Доде Альфонс - Тартарен на Альпах

по статьѣ солдатской обуви.

   - И знаете какъ?... Очень просто: я предлагалъ подковывать солдатъ...

   - Да что вы! - ужаснулся Тартаренъ.

   Бонпаръ продолжалъ совершенно спокойно, съ безумнымъ видомъ человѣка, одержимаго сухимъ бредомъ:

   - Чудесная идея, не правда ли? И что же?! Въ министерствѣ меня не удостоили даже отвѣтомъ... Ахъ, дорогой мой господинъ Тартаренъ, много я выстрадалъ, много вынесъ нужды, прежде чѣмъ поступилъ на службу компан³и...

   - Какой компан³и?

   Бонпаръ понизилъ голосъ:

   - Тш! Потомъ... не здѣсь...- и тотчасъ же заговорилъ опять громко:- Ну, а какъ вы тамъ въ Тарасконѣ? Что хорошенькаго подѣлывается у васъ? Вы мнѣ не сказали, однако, какими судьбами попали въ наши горы.

   Очередь сердечныхъ изл³ян³й была за Тартареномъ. Безъ гнѣва, но съ оттѣнкомъ тихой старческой грусти, охватывающей съ годами утомленныхъ жизнью великихъ художниковъ, необыкновенныхъ красавицъ, всѣхъ побѣдитедей народовъ и сердецъ, онъ разсказалъ про измѣну соотечественниковъ, про заговоръ отнять у него президентство и про свое рѣшен³е совершить геройск³й подвигъ, водрузить тарасконское знамя выше, чѣмъ кто-либо его водружалъ до сихъ поръ,- доказать, наконецъ, альпинистамъ Тараскона, что онъ достоинъ... всегда достоинъ... Его голосъ оборвался отъ волнен³я. Онъ пересилилъ себя и продолжалъ:

   - Вы меня знаете, Тонзагъ...

   Невозможно передать словами, сколько искренняго чувства, сколько сближающей ласки слышалось въ голосѣ, какимъ онъ произнесъ это трубадурское имя,- точно руку пожалъ мысленно или на грудь къ себѣ привлекъ.

   - Вы меня знаете, надѣюсь! Вы помните, уклонялся ли я, когда надо было идти на львовъ, да и во время войны, когда мы вмѣстѣ организовали защиту клуба?...

   Бонпаръ поддакивалъ энергическими кивками головы. Еще бы, точно вчера было!

   - Такъ вотъ, мой другъ, чего не могли сдѣлать ни львы пустыни, ни пушки Круппа, то удалось сдѣлать Альпамъ... Я боюсь...

   - О, не говорите этого, Тартаренъ!

   - Почему? - кротко возразилъ герой.- Я говорю это потому, что это правда...

   И спокойно, безъ аффектац³и, осъ признался въ томъ впечатлѣн³и, которое произвелъ на него рисунокъ Доре, изображающ³й катастрофу въ горахъ. Онъ признался, что его страшатъ так³я катастрофы; и вотъ почему, услыхавши про необыкновеннаго проводника, способнаго предохранить его отъ несчастныхъ случайностей, онъ и поспѣшилъ ему довѣриться. И затѣмъ самымъ спокойнымъ тономъ онъ прибавилъ:

   - Вы, вѣдь, никогда не были проводникомъ, Гонзагъ?

   - О, нѣтъ, бывалъ...- отвѣтилъ Бонпаръ, улыбаясь.- Только, конечно, не все, что я разсказывалъ...

   - Само собою разумѣется,- одобрительно согласился Тартаренъ.

   Бонпаръ тихо проговорилъ:

   - Выйдемъ на дорогу; тамъ можно говорить свободнѣе.

   Наступала ночь. Они вышли изъ отеля и направились къ тоннелю въ сторонѣ озера.

   - Остановимся тутъ...- необыкновенно громко прозвучалъ подъ сводомъ голосъ Бонпара.

   Они присѣли на парапетъ и засмотрѣлись на чудный видъ озера, къ которому крутыми уступами сбѣгали ели и буки. А дальше виднѣлись горы съ тонущими въ сумракѣ вершинами; за ними - друг³я, голубоватыя, сливались съ облаками; между ними едва виднѣлась бѣлая полоса ледника, залегающаго въ разщелинѣ. Вдругъ онъ засверкалъ разноцвѣтными яркими лучами: это освѣщали гору бенгальскими огнями. Изъ Флюелена взлетали ракеты и разсыпались цѣлыми снопами разноцвѣтныхъ звѣздъ. По озеру скользили гирлянды венец³анскихъ фонарей на лодкахъ; оттуда неслись звуки музыки и веселые голоса. Настоящая декорац³я феер³и, вырѣзавшаяся на темной рамѣ тесанаго гранита туннеля.

   - Удивительная, однако, страна эта Швейцар³я!- воскликнулъ Тартаренъ.

   Бонпаръ засмѣялся.

   - О, да... Швейцар³я... Только дѣло-то въ томъ, что въ дѣйствительности нѣтъ совсѣмъ никакой Швейцар³и!

  

  

   - Швейцар³я въ настоящее время, господинъ Тартаренъ, ничто иное, какъ очень большой курзалъ, открытый съ ³юня по сентябрь; это - казино съ панорамами, куда люди пр³ѣзжаютъ развлекаться со всѣхъ странъ свѣта; это - гулянье, которое содержитъ компан³я, владѣющая сотнями милл³оновъ, милл³ардовъ и имѣющая свои правлен³я въ Женевѣ и въ Лондонѣ. Вы можете себѣ представить, как³е вороха денегъ истрачены на то, чтобы заарендовать, принарядитъ и изукрасить цѣлый край, всѣ эти озера, лѣса, горы и водопады, чтобы содержать полки служащихъ, фигурантовъ и статистовъ, чтобы на высочайшихъ горахъ выстроить баснословные отели съ газомъ, телеграфами, телефонами!

   - А, вѣдь, это правда,- подумалъ Тартаренъ вслухъ, вспоминая про Риги.

   - Еще бы не правда!... Но вы еще ничего не видали... А вотъ посмотрите-ка подальше, вы не найдете ни одного уголка безъ штукъ и фокусовъ, безъ приспособлен³й, какъ въ оперномъ театрѣ: водопады освѣщены à giorno, у входовъ на глетчеры - турникеты, а для подъемовъ - множество желѣзныхъ дорогъ, гидравлическихъ и цѣпныхъ. Только ради своихъ англ³йскихъ и американскихъ кл³ентовъ, охотниковъ лазить по горамъ, компан³я оставляетъ еще нѣкоторымъ знаменитымъ Альпамъ, Юнгфрау и Финстераархорну, напримѣръ, ихъ суровый и страшный видъ, хотя въ дѣйствительности и тутъ также мало опасности, какъ и въ другихъ мѣстахъ.

   - Однако, разщелины, мой дорогой, эти страшныя пропасти... Если слетишь туда....

   - Слетите, господинъ Тартаренъ, и упадете на снѣгъ и ни чуточку не ушибетесь... А тамъ, внизу, обязательно находится служитель, охотникъ, или кто-нибудь, кто васъ подниметъ, вычиститъ вамъ платье, отряхнетъ снѣгъ и предупредительнѣйшимъ образомъ спроситъ: "нѣтъ ли багажа? не прикажите ли снести?"...

   - Что вы мнѣ сочиняете, Гонзагъ!

   Бонпаръ продолжалъ еще серьезнѣе:

   - Содержан³е этихъ разщелинъ составляетъ одинъ изъ самыхъ крупныхъ расходовъ компан³и.

   Разговоръ на минуту оборвался. Кругомъ все было тихо, погасли разноцвѣтные огни, не взлетали ракеты, лодокъ уже не было на озерѣ. Но взошла луна и придала пейзажу новый видъ, заливая его голубоватымъ трепетнымъ свѣтомъ. Тартаренъ сбитъ съ толку и не знаетъ, вѣрить или не вѣрить на слово. Онъ припоминаетъ всѣ необыкновенныя вещи, видѣнныя имъ въ эти четыре дня: солнце на Риги, фарсъ Вильгельма Теля. И росказни Бонпара начинаютъ ему казаться правдоподобными, такъ какъ въ каждомъ тарасконцѣ отчаянное вранье легко уживается съ самою простодушною довѣрчивостью.

   - Позвольте, другъ мой, а какъ же вы объясните ужасныя катастрофы, хотя бы вотъ нарисованную Доре?

   - Да, вѣдь, это было шестнадцатъ лѣтъ назадъ, когда еще не существовало компан³и, господинъ Тартаренъ.

   - А въ прошедшемъ-то году случай на Веттерхорнѣ, гдѣ два проводника съ своими путешественниками погибли въ снѣгу?

   - Надо же, все-таки, знаете... чтобы пораззадорить альпинистовъ... Англичане - такъ тѣ совсѣмъ перестаютъ ходить на такую гору, гдѣ никто не сломалъ себѣ шеи... Такъ вотъ и Веттерхорнъ.былъ нѣкоторое время въ забросѣ; ну, а благодаря этому маленькому приключен³ю, сборы тотчасъ же поднялись.

   - Такъ, стало быть, проводники...

   - Живехоньки и здоровехоньки, также какъ и путешественники... Ихъ просто прибрали на время, отправили за границу на шесть мѣсяцевъ... Реклама обошлась дорогонько, да компан³я настолько богата, что ей это ни-по-чемъ.

   - Послушайте, Гонзагъ...

   Тартаренъ всталъ и положилъ руку на плечо бывшаго буфетчика:

   - Вы, конечно, не пожелаете моей гибели... такъ?... Ну, скажите же по совѣсти... Вы знаете, альпинистъ я не изъ важныхъ...

   - Это точно, что не изъ важныхъ!

   - Какъ же вы полагаете, могу ли я безъ большой опасности попытаться взойти на Юнгфрау?

   - Головой моей поручусь, господинъ Тартаренъ... Довѣрьтесь только проводнику.

   - А если у меня голова закружится?

   - Закройте глаза.

   - А поскользнусь?

   - И валяйте... Здѣсь, какъ въ театрѣ, все такъ приспособлено, что нѣтъ никакого риска...

   - Ахъ, хорошо бы было, если бы вы были со мной, напоминали бы, повторяли мнѣ это... Послушайте, дорогой мой, ну... по-пр³ятельски, пойдемъ вмѣстѣ...

   Для пр³ятеля Бонпаръ пошелъ бы съ восторгомъ, но у него на рукахъ его перув³янцы до конца сезона. На выражен³е Тартареномъ удивлен³я, что онъ согласился принять должность курьера, почти слуги, Бонпаръ отвѣтилъ:

   - Что же дѣлать, дорогой мой? Таковы услов³я нашей службы... Компан³я имѣетъ право распоряжаться нами какъ ей заблагоразсудится.

   И онъ пустился въ разсказы о претерпѣвавмыхъ имъ превращен³яхъ за три года службы: онъ былъ и проводникомъ въ Оберландѣ, и трубилъ въ альп³йск³й рогъ, изображалъ изъ себя стараго охотника за дикими козами, и отставнаго солдата короля Карла X, и протестантскаго пастора въ горахъ...

   - Quès aco? Это еще что такое? - спросилъ удивленный Тартаренъ.

   А тотъ продолжалъ самымъ невозмутимымъ тономъ:

   - Да, такова наша служба... Вотъ когда вы путешествуете по нѣмецкой Швейцар³и, то можете иногда увидать на страшныхъ высотахъ пастора, проповѣдующаго подъ открытымъ небомъ съ какой-нибудь скалы или съ огромнаго пня, обдѣланнаго въ видѣ каѳедры. Нѣсколько пастуховъ, сыроваровъ, нѣсколько женщинъ въ мѣстныхъ костюмахъ расположились въ живописныхъ группахъ, а кругомъ хорошеньк³й пейзажъ, зеленыя пастбища, или свѣжескошенный лугъ, горные каскады, стада, пасущ³яся по уступамъ горъ... Такъ вотъ, все это - одни декорац³и и театральныя представлен³я. Только знаютъ про это лишь состоящ³е на службѣ компан³и проводники, пасторы, посыльные, трактирщики... и никто, конечно, не выдастъ вамъ секрета изъ боязни, что убавится число туристовъ.

   Альпинистъ ошеломленъ и молчитъ, что служитъ явнымъ признакомъ величайшаго потрясен³я. Хотя въ глубинѣ его души и остается сомнѣн³е въ правдивости разсказовъ Бонпара, тѣмъ не менѣе, Тартаренъ чувствуетъ себя пр³ободреннымъ, спокойнѣе относится къ восхожден³ямъ на горы, и разговоръ становится веселымъ. Друзья вспоминаютъ про Тарасконъ, про свои старыя проказы во дни счастливой молодости.

   - А кстати, о проказахъ молодости...- сказалъ вдругъ Тартаренъ.- Вы не знаете ли, что это за люди - хорошенькая блондинка и два ея спутника, молодые люди?

   - Ужь это не тѣ ли, за которыми по пятамъ слѣдуетъ итальянецъ-теноръ? - озабоченно спросилъ Бонпаръ.

   - Они самые...

   - И вы ихъ знаете... познакомились?

   - Да, то-есть, она прехорошенькая... ну и я... А что? - спохватился Тартаренъ, замѣтивши, что его пр³ятель нахмурился.

   - А то, что это анархисты, желающ³е взбудоражить всю Европу, сжечь, взорвать на воздухъ... А итальянецъ - просто шп³онъ, слѣдящ³й за ними.

   - Однако!... Съ довольно странными людьми приходится сталкиваться на Риги!

   - Я бы вамъ посовѣтовалъ держаться отъ нихъ подальше; это народъ на все способный.

   - Ну, а я... да первому изъ нихъ, кто осмѣлится подойти ко мнѣ, я раскрою голову вотъ этою киркой.

   Глаза тарасконца блеснули въ темнотѣ туннеля. Но Бонпаръ не раздѣляетъ спокойной самоувѣренности своего друга; онъ знаетъ, что за ужасный народъ эти анархисты и къ какимъ они прибѣгаютъ средствамъ. Будь хоть какимъ "молодчиной", а нельзя уберечься отъ каждой кровати на ночлегѣ въ трактирѣ, отъ стула, на который садишься, на пароходѣ - отъ борта, къ которому думаешь прислониться, а онъ вдругъ подастся, и полетишь стремглавъ въ пучину... а кромѣ того - кушанья, стаканы, вымазанные невидимымъ и смертоноснымъ ядомъ...

   - Бойтесь киршвассера, налитаго въ вашу баклашку, бойтесь пѣнящагося молока, поданнаго вамъ пастухомъ... Они ни передъ чѣмъ не останавливаются, я вамъ это говорю.

   - Вотъ такъ истор³я!... Какъ же тутъ быть? - бормоталъ про себя Тартаренъ, потомъ схватилъ руку собесѣдника и проговорилъ:

   - Посовѣтуйте, Гонзагъ!

   Послѣ минуты раздумья, Бонпаръ придумалъ такую программу: завтра же уѣхать раннимъ утромъ, перебраться черезъ озеро и черезъ Брюнигъ, ночевать въ Интерлакенѣ; слѣдующ³й день посвятить Гриндельвальду и малой Шейдекъ, слѣдующ³й - Юнгфрау. А затѣмъ прямо въ Тарасконъ, безъ оглядки и не медля ни одного часа.

   - Завтра же ѣду, Гонзагъ! - восклицаетъ герой энергическимъ голосомъ, бросая полные ужаса взгляды на таинственную даль, закутанную мракомъ ночи, на озеро, подозрительно сверкающее внизу своею холодною и измѣнническою гладью...

  

  

   - Пожалуйте садиться. Пожалуйте, пожалуйте!

   - Да куда же я, къ чорту, сяду, когда вездѣ полно?.. Никуда меня не пускаютъ.

   Это происходило на крайней оконечности озера Четырехъ Кантоновъ, на сыромъ, болотистомъ берегу Альпнаха, гдѣ почтовые экипажи собираются цѣлыми вереницами и забираютъ пассажировъ на пароходной пристани для перевозки черезъ Брюнигъ. Съ утра шелъ мелк³й дождь. Добрякъ Тартаренъ, обвѣшанный всею своею сбруей, кидался отъ одного экипажа къ другому, громыхая своимъ снаряжен³емъ, какъ "человѣкъ-оркестръ" нашихъ сельскихъ ярмарокъ, каждое движен³е котораго приводитъ въ дѣйств³е то трехъ-угольникъ, то литавры, то тарелки, то китайскую шляпу съ звонками. Вездѣ его встрѣчалъ на всевозможныхъ языкахъ одинъ и тотъ же крикъ ужаса: "У насъ полно, полно!" Вездѣ пассажиры растопыривали локти, точно раздувались, чтобы занять больше мѣста и не пустить такого опаснаго и безпокойнаго сосѣда.

   Неечастный пыхтѣлъ, задыхался, горячился и отчаянно жестикулировалъ при всеобщихъ крикахъ нетерпѣн³я: "En route!- All right!- Andiamo!- Vorwärtz!" Лошади бились, кучера ругались. Наконецъ, почтовый кондукторъ, высок³й, краснорож³й малый, вмѣшался въ дѣло, насильно отворилъ дверцу полузакрытаго ландо, втолкнулъ Тартарена, и, водворивъ его туда, какъ тюкъ какой-нибудь, сталъ въ величественную позу и протянулъ руку за "наводкой".

   Униженный и злобствующ³й на сидящихъ въ экипажѣ, впустивши³ъ его manu militari, Тартаренъ ни на кого не смотрѣлъ, сердито спряталъ потрмонэ въ карманъ, поставилъ рядомъ съ собою свои дрекол³я и всѣмъ видомъ, всѣми движен³ями выказывалъ крайне дурное расположен³е духа.

   - Bonjour, monsieur...- послышался вдругъ уже знакомый нѣжный голосъ.

   Онъ поднялъ глаза, да такъ и замеръ отъ ужаса передъ хорошенькимъ, розовымъ личикомъ "златокудрой* блондинки, сидѣвшей какъ разъ противъ него подъ поднятою половиной верха кареты, рядомъ съ высокимъ молодымъ человѣкомъ, закутаннымъ въ платки и одѣяла: то былъ, навѣрное, ея братъ. Съ ними былъ и ихъ трет³й товарищъ, котораго Тартаренъ уже видѣлъ.

   "Анархисты!... Вотъ она гдѣ западня-то! Вотъ гдѣ они, пожалуй, распорядятся по-своему".

   Подъ вл³ян³емъ моментально охватывающаго ужаса, нашъ герой уже видѣлъ себя сброшеннымъ въ пропасть, висящимъ на самой вершинѣ огромнаго дуба. Бѣжать скорѣй!... Но какъ бѣжать? Экипажи двинулись уже съ мѣста, несутся длинною вереницей при звукахъ почтоваго рожка и при крикахъ толпы ребятишекъ, сующихъ въ дверцы маленьк³е букетики альп³йскихъ цвѣтовъ. Ошеломленный Тартаренъ рѣшилъ было не дожидаться нападен³я, а прямо - взять, да и раскроить киркой голову сидящему съ нимъ рядомъ злодѣю; потомъ, раздумавши, онъ почелъ болѣе благоразумнымъ пока воздержаться. Очевидно, эти люди могутъ что-либо предпринять противъ него лишь позднѣе, въ необитаемой мѣстности; а до тѣхъ поръ представится случай уйти отъ нихъ подальше. Съ тому же, съ ихъ стороны не замѣтно было никакихъ признавовъ враждебности. Чтобы попытать выяснить отношен³я, Тартаренъ заговорилъ:

   - Очень радъ неожиданной встрѣчѣ, молодые люди, очень радъ... Только позвольте мнѣ вамъ отрекомендоваться. Вы не знаете, съ кѣмъ вы имѣете дѣло, тогда какъ я отлично знаю, кто вы.

   - Шш!...- скорѣе жестомъ, чѣмъ голосомъ, остановила его молодая дѣвушка, мило улыбаясь, и указала на козлы, гдѣ рядомъ съ кондукторомъ сидѣлъ итальянецъ-теноръ и четвертый товарищъ молодыхъ людей, сидѣвшихъ въ коляскѣ.

   - Знаете ли вы, по крайней мѣрѣ, что это за человѣкъ? - чуть слышно спросилъ Тартаренъ, близко нагибаясъ къ дѣвушкѣ.

   Она глазами сдѣлала утвердительный знакъ. Нашъ герой вздрогнулъ, какъ иногда вздрагиваютъ въ театрѣ, когда въ самый сильный моментъ пьесы легк³й морозъ пробѣгаетъ по спинѣ зрителя и публика настораживается, чтобы не проронить ни слова. Тартаренъ понималъ, что лично теперь его дѣло сторона; прошли всѣ страхи, не дававш³е ему покоя всю ночь, помѣшавш³е поутру всласть напиться швейцарскаго кофе съ медомъ и масломъ и заставлявш³е его на пароходѣ сторониться подальше отъ бортовъ. Онъ вздохнулъ полною грудью и сталъ находить, что хорошенькая анархистка прелесть какъ мила въ своей дорожной шапочкѣ и въ кофточкѣ, плотно облегавшей ея тоненькую, но очень грац³озную тал³ю. И какое она еще дитя! И смѣхъ у нея совсѣмъ еще дѣтск³й, на щечкахъ нѣжный пушокъ. А какъ мило она укрываетъ колѣни своего больнаго брата: "Хорошо ли тебѣ, не холодно ли?..."

   Да и спутники ея уже перестали ему казаться свирѣпыми. Всѣ весело смѣются, болтаютъ; его сосѣдъ иногда школьничаетъ, какъ вырвавш³йся на свободу мальчишка. Между тѣмъ, экипажи быстро неслись впередъ, переѣзжали мосты, катились по берегамъ маленькихъ озеръ, вдоль цвѣтущихъ полей, мимо прекрасныхъ садовъ, на этотъ разъ пустынныхъ, такъ какъ было воскресенье, и крестьяне встрѣчались въ праздничныхъ платьяхъ, а крестьянки щеголяли длинными восами и серебряными цѣпями. Дорога начинала подниматься вверхъ узкою полосой между дубовыми и буковыми лѣсами. Съ каждымъ шагомъ выше, съ каждымъ поворотомъ открывались чудные виды на долины, въ которыхъ бѣлѣли колокольни церквей, а тамъ, вдали, сверкала вершина Финстераархорна, залитая лучами невидимаго солнца. Скоро дорога приняла болѣе мрачный и дик³й видъ. Съ одной стороны темнѣли массы деревьевъ, точно карабкающихся по кручамъ и стремнинамъ, между которыми шумѣлъ и пѣнился потокъ; съ другой - поднималась громадная скала, нависшая надъ дорогой и ощетинившаяся безпорядочными вѣтвями, торчащими изъ разсѣлинъ.

   Въ ландо всѣ примолкли, всѣ всматривались вдаль, стараясь разглядѣть конецъ этого гранитнаго тоннеля.

   - Точь-въ-точь лѣса Атласскихъ горъ! - важно проговорилъ Тартаренъ и, видя, что никто не обратилъ вниман³я на это замѣчан³е, онъ прибавилъ:

   - Не слышно только рыкан³й львовъ.

   - А вы ихъ слыхали? - спросила молодая дѣвушка. Онъ-то слыхалъ ли львовъ!...

   - Я - Тартаренъ изъ Тараскона, mademoiselle...- сказалъ онъ съ кроткою и снисходительною улыбкой.

   И каковъ же этотъ народецъ! Хоть бы глазомъ повели, все равно, какъ еслибъ онъ сказалъ: "Меня зовутъ Дюпонъ". Они даже не слыхали имени Тартарена! Однако, онъ не оскорбился и на вопросъ дѣвушки, пугали ли его голоса львовъ, отвѣчалъ:

   - Нѣтъ, mademoiselle. Мой верблюдъ дрожалъ подо мной, какъ въ лихорадкѣ, а я осматривалъ курки моего карабина такъ же спокойно, какъ сдѣлалъ бы это передъ стадомъ коровъ... На нѣкоторомъ разстоян³и вы слышите рычанье льва, приблизятельно, такимъ... вотъ!...

   Чтобы дать сосѣдкѣ болѣе точное понят³е о голосѣ льва, нашъ герой не пожалѣлъ легкихъ и отъ всего усерд³я изобразилъ, какъ рычитъ левъ въ горахъ Атласа. Подхваченный эхомъ ущелья, его ревъ перепугалъ лошадей. Во всѣхъ экипажахъ произошелъ переполохъ; путешественники въ ужасѣ поднялись съ мѣстъ, стараясь выяснить причииу такого шума. Они узнали альпиниста до его шлемовидному головному убору и по лежащимъ рядомъ съ нимъ его дрекол³ямъ, и еще разъ повторили восклицан³е:

   "Да что же это, накодецъ, за животное!..." А онъ преспокойно, какъ ни въ чемъ не бывало, продолжалъ разсказывать во всѣхъ подробностяхъ, какъ должно нападать на звѣря, какъ бить въ него, снимать шкуру, какъ онъ придѣлалъ къ своему карабину брилл³антовую мушку, чтобы вѣрнѣе цѣлить ночью. Молодая дѣвушка слушала, наклонившись, причемъ ея тонк³я ноздри слегка вздрагивали отъ усиленнаго напряжен³я вниман³я.

   - Говорятъ, Бонбоннель все еще продолжаетъ охотиться? - спросилъ ея братъ.

   - Вы знакомы съ нимъ?

   - Да,- отвѣтилъ Тартаренъ, безъ малѣйшаго энтуз³азма. - Онъ малый довольно ловк³й и стрѣляетъ не дурно... Только у насъ есть и почище его.

   Такъ-то, молъ: догадливый пойметъ! Потомъ съ тихою грустью онъ прибавилъ:

   - А, все-таки, охоты за огромными хищниками доставляютъ не мало волнен³й; и когда перестанешь охотиться, то чувствуешь какую-то пустоту въ жизни и не знаешь, чѣмъ ее наполнить...

   Вдругъ экипажи остановились. Дорога круче пошла въ гору и въ этомъ мѣстѣ дѣлала большой объѣздъ до Брюнигскаго перевала, достигнуть котораго можно было прямою пѣшеходною дорожкой минутъ въ двадцать, идя по восхитительному буковому лѣсу. Несмотря на сырость отъ шедшаго поутру дождя, почти всѣ пассажиры вышли изъ экипажей и пустились пѣшкомъ по крутому подъему. Мужчины вышли также изъ ландо, въ которомъ сидѣлъ Тартаренъ и которое ѣхало позади всѣхъ экипажей; а молодая дѣвушка предпочла остаться въ каретѣ, находя дорогу слишкомъ грязною. Когда альпинистъ хотѣлъ было послѣдовать за другими и нѣсколько замѣшкался, по милости своего снаряжен³я, хорошенькая блондинка необыкновенно мило проговорила:

   - Да оставайтесь; мнѣ будетъ скучно одной...

   У бѣдняги Тартарена дыханье замерло, а въ головѣ уже складывался настолько же прелестный, насколько и неправдоподобный романъ, заставлявш³й неистово прыгать и стучать его старое сердце. Очень скоро ему пришлось разочароваться, когда онъ увидалъ, съ какимъ выражен³емъ тревоги его сосѣдка смотритъ на одного изъ своихъ спутниковъ, оживленно разговаривавшаго съ итальянцемъ у входа на лѣстницу подъема, тогда какъ двое другихъ уже взбирались кверху. Теноръ колебался: точно какое-то предчувств³е подсказывало ему не ходить одному съ этими тремя господами. Наконецъ, онъ рѣшился, и дѣвушка проводила его глазами, гладя свою кругленькую щечку букетомъ альп³йскихъ ф³ялокъ.

   Ландо подвигалось шагомъ; кучеръ шелъ впереди съ другими кучерами. Тартаренъ сильно волновался предчувств³емъ чего-то недобраго, не смѣлъ глазъ поднять на сосѣдку: такъ онъ боялся какимъ-нибудь словомъ, даже взглядомъ стать невольнымъ участникомъ, или, по меньшей мѣрѣ, сообщникомъ драмы, близость которой онъ чуялъ. Но молодая дѣвушка не обращала на него вниман³я.

   Вдругъ надъ ихъ головами послышался шелестъ сильно и какъ бы украдкою раздвигаемыхъ вѣтвей и кустарниковъ. Тартарену, съ его вѣчными охотничьями приключен³ями въ головѣ, чуть ли не показалось, что онъ сторожитъ звѣря въ дебряхъ Саккара. Одинъ изъ товарищей его хорошенькой сосѣдки безшумно спрыгнулъ съ кручи у самаго экипажа и задыхающимся голосомъ что-то тихо проговорилъ молодой дѣвушкѣ. Та обратилась къ Тартарену и отрывисто сказала:

   - Вашу веревку... скорѣй...

   - Mo... мою... мою веревку...- пролепеталъ герой.

   - Скорѣй, скорѣй!... Вамъ ее возвратятъ сейчасъ.

   Не входя ни въ как³я дальнѣйш³я объяснен³я, она помогла ему своими маленькими ручками отцѣпить знаменитую веревку, изготовленную по его заказу въ Авиньонѣ. Молодой человѣкъ схватилъ всю связку и въ два прыжка скрылся въ чащѣ горной поросли.

   - Что такое тутъ дѣлается?... Что они затѣваютъ?... Какой у него страшный видъ!...- бормоталъ Тартаренъ, какъ потерянный.

   Онъ не успѣлъ еще опомниться какъ слѣдуетъ, когда ландо остановилось на вершинѣ Брюнигскаго перевала. Пассажиры и кучера спѣшили къ экипажамъ, чтобы наверстать потерянное время и поспѣть къ завтраку въ ближайшее селен³е, гдѣ предстояло смѣнить лошадей. Трое товарищей блондинки заняли свои мѣста; итальянца съ ними не было.

   - Онъ сѣлъ въ одинъ изъ переднихъ экипажей,- отвѣтилъ на вопросъ кучера молодой человѣкъ, сидѣвш³й на козлахъ, и, обращаясь къ замѣтно взволнованному Тартарену, прибавилъ:

   - Надо будетъ взять у него вашу веревку; онъ унесъ ее съ собой.

   Въ ландо опять послышались оживленные голоса, смѣхъ и шутки, и опять Тартаренъ терялся въ догадкахъ, не могъ рѣшить, что же, наконецъ, за люди его веселые, беззаботные спутники? Блондинка съ прежнею заботливостью укрывала пледомъ больнаго брата и необыкновенно живо передавала разсказы Тартарена про его охотничьи подвиги, прелестно выкрикивая: "пафъ!... пафъ!..." Ея спутники то восхищались геройствомъ охотника, то недовѣрчиво покачивали головами.

   Вотъ и станц³я! Это старый трактиръ съ полусгнившею деревянною террасой на площади большаго села. Тутъ останавливается вереница экипажей, и, пока смѣняютъ лошадей, голодные путешественники кидаются въ залу нижняго этажа, выкрашенную зеленою краской и пахнущую затхлымъ. Столъ накрытъ не болѣе какъ на двадцать человѣкъ; пр³ѣхало шестьдесятъ. Въ течен³е нѣсколькихъ минутъ происходитъ невообразимая толкотня, слышатся крики, дѣло доходитъ до рѣзкостей между "рисовыми" и "черносливными" изъ-за соусниковъ; хозяинъ мечется, какъ угорѣлый, хотя каждый Бож³й день въ тотъ же самый часъ тутъ проходятъ дилижансы и происходитъ то же самое; мечутся служанки, хронически застигаемыя ежедневно врасплохъ, что представляетъ весьма удобный поводъ подавать только половину блюдъ, значащихся на картѣ, и награждать туристовъ фантастическою "сдачей", въ которой бѣлыя швейцарск³я су сходятъ за полуфранковыя монеты.

   - Не позавтракать ли намъ въ экипажѣ? - сказала блондинка, которой очень не нравилась вся эта суетливая толкотня; а такъ какъ прислугѣ не до нихъ, то молодые люди отправились сами добывать кушанья. Одинъ возвращается, потрясая въ рукѣ ногой холодной жареной баранины, другой тащитъ длинный хлѣбъ и сосиськи; лучшимъ же фуражиромъ оказывается, все-таки, Тартаренъ. Правда, ему представлялся очень удобный случай отдѣлаться въ этой сутолокѣ отъ неудобной компан³и, или, по крайней мѣрѣ, справиться про итальянца; но онъ объ этомъ не подумалъ, увлеченный желан³емъ угодить "своей крошкѣ" и показать ея спутникамъ, что можетъ сдѣлать тарасконецъ въ самыхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Когда онъ съ важнымъ и сосредоточеннымъ видомъ сошелъ съ крыльца, неся большой подносъ, уставленный тарелками, посудой, отборными кушаньями и швейцарскимъ шампанскимъ съ золотою головкой, молодая дѣвушка начала апплодировать и восхищаться:

   - Да какъ же это вы умудрились?

   - Не знаю... Надо же какъ-нибудь выручаться... по-нашему, по-тарасконски.

   О, блаженныя минуты! На всю жизнь останется въ памяти героя этотъ чудесный завтракъ, лицомъ къ лицу съ "златокудрою крошкой", почти на ея колѣняхъ, при опереточной обстановкѣ, на сельской площади, зеленѣющей рядами деревьевъ, подъ которыми мелькаютъ живописные костюмы швейцарокъ, прогуливающихся парами, какъ куколки. Какимъ вкуснымь казался ему хлѣбъ и какими сочными - сосиськи! Само небо какъ будто умилостивилось и взглянуло благосклонно на ихъ веселье; дождь, правда, не переставалъ, но падалъ лишь рѣдкими каплями, какъ бы для того, чтобы только напомнить. насколько цѣльное, неразбавленное водою швейцарское шампанское опасно для головы южанина.

   Подъ верандой трактира пристроился квартетъ изъ двухъ великановъ и двухъ карликовъ въ яркихъ лохмотьяхъ, которые можно было принять за уцѣлѣвш³е, по негодности, отъ распродажи обанкротившагося ярмарочнаго балагана. Завыван³я этихъ уродовъ смѣшивались съ звяканьемъ тарелокъ и звономъ стакановъ. Пѣвцы безобразны, нелѣпы; глупо-неподвижны; Тартаренъ находитъ ихъ восхитительными. бросаетъ имъ пригоршни су, къ немалому изумлен³ю обывателей, окружающихъ распряженное ландо.

   - Fife la Vranze! - раздается изъ толпы старчески-хриплый голосъ и выдвигается впередъ высок³й старикъ въ необыкновенномъ голубомъ мундирѣ съ посеребренными пуговицами и фалдами до пятъ, въ громадномъ киверѣ, похожемъ на капустную кадку, съ высокимъ султаномъ, такъ отягчающимъ его старческую голову и плечи, что онъ иначе не можетъ ходить, какъ балансируя руками, подобно канатному плясуну.

   - Fieux soldat... отставной солдатъ, по билету... служилъ Карлу десятому...

   У Тартарена свѣжи въ памяти разсказы Бонпара, и онъ посмѣивается изподтишка, подмигиваетъ:

   - Знаемъ, старина... знаемъ эти штуки!...

   Но онъ, все-таки, даетъ ему серебряную монетку и наливаетъ вина. Старикъ тоже посмѣивается и подмигиваетъ, самъ не зная ради чего, потомъ вынимаетъ изо рта огромную фарфоровую трубку, поднимаетъ стаканъ и пьетъ "за здоровье компан³и", чѣмъ еще болѣе убѣждаетъ Тартарена въ томъ, что онъ имѣетъ дѣло съ однимъ изъ товарищей Бонпара. состоящихъ на службѣ "компан³и". Ну, да пускай себѣ! Пей онъ за что ему угодно... Вставши въ экипажѣ, Тартаренъ высоко поднимаетъ свой стаканъ и, со слезами на глазахъ, во весь голосъ провозглашаетъ тостъ: "За Франц³ю... за дорогую родину!..." потомъ за гостепр³имную Швейцар³ю, которой онъ счастливъ публично засвидѣтельствовать свои горяч³я симпат³и. Наконецъ, обращаясь къ своимъ спутникамъ и понижая голосъ, онъ пьетъ за здоровье своихъ спутниковъ и выражаетъ имъ свои добрыя пожелан³я.

   Во время тоста братъ блондинки холодно улыбается съ оттѣнкомъ скрытой насмѣшки; его товарищъ, сидящ³й рядомъ съ тарасконцемъ, слегка хмурится, очевидно, думая про себя: да скоро ли же этотъ господинъ перестанетъ болтать всяк³е пустяки; трет³й гримасничаетъ на козлахъ,- вотъ-вотъ продѣлаетъ какую-нибудь шутовскую штуку... Одна только молодая дѣвушка слушаетъ очень внимательно и серьезно, стараясь уяснить себѣ этотъ странный типъ. Что онъ такое? Думаетъ ли онъ то, что говоритъ? На самомъ ли дѣлѣ онъ продѣлалъ все то, что разсказываетъ? Что онъ - сумасшедш³й, или комед³антъ-шутникъ, или просто болтунъ, какъ презрительно утверждаетъ одинъ изъ ея спутниковъ?

   Случай разрѣшить эти недоумѣн³я не заставилъ себя ждать. Едва Тартаренъ окончилъ свой послѣдн³й тостъ и сѣлъ на мѣсто, какъ гдѣ-то неподалеку раздался выстрѣлъ, за нимъ другой, потомъ трет³й... Герой вскочилъ на ноги въ сильномъ волнен³и; онъ зачуялъ порохъ.

   - Кто тутъ стрѣляетъ?... Гдѣ это?...Что случилось?...

   Въ его быстро работающей головѣ уже успѣла сложиться цѣлая драма: вооруженное нападен³е на почтовый караванъ, превосходный случай явиться защитникомъ чести и жизни прекрасной спутницы... Дѣло оказалось много проще: выстрѣлы слышались изъ станда, гдѣ сельская молодежь забавляется каждое воскресенье стрѣльбою въ цѣль. Лошади не были еще запряжены и Тартаренъ небрежно предложилъ пройтись посмотрѣть на стрѣльбу. У самого - свое на умѣ, а у хорошенькой блондинки - свое; она тотчасъ же согласилась. Въ сопровожден³и стараго служиваго, раскачивающагося на ходу подъ своимъ тяжеловѣснымъ киверомъ, они прошли черезъ площадь. Толпа любопытныхъ, окружавшая экипажъ, двинулась за ними.

   Швейцарск³й стандъ, съ своею соломенною крышей и сосновыми стойками, похожъ въ грубомъ видѣ на обыкновенные ярмарочные тиры, съ тою лишь разницей, что здѣсь любители стрѣляютъ изъ собственныхъ шомпольныхъ ружей старой системы, и стрѣляютъ весьма изрядно. Съ важнымъ видомъ, сложивши руки на груди, Тартаренъ дѣлаетъ свои замѣчан³я, громко критикуетъ, подаетъ совѣты, самъ же не стрѣляетъ. Его дорожные спутники переглядываются, дѣлаютъ другъ другу знаки.

   - Памъ!... пафъ!...- подсмѣивается одинъ изъ нихъ, жестомъ и голосомъ передразнивая тарасконца.

   Тартаренъ обернулся, весь красный и пышущ³й гнѣвомъ.

   - Такъ точно, молодой человѣкъ... Памъ, пафъ!... Да, и столько разъ, сколько вамъ будетъ угодно.

   Онъ быстро зарядилъ двухствольный карабинъ, послуживш³й не одному поколѣн³ю охотниковъ, и - памъ!... пафъ!... Готово, двѣ пули посажены въ центръ цѣли. Со всѣхъ сторонъ раздаются крики удивлен³я. Блондинка торжествуетъ, ея товарищи уже не смѣются.

   - Да это пустяки, игрушки,- говоритъ Тартаренъ.- А вотъ я вамъ покажу...

   Ему уже мало тира; онъ осматривается, ищетъ во что бы выстрѣлить помимо мишени, и толпа въ ужасѣ сторонится отъ необыкновеннаго альпиниста, коренастаго и страшнаго, съ карабиномъ въ рукѣ предлагающаго старому королевскому гвардейцу разбить пулей въ пятидесяти шагахъ трубку въ его зубахъ. Старикъ, внѣ себя отъ страха, спасается бѣгствомъ и исчезаетъ въ толпѣ. Но карабинъ заряженъ и Тартарену во что бы то ни стало надо куда-нибудь всадить пули.

   - Э, тряхнемъ стариной... по-тарасконски...- и старый охотникъ по фуражкамъ изъ всей силы своихъ двойныхъ мускуловъ бросаетъ вверхъ свой головной уборъ и прострѣливаетъ его на лету.

   - Браво! - говоритъ молодая дѣвушка и продѣваетъ въ отверст³е, сдѣланное пулей, букетъ альп³йскихъ цвѣтовъ, только что ласкавш³й ея пухленькую щечку.

   Тартаренъ усаживается въ экипажъ съ этимъ милымъ трофеемъ на головѣ. Звучитъ почтовый рожокъ, поѣздъ трогается съ мѣста и во всю прыть несется по бр³ендскому спуску, по чудной дорогѣ, пробитой въ скалѣ въ видѣ карниза и отдѣленной парапетомъ отъ пропасти въ тысячу футовъ глубиной. Но Тартаренъ уже забылъ объ опасности, онъ не видитъ и пейзажа Мейрингенской долины съ ея блестящими водами прямолинейной рѣки и озера, со множествомъ селен³й, убѣгающихъ вдаль, гдѣ высятся и синѣютъ горы, гдѣ ледники сливаются порою въ общихъ тонахъ съ облаками... Онъ не замѣчаеть, какъ на поворотахъ дороги одни виды смѣняются другими, точно быстро передвигаемыя декорац³и. Пригрѣтый нѣжнымъ чувствомъ, герой любуется сидящею противъ него хорошенькою дѣвушкой и раздумываетъ, что слава не можетъ дать человѣку полнаго счастья, что грустно доживать свой вѣкъ въ одинокомъ велич³и и что вотъ это милое создан³е, перенесенное въ садикъ тарасконца, оживило бы его однообраз³е, скрасило бы его лучше знаменитаго боабаба (arbor gigantea), сидящаго въ горшкѣ...

         

  

   - Господинъ Безюке, вамъ письмо... изъ Швейцар³и! - весело кричалъ разнощикъ писемъ, махая конвертомъ съ другаго конца площади и быстро шагая по направлен³ю аптеки.

   Аптекарь въ одномъ жилетѣ, безъ сюртука, вышелъ подышать вечернимъ воздухомъ и сидѣлъ у своей двери. Онъ вскочилъ, жадно схватилъ письмо, вбѣжалъ въ свое жилище, пропитанное смѣшанными запахами элексировъ и сухихъ травъ. но письма не распечаталъ до ухода почтальона, а только выпилъ, на радостяхъ, стаканчикъ освѣжающаго калабрскаго сиропа. Двѣ недѣли ждалъ Безюке этого письма изъ Швейцар³и, двѣ недѣли онъ изнывалъ отъ нетерпѣн³я! Наконецъ-то оно пришло. При одномъ взглядѣ на знакомый мелк³й и своеобразный почеркъ, на штемпель почтоваго бюро: "Интерлакенъ" и на другой большой ф³олетовый штемпель: "Отель Юнгфрау, содержатель Мейеръ", слезы подступили къ глазамъ аптекаря, задрожали его тяжелые усы варвар³йскаго корсара, сквозь которые мѣрно прорывалось добродушвое посвитыван³е носомъ.

   "Конфиденц³ально. Прочитавши уничтожить".

   Эта надпись крупными буквами въ верху страницы, въ аптечно-лаконическомъ стилѣ, вродѣ: "принимать взболтавши", такъ его взволновала, что онъ прочелъ вслухъ, точно во снѣ, когда пригрезится что-нибудь страшное:

   "Со мной случилосъ нѣчто ужасное..."

   Его маменька, мадамъ Безюке, сѣвшая подремать послѣ ужина, могла его слышать изъ сосѣдней комнаты; могъ также слышать и ученикъ, усердно толокш³й какое-то снадобье въ лаборатор³и. Безюке продолжалъ читать письмо про себя, потомъ, блѣдный и съ растеряннымъ видомъ, перечиталъ еще два или три раза, разорвалъ на мелк³е клочки и бросилъ въ корзину. Но въ корзинѣ могли его найти, собрать и сложить клочья... Безюке наклонился достать ихъ оттуда, когда его позвалъ дребезжащ³й голосъ:

   - Э, Фердинандъ, это ты тутъ?

   - Да, maman... - отвѣтилъ несчастный корсаръ, замирая отъ страха на четверенькахъ подъ конторкой.

   - Что же ты дѣлаешь, мое сокровище?

   - Я дѣлаю... я... я дѣлаю глазную примочку для mademoiselle Турнатуаръ.

   Мамаша опять задремала; ступка ученика, на минуту было замолкшая, опять огласила домъ и площадь мѣрными ударами пестика, убаюкивая ихъ, подобно часовому маятнику въ тиши знойнаго лѣтняго вечера. Безюке въ сильномъ волнен³и ходитъ взадъ и впередъ передъ окнами аптеки, причемъ его лицо кажется то краснымъ, то зеленымъ, смотря потому, сквозь которую изъ стеклянныхъ вазъ падаетъ на него свѣтъ. Онъ поднимаетъ руки къ небу, цроизноситъ безсвязныя слова: "Несчастный... погибъ... Проклятая любовь! Какъ спасти его теперь?..."

   - Э, добрый вечеръ, Безюке... - окликаетъ его кто-то въ сумракѣ быстро наступающей ночи.

   - Вы это куда, Пегулядъ?

   - Въ клубъ... тамъ ночное засѣдан³е... будутъ толковать о Тартаренѣ и о выборахъ президента. Надо идти.

   - Э, конечно! Я тоже приду...- отвѣчаетъ аптекарь, озаренный вдругъ счастливою идеей.

   Онъ возвращается въ домъ, надѣваетъ сюртукъ, ощупываетъ карманъ, чтобъ удостовѣриться, тутъ ли дверная отмычка - "passe-partout" и американск³й "casse-tête", безъ котораго ни одинъ тарасконецъ не рискуетъ выходить на улицу послѣ того, какъ на гауптвахтѣ протрубили зорю. Потомъ онъ зоветъ: "Паскалонъ... Паскалонъ...- зоветъ потихоньку, чтобы не потревожить дремлющую старушку.

   На видъ почти дитя, аптекарск³й ученикъ былъ совершенно плѣшивъ, точно вся растительность, отпущенная природой на его долю, пошла въ курчавую, бѣлокурую бороду; при такой наружности онъ обладалъ душою, пылкою до фанатизма, и на м³ръ Бож³й смотрѣлъ совершенно полоумными глазами; на его пухлыхъ щекахъ игралъ ярк³й, слегка золотистый румянецъ, какъ на хорошо выпеченныхъ булкахъ. Во дни торжественныхъ альп³йскихъ празднествъ онъ удостоивался чести носить знамя клуба и питалъ къ П. А. K. чувства восторженлаго удивлен³я, пламеннаго и молчаливаго обожан³я.

   - Паскалонъ,- заговорилъ аптекарь шепотомъ,- получилъ вѣсточку отъ Тартарена... онъ пишетъ ужасы...

   Но, увидавши, какъ поблѣднѣлъ его ученикъ, Безюке продолжалъ:

   - Мужайся, дитя мое, все можетъ еще обойтись благополучно... А пока я поручаю тебѣ аптеку... Если у тебя спросятъ arsenicum - не давай, оп³ума - не давай, ревеня - не давай и ревеня... не давай ничего. Если я не вернусь до десяти часовъ, запри двери, запри ставни, заложи засовы и... ложись спать.

   И онъ быстро зашагалъ по городскому Кругу, погруженцому въ ночную темноту, ни разу не обернувшись назадъ. Паскалонъ въ то же мгновен³е кинулся къ корзинѣ, перерылъ ее лихорадочными, жадными руками, опрокинулъ на конторку, чтобы удостовѣриться, не завалилось ли гдѣ еще какого обрывка таинственнаго письма, принесеннаго почтальономъ.

   Кому знакома тарасконская экзальтац³я, тотъ легко представитъ себѣ, въ какомъ возбужден³и находился весь городъ со времени неожиданнаго исчезновен³я Тартарена. Толкамъ конца не было, всѣ потеряли головы, чему не мало способствовали лѣтн³е жары, отъ которыхъ кипѣли мозги и чуть не разлетались въ дребезги тарасконск³е черепа. Съ утра до вечера только и было разговоровъ, что о Тартаренѣ, только и слышно было одно имя: "Тартаренъ", повторяемое чопорными губами дамъ въ чепцахъ и цвѣтущими весельемъ губками гризетокъ съ бархотками