Хаггард Генри Райдер - Дитя бури

, что хорошо. Тебя называют Ночным Бдителем, но ты любишь свет, а не тьму.

   При этих несколько необычных комплиментах я поклонился и почувствовал, как даже сквозь загар немного покраснел. Но я ничего не ответил, и Панда тоже некоторое время молчал. Затем он крикнул гонцу позвать своих сыновей Сетевайо и Умбелази и приказал Садуко, сыну Мативани, ожидать поблизости, в случае если он захочет с ним говорить.

   Несколькими минутами позже появились оба королевича. Я с интересом ждал их прихода, так как это были виднейшие люди в стране и народ уже горячо обсуждал, кто из них будет престолонаследником.

   Оба они были на вид одного возраста (трудно бывает точно определить года зулусов), и оба они были статные молодые люди. Выражение лица Сетевайо было, однако, более суровое. Говорили, что он походил на своего дядю, лютого и зверского Чаку, а я нашел в нем сходство с другим его дядей, с Дингааном, с которым я был очень хорошо знаком в юности. У него был тот же мрачный взгляд и надменный вид. И когда он сердился, он так же сжимал рот, выражая беспощадную непреклонность.

   О Умбелази я не могу говорить без восторга. Как Мамина была самой красивой женщиной, какую я когда-либо видел в стране зулусов, так Умбелази был самым красивым мужчиной. Зулусы прозвали его Умбелази Прекрасный, и немудрено. Начать с того, что он был, по крайней мере, на три дюйма выше самого высокого зулуса - за четверть мили я узнавал его по росту - и ширина его груди была пропорциональна его росту. Затем он был великолепно сложен и сильные, красивые конечности кончались, как у Садуко, маленькими кистями и ступнями. Лицо было открытое, черты лица правильные, цвет кожи светлее, чем у Сетевайо, а глаза, всегда улыбавшиеся, были большие и темные.

   Прежде чем они прошли во внутреннюю изгородь, можно было заметить, что отношения между братьями были не из лучших.

   Каждый из них старался первым пройти через калитку, чтобы показать этим свое право на престолонаследство. Результат был несколько комичен, потому что они застряли в калитке. Но здесь сказался больший вес Умбелази, и, пустив в ход силу, он вдавил брата в тростниковую изгородь и на один шаг опередил его.

   - Ты становишься слишком жирным, брат мой, - сказал Сетевайо, нахмурясь. - Если бы у меня в руке было копье, то ты был бы ранен.

   - Я знаю это, брат мой, - ответил с добродушным смехом Умбелази, - но я знаю также, что никто не смеет являться вооруженным перед королем. Иначе я пропустил бы тебя вперед.

   При этом намеке Умбелази, сказанном, правда, в виде шутки, что он не рискнул бы пройти спиной к вооруженному брату, Панда беспокойно заерзал, а Сетевайо еще более зловеще нахмурился. Однако они не обменялись больше словами, а, подойдя к отцу бок о бок, приветствовали его, подняв руки.

   - Привет вам, дети мои, - сказал Панда и, предвидя ссору, кому занять почетное место по правую его руку, поспешно прибавил: - Садитесь оба передо мною, а ты, Макумазан, сядь по правую руку от меня. Я сегодня немного туг на правое ухо.

   Братья уселись перед королем, предварительно пожав мне руку, и тут опять возникло затруднение, кто из них первый протянет мне руку. Помнится, Сетевайо на этот раз удалось опередить брата.

   Когда эти формальности были закончены, король обратился к сыновьям:

   - Я послал за вами, чтобы спросить вашего совета относительно одного дела - небольшого дела, но которое может разрастись. - Он остановился и взял щепотку табаку, а братья воскликнули:

   - Мы слушаем тебя, отец!

   - Дело касается Садуко, сына Мативани, предводителя амангванов, которого Бангу, предводитель амакобов, убил много лет тому назад с разрешения того, кто правил до меня. Этот Бангу, как вы знаете, был в последнее время занозой на моей ноге, которая из-за нее начала гноиться, и все же, однако, я не хотел идти войной против него. Поэтому я шепнул на ухо Садуко: "Он твой, если ты сможешь убить его, и скот его будет тоже твоим". Садуко неглуп. С помощью этого белого человека, Макумазана, нашего старого друга, он убил Бангу и захватил его скот, и нога моя начинает уже заживать.

   - Мы слышали это, - сказал Сетевайо.

   - Это было славное дело, - прибавил Умбелази.

   - Да, - продолжал Панда, - я тоже считаю это славным делом, принимая во внимание, что у Садуко был только небольшой отряд бродяг...

   - Нет, - прервал Сетевайо, - это не бродяги помогли ему одержать победу, а мудрость Макумазана.

   - Мудрость Макумазана не привела бы ни к чему, не будь храбрости Садуко и его бродяг, - заявил Умбелази.

   Я увидел, что братья разделились за и против Садуко не потому, что их интересовал вопрос правоты, а из противоречия друг другу.

   - Правильно, - продолжал Панда, - я согласен с вами обоими, сыновья мои. Но дело вот в чем: я считаю Садуко человеком, подающим большие надежды, и его следовало бы выдвинуть, чтобы он полюбил всех нас, в особенности потому, что его род пострадал от нашего рода, так как тот, кто правил до меня, послушался злого совета Бангу и позволил ему без причины вырезать все племя Мативани. Поэтому, чтобы стереть это пятно и привязать к нам Садуко, я думаю восстановить Садуко в его правах предводителя амангванов, вернув ему земли, которыми владел его отец, и сделать его также предводителем амакобов, из которых остались только женщины, дети и несколько мужчин.

   - Как угодно будет королю, - зевая, сказал Умбелази, которому надоело слушать.

   Сетевайо ничего не сказал. Казалось, он думал о чем-то другом.

   - Я думаю тоже, - продолжал Панда несколько неуверенным голосом, - для того, чтобы прикрепить его к нам неразрывными узами, дать ему в жены девушку из нашей семьи.

   - Зачем разрешать этому жалкому амангвану породниться с королевским домом? - спросил Сетевайо, поднимая голову. - Если он опасен, то почему не убить его и покончить с ним раз навсегда?

   - Это немыслимо, сын мой. В стране неспокойно, и я не хочу убивать тех, кто может помочь нам в час опасности, а также не хочу я делать из них своих врагов. Я хочу, чтобы они были нашими друзьями, а потому мне кажется разумным, если нам дается в руки семя величия, поливать его, а не выкапывать или пересаживать в чужой сад. Дела Садуко показывают, что он представляет собою такое семя.

   - Наш отец высказал свое пожелание, - сказал Умбелази, - и Садуко мне нравится. Какую из наших сестер предполагает мой отец отдать ему?

   - Ту, которая носит имя праматери нашего рода, о Умбелази, - твою родную сестру Нэнди (что значит "нежная").

   - Великий дар преподносишь ты Садуко, отец, так как Нэнди и умна и красива. А как она сама относится к этому плану?

   - Очень благосклонно. Она видела Садуко, и он понравился ей. Она сама мне сказала, что не желает другого мужа.

   - Если так, - равнодушно ответил Умбелази, - то можно ли что-нибудь возразить, раз король приказывает, а королевская дочь желает?

   - Можно возразить очень многое, - вмешался Сетевайо. - Я считаю недопустимым, чтобы этот ничтожный человек, который победил маленькое племя, воспользовавшись умом Макумазана, получил в награду не только звание предводителя, но и руку самой умной и красивой из королевских дочерей, хотя бы даже Умбелази, - прибавил он с усмешкой, - готов был бы швырнуть свою сестру, как швыряют кость бродячей собаке.

   - Кто швырнул кость, Сетевайо? - спросил с жаром Умбелази. - Король или я, который до настоящей минуты и не слышал об этом деле? И имеем ли мы право оспаривать решение короля?

   - Не преподнес ли тебе случайно Садуко несколько голов скота из тех, что украл у амакобов, Умбелази? - спросил Сетевайо. - Наш отец не требует выкупа, так ты, может быть, принял вместо этого дар.

   - Единственный дар, который я принял от Садуко, - сказал Умбелази, с трудом, как я видел, подавлявший свой гнев, - это дар его дружбы. Он мой друг, и вот почему ты ненавидишь его, как ненавидишь всех моих друзей.

   - Любить мне, что ли, всякую бродячую собаку, которая лижет тебе руки, Умбелази? О, тебе не требуется говорить мне, что он твой друг. Я знаю, это ты внушил мысль нашему отцу разрешить ему убить Бангу и украсть его скот. Я считаю это нехорошим делом, так как кровь Бангу запятнала врата нашего дома. И тот, кто совершил это зло, будет жить здесь и называться, пожалуй, как ты и я. Да и как же иначе, раз сестра Нэнди ему будет отдана в жены? Разумеется, Умбелази, тебе следует принять скот, от которого отказался белый человек, потому что всем известно, что ты заслужил его.

   Умбелази вскочил, выпрямился во весь рост и заговорил хриплым от гнева голосом.

   - Прошу тебя, о король, дать мне разрешение удалиться. Если я останусь здесь дольше, то пожалею, что у меня нет с собой копья. Но раньше чем уйти, я выскажу всю правду. Сетевайо ненавидит Садуко потому, что, зная его храбрость и ум, он искал его дружбы после того, как Садуко уже обещал быть моим другом. Вот почему он осыпает меня насмешками. Пусть он оправдается, если может!

   - Я и не думаю оправдывать себя, - ответил, нахмурившись, Сетевайо. - Кто дал тебе право шпионить за мной и требовать от меня отчета перед королем? Я не хочу больше ничего слышать! Оставайся здесь и заплати Садуко нашей сестрой. Король обещал ее и слову своему изменить не может. Только скажи твоей собаке, что у меня наготове для нее палка, если она посмеет огрызнуться на меня. Прощай, отец. Я отправлюсь в мои владения, в страну Гикази, и там ты можешь найти меня, если я тебе понадоблюсь. Но прошу тебя не вызывать меня до окончания свадебных торжеств, потому что я не хочу на них присутствовать.

   И он, поклонившись королю, повернулся и ушел, не попрощавшись с братом. Мне он, однако, пожал руку на прощанье, так как Сетевайо всегда дружески относился ко мне, потому что он думал, вероятно, что я могу ему пригодиться.

   - Отец мой, - сказал Умбелази, когда Сетевайо ушел, - разве можно это терпеть! Можно ли меня винить в этом деле? Ты слышал и видел - ответь мне, отец!

   - Нет, тебя нельзя винить на этот раз, Умбелази, - ответил король с тяжелым вздохом. - Но чем кончатся ваши вечные ссоры, сыновья мои? Я думаю, что только река крови сможет потушить такую ненависть, и тогда кто из вас выживет и достигнет берега?

   Некоторое время он молча смотрел на Умбелази, и я прочел в его взгляде любовь и страх, так как Панда любил его больше остальных детей.

   - Сетевайо плохо вел себя, - сказал он наконец. - Он не имеет права указывать мне, кому я должен или не должен отдавать своих дочерей в жены. Кроме того, я высказал свое решение, и я не изменю своему слову из-за его угроз. Всем в стране известно, что я никогда не изменяю своему слову, и белые это тоже знают, не так ли, Макумазан?

   Я ответил утвердительно. И это была правда: как большинство слабовольных людей, Панда был очень упрям, но честен по-своему.

   Он помахал рукой в знак того, что тема исчерпана, а затем попросил Умбелази дойти до калитки и послать гонца за "сыном Мативани".

   Вскоре явился Садуко. Спокойной, гордой походкой подошел он к королю и приветствовал его, подняв правую руку.

   - Садись, - сказал король. - Я хочу тебе кое-что сказать.

   Не спеша и не мешкая, Садуко грациозно присел на колени, опершись локтем о землю, и замер в ожидании.

   - Сын Мативани, - сказал король, - я слышал всю историю о том, как ты с маленьким отрядом уничтожил Бангу и почти всех его воинов из племени амакобов и забрал весь их скот.

   - Прости меня, Черный Владыка, - прервал Садуко. - Я только мальчишка и ничего не сделал. Это устроил Макумазан, Ночной Бдитель, который сидит здесь. Его мудрость научила меня, как заманить из гор амакобов, а Тшоза, мой дядя, выпустил скот из кралей. Я же ничего не сделал, за исключением того, что нанес несколько ударов копьем, когда было нужно.

   - Я с удовольствием вижу, что ты не хвастун, Садуко, - сказал Панда. - Хотел бы я, чтобы среди зулусов было побольше таких людей, как ты, в таком случае мне не пришлось бы выслушивать так много громких слов о малых делах. Во всяком случае, Бангу убит и его гордое племя сломлено. По государственным соображениям я рад, что это случилось без того, что мне пришлось вмешаться в это дело, так как в моей семье есть такие, которые любили Бангу. Но я... я любил твоего отца Мативани, которого Бангу зарезал. Мы вместе росли с ним мальчиками и служили вместе в одном полку, когда правил мой брат, Лютый Владыка (он говорил о Чаке, но среди зулусов не принято называть имен умерших королей, если можно этого избегнуть). По этой причине и по другим, - продолжал Панда, - я рад, что Бангу, наконец, наказан, и твой отец отомщен. И вот, Садуко, - продолжал Панда, - так как ты сын своего отца и так как ты показал себя храбрым человеком, я решил выдвинуть тебя. Поэтому я назначаю тебя предводителем тех, кто остался из племени амакобов, и всех тех амангванов, кого ты сможешь собрать.

   - Как будет угодно королю, - сказал Садуко.

   - И я даю тебе разрешение носить головной обруч, хотя, как ты сказал, ты еще мальчишка, и вместе с этим даю тебе место в моем совете.

   - Как будет угодно королю, - повторил Садуко, по-видимому, равнодушный к почестям.

   - И, сын Мативани, - продолжал Панда, - ты еще не женат, не правда ли?

   В первый раз лицо Садуко изменилось.

   - Нет, Черный Владыка, - поспешно сказал он, - но...

   Тут он поймал мой взгляд и, прочитав в нем какое-то предупреждение, замолчал.

   - Но, - повторил за ним Панда, - ты, без сомнения, желал бы жениться. Это очень естественно в твои годы, а потому я даю тебе разрешение на женитьбу.

   - Я благодарю короля, но...

   Тут я громко чихнул, и он снова замолчал.

   - Но, - повторил Панда, - у тебя, конечно, нет времени искать жену. Где тебе было и думать об этом? Да и хорошо, - продолжал он с улыбкой, - что ты не подумал, так как та, которую я тебе прочу в жены, не могла бы жить во второй хижине твоего краля и называть другую "инкозикази" (т. е. главной женой). Умбелази, сын мой, пойди и приведи ту, которую мы выбрали женой для этого юноши.

   Умбелази встал и вышел с широкой улыбкой на лице. Панда же, утомленный длинными разговорами (он был очень толст, а день был очень жаркий), прислонился головой к стене и закрыл глаза.

   - О Черный Владыка! Ты, который могущественнее всех, - начал Садуко, который, как я видел, был очень расстроен. - Мне нужно тебе кое-что сказать.

   - Разумеется, разумеется, - сонным голосом ответил Панда, - но сбереги свою благодарность до того времени, как увидишь невесту. - И он слегка захрапел.

   Заметив, что Садуко готов погубить себя, я счел благоразумным вмешаться, хотя не знаю, какое мне было дело до всего этого. Во всяком случае, если бы в тот момент я придержал свой язык и позволил бы Садуко свалять дурака, я твердо уверен, что вся история страны зулусов приняла бы другой оборот и что многие тысячи людей, ныне погибших, жили бы и по сей день.

   Но судьба решила иначе.

   Увидя, что Панда задремал, я тихонько подошел к Садуко и схватил его за руку.

   - Ты с ума сошел? - прошептал я ему на ухо. - Ты хочешь оттолкнуть от себя счастье и проститься с жизнью?

   - Но Мамина? - прошептал он. - Я не могу жениться ни на ком, кроме Мамины.

   - Глупец! - ответил я. - Мамина изменила тебе и наплевала на тебя. Бери, что посылает тебе судьба, и благодари ее. Ты не брезгаешь быть преемником Мазапо?

   - Макумазан, - ответил он хриплым голосом, - я последую советам твоей головы, а не моего сердца. Но ты сеешь недоброе семя, Макумазан, и ты в этом убедишься, когда увидишь плоды.

   Он дико взглянул на меня, и его взгляд испугал меня. В этом взгляде было что-то, что заставило меня поразмыслить, не лучше ли было бы мне уйти и предоставить Садуко, Мамине и Нэнди и всем остальным разобраться самим во всей этой истории.

   Однако, оглядываясь назад на эти события, как мог я предвидеть, каков будет конец? Как мог я знать, что за кулисами этих событий стоял старый карлик, Зикали Мудрый, день и ночь работавший над тем, чтобы раздуть вражду и выполнить давно задуманный им план мщения над королевским домом Сензангакона и зулусским народом?

   Да, он стоял, подобно человеку, стоящему позади большого камня на вершине горы и медленно и безжалостно толкающему этот камень к краю утеса, откуда, наконец, в назначенный час он с грохотом свалится на живущих внизу и раздавит их. Как мог я догадаться, что мы, актеры в этой пьесе, все время помогали ему толкать этот камень и что ему было все равно, кого из нас увлечет с собою камень в пропасть, лишь бы мы доставили торжество его тайной, ни с чем не сравнимой ненависти?

   Теперь я ясно вижу и понимаю все это, но в то время я был слеп. Но вернемся к изложению фактов.

   Как раз, когда я решил (слишком поздно, правда) заниматься своими делами и предоставить Садуко устраивать свои, в калитке появилась высокая фигура Умбелази, ведущего за руку женщину. По некоторым бронзовым браслетам на ее руке, по украшениям из слоновой кости и по очень редким красным бусам, которые имели право носить только особы королевского дома, я признал в ней королевскую дочь.

   Нэнди не была красавицей, как Мамина, хотя она была выше среднего роста и лицо ее было привлекательно. Начать с того, что оттенок кожи ее был темнее, чем у Мамины, что нос и губы были немного толще и что глаза ее не были такие прозрачные и большие, как у Мамины. Затем ей не хватало таинственной прелести Мамины, лицо которой загоралось иногда вспышками внутреннего огня, напоминая собою вечернее небо, на котором из-за туч всеми оттенками вспыхивает свет, заставляя догадываться, но не обнаруживая той красоты, которую оно скрывает.

   Нэнди не обладала такими чарами. Она была простая, добрая, честная девушка, не более.

   Умбелази подвел ее к королю, которому она поклонилась, бросив искоса быстрый взгляд на Садуко и вопросительно поглядев на меня, она сложила руки на груди и молча стояла, ожидая, когда король к ней обратится.

   Панда был сонный, а потому ограничился лишь словами:

   - Дочь моя, - сказал он, позевывая, - вот стоит твой жених. - И он указал пальцем на Садуко. - Он молод, храбр и не женат. Пользуясь покровительством нашего дома, он станет знатным и богатым, в особенности потому, что он друг твоего брата Умбелази. Я слышал, что ты видела его и он тебе нравится. Я предлагаю устроить свадьбу завтра, если только тебе нечего возразить против этого. Если же у тебя есть что сказать, дочь моя, то говори сразу, а то я устал. Постоянные раздоры между твоими братьями, Сетевайо и Умбелази, утомили меня.

   Нэнди посмотрела своим открытым, честным взглядом сначала на Садуко, потом на Умбелази и, наконец, на меня.

   - Отец мой, - спросила она своим мягким, ровным голосом, - скажи мне, умоляю тебя, кто предложил тебе этот брак? Предводитель ли Садуко, или мой брат Умбелази, или белый вождь, настоящего имени которого я не знаю, но которого называют Макумазан, Ночной Бдитель?

   - Я не помню, кто из них предложил, - с зевком ответил Панда. - Во всяком случае, я предлагаю этот брак, и я возвеличу твоего мужа. Есть у тебя еще что сказать?

   - Мне нечего сказать, отец мой. Я видела Садуко, и он мне нравится... об остальном тебе судить, а не мне. Но, - прибавила она тихо, - нравлюсь ли я Садуко? Когда он произносит мое имя, чувствует ли он здесь?.. - И она указала на свое горло.

   - Я не знаю, что его горло чувствует, - ответил Панда, - но я чувствую, что мое горло пересохло. Так как никто не имеет ничего против, значит, дело решено. Завтра Садуко заколет быка (что означает заключение брака); если у него нет здесь быка, я ему одолжу, а затем вы можете взять себе большую новую хижину и жить на первое время в ней. Если желаете, можете устроить пляски. Если не желаете, то тем лучше, потому что у меня в настоящее время столько забот, что мне не до праздности. А теперь я пойду спать.

   И, спустившись со своего табурета на колени, Панда пролез в дверное отверстие своей большой хижины, у которой он сидел, и исчез.

   Умбелази и я вышли через калитку ограды, оставив Садуко и Нэнди одних. Я не знаю, что произошло между ними, но предполагаю, что Садуко тем или другим образом произвел на королевну достаточно хорошее впечатление, чтобы уговорить ее выйти за него замуж. Быть может, она была уже так влюблена в него, что ее нетрудно было уговорить. Как бы то ни было, на следующий день, без особых празднеств и шума, за исключением обычных плясок, был зарезан "бык невесты" и Садуко сделался мужем королевской дочери из дома Сензангакона.

   Могу добавить, что после нашего краткого разговора в королевском крале, когда Панда дремал, я не говорил больше с Садуко относительно его брака, потому что он избегал меня, а я не искал его. В день же свадьбы я собрался в путь и направился в Наталь. Целый год я не слышал ничего о Садуко, Нэнди и Мамине, хотя должен сознаться, что о Мамине я думал, может быть, чаще, чем это следовало бы.

  

   Прошел год, в течение которого я занимался разными делами, не имеющими никакого отношения к этому рассказу, а после этого я снова очутился в земле Зулу и, в частности, в крале старика Умбези. Сюда я приехал для совершения одной сделки со старым толстяком или, вернее, с его зятем Мазапо, представителем которого он являлся в этом деле. Не буду вдаваться в подробности этой сделки, скажу только, что она касалась покупки слоновой кости и продажи ружей.

   И вот я сидел вдвоем с Умбези в его хижине, угощая его "огненной водой". Сделка была закончена, и мой слуга Скауль с охотниками только что унесли слоновую кость - солидную кучу клыков - к моим фургонам.

   - Ну, Умбези, - сказал я, - как же тебе жилось с тех пор, как мы расстались год тому назад? Видел ли ты Садуко, который, как помнится, в последний раз на тебя немного гневался?

   - Благодарение моему духу, я не видел этого неистового человека, Макумазан, - ответил Умбези, испуганно тряся своей толстой головой. - Однако я слышал о нем. Он недавно велел мне сказать, что он не забыл, что он должен мне.

   - Он имел в виду палки, которыми он хотел избить тебя до смерти? - с невинным видом сказал я.

   - Я думаю так, Макумазан, потому что помимо этого он мне ничего не должен. А хуже всего то, что, живя в крале Панды, он сделался важной особой.

   - Поэтому он может теперь платить свои долги, Умбези, - сказал я, отхлебывая "огненную воду".

   - Само собою разумеется, он может, и, между нами говоря, это и было главной причиной, почему мне - или, вернее, Мазапо - так нужны были эти ружья. Они предназначены не для охоты, как он передавал тебе через гонца, и не для войны, а для того, чтобы защитить нас от Садуко в случае его нападения. Теперь, я надеюсь, мы сумеем постоять за себя.

   - Ты и Мазапо, вы должны сперва научить своих людей обращаться с ружьями. Но я думаю, что с тех пор, как Садуко сделался мужем дочери короля, он забыл и думать о вас обоих. Скажи мне, как поживает Мамина?

   - О, хорошо, Макумазан. Разве она не главная жена предводителя амасомов? Ничего нет плохого, за исключением того, что у нее до сих пор нет ребенка. А также... - Он остановился.

   - Что также? - спросил я.

   - Что она ненавидит своего мужа Мазапо и что она говорит, что она охотнее вышла бы замуж за павиана, чем за него. Это, конечно, ему обидно слушать после того, как он заплатил за нее столько голов скота. Но что из этого, Макумазан? В самом лучшем колосе ржи всегда не хватает одного зерна. Ничто не совершенно в этом мире, и если Мамина случайно не любит своего мужа... - И он пожал плечами и выпил рюмку "огненной воды".

   - Конечно, это не имеет ни малейшего значения, Умбези, разве только для Мамины и Мазапо, который, наверное, теперь успокоился, когда Садуко женился на королевской дочери.

   - Надеюсь, Макумазан. Но, по правде говоря, я желал бы, чтобы ты принес больше ружей, потому что я живу среди ужасных людей. Мазапо злобствует на Мамину за то, что она не хочет иметь никакого дела с ним, а потому злится на меня, как будто я могу воздействовать на Мамину. Мамина бесится на Мазапо, а потому и на меня, потому что я выдал ее за него замуж. Садуко ненавидит Мазапо, потому что он женился на Мамине, которую, говорят, он все еще любит, а потому ненавидит и меня, потому что я ее отец и старался пристроить ее. О Макумазан, дай мне еще "огненной воды". Она заставляет меня забыть все эти неприятности. Я забываю, что я отец Мамины, которую ты не хотел похитить, когда мог бы это сделать. О Макумазан, зачем ты не сбежал с Маминой и не сделал из нее спокойной белой женщины, которая не думает ни о каком другом мужчине, как о своем муже?

   - Если бы я это сделал, Умбези, то сам перестал бы быть спокойным белым человеком. Я очутился бы в таком же положении, как и ты, а этого я совершенно не желаю. А теперь, Умбези, ты выпил достаточно "огненной воды", и я забираю с собой бутылку. Спокойной ночи.

  

   На следующее утро я выехал очень рано из краля Умбези - раньше, чем он встал, потому что "огненная вода" нагнала на него крепкий сон. Местом моего назначения был Нодвенгу, резиденция Панды, где я надеялся немного поторговать. Так как я особенно не спешил, то решил сделать крюк и заехать к Мазапо, чтобы самому посмотреть, как обстоят дела между ним и Маминой. К вечеру я достиг границ территории Амазоми, предводителем которой был Мазапо, и расположился здесь лагерем. Ночь навела меня на размышления, и я решил, что надо держаться в стороне от Мамины и от ее семейных дрязг. Поэтому я двинулся на следующее утро в Нодвенгу по единственной, по словам проводников, удобной для езды дороге, но она заставила меня сделать большой крюк.

   В этот день, благодаря неровностям дороги и несчастному случаю с одним из моих фургонов, мы проехали только пятнадцать миль и к вечеру принуждены были остановиться у первого места, где мы могли найти воду. Когда выпрягли волов, я осмотрелся кругом и увидел, что мы находились у входа в Черное ущелье, где я виделся с Зикали Мудрым. Сомнений не могло быть. Второй такой мрачной долины нет в Африке.

   Я сидел на козлах первого фургона, ел ужин, состоявший из сушеного мяса и печенья, и размышлял, жив ли еще Зикали и не пойти ли мне в ущелье узнать, как он поживает. В конце концов я решил не ходить, так как мрачное ущелье отталкивало меня и у меня не было особой охоты выслушивать зловещие предсказания Зикали. Итак, я продолжал сидеть, наблюдая изумительный эффект красного вечернего света, вливавшегося между стенами скал.

   Вскоре я заметил далеко впереди одинокую человеческую фигуру. Она направлялась ко мне по тропинке, пролегавшей по дну ущелья, но я не мог еще определить: мужчина ли это или женщина. На фоне этой гигантской декорации фигурка казалась необычайно маленькой и одинокой, но это живое существо среди всего этого молчаливого, неподвижного величия привлекло мое внимание. Мне интересно было знать, мужчина ли это или женщина и что этот человек делает здесь в этой зловещей долине.

   Фигура придвигалась все ближе и ближе, и я мог рассмотреть, что это была стройная и высокая фигура, но к какому полу она принадлежала, я не знал, потому что она была закутана в плащ из великолепного серого меха. В это время к фургону подошел Скауль и спросил меня о чем-то и тем отвлек мое внимание на несколько минут. Когда я снова оглянулся, фигура стояла в трех метрах от меня, но лицо ее было скрыто капюшоном, прикрепленным к плащу.

   - Кто ты и что тебе надо? - спросил я.

   - Ты меня не узнаешь, Макумазан? - ответил нежный голос.

   - Как я могу узнать человека, когда он завязан, как тыквенный кувшин в циновке. Но ведь это... это...

   - Да, это Мамина, и я очень рада, что ты помнишь мой голос, Макумазан, хотя мы были с тобой разлучены на такое долгое, долгое время. - И порывистым движением она откинула назад капюшон и плащ и предстала предо мной во всей своей красе.

   Я спрыгнул с фургона и взял ее за руку.

   - О Макумазан, - сказала она, не выпуская моей руки, - я так рада видеть наконец друга. - Она посмотрела на меня умоляющими глазами, и при красном освещении они показались мне полными слез.

   - Друга, Мамина! - воскликнул я. - Но теперь, когда ты богата и жена могучего предводителя, у тебя, вероятно, множество друзей?

   - Увы, Макумазан! Я богата только заботами. Муж мой скуп и копит, как муравей к зиме. Ему жалко даже этого плаща, который я себе сделала. А что касается друзей, то он так ревнив, что ни с кем не позволяет мне дружить.

   - Он не может ревновать тебя к женщинам, Мамина!

   - Женщины! Пфф! Я не люблю женщин. Они очень нехороши со мной, потому что... потому что... может быть, ты сам догадаешься почему, Макумазан, - ответила она, бросив быстрый взгляд в маленькое дорожное зеркальце, висевшее на фургоне (я недавно причесывался перед ним), и мило улыбнулась.

   - По крайней мере у тебя есть муж, Мамина, и я думал, что теперь...

   Она подняла руку.

   - Мой муж? О, лучше бы его не было! Я ненавижу его, Макумазан! А остальные мужчины... нет! Я никогда никого не любила, кроме одного, чье имя, может быть, ты случайно помнишь, Макумазан.

   - Ты говоришь, я полагаю, о Садуко, - начал я.

   - Скажи мне, Макумазан, - с невинным видом спросила она, - белые люди очень глупые? Я спрашиваю это потому, что ты, кажется, поглупел за это время, что провел с белыми. Или у тебя плохая память?

   Я почувствовал, что покраснел, и торопливо перебил ее:

   - Если ты не любишь своего мужа, то не должна была выходить за него замуж. Ты сама знаешь, что тебя никто не неволил.

   - Когда некуда сесть, кроме как на два колючих куста, Макумазан, то из них выбираешь тот, на котором на вид меньше шипов. Но иногда оказывается, что их там сотни, хотя их раньше не было видно. Ты понимаешь, что устаешь стоять все время.

   - Потому-то ты и отправилась гулять, Мамина. Я хочу спросить, что ты здесь делаешь одна?

   - Я? О, я слышала, что ты проезжаешь этой дорогой, и пришла поболтать с тобой. Нет, от тебя я не могу скрыть ни частицы правды. Я пришла поговорить с тобой, но я пришла также повидать Зикали и спросить его, что должна сделать жена, которая ненавидит своего мужа.

   - Вот как! И что же он тебе ответил?

   - Он ответил, что лучше бы ей сбежать с другим мужчиной, если есть такой, которого она любит... конечно, с тем, чтобы совсем уехать из страны зулусов, - ответила она, посмотрев сперва на меня, а затем на мой фургон и на двух лошадей, привязанных к нему.

   - Это все, что он сказал, Мамина?

   - Нет. Разве я не сказала тебе, что я не могу скрыть от тебя крупицы правды? Он прибавил, что если первый совет не удастся привести в исполнение, то мне остается только сидеть и пить кислое молоко, делая вид, что оно сладкое, пока судьба не пришлет мне новой коровы. Кажется, он думает, что судьба будет ко мне очень щедра в отношении новых коров.

   - И еще что? - спросил я.

   - Ведь я сказала тебе, что ты узнаешь всю, всю правду. Зикали, по-видимому, думает также, что всех моих коров, старых и новых, ожидает очень скверный конец. Он мне не сказал, какой конец.

   Она слегка отвернулась, а когда снова взглянула на меня, я увидел, что она плакала, действительно плакала настоящими слезами.

   - Вот почему, - продолжала она тихим, заглушённым голосом, - я не хочу больше соблазнять тебя бежать со мною, как я это хотела сделать, когда увидела тебя. Но это правда, Макумазан, что ты единственный человек, которого я когда-либо любила или когда-либо полюблю. И ты отлично знаешь, что я могла бы заставить тебя бежать со мною, если захотела бы, несмотря на то, что я черная, а ты белый - о да, еще сегодня ночью ты увез бы меня. Ноя этого не сделаю. К чему навлекать на тебя всякие беды? Иди своей дорогой, Макумазан, а я пойду своей туда, куда ветер понесет меня. А теперь дай мне чашку воды и я уйду - чашку воды, не больше. О, не бойся за меня и не принимай такого расстроенного вида, иначе я расплачусь. Там, за тем холмом, меня ожидают провожатые. Вот, спасибо за воду, Макумазан, и спокойной ночи. Несомненно, мы скоро встретимся с тобой и... Да, я забыла, Зикали сказал, что хотел бы поговорить с тобой. Спокойной ночи, Макумазан, спокойной ночи. Надеюсь, что ты устроил выгодную сделку с моим отцом, Умбези, и с Мазапо, моим мужем. Я удивляюсь, почему судьба выбрала таких людей в качестве моего отца и мужа моего. Подумай об этом, Макумазан, и скажи мне, когда мы в следующий раз встретимся. Подари мне это хорошенькое зеркальце на память, Макумазан; когда я буду смотреться в него, я увижу не только себя, но и тебя, а это мне будет приятно - ты не можешь себе представить, как приятно. Благодарю тебя. Спокойной ночи.

   Минуту спустя я следил глазами за ее одинокой маленькой фигуркой, снова закутанной в плащ, до тех пор, пока она не скрылась за гребень холма. И когда она исчезла, я почувствовал, как какой-то комочек застрял в моем горле. Несмотря на всю ее жестокость (а я думаю, что Мамина была жестока), в ней было что-то особенно привлекательное.

   Когда мое волнение несколько улеглось, я стал размышлять о том, сколько правды было в ее рассказе. Она так настойчиво твердила, что сказала мне всю правду, что я был уверен, что она главное-то скрыла. Я вспомнил также ее слова, что Зикали хотел меня видеть. Кончилось тем, что я при лунном свете отправился один в страшное ущелье. Даже Скауль не захотел сопровождать меня, уверяя, что в этом ущелье водятся призраки умерших людей, вызванные колдуном.

   Прогулка была длинная и неприятная. Я был в каком-то угнетенном настроении и чувствовал себя жалким и ничтожным, шагая между этими гигантскими скалами. Я то проходил по местам, освещенным ярким лунным светом, то попадал в глубокую тень, то пробирался сквозь густой кустарник, то обходил высокие столбы камней, пока, наконец, не дошел до нависшей скалы, похожей на какого-то гигантского демона.

   У ворот краля я был встречен одним из тех грозных великанов, которые служили карлику телохранителями. Он вдруг явился передо мной из-за высокой глыбы и, молча осмотрев меня с ног до головы, сделал мне знак следовать за ним, как будто меня ожидали. Минуту спустя я очутился лицом к лицу с Зикали. Он сидел вблизи хижины, весь облитый лунный светом, и был занят своим любимым делом - резьбой из дерева.

   Несколько времени он не обращал на меня внимания. Затем вдруг поднял голову, отряхнул назад свои длинные седые волосы и разразился громким смехом.

   - Так это ты, Макумазан! - воскликнул он. - Я знал, что ты должен проехать этой дорогой и что Мамина пошлет тебя сюда. Но зачем ты пришел повидаться с "Тем, кому не следовало родиться"?

   - Мамина сказала, что ты хотел поговорить со мной, вот и все.

   - Мамина солгала, как всегда, - ответил он. - На одно слово правды у нее приходится четыре лживых слова. Но все равно садись, Макумазан. Вот здесь, у скамеечки, приготовлено для тебя пиво, и дай мне щепотку табаку.

   Я исполнил его желание, и он с удовольствием понюхал табак.

   - Что делала здесь Мамина? - спросил я без обиняков.

   - А что делала Мамина у твоего фургона? - спросил он. - Нет, нет, не трудись рассказывать; я знаю, я знаю. Ты, как змея, всегда ускользаешь из ее рук, Макумазан, хотя если бы она захотела сжать руку... Но я не выдаю секретов моих клиентов. Я только вот что тебе скажу: ступай в краль сына Сензангакона и ты увидишь такие вещи, которые заставят тебя смеяться, потому что Мамина будет там и этот ублюдок Мазапо, ее муж. Она действительно от души ненавидит его, и я предпочел бы скорее, чтобы Мамина любила меня, чем ненавидела, хотя то и другое опасно. Бедный ублюдок! Скоро шакалы будут грызть его кости.

   - Почему ты это думаешь? - спросил я.

   - Мамина сказала мне, что он колдун, а шакалы поедают много колдунов в стране зулусов. А затем он враг королевского дома. Разве это не так?

   - Ты посоветовал ей что-то дурное, Зикали, - вырвалось у меня.

   - Может быть, может быть, Макумазан. Только я считаю, что дал хороший совет. У меня свой путь, по которому я иду, и если я нахожу людей, чтобы очистить дорогу от шипов, которые могли бы занозить мои ноги, то что в этом плохого? Да и Мамина, которой надоела жизнь среди амазомов с ненавистным мужем, получит награду. Поезжай же и наблюдай, а когда у тебя будет свободное время, приходи сюда и расскажи мне, что случилось, если я сам случайно там не буду.

   - Здоров ли Садуко? - спросил я, чтобы переменить разговор, не желая стать участником замышляющихся заговоров.

   - Мне передавали, что его дерево переросло все остальные в королевском крале. Я думаю, что Мамина желает спать под его сенью. А теперь ты устал, и я тоже. Ступай к своим фургонам, Макумазан. Мне нечего тебе больше сказать. Но вернись непременно и расскажи мне, что произойдет в крале Панды. Или, как я сказал, может быть, мы встретимся с тобой там. Кто знает?

   В этом разговоре между мной и Зикали не было ничего замечательного. Он не раскрыл мне никаких тайн и не изрек никакого пророчества. Однако разговор произвел на меня необычайное впечатление. Сказано было мало, но я чувствовал, что за этими немногими словами скрывались какие-то страшные события. Я был уверен, что старый карлик и Мамина выработали какой-то ужасный план, результаты которого должны были скоро стать очевидными. Я догадывался, что он поспешил меня спровадить, боясь, чтобы я как-нибудь не узнал его плана и не помешал ему.

   Во всяком случае, когда я возвращался к моим фургонам по этому страшному ущелью, жаркий, тяжелый воздух казался пропитанным запахом крови, а влажная листва тропических деревьев, колеблемая порывами ветра, стонала, казалось, как люди в предсмертной агонии. Нервы мои были напряжены до крайности, и когда я достиг наконец моих фургонов, я трясся, как тростник, а с лица и тела струился холодный пот, что было очень необычно в такую жаркую ночь.

   Мне пришлось выпить две рюмки крепкого джина, чтобы прийти в себя, а затем я пошел спать, но утром проснулся с головной болью.

  

   Дальнейшая моя поездка до Нодвенгу протекала благополучно. Я выслал вперед одного из моих охотников доложить Панде о моем приближении. Перед воротами Нодвенгу я был встречен своим старым приятелем Мапутой.

   - Привет тебе, Макумазан, - сказал он. - Король послал меня приветствовать тебя и указать тебе хорошее место для стоянки. А также он дает тебе разрешение на свободную торговлю в этом городе, так как он знает, что ты всегда честно торгуешь.

   Я выразил свою благодарность соответствующим образом, прибавив, что я привез королю небольшой подарок, который я лично передам, если ему угодно будет меня принять. Затем, подарив Мапуте тоже какую-то безделицу, я предложил ему проехаться со мной в фургоне до места стоянки.

   Место оказалось очень хорошим и представляло небольшую долину, покрытую сочной травой, по ней извивалась речка с прозрачной, чистой водой. Из долины видно было большое открытое пространство перед главными воротами города, и таким образом я мог видеть всех, кто входил и выходил.

   - Тебе здесь будет удобно, Макумазан, - сказал Мапута, - и мы надеемся, что ты продлишь свое пребывание. Хотя вскоре ожидается большое скопление народа в Нодвенгу, но король отдал приказание, чтобы никто не смел вступать в эту долину, кроме твоих слуг.

   - Я благодарю короля. Но по какому поводу ожидается скопление народа, Мапуто?

   - О! - ответил он, пожав плечами. - Это что-то новое. Все племена зулусов соберутся сюда на смотр. Некоторые говорят, что это придумал Сетевайо, другие говорят, что Умбелази. Но я уверен, что это дело рук ни того ни другого, а твоего старого друга Садуко, хотя какая у него при этом цель, не могу тебе сказать. Я только опасаюсь, - прибавил он с тревогой, - что дело это кончится кровопролитием между обоими братьями.

   - Значит, Садуко сделался очень могущественным?

   - Он стал большим, как дерево, Макумазан. Король больше прислушивается к его шепоту, чем к крикам других. И он стал очень высокомерным. Тебе придется первому навестить его, Макумазан; он не придет к тебе.

   - Вот как! - сказал я. - Но и высокие деревья иногда валятся. Он кивнул седой головой.

   - Да, Макумазан, я на своем веку видел много деревьев, которые выросли большими, а буря их свалила... Во всяком случае, тебе предстоит хорошая торговля, и, что бы ни случилось, никто не тронет тебя, потому что тебя все любят. А теперь прощай. Я передам твой привет королю, который посылает тебе быка на мясо, чтобы ты не голодал в его городе.

   В тот же вечер я увидел Садуко. Я отправился к королю навестить его и передать ему свой подарок - дюжину столовых ножей с костяными ручками. Он был очень доволен, хотя не имел ни малейшего понятия, как ими пользоваться. Я нашел старого Панду очень утомленным и встревоженным, но так как он был окружен своими советниками, я не имел возможности поговорить с ним наедине. Видя, что он занят, я скоро откланялся, и на обратном пути произошла моя встреча с Садуко.

   Я увидел его издали. Он шел в сопровождении большой свиты, и я хорошо заметил, что и он увидел меня. Обдумав сразу план де