Доде Альфонс - Тартарен на Альпах

на головѣ: "Тартаренъ, Тартаренъ"... Даже кузнечики въ пыльной травѣ, подъ тѣнью платановъ городскаго Круга, стрекотали безъ умолку, силясь выговорить: "Таръ... таръ... таръ... таръ"...

   Такъ какъ никто ничего не зналъ, то, само собою разумѣется, каждый сообщадъ самыя достовѣрныя свѣдѣн³я о причинѣ, отъѣзда президента. По городу ходили невозможнѣйш³я росказни. Одни увѣряли, будто онъ достригся въ монахи-трапписты, друг³е - что онъ похитилъ актрису Дюгазонъ; по словамъ иныхъ, онъ уѣхалъ на необитаемые острова основывать колон³ю подъ назван³емъ Портъ-Тарасконъ, или же путешествуетъ по центральной Африкѣ, разыскивая Ливингстона.

   - Ну вотъ еще, Ливингстона!... Да Ливингстонъ уже два года какъ умеръ...

   Но тарасконскому воображен³ю дѣла нѣтъ до времени и пространства. Всего же любопытнѣе, что всѣ эти истор³и о монастырѣ траппистовъ, о колонизац³и, о дальнихъ путешеств³яхъ основывались на словахъ самого Тартарена, этого отчаяннаго фантазера, когда-то сообщавшаго ближайшимъ друзьямъ свои безалаберныя мечты. Теперь они не знали, что подумать, и, въ глубинѣ души обиженные тѣмъ, что онъ ничего имъ не открылъ, дѣлали видъ передъ толпой, будто имъ все доподлинно извѣстно, а между собою многозначительно перемигивались... Экскурбанье подозрѣвалъ, что Бравида все знаетъ, а Бравида, съ своей стороны, говорилъ:

   - Безюке навѣрное знаетъ. Не даромъ онъ ёжится, какъ собака, стащившая кость.

   Надо сказать правду: секретъ причинялъ аптекарю жесточайш³я страдан³я; онъ терзалъ, какъ власяница, заставлялъ блѣднѣть и краснѣть поминутно и вѣчно ёжиться. Вѣдь, несчастный былъ тоже тарасконецъ, и, конечно, во всѣхъ мартирологахъ не найти болѣе страшныхъ мучен³й, чѣмъ тѣ, которыя терпѣлъ мученикъ Безюке, знавш³й кое-что и не смѣвш³й ничего сказать. Вотъ почему въ этотъ вечеръ, несмотря на ужасающ³я извѣст³я. онъ бодрою и развязною походкой спѣшилъ на засѣдан³е. Наконецъ-то!... Онъ можетъ говорить, открыть свою тайну, сбросить давящ³й его гнетъ. Уже по дорогѣ къ клубу онъ бросалъ встрѣчнымъ полуслова, намеки. День былъ такъ жарокъ, что, несмотря на неурочный часъ и опасную темноту,- было "безъ четверти" восемь часовъ,- по Кругу сновали толпы гуляющихъ, на лавочкахъ сидѣли семьи торговцевъ и дышали чистымъ воздухомъ, пока освѣжались ихъ дома, слышались болтовыя и взрывы смѣха вырвавшихся на волю швей. Во всѣхъ группахъ говорили о Тартаренѣ:

   - Что, monsieur Безюке, все еще нѣтъ писемъ?- обращались съ вопросомъ къ аптекарю,

   - Получилъ, получилъ, друзья мои... Читайте Форумъ завтра утромъ...

   Онъ спѣшилъ на засѣдан³е. Толпы слѣдовали за нимъ, приставали въ нему и, наконецъ, остановились подъ ярко освѣщенными окнами клуба.

   Засѣдан³е происходило въ прежней игорной залѣ. За столомъ, служившимъ для игры въ "бульотъ" и поврытымъ тѣмъ же зеленымъ сукномъ, помѣщалось теперь "бюро" клуба. Посерединѣ стояло президентское кресло съ вышитыми на спинкѣ буквами П. А. K., сбоку - стулъ секретаря. Сзади развертывалось знамя клуба, а подъ нимъ длинная и глянцовитая рельефная карта тарасконскихъ Альпинъ, съ обозначен³емъ ихъ назван³й и высотъ. Въ одномъ углу красовалась стойка съ почетными альпенштоками, отдѣланными инкрустац³ей и напоминавшими билл³ардные к³и, въ другомъ - витрина съ "рѣдкостями", собранными во время экскурс³й въ горы; тутъ были кристаллы, кремни, окаменѣлости, двѣ раковины, одна саламандра.

   За отсутств³емъ Тартарена, на президентскомъ креслѣ сидѣлъ помолодѣвш³й, с³яющ³й Костекальдъ; Экскурбанье исправлялъ должность секретаря; но этотъ безпокойный человѣкъ, по своей необыкновенной страсти шумѣть и волноваться, былъ совсѣмъ непригоденъ для усидчивыхъ занят³й. По самому ничтожному поводу онъ махалъ руками и ногами, приходилъ въ дик³й восторгъ, оралъ, какъ оглашенный, и постоянно заканчивалъ неистовымъ воплемъ на тарасконскомъ нарѣч³и: "Fen dé brut! - давайте шумѣть!" Его прозвали "гонгомъ" за его голосъ, подобный "мѣди звенящей".

   Тамъ и сямъ, на жесткихъ волосяныхъ диванахъ по стѣнамъ, сидѣли члены комитета. На первомъ мѣстѣ - отставной начальникъ гарнизонной швальни, Бравида, котораго въ Тарасконѣ всѣ звали "командиромъ",- маленьк³й, чистеньк³й человѣчекъ, старавш³йся восполнить недостатокъ роста тѣмъ, что придавалъ своимъ усамъ и всей головѣ дик³й видъ Верцингеторикса. Дальше виднѣлась длинная, худая и болѣзненная фигура Пегуляда, сборщика податей, послѣдняго изъ спасшихся во время крушен³я Медузы. Насколько могутъ запомнить обыватели Тараскона, у нихъ никогда не переводился послѣдн³й изъ спасшихся съ Медузы. Одно время ихъ насчитывалось даже трое; но всѣ они уличили другъ друга въ самозванствѣ и никогда не сходились вмѣстѣ. Изъ троихъ единственнымъ подлиннымъ былъ Пегулядъ. Онъ дѣйствительно былъ на Медузѣ съ своими родителями и потерпѣлъ крушен³е шести мѣсяцевъ отъ роду, что отнюдь не мѣшало ему разсказывать во всѣхъ подробностяхъ про ужасы голода, про шлюпки и плотъ,- про то, какъ онъ схватилъ за горло капитана и крикнулъ: "На рубку, негодяй!" Это въ шесть-то мѣсяцевъ,- лихо!... Впрочемъ, его разсказы были уб³йственно скучны своимъ однообраз³емъ, давнымъ-давно всѣмъ прислушались, такъ какъ повторялись пятьдесятъ лѣтъ, и повторялись часто ради того, чтобы принять мрачно-удрученный видъ и сказать: "Послѣ того, что я видѣлъ!" Какъ бы то ни было, а благодаря этому онъ удержался на своей должности сборщика при всѣхъ режимахъ.

   Рядомъ съ нимъ сидѣли братья Ронгона, шестидесятилѣтн³е близнецы, никогда не разстающ³еся, вѣчно ссорящ³еся и разсказывающ³е другъ про друга невѣроятныя гадости. На другой сторонѣ - предсѣдатель суда Бедарилъ, адвокатъ Баржавель, нотар³усъ Камбалалетъ и страшный докторъ Турнатуаръ, про котораго Бравида говорилъ, что онъ способенъ кровь пустить изъ рѣдьки.

   По случаю необыкновенной жары, еще усиливаемой газовымъ освѣщен³емъ, всѣ эти господа засѣдали безъ сюртуковъ, что въ значительной мѣрѣ умаляло торжественность собран³я. Правда, засѣдан³е было не многолюдно, и интриганъ Костекальдъ хотѣлъ этимъ воспользоваться, чтобы назначить, по возможности, скорѣе день выборовъ, не ожидая возвращен³я Тартарена. Увѣренный въ успѣхѣ, онъ уже заранѣе торжествовалъ побѣду, и когда поднялся послѣ прочтен³я секретаремъ перечня предметовъ, подлежащихъ обсужден³ю, то на его губахъ играла дьявольская улыбка.

   - Берегись того, кто улыбается, не начавши еще говорить,- пробормоталъ храбрый Бравида.

   Костекальдъ сдѣлалъ видъ, что не слышитъ, подмигнулъ своему пр³ятелю Турнатуару иначалъ свои ехидства:

   - Милостивые государи, необыкновенно странный образъ дѣйств³й нашего президента, неизвѣстность, въ которой онъ насъ оставляетъ...

   - Это неправда!... Президентъ прислалъ письмо...

   Безюке, дрожа отъ негодован³я, подбѣжалъ къ бюро, но, тотчасъ же сообразивъ всю непарламентарность такой выходки, измѣнилъ тонъ и, поднявши руку по обычаю, попросилъ слова для сообщен³я собран³ю нетерпящихъ отлагательства свѣдѣн³й.

   - Говорите, говорите!

   Костекальдъ пожелтѣлъ еще больше, судорога сжала ему горло и движен³емъ головы онъ далъ слово аптекарю. Тогда только Безюке началъ:

   - Тартаренъ у поднож³я Юнгфрау. Онъ готовъ совершить восхожден³е, требуетъ хоругвь!

   На мгновен³е все замерло; слышно было только учащенное дыхан³е присутствующихъ, да легкое шуршанье газа. Потомъ восторженное "ура", криви "браво", топанье ногами заглушили "гонгъ" Экскурбанье, вопившаго: "А, а, fen dé brut... Шумимъ, шумимъ!" Толпа на улицѣ неистово вторила этимъ крикамъ.

   Костекальдъ желтѣлъ все болѣе и болѣе и отчаянно звонилъ президентскимъ колокольчикоиъ. Наконецъ, Безюке получилъ возможность продолжать. Онъ задыхался, точно вбѣжалъ по лѣстницѣ на пятый этажъ.

   "Неужели хоругвь, которую требуетъ президентъ для того, чтобы водрузить на дѣвственнымъ высотахъ,- неужели хоругвь клуба запакуютъ, зашьютъ, какъ какой-нибудь тюкъ, и отправятъ простою посылкой "большой скорости"?

   - Никогда!... А, а, а! - ревѣлъ Экскурбанье.

   "Не найдетъ ли собран³е болѣе достойнымъ командировать отъ себя делегац³ю, назначивъ ея членовъ по жеребью."

   Ему не дали договорить. Предложен³е Безюке принято безъ голосован³я; имена делегатовъ вынуты въ такомъ порядкѣ: 1) Бравида, 2) Пегулядъ, 3) аптекарь.

   Второй сталъ отказываться. Это путешеств³е казалось ему опаснымъ, при его слабости и плохомъ состоян³и здоровья, разстроеннаго всѣмъ, вынесеннымъ на время крушен³я Медузы.

   - Я за васъ поѣду, Пегулядъ,- заявилъ Экскурбанье, размахивая руками, какъ старинный телеграфъ.

   Что же касается Безюке, то онъ не можетъ оставить аптеку; тутъ дѣло идетъ о безопасности цѣлаго города: малѣйшая оплошность ученика - и Тарасконъ отравленъ, погибъ...

   - Однако! - воскликнуло бюро въ одинъ голосъ.

   Ясно было, что аптекарю нельзя уѣхать, но онъ можетъ послать Паскалона; Паскалону и вручить знамя. Ему не привыкать! Затѣмъ новые крики, новые взрывы "гонга", а на улицѣ такая буря воплей, что Экскурбанье вынужденъ былъ показаться въ окнѣ и, покрывая уличный шумъ своимъ необычайнымъ голосомъ, заявить:

   - Друзья мои, Тартаренъ нашелся. Онъ стоитъ на пути къ славѣ.

   Онъ закончилъ возгласомъ:

   - Да здравствуетъ Тартаренъ! - и неизмѣннымъ ferir dé brut,- во всю силу своихъ легкихъ, и затѣмъ съ минуту наслаждался невообразимымъ ревомъ толпы, проносившимся громовыми раскатами въ пыли, стоявшей столбомъ надъ деревьями городскаго Круга.

   Все это слышалъ Костекальдъ, подошедш³й къ окну вмѣстѣ съ другими, и вернулся къ своему креслу, едва волоча ноги и пошатываясь.

   - Э, Костекальдъ,- замѣтилъ кто-то.- Что съ нимъ? До чего онъ желтъ!

   Всѣ засуетились. Страшный Турнатуаръ уже вытащилъ было изъ кармана ланцетъ; но оружейникъ, съ лицомъ, искаженнымъ страдан³емъ, наивно прошепталъ:

   - Ничего, ничего... оставьте меня. Я знаю,что это... это - зависть!...

   Бѣдняга Костекальдъ, повидимому, жестоко страдалъ.

   Пока все это происходило на другомъ концѣ города, ученикъ аптекаря сидѣлъ за конторкой, терпѣливо подбиралъ и склеивалъ разорванное письмо, извлеченное изъ корзины. Но мног³е лоскутки разлетѣлись, пропали, а потому и получилось нижеслѣдующее загадочное послан³е, нѣсколько напоминающее географическую карту центральной Африки съ ея пробѣлами, обозначающйми terra incognita, на изслѣдован³е которыхъ и устремилось испуганное воображен³е простодушнаго хоругвеносца:

  

                     люблю безумно

   паяльная лампа      американск³е консервы   ;   могу вырват      анархист      убив      подъ этимъ ужаснымъ      услов      согласится полюб      Вы меня знаете, Ферд      наете мой либеральный образъ и       ; но до преступлен      ужасныя послѣдств³я       тюрьм      тная казнь      обожаю      Ахъ!    ;    жму руку      Тар      Тар

  

  

   Отель Юнгфрау, содержимый Мейеромъ, какъ и всѣ лучш³е отели Интерлакена, находится на Хохевегѣ, широкомъ проспектѣ, окаймленномъ двумя рядами аллей орѣховыхъ деревьевъ, отчасти напоминавшихъ Тартарену милый его сердцу городской Кругъ: разница была въ томъ, что тутъ не было тарасконскаго солнца, не было пыли и кузнечиковъ. Дождь не переставалъ за всю недѣлю, что нашъ герой прожилъ въ Интерлакенѣ.

   Онъ занималъ прекрасную комнату съ балкономъ въ первомъ этажѣ. Утрами, когда онъ, по старой привычкѣ, брился передъ маленькимъ ручнымъ зеркаломъ у открытаго окна, первое, что поражало его взглядъ, была Юнгфрау, подошва которой тонула въ темной зелени лѣсовъ надъ цвѣтущими полями и лугами, а вершина вырывалась далеко за облака, блистала снѣговою бѣлизной, позолоченною яркимъ лучомъ невидимаго солнца. Тогда гордый своею бѣлизной Альпъ и тарасконск³й альпинистъ обмѣнивались нѣсколькими словами, не лишенными велич³я.

   - Тартаренъ, что же ты, готовъ? - строго спрашивала Юнгфрау.

   - А вотъ, вотъ сейчасъ...- отвѣчалъ герой, спѣшно подбривая щеку.

   Затѣмъ онъ торопливо надѣвалъ клѣтчатый костюмъ, спец³ально предназначенный для восхожден³й на горы и мирно покоивш³йся въ течен³е нѣсколькихъ дней, и горько упрскалъ себя:

   - Эка, дрянь какая! Вѣдь, на самомъ дѣлѣ это, наконецъ, ни на что непохоже...

   Но въ эту минуту снизу, сквозь зеленую листву миртъ, доносился нѣжный, веселый голосокъ.

   - Здравствуйте... - говорила хорошенькая блондинка,- ландо ждетъ насъ, идите скорѣй...

   - Иду, иду...

   Въ одну минуту грубая шерстяная рубашка замѣнялась тонкимъ крахмаленнымъ бѣльемъ, горный костюмъ уступалъ мѣсто зеленой съ искрой жакеткѣ, кружившей головы тарасконскимъ дамамъ по воскресеньямъ на музыкѣ. Ландо уже стояло у лодъѣзда; тамъ "она" ждала его съ своимъ больнымъ братомъ. Но въ самый моментъ отъѣзда къ экипажу подходили, тяжелою, раскачивающеюся походкой горныхъ медвѣдей, два знаменитыхъ гринденнальдскихъ проводника, Родольфъ Кауфманъ и Христ³анъ Инебнитъ. Тартаренъ договорилъ ихъ для восхожден³я на Юнгфрау, и каждое утро они являлись справляться, угодно ли "господину" воспользоваться ихъ услугами.

   И каждый разъ для Тартарена было сущею пыткой появлен³е этихъ двухъ молодцовъ въ ихъ здоровенной, подкованной обуви, въ камзолахъ, протертыхъ мѣшками и веревками, съ ихъ наивными и серьезными лицами... Тщетно онъ повторялъ имъ:

   - Напрасно вы приходите, я дамъ знать...

   Каждый день онъ встрѣчалъ ихъ на томъ же самомъ мѣстѣ и отдѣлывался отъ нихъ какою-нибудь монетой, стоимость которой соразмѣрялась со степенью его раскаян³я. Очень довольные такимъ способомъ "восхожден³я на Юнгфрау", проводники важно клали въ карманъ Trin-Tcgeld и степеннымъ шагомъ направлялись къ своему селу, оставляя Тартарена сконфуженнымъ и удрученнымъ сознан³емъ своей слабости. Но... этотъ чудный, мягк³й воздухъ, эти цвѣтущ³я долины, отражающ³яся въ плѣнительныхъ глазахъ молодой дѣвушки, прикосновен³е маленькой ножки къ его грубому сапогу на днѣ экипажа... О, къ чорту Юнгфрау! Герой все забывалъ, кромѣ своей любви, или, вѣрнѣе даже, задачи, которую себѣ поставилъ,- возвратить на путь добра эту бѣдную крошку, безсознательно увлеченную братомъ и его товарищами.

   Это-то именно и удерживало Тартарена въ Интерлакенѣ, въ одномъ съ нею отелѣ. Въ его годы, съ его фигурой "добраго папаши", онъ не могъ мечтать о взаимности съ ея стороны; но не могъ и равнодушнымъ оставаться, не могъ не поддаваться очарован³ю... Тартаренъ предлагалъ увезти ихъ всѣхъ въ Тарасконъ, устроить въ хорошенькой дачкѣ, залитой солнцемь, у caмой заставы города,- славнаго маленькаго городка, гдѣ никогда не бываетъ ненастья, гдѣ всѣмъ живется припѣваючи, весело. Онъ увлекался, отбарабанивалъ по своей шляпѣ бойк³й мотивъ и напѣвалъ веселый нац³ональный припѣвъ:

  

      Lagadigadeù

   La Tarasco, la Tarasco,

      Lagadigadeù

   La Tarasco de Casteù.

  

   Блондинка только головой качала, а на тонкихъ губахъ ея брата скользила насмѣшливая улыбка. Въ то время, какъ они разсуждали такимъ образомъ, передъ ними развертывались виды полей, озеръ, лѣсовъ и горъ, но непремѣнно гдѣ-нибудь на поворотѣ дороги вдругъ появлялась бѣлѣющая вершина Юнгфрау и нѣмымъ укоромъ отравляла прелесть прогулки. Но эти укоры превращались въ настоящ³я мучен³я, когда Тартаренъ въ ночномъ колпакѣ оставался одинъ-на-одинъ съ своими думами передъ стаканомъ сахарной воды, которую онъ пилъ на ночь. На самомъ дѣлѣ, съ кѣмъ онъ связался? И что ему за дѣло до всѣхъ ихъ разрушительныхъ затѣй?... А что, какъ вдругъ въ одинъ прекрасный день его зацапаютъ, засадятъ въ темную, одиночную тюрьму?... Бр-р-р!... Шутки выйдутъ плох³я. И въ сумракѣ ночи, съ поразительного живостью проносились передъ нимъ, одна страшнѣе другой, картины ожидающаго его суда, ссылки на необитаемые острова, откуда онъ убѣжитъ,- убѣжитъ непремѣнно,- а его поймаютъ и - неминуемая смертная казнь, тогда какъ въ Тарасконѣ, при яркомъ блескѣ солнца, при звукахъ музыки, неблагодарная и забывчивая толпа водворитъ с³яющаго Костекальда на кресло П. А. К...

   Подъ впечатлѣн³емъ одного изъ такихъ страшныхъ сновъ, у него вырвался крикъ отчаян³я - "конфиденц³альное" письмо къ аптекарю, наполненное его ночными грезами. Но стоило только прелестной блондинкѣ крикнуть ему въ окно: "здравствуйте", и онъ опять поддавался очарован³ю. Разъ, когда они, обычною компан³ей, возвращались изъ курзала въ отель, одинъ изъ служителей остановилъ его и сказалъ:

   - Васъ тамъ как³е-то господа спрашиваютъ... ищутъ васъ.

   - Ищутъ!... Зачѣмъ ищутъ?... - и передъ нимъ пронеслась картина No 1 его ночнаго бреда: арестъ, тюрьма... Скрывать тутъ нечего,- Тартаренъ струсилъ, но доказалъ себя истиннымъ героемъ:

   - Спасайтесь бѣгствомъ... скорѣй!...- проговорилъ онъ глухимъ голосомъ, обращаясь къ своей спутницѣ, и, высоко поднявши голову, съ непреклонностью во взорѣ, зашагалъ по лѣстницѣ. Но онъ, все-таки, былъ настолько взволнованъ, что вынужденнымъ нашелся крѣпко держаться за перила.

   Войдя въ корридоръ, онъ увидалъ у своей двери нѣсколько человѣкъ, поочередно засматривающихъ въ замочную скважину и кричащихъ: "Э, Тартаренъ..."

   Онъ сдѣлалъ еще нѣсколько шаговъ и, едва ворочая высохшимъ языкомъ, проговорилъ:

   - Вы меня ищете, господа?

   - Тэ! Конечно васъ, господинъ. президентъ!...

   Маленьк³й старичокъ, живой и худеньк³й, съ ногъ до головы одѣтый въ сѣрое, запыленное платье, кинулся на шею герою, и длинные, жестк³е усы отстаннаго начальника гарнизонной швальни впились въ нѣжную, выхоленную щеку Тартарена.

   - Бравида!... Какими судьбами?... И Экскурбанье тутъ?... А это еще кто же?...

   Въ отвѣтъ раздалось мычанье:

   - Дорого-о-ой, много-о-уважаемый!...- и аптекарск³й ученикъ выдвинулся впередъ, зацѣпляясь за стѣну какою-то длинною палкой, похожею на огромное удилище, завернутое на верхнемъ концѣ въ сѣрую бумагу и клеенку.

   - Э-э! да это Паскалонъ. Поцѣлуемся, дружище... Что это ты притащилъ? Брось куда-нибудь.

   - Бумагу-то, бумагу-то сними! - шепталъ Бравида.

   Маленьк³й человѣкъ быстро снялъ обвертку, и передъ уничтоженнымъ Тартареномъ развернулось тарасконское знамя. Присутствующ³е сняли шляпы.

   - Президентъ! - голосъ храбраго капитана Бравиды звучалъ торжественно и твердо.- Президентъ, вы требовали нашу хоругвь. Вотъ она!

   Глаза президента, круглые, какъ яблоки, выражали полное недоумѣн³е.

   - Я требовалъ?...

   - Какъ, вы не требовали? Безюке...

   - А, конечно, конечно,- спохватился Тартаренъ, услыхавши имя аптеваря.

   Онъ все понялъ, обо всемъ догадался, умилился ложью аптекаря, ловко придумавшаго средство вернуть его на путь долга и чести.

   - Ахъ, друзья мои,- говорилъ онъ, съ трудомъ превозмогая волнен³е,- какъ хорошо вы сдѣлали. Какое добро вы мнѣ сдѣлали...

   - Vive le présidai! - взвизгнулъ Паскалонъ, потрясая хоругвью.

   За нимъ загремѣлъ "гонгъ" Экскурбанье, и его: "А! а! а! fen dé brut!"... раскатами пронеслось по отелю и грохотало вплоть до подваловъ.

   Вся гостиница взбудоражилась: ея квартиранты выбѣгали въ корридоръ и тотчасъ же скрывались въ страхѣ, увидавши знамя, кучку необыкновенныхъ людей, вопящихъ как³я-то странныя слова, махающихъ руками. Никогда еще мирный отель Юнгфрау не видалъ въ своихъ стѣнахъ такого безобраз³я.

   - Войдемте ко мнѣ,- сказалъ Тартаренъ. почувствовавш³й нѣкоторую неловкость.

   Онъ ощупью разыскивалъ въ потемкахъ спички, когда сильный ударъ раздался въ дверь и сразу отворилъ ее. На порогѣ появилась сердитая, желтая и надутая фигура содержателя гостиницы Мейера. Хозяинъ не вошелъ въ номеръ и изъ дверей проговорилъ сквозь зубы жесткимъ тевтонскимъ говоромъ:

   - Нельзя ли потише, не то я васъ отправлю въ полиц³ю.

   Нѣчто вродѣ звѣринаго рычанья послышалось изъ потемокъ въ отвѣтъ на дерзкое "отправлю". Хозяинъ сдѣлалъ шагъ назадъ, но добавилъ еще:

   - Знаемъ мы, что вы за народъ! За вами присматриваютъ, и я прошу васъ убираться отсюда по добру, по здорову!

   - Господинъ Мейеръ,- сказалъ Тартаренъ тихо и вѣжливо, но съ достоинствомъ,- прикажите подать мой счетъ. Эти господа и я отправляемся на Юнгфрау.

   О, родина дорогая! О, маленькая отчизна, частица великаго отечества! Донеслось изъ тебя, далекой, нѣсколько звуковъ тарасконскаго говора, повѣяло твоимъ животворнымъ воздухомъ отъ лазурныхъ складокъ тарасконскаго знамени - и Тартаренъ сразу освободился отъ чаръ и сѣтей любви, опять вернулся къ своимъ друзьямъ, къ своему долгу и къ славѣ.

   Теперь - чу!...

  

  

   Какъ восхитительно было на другой день маленькое путешеств³е пѣшкомъ изъ Интерлакена въ Гриндельвальдъ, чтобы, захвативши тамъ проводниковъ, подняться на Малую Шейдекъ! Какъ чудно было торжественное шеств³е П. А. К., одѣтаго опять по-походному, опирающагося одною рукой на худенькое плечо командира Бравиды, другою - на могучую руку Экскурбанье, гордыхъ тѣмъ, что служатъ какъ бы ассистентами, поддерживаютъ своего президента, удостоиваются нести его кирку, мѣшокъ, его альпенштокъ! Въ то же время, то впереди ихъ, то сзади, то сбоку подпрыгиваетъ, точно молодой легашъ, фанатическ³й Паскалонъ съ своимъ знаменемъ, тщательно завернутымъ и завязаннымъ, чтобъ избѣжать шумныхъ сценъ, подобныхъ вчерашней.

   Веселость спутниковъ, сознан³е исполненнаго долга, а впереди бѣлая Юнгфрау, поднимающаяся къ небу, подобно туману,- всего этого было болѣе чѣмъ достаточно, чтобы заставить нашего героя забыть, что онъ оставилъ тамъ, позади, быть можетъ, навсегда и даже не простившись. У послѣднихъ домовъ Интерлакена что-то щекочущее подступило къ его глазамъ, и на ходу онъ началъ было свои изл³ян³я, обращаясь сначала къ Экскурбанье: "Послушайте, Спиридонъ"... а потомъ - къ Бравидѣ: "Вы меня знаете, Пласидъ..." Надо замѣтить, что, по какой-то ирон³и судьбы, доблестнаго вояку звали Пласидомъ, а толстокожаго буйвола Экскурбанье - Спиридономъ.

   На бѣду, тарасконск³й народъ хотя и влюбчивъ, но весьма мало сантименталенъ и всегда легко относится къ сердечнымъ дѣламъ. "Лишиться женщины и пятнадцати копѣекъ, очень жаль пропавшихъ денегъ",- сентенц³озно говорилъ Пласидъ, и Спиридонъ вполнѣ раздѣлялъ такое мнѣн³е. Что же касается дѣвственно-скромнаго Паскалона, то онъ пуще огня боялся женщинъ и краснѣлъ до ушей, когда при немъ произносили имя "Maленькой Шейдекъ", воображая, что дѣло идетъ о какой-нибудь особѣ легкаго поведен³я. Нашему герою поневолѣ пришлось воздержаться отъ чувствительныхъ изл³ян³й и утѣшиться въ одиночку, что онъ и сдѣлалъ. Да и какая печаль могла бы устоять передъ развлечен³ями, которыя представляла дорога по узкой, глубокой и темной долинѣ, куда наши путники пошли берегомъ извилистой рѣчки, пѣнистой и бурливой, грохочущей между заросшими лѣсомъ крутизнами?

   Тарасконск³е делегаты въ недоумѣн³и озирались, охваченные какъ бы нѣк³имъ священнымъ ужасомъ, вродѣ того, что испытывали товарищи Синбада-мореходца, когда впервые увидали гигантскую растительность инд³йскихъ береговъ.

   - Да это еще что, вотъ посмотрите-ка Юнгфрау!- говорилъ П. А. K, наслаждавш³йся ихъ удивлен³емъ и сознан³емъ, что самъ онъ выростаетъ въ глазахъ земляковъ.

   Въ то же время, чтобъ оживить эту декорац³ю и смягчить дроизводимое ею поражающее впечатлѣн³е, по дорогѣ встрѣчались кавалькады, больш³я ландо, изъ которыхъ развѣвались вуали и высовывались любопытныя головы посмотрѣть на делегац³ю, окружающую своего предводителя; тамъ и сямъ допадались маленьк³я выставки на продажу вещицъ, рѣзанныхъ изъ дерева, группы дѣвочекъ въ соломенныхъ шляпахъ съ длинными лентами, пѣвшихъ въ три голоса и предлагавшихъ букеты малины и горныхъ цвѣтовъ. Отъ времени до времени раздавались меланхолическ³е звуки альп³йскаго рога, повторяемые горнымъ эхомъ и замирающ³е вдали, подобно тому, какъ облако таетъ, разбредаясь незримымъ паромъ.

   - Какъ хорошо, точно органы! - шепталъ Паскалонъ съ увлаженными отъ восторга глазами.

   Экскурбанье неистово вопилъ, а эхо откликалось тарасконскимъ: "A!.. а!... а!... fen dé brut". Но два часа ходьбы, все-таки, утомительны, при одной и той же обстановкѣ, хотя бы она представляла собою сочетан³е зелени и лазури на фонѣ альп³йскихъ ледниковъ и оглашалась звуками, какъ футляръ часовъ съ музыкой. Грохотъ водопадовъ, тр³о дѣвочекъ, торговцы рѣзными бездѣлушками, маленьк³я продавщицы букетовъ нестерпимо надоѣли нашимъ путникамъ; въ особенности же невыносимою имъ казалась сырость, влажный паръ, стоящ³й на днѣ разсѣлины, куда никогда не проникалъ лучъ солнца.

   - Вотъ гдѣ вѣрнѣйшая-то простуда,- замѣтилъ Бравида и поднялъ воротникъ своей жакетки.

   А тутъ усталость взяла свое, за нею голодъ, дурное расположен³е духа. Какъ на зло, трактира нигдѣ не было. Давала себя знать и малина, которой Экскурбанье и Бравида неумѣренно покушали и начинали за то расплачиваться. Даже Паскалонъ, этотъ ангелъ кротости, нагруженный не только хоругвью, но и киркой, и мѣшкомъ, и альпенштокомъ, которые были остальными малодушно свалены на его плечи,- даже Паскалонъ утратилъ свою веселость и уже не прыгалъ, какъ молодой легашъ. На одномъ изъ поворотовъ дороги, у крытаго моста, как³е строятся въ мѣстностяхъ большихъ снѣговъ, потрясающ³я завыванья рога чуть не оглушили нащихъ путниковъ.

   - A!.. довольно!... довольно!...- заголосила доведенная до отчаян³я делегац³я.

   Молодецъ огромнаго роста, притаивш³йся на поворотѣ, выпустилъ длинную сосновую трубку, доходившую до земли и окавчивавшуюся какимъ-то ударнымъ ящикомъ, придававшимъ этому доисторическому инструменту зычность артиллер³йскаго оруд³я.

   - Спросите у него, не знаетъ ли онъ гдѣ по близости трактира? - обратился президентъ къ Экскурбанье, который, съ огромнымъ апломбомъ и маленькимъ словаремъ въ карманѣ, увѣрилъ всѣхъ, будто можетъ служить делегац³и переводчикомъ, когда она вступитъ въ нѣмецкую Швейцар³ю. Но прежде чѣмъ тотъ успѣлъ вынуть свой словарь, трубачъ отвѣтилъ по-французски:

   - Трактиръ, господа? Здѣсь есть близехонько... трактиръ Вѣрной Серны. Если угодно, я провожу васъ.

   Дорбгой онъ сообщилъ имъ, что долго жилъ въ Парижѣ и былъ посыльнымъ коммисс³онеромъ на углу улицы Вивьенъ.

   "Тоже изъ компанейскихъ, чортъ его возьми!" ^- подумалъ Тартаренъ, но ничего не сказалъ своимъ спутникамъ. Коллега Бонпара оказался для нихъ очень полезнымъ человѣкомъ, такъ какъ, несмотря на французскую вывѣску, обыватели трактира Вѣрной Серны говорили только на отвратительномъ мѣстномъ нѣмецкомъ нарѣч³и.

   Скоро тарасконская делегац³я подкрѣпила свои силы яичницею съ картофелемъ; съ сытостью вернулись бодрость и веселость, столь же необходимая южанину, какъ солнце его родины. Покушали основательно и здорово выпили. Послѣ нескончаемыхъ тостовъ за президента и его будущ³е подвиги, Тартаренъ, заинтересованный вывѣской трактира съ самаго прихода, спросилъ у трубача:

   - Такъ, стало быть, здѣсь еще водятся серны?... А я думалъ, что ихъ уже нѣтъ въ Швейцар³и.

   - Не много, конечно, а, все-таки, есть еще,- отвѣтилъ тотъ.- Коли хотите посмотрѣть, это можно устроить.

   - Ему не посмотрѣть, а пострѣлять ихъ хочется!- вступился Паскалонъ. - Нашъ президентъ бьетъ безъ промаха.

   Тартаренъ высказалъ сожалѣн³е, что не захватилъ съ собою карабина.

   - А вотъ я поговорю съ хозяиномъ.

   Оказалось, что хозяинъ былъ въ свое время охотникомъ за дикими козами; онъ предложилъ свое ружье, порохъ, пули и даже согласился проводить путешественниковъ въ так³я мѣста, гдѣ водятся серны.

   - Идемъ! - сказалъ Тартаренъ, который не прочь былъ доставить тарасконскимъ альпинистамъ удовольств³е блеснуть ловкостью своего президента. Конечно, это опять маленькая задержка; ну, да Юнгфрау можетъ подождать,- дойдетъ и до нея очередь!...

   Выйдя изъ трактира чернымъ ходомъ, путешественники миновали садикъ, размѣрами не больше цвѣтника начальника желѣзнодорожной станц³и, и очутились въ дикомъ горномъ ущельѣ, заросшемъ соснякомъ и терновникомъ. Трактирщикъ пошелъ впередъ; его фигура мелькала уже на высокихъ стремнинахъ. Тарасконцы видѣли, какъ онъ машетъ руками и бросаетъ камни,- ясно, выпугиваетъ дикихъ козъ. Съ величайшимъ трудомъ стали они взбираться за нимъ по скалистымъ крутизнамъ, почти совсѣмъ недоступнымъ для людей, плотно пообѣдавшихъ и столь мало привычныхъ къ горамъ, какъ наши добрые тарасконск³е альпинисты. Къ тому же, въ тяжеломъ воздухѣ чувствовалась близость грозы,- темныя облака медленно ползли: по вершинамъ горъ надъ самыми ихъ головами.

   - Boufre!- стоналъ Бравида.

   Экскурбанье рычалъ:

   - Outre!...

   Самъ кротк³й Паскалонъ чуть ли не готовъ былъ ругнуться. Но вотъ проводникъ махнулъ рукой, давая имъ знакъ молчать и не двигаться.

   - Съ оруж³емъ въ рукахъ не разговариваютъ,- строго проговорилъ Тартаренъ изъ Тараскона, упуская изъ вида, что оруж³ето было только у него въ рукахъ.

   Всѣ остановились и затаили дыхан³е. Вдругъ Паскалонъ крикнулъ:

   - Э, серна... вонъ, э!...

   Въ ста метрахъ надъ ними, на краю скалы, дѣйствительно стояла серна съ прямыми рожками, точно выточенная изъ сѣраго дерева, и смотрѣла на нихъ безъ малѣйшихъ признаковъ страха. Тартаренъ, по своему обыкновен³ю, не спѣша, поднялъ ружье, прицѣлился... Серна исчезла.

   - Это все вы,- обратился Бравида къ Паскалону.- Вы зачѣмъ свиснули?... Вотъ и спугнули.

   - Я?... Я не свисталъ.

   - Такъ это Спиридонъ.

   - И не думалъ.

   Между тѣмъ, всѣ явственно слышали рѣзк³й и продолжительный свистъ. Президентъ прекратилъ пререкан³е, разъяснивши, что серны, при видѣ опасности, издаютъ рѣзк³й свистъ ноздрями. Дока этотъ Тартаренъ, знатокъ до тонкости охоты за дикими козами, да и всѣхъ другихъ охотъ. По зову проводника, они снова пустились въ путь. Подъемъ становился все труднѣе, скалы все круче и обрывистѣе. Тартаренъ шелъ передомъ, оборачиваясь безпрестанно назадъ, чтобы помочь делегатамъ, протянуть имъ руку или свой карабинъ.

   - Руку, руку, пожалуйста,- просилъ добрякъ Бравида, очень боявш³йся заряженныхъ ружей.

   Проводникъ подалъ опять знакъ, путники опять остановились, глядя по верхамъ.

   - Мнѣ капля дождя на носъ капнула,- проговорилъ капитанъ тревожно.

   Въ то же время послышался глухой раскатъ грома, заглушенный отчаяннымъ воплемъ Экскурбанье:

   - Береги, береги, Тартаренъ!

   Серна проскочила близехонько отъ нихъ, но только мелькнула, перепрыгнувъ рытвину такъ быстро, что Тартаренъ не успѣлъ приложиться. Быстрота прыжка не помѣшала имъ, однако же, разслышать продолжительный свистъ ея ноздрей.

   - Ну, да я же до тебя, все-таки, доберусь! - сказалъ президентъ, но делегаты начали протестовать. Экскурбанье даже обозлился и спросилъ его, не поклялся ли онъ ихъ доканать насмерть.

   - До-орого-ой мой! - замычалъ Паскалонъ.- Я слыхалъ, будто серна, доведенная до отчаян³я, кидается на охотника и становится опасною.

   - Такъ не станемъ доводить ее до отчаян³я,- проговорилъ Бравида, грозно надвигая фуражку.

   Тартаренъ назвалъ ихъ мокрыми курицами. И вдругъ, въ самый разгаръ ссоры, ихъ скрылъ другъ отъ друга сплошной теплый ливень, сквозь который они напрасно искали другъ друга и перекликались.

   - Э! Тартаренъ.

   - Гдѣ вы, Пласидъ?

   - До-орогоой!...

   - Хладнокров³е... Прежде всего, хладнокров³е!

   Произошла настоящая паника. Порывъ вѣтра разорвалъ тучу, какъ клочья газа, изъ которыхъ зигзагами блеснула молн³я съ оглушающимъ трескомъ подъ ногами путешественниковъ.

   - Фуражка... моя фуражка! - вопилъ Спиридонъ, хватаясь за открытую голову, накоторой волосы поднялись дыбомъ и трещали электрическими исирами.

   Наши пр³ятели были въ центрѣ грозы, въ самой кузницѣ Вулкана. Бравида первый пустился бѣжать, что было силы, за нимъ кинулись и остальные члены делегац³и. Ихъ, однако же, тотчасъ же остановилъ крикъ предусмотрительнаго П. А. K.:

   - Несчастные... берегитесь молн³и!...

   Впрочемъ, и помимо дѣйствительной опасности, указанной Тартареномъ, бѣгство было физически невозможно по крутымъ, изрытымъ скатамъ, превращеннымъ ливнемъ въ стремительные потоки и водопады. Обратный путь былъ, поистинѣ, скорбнымъ путемъ шагъ за шагомъ подъ проливнымъ дождемъ, среди короткихъ молн³й, сопровождаемыхъ взрывами грома. Паскалонъ крестился и вслухъ призывалъ на помощь, по-тарасконски, "святую Марту и святую Елену, святую Мар³ю Магдалину"; Экскурбанье ругался, а Бравида, шедш³й въ арр³ергардѣ, тревожно оглядывался и говорилъ:

   - Что тамъ еще за чертовщина позади насъ дѣлается?... Свищетъ, скачетъ, потомъ останавливается...

   Мысль о разсвирѣпѣвшей сернѣ, кидающейся на охотника, не выходила изъ головы стараго воина. Потихоньку, чтобы не испугать товарищей, онъ сообщилъ Тартарену о своихъ опасен³яхъ. Тотъ храбро занялъ его мѣсто въ ар³ерргардѣ и, промокш³й до костей, шелъ съ гордо поднятою головой, съ выражен³емъ нѣмой отваги, вызываемой неизбѣжностью опасности. Но на то, когда они вернулись въ трактиръ, когда онъ увидалъ, какъ дорог³е его сердцу альпинисты выжимаютъ свои одѣян³я, сушатъ ихъ и сами сушатся передъ огромнымъ каминомъ въ комнатѣ перваго этажа, потягивая носомъ сладк³й ароматъ заказаннаго грога,- тогда президентъ почувствовалъ дрожь, сильно поблѣднѣлъ и объявилъ:

   - Я, навѣрное, схватилъ болѣзнь...

   "Схватить болѣзнь - prendre le mal!" - мѣстное выражен³е, страшное своею неопредѣленностью и краткостью, обозначаетъ все, что угодно: чуму, холеру, черную немочь и всѣ друг³я болѣзни, черныя, желтыя, смертельныя, которыми считаетъ себя одержимымъ всяк³й тарасконецъ при малѣйшемъ недомоган³и.

   Тартаренъ схватилъ болѣзнь! Тутъ уже не могло быть рѣчи о возобновлен³и охоты, да и делегац³я ничего такъ не жаждала, какъ покоя. Быстро была нагрѣта постель, принесено горячее вино, и со втораго стакана президентъ почувствовалъ, какъ живительное тепло разливается по его размякшему тѣлу, предвѣщая благополучный исходъ. Съ двумя подушками за спиной, съ периной на ногахъ, съ обвязанною головой, онъ чувствовалъ себя какъ нельзя лучше, укрытый отъ бушевавшей снаружи непогоды, окруженный своими альпипистами, тѣснившимися вокругъ его постели и закутанными въ одѣяла, ковры и занавѣски, придававш³я необычайно странный видъ ихъ гальско-сарацинско-римскимъ лицамъ. Забывая о самомъ себѣ, Тартаренъ обращался къ нимъ съ благодушнымъ участ³емъ:

   - Лучше ли вамъ, Пласидъ?... Спиридонъ, вы, кажется, дурно себя чувствовали?...

   Нѣтъ, Спиридонъ чувствовалъ себя теперь очень хорошо; съ него - какъ рукой сняло, какъ только онъ увидалъ, что президентъ-таки сильно занемогъ. Бравида, любивш³й говорить пословицами, цинично прибавилъ:

   - Чужая хворь свою прогоняетъ!...

   Потомъ они заговорили про свою охоту, воодушевляясь при воспоминан³и о нѣкоторыхъ опасныхъ эпизодахъ, о томъ, напримѣръ, какъ на нихъ кинулось разсвирѣпѣвшее животное. И безъ уговора, совершенно искренно, они уже складывали небылицы, которыя будутъ разсказывать по возвращен³и домой. Вдругъ Паскалонъ, ходивш³й въ кухню за новымъ запасомъ грога, вбѣжалъ совсѣмъ растерянный и едва могъ выговорить лишь одно слово:

   - Серна!....

   - Ну, что - серна?

   - Тамъ... въ кухнѣ... грѣется!...

   - Э!... Какъ?... что?...

   - Ты шутишь!...

   - Не пройдете ли вы взглянуть, Пласидъ?

   Бравида не рѣшался. Пошелъ Экскурбанье, крадучись, на цыпочкахъ, и почти тотчасъ же вернулся въ сильномъ волнен³и... Часъ отъ часу не легче!... Серна пьетъ изъ чашви теплое вино.

   По правдѣ сказать, бѣдная возочва честно заслужила свою порц³ю; не даромъ же, въ самомъ дѣлѣ, хозяинъ такъ немилосердно гонялъ ее по горамъ и подзывалъ свисткомъ. Обыкновенно онъ ограничивался тѣмъ, что въ залѣ показывалъ путешественникамъ тѣ штуки, которымъ онъ ее выучилъ.

   - Это чортъ знаетъ что! - воскликнулъ Бравида, не пытаясь даже понять.

   А Тартаренъ тихонько спряталъ лицо, чтобы не дать замѣтить делегатамъ сладостной веселости, успокоительно охватывавшей его при каждомъ новомъ подтвержден³и разсказовъ Бонпара о компанейской Швейцар³и съ ея фокусными штуками и поддѣлками.

  

  

   Въ отелѣ Бельвю, на Малой Шейдекъ, собралось особенно много туристовъ. Несмотря на дождь и вѣтеръ, столы были накрыты на террасѣ подъ навѣсомъ, среди цѣлой выставки альпенштоковъ, баклагъ, подзорныхъ трубъ, рѣзныхъ изъ дерева часовъ съ кукушками. За завтракомъ путешественники могли любоваться, съ одной стороны, чудесною долиной Гриндельвальда, лежащею тысячи на двѣ метровъ ниже веранды, съ другой - долиной Лаутербруннена; а прямо, противъ отеля, на разстоян³и ружейнаго выстрѣла, какъ казалось на глазъ, поднималась дѣвственная и величественная Юнгфрау съ ея обрывами, ледниками, с³яющими ослѣпительною бѣлизной, отъ которой воздухъ казался чище, стаканы на столахъ - прозрачнѣе и скатерти - бѣлѣе.

   Общее вниман³е было вдругъ привлечено шумливымъ караваномъ бородатыхъ людей, только что прибывшихъ верхами на лошади, на мулѣ, на ослѣ, и даже съ носилками. Пр³ѣхавш³е, очевидно, готовились къ восхожден³ю на Юнгфрау и засѣли