допросов, длящихся по нескольку часов? Или он принадлежит к числу тех психопатов, которые, не будучи причастными к убийству, являлись в полицию со своими "признаниями" и "раскаиваниями"? По-видимому, дело здесь обстоит сложнее: ряд преступлений он, безусловно, совершил, в остальных же сознается под влиянием апатии, как правило, охватывающей людей с неустойчивой психикой при массированных допросах. В итоге заявления:

   "Мне все безразлично". Или - "мне никого не жаль. Я ненавижу людей. Я мщу человечеству". Психопатологом здесь есть над чем поразмыслить.

   Несмотря на конспирацию, сопровождающую допросы и все дознания, такие фразы облетают Дюссельдорф. Что в них верно, что - плод обывательской встревоженной фантазии, известно лишь полиции, которая не стремится к размышлению о подобной информации.

   Постепенно просачиваются и некоторые новые сведения о прошлом Кюртена, вернее, о характере тех преступлений, за которые он неоднократно попадал под суд. Первое место среди них занимали кражи и взломы.

   В настоящий момент в суде дают показания две свидетельницы: это женщины, ставшие жертвами его нападения, но оставшиеся в живых, несмотря на тяжелые раны.

   В обоих случаях не было попыток изнасилования, но что было целью нападения - убийство или просто ограбление - неизвестно.

   Интересно заявление Кюртена, сказавшего, что никто - ни жертвы, ни уголовные комиссары не смогут понять мотивов его преступлений.

  

   Углубившись в чтение газеты, Рут не заметила, как в комнату тихонько вошел Горн и осторожно обнял ее. Девушка вздрогнула и обернулась.

   - Ох, это ты, Олаф...

   Ей, только что читавшей газету и снова пережившей все случившееся с ней за это время, еще казалось странным называть Горна по имени.

   Он, словно угадав ее мысли, сказал:

   - Как быстро летит время... Помнишь, у американского поэта Лонгфелло есть такие строки:

  

   "О время, - вор счастливых дней

   Таких случайных, легкокрылых,

   Безустный бег твоих коней

   Ничья узда сдержать не в силах."

   [Автор, очевидно, ошибается, так как у Лонгфелло такого стихотворения не было. (Прим переводчика)]

   Рут молча прижалась к нему... Она подумала о том, что Время-вор пока еще милостив к ним, и их счастливые дни только начинаются.

  

   В день свадьбы Рут получила в подарок от своего жениха кольцо с александритом. Этот камень меняет свой цвет в течение суток от сине-зеленого до фиолетово-красного, он так же изменчив и полон загадок, как и сама жизнь.

  

   _____________________________________________________

  

   Уоллес Э. Избранные триллеры: Фальшивомонетчик; Дюссельдорфский убийца; У трех дубов; Бандит: Романы / Пер. с англ.; Худож.-ил. П.Павлов. - Х.: Изд.-коммер. фирма "Гриф", 1995. - 528 с. - (Серия "Классика триллера") - ISBN 5-7707-7073-2

  

   До зб³рки вибраних трилер³в класика пригодницько§ л³тератури англ³йського письменника Едгара Уоллеса (1875-1932) ув³йшли його романи: "Фальшифомонетник", "Дюссельдорфский вбивця", "Б³ля трьох дуб³в", "Бандит".