Уоллес Эдгар - Дюссельдорфский убийца

ify">   - Теперь каждого убийцу считают ненормальным.

   - Я думаю, вы не можете, однако, найти другого объяснения этим зверствам.

   - О, мы их найдем. Вернее, он сам объяснит их!

   - Меня удивляет, что этого до сих пор не произошло! Сумасшедшие отличаются необычайной хитростью и силой во время приступов безумия, но в остальное время... Конечно, мне, простому обывателю, трудно судить об этом, но... полиция...

   - Но раз вы волей-неволей были хоть и случайно впутаны в эту историю, я не откажу себе в удовольствии еще раз побеседовать с вами на эту тему. Быть может, тайные силы, изучением которых вы занимаетесь, помогут нам там, где разум отказывается служить.

   - Я буду рад, конечно помочь вам, но боюсь, что вы переоцениваете мои силы. К тому же... мой скромный образ жизни...

   - Ваше состояние находится, надеюсь, в надежном банке? Берлинский биржевой, кажется?

   - Не все. Я перевел некоторую часть в заграничные сейфы. По всей вероятности, я скоро отправлюсь в продолжительное путешествие с научной целью. За эти годы я отвык от родной Германии.

   - Но ведь рано или поздно Немезида жестоко покарает ослушников...

   - Вы имеете в виду ностальгию? - вежливо спросил Миллер. - Я выше всяких зависимостей от чего-либо.

   Мячу надоел этот разговор. Он тихонько вышел из комнаты и, встретив в передней слугу, принялся болтать с ним о разных пустяках.

   Якоб оказался довольно мрачным и заспанным парнем, и все шутки Мяча отскакивали от него, как горох от стенки.

   - Скажите, пожалуйста, в котором часу вы подаете доктору в постель кофе? - спросил неожиданно появившийся Горн.

   Якоб вытаращил на него глаза.

   - Доктор никогда не пьет кофе в постели. Я приношу поднос прямо в кабинет.

   - Ах, так, спасибо...

  

   Садясь в автомобиль, Мяч зевнул.

   - Знаете, Горн, - сказал он, - я видал виды, но вашими расспросами вы, пожалуй, и меня заставите сознаться в убийстве.

   - Не могу вам ничего обещать заранее, - холодно ответил Горн. - Сколько лет вы работаете, Шульце?

   - Двадцать шесть, я начал мальчишкой.

   - Ну, этого достаточно для ординарного преступления.

   Мяч только развел руками.

   - Вы считаете доктора Миллера... - начал он.

   - Очень умным, несчастным молодым человеком.

   - Молодым? Я не знал, что он омолодился.

   - Вы очень многого не знаете. Убийцу, например.

   - А вы?

   - Я могу его узнать, но это совершенно не изменит дела. Вы бывали когда-нибудь в зоологическом саду, инспектор?

   - Да, приходилось иногда.

   - Я очень люблю зверей, - меланхолически продолжал Горн, - у больших кошек, например, удивительно красивый зеленый цвет глаз... У людей такие глаза - это признак необычайных способностей... Вы обыскивали особняк доктора? Конечно, ничего подозрительного и не могло быть... бедный старик, бедный старик...

   Мяч с возрастающим изумлением смотрел на своего шефа. Почему он вдруг проникся такой симпатией к ученому-миллионеру? И почему он стал достоин сожаления Горна?

  

   Несколько дней подряд Горн почти не выходил из помещения уголовной полиции. В синем дыму, наполнявшем комнату, трудно было различить его фигуру, склоненную над письменным столом.

   Он решил внимательно изучить все, имевшее хоть какое-нибудь отношение к делу. На столах были разбросаны беспорядочные кипы бумаг, актов, протоколов и писем.

   В газетах снова появились объявления, приглашавшие всех лиц, желающих сообщить какие-либо сведения, явиться к берлинскому главному комиссару.

   Мяч приволок, кроме своего неизменного мешка за спиной, еще целую корзину провизии и, покорившись судьбе, уселся за маленький столик рядом с Горном.

   - Он хочет в три дня решить головоломку, над которой мы бились целый год, - сокрушенно доложил Мяч старому шефу. - У этого человека изумительная память и манера оглушать собеседника неожиданными вопросами. Никогда не знаешь, спросит ли он вас в следующую минуту о здоровье домашней кошки или наденет наручники.

   - У этого Горна изумительные способности, - с уважением подтвердил Томас Мун - инспектор Скотленд-Ярда. - Блестящие, прямо головокружительные допросы.

   - У каждого своя манера развлекаться, - пробормотал измученный Мяч. - Честное слово, я мог бы найти и более простой способ самоубийства, чем работа с ним.

   Но, несмотря на кажущееся недовольство, он наотрез отказался от замены и стремглав бросался исполнять любое поручение Горна.

   На пятый день Горн поднялся и отодвинул гору бумаг.

   - Надеюсь, вы ничего не будете иметь против небольшой прогулки, инспектор, - обратился он к Мячу.

   - С выстрелами или без них? - заинтересовался тот.

   - На этот раз вам придется лишить себя этого удовольствия, - в тон ему ответил комиссар.

   Черный автомобиль остановился около редакции "Миттаг". Это было время затишья, и в опустевшей редакции можно было встретить только задержавшихся сотрудников: одни пребывали в ожидании аванса, другие - торопливо собирали свои блокноты и портфели.

   - Разрешите вас познакомить, - засуетился Мяч. - Комиссар фон Горн - гроза всех преступников и сыщиков, фрейлин Рут Корнер - слава репортеров.

   - И инспектор Шульце - величайший льстец, - улыбаясь, подхватила Рут, сидевшая за машинкой. - Разве вас так боятся не только преступники, но и сыщики?

   Она набралась храбрости, чтобы прямо взглянуть в нервное и резкое лицо Горна.

   - Я добиваюсь первого и избегаю второго, - быстро ответил он. - Для чего вы, собственно, работаете в газете, фрейлин?

   Рут недоуменно посмотрела сначала на комиссара, затем на Мяча, который за спиной комиссара делал ей отчаянные знаки.

   - Для того, чтобы иметь возможность самой задавать вопросы, а не отвечать на них, - не слишком приветливо ответила она. - Что вам угодно?

   - Я хотел бы поговорить с редактором или о нем, если его нет. Кроме того, мне нужно дать объявление в газету.

   - Контора уже закрыта, но я могу передать в ночной выпуск.

   - Печатайте! - Горн остановился перед машинкой, заложив руки в карманы. Казалось, что именно он является главным лицом в редакции. Во всяком случае, Рут, несмотря на явное возмущение этим повелительным тоном, беспрекословно уселась за машинку и, вставив лист с копией, опустила на клавиатуру свои тонкие, гибкие пальцы.

   "Ищут для небольшой типографии ротационную машину, хотя бы подержанную или устаревшего образца. Предложения с указанием цены адресовать в контору газеты под литерами "А. В."

   - Кончили? Распорядитесь, пожалуйста, чтобы все предложения направлялись непосредственно в полицей-президиум, по моему адресу. Лучше, если вы сами займетесь этим - я не люблю лишних разговоров.

   - Вы так уверены, что я окажусь достойной вашего доверия?

   - Да, могу вас уверить, что если появится статья о моих коммерческих начинаниях или об этом узнает хотя бы одно лицо, то вы будете арестованы на две недели.

   - Почему не больше?

   Наглость этого человека переходила все границы.

   - Потому что через две недели убийца будет найден. И если вы не замешаны в этом, то будете освобождены.

   - Фрейлин Рут очень интересуется убийством, - предательски заметил Мяч, за что был удостоен гневного взгляда девушки.

   - Я бы предпочел найти в этом городе человека, интересующегося географией, - сухо заметил Горн.

   - Что вы имеете в виду?

   Горн удобно уселся в кресло и закурил, мечтательно выпуская синюю струю дыма.

   - Галиция, Венгрия, может быть, Босния и Герцеговина... Удивительный край - эти Карпаты.

   - Если вы обратитесь к моему отцу... Он жил там долгое время и хорошо знает эту местность.

   - Ваш отец доктор?

   - Нет, - удивилась Рут, - археолог.

   - А? В таком случае, будьте добры дать мне ваш адрес и перепечатать для меня эту статью.

   Горн вытянул из кармана брошюру и, протянув девушке, прибавил: - За гонораром обратитесь ко мне в бюро.

   - Я не беру частной работы! - Рут окончательно вышла из себя. - И какое вы имеете право... вообще...

   - Никакого. Поэтому я и прошу вас, а не приказываю. Вы мне нравитесь, фрейлин Корнер, я многое о вас знаю. Вам двадцать два года, ваша мать умерла три года тому назад, вы достойная помощница вашего отца. Вы обычно жили в усадьбе около Бейрата. В этом году вы, наверное, туда не поедете.

   - Почему вас интересует...

   - Я очень люблю зелень - деревья, траву. Вообще зеленый цвет, - лениво цедил Горн. - Вы замечали, фрейлин Рут, что у некоторых людей глаза имеют необычайный оттенок изумруда? Если вы когда-нибудь увидите такого человека - не забудьте сказать мне об этом. Слышите?

   Он круто повернулся и, увлекая за собой Мяча, вышел из комнаты, оставив ошеломленную Рут. Она прижала руки к груди, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце.

   "Так вот какой он, этот Горн! Знаменитость, красавец, эксцентричный до резкости, которая, однако, не кажется грубой; небрежный, повелительный, печальный - Усталое Сердце, - вспомнила она. - Но почему, Боже мой, почему он заговорил о зеленых глазах? Разве?.."

   Но Рут напрягла всю свою волю, чтобы не думать об этом. Или это слишком ясный намек, или случайность!

   Она открыла книгу и нашла подчеркнутую статью: "О пользе куроводства и огородничества в домашнем хозяйстве".

   Рут не могла удержаться от улыбки. Неужели ему и это надо знать?

   Она добросовестно отстучала на машинке полтора часа и, сложив бумаги в портфель, пошла домой, успев прийти как раз к тому моменту, когда черный автомобиль с сидящими в нем Мячом и Горном отъехал от ее дома.

   Быстро взбежав по лестнице, она прямо прошла в кабинет отца.

   - Я немножко опоздала, папа, - случайная работа.

   - Да, мне уже передали. Какой симпатичный этот Горн! Прекрасно воспитанный молодой человек.

   - Я бы этого не сказала, - пробормотала Рут.

   - Разве? Он очень интересуется моими раскопками в Карпатах. Мы с ним все время говорили на эту тему.

   Рут только покачала головой. Неужели ей надо было переписывать статью о моркови и о прочей ерунде только для того, чтобы Горн мог беспрепятственно побеседовать об археологии?

   - Чем же кончился ваш разговор, папа?

   - Я дал ему кое-какие указания и адреса, между прочим, одного моего знакомого, знавшего близко и этого чудака-доктора.

   Но это уже не интересовало Рут.

  

   На одной из самых оживленных улиц Дюссельдорфа высилось здание с надписью громадными золотыми буквами: "Общество страхования от несчастных случаев".

   Несмотря на свое очень недолгое существование, общество пользовалось очень большой популярностью.

   Перепуганные жители города, охваченные всеобщей истерией, стремились застраховать свою жизнь на возможно большую сумму, и шикарное помещение "Общества", залитое ярким светом, - всегда было полно посетителями.

   Все, от богачей до последнего бедняка, несли сюда свои излишки, сбережения и жалкие крохи. "Общество" в несколько месяцев организовало банк, в котором собственники полисов являлись также акционерами.

   В стальных сейфах хранились драгоценности и деньги, - звонкими новенькими монетами, истертыми медяками, засаленными бумажками, хрустящими билетами, - заработанные тяжелым трудом, унижениями, милостыней, торговлей телом, удачей, расчетом и мошенничеством. Деньги, из-за которых многие, очень многие люди подавляли в себе малейшие желания, выходящие за рамки бюджета, чтоб обеспечить себе глазетовый катафалк и подобающий траур у родственников... Деньги падали, рассыпаясь по маленьким отделениям касс, укладывались в столбики, завязывались в пачки, перебрасывались из одного помещения в другое, проходили через десятки рук и, щеголяя солидными цифрами, появлялись на столе главного директора общества.

  

   - Сколько лет процветает это благодетельное предприятие? - спросил Горн, останавливаясь перед зеркальным окном "Общества страхования".

   - Шесть месяцев, - отвечал Мяч.

   - И вы еще не застраховались? Удивительная оплошность. Я лично провожу вас туда.

   - Боюсь, что вы окажетесь невыгодным для меня оценщиком, - возразил Мяч.

   - Браво, вы начинаете кое-что понимать.

   - Благодарю. Первая похвала за двадцать шесть лет службы.

   - Боюсь, что она окажется и последней. Проводите меня к директору.

   Конец фразы относился уже к служащему.

   Тот вначале только презрительно поднял брови и пожал плечами, но Мяч, загнув отворот пальто, показал ему свой значок, и служащий мгновенно преобразился в весьма любезного и готового к услугам человека.

   Господин генеральный директор Мюних, представительный мужчина с холеной черной бородкой, принял посетителей в роскошно обставленном кабинете.

   - Чем могу служить? - сухо спросил он.

   - Вы страхуете от несчастных случаев? - спросил Горн, удобно усаживаясь без приглашения.

   - Да, если вам угодно, обратитесь к...

   - ...от пожара, наводнения, кражи, нападения? - продолжал Горн, не обращая внимания на нетерпеливый жест генерального директора.

   - Простите, я очень занят...

   - Охотно верю. Только один вопрос: вы беретесь застраховать нас на тот случай, если нас поймает преступник?

   - То есть как?

   - Вы, конечно, знакомы с этим приемом. Иногда особо умный интеллигентный преступник превращается из дичи в охотника. Эту возможность необходимо иметь в виду, и я хотел бы застраховать себя от подобного случая.

   Изумленный директор пристально взглянул на посетителя.

   - Если не ошибаюсь, я имею честь говорить с господином фон Горном?

   - Да, вы редко ошибаетесь...

   - Простите, господин комиссар, я сразу не догадался.

   - Меня очень интересует работа вашего "Общества". По блестящим результатам дела можно судить об общественных настроениях.

   - Мое бюро к вашим услугам.

   - Ваше помещение не уступит берлинским банкам, но я все-таки заметил одно маленькое упущение...

   - А именно?

   - Не хватает портрета основателя. Знаете, такой большой картины маслом в золотой раме или просто снимка под стеклом. Это скромнее и, пожалуй, солиднее. Я вообще интересуюсь фотографией. Многие, конечно, не разделяют этого мнения - очень жаль.

   Мячу показалось, что рука директора, игравшая оправленным в серебро карандашом, слегка вздрогнула.

   - Мне кажется, что с этим можно и подождать, - заметил генеральный директор, с несколько натянутой улыбкой.

   - Вы находите? Не буду пока оспаривать. Извините за беспокойство, господин директор. Если мне понадобятся какие-нибудь сведения, то я обращусь к клерку в вашем бюро.

   Когда черный автомобиль повернул за угол, наблюдавший за ним из окна старший бухгалтер облегченно вздохнул и поднялся в кабинет директора.

   - В чем дело, Мик? - спросил он, прикрывая за собой дверь.

   - Этот проклятый Горн может испортить нам все дело, - мрачно ответил директор, шагая взад и вперед по кабинету. - Чертовски плохо. Кажется, пора кончать дело, Боб.

   - Ну, вот, ты уже трусишь, а ведь раньше ты не так легко сдавался.

   - Да, но если он что-то узнает, то это пахнет пожизненным заключением. А ведь мы решили уйти на покой. Это самое большое дело в моей жизни, и я не хочу зарываться.

   - Не беспокойся, у тебя уже и сейчас хватит для каторги... Но у него нет никаких данных.

   - Ты так уверен?

   - Несомненно. Если бы он хоть что-нибудь знал наверняка, то не приходил бы сюда такой лисицей. Горн способен, имея даже малейшее основание, арестовать хоть самого президента. Ты слыхал о его манере? Он задает самые неожиданные вопросы, и ты невольно отвечаешь на них, не успевая сообразить, к чему он клонит. Меня Бог миловал, а ты помнишь Карла? Заработал пятнадцать лет за один разговор. Карл ловко смастерил дело, комар носа не подточит, угробил одну старуху и прибрал к рукам денежки. Арестовали ее воспитанницу, лакея и кухарку. Горн был в это время в Англии. Приехал чуть ли не к самому суду. Два дня сидел над бумагами, пошатался по городу, потом откопал Карла и битый час говорил с ним. Угадай, о чем? О садоводстве вообще и штамбовых розах в частности. И как они цветут, и как пахнут, а потом... наручники: так-то и так-то - вы убили старуху!

   - Что же он, ясновидящий, что ли?

   - Не совсем. У него мозг, как скальпель. Не думает, а режет. Старуха хранила деньги в шкатулке, а на дне ее лежали лепестки роз. Знаешь, бабушки наши клали их повсюду, для запаха. По ним и нашел.

   - В Англии его назвали Усталым Сердцем, - хмуро заметил директор.

   - А у нас зовут Ангелом Смерти. Жуткий человек, не спорю, но ты ведь тоже не дурак. Свернуть такое дело?

   - Все-таки подведи итоги, на всякий случай.

  

   - Я начинаю догадываться, чего вы добиваетесь, - объявил Мяч, выходя из автомобиля, остановившегося у здания полицей-президиума.

   - А именно?

   - Вы хотите составить энциклопедию, - широкое лицо Мяча расплылось в улыбке.

   - Возможно.

   - Каждый день вы интересуетесь чем-нибудь новым, - продолжал Мяч. - Вчера археологией, сегодня оккультизмом, завтра фотографией.

   - Последней - больше всего, особенно вот такими прелестными изобретениями, - подтвердил Горн, вынимая из левой манжеты крохотный фотографический аппарат, прикрепленный к запонке.

   Мяч с любопытством подошел к столу.

   - Я много слышал о подобных аппаратах, но видеть их мне до сих пор не приходилось.

   - Все очень просто, - объяснил Горн. - Точный объектив, безукоризненная четкость, почти незаметен даже для опытного глаза. Конечно, потом фотографии должны быть увеличены. В особых случаях я пользуюсь кольцом.

   И Горн, сняв с пальца массивный перстень с огромным агатом, показал восхищенному Мячу миниатюрный аппаратик.

   - Иногда бывают интересные детали костюма, обстановки, выражения лица.

   - Например, черная борода этого "торговца смертью".

   Горн поощрительно улыбнулся.

   - Да, мне хотелось бы иметь фотографию, вернее дубликат снимка, имеющегося в берлинском полицей-президиуме.

  

   Горн, внешне всегда спокойный, корректный и даже слегка мечтательный, лихорадочно работал. За время своей службы в полиции он участвовал во многих делах, но, как правило, брался лишь за самые запутанные, трудные случаи.

   В промежутках между делами он отдавался изучению психологии и литературы. Эти занятия оттачивали его природные способности сыщика, давали пищу незаурядному интеллекту, способствовали выработке оригинального, только ему свойственного метода расследования.

   Низшие служащие полиции, под руководством неугомонного Мяча, носились по городу, выполняя градом сыпавшиеся на них поручения.

   Наконец, Мяч явился к своему шефу, нагруженный целым ворохом справок.

   - Я предпочитаю какую-нибудь более существенную информацию, - заметил он, окончив доклад, - чем все эти сведения о Карпатах, типографии, адресах, личной жизни служащих "Синей Бороды" и так далее.

   - Если вы хотите знать мое мнение, - возразил Горн, - то я нахожу, что варьете является более подходящей ареной...

   - Для вашего покорного слуги, - подхватил Мяч, - увы, много талантов оказываются зарытыми в землю.

   - Итак, Эльза Картон...

   - Живет в Дюссельдорфе, замужем за столяром, Генрихом Шлеманом, отбывшим некогда тюремное наказание в Бреслау и ставшим теперь честным ремесленником. Почтенная старушка больна и не выходит из дому.

   - Ей не может быть больше пятидесяти...

   - Этого уже достаточно, чтобы иметь сына ваших лет, - Мяч позволял себе иногда дерзости, когда бывал в хорошем настроении.

   - Вы не собираетесь жениться, инспектор?

   - Ненавижу женщин.

   - Удивительная неосторожность. Во-первых, я знаю одну молодую особу, которую вы, наверняка, уверяете в противном, а во-вторых, это дает мне лишний повод подозревать вас в...

   - Милостивые боги! - воскликнул Мяч.

   - Во всяком случае, вам нужно иметь в виду, что после свадьбы понадобится мебель, - неумолимо продолжал Горн.

   Мяч, наконец, сообразил, в чем дело, и не расспрашивая больше ни о чем, выкатил из гаража автомобиль.

  

   В маленьких палисадниках на клумбах и грядках зазеленели первые побеги.

   Солнце брызгами разбивалось о стекла в тюлевых занавесочках, темной парчой наряжало фикусы и шаловливыми зайчиками разбегалось по выскобленному полу в пестрых дорожках.

   В мастерской, загроможденной досками, верстаками и рамами, приятно пахло свежими стружками.

   Хозяин - угрюмый старик с лицом, заросшим щетиной, мрачно стругал доску, не желая вступать в разговоры.

   Горн не хотел почему-то сразу приступить к делу, и несчастному Мячу пришлось на самом деле заказывать мебель, объяснять и выбирать рисунки.

   Окончив переговоры, он, колеблясь, отдал столяру довольно крупный задаток, но, поймав многозначительный взгляд Горна, тотчас успокоился.

   Столяр, в свою очередь, получив деньги, сделался более приветливым.

   - Неужели вам приходиться работать одному? - спросил его Горн. - Разве у вас нет детей?

   - Нет, господин... впрочем, есть один, да лучше бы его и не было.

   - Лентяй?

   - Никуда негодный человек, бродяга. Видите ли, удрал из дому еще мальчишкой, лет десять пропадал невесть где, потом приехал, пробыл дома около двух месяцев и опять исчез неведомо куда.

   - Чем же он занимается?

   - А Бог его знает. Намучился я с ним довольно. Теперь уже рукой махнул. Взрослый парень - я за него не ответчик. Да и не родной сын он мне.

   - Да, тяжело работать одному на старости лет, - вставил соболезнующе Мяч. - Но вы ведь женаты?

   - Да, заболела вот моя старуха, который день валяется.

   - Что с ней?

   - А кто ее знает? Вот доктор был, прописал лекарство. Деньги стоит большие, а толку мало.

   - Позвольте, я осмотрю больную, - предложил Горн, вставая.

   - Мой товарищ - доктор, - подхватил Мяч.

   - Ни к чему это, господин. Ей и так хорошо. На докторов денег не напасешься.

   - Да я и не собираюсь брать с вас денег, - улыбнулся Горн. - Я приехал к вам в город по личным делам и не гонюсь за пациентами. Осмотрю просто в виде дружеской услуги.

   - К чему вам беспокоиться. Я не люблю так...

   Мяч прищурился и внимательно посмотрел на хозяина. В его нежелании показывать больную было что-то странное.

   - Я тоже, может быть, соберусь заказать вам мебель, - продолжал Горн, - тогда и сосчитаемся. Больная у себя?

   И, не дожидаясь ответа, он отправился из мастерской в квартиру.

   Столяр волей-неволей вынужден был показать ему дорогу, недовольно ворча что-то себе под нос.

   Горн прошел через небольшую залу с ореховой мебелью, обтянутой плюшем, с развешанными по стенам олеографиями в дешевых золоченых рамах, с геранью и канарейками на окнах - характерной обстановкой зажиточного немецкого бюргера.

   Не желая, чтобы столяр успел предупредить жену, комиссар первым постучал в дверь спальни.

   - Войдите, - услышал он слабый голос, - кто там?

   Эльза Шлеман лежала на высокой кровати и вопросительно смотрела на вошедшего запавшими воспаленными глазами.

   - Доктор Валлер, - представился Горн. - Я случайно зашел в мастерскую вашего мужа и, узнав о вашей болезни, решил навестить вас.

   - Мне очень плохо, доктор, наверное, уже ничего не поможет. Разве вы меня знали раньше?

   - Так, слышал кое-что. Ваше девичье имя Эльза Карстон? Разрешите?

   И Горн с уверенностью популярного доктора стал осматривать больную.

   Она не преувеличивала тяжести своего состояния. Пожилая, но все еще красивая женщина умирала самым мучительным образом. Сильная худоба, обострившая лицо и тело, круги под глазами и влажная зеленоватая кожа, отделявшаяся при малейшем прикосновении хлопьями.

   Человек, хорошо знавший Горна, заметил бы, как тот еле заметно вздрогнул. Но в комнате, кроме больной, никого не было: столяр остался в гостиной с Мячом, быстро сообразившим, что комиссар хочет поговорить с хозяйкой наедине. Инспектор умело отвлекал хозяина разговорами, не пуская его к жене.

   - Сколько раз у вас был уже кровавый пот? - спросил Горн.

   Больная удивленно взглянула на него.

   - Вы знаете эту болезнь? Господин Фридрихсон, который был у меня, очень удивился и...

   - Да, я знаю, что это такое, - горькая складка прорезала высокий лоб доктора, - когда вы заболели?

   - Неделю тому назад. Я простудилась и начала кашлять...

   - Принимали ли вы что-нибудь от кашля?

   - Сперва я выпила на ночь малины. Я ведь не привыкла лечиться, ну и не обращала никакого внимания на всю эту историю. А потом, ночью, как-то голова очень болела, кошмары душили, я проснулась, а у меня на теле - верите ли, доктор - капли крови выступили. Разве это бывает от простуды?

   - И вы никуда до этого не выходили, припомните... И ничего не принимали, кроме малины?

   - Не помню, может быть, я съела что-нибудь... Нет, уж, наверное, такая моя судьба.

   Горн небрежно просматривал стоявшие на столике около кровати лекарства.

   - Строфантин, лавровишневые капли, перегорикум... а вот же у вас еще и малина.

   - Да, это та самая, доктор. Я послала в аптеку нашего Якоба, разносчика. Этот плут зашел ко мне, как раз в то время мужа дома не было. Уже не знаю, Якоб ли зажилил лишний пфенинг или аптекарь поскупился, только малины оказалось на одну заварку. Там, в пакете, только одна ягодка осталась.

   - Дышать трудно? - осведомился Горн.

   - Ох, как трудно. И так голова кружится и сердце замирает... Сейчас вот мне немного лучше, а три дня прямо без памяти лежала.

   - Ну, около вас и муж, и сын, не так тяжело все-таки...

   Больная печально покачала головой.

   - Нет, доктор. Сыном за грехи наказал меня Господь. Нехорошо говорить так, а правда. Ну, да уж теперь недолго. За все отвечу сама. Как я ни старалась образумить Элиаса, он ушел из дому и неизвестно где живет и что делает. Думаю, что нечистая у него совесть, если не может на глаза матери показаться.

   - Сколько же ему лет?

   - Двадцать восьмой пошел. И в кого он только таким уродился - не знаю.

   - Я зайду к вам еще, фрау Эльза, - ласково произнес Горн, вставая. - Я принесу вам порошки, от которых, ручаюсь, вам станет лучше.

   - Дай Бог, только я вряд ли встану, доктор, спасибо вам.

   - Это мы еще посмотрим, - ободряюще возразил Горн и вышел в другую комнату.

   - Как больная? - спросил Мяч.

   - Очень тяжелая форма, - ответил Горн.

   - Да уж вы прямо скажите, умрет старуха? - спросил столяр. - Доктор Фридрихсон только руками развел.

   - Мы, врачи; надеемся до последней минуты, - серьезно ответил Горн. - Я заеду еще и завезу ей лекарство.

   Проводив гостей, столяр пошел в мастерскую и, подойдя к окну, долго еще смотрел вслед удалявшемуся автомобилю. Потом кивком подозвал проходившего мальчишку.

   - Эй, Курт, беги скорей, скажи Якобу, что у меня были Мяч и этот новый, как его, Горн. Пускай придет. Да поворачивайся живее.

   Но тому не пришлось повторять дважды. Услышав известное всем имя Мяч, он сразу сообразил важность доверенного ему поручения и, сломя голову, кинулся бежать по улице.

  

   Похороны несчастной девочки, последней жертвы вампира, были назначены на вторник. В субботу на имя Горна в полицию было доставлено следующее письмо:

   "Я знаю, вам будет небезынтересно узнать, что я буду присутствовать на похоронах. Так как вам все равно не удастся меня узнать, то через две недели можете назначить похороны новой жертвы.

   Собравшиеся полицейские долго ломали себе головы над этим письмом. Понятно, что на похороны соберется по крайней мере половина всего населения города, и убийце легко будет оставаться незамеченным. Тем более, что его никто не знает в лицо. При его наглости и безнаказанности никто не сомневался, что он исполнит свое обещание.

   - Единственный человек, который мог бы его узнать, не будет на погребении. Но я дам ему еще один шанс.

   - Вы уверены в том, что узнаете убийцу? - осмелился спросить Мяч.

   - Нет, я еще не уверен. Для окончательного решения мне нужны еще три вещи: один сентиментальный разговор, гребенка и одно глупое письмо. Не трудитесь понимать. Вы справлялись о здоровье фрау Эльзы?

   - Она чувствует себя значительно лучше после ваших порошков, скоро, кажется, выздоровеет.

   - Ей осталось жить не более недели, - возразил Горн.

   Мяч остолбенел.

   - Как? После обыкновенной простуды? Она ведь еще не старая женщина.

   - Есть различные яды, - начал Горн, как бы разговаривая с самим собой. - Вернее и безопаснее всего действуют восточные или завезенные в Европу из Африки. Царствующие дома средних веков наглядно показали их применение. Борджиа и Медичи. Яд, которым был отравлен Генрих Третий, был любимым средством Екатерины Медичи. С его помощью она убрала с дороги всех людей, мешавших ее планам. Родина его - Африка. Им пользуются негритянские племена, поклоняющиеся Великой змее. Как это ни странно, он существует еще и в России, на берегах Оби. Им можно отравить вещь, которую носит или пользуется жертва. Это может быть, например, платье, книга. Генрих отравился, перелистывая книгу с охотничьими гравюрами - подарком матери-королевы. Этим ядом можно отравить даже воздух, влив несколько его капель в лампаду или ночник. Попав тем или иным способом в кровь, яд действует медленно, но верно: спасения нет. Начинаются приступы лихорадки, высокая температура, сердцебиение, удушье, бред. Потом резкий упадок сил, головокружение, кровавая испарина, известная в медицине только как следствие очень редкой болезни - гемофилии, то есть плохой сворачиваемости крови и кровоточивости сосудов. И еще один характерный признак: зеленоватый цвет кожи, отделяющейся при малейшем прикосновении хлопьями.

   - И вы уверены, что фрау Эльза отравлена именно этим ядом? - спросил напряженно слушавший Мяч.

   Горн вынул из стоявшей на столе коробки маленький пакетик и, открыв его, показал крохотную ягодку, напоминавшую малину.

   - Что это, по-вашему?

   - Гм... малина, кажется. Ну, конечно, она.

   - Совершенно верно, это она, но отравленная аква-тофаной.

   - Какое же отношение может иметь к этому делу фрау Эльза?

   - Может быть, вы разрешите мне вначале проверить свои предположения? Я люблю утверждать что-либо только наверняка.

  

   Известие о полученном Горном письме быстро распространилось по городу.

   В день похорон толпы любопытных устремились на кладбище. Все ожидали чего-то необычайного, как зрители в цирке, каждую минуту ждущие, что вот-вот жонглирующий на воздушной трапеции под куполом цирка акробат сорвется и рухнет на арену. Напряженные нервы искали выхода. Собравшиеся беспокойно оглядывали друг друга, подозрительно следя за поверенным полиции. Без слез нельзя было смотреть на засыпанный цветами катафалк с белым глазетовым гробиком.

   Но любителям сильных ощущений не довелось развлечься. Торжественная церемония прошла без всяких инцидентов. Усиленный наряд пешей и конной полиции поддерживал стройность шествия.

   К концу церемонии подъехал закрытый черный автомобиль, при виде которого многие настороженно повернули головы. Высокий бледный человек с усталым безразличным лицом возложил на могилу венок и, обратившись с краткими словами соболезнования к матери покойной, медленно пошел к выходу.

   - Я вас давно уже жду, фрейлин Рут, - заметил он, останавливаясь перед вспыхнувшей девушкой. - Вам следует получить гонорар за перепечатанную статью, - добавил он, слегка улыбаясь.

   - Я не нуждаюсь в частной работе, - сказала она резко, с трудом скрывая свое негодование.

   Как вообще он смеет говорить с ней после того, что случилось?

   - Но иногда ведь полезно бывает узнать кое-что о курах или помидорах, - продолжал поддразнивать ее Горн. - Кроме того, вы все равно придете ко мне так или иначе.

   - Вы слишком самоуверенны, господин комиссар.

   - Нисколько. Во-первых, у нас заключена некоторая коммерческая сделка. Очень жаль, если вы о ней забыли. А, во-вторых, я дам вам на днях сенсационное интервью. Вполне официально.

   Это задело Рут за живое. Профессиональное любопытство победило досаду.

   - На самом деле? Когда же вы разрешите к вам зайти?

   - В первый же теплый солнечный день, - заявил Горн. - Я говорю совершенно серьезно. Не забудьте предупредить вашего отца, что вы отправляетесь на прогулку.

   - Но я не собираюсь никуда...

   - Видите ли, милая Рут, - тихо, но твердо сказал Горн, - ваши намерения для меня совершенно не имеют значения. Если я вовлекаю в свою орбиту каких-нибудь людей, то они или повинуются мне беспрекословно, или... - красноречивый жест окончил фразу. - Ваше возмущение вполне понятно, и мне очень нравится, но оно совершенно бесполезно. Через две недели вы избавитесь от тирана, но до этого срока принадлежите мне. В ближайший же теплый день прошу вас прийти в бюро. Или даже я сам заеду за вами.

   И, вежливо приподняв цилиндр, Горн пошел дальше. Рут, побледнев от гнева, обратилась к злополучному Мячу, как тень следовавшему за комиссаром.

   - Вы слышали? Что это значит? Я не нахожу слов возмущения этой наглостью.

   - Милая Рут, ради Бога, успокойтесь. Поверьте, если Горн что-нибудь говорит, так и будет.

   - Но при чем тут я? Неужели вы думаете, что я имею какое-нибудь отношение к... - она оборвала фразу и густо покраснела под пристальным взглядом всегда таких добродушных и жизнерадостных глаз инспектора. Но он, не замечая, казалось, ее смущения, отечески поглаживал дрожащие пальцы, затянутые в лайковую перчатку.

   - Бедная девочка, я знаю, как вам иногда бывает тяжело. И, поверьте мне, если в какую-нибудь минуту вы расскажете, что вас гнетет, Усталому Сердцу, то это облегчит вашу душу. Не смотрите на него, как на полицейское пугало. Он молод, но, пережив сам большое горе, понимает страдания других.

   - Но для чего тогда этот тон?

   - Это его право - приказывать. И вам, и мне, кому угодно. Во время войны Горн, совсем еще молодым, занимал большой пост в тайной агентуре. Он был правой рукой знаменитой "мадмуазель Доктер", одним словом решал участь тысячи людей. Следствием такой работы является изумительная выдержка и снисходительное, отношение ко всем окружающим.

   - Если я могу ему быть чем-нибудь полезной... - смягчилась Рут.

   - Конечно, можете. Иначе, как на полезного сотрудника, он на вас и не смотрит. Не забывайте, что у него - усталое сердце, - лукаво прибавил он.

   Простившись, он побежал догонять начальника.

   Горн стоял, прислонившись спиной к дверце автомобиля и небрежно вскинув монокль, рассеянно слушал разговор шефа полиции с доктором Миллером.

   Доктор, в старомодном сюртуке и цилиндре, из-под которого выбивались седые пряди, расспрашивал о письме убийцы.

   - Неужели же он на самом деле находится здесь, на кладбище, господин комиссар? - обратился он к Горну.

   - Совершенно верно, так же, как мы с вами, - был ответ.

   - И вы находите его поведение естественным?

   - Я вообще не считаю его человеком, - сухо ответил Горн.

   - То есть? - изумленно переспросил Мяч.

   Шеф полиции поднял брови.

   - Очень просто,