Доде Альфонс - Тартарен на Альпах

дти, что ея спутникъ - самъ "узникъ", жертва людсвой несправедливости и жестокости. Но за то ужасенъ былъ моментъ ухода туристовъ, когда несчастный "шильонск³й узникъ" проводилъ свою даму до двери и сказалъ съ улыбкою свѣтскаго человѣка:

   - Нѣтъ, простите... Я останусь еще на нѣсколько минутъ.

   Онъ раскланялся, а зорео слѣдивш³й за нимъ смотритель захлопнулъ дверь и заперъ ее тяжелыми засовами къ невообразимому удивлен³ю всѣхъ присутствующихъ.

   А? каковъ афронтъ? Бѣднягу даже въ потъ бросило, когда до него донеслись восклицан³я удаляющихся туристовъ. Къ счастью, въ течен³е дня это мученье уже не повторялось; по случаю дурной погоды посѣтителей больше не было. Страшный вѣтеръ завывалъ во всѣ щели, изъ тайниковъ, казалось, вырывались глух³е стоны забытыхъ покойниковъ, снаружи слышны были всплески озера, бороздимаго дождемъ, брызги котораго долетали до арестованнаго. Отъ времени до времени раздавался звонъ пароходнаго колокола, и клокотанье воды подъ его колесами являлось какъ бы аккомпаниментомъ къ невеселымъ думамъ бѣднаго Тартарена въ то время, какъ сгущающ³яся сумерки ненастнаго вечера дѣлали его тюрьму еще мрачнѣй, еще ужаснѣй.

   Чѣмъ объяснить его арестъ, его заключен³е въ этомъ страшномъ замкѣ? Быть можетъ, Костекальдъ... его злостная интрига передъ самыми выборами?... Или же полиц³я прознала про нѣкоторыя неосторожныя слова, про его связь съ тѣми?... Но, въ такомъ случаѣ, за что же арестованы делегаты?... Въ чемъ могли обвинить этихъ несчастныхъ, страхъ и отчаянье которыхъ онъ легко представлялъ себѣ, хотя они и не заперты, подобно ему, въ тюрьму Боннивара, гдѣ съ наступлен³емъ ночи появились огромныя крысы, как³я-то ползающ³я насѣкомыя, безобразныя пауки съ мохнатыми лапами...

   Но вотъ что значитъ чистая совѣсть! Несмотря на крысъ, на холодъ и на пауковъ, доблестный Тартаренъ и въ тюрьмѣ для государственныхъ преступниковъ, полной всякихъ ужасовъ, такъ же крѣпко уснулъ и такъ же громогласно храпѣлъ, какъ на заоблачныхъ высотахъ въ хижинѣ альп³йскаго клуба, между небомъ и ледяными пропастями. Онъ не сразу опомнился и поутру, когда его будилъ смотритель:

   - Вставайте, пр³ѣхалъ самъ префектъ, требуетъ васъ...

   Потомъ, съ оттѣнкомъ своего рода уважен³я, онъ прибавилъ:

   - Ужь если самъ префеитъ пр³ѣхалъ, такъ, должно быть, вы изъ ряду выходящ³й негодяй.

   Негодяй... Да, послѣ ночи, проведенной въ сырой и грязной тюрьмѣ, и когда не даютъ времени ни переодѣться, ни даже умыться, немудрено показаться Богъ знаетъ чѣмъ. Въ бывшей конюшнѣ замка, превращенной въ кордегард³ю, Тартаренъ постарался ободрить взглядомъ своихъ альпинистовъ, разсаженныхъ на скамьѣ между жандармами, и предсталъ передъ префектомъ съ чувствомъ большой неловкости за свой неприглядный видъ передъ щеголеватостью мѣстнаго администратора.

   - Вы принадлежите къ преступному сообществу людей, совершившихъ покушен³е на уб³йство въ Швейцар³и,- обратился онъ рѣзко къ Тартарену.

   - Въ жизни моей никогда не принадлежалъ... Это ошибка... судебная ошибка...

   - Молчите, не то вамъ заткнутъ ротъ! - перебилъ его капитанъ.

   А щеголеватый префектъ продолжалъ:

   - Чтобы сразу покончить съ вашими запирательствами - вотъ... Узнаете ли вы эту веревку?

   Его веревка! его собственная, сдѣланная въ Авиньонѣ изъ желѣзной проволоки по его заказу. Въ полному изумлен³ю делегатовъ, онъ опустилъ голову и сказалъ:

   - Узнаю.

   - Этою веревкой былъ повѣшенъ человѣкъ въ кантонѣ Унтервальдена...

   Тартаренъ въ ужасѣ клянется, что ни въ чемъ не повиненъ.

   - А вотъ сейчасъ увидимъ!

   Вводятъ итальянскаго тенора, котораго анархисты повѣсили было на дубу при переходѣ черезъ Брюнигъ и котораго угольщики вовремя успѣли вынуть изъ петли. Итальянецъ смотритъ на Тартарена.

   - Да это не тотъ!... И это не тѣ...- заявляетъ онъ, указывая на делегатовъ.- Вы ошиблись.

   - Такъ зачѣмъ вы-то сюда попали? - сердито обращается префектъ къ Тартарену.

   - Вотъ это любопытно было бы отъ васъ узнать,- отвѣчаетъ тотъ съ апломбомъ невинности.

   Послѣ коротваго объяснен³я, тарасконск³е альпинисты были отпущены на свободу и удалились изъ Шильонскаго замка, восчувствовавши лучше, чѣмъ кто-либо, его подавляющую романическую унылость. Заѣхали они въ отель взять свой багажъ, знамя и заплатить за завтракъ, котораго не успѣли съѣсть наканунѣ, потомъ сѣли въ вагонъ и отправились въ Женеву. Сквозь мокрыя отъ дождя стекла мимо нихъ мелькнули назван³я станц³й, аристократическихъ дачныхъ мѣстъ: Клярансъ, Веве, Лозанна... нарядныя дачи, палисадники съ рѣдкими растен³ями, остроконечныя крыши, террасы отелей...

   Размѣстившись на двухъ лавочкахъ длиннаго швейцарскаго вагона, наши альпинисты смотрятъ сконфуженно и растерянно. Бравида злится, жалуется на ревматизмъ и ехидно спрашиваетъ у Тартарена:

   - Ну, что, видѣли вы тюрьму Боннивара?... Вамъ такъ хотѣлось ее посмотрѣть... Надѣюсь, теперь досыта насмотрѣлись?

   Экскурбанье притихъ въ первый разъ въ жизни, уныло смотритъ на озеро и жалобно говоритъ:

   - Воды-то... воды-то, Господи!... Теперь зарокъ дамъ никогда въ жизни не купаться...

   Все еще не опомнивш³йся отъ ужаса, Паскалонъ держитъ передъ собою знамя и прячется за него, озираясь направо и налѣво, какъ травленный заяцъ... А Тартаренъ?... О, спокойный, какъ всегда, съ сознан³емъ собственнаго достоинства, онъ наслаждается чтен³емъ доставленныхъ ему съ юга Франц³и газетъ, въ которыхъ перепечатанъ изъ Форума разсказъ о его восхожден³и на Юнгфрау,- разсказъ, имъ самимъ продиктованный, но еще изукрашенный и приправленный чудовищными восхвален³ями. Вдругъ вагонъ оглашается неистовымъ крикомъ героя. Пассажиры вскакиваютъ съ мѣстъ,- не ударъ ли хватилъ?... Просто-напросто - короткое извѣст³е въ Форумѣ, которое Тартаренъ читаетъ своимъ альпинистамъ...

   - Послушайте-ка: "Мы слышали, что В.-П. А. K. Костекальдъ, только что оправивш³йся отъ желтухи, которою онъ страдалъ, уѣзжаетъ въ Швейцар³ю для восхожден³я на Монъ-Бланъ, чтобы забраться еще выше Тартарена"... А? каковъ разбойникъ?... Онъ хочетъ убить мою Юнгфрау... Такъ нѣтъ же! Шалишь, изъ-подъ носу у тебя вырву я твою гору... Шамуни въ нѣсколькихъ часахъ ѣзды отъ Женевы... Я взойду прежде его на Монъ-Бланъ! Вѣдь, вы со мной, друзья?

   Бравида отнѣкивается, не хочетъ пускаться ни въ как³я новыя приключен³я,- довольно съ него.

   - Довольно и предовольно... - рычитъ Экскурбанье упавшимъ голосомъ.

   - А ты, Паскалонъ?...- ласково спрашиваетъ Тартаренъ.

   - До-дорого-ой мой... - мямлитъ аптекарск³й ученикъ, не смѣя поднять глазъ.

   Отступился и этотъ.

   - А когда такъ,- торжественно проговорилъ разсерженный герой,- когда такъ, я пойду одинъ, за мной однимъ будетъ и слава... Отдавайте знамя!...

  

  

   На колокольнѣ въ Шамуни пробило девять часовъ. На улицахъ было темно, въ домахъ огни потушены, кромѣ подъѣздовъ и дворовъ отелей, гдѣ горѣлъ газъ, отчего все окружающее казалось еще мрачнѣе. Дождь лилъ, не переставая.

   Въ отелѣ Бальте, одномъ изъ лучшихъ и наиболѣе посѣщаемыхъ въ этомъ альп³йскомъ селен³и, многочисленные путешественники и панс³онеры скрылись одинъ по одному, измученные дневными экскурс³ями. Въ большой залѣ оставались только англиканск³й пасторъ, молча игравш³й въ шашки съ своею супругой, да его безчисленныя дочки въ суровыхъ фартучкахъ, усердно переписывавш³я приглашен³я на ближайшую евангелическую службу, и еще молодой шведъ, блѣдный и худой, мрачно пивш³й грогъ у камина. Отъ времени до времени черезъ залу проходилъ запоздалый туристъ въ промокшихъ гетрахъ и въ каучукѣ, съ котораго струилась вода,- останавливался на мгновенье у висящаго на стѣнѣ барометра, постукивалъ его, справлялся о погодѣ на завтрашн³й день и, обезкураженный, уходилъ спать. Не слышно ни одного слова, ни признака жизни, кромѣ потрескиванья огня въ каминѣ, шуршанья дождя по окнамъ, да сердитаго рокота Арвы подъ деревяннымъ мостомъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ отеля.

   Вдругъ дверь растворилась настежь; вошелъ служитель, расшитый серебряными галунами и нагруженный чемоданами и одѣялами, за нимъ - четыре альпиниста, вздрагивающихъ и жмурящихся отъ внезапнаго перехода изъ темноты и холода къ свѣту и теплу.

   - Вотъ такъ погодка!

   - Ѣсть скорѣй!

   - Нагрѣйте постели! - приказывали они всѣ разомъ изъ-за своихъ кашне, башлыковъ, фуражекъ съ наушниками.

   Прислуга не знала, кого слушать, съ чего начать, когда небольшой толстякъ, котораго они называли présidam, заставилъ ихъ молчать, крикнувши громче всѣхъ:

   - Прежде всего, книгу пр³ѣзжающихъ!

   Книга была тотчасъ же подана. Перелистывая ее окоченѣлою рукой, онъ громко прочитывалъ имена путешественниковъ, перебывавшихъ въ отелѣ за истекшую недѣлю:

   - Докторъ Шванталеръ съ супругой... Опять они!... Астье-Рею de l'Académie Franèaise...

   Такъ онъ перечиталъ двѣ или три страницы, блѣднѣя каждый разъ. когда передъ нимъ мелькало имя, похожее на то, которое онъ искалъ. Дочитавши до конца, онъ бросилъ книгу на столъ, радостно разсмѣялся и даже подпрыгнулъ, продѣлалъ "козелка", весьма необычайнаго при его еорпуленц³и.

   - Нѣтъ его!...- крикнулъ онъ.- Нѣтъ, не пр³ѣхалъ... Кромѣ ему негдѣ остановиться. Провалили мы Костекальда... Lagodigadeou!... Теперь скорѣе за ѣду, друзья!...

   И Тартаренъ, раскланявшись съ дамами, направился въ столовую, сопровождаемый проголодавшеюся, шумливою делегац³ей. Да, да! - со всею делегац³ей, даже съ самимъ Бравидой... Да развѣ же могло быть иначе?... Что бы сказали тамъ, дома, если бы они вернулись безъ Тартарена? Каждый изъ нихъ отлично зналъ это. И въ минуту разставанья, на женевскомъ вокзалѣ, весь буфетъ былъ свидѣтелемъ высоко-патетической сцены - слезъ, объят³й, душу надрывающихъ прощан³й со знаменемъ, въ результатѣ каковыхъ прощан³й оказалось, что вся компан³я засѣла въ ландо, нанятое П. А. К. до Шамуни. Тарасконская делегац³я не видала чудной дороги до Шамуни, проспала ее, плотно завернувшись въ одѣяла, храпя взапуски и нисколько не интересуясь восхитительными видами, развертывающимися начиная съ Салланша: пропастями, лѣсами, пѣнистыми водопадами и то скрывающеюся, то вновь показывающеюся надъ облаками вершиной Монъ-Блана. Успѣвш³е уже приглядѣться къ этого рода красотамъ природы, наши тарасконцы спѣшили наверстать скверно проведенную ими ночь въ качествѣ шильонскихъ узниковъ. Даже и теперь, сидя въ пустынной столовой отеля Бальте, жадно кушая супъ и разныя прелести табль-д'ота, они только о томъ и думали, какъ бы скорѣе добраться до постелей. Вдругъ Спиридонъ Экскурбанье приподнялъ голову, понюхалъ воздухъ и проговорилъ:

   - Outre! Пахнетъ чеснокомъ...

   - А, вѣдь, правда, чесновомъ пахнетъ...- подтвердилъ Бравида, и за нимъ всѣ точно пр³ободрились отъ этого воспоминан³я родины, отъ сладостнаго сердцу аромата нац³ональной кухни, котораго Тартаренъ давно уже не слыхалъ. Всѣ завертѣлись на стульяхъ, жадно поводя носами. Запахъ доносился изъ маленькой комнатки въ концѣ залы, гдѣ особливо отъ другихъ кушалъ какой-то путешественникъ, повидимому, изъ важныхъ, такъ какъ колпакъ главнаго повара поминутно показывался въ окнѣ кухни, чтобы передать прислуживающей дѣвушкѣ маленьк³я закрытыя блюда, которыя она относила въ отдѣльный кабинетъ.

   - Кто-нибудь изъ нашихъ южанъ,- тихо проговорилъ Паскалонъ.

   Президентъ помертвѣлъ при мысли о Костекальдѣ и обратился въ Экскурбанье:

   - Пойдите, Спиридонъ, взгляните, кто...

   Взрывъ громкаго смѣха раздался изъ комнаты, въ которую вошелъ посланный на развѣдку тарасконск³й "гонгъ". Черезъ минуту онъ уже вводилъ за-руку длиннаго, носастаго молодца, съ плутоватыми глазами, обвязаннаго вокругъ шеи салфеткой, какъ ученая "лошадь-гастрономъ" въ циркѣ.

   - Э! Бонпаръ!...

   - А-а! нашъ враль!...

   - Тэ! Здорово, Гонзагъ... Какъ ты?...

   - Душевно радъ, господа, душевно радъ!...- Курьеръ пожалъ протянутыя ему руки и усѣлся вмѣстѣ съ тарасконцами, чтобы раздѣлить съ ними блюдо грибовъ съ чеснокомъ, приготовленное самою хозяйкой гостиницы, ненавидѣвшею, какъ и ея мужъ, табль-д'отныя кушанья.

   Вкусъ ли нац³ональной стряпни, или радость встрѣтить земляка, милѣйшаго Бонпара съ его неисчерпаемою фантаз³ей, такъ подѣйствовали на пр³ятелей, но дѣло въ томъ, что усталости и дремоты - какъ не бывало; потребовали шампанскаго, развеселились, послышались смѣхъ и громк³е крики, сопровождаемые энергическими жестами, выражен³ями дружескихъ чувствъ.

   - Теперь я съ вами... не покину васъ,- говорилъ Бонпаръ.- Мои перув³янцы уѣхали... Я свободенъ...

   - Свободенъ!... Славно!... Завтра же мы съ вами отправляемся на Монъ-Бланъ.

   - А, вы завтра хотите на Монъ-Бланъ? - довольно сдержанно спросилъ Бонпаръ.

   - Да... вырву изъ-подъ носа у Костекальда... Онъ пр³ѣдетъ, онъ - хвать, фю-фю!... нѣтъ Монъ-Блана... Вѣдь, мы вмѣстѣ, Гонзагъ?

   - Вмѣстѣ, вмѣстѣ... Вотъ только какъ погода... Въ это время года не всегда можно,- гора бываетъ недоступна...

   - Ну, вотъ еще, недоступна! - проговорилъ Тартаренъ, сощуривая глаза и посмѣиваясь смѣхомъ авгура, котораго, однако же, Бонпаръ какъ будто не понялъ.

   - Пойдемте пить кофе въ залу... Мы посовѣтуемся со старикомъ Бальте. Онъ по этой части дока, долго служилъ проводникомъ, двадцать семь разъ побывалъ на Монъ-Бланѣ.

   - Двадцать семь разъ! Boufre! - воскликнули въ одинъ голосъ пораженные делегаты.

   - Ну, Бонпаръ, пожалуй, и убавитъ... - замѣтиль президентъ недовольнымъ тономъ, въ которомъ сквозилъ оттѣнокъ зависти.

   Въ залѣ семейство пастора продолжало свою переписку приглашен³й; самъ пасторъ съ супругою дремали надъ шашечною доской; худой шведъ апатично помѣшивалъ свой грогъ ложечкой. Появлен³е тарасконскихъ альпинистовъ, подогрѣтыхъ шампанскимъ, само собою разумѣется, нѣсколько отвлекло дочерей пастора отъ ихъ пригласительныхъ билетовъ. Никогда въ жизни эти юныя дѣвицы не видывали, чтобы кто-нибудь пилъ кофе съ такимъ избыткомъ мимики и выразительности взглядовъ.

   - А сахару, Тартаренъ?

   - Да что вы, командиръ?... Развѣ не знаете?... Съ поѣздки въ Африку!...

   - А, да, виноватъ... Тэ! вотъ и monsieur Бальте!

   - Садитесь, садитесь сюда, monsieur Бальте.

   - Vive monsieur Baltet!... Ah! ah!... fen de brut!

   Окруженный, чуть не тормошимый этими господами, которыхъ онъ никогда не видывалъ, старикъ Бальте улыбался спокойною улыбкой. Крѣпк³й савоецъ, высок³й, широк³й, съ неторопливою походкой, крупнымъ лицомъ, онъ смотрѣлъ на нихъ смышленнымъ взглядомъ еще молодыхъ глазъ, составлявшихъ большой контрастъ съ головою, лишенною волосъ, которые онъ потерялъ едва не замерзнувъ на зорѣ въ снѣгахъ.

   - Такъ вамъ желательно взобраться на Монъ-Бланъ? - сказалъ онъ, оглядывая тарасконцевъ почтительнымъ и, въ то же время, насмѣшливымъ взглядомъ.

   Тартаренъ хотѣлъ отвѣчать, но Бонпаръ поспѣшилъ предупредить:

   - Не правда ли, что время года теперь неблагопр³ятно?

   - Я не скажу этого,- отвѣтилъ бывш³й проводникъ.- Вотъ господинъ шведъ отправляется завтра, а къ концу недѣли я ожидаю двухъ американцевъ, которые тоже пойдутъ на гору. Одинъ изъ нихъ даже совсѣмъ слѣпой.

   - Знаю. Я встрѣтилъ его въ Гужи.

   - А, вы были въ Гужи?

   - Да, съ недѣлю назадъ, при восхожден³и на Юнгфрау...

   Барышни, писавш³я евангелическ³я приглашен³я, навострили ушки и повернули головки въ сторону Тартарена, который сразу получилъ особливое значен³е въ глазахъ молодыхъ англичанокъ, отчаянныхъ лазальщицъ но горамъ, ловвихъ во всѣхъ родахъ спорта. Онъ былъ на Юнгфрау!

   - Походецъ знатный! - сказалъ старикъ Бальте, поглядывая съ дѣкоторымъ удивлен³емъ на фигуру П. А. К.

   Между тѣмъ, Паскалонъ, сконфуженный присутств³емъ дамъ, проговорилъ, краснѣя и запинаясь:

   - Разскажите-ка... про... какъ его... про обрывъ.

   - Дитя! - снисходительно улыбнулся президентъ и, все-таки, началъ разсказъ о своемъ паден³и, сперва въ довольно отрывочномъ видѣ и равнодушнымъ тононъ, потомъ, увлекшись, онъ продолжалъ уже со всѣми жестами, съ воспроизведен³емъ въ лицахъ отчаяннаго положен³я на веревкѣ надъ пропастью и т. д.

   Пасторск³я дѣвицы вздрагивали, пожирая разскащика своими холодными англ³йскими глазами.

   Во время наступившей затѣмъ паузы раздался голосъ Бонпара:

   - На Чимборазо, для перехода черезъ пропасти, мы никогда не связывались веревкой.

   Делегаты переглянулись. Своею тарасконадой Бонпаръ перещеголялъ ихъ всѣхъ.

   - Ну, Бонпаръ... вотъ это такъ! - прошепталъ Паскалонъ въ наивномъ удивлен³и.

   Но старикъ Бальте принялъ въ серьезъ Чимборазо и возсталъ противъ обычая не привязываться веревкой; по его мнѣн³ю, невозможно пускаться черезъ горные ледники безъ хорошей веревки изъ манильской пеньки. Если одинъ поскользнется или сорвется, друг³е его удержатъ.

   - Если не оборвется веревка, monsieur Бальте,- добавилъ Тартаренъ и припомнилъ катастрофу на Монъ-Сервенѣ.

   - Тамъ, на Сервенѣ, не веревка лопнула,- сказалъ хозяинъ, взвѣшивая каждое слово,- тамъ задн³й проводникъ пересѣкъ ее ударомъ кирки.

   И на выражен³е Тартареномъ негодован³я за такой поступокъ онъ возразилъ:

   - Извините меня, государь мой, проводникъ былъ вправѣ это сдѣлать. Онъ понялъ невозможность сдержать упавшихъ и перерѣзалъ веревку, чтобы спасти жизнь себѣ, своему сыну и путешественнику, котораго онъ сопровождалъ. Не сдѣлай онъ этого, было бы семь жертвъ, вмѣсто четырехъ.

   Заспорили. Тартаренъ находиль, что связаться одною веревкой - это все равно, что взаимно обязаться честью жить и умереть вмѣстѣ, и затѣмъ, воодушевившись, въ особенности присутств³емъ дамъ, онъ подкрѣпилъ свои слова фактами, ссылкою на находившихся тутъ же лицъ.

   - Такъ завтра,- говорилъ онъ,- когда я привяжу себя къ Бонпару, это не будетъ съ моей стороны простою мѣрой предосторожности, это будетъ равносильно клятвенному обѣщан³ю передъ Богомъ и передъ людьми составлять какъ бы нѣчто единое съ моимъ товарищемъ и скорѣе умереть, чѣмъ вернуться безъ него.

   - Я принимаю вашу клятву, Тартаренъ, и съ своей стороны клянусь! - воскликнулъ Бонпаръ, поднимаясь изъ-за стола.

   Трогательная минута! Взволнованный пасторъ подошелъ къ герою и пожалъ ему руку, по-англ³йски, раскачивая ее, какъ пожарный насосъ. За пасторомъ послѣдовала его супруга, за нею дочки съ такими же chackenhand'ами, достаточно сильными для подъема воды на пятый этажъ. Делегаты, надо сказать правду, не проявили особеннаго энтуз³азма.

   - Eh bé! Что до меня,- сказалъ Бравида,- то я раздѣляю мнѣн³е г. Бальте. Въ такихъ дѣлахъ всяк³й свою шкуру береги, чортъ возьми, и я отлично понимаю ударъ киркою по веревкѣ...

   - Вы меня удивляете, Пласидъ! - строго замѣтилъ Тартаренъ, потомъ, наклонившись къ самому уху капитана, добавилъ:- Перестаньте... Что вы?... На насъ смотритъ Англ³я!

   Храбрый вояка все еще злобствовалъ въ душѣ за экскурс³ю въ Шильонъ и отвѣтилъ выразительнымъ жестомъ, означавшимъ: "А наплевать мнѣ на эту самую Англ³ю!" Онъ, навѣрное, дождался бы очень серьезной головомойки отъ президента за такой цинизмъ, если бы не вмѣшался въ разговоръ унылый молодой человѣкъ, переполненный грогомъ и скукой. Онъ тоже считалъ, что проводникъ хорошо поступилъ, перерѣзавши веревку: онъ такимъ образомъ сразу освободилъ отъ жизни четырехъ несчастныхъ, молодыхъ еще, то-есть обреченныхъ долго^, пожалуй, влачить свое существован³е; онъ однимъ ударомъ кирки далъ имъ покой, погрузилъ ихъ въ небыт³е... Что можетъ быть благороднѣе и великодушнѣе такого поступка?

   - Какъ, молодой человѣкъ! - вскричалъ Тартаренъ.- Можно ли въ ваши лѣта говорить про жизнь съ такимъ отчаяньемъ, съ ненавистью?... Чѣмъ она васъ такъпрогнѣвила?

   - Ничѣмъ,- она наскучила мнѣ.

   Онъ изучалъ философ³ю въ Христ³ан³и и, поддавшись вл³ян³ю идей Шопенгауэра и Гартмана, рѣшилъ, что жизнь мрачна, нелѣпа, безсмысленна. Готовый на самоуб³йство, онъ, по настоян³ю родныхъ, отложилъ всѣ книги въ сторону и отправился путешествовать, жалуясь вездѣ на ту же скуку, на ту же мрачную безцѣльность жизни. Тартаренъ и его товарищи казались тоскующему шведу единственными существами, довольными жизнью, изъ всѣхъ, кого онъ когда-либо видалъ на своемъ вѣку. Добрякъ П. А. K. разсмѣялся.

   - Это уже дѣло племенной особенности, молодой человѣкъ,- сказалъ онъ.- Мы всѣ таковы въ Тарасконѣ, въ нашемъ Богомъ хранимомъ краю. Тамъ съ утра до ночи смѣются и поютъ, а въ остальное время пляшутъ фарандолу... вотъ такъ, вотъ!- и онъ началъ выдѣлывать антраша съ легкостью и грац³ей молодаго медвѣдя-муровлятника.

   Но у делегатовъ нервы не были такъ устойчивы и воодушевлен³е такъ неистощимо, какъ у ихъ президента. Экскурбанье ворчалъ недовольнымъ тономъ:

   - Президентъ опять расходился... Время-то уже къ полночи.

   - Спать пора, вотъ что! - вышелъ изъ себя Бравида.- Моихъ уже силъ нѣтъ... Ревматизмъ...

   Тартаренъ согласился, вспомнивъ о предстоящемъ на завтра восхожден³и на Монъ-Бланъ. Тарасконцы забрали подсвѣчники и отправились на покой, а старикъ Бальте занялся приготовлен³емъ припасовъ, наймомъ проводниковъ и муловъ.

  

  

   - Té! Снѣгъ идетъ! - проговорилъ Тартаренъ, какъ только проснулся и увидалъ оконныя стекла запушенными инеемъ и всю комнату залитою бѣловатымъ отблескомъ. Но онъ скоро понялъ, что ошибся и что весь этотъ свѣтъ былъ отражен³емъ яркихъ солнечныхъ лучей, заливавшихъ возвышающ³йся противъ окна Монъ-Бланъ. Нашъ герой открылъ окно, чтобы подышать свѣжестью вѣтерка, вмѣстѣ съ которымъ ворвались въ комнату звуки колокольчиковъ идущаго на пастбище стада и завыван³я пастушьихъ роговъ. Отъ всего вѣяло чѣмъ-то здоровымъ и первобытно-простымъ, чего Тартаренъ не видалъ въ Швейцар³и.

   Внизу его дожидались проводники. Шведъ уже сидѣлъ на своемъ мулѣ; въ толпѣ любопытныхъ была вся семья пастора, его бойк³я дочки пришли въ утреннихъ костюмахъ обмѣняться еще разъ chackenhand'омъ съ героемъ, которымъ онѣ пробредили всю ночь.

   - Славная погода! Поторапливайтесь! - кричалъ хозяинъ, сверкая голою головой на солнцѣ.

   Какъ ни поторапливался Тартаренъ, для него было не легкою задачей разбудить делегатовъ, которые должны были проводить его до Пьеръ-Пуантю, гдѣ кончается проходимая для муловъ дорога. Ни просьбы, ни убѣжден³я не дѣйствовали на командира Бравиду; надвинувши ночной колпакъ на уши и уткнувшись носомъ въ стѣну, онъ на всѣ доводы президента отвѣчалъ циническою тарасконскою поговоркой:

   - Кто извѣстенъ своимъ раннимъ вставаньемъ, тотъ можетъ спать до полудня...

   Что же касается Бонпара, то онъ все время повторялъ:

   - Ну, вотъ еще, Монъ-Бланъ!... Вранье одно...

   Онъ поднялся лишь послѣ настоятельнаго приказан³я П. А. K.

   Наконецъ, караванъ двинулся въ путь и торжественно прослѣдовалъ по улицамъ Шамуни въ такомъ порядкѣ: Паскалонъ съ развернутымъ знаменемъ на переднемъ мулѣ; шеств³е замыкалъ окруженный проводниками, важный, какъ мандаринъ, возсѣдающ³й на своемъ мулѣ Тартаренъ, нарядивш³йся для такого случая въ новыя очки съ выпуклыми дымчатыми стеклами и съ знаменитою авиньонскою веревкой у пояса. При выѣздѣ изъ села, Бонпаръ подъѣхалъ близко къ президенту, и съ какимъ-то необыкновенно значительнымъ видомъ сказалъ:

   - Тартаренъ, мнѣ необходимо поговорить съ вами...

   - Послѣ, послѣ,- отвѣтилъ тотъ, занятый философскимъ споромъ съ молодымъ шведомъ, мрачный пессимизмъ котораго онъ пытался разсѣять, указывая на чудесные, окружавш³е ихъ виды, на роскошныя пастбища, на темно-зеленые лѣса, надъ которыми высились ослѣпительные своею бѣлизной снѣговые гребни.

   Послѣ двухъ безплодныхъ попытокъ переговортъ съ Тартареномъ особнякомъ, Бонпаръ былъ вынужденъ оставить его въ покоѣ. Перебравшись черезъ Арву по маленькому мосту, нараванъ двинулся дальше по узкой тропинкѣ, лентой вьющейся среди сосенъ. Мулы пошли гуськомь, карабкаясь своими цѣпкими копытами по крутизнамъ надъ обрывами, причемъ наши тарасконцы принуждены были сосредоточить все свое вниман³е на томъ, чтобы не потерять равновѣс³я.

   На привалѣ у Пьеръ-Пуантю, гдѣ Паскалонъ и Экскурбанье должны были дожидаться возвращен³я экспедиц³и, Тартаренъ былъ занятъ распоряжен³ями относительно завтрака, распредѣлен³емъ проводниковъ и носильщиковъ, и опять не обратилъ вниман³я на таинственныя шептан³я Бонпара. Но, странная вещь,- на это, впрочемъ, обратили вниман³е только впослѣдств³и,- несмотря на прекрасную погоду, на хорошее вино, на прозрачность и чистоту воздуха на высотѣ двухъ тысячъ метровъ надъ уровнемъ моря, за завтракомъ настроен³е у всѣхъ было особенно меланхолическое. Въ въ кружкѣ проводниковъ и носильщиковъ слышались шутки, смѣхъ, а за столомъ тарасконцевъ полная тишина нарушалась только звономъ стакановъ, да стукомъ приборовъ. Происходило ли это отъ присутств³я наводившаго на всѣхъ унын³е шведа, или же отъ очевидно тревожнаго настроен³я Бонпара, или тутъ дѣйствовало какое-то предчувств³е... Какъ бы то ни было, въ дальнѣйш³й путь къ леднику Боссонъ, откуда собственно и должно было начаться настоящее восхожден³е, общество пустилось въ очень уныломъ настроен³и, какъ батальонъ безъ музыки...

   Вступая на ледникъ, Тартаренъ невольно улыбнулся при воспоминан³и о Гужи и о своихъ усовершенствованныхъ шипахъ Кеннеди. Какая разница между тѣмъ новичкомъ, какимъ онъ былъ тогда,. и первокласснымъ альпинистомъ, какимъ онъ себя чувствовалъ теперь! Какъ спокойно и твердо стоитъ онъ теперь въ своихъ тяжелыхъ сапогахъ, которые въ это утро швейцаръ гостивицы подбилъ ему четырьмя большими гвоздями, какъ ловко управляется онъ съ киркою и если пользуется иногда рукою проводника, то не столько ради поддержки, сколько въ видѣ указан³я пути! Дымчатыя очки ослабляютъ рѣзкость лучей, отраженныхъ ледникомъ, покрытымъ свѣжимъ снѣгомъ недавно обрушившейся лавины, сквозь который тамъ и сямъ мелькаютъ скользк³я, зеленоватыя, предательск³я прогалины. Совершенно спокойный, на опытѣ убѣдивш³йся въ томъ, что нѣтъ ни малѣйшей опасности, Тартаренъ смѣло идетъ по краю страшныхъ обрывовъ, среди нависшихъ массъ снѣга, озабоченный единственно тѣмъ только. чтобы не отстать отъ шведскаго студента, отличнѣйшаго ходока. Ихъ философск³й споръ продолжается, несмотря на трудность пути, и надъ гладкою поверхностью глетчера звонко раздается слегка запыхавш³йся голосъ: "Вы меня знаете, Отто"...

   Бонпару, между тѣмъ, приходилось часъ отъ часу не легче. Убѣжденный даже въ это утро, что Тартаренъ никогда не осуществитъ въ дѣйствительности своей похвальбы взойти на Монъ-Бланъ, что онъ только хвастается мнимымъ восхожден³емъ на Юнгфрау, несчастный курьеръ одѣлся въ обыкновенный костюмъ, не подбивъ гвоздями сапоговъ и не взявъ даже альпенштока, котораго не употребляютъ горцы Чимборазо. Вооруженный легонькою тросточкой, очень идущей къ его шляпѣ съ голубою лентой и къ его ульстеру, онъ пришелъ въ ужасъ, очутившись передъ глетчеромъ; едва ли нужно говорить о томъ, что "враль" никогда въ жизнь свою не всходилъ ни на одну гору. Онъ нѣсколько пр³ободрился, увидавши, какъ легко управляется Тартаренъ на льду, и рѣшился слѣдовать за нимъ до стоянки "des Grands-Mulets", гдѣ предположено было переночевать. Не безъ труда добрался онъ до этого ночлега. Съ первыхъ же двухъ шаговъ онъ растянулся на спину, потомъ тотчасъ же упалъ впередъ на руки и на колѣни...

   - Благодарю... это я такъ... нарочно,- увѣрялъ онъ проводниковъ, пытавшихся поднять его.- По-американски, знаете, какъ на Чимборазо!

   На четверенькахъ ему показалось удобнѣе; онъ такъ и остался, такъ и продолжалъ свой путь, заметая снѣгъ полами своего ульстера. При этомъ онъ не терялъ полнаго спокойств³я и разсказывалъ находившимся по близости, какъ онъ въ Кордильерахъ точно такимъ манеромъ взошелъ на гору въ десять тысячъ метровъ вышины. Онъ не пояснялъ, во сколько, примѣрно, времени онъ это продѣлалъ; но полагать надо, что не особенно быстро, судя по тому, что на ночлегъ онъ попалъ часомъ позднѣе Тартарена, весь въ снѣгу и съ закоченѣвшими отъ холода руками въ вязаныхъ перчаткахъ.

   Сравнительно съ хижиною Гужи, станц³онный домъ des Grands-Mulets, выстроенный общиной Шамуни, можетъ почитаться совершенно комфортабельнымъ. Когда Бонпаръ добрался до кухни, гдѣ былъ разведенъ большой огонь, то Тартаренъ и шведъ уже давно просушивали свою обувь и слушали разсказы трактирщика-хозяина, окостенѣлаго отъ лѣтъ старика съ длинными бѣлыми волосами, выкладывавшаго передъ путешественниками драгоцѣнности своего маленькаго музея.

   Зловѣщее впечатлѣн³е производитъ этотъ музей, составленный изъ памятниковъ всѣхъ катастрофъ, случившихся на Монъ-Бланѣ за сорокалѣтн³й пер³одъ времени, въ течен³е котораго старикъ держитъ станц³ю. Вынимая различные предметы изъ витрины, онъ разсказываетъ плачевныя истор³и ихъ происхожден³я... Съ этимъ лоскутомъ сукна, съ этою жилетною пуговицей связано воспоминан³е объ одномъ русскомъ ученомъ, снесенномъ ураганомъ на ледникъ Бренны... Вотъ этотъ осколокъ челюсти остался послѣ одного проводника знаменитаго каравана, состоявшаго изъ одиннадцати человѣкъ путешественниковъ и носильщиковъ, погребенныхъ снѣговою бурей... Въ сумракѣ догорающаго дня, при блѣдномъ отблескѣ снѣга, эта выставка замогильныхъ останковъ, сопровождаемая монотоннымъ повѣствован³емъ, производила тѣмъ болѣе удручающее впечатлѣн³е, что разскащикъ старался въ патетическихъ мѣстахъ придать особенную чувствительность своему дребезжащему голосу, чуть не плакалъ, развертывая зеленую вуаль англичанки, задавленной лавиной въ 1827 году.

   Какъ ни старался Тартаренъ успокоивать себя тѣмъ, что все это случилось давно, въ то время, когда "компан³ей" еще не были организованы совершенно безопасныя восхожден³я, тѣмъ не менѣе, его сердце болѣзненно сжималось отъ мрачныхъ истор³й старика, и онъ вышелъ немного освѣжиться на воздухъ.

   Наступившая ночь закрыла уже всѣ низы; Боссоны едва были видны и казались очень близкими, а вершина Монъ-Блана еще свѣтилась, окрашенная розовыми тонами скрывшагося солнца. Южанинъ пр³ободрился было отъ этой нѣжной улыбки природы, когда позади его появилась фигура Бонпара.

   - А, это вы, Гонзагъ... Какъ видите, я вышелъ подышать свѣжимъ воздухомъ... Этотъ старикъ тоску пагналъ своими истор³ями...

   - Тартаренъ! - заговорилъ Бонпаръ, крѣпко сжимая его руку.- Тартаренъ, надѣюсь, что съ насъ довольно, и что вы теперь же покончите эту смѣшную экспедиц³ю.

   Велик³й человѣкъ тревожно вытаращилъ глаза на товарища.

   - Это еще что за штуки?

   Тотда Бонпаръ началъ расписывать ужасающую картину тысячи смертей, которыми грозятъ имъ пропасти, обвалы, порывы вѣтра, снѣгоныя бури... Тартаренъ прервалъ его:

   - Эхъ вы, шутникъ!... А компан³я-то на что?... Развѣ Монъ-Бланъ не обдѣлана, какъ друг³я горы?

   - Обдѣлана?... Компан³я?...- проговорилъ озадаченный Бонпаръ.

   Онъ ни слова не помнилъ изъ своей тарасконады. Тартаренъ слово въ слово повторилъ ему про компанейскую Швейцар³ю, про заарендованныя горы, про разсѣлины съ театральными приспособлен³ями. Бывш³й буфетчикъ клуба засмѣялся:

   - Какъ, и вы повѣрили?... Да, вѣдь, это же такъ, къ слову пришлось... Мало ли что говорится между тарасконцами, надо же понимать...

   - Стало быть,- спросилъ встревоженный Тартаренъ,- и Юнгфрау не была подготовлена?

   - Да ни чуточку!

   - И если бы веревка оборвалась?..

   - Ахъ, мой бѣдный другъ...

   Герой закрылъ глаза, поблѣднѣлъ отъ ужаса и съ минуту не могъ выговорить ни слова... Передъ нимъ лежалъ задернутый полумракомъ грозный пейзажъ съ з³яющими пропастями, въ его ушахъ все еще звучалъ плаксивый голосъ старика.

   - Э, да ну васъ совсѣмъ!... - Тартаренъ колебался; но тотчасъ же ему вспомнился Тарасконъ съ своими обывателями, вспомнилось знамя, воображен³е подсказало, какъ онъ водрузитъ его на недосягаемой высотѣ; затѣмъ онъ сообразилъ, что съ хорошими проводниками, съ такимъ надежнымъ товарищемъ, какъ Бонпаръ... что, наконецъ, побывалъ же онъ на вершинѣ Юнгфрау,- такъ почему же не попытать взобраться на Монъ-Бланъ?

   И, положивши свою широкую руку на плечо пр³ятеля, онъ началъ твердымъ голосомъ:

   - Послушайте, Гонзагъ...

  

  

   Темною, совсѣмъ черною ночью, безъ луны, безъ звѣздъ, безъ неба, на неясной бѣлизнѣ огромнаго снѣговаго ската недленно тянется длинная веревка, въ которой одна за другою привязаны крошечныя, боязлиныя фигурки, предшествуемыя въ ста метрахъ фонаремъ, какъ бы ползущимъ по землѣ небольшимъ красноватымъ пятномъ. Только удары кирки о затвердѣвш³й снѣгъ, да шумъ скатывающихся обломковъ льда нарушаютъ безмолв³е снѣговой пустыни, по которой тихо подвигается караванъ. Отъ времени до времени раздается слабый крикъ, подавленный стонъ, паден³е чьего-то тѣла на ледъ и, вслѣдъ за тѣмъ, басистый голосъ съ конца веревки:

   - Падайте осторожнѣе, Гонзагъ.

   Да, бѣдняга Бонпаръ рѣшился слѣдовать за Тартареномъ до вершины Монъ-Блана. Съ двухъ часовъ утра,- на часахъ съ репетиц³ей президента уже пробило четыре,- несчастный курьеръ двигается ощупью, спотыкается, падаетъ; его, какъ настоящаго каторжника на цѣпи, тащатъ впередъ, толкаютъ, а онъ вынужденъ сдерживать невольно вырывающ³еся у него стоны, въ виду подстерегающихъ со всѣхъ сторонъ обваловъ, могущихъ обрушиться снѣговою или ледяною массой отъ малѣйшаго толчка, отъ сотрясен³я морознаго воздуха. Какова пытка для тарасконца - терпѣть и молчать!

   Караванъ остановился на привалѣ. Слышенъ какой-то споръ, оживленный шепотъ. Тартаренъ справляется, что случилось.

   - Вашъ товарищъ не хочетъ идти дальше,- отвѣчаетъ шведъ.

   И, все-таки, они идутъ. Порядокъ нарушенъ, натянутая веревка слабнетъ, всѣ сходятся вмѣстѣ къ краю огромной разсѣлины изъ тѣхъ, что горцы называютъ "une roture". Переправа черезъ предшествовавш³я совершилась при помощи перекинутой лѣстницы, по которой переходили ползкомъ на колѣняхъ. На этотъ разъ разсѣлина слишкомъ широка и противуположный ея край выше другаго метровъ на восемьдесятъ или на сто. Призодится спуститься на дно трещины по ступенькамъ, которыя надо вырубать киркою, и такимъ же способомъ взобраться опять наверхъ. Бонпаръ упорно отказывается отъ такого перехода. Наклонившись надъ пропастью, кажущеюся въ темнотѣ бездонною, онъ смотритъ, какъ едва мелькаетъ внизу маленьк³й фонарь передоваго проводника, выбивающаго путь. Самъ Тартаренъ далеко не спокоенъ и подбадриваетъ себя увѣщан³ями, обращенными къ пр³ятелю:

   - Будетъ, Гонзагъ!... Zou!... - и потомъ тихонько, чтобы никто не слыхалъ, онъ стыдитъ его, обращается къ его чувству чести, напоминаетъ про Тарасконъ, про знамя, про клубъ.

   - Э, что мнѣ вашъ клубъ... Я не членъ...- отвѣчаетъ тотъ цинично.

   Тогда Тартаренъ говоритъ, что будетъ переставлять ему ноги,- ничего не можетъ быть проще.

   - Да, для васъ можетъ быть, а не для меня...

   - Вы же говорили, что привыкли...

   - Ну, да, привыкъ... привыкъ, конечно... только къ чему? Мало ли я къ чему привыкъ... вотъ курить привыкъ, спать...

   - А въ особенности лгать,- обрываетъ его президентъ.

   - Ну, ужь и лгать!... Преувеличивать нѣсколько...- возражаетъ Бонпаръ невозмутимо.

   Однако, послѣ многихъ колебан³й, угроза покинуть его тутъ одного заставляетъ Бонпара рѣшиться, и онъ начинаетъ спускаться тихонько, осторожно по этой страшной воздушной лѣстницѣ... Еще труднѣе взбираться наверхъ по совершенно отвѣсной стѣнѣ, гладкой, какъ мраморъ, и болѣе высокой, чѣмъ башня короля Рене въ Тарасконѣ. Снизу мерцающ³й свѣтъ передняго фонаря кажется ползущимъ свѣтлякомъ. Но дѣлать нечего, надо рѣшаться, такъ какъ снѣгъ подъ ногами ненадеженъ; подъ нимъ слышится журчанье подъѣдающей его воды, чуется существован³е новой пропасти.

   - Смотрите не сорвитесь, Гонзагъ! - повторялъ Тартаренъ нѣжно, почти умоляющимъ тономъ, имѣвшимъ особенное значен³е въ виду положен³я поднимающихся, которые цѣплялись руками и ногами другъ надъ другомъ, связанные одною веревкой, такъ что паден³е или неосторожность одного могли грозить опасностью всѣмъ... И еще какою опасностью! Достаточно прислушаться къ тому, какъ летятъ внизъ и подпрыгиваютъ ледяные обломки, чтобы представить себѣ пасть того чудовища, которое стережетъ васъ и поглотитъ непремѣнно при первомъ невѣрномъ шагѣ.

   Но... что тамъ такое? Долговязый шведъ, какъ разъ предшествующ³й Тартарену, пр³остановился и трогаетъ своими подбитыми гвоздями каблуками фуражку П. А. К. Напрасно кричатъ ему проводники: "Впередъ!..." - напрасно говоритъ президентъ: "Что же вы стали, молодой человѣкъ?..." - никто ни съ мѣста. Вытянувшись во всю длину и небрежно держась одною рукой, шведъ наклоняется внизъ. Первые лучи занимающагося дня скользятъ по его жидкой бородкѣ и освѣщаютъ странное выражен³е широко раскрытыхъ глазъ. Свободною рукой онъ дѣлаетъ знаки Тартарену.

   - Вотъ гдѣ упасть-то, а?... Что, если сорваться?...

   - Ого!... Еще бы!... Всѣ полетимъ за вами... Лѣзьте!

   А тотъ, не двигаясь, продолжаетъ:

   - Вотъ удобный случай покончить съ жизнью, перейти въ небыт³е, погрузившись въ нѣдра земли, изъ пропасти въ пропасть, какъ этотъ осколокъ льда... - и шведъ, страшно наклонившись, слѣдитъ за льдиной, подпрыгивающей и громыхающей въ непроглядномъ сумракѣ.

   - Несчастный, что вы дѣлаете?...- кричитъ Тартаренъ, зеленѣя отъ ужаса, и, отчаянно схватившись за скользкую выбоину, онъ горячо повторяетъ свои вчерашн³е доводы о прелестяхъ жизни:- Все же въ ней есть много хорошаго!... Въ ваши лѣта, такой молодчика-красавецъ, какъ вы, развѣ вы не вѣрите въ любовь?

   Нѣтъ, шведъ и въ любовь не вѣрилъ. Идеальная любовь выдумана поэтами; а иной, потребности организма, онъ не знаетъ.

   - Ну, да... да... Правда, поэты всѣ немножко тарасконцы, всегда любятъ прикрасить... Но, все-таки, женщинка, какъ говорятъ у насъ, хорошее существо... А тамъ пойдутъ дѣтишки, славныя так³я, на васъ похожи... .

   - Ахъ! дѣти - источникъ заботъ и горя. Моя мать, не переставая, плачетъ съ тѣхъ поръ, какъ я явился на свѣтъ.

   - Послушайте, Отто, вы меня знаете, мой добрый другъ...

   Изъ всѣхъ силъ своей доблестной души бьется Тартаренъ оживить, расшевелить эту жертву Шопенгауэра и Гартмана, двухъ шутовъ гороховыхъ, которыхъ нашъ герой оче