Доде Альфонс - Тартарен на Альпах

за плотный завтракъ. Ихъ громк³й говоръ и ничѣмъ не стѣсняемое увлечен³е представляли собою рѣзкую противуположность съ тоскливо-чопорною сдержанностью знатныхъ "рисовыхъ" и "черносливныхъ", собравшихся на Шейдекъ; тутъ были и лордъ Чипендаль, и бельг³йск³й сенаторъ съ супругой, и австро-венгерск³й дипломатъ, и мног³е друг³е. Можно было предполагать, что бородатые господа, завтракающ³е за однимъ столомъ, отправляются на гору вмѣстѣ, всею компан³ей, такъ какъ каждый изъ нихъ принималъ живое участ³е въ приготовлен³яхъ, каждый вскакивалъ, кидался отдавать как³я-то приказан³я проводникамъ, осматривалъ запасы и съ одного конца террасы во все горло перекликался съ товарищами:

   - Ге! Пласидъ, положили ли миску въ мѣшокъ?... Смотрите забудьте спиртовую лампу...

   Только въ минуту отправлен³я оказалось, что все это провожающ³е и что въ опасный путь пускается лишь одинъ изъ всей компан³и, но за то - каковъ этотъ одинъ!...

   - Ну, дѣти, готово? - спросилъ добрякъ Тартаренъ торжественнымъ и радостнымъ голосомъ, въ которомъ не было и тѣни тревоги передъ будущими опасностямя путешеств³я.

   Его послѣдн³я сомнѣн³я относительно того, что въ Швейцар³и все поддѣлано напоказъ, окончательно разсѣялись въ это самое утро передъ двумя ледниками Гриндельвальда, у входовъ на которые поставлены калитка и турникетъ съ надписью: "Entrée du glacier: un franc cinquante" {"За входъ на ледникъ 1 фр. 50 сант."}.

   Такимъ образомъ, нашъ герой могъ спокойно наслаждаться сборами въ путь, суливш³й ему настоящ³й апоѳеозъ; онъ радостно сознавалъ, что всѣ на него смотрятъ, всѣ завидуютъ ему, что маленьк³я миссъ, задорно смѣявш³яся надъ нимъ въ Риги-Кульмъ, приходятъ теперь въ восторгъ отъ сравнен³я его, такого малекькаго человѣка, съ большущею горой, на которую онъ взойдетъ. Одна изъ этихъ шалун³й рисовала его портретъ въ своемъ альбомѣ, другая за честь считала прикоснуться рукой къ его альпенштоку.

   - Чимпеннь!... чимпеннь!... (шампанскаго!) - крикнулъ вдругъ сухой, длинный и мрачный англичанинъ, подходя съ бутылкой и стаканомъ. Чокнувшись съ героемъ, онъ прибавилъ:

   - Лордъ Чипендаль, сэръ... Et vô?

   - Тартаренъ изъ Тараскона.

   - О! yes... Тэртеринъ... хорошее имя для лошади...- сказалъ лордъ, большой спортсменъ, должно быть.

   Австро-венгерск³й дипломатъ тоже подошелъ пожать руку альпиниста своими одряхлѣвшими лапками. Онъ смутно помнилъ, что гдѣ-то встрѣчалъ этого господина, и нѣсколько разъ промямлилъ:

   - Enchanté!... enchanté!...- потомъ, не придумавши, что бы сказать еще, прибавилъ:- Супругѣ прошу передать мое почтен³е...

   Такою фразой онъ издавна привыкъ заканчивать свѣтск³е разговоры.

   Между тѣмъ, проводники торопили; надо было засвѣтло добраться до хижины альп³йскаго клуба, гдѣ обыкновенно заночевываютъ послѣ перваго перехода. Нельзя было терять ни минуты. Тартаренъ понялъ это, сдѣлалъ общ³й поклонъ, отечески улыбнулся смѣшливымъ миссъ и громовымъ голосомъ сказалъ:

   - Паскалонъ, знамя!

   Оно было развернуто, вѣтеръ заигралъ его складками, гарасконцы сняли шляпы,- въ ихъ добромъ Тарасконѣ любятъ театральные эффекты,- загремѣли крики:

   - Да здравствуетъ президентъ!... Да здравствуетъ Тартаренъ!... A! a!... fen dé brut!...

   И шеств³е двинулось въ такомъ порядкѣ: впереди двое проводниковъ съ мѣшками, съ провиз³ей и дровами, за ними Паскалонъ съ развернутымъ знаменемъ, наконецъ? П. А. K. и делегаты, желавш³е проводить его до ледника Гужи. Вдругъ доблестный командиръ Бравида тревожно крикнулъ:

   - Ахъ, быки!...

   Нѣсколько штукъ рогатаго скота щипало низкую траву въ одной изъ западинъ. Эти животныя возбуждаля чувство непреодолимаго нервнаго страха въ бывшемъ воинѣ; а такъ какъ его нельзя было покинуть одного то и вся дилегац³я принуждена была остановиться. Паскалонъ передалъ свою хоругвь одному изъ проводниковъ; послѣдовали прощан³я, рукопожат³я, пожелан³я и совѣты:

   - Et adieu, que!

   - Осторожность, осторожность, прежде всего...

   Разстались, и ни одинъ изъ членовъ альп³йскаго клуба не подумалъ даже вызваться сопутствовать президенту,- очень ужь высоко!... А по мѣрѣ приближен³я казалось, что гора все ростетъ; къ тому же, кругомъ пропасти, скалы, лѣзущ³я вверхъ изъ снѣжнаго хаоса, представляющагося непроходимымъ. Лучше посмотрѣть на восхожден³е съ Шейдекъ.

   Президентъ альп³йскаго клуба, разумѣется, никогда въ жизни не ступалъ ногой ни на одинъ ледникъ. Ничего подобнаго нельзя найти въ покрытыхъ душистыми цвѣтами и зеленью горахъ Тараскона, и, тѣмъ не менѣе, первый ледникъ производилъ на него впечатлѣн³е чего-то уже видѣннаго, напоминалъ объ охотахъ въ Провансѣ, вблизи моря. И здѣсь, какъ тамъ, чѣмъ дальше, тѣмъ ниже становится трава, кое-гдѣ виднѣется застоявшаяся вода, обросшая чахлымъ тростникомъ, что-то похожее на песчаныя дюны, на разбитыя раковины, а вдали точно волны зеленовато-голубаго льда съ бѣлыми гребнями изъ снѣга, точно волны, застывш³я и неподвижныя. Оттуда несется рѣзк³й, пронзительный вѣтеръ, точно такъ же, какъ дуетъ онъ съ моря, насквозь прохватывая живительною свѣжестью.

   - Нѣтъ, благодарю... У меня есть свои...- сказалъ Тартаренъ проводнику, когда тотъ предложилъ ему надѣть шерстяные чулки поверхъ сапоговъ.- У меня подковки Беннеди... усовершенствованныя... необыкновенно удобныя! - кричалъ онъ изъ всѣхъ силъ, точно говорилъ съ глухимъ, предполагая, что такъ его скорѣе пойметъ Христ³анъ Инебнитъ, который такъ же мало разумѣлъ по-французки, какъ и его товарищъ Кауфманъ.

   Тартаренъ присѣлъ на первое попавшееся возвышен³е и пристегнулъ въ сапогамъ ремнями нѣчто похожее на кованную подошву съ тремя огромными и острыми шипами. Онъ уже сотню разъ пробовалъ эти усовершенствованныя подковы Кеннеди въ своемъ садикѣ съ боабабомъ и, все-таки, эффектъ вышелъ совсѣмъ неожиданный. Подъ тяжестью нашего героя шипы врѣзались въ ледъ съ такою силой, что всѣ попытки вытащить ихъ обратно оказались тщетными. Тартаренъ какъ бы приросъ въ мѣсту; онъ дѣлалъ отчаянныя усил³я, ругался, размахивалъ руками и альпенштокомъ и, въ концѣ-концовъ, вынужденъ былъ крикнуть проводникамъ, ушедшимъ далеко впередъ въ полномъ убѣжден³и, что они имѣютъ дѣло съ очень опытнымъ альпинистомъ.

   Въ виду невозможности извлечь его съ усовершенствованнымъ приборомъ Кеннеди, проводники разстегнули ремни; приборъ такъ и остался во льду и былъ замѣненъ вязаными шерстяными чулками. Президентъ пустился въ дальнѣйш³й тяжелый и утомительный путь. По непривычкѣ управляться съ длинною палкой, Тартаренъ цѣплялъ за нее ногами; желѣзный наконечникъ скользилъ, когда путникъ сильно налегалъ на него; онъ попробовалъ было пустить въ ходъ кирку,- орудовать ею оказалось еще труднѣе. А ледяныя волны становились все крупнѣе, громоздились одна на другую, точно взбитыя бурей и сразу застывш³я, сдѣлавш³яся неподвижными.

   Неподвижность была, однако же, только кажущеюся, такъ какъ глухой трескъ и шуршан³е, едва уловимое передвижен³е громадныхъ ползущихъ льдинъ, свидѣтельствовали о непрестанной скрытой работѣ, совершающейч;я внутри застывшихъ, измѣнчивыхъ массъ. Передъ глазами альпиниста, подъ его альпенштокомъ, открывались трещины, бездонныя пропасти, въ которыя съ безконечнымъ рокотомъ катились мелк³я льдины. Герой падалъ нѣсколько разъ, однажды оборвался до половины въ зеленоватую расщелину и удержался только благодаря ширинѣ своихъ плечъ.

   Видя, какъ онъ неловокъ и, въ то же время, спокоенъ и увѣренъ въ себѣ, видя, какъ онъ смѣется, поетъ и жестикулируетъ, проводники вообразили, что на него подѣйствовало швейцарское шампанское, выпитое за завтракомъ. Могли ли они подумать что-либо иное о президентѣ альп³йскаго клуба, знаменитомъ своими восхожден³ями на горы, громогласно прославляемомъ товарищами? Взяли они его подъ обѣ руки съ почтительною твердостью полисменовъ, усаживающихъ въ карету подгулявшаго барина, и старались словами и жестами втолковать ему объ опасностяхъ пути, о необходимости поспѣть засвѣтло въ хижину. Они грозили ему разсѣлинами, холодомъ, лавинами, указывали киреами на огромныя скоплен³я льдовъ, громоздившихся отвѣсными стѣнами, готовыми вотъ-тотъ наклониться и рухнуть... Добрякъ Тартаренъ отъ души потѣшался надъ всѣмъ этимъ:

   - Ха! трещины... о-хо-хо!...- прыскалъ онъ-отъ смѣха, подмигивая проводникамъ и подталкивая ихъ локтями въ бока, чтобы дать имъ уразумѣть, что его не проведешь такими штуками, что онъ отлично знаетъ всю подноготную этой комед³и.

   Подъ конецъ развеселились и швейцарцы,- и на нихъ подѣйствовала увлекательная живость тарасконскихъ пѣсенъ. Пр³останавливаясь на нѣсколько минутъ въ болѣе надежныхъ мѣстахъ, чтобы дать вздохнуть путешественнику, они и сами принимались напѣвать по-своему, только не очень громко, изъ опасен³я обваловъ, и не долго, такъ какъ уже наступалъ вечеръ. Чувствовалась близость твердой земли; холодъ сталъ рѣзче, снѣгъ и ледъ получили какой-то тусклый оттѣнокъ. Кругомъ сдѣлалось еще мрачнѣе, еще безмолвнѣе, точно смертью повѣяло. И самъ Тартаренъ попритихъ было, когда отдаленный крикъ горной куропатки вдругъ воскресилъ въ его памяти пейзажъ, сожженный южнымъ солнцемъ и освѣщенный цѣлымъ заревомъ ярко пылающаго заката... толпу тарасконскихъ охотниковъ, сидящихъ на пустыхъ ягдташахъ подъ тѣнью оливковаго дерева... Это воспоминан³е вновь подбодрило его.

   Въ то же время, Кауфманъ показалъ вверхъ на что-то, похожее на вязанку дровъ, брошенную на снѣгу.

   - Die Hütte,- проговорилъ проводникъ.

   То была хижина. Казалось, до нея всего нѣсколько шаговъ, въ дѣйствительности же приходилось идти еще добрыхъ полчаса. Одинъ изъ проводниковъ пошелъ впередъ развести огонь. Наступала ночь, холодъ давалъ себя чувствовать. Несмотря на сильное понижен³е температуры, на Тартаренѣ не оставалось ни одной сухой нитки; отъ усталости онъ уже плохо понималъ, что съ нимъ дѣлается; поддерживаемый сильною рукой горца, онъ прыгалъ, спотыкался и едва брелъ впередъ. Вдругъ вспыхнулъ ярк³й свѣтъ очага въ нѣсколькихъ шагахъ, донесся аппетитный запахъ луковаго супа.

   Пришли.

   Нѣтъ ничего болѣе первобытнаго, чѣмъ эти "станц³и", устроенныя въ горахъ заботами швейцарскаго альп³йскаго клуба. Это нѣчто вродѣ сарая съ наклонными деревянными нарами, предназначенными для спанья и занимающими почти все помѣщен³е, за исключен³емъ небольшаго пространства, оставленнаго для очага и для длиннаго стола, наглухо прибитаго къ полу, также какъ и окружающ³я его скамейки. Столъ былъ уже накрытъ: три чашии, оловянныя ложки, спиртовая лампа для варки кофе, двѣ коробки консервовъ изъ Чикаго. Тартаренъ былъ въ восторгѣ отъ обѣда, хотя луковый супъ распространялъ очень смрадный запахъ, а знаменитая патентованная лампа, долженствовавшая изготовлять кофе въ три минуты, вчистую отказалась дѣйствовать.

   За дессертомъ онъ запѣлъ: то былъ единственный возможный для него способъ бесѣдовать съ проводниками. Онъ спѣлъ имъ: "La Tarasque, les Filles d'Avignon". Они отвѣчали ему своими мѣстными пѣснями: "Mi Vater isch en Appenzeller... aou... aou..." Обѣдъ приходилъ къ концу, когда послышались тяжелые шаги и шумъ приближающихся голосовъ, потомъ нетерпѣливый стукъ въ дверь. Тартаренъ въ сильномъ волпен³и взглянулъ на проводниковъ... Что такое? Ночное нападен³е?... Стукъ въ дверь усилился. "Кто тамъ?" - крикнулъ герой, хватаясь за кирку. Но въ хижину уже вошли два янки огромнаго роста, за ними проводники, носильщики, цѣлый караванъ, возвращающ³йся съ вершины Юнгфрау.

   - Милости просимъ, милорды,- сказалъ Тартаренъ съ привѣтливымъ жестомъ добродушнаго хозяина, приглашающаго гостей.

   Но "милорды", повидимому, не нуждались въ его приглашен³и и расположились какъ дома. Въ одинъ мигь столъ былъ занятъ, приборы сняты, перемыты горячею водой и опять поставлены для новоприбывшихъ, по заведенному порядку во всѣхъ альп³йскихъ хижинахъ; сапоги "милордовъ" сушились передъ очагомъ, а сами "милорды" съ обвернутыми соломой ногами принялись за вторично изготовленный луковый супъ.

   Американцы были отецъ съ сыномъ, оба - громадные, рыж³е, съ рѣзкими, непреклонно упрямыми лицами истыхъ п³онеровъ. Широко раскрытые глаза старшаго были безъ взгляда, точно въ нихъ ничего нѣтъ, кромѣ бѣлковъ. Скоро Тартаренъ догадался, по его неувѣреннымъ движен³ямъ, какъ бы ощупью разысвивающимъ ложву и чашку, и по заботамъ о немъ сына, что это - знаменитый слѣпой альпинистъ, о которомъ говорили въ отелѣ Бельвю и въ существован³е котораго онъ не хотѣлъ вѣрить. Необыкновенный ходокъ по горамъ въ молодости, американецъ, несмотря на свои шестьдесятъ лѣтъ и на слѣпоту, пустился опять въ прежн³я горныя экскурс³и вмѣстѣ съ сыномъ. Онъ уже побывалъ, такимъ образомъ, на Веттерхорнѣ и на Юнгфрау, разсчитывалъ взобраться на Сервенъ и Монъ-Бланъ и увѣрялъ, что воздухъ большихъ высотъ доставляетъ ему своею свѣжестью, своимъ "снѣговымъ вкусомъ" неизъяснимое наслажден³е, возвращаетъ ему бодрость молодости.

   - Однако,- спрашивалъ Тартаренъ одного изъ носильщиковъ, такъ какъ янки были несообщительны и на всѣ подходы отвѣчали короткими yes и по,- однако, какъ же онъ справляется въ опасныхъ мѣстахъ, ничего не видя?

   - О, у него привычныя къ горамъ ноги; къ тому же, сынъ не отходитъ отъ него ни на шагъ, водитъ его, ноги ему ставитъ, когда нужно... Какъ бы то ни было, все обходится благополучно.

   - Къ тому же, и неблагополучные случаи не очень-то страшны, кажется? - подмигнулъ Тартаренъ съ многозначительною улыбкой вытаращившему на него глаза носильщику. Часъ отъ часу все болѣе и болѣе убѣжденный въ томъ, что "все это вранье и штуки", Тартаренъ улегся на нары, завернулся въ одѣяло и заснулъ, несмотря на шумъ, дымъ трубокъ и запахъ лука.

   - Мосье!... Мосье!...

   Одинъ изъ проводниковъ расталкивалъ его, чтобъ отправляться въ путь, между тѣмъ какъ другой наливалъ въ чашки горяч³й кофе. Тартаренъ поворчалъ немного съ просонья, раза два ругнулся про себя, а, все-таки, поднялся. Наружи его охватидъ холодъ, ослѣпилъ волшебный блескъ луннаго свѣта, отраженный бѣлизною снѣга и застывшихъ ледяныхъ водопадовъ, на которыхъ черными силуэтами вырѣзывались очертан³я скалъ и остроконечныхъ пиковъ. Два часа! Добрымъ ходомъ можно къ полудню добраться до вершины...

   - Такъ ходу! - бодро крикнулъ П. А. K. и пустился было впередъ, точно на приступъ. Проводники его остановили,- надо было связаться другъ съ другомъ.

   - Э, чего тамъ связываться?... Впрочемъ, по мнѣ, какъ хотите, если это вамъ нравится...

   Христ³анъ Инебнитъ пошелъ передомъ; три метра веревки отдѣляли его отъ Тартарена, и на такомъ же разстоян³и шелъ за нимъ другой проводникъ съ провиз³ей и знаменемъ. Тарасконецъ шелъ много лучше, чѣмъ наканунѣ, и его убѣжден³е такъ крѣпко засѣло въ немъ, что онъ и теперь далеко не серьезно относился къ трудностямъ дороги, если только можно назвать дорогой страшный ледяной гребень, по которому они осторожно подвигались впередъ,- гребень въ нѣсколько сантиметровъ ширины и настолько скользк³й, что Христ³анъ долженъ былъ вырубать въ немъ киркой ступеньки.

   Вершина гребня сверкала тонкою лин³ей между двумя пропастями. А Тартаренъ идетъ себѣ, какъ ни въ чемъ не бывало, страха - ни-ни! Только легкимъ морозцемъ пробѣгаютъ мурашки по тѣлу, какъ у новичка, посвящаемаго въ масоны, при первыхъ испытан³яхъ. Онъ аккуратно ступалъ въ вырубки, сдѣланныя переднимъ проводникомъ, дѣлалъ точь-въ-точь то же, что дѣлалъ тотъ, и такъ же спокойно, какъ въ своемъ садикѣ съ боабабомъ, когда онъ упражнялся въ хожден³и по закраинѣ бассейна, къ великому ужасу плававшихъ тамъ красныхъ рыбокъ. Въ одномъ мѣстѣ гребень сталъ такъ узокъ, что пришлось сѣсть на него верхомъ. Въ то время, какъ они медленно подвигались такимъ образомъ, вправо отъ нихъ и нѣсколько ниже загрохоталъ какой-то оглушительный взрывъ.

   - Лавина! - проговорилъ Инебнитъ и замеръ безъ движен³я на все время, пока длились раскаты, подобные грому, много разъ повторяемые горнымъ эхо. Но вотъ смолкъ послѣдн³й гулъ, и опять невозмутимая тишина покрыла все, какъ могильнымъ саваномъ.

   Гребень былъ пройденъ. Путники вступили на довольно пологую равнину еще не заледенѣлаго снѣга, казавшуюся безконечною. Они взбирались уже болѣе часа времени, когда тонкая розоватая лин³я начала обозначать вершины горъ высоно, высоко надъ ихъ головами. То была предвѣстница утра. Какъ истый южанинъ, врагъ сумрака, Тартаренъ привѣтствовалъ разсвѣтъ радостною пѣснью:

  

   "Grand souleu de la Provenèo

   Gai compaire dou raistrau..."

  

   Сильное подергиван³е веревки спереди и сзади прервало неоконченный куплетъ.

   - Тши... Тшши!...- унималъ пѣвца Инебнитъ, показывая киркою на грозную лин³ю громадныхъ, нависшихъ снѣговъ, готовыхъ рухнуть отъ малѣйшаго сотрясен³я воздуха. Но тарасконецъ отлично зналъ, въ чемъ суть дѣла; его не проведешь и не собьешь на пустякахъ, и онъ еще громче запѣлъ:

  

   "Tu du'escoulès la Duranèo

   Gommo un flot dé vin de Crau".

  

   Проводники поняли, что имъ не унять отчаяннаго пѣвуна, и сдѣлали большой обходъ подальше отъ нависшихъ снѣговъ, но скоро были остановлены огромною разсѣлиной, въ неизмѣримую глубину которой уже начинали проникать первые лучи разсвѣта. Черезъ трещину перекидывался такъ называемый "снѣговой мостъ", такой тонк³й и хрупк³й, что при первомъ же шагѣ разсыпался цѣлымъ облакомъ снѣговой лыли, увлекая съ собою перваго проводника и Тартарена, привязанныхъ одною веревкой въ Рудольфу Кауфману, заднему проводнику. Ему-то и пришлосъ одному сдерживать упавшихъ, ухватившись изъ всѣхъ силъ за глубоко воткнутую въ снѣгъ кирку. Но сдержать надъ пропастью онъ еще кое-какъ могъ, вытащить же обоихъ у него не хватало силъ. Стиснувши зубы, онъ чуть не припалъ къ землѣ, застывши безъ движен³я, и не могъ видѣть того, что дѣлается въ разсѣлинѣ.

   Ошеломленный паден³емъ и ослѣпленный снѣгомъ, Тартаренъ сперва безсознательно барахтался руками и ногами, потомъ повисъ на веревкѣ носомъ къ ледяной стѣнѣ въ позѣ кровельщика, спущеннаго съ врыши чинить трубу. Онъ видѣлъ надъ собой узкую полосу неба, на которомъ гасли послѣдн³я звѣзды, подъ собою - темную пропасть, дышащую леденящимъ холодомъ. Тѣмъ не менѣе, какъ только миновало первое впечатлѣн³е внезапности, къ нему вернулись и прежняя его увѣренность, и веселое настросн³е.

   - Эй! вы тамъ, папа Кауфманъ, не заморозьте насъ... Ишь тутъ сввозной вѣтеръ, да и веревка рѣжетъ бока.

   Кауфманъ не могъ отвѣчать: разжать губы значило лишиться части силы. Но Инебнитъ крикнулъ снизу:

   - Мосье!... Мосье!... кирку!...

   Свою онъ выронилъ при паден³и. Тартаренъ передалъ ему кирку съ большимъ трудомъ. Тогда швейцарецъ выбилъ ею во льду зарубки, за которыя могъ зацѣпиться руками и ногами. Такимъ образомъ, тяжесть, висѣвшая на веревкѣ, убавилась на половину. Рудольфъ Кауфманъ, тихо, разсчитывая каждое движен³е, началъ вытягивать президента. Наконецъ, его тарасконская фуражка показалась надъ краемъ обрыва. Инебнитъ выбрался въ свою очередь, и оба горца обмѣнялись одушевленными короткими фразами, как³я обыкновенно вырываются у людей неразговорчивыхъ по минован³и большой опасности; они были сильно взволнованы и еще дрожали отъ страшныхъ физическихъ усил³й. Тартаренъ предложилъ имъ свою баклажку съ киршвассеромъ въ видѣ укрѣпляющаго средства. Самъ же онъ былъ невозмутимо спокоенъ, даже веселъ, напѣвалъ какую-то пѣсенку, въ неописуемому изумлен³ю проводниковъ.

   - Brav... brav... Franzose...- говорилъ Кауфманъ, похлопывая его по плечу, на что Тартаренъ продолжалъ себѣ посмѣиваться.

   - Шутники вы... Я зналъ, вѣдь, что нѣтъ никакой опасности.

   Другаго такого альпиниста не запомнятъ проводники. Они пустидись въ путь, взбираясь на почти отвѣсную гигантскую стѣну въ шесть или семьсотъ метровъ вышиной, для чего вырубали въ ней приступку за приступкой. На это уходило много времени. Нашъ тарасконецъ началъ выбиваться изъ силъ этимъ яркимъ солнцемъ, отраженнымъ бѣлизною всей окружающей мѣстности; въ особенности этотъ блескъ утомлялъ глаза, такъ какъ, на бѣду, син³я очки пузырями остались на днѣ пропасти. Скоро страшная слабость совсѣмъ охватила Тартарена, та горная болѣзнь, которая производитъ одинаковое дѣйств³е съ морскою болѣзнью. Измученный, готовый потерять сознан³е отъ головокружен³я, едва держащ³йся на ногахъ, онъ спотыкался и упалъ бы, если бы проводники не подхватили его подъ обѣ руки, какъ наканунѣ; и не втащили на вершину ледяной стѣны. До вершины Юнгфрау оставалось всего сто метровъ. Но хотя снѣгъ сталъ тверже и путь легче, этотъ послѣдн³й переходъ отнялъ очень много времени, такъ какъ дурнота и изнеможен³е П. А. К. все усиливались.

   Вдругъ проводники выпустили его изъ рукъ и, махая шляпами, начали восторженно кричать. Они были на вершинѣ горы. Цѣль достигнута, а съ тѣмъ вмѣстѣ наступилъ и конецъ полубезсознательному состоян³ю, въ которомъ уже около часа находился Тартаренъ. - Шейдекъ! Шейдекъ! - кричали проводники, указывая внизу на зеленѣющей возвышенности отель Бельвю, кажущ³йся не болѣе игральной кости.

   Передъ утомленными путниками развернулась дивная панорама уступами возвышающихся снѣговыхъ плоскостей, золотимыхъ солнцемъ, синѣющихъ льдовъ, громоздящихся другъ на друга въ необычайно причудливыхъ сочетан³яхъ. Тутъ сверкали, перекрещивались, то дробясь, то сливаясь, всѣ цвѣта призмы, отраженные громадными ледниками, имѣющими видъ гигантскихъ застывшихъ водопадовъ. На большой высотѣ ослѣпительная яркость этой массы блестящихъ лучей значительно смягчалась и уже не рѣзала глазъ, а разливалась ровнымъ и холоднымъ свѣтомъ, что, вмѣстѣ съ необыкновенною тишиной пустыни, производило на Тартарена впечатлѣн³е чего-то таинственнаго и невольно заставляло его вздрагивать.

   Снизу, отъ отеля, донеслись чуть слышные звуки выстрѣловъ, взвился дымокъ... Тамъ увидали нашихъ путниковъ, чествовали ихъ пушечными выстрѣлами. Мысль, что на него смотрятъ, что тамъ - его альпинисты, шалуньи миссъ, "рисовыя" и "черносливныя" знаменитости, что на него устремлены всѣ подзорныя трубы и бинокли, напомнила Тартарену о его великой мисс³и. О, знамя Тараскона! Онъ выхватилъ его изъ рукъ проводника и два или три раза высоко поднялъ надъ головой; потомъ онъ воткнулъ въ снѣгъ свою кирку и присѣлъ на нее, с³яющ³й торжествомъ, лицомъ къ публикѣ. А невидимо для него, вслѣдств³е довольно частыхъ на большихъ высотахъ отражен³й предметовъ, находящихся между солнцемъ и поднимающимися позади ихъ туманами, въ воздухѣ появилась фигура гигантскаго Тартарена, широкая, приземистая, коренастая, съ всклокоченною бородой, напоминающая одного изъ скандинавскихъ боговъ, изображаемыхъ легендою царящими въ облакахъ...

  

  

   Отъ восхожден³я на гору у Тартарена взволдырялъ носъ и сталъ лупиться, щеки потрескались. Въ течен³е пяти дней нашъ герой не выходилъ изъ своей комнаты въ отелѣ Бельвю. Прикладывая компрессы, смазываясь мягчительными мазями, онъ отъ скуки игралъ въ крестики съ делегатами, или диктовалъ длинный, обстоятельный и самый подробный разсказъ о своей экспедиц³и для прочтен³я въ засѣдан³и клуба тарасконскихъ альпинистовъ и для напечатан³я въ Форумѣ. Когда же устадость прошла, а на благородномъ лицѣ П. А. K. осталось всего, нѣсколько значковъ и слѣдовъ ссадинъ на общемъ фонѣ превосходнаго цвѣта этрусской вазы, тогда вся делегац³я съ президентомъ отправилась въ обратный путь въ Тарасконъ, черезъ Женеву.

   Я не стану описывать этого путешеств³я, не стану разсказывать про изумлен³е и тревогу, которыя возбуждала компан³я южанъ въ тѣсныхъ вагонахъ, на пароходахъ, за табль-д'отами своимъ пѣн³емъ, криками, слишкомъ экспансивною привѣтливостью и своимъ знаменемъ, и своими альпенштоками. Со времени восхожден³я президента на вершину Юнгфрау, его товарищи вооружились горными палками, на которыхъ были выжжены вирши, прославляющ³я знаменитыя восхожден³я на горы.

   Монтрё.

   Здѣсь, по предложен³ю своего предводителя, делегаты порѣшили пр³остановиться на день, на два, чтобы посѣтить славныя берега Лемана, въ особенности же Шильонъ съ его легендарною тюрьмой, въ которой томился велик³й патр³отъ Бонниваръ и которую прославили лордъ Байронъ и Делакруа {У насъ въ Росс³и - Жуковск³й въ своемъ Шильонскомъ узникѣ.}.

   Тартаренъ, впрочемъ, весьма умѣренно интересовался Бонниваромъ, такъ какъ изъ приключен³я съ Вильгельмомъ Телемъ онъ уже уразумѣлъ настоящую цѣну швейцарскимъ легендамъ. Но въ Интерлакенѣ онъ узналъ, что блондинка съ золотистыми волосами отправилась въ Монтрё съ больнымъ братомъ, которому сдѣлалось хуже; и онъ придумалъ это маленькое историческое паломничество въ надеждѣ еще разъ увидать молодую дѣвушку и - почемъ знать? - убѣдить ее, быть можетъ, уѣхать съ нимъ въ Тарасконъ.

   Его спутники, само собою разумѣется, вполнѣ искренно вѣрили въ то, что они отправляются отдать подобающ³й долгъ памяти великаго женевскаго гражданина, истор³ю котораго имъ разсказалъ президентъ. По склонности въ театральнымъ эффектамъ, они хотѣли даже, высадившись въ Монтрё, развернуть свое знамя и торжественнымъ шеств³емъ направиться прямо на Шильонъ, при несмолкаемыхъ крикахъ: "Да здравствуетъ Бонниваръ!" Президентъ вынужденъ былъ попридержать ихъ пылъ:

   - Давайте-ка сперва позавтракаемъ, а тамъ видно будетъ...

   И они усѣлись въ омнибусъ одного изъ отелей, высылающихъ свои экипажи въ пароходной пристани.

   - Жандармъ-то... чего онъ такъ на насъ смотритъ?- сказалъ Паскалонъ, указывая на блюстителя порядка запакованнымъ знаменемъ, причинявшимъ не мало хлопотъ и стѣснен³й въ дорогѣ.

   - А, вѣдь, и въ самомъ дѣлѣ,- встревожился Бравида,- чего онъ смотритъ на насъ?... Ишь, вѣдь... чего ему?...

   - Меня узналъ, вотъ и смотритъ! - скромно замѣтилъ Тартаренъ и издали благодушно улыбнулся стражу швейцарской безопасности, упорно слѣдившему глазами за омнибусомъ, быстро катившимся между прибрежными тополями.

   Въ Монтрё былъ базарный день. Вдоль озера тянулись ряды маленькихъ открытыхъ лавочекъ, торгующихъ фруктами, зеленью, дешевыми кружевами и разными блестящими бездѣлушками, точно вылѣпленными изъ снѣга или выточенными изъ льда цѣпочками, кружками и застежками, которыми швейцарки украшаютъ свои костюмы. А кругомъ шла суетливая толкотня маленькаго порта, гдѣ готовилась къ отплыт³ю цѣлая увеселительная флотил³я ярко изукрашенныхъ лодокъ, гдѣ выгружались массы мѣшковъ и бочекъ, привезенныхъ на большихъ парусныхъ бригантинахъ, слышались свистки и звонки пароходовъ, шумъ кофеенъ и пивныхъ... Освѣтись все это горячимъ лучомъ солнца, и можно бы подумать, что находишься гдѣ-нибудь на берегу Средиземнаго моря между Ментономъ и Бордигерой. Но солнца не было, и наши тарасконцы видѣли все это сквозь мокрый туманъ, стелящ³йся надъ голубымъ озеромъ, ползущ³й по берегу, вдоль маленькихъ, плохо вымощенныхъ улицъ, поднимающ³йся надъ домами къ такому же туману, сгустившемуся въ темныя облака, готовыя вотъ-вотъ хлынуть нескончаемымъ дождемъ.

   - Вотъ подлость-то! Не люблю я этой слякоти,- сказалъ Спиридонъ Экскурбанье, протирая стекло, чтобы взглянуть на панораму ледниковъ.

   - И я тоже...- вздохнулъ Паскалонъ.- Этотъ туманъ... эти лужи стоячей воды... унын³е какое-то... такъ бы и заплакалъ.

   Бравида, съ своей стороны, выражалъ то же недовольство, опасаясь приступовъ ревматизма.

   Тартаренъ остановилъ ихъ строгимъ замѣчан³емъ. Неужели они ни во что ставятъ возможность разсказать, по возвращен³и домой, что видѣли тюрьму Боннивара, написали свои имена на ея историческихъ стѣнахъ рядомъ съ именами Руссо, Байрона, Виктора Гюго, Жоржъ-Зандъ, Евген³я Ею?... Вдругъ, не докончивши тирады, президентъ смолкъ, измѣнился въ лицѣ... Передъ нимъ мелькнула знакомая шапочка на бѣлокурой головкѣ... Не останавливая даже омнибуса, ѣхавшаго, впрочемъ, шагомъ въ гору, онъ выскочилъ на мостовую и крикнулъ пораженнымъ альпинистамъ:

   - Увидимся въ отелѣ...

   Онъ узналъ молодую дѣвушку и пустился за нею почти бѣгомъ. На его зовъ она оглянулась и остановилась.

   - А, это вы,- сказала она, пожимая ему руку, и пошла впередъ.

   Онъ пошелъ рядомъ, слегка запыхавшись, и началъ извиняться въ томъ, что такъ внезапно уѣхалъ, даже не простившись... пр³ѣздъ его друзей... необходимость восхожден³я, слѣды котораго еще видны на его лицѣ... Она молча слушала, не глядя на него, и быстро шла дальше. Тартарену показалось, что она поблѣднѣла, какъ бы осунулась; въ лицѣ замѣтно было что-то жесткое и рѣзкое, но вся фигура была такъ же изящна и грац³озна, такъ же капризно вились ея золотистые волосы.

   - А вашъ братъ... какъ онъ поживаетъ? - спросиль Тартаренъ, котораго нѣсколько стѣсняли ея молчан³е и видимая холодность.

   - Братъ? - она вздрогнула.- Ахъ, да! Вѣдь, вы не знаете... Пойдемте, пойдемте...

   Они шли уже за городомъ, по дорогѣ, окаймленной виноградниками, спускающимися къ озеру, и дачами съ хорошенькими садиками. Отъ времени до времени имъ встрѣчались, очевидно, пр³ѣзж³е иностранцы, съ исхудалыми, больными лицами, как³я такъ часто можно видѣть въ Ментонѣ, въ Монако... Только тамъ солнце все скрашиваетъ и скрадываетъ, тогда какъ подъ этимъ сумрачнымъ небомъ страдальческое выражен³е лицъ явственнѣе бросалось въ глаза.

   - Войдемте...- сказала дѣвушка, отворяя чугунную рѣшетку подъ бѣлымъ каменнымъ фронтономъ съ какою-то надписью золотыми буквами.

   Тартаренъ не сразу сообразилъ, куда они зашли. Небольшой, чисто содержанный садъ, съ убитыми щебнемъ дорожками, былъ полонъ вьющимися розами, раскиданными среди зеленыхъ деревьевъ; больш³я купы желтыхъ и бѣлыхъ розъ наполняли его благоухан³емъ и блескомъ своихъ цвѣтовъ. Между ихъ куртинами виднѣлись лежащ³я плиты и вертикально стоящ³е камни, на которыхъ были высѣчены имена, фамил³и и числа. Молодая дѣвушка остановилась у совершенно новенькаго памятника. Подъ нимъ былъ похороненъ ея братъ, умерш³й тотчасъ по пр³ѣздѣ въ Монтрё. Тартаренъ и его спутница простояли нѣсколько минутъ молча и недвижимо передъ этою свѣжею могилой.

   - Бѣдняжечка!...- сказалъ Тартаренъ взволнованнымъ голосомъ и сжалъ своею сильною рукой концы пальцевъ молодой дѣвушки.- Какъ же вы-то теперь? Что вы станете дѣлать?

   Она пристально взглянула ему въ лицо сухими, блестящими глазами, въ которыхъ не видно было ни одной слезинки.

   - Черезъ часъ я уѣзжаю.

   - Вы уѣзжаете?

   - Да. Наши уже уѣхали... Надо опять приниматься за дѣло...

   Потомъ она прибавила тихо и не сводя глазъ съ Тартарена, старавшагося не смотрѣть на нее:

   - Кто меня любитъ, тотъ со мной!

   Да, хорошо ей говорить - "со мной". Ея экзальтац³я слишкомъ пугала Тартарена, а кладбищенская обстановка порасхолодила его любовь. Однако, нельзя же было такъ сразу обратиться въ постыдное бѣгство, и, приложивши руку къ сердцу, съ жестомъ Абенсерага, нашъ герой началъ:

   - Послушайте, моя дорогая! Вы меня знаете...

   Большаго она знать не захотѣла.

   - Пустомеля!...- проговорила она, пожимая плечами, и, не оглядываясь, направилась къ выходу.

   "Пустомеля!..." и ни слова больше, и сказала она это съ выражен³емъ такого презрѣн³я, что добрякъ Тартаренъ, покраснѣвши до ушей и даже съ ушами, быстро осмотрѣлся кругомъ, чтобы удостовѣриться, не слыхалъ ли кто этого слова.

   Къ счастью, у нашего тарасконца впечатлѣн³я смѣнялись быстро. Черезъ пять минутъ онъ уже бодро возвращался въ Монтрё разыскивать своихъ альпинистовъ, ожидающихъ его къ завтраку, и вся его фигура дышала полнымъ довольствомъ, даже радостью, что онъ покончилъ съ этою опасною любовью. На ходу онъ движен³ями головы какъ бы усиливалъ краснорѣчивыя объяснен³я, которыхъ не хотѣла дослушать дѣвушка и которыя онъ мыслепно давалъ теперь самому себѣ: "Э, да, конечно, теоретически - это одно дѣло... Противъ теор³и онъ ничего не имѣетъ... Но переходить отъ теоретическихъ идей къ дѣйств³ю... boufre!... Да и, потомъ, хорошее это занят³е быть анархистомъ, нечего сказать!... Нѣтъ, слуга покорный!..."

   Его монологъ былъ рѣзко прерванъ пронесшеюся во всю прыть каретой. Тартаренъ едва успѣлъ отскочить на тротуаръ.

   - Не видишь, что ли, животное? - крикнулъ онъ кучеру; но гнѣвъ тотчасъ же смѣнился неописуемымъ удивлен³емъ:

   - Quès aco!... Что такое!... Быть не можетъ!...

   Нѣтъ, читатель, ни за что въ м³рѣ вы не угадаете, что онъ увидалъ въ только что проѣхавшемъ старомъ ландо. Онъ увидалъ свою делегац³ю,- делегац³ю въ полномъ составѣ: Бравиду, Паскалона, Экскурбанье, блѣдныхъ, растерянныхъ, очевидно, потрепанныхъ въ схваткѣ, а противъ нихъ двухъ жандармовъ съ ружьями въ рукахъ. Всѣ эти фигуры, неподвижныя и нѣмыя, промелькнули передъ нимъ въ узкой рамѣ каретнаго окна, какъ какой-нибудь дурной сонъ. Тартаренъ такъ и остолбенѣлъ, точно приросъ къ тротуару, не хуже, чѣмъ недавно приросъ было ко льду на усовершенствованныхъ подковахъ Кеннеди. Карета промчалась мимо, а онъ все еще стоялъ и, глазамъ своимъ не вѣря, смотрѣлъ ей вслѣдъ, когда около него раздался крикъ:

   - А вотъ и четвертый!...

   Въ ту же минуту его схватили, связали, скрутили и запихали въ наемную карету съ жандармами, изъ которыхъ одинъ былъ офицеръ, вооруженный какимъ-то огромнымъ дрекол³емъ, доходившимъ своею рукоятвой до верха экипажа.

   Тартаренъ началъ было говорить, хотѣлъ объясниться. Тутъ, очевидно, какое-то недоразумѣн³е... Онъ сказалъ свое имя, назвалъ отечество, сослался на консула, торговца швейцарскимъ медомъ, по фамил³и Ишенеръ, котораго онъ зналъ по ярмаркамъ въ Боверѣ. Потомъ, видя упорное молчан³е своихъ стражей, онъ подумалъ, не новая ли это "штучка" изъ феер³и Бонпара, и съ хитрою улыбкой обратился въ офицеру:

   - Вѣдь, вы это такъ - нарочно, que!... Э, ну, полно, шутникъ вы эдак³й... вѣдь, я знаю, что все это штучки...

   - Извольте молчать, не то я прикажу вамъ ротъ заткнуть! - сказалъ офицеръ съ такимъ угрожающимъ видомъ, что можно было подумать - вотъ-вотъ онъ проткнетъ арестованнаго насквозь своимъ дрекол³емъ.

   Нашъ герой примолкъ, сидѣлъ не двигаясь и смотрѣлъ въ окно кареты на мелькающ³я воды озера, на высок³я горы, покрытыя мокрою травой, на отели съ причудливыми крышами и золотыми вывѣсками, видными за версту. По склонамъ, какъ на Риги, сновали взадъ и впередъ люди съ корзинами, ослики; какъ на Риги же, маленькая желѣзная дорога, опасная механическая игрушка, лѣпилась по крутизнамъ до Гл³она, и для довершен³я сходства съ Regina montium, не переставая, лилъ сплошной дождь въ сплошномъ туманѣ, непрерывный обмѣнъ влаги между озеромъ и облаками, какъ бы касавшимися волнъ.

   Карета проѣхала по подъемному мосту между маленькими лавчонками роговыхъ издѣл³й, перочинныхъ ножей, перчаточныхъ застежекъ, гребенокъ, прогремѣла подъ низкимъ сводомъ башенныхъ воротъ и остановилась на дворѣ стариннаго замка, заросшемъ травой, обставленномъ по угламъ башенками съ крышами, похожими на перечницы. Куда они пр³ѣхали? Тартаренъ понялъ это изъ разговора жандармскаго офицера съ смотрителемъ замка, толстякомъ въ греческой шапочкѣ, позвякивавшимъ связкою заржавленныхъ ключей.

   - Въ секретную, въ секретную... Да откуда же я вамъ ее возьму, когда всѣ заняты остальными?... Только и осталась, что тюрьма Боннивара.

   - И сажайте въ тюрьму Боннивара, туда ему и дорога,- приказалъ офицеръ.

   Шильонск³й замовъ, о которомъ Тартаренъ не переставалъ въ течен³е двухъ дней повѣствовать своимъ альпинистамъ и въ который, по странной ирон³и судьбы, засадили теперь его самого, невѣдомо за что, принадлежитъ въ числу наиболѣе посѣщаемыхъ историческихъ памятниковъ Швейцар³и. Когда-то онъ служилъ лѣтнею резиденц³ей графамъ Савойскимъ, потомъ сдѣлался тюрьмою для государственныхъ преступниковъ, потомъ - складомъ оруж³я и боевыхъ запасовъ, теперь же это не болѣе, какъ цѣль для прогулки туристовъ, подобно Риги-Кульмъ или Тельсплатту. Въ немъ, однако же, оставили полицейск³й постъ жандармовъ и кутузку для пьяницъ и заворовавшихся молодцовъ кантона; но ихъ такъ мало въ этихъ мирныхъ палестинахъ, что кутузка вѣчно пустуетъ, и сторожъ-смотритель хранитъ въ ней свой запасъ дровъ на зиму. Неожиданное прибыт³е столькихъ арестантовъ привело его въ прескверное расположен³е духа, въ особенности же его тревожила мысль, что теперь уже нельзя будетъ показывать туристамъ знаменитую тюрьму и какъ разъ въ самое бойкое, прибыльное время года.

   Онъ сердито повелъ Тартарена, слѣдовавшаго за нимъ безъ малѣйшей попытки сопротивлен³я. Пройдя нѣсколько сбитыхъ ступеней, сырой, пахнущ³й затхлымъ подваломъ корридоръ и необычайной толщины дверь на огромныхъ петляхъ, они очутились въ обширномъ помѣщен³и со сводами, поддерживаемыми массивными столбами, съ вдѣланными въ нихъ желѣзными кольцами, въ которымъ во времена давно минувш³я приковывали преступниковъ. Сквозь окно продушиной виднѣлся клочокъ хмураго неба.

   - Вотъ вамъ и квартира,- сказалъ смотритель.- Только не очень разгуливайте, тамъ дальше - тайники!

   Тартаренъ попятился въ ужасѣ:

   - Тайники!...

   - Да, ужь не взыщите, пр³ятель... Мнѣ приказано посадить въ тюрьму Боннивара, я и сажаю... Теперь, если у васъ есть средства, то вамъ можно будетъ доставить нѣкоторыя удобства, матрацъ, напримѣръ, одѣяло.

   - Прежде всего - ѣсть! - сказалъ Тартаренъ, у котораго, по счастью, не отобрали кошелька.

   Смотритель принесъ свѣжаго хлѣба, пива, колбасу, на которые жадно накинулся новый шильонск³й узникъ, ничего не ѣвш³й со вчерашняго дня, изнемогавш³й отъ усталости и пережитыхъ волнен³й. Пока онъ ѣлъ, смотритель оглядывалъ его добродушнымъ взоромъ.

   - Не знаю я, что вы такое натворили и за что съ вами распорядились такъ круто...- началъ онъ.

   - Ну, пропади они совсѣмъ, и я тоже не знаю!- проговорилъ Тартаренъ, уписывая ѣду за обѣ щеки.

   - А вотъ, что вы недурной человѣкъ, это я сразу вижу и надѣюсь, что вы не захотите лишить бѣднаго отца семейства его маленькихъ доходовъ. Правда, вѣдь?... Такъ вотъ въ чемъ дѣло... Тамъ у меня цѣлое общество пр³ѣзжихъ желаетъ посмотрѣть тюрьму Боннивара... Если бы вы были такъ добры и обѣщали мнѣ держать себя смирненько, не пытаться бѣжать...

   Добрякъ Тартаренъ клятвенно обѣщался, и черезъ пять минутъ въ его тюрьмѣ толпились старые знакомые по Риги-Кульмъ и Тельсплатту: "безмозглый оселъ" Шванталеръ, "vir ineptissium" Астье-Рею (какъ величали другъ друга почтенные ученые), членъ жокей-клуба съ племянницей (гм!... гм!...),- словомъ, вся компан³я. Сконфуженный, боящ³йся быть узнаннымъ, несчастный Тартаренъ прятался за колонны, подвигаясь все дальше въ глубь тюрьмы по мѣрѣ того, какъ къ нему приближалась толпа туристовъ подъ давно заученныя причитан³я смотрителя: "Водъ здѣсь несчастный узникъ Бонниваръ..."

   Они двигались медленно, задерживаемые спорами вѣчно несогласныхъ между собою ученыхъ, готовыхъ каждую минуту накинуться другъ на друга. Отходя все дальше, Тартаренъ очутился близехонько отъ отверст³я тайниковъ, родъ колодца, открытаго вровень съ землей, изъ котораго вѣяло холодомъ и ужасомъ давно прошедшихъ временъ. Онъ остановился въ испугѣ, прижался съ стѣнѣ, надвинулъ фуражку на глаза... Но сырость стѣны дала себя тотчасъ же знать, здоровеннѣйшее чиханье огласило своды тюрьмы и заставило туристовъ попятиться назадъ.

   - Tiens, Bonnivard...- воскликнула чрезмѣрно бойкая маленькая парижанка, которую членъ жокей-клуба выдавалъ за свою племянницу.

   Тартаренъ, однако же, не растерялся.

   - А премиленькая штучка эти тайники!...- сказалъ онъ такимъ тономъ, какъ будто онъ тоже, вмѣстѣ со всѣми, пришелъ осматривать тюрьму изъ любопытства, и тотчасъ же замѣшался въ толпу путешественниковъ, улыбавшихся старому знакомому альпинисту Риги-Кульмъ, устроившему тамъ импровизированный балъ.

   - А, mossié... dansiren, walsiren!...- вертѣлась уже передъ нимъ веселая толстушка профессорша Шванталеръ, готовая хоть сейчасъ пуститься въ плясъ.

   Только ему-то уже совсѣмъ не до танцевъ было. Не зная, какъ отдѣлаться отъ вертлявой барыньки, онъ предложилъ ей руку и сталъ любезно показывать тюрьму, кольцо, въ которому приковывали на цѣпи узниковъ, слѣды, протоптанные ногами несчастныхъ въ полу подъ этимъ еольцомъ. И веселой профессоршѣ никогда въ голову не могло при