Красницкий Александр Иванович - В дали веков

нязь наш, что солнце на небе. Как на солнце, глаза не щуря, смотреть вы не можете, так и на князя вашего взоров злых не подымайте. А теперь разойдитесь по домам и весям вашим, расскажите обо всем, что здесь слышали, в родах ваших, готовьтесь встретить великого князя своего с молодой княгиней и на поклон к ним с дарами явиться.

   Посланец поклонился вечу и скрылся в толпе бояр.

   - Что же? Это ничего! Не тяжко, если десятую часть только, - говорили вечевики, расходясь в разные стороны по Ново-городу.

   - Вестимо, ничего! Вот как варяги были, так все целиком отбирали, да еще сверх того требовали.

   - А насчет того, как величать его, так нам все едино.

   - Еще бы! Только бы справедлив да милостив был!

   В общем, вечевики разошлись все очень довольные. Томительное ожидание кончилось. Они знали теперь, что их ждет впереди, знали и были вполне спокойны за будущее. Оно не могло быть худшим, чем то, что недавно еще миновало.

   Да и побаивались они уже теперь этого избранного ими же "великого князя". Известно им было, что не один он идет в земли приильменские, что сопровождает его смелая, отважная дружина, которая не даст в обиду своего вождя. Тяжел меч норманнский - по опыту знали это на Ильмене, а потому и решили в родах встретить своего избранника с великими почестями.

   Весь Ильмень заговорил о Рюрике, об его жене молодой, о братьях его Синеусе и Труворе, но никто, решительно никто не вспоминал, что этот избранник когда-то оставил эти же родные ему места, гонимый и презираемый всеми.

   Родовые старейшины только и толковали со своими родичами, что про нового князя, они восхваляли его доблесть, мужество, красоту, как будто сами его видели.

   - Только бы богов он наших не трогал, Перуна не обижал, - толковали в родах.

   - Не тронет! Сам ему поклоняться будет!

   - То-то! А нет, так мы за своих богов вступимся и опять за море прогоним!

   Все-таки на Ильмене царило полное воодушевление. Все ждали от будущего только хорошего, доброго. Избранника, не зная, уже начинали любить. Вспоминали, что, пока он был на земле славянской, не смели обижать народ грубые норманны и тяготы пошли только после того, как ушел Рюрик с главными дружинами за море. С нетерпением ждали своего владыку ильменские славяне. Шло время, приходили и из-за моря и с устья Волхова разные вести: скоро должен был прибыть Рюрик на берега родного ему озера.

  

  

  

  

  

   Пока народ приильменский переживал томительные дни ожидания, его избранник был уже на пути к великому северному центру славянщины.

   Тяжело было покидать Рюрику свою вторую родину.

   Эти угрюмые скалы, вечно бушующее море, низко повисшие тучи так стали милы и дороги его сердцу, что много, много стоило усилий храброму викингу сдержать себя и не выказать своих чувств при расставании с нею.

   Кругом все, и Бьёрн, и его старые соратники, и ярлы, радовались внезапному обороту дел и предсказывали Рюрику блестящее будущее. Для них очень важно было, что Ильменьем станет править их витязь. Целые страны, дотоле неведомые им, как бы входят теперь в состав Скандинавии, сливаются с нею благодаря владычеству Рюрика на берегах Ильменя.

   Более всех восторгался впечатлительный Олав.

   - О, мой конунг, - восклицал он, - ты должен торопиться с отправлением! Твой народ ждет тебя.

   - Мой народ! - грустно улыбался в ответ Рюрик. - Ты не знаешь, Олав, этого народа. Правда, он добр и храбр, но и свободолюбив. Всякая власть для него то же, что путы никогда не знавшему седока коню.

   - Ну, мы сумеем оседлать его, - смеялся Олав. - Посмотри на своих варягов! Они тебе преданы, каждый готов отдать за тебя жизнь. С ними ли ты боишься этих дикарей?

   - Я никого не боюсь!

   - Верю этому! Знаю, что сердце твое не ведает страха, но ты должен начать свое великое дело и спешить туда, на берега Ильменя.

   Обыкновенно после подобного напоминания пылкий, впечатлительный Олав принимался мечтать о будущих подвигах в неведомой до тех пор стране. Между названными братьями было решено, что они не расстанутся.

   Вместе с Рюриком оправлялся на Ильмень и Олав, решивший также покинуть свою угрюмую родину. Синеус и Трувор, как назвали братьев Рюрика славянские послы, само собой, шли вместе с ним. Многие ярлы, которым тесно было среди гранитных скал своей родины, также примкнули к Рюрику. Аскольд и Дир, ставшие после похода на франков еще более неразлучными, чем прежде, были в числе сопровождающих Рюрика ярлов.

   Рюрик понимал всю трудность той задачи, выполнение которой он на себя принял. Понимал он также, что только страх перед вооруженной силой может держать в повиновении буйный народ, не знавший ничьей воли, кроме своей собственной. Поэтому он несколько медлил с отправлением на берега Ильменя, подбирая надежную дружину. На варяго-россов, огромное большинство которых, как уже известно, составляли выходцы из земель славянских, он вполне мог надеяться. Эти закаленные в битвах воины, бесконечно преданные своему вождю, явились для добровольно избранного славянами князя верным оплотом в его новом государстве. Кровных норманнов Рюрик старался не допускать в свою дружину, понимая отлично, что их постоянно будет тянуть на родимые фьорды и на Ильмене они всегда будут чувствовать себя чужими, пришельцами.

   Были у Рюрика и другие затаенные замыслы.

   Пусть там, кругом, говорят, что при его посредстве Ильмень войдет в состав Скандинавии, что земли славянские сольются с землями суровых норманнов. Нет, не бывать этому! Если угодно богам было поставить Рюрика во главе великого могущественного народа, то вовсе не для того, чтобы подчинить этот народ угрюмому северу. Когда удастся Рюрику собрать воедино племена славянские, сплотить их между собой общей единой властью, одной целью, тогда этот чудо-народ, этот сказочный богатырь сам поспорит и с севером дальним, да и со всеми народами, которые кругом на земле живут. Не задрожит он, как эти трусливые бритты при одном упоминании о норманнах, грудью встретит врага, отразит его напор и, еще более могущественный, встанет из пепла разрушения.

   Чудо-народ!

   Мысли о полной самостоятельности, о независимости от Скандинавии все больше и больше овладевали Рюриком, и Эфанда с тревогой замечала печать грусти на его лице.

   Подолгу беседовал перед отправлением Рюрик со старым Бьёрном. Ему одному молодой вождь не затруднялся открывать свои мысли, зная, что искренно расположенный к нему старик не покривит душой, а даст такой совет, какой более всего поможет делу.

   Старый Бьёрн вполне одобрял намерения Рюрика.

   С мудростью, выработанной годами личного опыта, он советовал, как поступить на первых порах княжения.

   - Будь справедлив прежде всего, - говорил он своему любимцу, - помни, ничто так, как справедливость, не привлекает сердца народа к правителю. Все должны быть равны пред судом твоим: и сильный, и слабый, и богатый, и бедный, и могучий старейшина, и ничтожный родич. Будешь поступать так, приобретешь себе любовь народную. Потом укрощай гнев свой, вспомни, что поют саги о герое Харальде Прекрасноволосом, который прежде, чем принимать решение, давал всегда успокоиться своему сердцу, - так поступай и ты, но больше всего старайся, чтобы исполнилось каждое твое слово, чтобы каждый твой приговор приводился в исполнение; дай почувствовать подвластным тебе, что есть над ними высшая воля, которой нельзя противиться. Береги свою дружину и, пока не укрепишься в землях славянских, никуда не ходи в походы. Постоянно принимай в дружину свою славянских юношей, пусть они братаются с варягами, чем больше их будет около тебя, тем прочнее укрепишься ты в земле своей!

   Рюрик внимательно слушал названного отца.

   Наконец, назначено было отбытие варяго-россов на Ильмень. Горько было расставаться Эфанде со старым отцом, с родимой страной, где прошло ее детство, где впервые познала она сладкое чувство любви, но тягость разлуки с родиной скрашивалась для Эфанды сознанием того, что не расстанется она больше со своим Рюриком, не уйдет он от нее в опасный поход, а, напротив, самой ей предстояла завидная участь - участь, дотоле не выпадавшая на долю скандинавских женщин, - разделить с супругом все его труды и заботы по управлению вновь приобретенным краем.

   С великими почестями отправил старый Бьёрн варяго-россов на Ильмень.

   Рюрик много думал, прежде чем приступить к снаряжению своей флотилии. Не брал он с собой ни путевого довольствия, кроме того, которого хватило бы для переезда через бурное Нево, ни драгоценностей, зато запасся оружием воинским. Низко сидят в воде ладьи, доверху нагруженные разными доспехами. Всего много припасено на них: и мечей, и секир, и луков тугих, и стрел каленых. Есть и кольчуги, и тяжелые шлемы. Все это везет с собой великий князь в дар избравшей его стране. Знает он, что без угрозы военной трудно поладить с буйным племенем ильменским и водворить среди него единую могучую правду.

   Быстро плывут ладьи знакомой уже дорогой через Нево. Сами грозные боги, казалось, покровительствовали избраннику славян. Утихло бурное озеро. Едва заметная рябь бороздит его поверхность, а между тем паруса ладей полны попутного ветра.

   Вот темной громадой зачернел слева мрачный скалистый остров, покрытый густым лесом. Это Валамомо, приют жрецов жестокого, постоянно крови жаждущего Велеса. Никого не видать на острове, только над прибрежным лесом высоким столбом клубится черный дым - приносят, верно, жрецы мрачному божеству свои таинственные жертвы.

   Рюриком овладело было желание повернуть ладьи, пристать к этим угрюмым скалам и узнать от жрецов, занимавшихся гаданьями и предсказанием будущего, что ждет его впереди.

   - Милый, зачем нам знать грядущее, - нежно склоняя русую голову на плечо супруга, произнесла Эфанда, когда Рюрик сказал ей о своем намерении, - зачем нам пытать богов? Разве наше грядущее не в наших руках? Разве сама судьба не избрала тебе путь, по которому ты должен идти, уверенный в благоволении к тебе небожителей?

   - Ты права, Эфанда! - воскликнул Рюрик. - Мы сами властелины своего будущего!

   Он с нежностью взглянул на подругу своей жизни.

   Она стояла, устремив на него полный беззаветной любви и ласки взор. Последние лучи заходящего солнца заливали ее ярким светом, играли на золотых подвесках головного убора. Чудно была хороша Эфанда в эту минуту. Рюрик, глядя на нее, чувствовал себя счастливым, бесконечно счастливым.

   Веселое пение доносилось до слуха вождя с других ладей. Там Олав, Синеус и Трувор, в кругу своих молодцов, убивали скучное время пути. Им неизвестны были радости семейной жизни. Шум битв, грозный натиск на врага заменяли им нежную ласку любящей жены, кубки с крепким медом веселили их душу, и они тоже были счастливы, по-своему счастливы.

   Еще несколько дней пути, и Рюрик с дружиной уже вступил в пределы своей страны - той страны, которую он много лет тому назад оставил жалким изгнанником.

   Не доходя до первых ильменских порогов, Рюрик отдал приказание причалить к берегу.

   Он быстро понял важность этого места для новой страны. Отсюда начинался с одной стороны и кончался с другой трудный, тяжелый волок. Никто из проходящих со стороны Нова-города или с Нево, не мог миновать его, и Рюрик решил воспользоваться этим. В несколько дней срубил он здесь город, который назвал в честь веселого славянского божества, Ладогой.

   Оставив в Ладоге небольшую часть дружины, Рюрик с остальными пошел к Нову-городу.

  

  

  

  

   Волнуется приильменский край, ожидая своего избранника. Пришла, наконец, весть, когда, в какой именно день прибудет великий князь Рюрик в Нов-город.

   Пока не приходило этой вести, еще надеялись на Ильмене, что все, может быть, пойдет по-старому, как и прежде велось, что разговоры все это только пустые, поговорят, поговорят, да и бросят. Не будет никакого князя, не узнает народ приильменский чужой воли.

   Но роковая весть пришла.

   В пределах земли славянской он уже, плывут его ладьи по старому седому Волхову, а кто видал их, так говорит, что дружины ратной на них видимо-невидимо.

   В тот день, когда должен был прибыть Рюрик, Новгород был необыкновенно оживлен. Со всего Ильменя собрались сюда славяне вслед за своими родовыми старейшинами. Кипят концы новгородские собравшимся народом. Все в нарядных одеждах, словно на праздник какой собрались.

   Говор во всех углах слышится. Но все сосредоточенно важны. Лица серьезны. Да как и не быть серьезными? Кто знает, какое будущее ждет ильменских славян? Поэтому не слышно в народной толпе ни смеха веселого, ни песен, даже в обычные препирания друг с другом ильменцы не вступают, чувствуют все, что не время теперь для этого. Последние минуты разнузданная вольность славянская доживает.

   По всему это заметно.

   За три дня до прибытия в Нов-город Рюрика, пришла сюда часть его дружины. Пришла и прежде всего заняла укрепленную часть города. Одни так в Нове-городе и остались, другие же отправились на тот островок, где старый город был. Согнали туда людей великое множество, и тотчас же закипела там спешная работа. Быстро "рубили город". Со всех сторон ограда крепкая явилась прежде всего, внутри нее великолепный шатер был раскинут, и узнал тогда народ приильменский, что будет жить его избранник не в Нове-городе, а на старом его городище. Здесь он будет править суд свой, отсюда будет и дружины посылать для наказания непокорных.

   - И зачем ему на старое городище, когда и в Нове-городе хорошо, - удивлялись в народе.

   Не могли сообразить приильменцы, что старое городище являлось, сообразно с тогдашним военным искусством, почти неприступной крепостью, в которой владыка своевольного народа, не знавшего доселе ничьей власти, кроме власти своих старейшин, был в полной безопасности, тогда как ничего подобного не могло быть среди буйных новгородцев.

   Когда показались паруса ладей, в великое волнение пришел весь народ. Никто не знал, как встречать князя, как величать его.

   Впрочем, старейшины догадались.

   Они на своих ладьях выехали навстречу Рюрику и остановились ждать его верстах в двух от Нова-города, вниз по течению Волхова. Диву все они дались при виде своего избранника - таким великолепием окружен был в этот момент Рюрик.

   Разубранная драгоценными тканями ладья, даже не покачиваясь, скользила по Волхову. Паруса были спущены, шли на веслах. На корме, на самом возвышенном месте ладьи, на троне, раскрашенном причудливой резьбой, искусно позолоченном, весь одетый в блестящие доспехи восседал первый славянский князь со своей супругой.

   Взгляд его был строг и добр одновременно, осанка величественна, движения серьезно-важны. Он не был угрюм, но в то же время и не был весел. Позади трона правителя стояли, опершись на копья и секиры, его закованные в железо соратники. В первом ряду их стоял названный брат Рюрика, Олав. Рядом с ним, в гордых, величавых позах, видны были Синеус и Трувор, Аскольд и Дир.

   А дальше, за этой первой ладьей, как птицы хищные, скользили по темно-зеленым волнам великой реки славянские бесчисленные ладьи с суровыми пришельцами далекого севера.

   На никогда не видавших такого великолепия приильменцев эта картина произвела неотразимое впечатление. Их избранник казался им и на самом деле каким-то посланником богов. Так не вязалась представившаяся их глазам картина с обычной простотой их жизни.

   Наконец они стали приходить в себя.

   - Привет тебе, князь наш великий! - пронеслось над высокими берегами Волхова приветствие прибывшему в пределы земли славянской первому и единому ее вождю. - Привет тебе, здравствуй на многие лета, надежа наша, красное солнышко!

   Искренно было это приветствие, неподделен был восторг народных масс. От всей души называл он своего нового вождя и "надежей", справедливо ожидая от него единой незыблемой правды, и "красным солнышком", каким показался ему в первый момент этот призванный чужеземец.

   Рюрик милостиво кивал головой в ответ на радостные крики народных толп, заполнивших собой оба волховских берега.

   Около самого Нова-города ладью Рюрика окружили ладьи со старейшинами всех приильменских родов.

   - Бьем тебе челом, князь наш, свободным вечем избранный! - начал самый старый из них. - Пусть хранить тебя Перун многие лета! От лица всего народа славянского приветствуем мы и тебя, и жену твою! Сделай нам милость: явись на вече, покажи лицо народу твоему и прими от нас смиренные дары наши!

   - Благодарю тебя, старик, - громко заговорил Рюрик, - принимаю за истину я речь твою и верю, что через тебя говорит со мной весь народ. Буду я сейчас на вече вашем и приму там дары, вами приготовленные!

   Все это было произнесено таким властным тоном, что старейшины не нашли сразу ответа. Они только низко кланялись князю, не смея даже сесть в его присутствии на скамьи своих ладей. Каждый из них нутром чуял в Рюрике грозную, несокрушимую силу, с которой бороться было уже теперь невозможно.

   Сам же Рюрик после того, как ответил на приветствие послов, не сказал им более ни одного слова. Они как будто перестали существовать для него. Теперь князь ласково говорил с окружавшими его начальниками отдельных дружин.

   Тем временем несколько ладей с вооруженными дружинниками обогнали ладью Рюрика и первыми пристали к пологому берегу Волхова, откуда можно было войти прямо в Нов-город. Легко поднялись они в гору, не совсем вежливо расталкивая толпившийся народ. Сначала это не понравилось новгородцам, но вид закованных в железо варягов сразу же успокоил чересчур вспыльчивых.

   Наконец наступил самый торжественный миг.

   Первый русский князь сошел со скандинавской ладьи на ставшую ему вторично родной землю.

   И Рюрик преобразился. Лицо его запылало восторгом, в глазах заблестел огонь радости.

   - Родная страна, - воскликнул он вдохновенно, - приветствую тебя! Снова вступаю я на родимую землю. Не прежним изгнанником, не враждебным пришельцем прихожу я к тебе, а полновластным властелином твоего народа и верным твоим сыном. О всемогущие боги! Снова примите мою клятву, как некогда принимали вы другую. Клянусь я все силы свои употребить для блага ильменской страны. Клянусь возвысить ее на славу векам. И служить буду ей, насколько сил моих хватит. Не будет неправды при мне в родах славянских, и засияет в них правда ярче солнца. Все, все тебе, родная страна. Отныне не варяг я, не норманн, не пришелец я тебе, а твой верный и первый слуга, преданный сын! Горе тем, кто осмелится обидеть тебя, - есть отныне у тебя защитник.

   С изумлением слушали окружающие эту несколько беспорядочную речь; но более всего поразило всех горевшее восторгом и воодушевлением лицо Рюрика и крупные капли слез, навернувшиеся на его глаза.

   - А теперь - на вече! - громко сказал, подавив волнение, Рюрик. - Пойдем, покажем лицо свое нашему народу.

   Он бодро шагнул вперед.

   Двое слуг расстилали перед ним богатый ковер, а вокруг, как гул морских волн, неслись восторженные клики:

   - Привет тебе, солнышко наше красное, надежда наш, князь великий!

  

  

  

  

   Прибытие князя, его первое появление пред народом, обращение к вечу - обращение гордое, надменное, какого вечевики и вообразить себе не могли, произвели невыразимо сильное впечатление на народ приильменский и в особенности на новгородцев.

   Они до последней минуты воображали, что князь будет для Нова-города тем же, чем были до тех пор его посадники, и вдруг пришлось жестоко ошибиться.

   - Да он на вече-то и внимания не обращает, как будто и нет его совсем, - толковали и в самом Нове-городе, и в родах.

   - Верно, что знать его не хочет!

   Но и это вскоре обратилось в пользу Рюрика.

   - Одно слово - князь самодержавный, кого призывали мы и кого нужно было нам. С ним много шутить не будешь! - стали отвечать на замечания о надменности князя.

   - А зато, как шел-то он к нам! - восторгалось большинство. - Именно, что солнышко красное! Какие ковры пред ним расстилали, чтобы ножек своих не запачкал.

   - Так и быть должно. Не подобает князю нашему прямо по земле ступать сырой.

   - А на вече-то? Ведь он один на помосте стоял.

   - Верно, что один, у самого колокола!

   - Наши старейшины на самой нижней ступени сбились и голоса подать не посмели.

   - Где тут подать! Головой кивнул бы на виновного, и как не бывало его на свете белом!

   - На то он и князь самодержавный! Никто ему перечить не смеет!

   Этим последним доводом заканчивались обыкновенно все разговоры о новом князе. Новгородцы, а за ними и остальные ильменские славяне прониклись сразу же мыслью о неизбежной покорности единоличной власти, а так как это, по мнению большинства, могло вести только к общему благу, то особого неудовольствия в народе не было.

   Но наибольшее впечатление произвел поклон Рюрика собравшимся славянам, а затем и то, что произошло после этого поклона.

   В пояс поклонился князь своему народу.

   - Народы приильменские, - сказал он, - к вам обращаюсь я со своею речью. Добровольно, без всякого понуждения избрали вы меня своим князем, обещаю я послужить на пользу вам, но знать вы должны, что ни с кем никогда отныне ни я, ни приемники мои не разделят данной вами же власти. Только единой властью силен будет народ славянский. Только в ней одной его могущество, поколебать которое никто не может. Да исчезнет с приходом рознь между вами, и да будете вы все как один, а один - как все. Сплоченные, скрепленные, будете вы расти и усиливаться на свою славу, во веки веков.

   Слова эти произнесены были с особым выражением.

   - Что он говорит-то такое, как это все - что один?

   - Что же, в родах наших старшего не будет?

   - Все это совсем непорядок! - загалдело вече.

   - Хотим жить по-старому, как отцы и деды наши жили!

   - Князь над старейшинами только! Пусть их судит, а мы по-прежнему. К нему только на суд идти будем.

   - Пусть нас на войну только водит, да от врагов со своею дружиной обороняет, вот его дело.

   - А в роды мы его не пустим!

   - Не по-нашему - так и ссадим. Не таких выпроваживали.

   - Сам Гостомысл нас уважал!

   Вече забылось. Может, это была просто попытка крикунов заявить о себе, как это бывало раньше, при посадниках, может быть, и на самом деле вечевикам захотелось показать, что и они не последние спицы в колеснице нового управления, что они заставят князя разделить свою власть с вечем.

   Но что произошло после этого, надолго осталось в памяти крикунов и послужило им хорошим уроком на будущее.

   Рюрик, заслышав угрожающий гул голосов, выпрямился во весь рост, чело его нахмурилось, в глазах засверкал гнев.

   Он властно протянул перед собой руку и указал на толпу.

   В тот же миг добрая сотня прекрасно вооруженных дружинников бросилась туда, куда указал им вождь. Бряцая оружием, вклинились они в толпу. Натиск их был совершенно неожиданным. Вечевики растерялись и свободно пропустили их к тем, кто громче других выкрикивал угрозы князю. В одно мгновение крикуны были повязаны и подведены к помосту, где их ожидал уже Рюрик.

   Их было около десяти. Они дрожали всем телом, ожидая, что вот-вот услышат роковое для них приказание из уст того, против кого они только что подняли угрожающий крик.

   - Чего вы хотите? Чего вам надо? - возвысив голос, заговорил Рюрик. - Или вы не желаете подчиняться моей власти?

   - Ничего, батюшка, так мы это, спроста, - нашел в себе силы, наконец, проговорить один из приведенных.

   - Чего им! Известно чего! - загудело вече. - Думают они, что как прежде горланить можно. Теперь ведь князь, а не посадник.

   - Так слушайте же вы все! - загремел Рюрик. - Прошлому более нет возврата. Не будет своевольства в земле славянской - не допущу я этого; сами вы меня выбрали, сами пожелали иметь меня своим князем, так и знайте теперь, что нет в народе славянском другой воли, кроме моей.

   - Истинно так, батюшка князь, - снова загудело вече. - И нам всем эти буяны надоели. Они-то всегда и смуту затевали, благо горло у них широкое. Накажи их в пример другим.

   Все вече было буквально ошеломлено быстрым натиском княжеской дружины. Да и среди вечевиков находилось много сторонников нового князя, даже довольных таким исходом дела.

   - Ишь, сразу смуту затевать начали, - неслось со всех сторон, - поучи их, батюшка-князь, поучи, чтобы и вперед не поваживались.

   Рюрик снова сделал величественный жест рукой, и вече разом замолкло.

   - Слушайте, вы! Должен наказать я примерно этих людей, но хочу я с милости начать свое правление, чтобы знали прежде всего, что милостив князь ваш. На этот раз отпускаю я этих людей, дарую им жизнь, хотя они заслуживают смерти! Пусть идут они в роды свои и возвестят там о новом князе своем, пусть скажут они, что отныне всякий осмеливающийся с осуждением выступать против него, лютой смерти будет предан. А теперь я докончу то, что говорить вам начал. Нет и не будет отныне на Ильмене родов, каждый и все должны одним законом управляться, одной воле покорными быть, а поэтому приказываю я называть все роды, что окрест по ильменским берегам живут, одним именем - Русью. Нет более родов приильменских, есть одна на Ильмене Русь, как есть на Руси одна только правда и милость моя великокняжеская. Так знайте и помните это всегда.

   Вече смущенно молчало. Старики недоумевающе переглядывались друг с другом. Приказание князя произвело на них удручающее впечатление.

   - Что же, Русь, так Русь, это все едино, - раздались сперва робкие, неуверенные восклицания.

   - А и в самом деле, будем Русью, если так князь наш батюшка хочет!

   - Только бы правда одна на Руси была.

   - Вестимо, так!

   Крики эти были прерваны появлением около помоста нескольких старейшин. Это были почтенные старики, убеленные сединами. Вид их был торжественно важен. Они смотрели на князя гордо и смело.

   Рюрик величавым взором глядел на них в ожидании того, какую речь они поведут.

   - Как сказал ты, батюшка-князь, - заговорил, поклонившись князю в пояс, самый старый из них, - так пусть и будет. Видим мы, что ты действительно пользы желаешь народу славянскому и положишь конец неурядицам нашим. Ты один сумеешь сдержать нашу вольницу, верим мы этому, верим и надеемся, что светлое будущее ждет народ приильменский, чувствуем и верим мы, что и оборонишь ты беззащитных от нападок вражеских, и правого поправишь, и виновного покараешь. Потому и кланяемся мы тебе, клятву даем быть тебе верными, беспрекословными слугами, идти за тобой всюду, куда поведешь ты нас. Сами, своей волей, своим выбором свободным призвали мы тебя, так теперь не от добра же нам добра искать. Что здесь мы говорим, то и в родах наших думают; итак, прими ты привет наш, князь русский великий. Бьем тебе челом, княже, и владей нами со всем родом твоим во веки веков.

   Лицо Рюрика прояснилось при этих словах.

   - Добро говорите вы, старейшины, - сказал он, - и речь ваша мне приятна, вижу я, что искренни речи ваши, а потому пусть и от меня примет народ мой русский поклон приветливый.

   Князь низко при громких приветственных криках поклонился вечу.

   - А теперь пойдем, принесем жертвы Перуну и веселым пиром отпразднуем прибытие мое, - заключил Рюрик.

   Обо всем этом долго-долго говорили на Ильмене, вспоминая первые шаги вновь избранного князя.

  

  

  

  

  

   Сразу же почувствовал народ славянский, что как будто и дышать стало легче на Ильмене.

   Точно другое солнце взошло над великим озером славянским. Взошло и озарило все своим благодатным, живительным светом.

   Князь с супругой своей и ближайшими людьми поселился в старом городище. Здесь быстро срубили крепостцу, обнесли весь небольшой остров стенами, а для княжьей семьи и близких людей возвели хоромы.

   Всякий, имевший нужду, - будь то простой родич, старейшина или боярин - свободно допускался к князю, и каждый уходил удовлетворенный, довольный. Для всех находилось у Рюрика и слово ласковое, и взор приветливый.

   Были, конечно, на Ильмене и недовольные. Рюрик старался быть по возможности справедливым ко всем; но в споре, в тяжбе одна из сторон даже и вполне справедливым решением оставалась недовольна. Так уж всегда бывает, так было на первых порах и на Ильмене.

   Вздумал было какой-то род не подчиниться княжьему приговору по тяжбе, не в его пользу кончившейся. Вздумал и отказался выдать обидчика из числа своих же родичей.

   - Что он с нами поделает! Мы сами за себя постоять сумеем. Пусть-ка попробует заставить нас! - говорили в непокорном роду.

   Послы князя были оскорблены, а тут обиженный снова ударил князю челом.

   - Коли ты не справишься, за меня не заступишься, так мой род сам управу найдет, - говорил челобитчик.

   Положение было затруднительное. Не удовлетворить обиженного - значило снова дать возникнуть на Ильмене разным неурядицам, но Рюрик быстро нашел выход.

   Он решил пожертвовать одним непокорным родом, чтобы спасти остальные от всех ужасов нового междоусобия.

   Послан был князем сильный отряд, отданы были распоряжения наказать, как можно строже, непокорных.

   Во главе отряда поставлен был даже брат великого князя - Трувор.

   Трувор был молодец решительный, медлить он не любил, все окрестные леса и трущобы знал превосходно. Как снег на голову, явился варяжский отряд в непокорное селенье; прежде, чем родичи успели вооружиться и дать отпор, их хижины уже запылали.

   Кое-кто из мужчин кинулся на варягов, но тех было много, вооружены они были прекрасно, и варяги подавили вмиг сопротивление.

   Не удалось спастись и тем, кто попытался укрыться в дремучих окрестных лесах. Трувор послал за ними погоню, состоявшую из воинов, которым каждая тропа была известна. Всех настигли, всех истребили княжеские дружины, никому они пощады не дали, самое селение с лица земли стерли и, обремененные богатой добычей, вернулись в старое городище.

   Так был приведен в исполнение княжеский приговор.

   Добычу Рюрик частью разделил между всеми варягами, частью отдал обиженному, а женщины непокорного рода стали женами молодых варягов.

   Этот пример подействовал.

   Увидали в родах, как тяжко карает князь непокорных, и никто уже не осмеливался противиться его приговорам. Поняли родичи, что и в самом деле единая правда воцарилась на Руси, и, волей-неволей, приходилось ей подчиняться.

   Впрочем, все этим были довольны. Ясно увидали люди, что и слабому есть на кого надеяться, есть у кого от сильного защиты искать.

   Сила на Ильмене перестала быть правом.

   Знал обо всех толках и Рюрик, знал и радовался. Понимал он, что доволен им и его правдой народ славянский.

   Но, однако, нашлись и недовольные.

   Однажды Рюрику сообщили, что к нему идет большое посольство от кривичей, веси, мери и дреговичей.

   Слух оказался верным: посольство явилось и принесло князю обильные дары. Рюрик встретил его с возможной пышностью, ласково и милостиво.

   - Бьем тебе челом, княже великий! - повели свою речь послы, когда Рюрик допустил их к себе.

   - Буду вас слушать, - ответил князь, - смело говорите все, чего ищете, и уверены будьте, что поступлю с вами по справедливости. Неправды ищете - вас покараю, за правдой пришли - за вас заступлюсь.

   - Правды ищем мы, княже, твоей правды, за ней и пришли к тебе.

   - В чем же ваше дело?

   - Слушай нас, князь! От лица племен наших говорим мы с тобой. Забыл ты нас, все с одними ильменцами занят. А не одни они на Руси твоей.

   - Знаю, что не одни. Знаю и об вас. Только чего вы от меня хотите?

   - Когда уговорил новгородцев Гостомысл направить послов к тебе и наши старейшины вместе с ильменцами клятву тебе давали, и наши старейшины вместе с их старейшинами на поклон к тебе ходили, стало быть, и нам ты князь, а нет у нас твоей единой правды. Прежние смуты творятся в родах наших, а ты далеко от нас, некому виновных покарать, некому и суд между нами творить. Бьем тебе челом - дай и нам твою правду!

   Рюрик надолго погрузился в глубокую задумчивость. Просьба посланников не удивила его, но заставила искать выход из нового тяжелого положения. Не удовлетворить посланцев четырех могучих племен, оставить их без "княжеской правды" было опасно. Если бы эти племена возмутились, они легко увлекли бы за собой еще не вполне успокоившихся ильменцев.

   - Вижу теперь, в чем у вас дело, - заговорил наконец князь, - вижу, что и впрямь вы правды ищете. Только вот, как быть с вами, не знаю.

   - Раздумай за нас, надежда наша, Слезно молим.

   - Вот я и думаю. Сам бы я к вам пошел, да не могу быть среди вас. Лучше вы ко мне приходите.

   - Далеко к тебе, княже, и не посмеем мы беспокоить тебя из-за всякой малости.

   - И это верно вы говорите! Согласен с вами. Чувствую я, что должен дать вам правду, но как я вам дам ее, об этом узнаете после. А теперь покуда пойдите, отдохните с дороги и спокойно ждите моего решения.

   Князь приказал возможно радушно принять и угостить послов, что и было исполнено. Старого меду для послов не жалели. Они опоражнивали кубок за кубком, славя при этом князя - "солнышко красное".

   А пока пировали послы, в советной княжеской собрались вокруг Рюрика: его названный брат Олег, Синеус, Трувор, Аскольд, Дир и другие ближние советники. Думали они глубокую думу, как им быть с делом посланцев, какую им правду дать.

   - Вот, что я тебе скажу, мой Рюрик, - говорил Олав, прозванный на Руси Олегом, - и знаю я, что ты примешь совет мой. Одни ли кривичи, одни ли весь, меря, дреговичи под твоей властью? Вспомни ты, что есть, кроме них, и еще другие племена.

   - Я понимаю, что хотел сказать ты, мой Олав. Знаю, есть еще поляне, дулебы, древляне, но те не клялись мне в верности и не ищут моей правды.

   - Так надо заставить их искать ее, - пылко воскликнул норманн, - пусть наши ярлы Аскольд и Дир идут к ним и покорят их под власть твою.

   - Но лучше ты сам, Олав! - воскликнул Дир.

   - Я нет! Я останусь с Рюриком, так как дал клятву никогда не разлучаться с ним. А вы, ярлы, такой клятвы не давали. Идите и исполняйте важное дело.

   Долго говорили о предложении Олава, и, наконец, решено было, что пойдут к полянам Аскольд и Дир, займут Киев и объявят все приднепровские славянские племена во власти великого князя русского Рюрика.

   Надумали, как дать правду и кривичам с весью, мерью и дреговичами.

   На другой день призвал послов к себе Рюрик.

   - Исполняю я желание ваше, - сказал он им, - дам я вам свою правду! Сами понимаете, нельзя мне самому постоянно быть среди вас, так вот и посылаю я к вам братьев своих Синеуса и Трувора. Синеус пусть сядет в Изборске, а Трувор в Белоозере. И будут они править вами именем моим. Если же ими в чем будете недовольны, тогда мне на них челом ударите.

   Послы остались как нельзя более довольны таким ответом.

   Спустя немного времени с Ильменя отправились в дальний путь две сильных варяжских дружины. Одна из них сопровождала Синеуса и Трувора к кривичам, другая с Аскольдом и Диром пошла на берега Днепра покорять под власть великого русского князя новые славянские племена.

  

  

  

  

   Однако не все еще испытания кончились для Приильменья. Волею судьбы суждено было только что образовавшемуся княжеству еще одно, последнее, но зато и самое тяжелое.

   Вадим, сын Володислава, храбро защищавшийся при набеге варягов, не умер на поле битвы. Он обессилел от ран, лишился чувств, видя своего врага победителем. Обморок был так силен, что подошедшие к нему скандинавы приняли его за мертвого.

   Вадим же был жив и когда очнулся, то увидал себя в лачуге болгарского кудесника Мала.

   С поля битвы вынес Мал Вадима. Трудно было бы даже и предположить такую силу, какую выказал при этом дряхлый старик. Словно малого ребенка, почти на руках нес он Вадима до берега Ильменя, где у него припасен был легкий челнок. Вадим все еще не приходил в себя. Безжизненным пластом лежал он на дне челнока, беспомощный, бесчувственный.

   Мал, легко управляя веслом, гнал челнок через озеро к дремучему лесу, где ютилась его берлога.

   - Зачем я спасаю его? - тихо бормотал загадочный старик. - Какая сила заставляет меня делать то, что я теперь делаю? На что еще нужна жизнь высшим существам, управляющим всем в этом мире? Судьба бережет его. На что?

   Вадим не приходил в себя даже тогда, когда Мал уложил его в своей лачуге. Как ни крепка была его натура, не выдержала она все-таки перенесенных потрясений и надломилась. Молодой старейшина в беспамятстве метался, стонал, и только снадобья, которые давал больному старый Мал, несколько успокаивали его.

   Долго он был между жизнью и смертью.

   Но крепкая натура, наконец, взяла свое и одолела недуг. Мало-помалу Вадим стал приходить в себя.

   Мал без устали ухаживал за ним

   - Вставай, вставай! - говорил он, когда Вадим несколько окреп. - Собери свои силы, тебе предстоит далекий путь!

   - Путь! Куда? Я хочу остаться здесь, старик, я хочу умереть на родимых берегах.

   - Нельзя! Здесь жизнь твоя подвергается опасности!

   - Какой? Разве не все еще миновало для меня! Разве новые удары готовит для меня в грядущем судьба?

   - Почем знать!

   - О, старик! Я верю тебе! - вскричал в волнении Вадим. - Что ты сказал мне, исполнилось! Умоляю тебя, скажи еще раз, что ждет меня в грядущем? Молю тебя.

   Мал усмехнулся и загадочно покачал головою.

   - Пожалуй, я могу сказать тебе это! - отвечал он.

   - О, скорее, не томи меня!

   - Мне не надо даже спрашивать судьбу, чтобы ответить тебе на этот вопрос. Все ясно и так. В грядущем ждет тебя то же самое, что и всех других.

   - Но что?

   - Смерть!