Зозуля Ефим Давидович - Мастерская человеков, Страница 3 - Книги

успокоило старика, и он, придавая голосу мягкость, спросил:

- С чем же она ушла?

- Я просил ее зайти через неделю, взял ее адрес и обещал известить, если вам будет угодно поговорить с ней или передать что-либо.

- Ну ладно. Так чего же она хочет? Она ведь ясно сказала, какой жених ей нужен. У меня записано.

И, чтобы сгладить грубость в обращении с Капеловым, Латун добавил, смягчая тон:

- Черт их возьми, уже начинают надоедать! Ну ладно! Вот успокоимся немного, пойдем с вами куда-нибудь, посмотрим на людей, посмотрим, какие бывают вообще люди, и сделаем ей жениха по какому-нибудь образцу. Знаете, я уже забыл, как люди выглядят! Весь день так суетишься и столько думаешь о людях, что забываешь, как они выглядят. Вот уж действительно, изза леса деревьев не видишь...

- Замечательно! - искренне обрадовался Капелов. - Это превосходная идея! Действительно, пойдем куда-нибудь, посидим, отдохнем. В самом деле, посмотрим на людей.

Он обрадовался потому, что прежде всего откладывалось исполнение заказа девушки - таким образом, не исключалась надежда, что заказ этот он выполнит сам. Кроме того, примирение с Латуном и перспектива провести с ним несколько часов в общественном месте обещала какую-то возможность отдыха и развлечения. Он так устал!

- -Черт его знает! - повторил Латун. - Кутерьма вокруг такая, что, право, забываешь, как люди выглядят. Я вижу одно тесто людское... ткани... чепуху всякую... и вот эти эликсиры и колбы. А людей не вижу.

Ну ладно! Погром кончился, порядок восстановлен - люди куда-то ходят, приодетые, вымытые... Мы не хуже других. Пойдем тоже, посидим, посмотрим и подберем образец для жениха.

И на другой день, под вечер, когда не было Кнупфа, Ориноко и Камилла, Капелов напомнил Латуну о его намерении.

Они приоделись, Латун, заметно оживившись и даже что-то напевая, надел гуттаперчевый воротник, с которого смыл засохшую - по-видимому, свою же кровь тряпочкой. Капелов быстро побрился, и они вышли.

Город, небольшой, по-южному беспечный, отдыхал, точно в нем ничего не произошло - ни погрома, ни величайшего на земле открытия. В черной тьме приятно подтанцовывали огоньки. На главной улице, где мостовая была асфальтирована, публика разгуливала взад и вперед. Девушки попарно, по трое и по четверо жались друг к другу. Им преграждали путь парни. Некоторые с лихим видом опытных донжуанов размахивали палочками, руками, фуражками, хорохорились на все лады, курили, ругались и всячески обращали на себя внимание. Девушки взвизгивали от их приставаний и смеялись. Смех перемежался с различными выкриками тех и других. Теплый вечер благословлял и нежил всех. Население отдыхало, молодежь резвилась. В темном небе зажигались звезды.

У афишной витрины Капелов заметил большое извещение о концерте. Тут же, невдалеке, находилось и здание театра. Его освещали большие огни, и публика сплошной массой поднималась по старым покривившимся ступеням широкого входа.

- Вот, зайдем сюда, - предложил Капелов.

- Почему сюда?

- Тут концерт. На концертах обыкновенно не тушат электричества в зале, мы будем иметь возможность видеть людей. В театре и кино, как известно, зал во время исполнения не освещен.

- Хорошо, - задумчиво и мягко согласился Латун.

Положительно, он был бесподобен в этот вечер! Капелов не знал, как выразить ему благодарность и восторг.

От первых резких и патетических фанфарных звуков симфонии у Капелова сперло дыхание, горло сжала спазма, и из глаз полились слезы.

Не зная от смущения, куда девать мокрые глаза и прыгающие губы, Капелов, страдая, хотел повернуть голову, - ведь люди стыдятся слез, которые они проливают в театрах, в кино и на концертах, - но он не смог: голова ведь у него не поворачивалась в обе стороны...

Опять волна ненависти поднялась в нем против Латуна: ну что ему стоило поправить голову, чтобы она могла свободно поворачиваться?! Он сам бы это сделал, но резать свою собственную голову все-таки рискованно. Латуну же такая операция почти не стоила бы усилий. Капелов напоминал ему об этом довольно часто. Но ничего не выходило. В последний раз Латун сказал: "Я занят, вы же видите, что я занят", - он действительно собирался куда-то. А в другой раз огрызнулся еще резче:

"Что вам торопиться! В Америку собираетесь, что ли? Вы же не уезжаете, и голова у вас на плечах, а не... гденибудь". Он чуть не произнес "в канаве", но в последнюю секунду, сделав над собою усилие, не напомнил ему про этот печальный, но, увы, достоверный факт.

Ненависть Капелова была остра. Известно ведь, что мы особенно ненавидим тех, кто сделал нам добро, но, так сказать, недоделал - как будто добро можно "доделать", как будто оно имеет границу... Увы, оно безгранично, как и зло, - вероятно, поэтому и обстоит так неблагополучно дело с человеческой благодарностью...

Однако ненависть Капелова к Латуну возникала вспышками и быстро потухала. Латун заметил волнение Капелова, его слезы и прыгающие губы и сказал:

- Надо будет как-нибудь исследовать вас и установить причину, отчего вы плачете в минуты эмоциональных давлений извне - от нервности, или у вас характер такой.

Но Капелов уже не плакал. Слезы от театральных или киноволнений, отчего бы они ни происходили - от расшатанной нервной системы или от свойства характера, - как известно, быстро высыхают.

Капелов с жадностью вглядывался в окружающую публику. Ему нравились люди - они пришли сюда такие чистые, вымытые, здоровые.

Его опять захлестнуло неодолимое желание писать стихи. Он достал из кармана тетрадку, которую всегда носил с собою, и начал писать, как и в прошлый раз, не зная, впрочем, что он пишет, стихи или прозу, и нисколько не интересуясь этим.

Вот что он написал:

"Гул людей.

Гул людей.

Что может быть прекраснее!

Массы!

Что может быть прекраснее человеческих масс!

Прекрасного человеческого стада!

Как приятно,

сладостно,

опьяняюще

дыхание людей

чистое,

здоровое,

теплое,

пахучее!

Я слышу шуршание кожи.

Хруст сухожилий.

Поскрипывание скелетов!

Люди!

Затянутые в белье и сукна -вы так же прекрасны, Люблю, вас!

Люблю ваши мышцы и вашу мякоть!

Цветущий жир!

Блеск волос и зубов!

Сияние глаз!

Голоса!

Изломы губ!

Согретый мех на женских платьях,

гордые белые шеи,

женские колени,

ах, эти колени!

и запах кожи высоких ботинок

на ногах девушек.

Люди!

Что может быть благороднее мужской осанки, 148

как и голые!

цветения мужественности,

жаждущей опасности, безумия и риска!

От огня ваших глаз содрогается мир. Что может сломить вашу волю?! Ничто!

Как умно,

гармонично

и радостно

расположены на стульях тела,

как умно покоятся руки и ноги.

Великий покой!

Но и в покое бьются сердца,

горит-кровь,

цветет сила.

Руки девушек чувственно шевелят пальцами. Красноватая кожа обтягивает их.

Их ноги двигаются под стульями в такт музыке. Они играют телами,

мускулами,

тканями,

кровью.

Нескромно расставленные ноги мерцают подвязками, бельем,

туго натянутыми нитками чулок.

Люди!

Вот они сидят,

дышат,

живут!

Сколько процессов бродит в этих телах! Сколько мыслей,

желаний!

Они испаряются в теплом воздухе!

Воздух заполнен ими.

О, если б их расшифровать!

Люди!

Они измышляют!

Они хитрят!

Чего только нет в этих круглых головах!

Но пусть!

Пусть!

Прекрасна ваша физиология! Ваша тяжесть!

Ваши сотни тонн!

Ваша хитрость!

Ваша жестокость!

Худенькие изящные девушки,

свободно сидящие с чуть раздвинутыми ногами,

вы знаете?

Вы сидите на трупах!

Ради вас,

вашего спокойствия,

В такт музыке!

вашего благополучия

на рассвете,

одинаково во всех странах,

казнят немытых,

заросших,

очень запутавшихся людей.

Вы сидите на трупах, девушки.

На трупах!

И вы мечтаете под музыку!

Под музыку!

Вы прекрасны!

Да здравствуют мужчины и женщины,

да здравствует человеческая молодость,

сила,

радость,

счастье

и жестокость

людей!"

Играли что-то сложное, но складное, со взвизгиваниями и многоэтажным, долго раскачивающимся и с большим трудом оконченным концом.

Латун слушал с явным удовольствием, прищурив глаза. Это было удачно. Он не обратил внимания на Капелова, тяжело дышащего и заносившего дикие каракули в мятую, лежащую на коленях тетрадку.

Кончив писать, он поспешно сунул ее в карман.

Латун продолжал наслаждаться музыкой. Это было странно, но многое было странно в этом человеке.

Наконец Капелов, решившийся проявить инициативу, вспомнил, что он должен быть "деловой фигурой", и сказал:

- Не пора ли нам поискать образец?

- Да, да. Пожалуй, - встрепенулся Латун. Он, видимо, устал. Взгляд его блуждал рассеянно, размягченно и равнодушно. - Вот такой подойдет?

Глава восьмая

Латун указал на молодого человека с косой шевелюрой и скучным носом. Молодой человек стоял в боковом проходе у ложи. На нем был щегольской костюм цвета бычьей крови и яркий галстук.

- Этот?

- Да, этот, - совсем сонно повторил Латун, равнодушно, но в то же время прозорливо разглядывая его и зевая. - Сделать его - совершенные пустяки. Стоить будет недорого. Паренек будет средний, но приличный. Нос сделаем поумнее. Это денег не стоит. Характер у него легкий. Немного вспыльчив, но добр, самолюбие первой степени, то есть не любит, чтобы ему перечили в мелочах. После одного года мелких ссор она научится угождать ему. Упрямство тоже небольшое. Ну, дома поскандалит немного - суп пересолили, котлеты пережарили. Ребенка будет любить. Об изменах жены не будет догадываться не хитер. Врать будет в меру, лет через шесть-восемь станет домоседом, будет играть в домино. Что еще ей нужно? На службе будут его любить: звезд с неба не хватает, милый человек. Таких любят. Ну, что? Хватит?

Как-то само собою вышло, что Капелов как бы являлся представителем девушки-заказчицы. Латун спрашивал его так, точно не самой девушке, а ему, Капелову, придется выбирать для нее жениха. И Капелов почему-то принял на себя эту роль - представителя заказчицы.

- Нет, - сказал он четко. - Что она, сумасшедшая, что ли?! Зачем она будет заказывать у нас подобное ничтожество? Что собою представляет этот паренек? Почему нам не сделать нечто приличное? Не понимаю такой постановки дела. Если мы с самого начала начнем делать всякую ерунду, то какая же репутация будет у Мастерской Человеков?! Для чего тогда все это? Почему нам не сделать интересного человека?..

Латун вспылил и закричал:

- Интересного человека? Да знаете ли вы, что такое интересный человек?! Вы бормочете вздор! Вы говорите чепуху! Интересный человек! А сколько должен стоить интересный человек-об этом вы подумали?!

И потом - что такое интересный человек? Ведь это зависит от миллионов обстоятельств. Ведь нам надо его сделать не для выступлений каких-нибудь, а для повседневной жизни. А тут какой же может быть интересный человек! Ведь вы знаете, и все это знают, что вблизи самые великие люди часто бывают неинтересными. Ей нужно любить его. Если она его будет любить - последнее ничтожество ей будет казаться изумительным и неповторимым существом.

И тоном человека, которому скучно излагать азбучныe истины, Латун добавил:

- К тому же, ведь это мы будем знать, что он собой представляет. Она его разгадает не так скоро. Годы пройдут. И когда она его разгадает, она тоже будет уже другая. Ничего, парень подойдет. Он блеснет перед ней, он будет смеяться, будет говорить то, се, разные шутки-прибаутки...

Капелов вздохнул и грустно спросил:

- Так мы его хотя бы умным сделаем?

Латун опять вспылил:

- Опять?! - закричал он. - Так я же вам говорил, что мы разоримся, если будем делать интеллектуалов! У нас одна несчастная бутылка интеллектуальной эмульсии! Мы еще ничего не заработали, а он уже щедр! Ишь какой нашелся! Умный нужен! Будьте любезны не беспокоиться! Все будет в порядке! Шутки-прибаутки будут не первого сорта, конечно, но кому нужно, чтобы они были первоклассными?! Много ли вы слышите первоклассных шуток? Я знаю авторитетнейших и почтеннейших людей, которые шутят посредственно. Даже тупо! Так даже лучше, как-то солиднее получается, когда уважаемый человек шутит плоско и туповато. Это вернее как-то. Так вот, я вам в последний раз заявляю, чтобы об этом даже разговора не было! Пожалуйста без всяких нажимов на меня! Ни особенно умным, ни остроумным я его не сделаю! Умным он должен быть! Иначе она не привыкла у отца своего! Умным! Вот такого сделаем, как этот, и все. Или другого обывателя, ну, на какой-нибудь другой фасон, но чтобы это стоило не дороже! Слышите! Я, право, не знаю, можно ли вам доверять такие дорогие материалы, если вы так легкомысленны!..

Капелов слушал и не верил ушам своим; выходило так, что Латун был готов к тому, что он, Капелов, сам исполнит этот заказ. Старик волновался только по поводу затрат.

И Капелов неожиданно ласково и покорно сказал:

- О, вы можете быть совершенно спокойны - ни одной каплей больше того, что вы сами отмерите, я не волью в его череп. Вы еще не знаете, какой я честный человек. В чайной фирме, где я работал, однажды...

- Так смотрите, не раздражайте меня зря!..

- Да, да. Не беспокойтесь, господин Латун. Но, если вы помните, вы ничего не имели против того, чтобы сделать его чем-то вроде поэта, писателя...

И, стараясь попасть в тон хозяину, Капелов добавил;

- Пусть он хоть за те же деньги будет поэтичным - не правда ли?.. Ведь это все-таки как-никак первый заказ. Зачем сразу выпускать идиота?..

- Это не идиот. Это - обыватель. Кстати, надо бы нам нанять кого-нибудь для составления каталога, чтобы был ряд характеристик по номерам и типам. Заказы, судя по всему, будут. Кнупф говорил сегодня, что даже на днях их ожидается немало. И вот нам надо составить каталог. Наметить раз навсегда типы людей. Зачем нам по поводу каждого заказа заводить дискуссию! Каталог необходим. Разместим людей по номерам. И будем спрашивать заказчиков - вам что? Кто нужен? Такой-то и такой-то? Пожалуйста, номер 15, 16, 2, 23. И все. Пожалуйста, напомните мне, составим разделы и категории. Прямо - вам что нужно? То-то и то-то? Пожалуйста!

Жарь по номеру 42, или 29, или 17 - и все. Каталог необходим.

Капелов еще не сразу понял, о чем говорил хозяин, но он понял, что речь идет о новом служащем, и почувствовал неясный страх, смутные опасения и... служебную ревность. Кто знает, кем окажется этот новый служащий? А вдруг он захочет тоже. делать людей-ведь он, Капелов, еще не укрепился, при неустойчивых настроениях Латуна и его капризном характере от него всего можно ожидать. Величайшее счастье, что Кнупф, Камилл и Ориноко в этом отношении не стоят у него на пути, но кем окажется этот новый? Капелов побаивался и этой тройки, и теперь, сам того не желая, сделал попытку унизить ее в глазах Латуна:

- Да, разумеется, каталог необходим. Но, конечно, Камилл, Ориноко и Кнупф вряд ли окажутся подходящими людьми для этого. Придется поискать кого-нибудь.

Когда они выходили из зала, Латун указал еще на одного молодого человека. Он обычно спорил и раздражался, когда ему возражали, но все же известное влияние возражение оказывало, и спустя некоторое время он шел на уступки.

- Если не хотите того, может быть, этот подойдет ей больше? В отношении качества они равноценны. Форма иная...

Молодой человек, на которого указал Латун, стоял у входа в курительную комнату. Он был высок, худощав. Красивый и небрежный взгляд его блуждал поверх голов проходивших по коридору. Он -кого-то искал или делал вид, что ищет. Нервный рот его покусывал папиросу, зажатую в длинных, белых и узловатых, как у пианиста, пальцах.

- Ну что? - спросил Латун. - Такой подходит? Он будет первое время горячо любить ее. Потом остынет. Он ленив и эгоистичен, и это даст ей возможность забываться в работе на него и обогащать любовь содержательной материнской заботливостью... Свободное время у нее будет занято прочными формами постоянной и ровной ревности, окрашивающей жизнь и придающей ей животворящее беспокойство. Так или иначе, ей будет не скучно. Он гостеприимен, любит музыку. У них будут частые вечеринки с исполнением вокальных и музыкальных номеров... Ну, что ей еще нужно?

- Но будет ли она счастлива?

Латун опять вспылил, причем так сильно, что Капелов испугался и замер на несколько минут, пока не понял особым чутьем, что эти ссоры лучше всего способствуют сближению его с Латуном.

Действительно, наскоки на Капелова превращались у Латуна в привычку, и когда это не касалось трат дорогостоящих материалов, это доставляло ему какое-то воспаленное, нездоровое, но по-своему острое удовольствие.

- Это возмутительно! "Счастлива"?! Откуда эти слова? Из каких-то старых, заплесневелых романов? "Людмила, я счастлива!"-передразнил он кого-то, сделав отвратительную гримасу. - Она должна приехать к этой Людмиле в три часа ночи, на окраину города, в черном плаще, сообщить, что она бежала от мужа к любовнику, и броситься-обязательно "броситься" к ней с этим сакраментальным восклицанием: "Людмила, я счастлива!" Что за чепуха! Какое тут, к черту, счастье?! Где вы видели счастье?! Кто вам обязывался давать счастье?! Почему счастье?! И где у людей счастье?!! Что вы, с ума сошли, что ли?

Он даже остановился от раздражения и продолжал:

-Откуда счастье?! И что вы за ходатай о счастье для наших заказчиков? Вы, может быть, сами очень счастливы? Тот, который резал вашу шею, дал вам понятие о счастье? Почему вы обязаны давать больше счастья, чем его дает или не дает сама жизнь?! Вы серьезно думаете, что искусственные люди должны быть более счастливы, чем естественно рожденные?! Вы в своем уме?

Капелов не возражал. Он думал - с легкой грустью, говорившей о его природной добросовестности, - о том, что счастье есть и его надо давать людям.

Но он вдруг с грустью и тревогой задумался. Он вспомнил о том, что первые люди, сделанные Мастерской Человеков, будут иметь меньше шансов на счастье, чем последующие. И виноват в этом будет он, Капелов. Да, к сожалению, это так. Разве он не истратил на чудовище, на первого неудачного человека, столько основного эликсира - эликсира жизни?..

Ведь этот эликсир теперь водянист... Ведь сам Капелов дополнил израсходованную на чудовище часть соответствующим количеством обыкновенной воды!

Глава девятая

Кнупф не произносил слов зря. Это был серьезный человек. И если Латун утверждал с его слов, даже делая при этом озабоченное лицо и деловито морща лоб, что предстоят заказы, то Кнупф его не подвел и не поставил перед Капеловым в смешное положение: действительно, заказы были даны Мастерской Человеков.

Жаль только, что сама Мастерская Человеков еще ничего не представляла собою. У нее не было даже помещения. Разговоры о снятии оранжереи - не касаясь уже случайности и неубедительности самого выбора Ориноко - были нереальны. Точно так же мало подвигалось дело с наймом помещения школы. Пожалуй, всего осуществимее было устроить Мастерскую Человеков в заброшенном пригородном доме, который Кнупф важно называл особняком. Этот дом, будучи мало опрятным и почти совсем неблагоустроенным, был зато просторным. В нем было немало квартир и комнат и можно было, по крайней мере, подумать о распланировке Мастерской, разграничить ее лаборатории и уж во всяком случае поселить ее служащих.

Самому Латуну тоже надоело ютиться в одной комнете с Капеловым и со всеми препаратами, склянками, верстаком и сгустками человеческого теста.

Вторым заказчиком, которого привел Кнупф, был подслеповатый, но твердый и хищный человек с рыбьим профилем. Он с большим трудом выбился в люди из низов, после долгих мытарств открыл небольшое предприятие по выработке кожи и очень хотел иметь в своем заведении одних только спокойных и верящих в бога рабочих и служащих.

Его профиль заинтересовал Ориноко. Он просил Латуна задержать заказчика, с важным видом пошел домой, откуда вернулся с толстым томом учебника естествознания - "Гады и рыбы".

Усевшись против посетителя, он принялся деятельно перелистывать учебник и вглядываться в иллюстрации. Минут через двадцать он точно установил, что заказчик похож на рыбу брызгун, которая водится у берегов Явы, а когда говорит, то становится похожим тоже на рыбу, которая называется норвежской марулькой.

Об этом Ориноко не замедлил оповестить Латуна в чрезвычайно уверенном тоне, точно это было самое главное - на кого похож заказчик, причем вид у Ориноко был такой, точно польза, приносимая им Мастерской, была огромна.

Латуна справедливо задела, эта никчемная псевдодеятельность и он в первый раз за время знакомства с ним грубовато сказал:

- Не в этом дело. Совсем не в этом дело. Не стоило для этого задерживать человека. Мало ли кто на кого похож! Надо исполнить заказ. Надо деньги зарабатывать. Брызгун или не брызгун, какая-то марулька - все это чепуха. Мы уже в изрядных долгах, помещения у нас нет, денег на покупку мяса для заказов тоже нет, - я уж не говорю о хорошем мясе, но вы знаете, почем теперь одна телятина стоит - этот дурацкий погром взвинтил цены! Мои запасы эмульсий и эликсиров очень мизерны. Комитет по делам изобретений патента нам не дает, рекламировать мы не можем, - я вообще не знаю, что будет с нами. И когда Кнупф, действительно энергичный и дельный человек, приводит заказчика, вы его зря заставляете ждать и устанавливаете, что он похож на какую-то норвежскую марульку... Идите, дорогой, и не мешайте работать!

Этот разговор происходил в коридоре. Повернувшись к Ориноко спиной, Латун вошел в комнату, в которой ждал заказчик, и обратился к нему с вопросом, угодливо и любезно улыбнувшись:

- Чем могу служить?

- Мне нужен спокойный и верующий рабочий, - ответил заказчик. - Пока один. Я уже заявлял молодому человеку.

- Один?

- Да. Пока один. Дело у меня маленькое, пока работаем всей семьей, но уже требуется работник. Мне говорил Кнупф - мы с ним знакомы, его отец был моим товарищем по военной службе, мы вместе участвовали в походе; я знаю Кнупфа вот каким (он указал на метр от земли). Так вот, Кнупф сказал мне, что здесь я могу получить такого работника. Главное - тихого, семейного, честного, верующего. Но, пожалуйста, без обмана. Мой товарищ, имеющий тоже небольшое предприятие, почти разорен скверными рабочими! Прямо разбойники! Каждую неделю они устраивают у него забастовки, скандалят, требуют повышения платы - дело никак не расширяется и не растет. Так что, пожалуйста, я бы хотел с гарантией. Можете ли вы дать мне такого рабочего с гарантией?

- Жалованье вы будете платить аккуратно?

- Да.

- Квартира будет с отоплением, освещением, удоб...

- У меня нет для него квартиры... Ведь у меня же маленькое предприятие... Что вы думаете, что у меня фабрика с квартирами для рабочих?

- А что же у вас есть?

- Я ему буду платить, а жить он будет, где захочет. Я хочу только, чтобы за мое добро и за мои деньги, которые он будет у меня зарабатывать, он был предан мне. Понимаете, предан. У меня был такой один рабочий, но, к сожалению, он запьянствовал, и я его выгнал.

Заказ был ясен. Латун мог бы больше не расспрашивать. Но заказчик требовал гарантий. Какие гарантии он мог дать ему? Ведь ручаться он не мог ни за кого. Преданный рабочий...

- Чтобы был верующий? - переспросил Латун.

- Да. Обязательно. Чтобы веровал. - В кого?

- В бога.

- В какого?

- Это мне все равно.

- Впрочем, лучше всего, в Христа, - добавил заказчик, подумав. - Это спокойнее как-то. А то, знаете, эти новые боги, там секты всякие, это, знаете ли, не дело.

- Так что квартиры с отоплением-освещением у вас нет?

- Нет.

- Жаль. Была бы квартира с удобствами - было бы легче.

Но отказаться от заказа было бы безумием. Природная щепетильность, правда, смущала Латуна, но ведь гарантии он никому не мог дать. К тому же заказ очень трудный - преданный и верующий рабочий... Пришлось покривить душой.

- Хорошо, - сказал он.

И, взяв книгу, сел записывать.

- Каким вы хотите, чтобы он был в смысле внешности?

Заказчик сказал, что ему все равно. Внешность ему безразлична. Рост тоже. Главное, чтобы не болел и был вынослив.

- Хорошо, - сказал Латун. - Через две недели будет готов.

Следующим заказчиком явился представитель не то какого-то великосветского церковного прихода, не то модного религиозного общества. Неугомонный Кнупф познакомился с ним на бульварной скамье, куда он присел отдохнуть после утомительных поисков помещения.

Кнупф был энергичен и действительно работал для Мастерской.

Представитель религиозного общества - его звали Коц - отличался невероятной болтливостью, носившей явно ненормальный характер. Причины не замедлили выясниться: он нюхал кокаин, и его потребность говорить много, неустанно, перегружая речь всевозможными планами, возникала немедленно после принятия очередной дозы белого блестященьвого порошка, который в коричневом пузырьке хранился у него в жилетном кармане.

Однако это не мешало Кнупфу выслушать его и увидеть в нем заказчика.

Модному религиозному обществу или приходу срочно требовался - для успешной борьбы с конкурентским приходом или обществом - красивый проповедник, который мог бы заинтересовать дам, составлявших большинство радетелей общества. Общество было богато, оно не останавливалось, естественно, ни перед какими затратами, чтобы заручиться соответствующим штатом проповедников, но их не было. Такие проповедники-красавцы буквально на вес золота.

В припадке кокаинной болтливости он рассказал Латуну, что таким проповедником в свое время был он сам, забросив для этого верное ремесло адвоката. Но одна дама, приезжая артистка, которая на его горе застряла в городе и каким-то образом проникла в общину, научила его нюхать кокаин и облачаться для этого почему-то в посеребренную, то есть обсыпанную серебряными блестками простыню. Она делала то же самое, сидя перед ним и тоже завернувшись в такую же простыню с блестками. Ничего более вульгарного и нелепого он никогда не видел и не испытывал. Это было нечто в стиле самых идиотских рождественских открыток.

Сидя в таком виде, она его спрашивала, почему у него нет шелковистой бороды. Какой он, мол, модный религиозный проповедник, если у него нет шелковистой бороды! Для какой приличной дамы могут оказаться действенными его никчемные проповеди!

Она возится с ним только потому, что ей все равно, с кем вместе нюхать. Не будь, говорила она, у нее этого недостатка, ее ноги не было бы в этом никому не нужном институте...

- Простите, - нетерпеливо прервал Латун, - для чего мне нужно знать все эти подробности? Какой заказ вы хотите дать нам?

- Вот именно, - нисколько не смутился Коц, - сделайте нам модного религиозного проповедника, почти святого, но с шелковистой бородой и с такими, знаете, глазами... Ну и, конечно, чтобы он был хорошего роста, широк в плечах, тонок в талии, строен и вообще. В общине святого Матвея работают двое таких, и дела ее блестящи... У нас же, откровенно говоря, единственная надежда на вас... Наша община хиреет. Я не пользуюсь никаким успехом. Хорошо еще, что былая дружба с влиятельными прихожанками дала мне возможность остаться хоть на должности секретаря или кого-то в этом роде. Очень вас прошу, сделайте нам такого, мы вам хорошо заплатим...

О хорошей плате Латуну еще до прихода Коца говорил Кнупф. Это, собственно, и заставило его рискнуть иметь с ним дело. Он же предложил Латуну потребовать деньги вперед.

Латун в вежливой, но твердой форме изложил это условие.

- У нас, видите ли, мало материалов. Такой серьезный заказ требует особого качества материала - так что... пожалуйста, мы вынуждены... И, вообще, у нас такое правило.

Латуну не нужно было долго останавливаться на этом условии. Представитель религиозной общины нисколько не удивился, мгновенно осведомился о сумме, оставил значительную часть ее в виде задатка и обещал завтра принести остальное. Свое обещание он выполнил в точности и узнал, что модный святой с шелковистой бородой, загадочным взглядом и всем, что требуется для успеха у дам, будет готов через две недели.

Третий заказ, тоже организованный Кнупфом, последовал от богатого путешественника. Ему нужен был служащий, который обладал бы умением приспосабливаться к любым обстоятельствам, порядкам в любых странах и при любых режимах. Богач любил путешествовать. Обыкновенно его сопровождали секретарь, стенографистка и фотограф. Но практика показала, что этого штата недостаточно. Ему приходилось испытывать много затруднений, пока Кнупф, с которым он был знаком через свою стенографистку, бывшую в свою очередь подругой девушки, заказавшей жениха, не разъяснил ему, что такого человека он может заказать себе в только что открытой, но еще нелегально работающей Мастерской Человеков. Богач немедленно направился в Мастерскую.

Латун его выслушал очень серьезно.

- Значит, вам нужен приспособленец? - спросил он.

- Да. Настоящий, чистый, беспримесный приспособленец.

- А какой внешности? - задал Латун становящийся уже трафаретным вопрос.

- О! Разве внешность имеет значение для настоящего приспособленца! вполне справедливо заметил заказчик. - У него будет такая внешность, какая нужна будет по данным обстоятельствам и данному моменту. На то ведь он приспособленец...

- Но иногда бывает, что, для того чтобы лучше приспособиться, надо быть, хоть и немного, чем-нибудь отличным - понимаете? Есть приспособление примитивное и много степеней усложнения.

- Что же, - опять-таки резонно добавил заказчик. - Я хочу, чтобы мой заказ был первоклассно выполнен. Значит, он будет приспосабливаться и примитивно, и сложно - опять-таки в зависимости от обстоятельств. Настоящий приспособленец иногда даже спорит с хозяином - для того, чтобы приспособление к нему выглядело независимее и искреннее, не так ли? Ведь это общеизвестно.

- Совершенно верно, - ответил Латун. - Через две недели будет готов.

- Ну, и набрали же мы заказов! - потирал он руки и почесывал ими темя.

Капелов, не отстававший от Латуна ни на шаг, выслушавший это восклицание, хотел сказать: "Ничего, справимся!", но вовремя воздержался. Было слишком рискованно выказывать такую самонадеянность. Это, несомненно, вызвало бы обычную у Латуна реакцию, и он не дал бы Капелову сделать даже жениха - первый заказ, о котором старик, по-видимому, забыл.

Глава десятая

Но Капелов не забыл о том, что ему предстоит. Он пользовался хотя минутным отсутствием Латуна, чтобы готовиться к предстоящей работе. Он постепенно подобрал все необходимые ткани для внутренних органов, составил схемы, делал предварительные слепки из глины, поставил поближе к верстаку эмульсии и эликсиры, максимально использовал первого неудачного человека, освежив и подновив в нем все, что можно было. И, наконец, когда Латун уехал с Кнупфом, Ориноко и Камиллом смотреть - окончательно, в последний раз новое помещение, он смело и уверенно, но тщательно избегая ошибок, едва не стоивших ему жизни при создании первого человека, принялся за работу.

И новый человек был сделан.

До боли в глазах осмотрел его Капелов прежде чем влить в него последний животворящий эликсир, внимательно ощупал и обнюхал его. И наконец решился.

С верстака поднялся очень худой (это была неожиданность! - ткани его как-то неожиданно ссохлись перед самым оживлением, и пигмент на лице почему-то стал желтым), очень даже худой молодой человек с маленьким рыжевато-желтоватым лицом, с ввалившимися щеками, морщинистым многодумным лбом, под которым сидели болезненно глубокие, чересчур уж вдумчивые глаза. С этими глазами вязался голос - слабый, но задумчиво звучащий и своеобразно убедительный неспешащим тембром своих звукосочетаний.

Капелов в волнении, которое не имеет названия, отошел в угол комнаты и замер.

Человек спустил ноги с верстака, чуть потянулся одним плечом и вздохнул. Вздыхали все вновь созданные люди. Об этом Капелову говорил Латун, и это было верно. Даже страшное чудовище - первое детище Капелова тоже при оживлении испустило глубокий и жуткий вздох. Как-то, во время изучения горловых тканей и связок, Капелов спросил об этом у Латуна:

- Почему вновь созданный человек обязательно вздыхает?

- Не знаю, - ответил Латун. - Откуда я могу это знать? Точно так же мне неизвестно, почему плачет новорожденный младенец. Плачет - и все. У всех народов и во все времена - всегда плачут. Не было такого случая, чтобы младенец выскочил из утробы матери и улыбнулся радостному миру, в который он пришел неизвестно откуда.

Латун был явно раздражен. Поэтому беседа на этом прервалась.

Однако человек, созданный Капеловым, не думал плакать, хотя лицо его приняло плаксивое выражение. Он ограничился вздохом. Затем, оглядевшись, потер ладонью грудь и руки выше локтей, точно перед купанием, и, недоверчиво посмотрев на Капелова, обиженно и удивленно пробормотал:

- Послушайте. Ну чего же вы смотрите на меня? Дали бы какую-нибудь одежонку. Нельзя же так, в самом деле. Тут же холодно.

По тому, как смотрели его глаза, Капелов убедился, что интеллектуальных соков он влил в него значительно больше, чем следует. В этих глазах светилась мысльгибкая, живая человеческая мысль.

- Боже мой, - шепнул Капелов, - что я наделал! Что будет?! Ведь старик меня заест!

Впечатление его при более внимательном осмотре своей работы подтвердилось. Странный и немного вульгарный тон, каким новый человек требовал одежду, был для него совершенно нехарактерен.

- Какую одежду? - спросил Капелов. - Никакой одежды вам не полагается. Я вас сейчас заморожу и сохраню в таком состоянии до прихода девушки, которая вас заказала, нашей первой заказчицы. Откровенно говоря, завидую вам. Хорошая девушка!

- А зачем она меня заказывала?

- Ей нужен жених.

- Значит, я должен быть ее женихом?

- Да, Правда, вышло не совсем так, как было условлено... Ах, черт возьми, ну как вас заморозить при такой высокой температуре?! Знаете, это помещение просто несчастье... Ни ледника, никаких вообще минимальных удобств для такой сложной работы... Скорей бы уж переехать в новое помещение...

- Скажите, пожалуйста, а можно узнать, каким должен быть жених этой девушки?

- У меня нет под рукой книги заказов - Латун, хозяин Мастерской Человеков, спрятал ее, но я помню: глаза, она говорила, должны быть как василечки или звездочки. Затем она выражала пожелания, чтобы он был высоким, сильным, чтобы с ним было хорошо, чтобы был благородным, чтобы в нем были поэзия и настроения и чтоб хорошо зарабатывал.

- Что-то слишком много, Дайте мне зеркало. Не хочу вас огорчить, но вы, кажется, сделали не совсем то...

Капелов и сам это чувствовал. Предложить девушке вместо жениха этого заморыша с желтым лицом и ввалившимися щеками значило пойти на явный скандал.

Если б даже она захотела такого жениха - кто их знает, девушек, какие у них вкусы, ведь любят иногда черт знает кого, разве в этом может кто-либо разобраться! но так или иначе, если б даже она удовлетворилась таким женихом, Латун и Кнупф подняли бы такой шум, что пришлось бы, пожалуй, покинуть Мастерскую. Нет, надо сейчас же скрыть и это злополучное произведение... Ледника нет, замораживать долго. Да это и бесцельно:

Латун вернется и увидит его. Опять эти потраченные материалы, да еще какие!.. Что делать?

Капелов смотрел мутным ошалелым взглядом на гомункулуса.

- Послушайте, - взмолился тот, - что бы там ни было - я ведь не просил, чтобы вы меня создавали. Но раз я живу, то дайте же мне минимальные условия, необходимые для существования... Так же нельзя, в конце концов... Держать голого человека на грязном верстаке... Тут кровь, грязь, какие-то кишки... Для чего это? Мне же холодно... Дайте мне, пожалуйста, одежду и... кофе, что ли...

- Что мне делать? - совс