Красницкий Александр Иванович - В дали веков

ащу их, а там пусть что угодно с ними случится.

   Рулав, напрягая все силы, отволок по отмели тела обоих юношей и положил их на такое место, куда не достигал прибой.

   Потом он, еще раз взглянув на Избора, поспешно скрылся в гуще кустарника.

  

  

  

  

  

   Разразившаяся внезапно буря так же внезапно и стихла.

   Ветер перестал завывать, рваные тучи быстро уплыли вдаль, выглянуло солнышко и залило ярким, веселым светом и успокоившееся озеро, и прибрежный кустарник заповеданной рощи.

   Роща в мгновенье оживилась и наполнилась массою звуков. Затрещали в воздухе стрекозы, защебетали выпорхнувшие из густой листвы птички, дятел принялся за свою бесконечную работу, словом, все как будто воскресло, ожило; только два тела, оттащенные Рулавом в кучу кустарников, по-прежнему были неподвижны.

   Уж не ошибся ли старый норманн, заметив признаки жизни в Изборе? Может быть, огляделись его старые очи? Не ослышался ли он, приняв слабое завывание ветра за стон, вырвавшийся из груди юноши?

   Нет, не ошибся он. Ни очи, ни слух не изменили еще старику.

   Всем телом вздрогнул вдруг Избор и открыл глаза. Первые мгновенья юноша не мог даже сообразить: где он находится? жив ли он или на другой замогильный мир смотрят его очи? Как странно кружится у него голова: какая тяжесть чувствуется во всем теле.

   Нет, он жив, кругом все знакомые места - вот плещет Ильмень в своих низких берегах, вот и чайки носятся над его успокоившейся поверхностью.

   Жив, слава Перуну!

   Взор Избора остановился на безжизненном теле его товарища. Новая забота! Старейшинский сын доверился ему, не побоялся вместе с ним пуститься в челноке по бурному озеру, и вдруг теперь он мертв. Что скажет его род? Что скажет старик-отец Вадима? Никто из них не поверить, что Избор сделал все, что мог, только бы спасти Вадима от неминучей смерти. Погибая сам в волнах разбушевавшегося Ильменя, он, захлебываясь мутной, грязной водой, нырнул вслед за опускавшимся на дно Вадимом, поймал его, лишившегося уже чувств, крепко-крепко схватил и не выпустил из своих могучих объятий даже тогда, когда и сам потерял сознание.

   Никто не поверит этому. Вот он - труп Вадима.

   Но, может быть, он еще жив? Может быть, и он только потерял сознание и еще можно его вернуть к жизни?

   Эта мысль озарила Избора, придала ему силы и заставила забыть свою собственную слабость. Он быстро вскочил на ноги, наклонился над Вадимом и, поспешно разорвав одежду на груди, приник ухом к сердцу. Прошло несколько томительных минут. Как ни чуток был Избор, как ни привык он различать каждый шорох, биения сердца все-таки не было слышно.

   Он уже стал терять надежду.

   Что про него подумают, что скажут про него, когда он вернется один и передаст в род Володиславов страшную весть о гибели единственного сына родового старейшины? Как будет убиваться его старуха-мать!

   Да и никто не поверить, что он, спасшись сам, не мог спасти товарища, которого сам же вызвался перевезти через озеро.

   Не поверят, скажут, что бросил Избор Вадима на погибель.

   Он ли не старался? Ведь он вплоть до последней минуты не выпускал его. Только уже на суше разжались его руки, но поверит ли этому кто?

   Неужели на всю свою жизнь оставаться опозоренным? И как он решился, зная седой, грозный Ильмень, пуститься по нему перед бурей?

   Избор с тоской взглянул на распростертое тело старейшинского сына. Он уже не сомневался, что Вадим мертв и, придя к этому убеждению, в первый раз огляделся вокруг.

   Где это он? Да никак он в заповеданной роще, в роще, посвященной громовержцу Перуну!

   Так и есть. Как же они сюда попали? Ведь каждому, кто в эту священную рощу ступит, смерть грозит. Горе дерзкому! Служители Перуна такого поругания их святых не допустят. Ничья нога по священному лесу ступать не должна, иначе разгневается грозный бог и нашлет страшные бедствия на все племена славянские.

   Потому так строго и охраняют служители Перуна священную рощу.

   А что такое Перун-то, в самом деле?

   Знает Избор, что у норманнов не Перун вовсе, а Один. Он куда могущественнее славянского бога. А то вот еще что рассказывали: есть народы, которые в невидимого Бога веруют. Сходил на землю Единый Сын этого Бога. Он совсем не то, что Перун, или Один, заповедал любить всех. Он наказывал и за каждое зло добром платить. А как это сделать? Нельзя этого совсем. Меня обидели, и я за это отомстить должен; на мести весь свет держится; дай только обидчикам волю, житья от них не будет, кто сильнее, тот и прав. А Тот Единый Сын невидимого бога убить себя сам дал злым людям; и когда Его эти злые убивали, свою смерть им простил.

   Добрый Он, кроткий, говорят, был, никого никогда не обидел. Одним словом своим мертвых воскрешал, а славянский Перун этого сделать не может.

   Разве попросить Его, чтобы вот он теперь в беде помог? Про воскресших по Его слову мертвых верные люди сказывали. Быть может, Он Избору и окажет милость свою.

   Долго задумываться Избор не любил.

   - Единый Сын Невидимого Бога! - воскликнул он, опустясь около Вадима на колени. - Я слышал о Тебе, Ты был добр и милостив, окажи теперь милость свою бедному варягу. Говорят, что Ты велел прощать обиды врагам своим; обещаю Тебе простить зло врагу моему заклятому, сделай только, чтобы Вадим, сын старейшины, воскрес!

   В благоговейном ожидании поник молодой варяг головою. Он ждал чуда и в то же время сомневался в нем.

   Вдруг он выпрямился, глаза его широко раскрылись от изумления, он глядел на Вадима и не верил себе.

   Потом он жадно приник к левой стороне его груди.

   Казалось ему, что Единый Сын невидимого Избору Бога совершил чудо. Молодой варяг ясно слышал, как билось сердце старейшинского сына.

  

  

  

  

   Вадим находился в глубоком обмороке.

   Он долго еще приходил в себя, но теперь Избор был счастлив. Возвращение к жизни старейшинского сына снимало с него всякое подозрение. Он мог смело явиться в селение, мог прямо глядеть всем в глаза, не боясь никакого укора.

   Юноша приписывал случившееся исключительно Тому Богу добра и прощения, к которому прибегнул в своем несчастии.

   "Верь мне, Сын невидимого Бога, я сдержу свой обет, - думал он, с восторгом глядя в небо. - Я знаю теперь, что Ты сильнее, милостивее нашего Перуна, и если бы я был тогда, когда Тебя убивали злые люди, я бы сумел заступиться за Тебя".

   Потом он занялся Вадимом и, что было силы, стал растирать его закоченевшие члены. Труды его увенчались успехом. Вадим скоро открыл глаза. Однако он был настолько слаб, что идти еще не мог.

   - А ведь придется переночевать здесь, куда же тебе идти? - заметил Избор, передавая ему все подробности их почти чудесного спасения из бездны бушующего Ильменя.

   Вадим слушал его рассеянно; казалось, преданность Избора его нисколько не тронула. Он даже позабыл поблагодарить его за свое спасение. Только последние слова несколько расшевелили его.

   - Как, здесь оставаться? - воскликнул он.

   - А то что же?

   - Но ведь ты знаешь, какое это место?

   - Знаю, да только жрецы Перуна пока здесь нас не найдут, а ты тем временем оправишься, и мы благополучно выберемся отсюда.

   - Нет, нет, этого нельзя, никак нельзя.

   - Да почему же? Ведь я же тебе говорю: мы спрячемся так, что никто нас не увидит здесь.

   - Да ты знаешь ли, почему это место так строго охраняется? Знаешь ли, почему этот лес считается заповеданным?

   - Нет, не знаю. А почему?

   - Этот лес - жилище страшного волхва.

   - Я что-то слыхал про него, - задумчиво произнес Избор, - но что именно - не помню теперь, пожалуй.

   - Много-много лет тому назад, еще мой покойный дед совсем мальчиком был. Он мне о волхве и рассказывал. Поселился в этом лесу волхв, разные чудеса он делал: и зверем лесным, и птицей оборачивался; колдовал он сперва, а потом всех, кого в лесу ни находил, пожирал. В бурю на самой легкой ладье на Ильмень он спускался, и все, кого он в бурю на Ильмене заставал, его добычей делались. Много страху он на окрестные роды нагнал - все его боялись и в реку из Ильменя идти не смели. Вот и поставили наши жрецы фигуру Перуна на холме; с тех пор волхв удалился от истока реки и поселился где-то здесь, в лесу.

   - Что же, он и теперь жив? - перебил Вадима Избор.

   - Говорят, и теперь. Многие, особенно в бурю, видали, что иногда вот около этого места над лесом заметен дым. Сидит, верно, проклятый, и жертв своих ждет.

   - Так его ты и боишься?

   - Я ничего не боюсь. Страх мне неизвестен, - хвастливо сказал Вадим. - Только все-таки я здесь не останусь.

   - Твое дело! Но как же мы выберемся отсюда?

   - Придумай, как. Ты эти места лучше меня знаешь. Только бы поскорее уйти отсюда.

   - Но ты совсем идти не можешь!

   - Нет, я пойду, я ничего, - попробовал было приподняться Вадим, но тотчас же, обессилевший, опустился на траву.

   Тут сказались и слабость, и перенесенное волнение.

   - Вот видишь, куда же ты пойдешь? - сказал Избор. - Останемся здесь пока до вечера, а волхва своего ты не бойся. Право, его страшиться не надо, и он, и Перун бессильны, они простые деревянные истуканы и ничего больше!

   - Что ты говоришь! - с ужасом воскликнул Вадим. - Ты богохульствуешь, ты перестал верить в могущество Перуна!

   - Сознаться тебе, не перестал, а перестаю. Вот с тобой я убедился, что все наши боги - ничто перед тем Богом, в которого веруют некоторые народы.

   - Что же это за Бог?

   - Великий Бог! - с убеждение произнес Избор и рассказал Вадиму все, что ему было известно о воле Единого невидимого Бога, поведал ему и о своем обращении к Нему, и о чуде, которое, по его мнению, совершил этот Бог, воскресив Вадима.

   Старейшинский сын слушал рассказ Избора о христианах, но отец его так близко стоял к жрецам Перуна и Вадиму так часто приходилось беседовать с ними, что ко всем иным верованиям он относился с большой неприязнью.

   - Э, полно! - отозвался он на рассказ своего товарища. - Зачем нам искать другого бога, когда у нас есть свой, мы должны поклоняться тому, чему поклонялись наши отцы. Лучше подумай, как нам выбраться отсюда, мне во что бы то ни стало надо быть дома.

   Вадим угрюмо замолчал. В мозгу его черные мысли роились. Гневом кипел он на спасшего его варяга, вспомнив предсказание Мала. Гнев этот и черные мысли породил.

   Страшное дело замыслил Вадим.

   Оттого-то он прямо в глаза Избору глядеть не может и свои очи от его очей отводит.

   Мрачный вид Вадима обеспокоил его спутника. Он приписывал его усталости, только что перенесенному волнению, но далек был от каких бы то ни было подозрений.

   Вдруг взгляд Избора упал на мокрый песок, где ясно отпечатались человеческие следы.

   - Гляди-ка, князь, это что такое? Мы здесь не одни, кажется, - показал он следы Вадиму.

   Тот тоже взглянул и вздрогнул всем телом.

   - Мы пропали! - воскликнул он с испугом. - Никто не смеет, кроме жрецов, ступать сюда. И следы оставил не кто иной, как страшный волхв.

   - Волхв? - побледнел в свою очередь и Избор. - Ты так думаешь, княже? Но откуда же взялся он? Ведь он нем сколько уже лет ничего в наших краях не слышно.

   - Ничего не значит! Он живет в этом лесу, это говорил мне старый Велемир, жрец Перуна. Да и кому же здесь более быть, как не ему, этому страшному волхву. Надо бежать, бежать.

   Забыв о своей слабости, Вадим вскочил на ноги.

   - Веди, веди меня вон из этого проклятого леса, - закричал он Избору, тоже заметно взволнованному и испуганному, - это ты нарочно завел меня сюда, проклятый враг. Ты хочешь во что бы то ни стало погубить меня.

   Избор с нескрываемым изумлением устремил взор на старейшинского сына.

   - Что ты, Вадим? Зачем мне желать твоей погибели? На что мне нужна твоя жизнь? Я погибал вместе с тобой и в страшную смертную минуту не оставил тебя.

   - Ты должен стать виновником моей гибели! Так нет же! Не ты меня, а я тебя сотру с лица земли. Сам виноват, не становись мне поперек дороги.

   Избор не переставал удивляться. Он слушал бессвязную речь Вадима и не сразу понял ее. Он недолюбливал Вадима за гордыню, за заносчивость, но никогда его не считал неблагодарным или вероломным.

   - Ты не веришь нашему Перуну, ты преступаешь его заветы, потому ты и не побоялся ступить в это страшное место! - задыхаясь от волнения, говорил Вадим. - Ты послушный раб страшного волхва, потому-то ты и не страшишься его. Ты завел меня сюда, чтобы отдать ему на растерзание. Нет, не удастся тебе это, презренный варяг. Умри прежде сам!

   И прежде, чем Избор успел опомниться, его вероломный спутник выхватил из-за пазухи острый нож и как зверь кинулся к нему.

   Молодой варяг инстинктивно вытянул вперед обе руки, но не успел оборониться, и Вадим с дикими, яростным воплем вонзил нож в левую сторону его груди.

   Как подкошенный, рухнул Избор на траву.

   Удар был рассчитан верно. Вадим, вытащив нож из раны, поднял руку, чтобы поразить еще раз своего соперника.

   - Умри, умри! - говорил он. - Вот, кто теперь погубит меня?

   Он уже хотел опустить руку, вооруженную ножом, как вдруг сам дико вскрикнул.

   Прямо на него, озаренная яркими лучами заходящего солнца, двигалась фантастическая человеческая фигура.

   Пораженному испугом вероломному убийце казалось, что две змеи выползают изо рта странной фигуры, что глаза ее блещут, как раскаленные уголья, а распростертые руки готовы принять и задушить его в своих объятьях.

   - Волхв, перунский волхв! - в ужасе воскликнул Вадим и, выпустив из рук нож, кинулся бежать в лес.

  

  

  

  

   Вадим долго-долго бежал без оглядки. Ему казалось, что этот странный волхв, так неожиданно появившийся перед ним в тот самый миг, когда он обагрил свои руки кровью спасшего его человека, гонится за ним по пятам.

   Ветви густо разросшихся деревьев задевали Вадима, и ему чудилось, что это чьи-то цепкие руки хватают его.

   Ветер шелестел листвой и в этом шелесте убийце ясно слышались роковые голоса, и лес ему казался весь наполненным ими.

   Вадим бежал все дальше и дальше, ели и сосны своими ветвями кололи его лицо, но он не чувствовал боли, не замечал, что по лицу его струится из ран теплая кровь.

   Наконец юноша почувствовал, что дыханье у него спирается и бежать он не в силах. Как подкошенный рухнул он на траву, ожидая, что вот-вот страшный волхв настигнет его и разорвет на клочки.

   Вдруг ему послышались невдалеке человеческие голоса.

   "Все, все кончено, - мелькнула мысль в голове старейшинского сына, - гибель моя неизбежна, старый кровожадный волхв настиг меня".

   А голоса раздавались все ближе и ближе.

   - Ясно слышен был чей-то крик здесь поблизости, - различил знакомый голос Вадим. - Крик этот был не криком дикого зверя, а пораженного насмерть человека.

   - Вот и трава здесь помята. Сучья на елях поломаны.

   - Значит, я не ошибся.

   - Ищите, все ищите, обойдите всю рощу из края в край, - различил Вадим старческий голосок, который одновременно заставил и задрожать его, и обрадовал, - найдите ослушника велений нашего бога и приведите его к нам. Мы посмотрим, кто этот дерзкий, осмелившийся нарушить заветы Перуна. Ступайте, ищите. Я буду ждать вас на этом месте.

   Прошло несколько томительных, показавшихся необыкновенно долгими Вадиму мгновений. Он еще глубже забился в траву в надежде, что люди, голоса которых он так ясно слышал, пройдут мимо, не заметив его.

   По голосам Вадим узнал служителей Перуна, а в распоряжавшемся поисками старике признал верховного жреца Велемира.

   Юноша знал, что его ждет, и потому появление жрецов перепугало его не менее, чем преследование страшного волхва. Как ни дружен с его семьей Велемир, как ни уважает его отца, старейшину, все-таки он не приступит заветов и жестоко, может быть, даже смертельно, накажет ослушника.

   Вдруг Вадим услышал совсем близко от себя шорох. Чья-то нетвердая нога ступала по сухим, с треском подламывающимся сучьям. Вот уже кто-то остановился рядом с ним, и Вадим почувствовал, как чья-то рука коснулась его плеча.

   - Кто бы ты ни был, приказываю тебе встать, - услыхал он над собою голос Велемира, - покажи лицо свое и дай увидеть того, кто осмелился нарушать волю Перуна и попрать дерзкою ногою священную рощу.

   - Велемир, прости! - не своим голосом воскликнул юноша, приподнимаясь с земли.

   Пред ним стоял высокий, весь седой старец. На груди его, покрытой белыми, как снег, одеждами, лежала длинная седая борода. Лицо, изборожденное множеством морщин, было грозно. Глаза метали молнии из-под нависших седых бровей.

   Стар, очень стар был Велемир, верховный жрец Перуна - главного и грозного божества приильменских славян! Сколько весен он встретил, сколько зим пережил! Старики приильменских родов совсем детьми еще были, а Велемир, такой же древний, такой же грозно-важный, служил уже Перуну-громовержцу.

   Когда он был молод и был ли он когда-нибудь молод - никто не знал. Ильменским славянам казалось даже, что он и явился на свет Божий старым, седым.

   Про него ходили в родах чудные рассказы. Говорили, что Перун все делает по слову его, ни в чем не ослушивается грозный бог своего любимого служителя.

   Захочет Велемир, и нашлет Перун на роды славянские бедствия тяжелые: голод, смерть лютую, и ничто от них, кроме просьб Велемира, народ не избавит.

   Оттого и боятся и уважают верховного жреца Перуна все роды славянские.

   Теперь этот грозный старец, гневный, раздраженный, стоял перед перепуганным старейшинским сыном, не смевшим поднять на него глаз. Несколько мгновений старец, казалось, не узнавал юноши.

   - Вадим, сын старейшины, уважаемого всеми ильменскими родами Володислава! - воскликнул он. - Так это ты осмелился, дерзкий, вступить в это священное место?

   - Выслушай, отец, умоляю тебя, - робко вымолвил Вадим, - я скажу тебе всю правду.

   - Нечего мне слушать. Я сейчас созову всех верных Перуну, и мы поступим с тобой, как приказывает закон. Ты осмелился нарушить завет, и грех твой падает на твою голову.

   Суровый старик поднес руки ко рту, готовясь закричать что было сил, но Вадим ухватил его за край одежды и заговорил просительно:

   - Не зови, отец, дай мне сказать тебе правду, при других я не скажу. Помедли. Ты всегда успеешь осудить меня!

   - Ну, говори, - согласился, наконец, Велемир, - горе тебе, если ты солжешь. Перун покарает и тебя, и род твой. Говори скорей, пока не пришли сюда служители Перуна.

   - Я с варягом Избором переплывал озеро, - начал торопливый рассказ Вадим, - ты знаешь, отец, какая разразилась буря, мы выбивались из сил, борясь с волнами. Вдруг огромный вал опрокинул наш челн и затем выбросил нас на песчаную отмель этого берега.

   - Если это было так, то вы и должны были оставаться на ней, призывая к себе на помощь, а не забираться сюда, где скрыты сокровенные тайны божества.

   - Я так и поступил, отец.

   - Однако ты здесь. Где же этот дерзкий варяг?

   - Выслушай дальше. Собравшись с силами, я хотел сделать так, как говоришь ты, хотел даже устроить плот, чтобы перебраться на нем по Ильменю в другое место, но этот Избор, знаешь ли, он отказался от Перуна, он не верит более в его силу, могущество и долго мне говорил о каком-то другом, неведомом Боге.

   - Отступник! Смерть его ждет за это преступление! - с гневом воскликнул Велемир. - Где он, где? Не скрывай его. Горе тебе, если ты его осмелишься укрыть.

   - Он уже наказан за свое отступничество. В тот миг, когда он произносил хулы на великого Перуна, вдруг явился из чащи страшный перынский волхв, о котором ты столько раз нам рассказывал.

   - Волхв, ты говоришь? - с видимым недоверием произнес жрец. - Ты сам его видел?

   - Да, отец, сам. Страшный он на вид. Ростом он не меньше молодой сосны. Все тело его обросло густыми волосами, вместо глаз у него раскаленные угли, а из уст вились змеи. Он с воплем кинулся на нас.

   - И что же? - спросил Велемир.

   - Он схватил на моих глазах отступника Избора и разорвал его на несколько частей. Я в страхе бежал сюда, пока не упал на этом месте. Теперь тебе известно все, суди меня, как знаешь.

   Вадим замолчал, с тревогой глядя на служителя Перуна; тот стоял, с видимым смущением ударяя о землю своим жезлом.

   - Волхв, волхв, - повторил он, - кто же это может быть? Кто проник в это охраняемое место?

   И затем спохватившись, что сказал слишком многое, чего не должны бы слушать посторонние уши, он взглянул на Вадима и произнес:

   - Если все правда, что ты говоришь, Перун помилует тебя. Если тебе удалось избегнуть страшного волхва, ты достоин жизни. Но горе тебе, если это не подтвердится. Где ты видел перынского волхва?

   - Пусть идут по оставленным мною следам, и достигнут слуги Перуна того страшного места!

   В это время стали один за другим собираться младшие жрецы, с удивлением глядевшие на хорошо им знакомого старейшинского сына. Велемир заставил Вадима повторить свой рассказ.

   - Пойдемте же туда и посмотрим, прав ли этот юноша, - сказал жрец, когда Вадим закончил. - Веди нас.

   Они тронулись и вскоре достигли той отмели, на которую выбросила буря двух юношей.

   - Вот, вот, глядите, тут что-то есть! - раздались в толпе младших жрецов восклицания.

   Велемир жестом остановил их и подошел сам к тому месту, где на песке валялась какая-то груда.

   - Это одежда Избора! - воскликнул Вадим.

   На песке были видны отпечатки ног, кое-где он был пропитан кровью, трава кругом была помята, грубая одежда Избора также была вся в крови.

   - Нет более сомнения! - воскликнул жрец. - Этот юноша прав, страшный перынский волхв снова появился в наших местах!

   Он приказал осмотреть весь прибрежный кустарник - там никого не было.

   Ничто в лесу не напоминало о присутствии человека.

  

  

  

  

   Весть, что в перынской роще снова появился страшный волхв, быстро пронеслась по всем родам, жившим на берегах Ильменя.

   Память об этом чудище была еще жива в народе. Целые легенды ходили среди ильменских славян о волхве. Засел он у истока большой многоводной реки, вытекающей из Ильменя, и много-много лет сидел там, не пропуская никакого суденышка из озера в реку.

   Только это давно было. Ничего не слыхать уже сколько времени о перынском чудовище.

   И вот теперь этот страшный волхв и на суше появился. Что-то будет? Уж не грозит ли родам славянским какая беда?

   Первую весть о появлении волхва разнесли перынские жрецы.

   - Пойдите и возвестите всем родам славянским о том, как наказывает наш Перун отступников, - приказал им Велемир. - Усомнился Избор в его силе, в его могуществе, и вот как он грозно покарал его. Так будет и со всяким, и пусть память об этом не изгладится вовеки. Пойдите и передайте повсюду рассказ Вадима, бывшего свидетелем этого чуда.

   И жрецы разошлись по всему побережью Ильменя, передавая рассказ старейшинского сына, причем, конечно, каждый из них разукрашивал его так, как подсказывала ему его фантазия.

   В род, где старейшинствовал Володислав, отец Вадима, Велемир решил отправиться вместе с юношей.

   - Только уважение к твоему отцу избавляет тебя от наказания за дерзость, - объявил старый жрец Вадиму, - но ты должен принести очистительные жертвы.

   Юноша с почтением приложился к его высохшей руке и удалился во внутренние покои, отведенные ему Велемиром для отдыха. Никакое чувство сожаления не шевельнулось в его душе. Он считал себя и раньше правым, а теперь, когда даже сам старый жрец Перуна уверился в том, что молодой варяг сделался жертвой чудовища, Вадим забыл окончательно и думать о судьбе соперника.

   Переменив наскоро перепачканные и вымокшие одежды, кинулся Вадим на ложе и скоро заснул. Старый жрец Велемир, между тем, бодрствовал.

   "Что это все значить может, - думал он, расхаживая по светелке, - какого там волхва мог видеть Вадим? Правда, жил когда-то в этих местах дерзкий, смелый разбойник, грабил всех без разбору, кто только из Ильменя в Волхов спускался, да ведь это когда было? Я уже давно своим годам счет потерял, а этого разбойника мой дед, тоже жрец Перуна, своими руками убил. И с тех пор о нем ничего не слышно. Это ведь мы его в кудесники да волхвы возвели, чтобы нам победу Перуна над ним прославить, а на самом деле он простой человек был, ни больше, ни меньше. Так кого же это там Вадим видел и кто этого солевара убил - уж не сам ли Вадим? Ведь он на это способен. Надо узнать все подробно".

   Велемир призвал нескольких жрецов и приказал самым тщательным образом обыскать еще раз весь лес.

   "Хорошо еще, что Вадим такую сказку придумал, а то бы мне да и всем нам плохо было бы. Володислав - старейшина богатый, вся Перынь наша чуть ли не одними его жертвами держится. Как казнить его сына? Ведь он всех нас сокрушить мог. Весь его род слепо ему повинуется, и Перынь разнесли бы, прикажи он только. А не казнить Вадима нельзя было бы, не придумай он такой истории. Тогда другие бы роды поднялись. Слава нашего Перуна пошатнулась бы, вместе с тем и нам, жрецам, нечего было бы делать. И Избора жаль. Все-таки он Гостомыслу племянник, и хотя не велик человек, посадник буйного Нова-города, а все-таки и с ним ссориться нельзя, и у него свои приверженцы есть. Впрочем, с Избором все уже кончено. Жалей, не жалей, а его к жизни не вернешь. Кто с ним покончил, Вадим или тот, кого он за волхва принял, все равно, теперь надо подумать, как Гостомыслу горестную весть передать".

   Размышляя так, Велемир приказал уведомить новгородского посадника о несчастии с его племянником.

   Весть о гибели Избора, однако, опередила посланника. Когда он явился в Новгород, там все уже знали о случившемся.

   Знал об этом и Гостомысл. Он любил Избора, но был настолько умен, что не дал посланному заметить своих его чувств.

   Тот передавал рассказ о гибели Избора и о чудесном спасении Вадима от ужасного волхва, украшая его всевозможными подробностями, отчасти внушенными ему самим Велемиром, отчасти и выдуманными во время дороги от Перынского холма до Нова-города. Фантазия посланца была богатая, и он так разошелся, что Избор уже оказался прямо-таки поглощенным на глазах всех служителей Перуна свирепым волхвом. Гостомысл не поверил сразу тому, что сообщили ему о гибели его племянника.

   - Это все жрецы с Перыни народ мутят, - вскричал он, выслушав известие, - на какой там ляд, в самом деле, волхв появиться мог, просто они схватили Избора, и, если я не поспею ему на помощь, они убьют его!

   Он приказал подавать ладью и, быстро собравшись, отправился из Нова-города вверх по Волхову в то место, где близ истока на высоком холме стоял идол Перуна.

   Наступила уже ночь, когда он добрался до Перыни. Здесь он к большой досаде своей узнал, что жрец Велемир вместе с Вадимом и несколькими жрецами уехали в Володиславов род.

   Гостомысл стал расспрашивать служителей и рабов Велемира о своем племяннике. Все они в один голос подтвердили ему рассказ, которому он было не поверил.

   Один из младших жрецов, знавший хорошо Избора, сказал ему, что узнал окровавленную одежду его племянника. Это передавалось с такими подробностями, что в гибели Избора и сомнения быть не могло.

   Более в Перыни Гостомыслу нечего было делать, и он, опечаленный, взволнованный, вышел из жилища жрецов, направляясь к пристани, где ждала его ладья.

   Двое жрецов провожали новгородского старейшину. Оба они видели его грусть и глубоко сочувствовали ему.

   Вдруг в нескольких шагах от пристани какая-то фигура перерезала дорогу Гостомыслу, и, прежде чем он опомнился, рядом с ним появился человек.

   Гостомысл отшатнулся было, но подошедший быстро наклонился к его уху и прошептал что-то, заставившее старейшину вздрогнуть.

   Между тем сопровождавшие его жрецы заметили человека около старейшины и, думая, что ему грозит опасность, быстро кинулись ему на помощь. Но когда они подбежали, человек уже исчез.

   Кто это был такой, Гостомысл жрецам не сказал, не сказал также, что сообщил ему этот так внезапно появившийся вестник.

  

  

  

  

   В род Володиславов известие о всем происшедшем с Вадимом пришло прежде, чем юноша успел вернуться под родимый кров. Слова жреца, явившегося сюда по приказанию Велемира, произвели смятение. Из всех хижин повысыпались люди. Мужчины, которые в этот день не были в лесах на охоте, побросали чинить невода, готовить стрелы и толпой собрались около хором Володислава, куда прошел посланный Велемира. Женщины сбежались сюда еще ранее, обсуждая на разные лады возвещенный случай.

   В хоромах тем временем жрец, перед которым уже поставлено было обильное угощение, передавал свой рассказ матери Вадима. Сам старый Володислав, серьезный и важный, сидел на гладко оструганной лавке, второй раз слушая с большим вниманием эту историю.

   Богумила, мать Вадима, плакала от изумления.

   - Один он, один из семерых остался, - говорила она сквозь слезы. - Шестерых уже нет, одного медведь заломал, двух злые люди загубили, трое без вести пропали, он только, соколик мой, надежда моя, остался.

   - Надо благодарить Перуна, - важно ответил жрец, - это он совершил чудо, защитив твоего сына от свирепого волхва.

   - Его только, его, батюшку, благодарить приходится. Он Вадима моего милого от смерти неминучей избавил. Да что же ты, Володислав, проси служителя Перуна откушать нашего угощения.

   - Только откуда этот волхв появиться мог, - высказал свое мнение Володислав, - никто о нем не слыхивал.

   - Как не слыхали? - вступился жрец. - Сколько раз тебе наш отец, Велемир, об нем говорил.

   - Так ведь он говорил о том, что было.

   - А то, что было и вперед быть может, - важно заявил жрец. - Но что это за шум под окном?

   Действительно, собравшаяся у хором Володислава толпа настоятельно требовала, чтобы жрец Перуна вышел и повторил снова свой рассказ.

   - Родичи собрались, тебя зовут, - пояснил жрецу Володислав.

   Тот с видимым неудовольствием выбрался из-за уставленного яствами стола и пошел на крыльцо.

   - Говори, - раздались сотни голосов, - что случилось, как явился волхв, где наш Вадим?

   Жрец откашлялся и начал рассказ. Говорил он медленно, растягивая слова, но все слушали, затаив дыхание.

   - А отступника Избора в мелкие клочья изорвал волхв, вот и одежда его, в крови его смоченная, - говорил служитель Перуна. - Только всего и нашли мы на том месте, куда нас Володиславов сын, Вадим, привел.

   - Да, может, им пригрезилось! - послышалось восклицание.

   - Эй, замолчи, - нашел нужным вмешаться жрец, - не смей произносить хулы на Перуна. Вот если бы отец Велемир услыхал! Ох, последние дни наступают, слабеет вера, падает, а вместе с ней и народ погибает.

   Никто не обратил особенного внимания на эти слова.

   Вся молодежь в роду Володислава была на стороне Избора.

   Старики же и пожилые были взволнованы той частью известия, которая относилась к появлению перынского волхва.

   Все они чувствовали в нем какую-то ложь, понимали, что рассказ о гибели Избора далек от истины, но высказать этого не решались. Велемир все-таки был сила. Но как бы то ни было, Избора жалели.

   Вдруг толпа заволновалась вся сразу, как один человек. Все обернули головы по направлению к лесу и напряженно глядели туда.

   На опушке леса один за другим показалось несколько всадников.

   - Кто-то едет к нам, - произнес старейшина Володислав, тоже обративший внимание на эту группу.

   - А я скажу тебе, кто, - вмешался примолкший было жрец, - едет к тебе, княже, отец Велемир, служители Перуна с ним и среди них твой сын, Вадим. Встретить готовься гостей дорогих.

   - Сын, Вадим, ненаглядный мой! - воскликнула Богумила и кинулась с крыльца навстречу всадникам.

   С глубоким почтением расступился народ пред старым жрецом Перуна в том время, как обрадованная мать со слезами радости на глазах обнимала дорогого ей сына.

   - Привет вам, - важно и степенно проговорил Велемир, когда с помощью нескольких жрецов ему удалось сойти с коны, - привет и радость, старейшина славянский, дому твоему, и вы радуйтесь.

   Он простер над благоговейно склонившей головы толпой свои руки.

   - Милость великого Перуна посетила этот род! - воскликнул Велемир. - До сих пор никто не выходил целым из заповеданной рощи, но если Вадиму удалось покинуть ее невредимым, стало быть, он угоден богам! Нечестивец же, бывший с ним, погиб, потому что осмелился произнести хулы на Перуна. Да будет так со всяким, кто осмеливается нарушать заветы старины. Разойдитесь же мирно по домам и помните, что всякий будет наказан, как Избор!

   Теперь Вадим мог быть совершенно спокоен. Сам верховный жрец Перуна признал его невиновность, и никто не осмелится после этого назвать его ослушником богов. Вадим был вполне уверен в гибели Избора, хотя в то же самое время никак не мог понять, что за чудовище такое видел он в заповедном лесу.

   Но это скоро перестало занимать его. Мало-помалу он начал забывать об Изборе; никакие угрызения совести не мучали Вадима. Он чувствовал себя вполне правым. Мал посредством своих чар показал ему его врага, правда, врага только в далеком будущем, но ведь нет человека, который не стал бы в настоящем заботиться именно об этом будущем. И Вадим позаботился. Он уничтожил опасного человека и был вполне уверен, что так, а не иначе должен был поступить на его месте всякий.

   Варяжка, между тем, готовилась опустеть.

   Удальцы с берегов ее собрались в дальний путь. В Новгороде у Гостомысла были скандинавские гости - купцы, возвращавшиеся из Византии в свою страну холодных скал и фьордов, и славянские варяги уходили с ними.

   Сам Гостомысл много содействовал этому. Он даже помог им собрать ладьи и дал оружие, без которого был бы немыслим дальний поход.

   Это было уже не первое отправление удальцов с Ильменя за Нево и поэтому ни в Новгороде, ни в приильменских родах никто особенно не интересовался происходящим.

   В назначенный день драккары скандинавов подняли паруса и стали один за другим отваливать от берега. Ладьи варягов ждали уже их, чтобы в некотором отдалении следовать за ними.

   Из какого-то страшного любопытства Вадим явился в Новгород посмотреть на проводы.

   Вот ладьи и драккары подняли паруса, убрали весла и быстро пошли вперед.

   Когда первая ладья проходила мимо Вадима, из груди его вырвался невольно крик. Среди ильменских варягов он увидал того, кого считал уже мертвым - Избора.

   Вадиму показалось, что он видит сон. Он кинулся было к лодке, чтобы нагнать уходящих, но ладьи шли так быстро, что об этом и думать было нечего.

   "Неужели Избор жив? - думал Вадим. - Ведь это его я видел на первой ладье".

   Ужас объял старейшинского сына.

  

  

  

  

   Да, это был действительно Избор. Вадим не ошибался.

   Он был бледен, лицо его осунулось, под глазами виднелись темные круги, но все-таки он был жив.

   В этом никто не мог сомневаться!

   Как же он спасся?

   Старый Рулав, оттащив тела обоих юношей от отмели, где их захлестнули волны, сам спрятался в гущу кустарника. Любопытство подстрекнуло старого норманна посмотреть потайно, что будет с юношами, когда они очнутся и увидят себя в роще Перынского холма.

   К тому же Рулав был в некотором роде философ и в данном случае рассуждал так: "Вот не суждено погибнуть этим молодцам и не погибли. Орудием же их спасения Один выбрал меня. Я оказал им немалую услугу, стало быть, со временем когда-нибудь и они мне окажут. Почем знать, на что они мне могут пригодиться. Этот Вадим способен укрыть меня от жрецов, а с Избором можно набрать дружину из его товарищей и вместе с ними уплыть к берегам родной Скандинавии. Судьбы Одина неисповедимы. Может быть, он и послал мне сегодня такой случай, чтобы я воспользовался им".

   Размышляя так, старик внимательно наблюдал за всем происходящим на берегу.

   Он видел, как очнулся Избор и с каким вниманием ухаживал он за Вадимом. "Славный мальчик! - думал норманн. - В рядах наших дружин он был бы могучим и храбрым берсерком".

   Рулав заметил, как горевал Избор, отчаиваясь в спасении своего товарища, и довольно отчетливо расслышал его смиренную просьбу к Единому Сыну неведомого ему Бога.

   "Гм! Ведь и я про этого Бога не раз слыхал. Это Бог христиан, - рассуждал сам с собою старик. - Что же? Он хороший, милостивый; только вот не понимаю совсем, как это Он завещает любить своих врагов? Я знаю, что многие христиане так именно и поступают. Помню одного. Забрел он к нам в наши родные фьорды, долго и кротко говорил он нам, и хорошо так говорил, а мы, собравшись вокруг, слушали. И так хорошо говорил нам тогда этот христианин, чт