Зарин Андрей Ефимович - Живой мертвец

ть! Сказано тебе - барский приказ!

   - Да я к квартальному!

   - Ну, и что будет тогда? - раздался позади него насмешливый голос, и растерявшийся старик увидел перед собой Дмитрия Брыкова и с ним квартального.

   - Батюшка,- растерянно пробормотал Сидор,- да что же это?

   - А то,- сказал Брыков,- что брат помер и я теперь над тобой барин, а потому, если не хочешь на съезжую, то не шуми!

   - Да как же волочить-то все? Ведь по суду!

   - Я тебе покажу суд! Собака!

   Старик всплеснул руками и залился беспомощными слезами, а тем временем Федька, Еремей и мужик тащили мебель, обдирали ковры и все валили на воз.

   Брыков ходил по разоренным комнатам с квартальным и говорил ему:

   - Ты опись-то давай! Я тебе все сам скажу, да не мешкай!

   - Я, ваше благородие, мигом,- подобострастно сказал квартальный.

   - Что же это? Разбой! Как есть разбой! - твердил, всхлипывая, старик Сидор и беспомощно разводил руками.

   Еще два раза приезжал пустой воз во двор и уезжал полный доверху. Уже темнело, когда Дмитрий Брыков снова сказал старому Сидору:

   - Завтра приди ко мне, я тебя на усадьбу пошлю. Барина хоронить будут, а там вернешься и мне отчет дашь! А вы,- обратился он к остальным слугам покойного брата,- все завтра ко мне! Соберите пожитки и без проволочки, чтобы все были налицо!..

   Он уехал. Тихие сумерки наполнили воздух, и опустевшие, ободранные комнаты приняли мрачный вид. Слуги покойного Брыкова, угрюмые и унылые, собрались в кухне и говорили вполголоса, в то время как Сидор с тупым видом сидел на табурете и только тяжко вздыхал.

   - С чего помер-то? - спросил конюх Антон.

   - Говорят, горячка,- сказал Павел и махнул рукой.- Да не все ли равно? Нет нашего барина!

   - Теперь беда!..- сказал Степан.- К этому живодеру в лапы? Смерть!

   - Чтобы я к нему? - воскликнул Павел.- Сбегу! Вот-те Христос, сбегу! Федька говорил: вчера его так-то драли! Да он заморит!

   - Истинно!

   Сидор вдруг встрепенулся и глухо произнес:

   - Чтобы я, старый дядька покойника, да пошел служить к этому слетку? Да ни в жизнь! Уеду завтра, поклонюсь праху барина-упокойника, и только меня и видели. Умер, сердешный! Собирался жениться и поженился на сырой земле! Барин ты мой милый! - И старик, упав головою на стол, залился горючими слезами верного слуги по своему господину.

  

  

   Немало девиц завидовали Маше Федуловой, когда услышали, что она засватана Семеном Павловичем Брыковым, а сама Маша и верила, и не верила своему необыкновенному счастью. И правда, Семен Брыков всем взял. Высокого роста, широкий в плечах, с круглым, открытым лицом, на котором ласково светились большие серые глаза, он являл собою тип русского красавца. Веселою нрава, с нежной, отзывчивой душой, он одним появлением оживлял общество и заставлял сильнее биться девичьи сердца. И при этом - богач! Если прибавить, что он посватался к Маше с ее согласия, что они искренне любили друг друга, то понятно будет безмерное счастье Маши.

   В один ясный весенний вечер она сидела раз со своим женихом в маленьком садике. Оба молчали от переполнявшего их счастья. Синее небо уже темнело, над горизонтом поднималась красная как кровь луна, аромат распускавшейся сирени наполнял воздух, и вдруг, в этот торжественный миг, запел соловей. Маша не выдержала и в слезах приникла к груди жениха. Он обнял ее и тревожно наклонился к ее лицу.

   - Что с тобою? О чем ты?

   - Я... я так счастлива! - прошептала она и, отодвинувшись от него, задумчиво сказала: - Я сейчас испугалась за свое счастье. Оно слишком велико. Сеня, милый мой, я боюсь несчастья!

   Брыков попробовал засмеяться, пошутить, но злое предчувствие сжало и его сердце.

   - Слушай же, Маша,- сказал он ей торопливо и торжественно,- я завтра же поеду к себе в Брыково, приведу все дела в порядок, вернусь через три дня, и мы с тобой сейчас же поженимся! Хочешь?

   - Милый мой! - смогла только прошептать девушка от избытка счастья.

   - А тогда нам уже никто помехой не станет. Выйду в отставку и переедем к себе!

   Семен Павлович обнял невесту и стал ласкать ее русую головку, а соловей заливался в кустах, сирень благоухала и поднявшийся месяц обливал все вокруг серебристым, ровным светом.

   "Вот счастье,- думал Брыков, тихо возвращаясь к себе домой.- Вот счастье!" - думал он всю дорогу до своего подмосковного имения и, радостный, принялся устраивать в нем свое гнездо.

   Староста Никита, старый дворецкий Влас, узнав, что их барин женится, радостно поздравили его и, не мешкая, исполняли его желания; пожилые дворовые ласково улыбались, говоря между собой про новую барыню, а молодые парни да девки вздыхали и за околицей жарче целовали друг друга.

   Семен Павлович велел сделать необходимые поправки в доме, указал, как убрать комнаты, когда он пришлет из Москвы нужную мебель, определил дворовым, кому что делать, и к вечеру собирался уезжать, как вдруг внезапно захворал.

   Все удивились его болезни. Был он здоров и весел, пообедал как обычно, а затем пошел в кабинет отдохнуть и велел Еремею принести кваса. В доме все стихло, а спустя час старый Влас услышал стоны в кабинете, вбежал туда, а барин на полу, на ковре, лежит, кричит, корчится и лицо все посинело даже.

   - Барин, голубчик, что приключилось? - бросился к нему Влас.

   - Отрава! Лекаря! - среди стонов услышал он.

   Влас в испуге отбежал к дверям, стал звать слуг, а затем торопливо распоряжаться:

   - За лекарем, за знахаркой! Кладите барина на постель! Зовите Лукерьюшку!

   Слуги поспешно исполняли приказания Власа, а барин продолжал стонать и корчиться.

   В это время в комнату вбежала Лукерья, мельничиха, слывшая за знахарку и служившая повитухой. Она взглянула на барина, всплеснула руками и воскликнула: "Отравлен барин-то! Ахти, беда какая!" - но потом, оправившись, быстро принялась за дело: тотчас потребовала кипятка да молока и стала делать на животе припарки и отпаивать Брыкова молоком.

   Тем временем Влас совещался со старостой.

   - Упаси Господи, помрет,- говорил он,- экая беда! И откуда отраве взяться? Все так-то его любят.

   - Беда! - соглашался староста.

   - Теперь беспременно надо в город к ихнему брату, Дмитрию Власьевичу, посылать. Все же свой человек!

   - Беспременно! - согласился староста. В результате Еремея послали в Москву.

   - Скачи сломя голову,- наставлял его Влас,- сначала к Митрию Власьевичу, а потом к его невесте! Знаешь ее-то?

   - А как же! - ответил Еремей.- Чай, при барине состою все время.

   - Так скачи!

   Еремей поскакал в твердой уверенности, что барин умрет через какие-нибудь полчаса. Ему уже виделась воля, он представлял себя бойко торгующим купцом и радостно смеялся, загоняя лошадь.

   Но Лукерья знала свое дело, сильная натура Семена Павловича выдержала, и к утру после мучительных болей он заснул сравнительно спокойно.

   На другой день он подозвал к себе Власа и тихо спросил его:

   - Кто мог сделать такое?

   - Повели казнить, батюшка, в ум не возьму! - воскликнул Влас, упав на колена.- Все людишки верные, все тебя любят. Кому за этакое взяться!

   - Верно, посуда нечистая или недосмотрел,- сказал Брыков и отпустил Власа.

   Он и сам не допускал мысли о преднамеренном покушении. Кому он сделал зло? Он перебирал в уме всех своих дворовых людей и не находил ни одного, кому он сделал бы худо.

   Два дня пролежал он в постели и наконец поднялся. Страданья отразились на нем, и первое время на него нельзя было без страха взглянуть - так он изменился. Его лицо потемнело и осунулось, глаза ввалились, подбородок оброс короткими, частыми волосами.

   - Заложить коней,- приказал он, едва поднявшись с постели.

   - Батюшка, барин! - завопил Влас.- Да куда же ты такой поедешь? Краше в гроб кладут!

   - Не могу ждать! Сегодня же еду,- сказал снова Брыков.- Вышли подставу и давай лошадей!

   Влас не смел ослушаться, и спустя пять часов Семен Павлович мчался на лихой тройке в Москву.

   Увидеть ее, Машу, скорее! Он чувствовал себя так, словно воскрес из мертвых. Вот оно, Машино предчувствие. Простой случай - и он чуть не умер, один, без друзей, вдали от нее. А она ждала бы, ждала!..

   При этих мыслях он гнал кучера:

   - Скорей, Аким! Гони! Не жалей лошадей!

   Аким свистел, гикал, махал кнутом, и тройка мчалась так, словно везла императорского фельдъегеря.

   Семен Павлович едва дождался, пока сменили подставу, и помчался снова. Его сердце замирало и билось, по мере того как он приближался к Москве. Был уже вечер. Замелькали огоньки убогих домиков на окраинах. Экипаж запрыгал и застучал, попадая кое-где на каменную мостовую.

   Наконец Аким осадил лошадей перед домиком, снимаемым Брыковым. Семен Павлович торопливо соскочил на землю и, подбежав к крылечку, стал стучать.

   Безмолвие дома поразило его.

   "Неужто все пьяны?" - с досадой подумал он, оглядывая пустой двор.

   - Чтой-то, барин,- сказал Аким, вводя во двор тройку,- будто все вымерли!

   - Не пойму! Сидор такой исправный, и вдруг... В это время за дверями раздался голос Сидора:

   - Кто там! Что надобно!

   - Я! - нетерпеливо отозвался Брыков.- Или не узнаешь?

   - Кто? Что? - растерянно забормотал голос, и дверь отворилась. Старик Сидор приподнял фонарь, взглянул на Семена Павловича и закричал не своим голосом: - Барин! Милостивец! Ты жив! Павлушка! Степка! Антон!

   Из комнат выскочили слуги и с криком радости стали целовать руки барина.

   - Да что это вы? - спросил Семен Павлович.

   - Как же! Мы думали, что ты, батюшка, помер.

   - Чуть не помер! Ну, давай, старик, умыться, а ты, Степан, изготовь что-либо! Голоден я!

   - Батюшка! - плача воскликнул Сидор.- Да у нас ведь нет ничего!

   - Как? - Брыков оглянулся и только теперь с изумлением увидел, что квартира его пуста, стены ободраны.- Это что? - грозно крикнул он.

   Сидор упал ему в ноги.

   - Не виновен я ничуточки! Братец твой обобрал все!..

  

  

   Семен Павлович слушал рассказ своего старого дворецкого и возмущался все сильнее и сильнее. Ну, положим, Еремей поторопился известить о смерти, но для чего же так торопиться брату? Что, разве его уйдет от него? Он нахмурился и нервно прошелся по комнате.

   - Мне завтра в полк являться, и нет мундира! - сказал он.- Пошли Павлушку. Да нет! Я сам! - И, быстро надев шапку, он вышел из дома.

   "Странная такая поспешность! - думалось ему.- Я ли не помогал брату, и вдруг?.. А если я умер бы? Даже сам не поехал, а посылать Сидора. Ну, брат, брат!"

   Он постучал в дверь квартиры брата.

   Через минуту послышались шаги, и распахнулись двери в темные сени. В тот же миг раздался испуганный возглас Еремея. Он отворил дверь и не поверил своим глазам. Перед ним, ярко освещенный луной, бледный и исхудавший, стоял его умерший барин.

   - Свят, свят, свят! С нами крестная сила! - орал Еремей, пятясь вглубь.

   Семен Павлович вошел следом за ним, говоря:

   - Чего орешь, дурак? Разве не узнал барина?

   - Что за крик? Кто тут? - раздался грубый голос Дмитрия, и он, распахнув двери, остановился в своей гостиной, запахиваясь в шелковый халат.

   Семен Павлович переступил порог и с горькой усмешкой сказал:

   - Это - я, брат! Не ждал?

   Дмитрий побледнел и отскочил, словно ужаленный.

   - Ты... ты не умер? - растерянно пробормотал он. Семен Павлович с укоризною покачал головой и произнес:

   - Как видишь, я словно испытать тебя хотел... Поторопился ты...

   Дмитрий с бледным, искаженным лицом опустился на диван и бессильно забормотал:

   - Я, собственно... чтобы сберечь... все расхитили бы... обыкновенно... я, я... я ехать хотел! Как же я рад, Семен! - вдруг словно опомнился он и бросился к брату.

   Но тот резко отстранил его:

   - Оставь, я верю. Я только пришел к тебе за своими вещами. Мне завтра к шефу быть надо, так мундир и прочее. Ты ведь все взял...

   - Сейчас, сейчас! - суетливо проговорил Дмитрий и, бросившись в соседнюю комнату, закричал: - Эй! Федька!

   - Так ты мне с Еремеем и пришли! Сейчас только! - сказал Семен Павлович.

   - Мигом! - покорно согласился Дмитрий.

   Семен Павлович ушел; едва он вышел, Дмитрий позвал Еремея и накинулся на него:

   - Да ты что же это, собака? А? Нарочно! Обман?

   Еремей отодвинулся от его сжатых кулаков и развел руками:

   - Я что же? Я все сделал! Во-о сколько выпил. И Влас меня гнал: скажи, говорит, умирает!

   - Ах ты, скот, скот! - Дмитрий злобно запахнулся в халат и, опустившись на диван, задумался: - Вот, все теперь придется отдавать назад снова и опять оставаться при драных стульях... И с Машей Семен обвенчается!

   Лицо Брыкова потемнело и исказилось бешенством.

   На другой день Семен Павлович, одетый по всей форме, явился к шефу полка полковнику Авдееву. Это был мужчина чуть не семи футов роста, назначенный императором из гатчинских батальонов. Добродушный и веселый дома, он был строгим формалистом на службе.

   - Честь имею,- начал Семен Павлович, но Авдеев тотчас перебил его, махнув рукою:

   - Нет тебя, поручик! Нет! Выбыл ты из полка нашего!

   - Я не подавал господину полковнику прошения, а моя служба...

   - Добрая, что говорить,- снова перебил его полковник,- только выбыл ты за смертью. Так и в приказ прописано.

   - А ежели я жив и вернулся?

   - Не мое дело! В приказе самого императора так значится... Я... я не смею.

   - То есть как? - совершенно растерялся Брыков.- Значит, я умерший? Но я жив!

   - Не мое дело!

   - Так что же я? Кто?

   - Вы? Поручик Брыков, выбывший за смертью из полка. Покойник! - сказал Авдеев и сам в недоумении пожал плечами.- Вот и поди!

   - Что же мне делать?

   - Не знаю, друг,- со вздохом сказал Авдеев,- а в полк тебя взять не могу. Съезди-ка ты к Архарову. Человек он добрый, авось надоумит!

   Семен Павлович вышел от Авдеева совершенно расстроенный.

   - Брыков! Семен Павлович! Ты ли это? А мы-то тебя похоронили! - с этими возгласами окружили его товарищи, шедшие из казарм после ученья.

   Семен Павлович дружески поздоровался cо всеми.

   - Идем ко мне! Пунш сделаем! - повторил Ермолин, и все гурьбой пошли к нему на квартиру.

   - Братцы,- сказал Семен Павлович, обращаясь к товарищам.- Что со мной сделали? Скажите на милость?

   - А что такое? - спросили все.

   Брыков рассказал про беседу с шефом и спросил:

   - И кто поторопился меня в покойники записать?

   - Да братец твой! - ответил белокурый офицер.- Он на твое добро зарился.

   - Что же ты теперь делать будешь, а?

   - Что? Вот схожу к Ивану Петровичу Архарову. Он, говорят, добрый.

   В это время внесли на подносе большую чашу пунша.

   - А пока что,- воскликнул Ермолин,- за здоровье покойника! Ха-ха-ха! Пей, Сеня!

   - Истинно за здоровье покойника! Ура!

   Семен Павлович чокнулся со всеми и выпил, но в его сердце не было веселья. Смутное беспокойство овладело им и не давало вздохнуть свободно.

   - Прощайте, господа,- сказал он,- не до питья мне! Завтра с новостями приду!

   Его не стали задерживать и дружески простились с ним.

   Семен Павлович вышел из казармы, и первая его мысль была о Маше.

   "Надо к ней! - подумал он и беспечно решил: - Если не примут на службу, ну, что-ж делать? Я и сам хотел в отставку подавать. Уедем - и все!"

   В первый миг, когда Маша обняла Семена Павловича и почувствовала на своей щеке его поцелуй, она чуть не умерла, так сильно было ее волнение. После того как она услышала страшную весть о его смерти, жизнь потеряла для нее смысл, и она собралась в монастырь. Отец топал ногами и грозил ей проклятием, но она повторяла одно:

   - Ни за кого, кроме Сени, не выйду!... Умер он, и жених мой - Христос!

   - Насильно выдам! - злобно кричал старик.

   - Умру, а ничьей женой не буду! - твердила Маша.

   Старик понял, что с ее упорством ничего не поделать, и зорко следил за дочерью, боясь, что она действительно выполнит угрозу.

   И вдруг вернулся тот, кого они считали покойником. Старик растерялся, а Маша обезумела от радости.

   - Милый, дорогой! - шептала она, не находя других слов. И не отходила от своего жениха, молча целовавшего ее руки.

   - Кхе-кхе-кхе,- смущенно смеялся отец-старик,- вот, значит, и за свадебку.

   - Нельзя сразу,- ответил Брыков.

   - А почему?

   - Да вот! - И Семен Павлович рассказал всю неприятную историю, связанную с его мнимой смертью.

   Старый приказный покачал головою.

   - Гм... гм...- сказал он,- трудное дело, мой батюшка! Тут самая суть, что приказ-то государев? Да? Ну, вот и оно! Кто сей приказ, кроме него, изменить может?

   - Не может же быть, чтобы он не признал меня живым! - засмеялся Семен Павлович.- И наш шеф, и я думаем, что генерал-губернатор вступится.

   - Милый,- воскликнула Маша,- да не все ли равно? Ну, вышел ты из полка; так уедем к тебе в имение и там мирно жить будем.

   Старик насмешливо покачал головой, подумав: "Не будь ты жених моей Маши, я показал бы тебе, чего ты теперь стоишь",- но промолчал. Семен же Павлович только кивнул головой и пожал руку Маше. Они были молоды, любили друг друга, да и кому в эти минуты могла прийти мысль, что живой человек зачислен в мертвецы и нет ему воскресения?

   - Завтра я по своим делам отправлюсь и в церковь зайду,- сказал Семен Павлович, прощаясь с Федуловыми.

   На другой день он принялся хлопотать, и с этого времени начались его мытарства.

  

  

   Император Павел, очень ценя деятельного, расторопного и преданного Архарова, был совершенно спокоен за благоустройство столицы и пожелал иметь такого же человека и в Москве. В разговоре об этом Николай Петрович Архаров очень ловко сумел порекомендовать государю своего брата, Ивана Петровича, жившего в деревне на покое. Император немедленно вызвал последнего в Петербург, произвел в генералы от инфантерии, наградил орденом Анны первой степени, дал тысячу душ крестьян и назначил его в Москву в помощники князю Долгорукому в качестве второго военного губернатора.

   По своей должности Иван Петрович был скорее просто обер-полицеймейстером и старался как можно лучше исполнять свои обязанности.

   Москвичам он пришелся особенно по душе за свое хлебосольство, радушие и веселый нрав. В доме у него всегда толпилось много народу, и он радовался званому и незваному, стремясь каждого напоить, накормить и всячески обласкать. К нему-то и направился прежде всего Семен Павлович.

   Был еще ранний час, но приемная Архарова уже была заполнена людьми всяких рангов и званий. Брыков подошел к стоящему у дверей офицеру и спросил его, как повидать Архарова.

   - А никакой хитрости! Он сейчас выйдет, к вам подойдет, вы и скажете.

   И действительно, почти тотчас распахнулась внутренняя дверь, и в зал вошел Архаров в сопровождении адъютанта, своего неизменного спутника, пруссака Гессе.

   Когда император назначал Архарова, тот оговорился, что совершенно забыл военное дело.

   - Ну, я дам тебе знающего! - сказал государь и назначил ему в помощники полковника Гессе.

   Тот забрал в свои руки всю военную часть и действительно так повел дело, что собранный им из разных полков батальон навеки стал образцом дисциплины и выправки. Слово "архаровец" сохранилось как нарицательное от того времени.

   Затянутый в мундир, сухой и высокий, с бесстрастным лицом, Гессе выступал подле Архарова журавлиным шагом, словно на параде. Сзади, вытянувшись и боясь сделать неосторожное движение, шагал адъютант, и среди них толстый и коротенький Архаров с веселым лицом производил впечатление живого человека среди восковых фигур. Все с улыбкой смотрели на него и развеселились, когда услышали его сипловатый голос:

   - А, старушка Божия! По какой нужде?

   - Милостивец ты мой,- заголосила старушка,- вызволи! Кварташка совсем жить не дает. Вишь, понравилась ему моя Буренка, так дай ему! Так и цепится.

   - Ладно, ладно! Бумага при тебе? Здесь? Ну, отдай ее вот ему! - и обер-полицеймейстер пошел далее.

   Собственно, трудных дел или каких-либо кляузных он никогда не решал, предпочитая сдавать их в свою канцелярию, но каждого просителя обнадеживал ласковым словом.

   - А у тебя, сударь мой, какая нужда? - спросил он у Брыкова.

   - Секретное дело,- ответил он поклонившись,- желал бы с глазу на глаз!

   Архаров с любопытством взглянул на него и, увидев на его лице напряженное ожидание, тотчас же согласился.

   - Ну, ну, подожди немного!- сказал он и стал обходить других просителей.

   Зал мало-помалу пустел. Архаров спросил последнего и ушел во внутренние покои. Брыков в унылом ожидании прислонился к стене, но подошедший к нему вскоре адъютант попросил его к генералу. Брыков вошел в обширный кабинет. Архаров, расстегнув сюртук, махал руками, чтобы размять затекшее тело.

   - А! Ты, сударь! Фу, фу! Ну и умаялся я нынче! Сколько народа этого! Дела! Ну, какой у тебя секрет?

   Брыков изложил свое дело и почтительно замолчал. Архаров выслушал, и вдруг его лицо расплылось в улыбке.

   - Ха-ха-ха,-- засмеялся он,- выморочный, значит! Жив и будто мертв! Вот потеха-то! Как же так Антон Кузьмич ошибся?

   - Был введен в заблуждение оговором.

   - Так. Ну и что же теперь?

   - Я желал бы вступить в службу,- сказал Брыков,- да полковник не принимает.

   - Как же это он может?

   В это время в беседу вступил Гессе, до того времени молча стоявший у письменного стола.

   - Полковник,- сказал он ломаным русским языком,- ничего не могит здесь делайт. Они умер.

   - Брось,- остановил его Архаров,- видишь, что жив.

   - И умер! - повторил с ударением Гессе.- Господа офисер исключаются из списков только императорским приказом. Императорски слово - закон. Император подписал умерл - и, значит, умерл! Полковник Авдеев ничего не могит делайт.

   Архаров остановился посреди комнаты и переводил взгляды с Брыкова на своего Гессе и обратно. Когда он смотрел на Брыкова, его лицо выражало сожаление, когда на Гессе - удивление. Наконец он покачал головой, развел руками и воскликнул:

   - Вот так штука! А ведь Густав Карлович прав! Царское слово - закон! Что же делать ему? - обратился он к Гессе.- Присоветуй!

   - Просить царя,- ответил Гессе.- Ви подавайт просьбу через полковника, и он пусть говорит. Государь будет назад ехать скоро.

   - Вот-вот! - обрадовался Архаров,- я тоже скажу, ежели к слову будет. Государь через полтора месяца назад будет, а до тех пор я уж тебе позволю: живи как мертвый!..- И он засмеялся, отпуская Брыкова.

   Семен Павлович пошел к шефу и рассказал про беседу с Архаровым.

   - Ну, вот это дело,- решил полковник.- Пишите, а я доложу.

   Брыков устал и зашел к Ермолину. На этот раз последний был один, а потому мог внимательно выслушать сообщение приятеля о визите к Архарову.

   - Плохо твое дело! - сказал он, пуская клубы дыма из длиннейшего чубука.- И, знаешь, я тебе по дружбе скажу: всю эту штуку тебе Митька подстроил.

   - Дмитрий? - с изумлением воскликнул Брыков.- Да ему зачем?

   - А наследство?

   Брыков вспомнил поведение брата и побледнел. Господи, да неужели он хотел лишить его жизни? Нет, он не такой злодей!

   - Вот увидишь еще! - сказал Ермолин.- Ты знаешь, он по болезни в отставку подает?

   - Да ну?

   - Вот тебе и ну! Уедет к тебе в имение и заживет.

   - Да я-то еще жив!

   - Жив да не жив!

   Семен Павлович вне себя поспешил домой.

   А в это время Дмитрий сидел в своей гостиной, уставленной мебелью брата, и, сося мундштук, беседовал с подьячим из гражданской палаты, Дмитрием Авдеевичем Вороновым. Невысокого роста, почти без талии, с лицом, на котором искрились маленькие свиные глазки и краснел вздернутый нос, Воронов стоял перед хозяином полусогнувшись и подлой улыбкой обнажал гнилые зубы. В Москве он слыл за умную каналью, способную запутать и распутать любой узел. Члены палаты зачастую звали его и спрашивали: "Ну, как тут делать, по-твоему?" - и он помогал им в их решениях, не забывая и себя, и медленно, неуклонно из поповичей пробираясь в служилое дворянство.

   - Мне бы только исправником где-нибудь стать! - говорил он с вожделенным вздохом.

   Теперь Дмитрий Брыков вызвал его к себе на совет, внимательно слушал его вкрадчивую речь, и по мере слов подьячего его лицо прояснялось, и он все веселее и веселее кивал головой.

   - Так, по-твоему, выгорит?..

   - Беспременно-с! Раз руки нет...

   - И теперь шиш?..

   - Хи-хи-хи! Обязательно!

   - Ну, смотри, чернильная душа! - весело смеялся Брыков.- Вот тебе теперь десять рублей. Выгорит мое дело - еще сто дам, а не выгорит, ну, тоже на орехи получишь!

   - Опасаться совсем нечего,- сказал Воронов, торопливо пряча деньги.

   - А теперь, значит, хлопочи изо всех сил! Ну, иди!

   Воронов низко поклонился Дмитрию и неслышно скользнул за двери, а Брыков радостно потер себе руки и улыбнулся, кому-то подмигивая.

  

  

   Семен Павлович едва переступил порог своего дома, как кровь забурлила в нем от негодования. Его квартира была так же пуста, как и вчера.

   - Что же это такое? - воскликнул он.- Брат обещал сегодня все вернуть! Никого не было? А?

   - Какое! - с возмущением ответил старый Сидор.- Я посылал к нему Павлушу, так Дмитрий-то Власович его взашей! Вот! Да еще говорит: "Я вас вот скоро к себе переволоку!"

   - Он с ума сошел! - с раздражением произнес Семен Павлович.- Ну, да увидим! - И, надев шляпу, быстро пошел к своему брату.

   С каждой минутой раздражение в нем росло. Слова Ермолина словно оправдывались на деле, но он еще не хотел верить в такую бессовестную наглость брата. Он не вошел, а почти вбежал в его комнату и закричал с порога:

   - Дмитрий, что же это значит? Как ты смел?

   Брыков, что-то писавший у стола, быстро кинул в стол бумаги и вскочил. В первое мгновение он растерялся, но тотчас оправился и надменно произнес:

   - Тсс! Что вам надо? Что вы врываетесь ко мне с криком?

   Семен Павлович оторопел.

   - Как? - снова закричал он.- Ты в мое отсутствие ограбил меня и еще не знаешь, что я требую? Неужели ты хочешь судиться со мною? Опомнись!

   - Ха-ха-ха! - злобно засмеялся Дмитрий.- Это ты, а не я, должен опомниться! Судиться! Ха-ха-ха! Да кто ты? Что ты? Ты мертвый!.. Тебя нет!

   - Ка-ак?

   - Не кричи! Ведь ты сам знаешь это, да и все знают! Для чего ты был у Архарова? А? Что он тебе сказал? А?

   Семен Павлович совершенно растерялся.

   - Так и брось фордыбачить,- насмешливо посоветовал Дмитрий,- а иди с Богом!.. Впрочем,- прибавил он,- я тебе пришлю кое-что из рухляди!

   - Подлец! - теряя терпение, закричал Семен Павлович.- Значит, ты меня и отравлял?

   Дмитрий побледнел, но не смутился.

   - Иди, иди! - сказал он, стараясь казаться спокойным.- Федька, проводи барина!

   - Так вот тебе! Вот! - И Семен Брыков, подскочив к брату, два раза ударил его.

   - Федька! Петр! - закричал Дмитрий, бросаясь в соседнюю комнату.

   - Дрянь! Убийца! Вор! - крикнул на прощание Семен Павлович и, оттолкнув Федьку, выбежал на улицу.

   Он шел домой, не помня себя, со шляпой в руке, и то смеялся, то злобно сжимал кулаки. Да ему и действительно было впору и смеяться, и плакать. Но он скоро стал утешать себя мыслью, что правда до царя дойдет и тогда он не пощадит этой гадины брата.

   - Сидор,- сказал он входя,- брат ограбил меня!

   - Как? Да можно ли этак-то? А в часть бы его, батюшка! Нешто на него, разбойника, суда нет? Да мы все твои холопы присягнем!

   - Эх, теперь меня всякий грабить может. Не живой я, Сидор, а мертвец!

   - С нами крестная сила! - даже отшатнулся от него старик.- Что ты говоришь, батюшка!

   - То, что есть! - И Брыков в волнении рассказал ему свою историю.

   Старик крестился и всплескивал руками; наконец он, успокаивая барина, сказал:

   - Батюшка, да ведь царь-то все рассудит! Не бойся! А мы тебе все - что живому, что мертвому - верные холопы.

   Брыков опустился на табуретку в кухне и бессильно схватился за голову. Все рушится, все падает. Богатый обращен в нищего, ограблен, лишен имени, и кем же? Братом!

   Вечером он пошел к Маше.

   Она встретила его радостным возгласом и спросила:

   - Ну, что?

   - Все плохо,- печально ответил он и рассказал ей о своем положении.

   Девушка сделала ему предостерегающий знак и тихо сказала:

   - Не говори отцу!

   Они вошли в горницу.

   - Кха, кха, кха,- кашляя и охая, заговорил старик Федулов, здороваясь с Брыковым.- Ну что, батюшка, каких дел наделали?

   Брыков постарался сделать веселое лицо.

   - Ничего! Худого особенно нет. Архаров, генерал, приказал мне государю просьбу подать. Он вскоре назад поедет... проездом.

   - Так, так! - сказал старик.- Ну, а с братцем Дмитрием Власовичем как? С имением?

   - Что же? Мое при мне остается,- ответил Брыков, чувствуя, как краснеет под пытливым взглядом старика.

   Тот покачал головой, пожевал губами, а потом решительно произнес:

   - Только знай одно, сударь мой: пока ты этих дел своих не окончишь, не невеста тебе моя Маша. И до той поры ты и дорогу сюда забудь, потому для чего тень на нее бросать? А когда снова в права войдешь - милости просим!

   Брыков побледнел и хотел возражать, но Маша незаметно стиснула его руку. Тогда Брыков поднялся и, сухо поклонившись старику, сказал:

   - Благодарю, Сергей Ипполитович! Всего ждал я от людской злобы, только от вас таких слов не ждал. Думал, вы по-родственному.

   - Не обессудь! - сказал старик, покачав головой.- Сам видишь: дело несуразное. Не могу же я дочь за покойника выдавать. Иди, иди, не гневайся! Маша, Машенька! Где ты? А, вот видишь: она даже убежала от стыда. Иди, иди, друг Семен Павлович, и на меня не сердись! Я дочку жалеючи говорю так-то!

   Смущенный и растерянный, Семен Павлович вышел из дома Федулова, но в темном палисаднике его схватила за руку Маша, и он тотчас ожил, хотя предчувствие беды еще сильнее сжало его сердце.

   - Сюда иди, милый, на зады! - шепнула девушка.

   Они крадучись обошли дом и сели в беседку, устроенную над ледником.

   - Что случилось? Отчего старик изменился? - спросил Брыков.

   - Ах, милый! - прижимаясь к жениху, ответила Маша.- Ведь за меня сватался твой брат, Дмитрий.

   - Кто?

   - Тсс! - остановила его Маша.- Кто? Брат твой! Ты ему всегда верил, а он - первый твой враг. И вот прирязался он ко мне, а теперь отец меня за него выйти заставляет. Милый, они все против тебя!

   - Как, Маша? Я ничего не понимаю!

   - Где же понять, милый. Я сама ничего не понимаю тут. К папаше ходит Воронов, такой поганый подьячий. Папаша во всем его наставляет, а он к Дмитрию идет и того учит. Они говорят, что ты теперь мертвый.

   - А царь?

   - Они говорят, что до царя далеко. Милый! Сеня! Что с нами будет? Я за этого Дмитрия не пойду и лучше убью себя!.. Ведь я люблю тебя, Сеня! - И девушка залилась горькими слезами.

   Брыков обнял ее и осыпал ее лицо поцелуями.

   - Перестань, Маша! Никогда не может случиться, чтобы правда потонула. Ведь я - не вор, не злодей. За меня и товарищи, и друзья. Разве можно лишить меня жизни, если я жив, из-за одной ошибки? Царь исправит эту ошибку и все... Не бойся, моя крошечка! - И Семен Павлович стал целовать заплаканное лицо невесты.- Мы как решили, так и сделаем - поженимся и заживем тихо да мирно. Только как мы с тобою венчаться будем?

   Маша немного успокоилась и вытерла слезы.

   - Обдумаем мы это сообща, Сенечка! Ты приходи сюда по вечерам в девять часов. Я перед сном всегда буду заглядывать сюда. А если что спешное, я оповещу тебя тотчас.- Она совершенно оправилась и решительно сказала: - Только знай: женой твоего брата я никогда не буду! Лучше смерть. Пусть отец проклянет - мне все равно... Да!

   Семен Павлович крепко обнял ее, и они на миг замерли в поцелуе.

   "Если бы кто-либо стал рассказывать мне такую историю, что случилась со мной, я не поверил бы",- думал Брыков, медленным шагом возвращаясь в свой разоренный дом.

   В этот миг он услышал пьяный оклик. Он поднял голову и увидел верхом на коне вдребезги пьяного Башилова, того самого, что был отличен императором на смотру.

   - Смотри, тебя Гессе увидит такого,- сказал ему Брыков,- живо на гауптвахте будешь!

   - Не бойсь! - ответил Башилов. - Не таковский я! Меня ныне сам государь отличил! Слышь, получен приказ. Меня в Питер, в семеновцы! Ха-ха-ха! Завтра еду. Приходи провожать!

   - Спасибо!

   - А ты когда женишься?

   - Где там жениться! Хлопот у меня полон рот, братец мой! Ограбили меня, имени лишили.

   - А ты к царю! - качаясь в седле, сказал Башилов.

   - Я так и думаю!

   - А будешь в Питере, ко мне! Сперва прямо в полк, спроси: "Где Башилов?", а потом прямо ко мне!

   - Спасибо! Только, я думаю, мы и здесь все сделаем,- ответил Семен Павлович и, простившись с приятелем, пошел своей дорогой, а Башилов поправился на коне и затянул тонким голосом:

  

   Не пастух в свирель играет

   На прекрасных сих лугах...

  

  

   Для Семена Павловича потянулись тяжелые дни надежд, сомнений и душевных терзаний. Ограбленный братом, он существовал только благодаря товарищам, которые охотно снабжали его деньгами.

   - Бери,- говорил Ермолин,- есть о чем говорить! Будут у тебя опять деньги, ну и отдашь мне.

   - Эх, будут ли?! - падая духом, говорил Брыков.

   - А как же? Царь у нас строг и взбалмошен, а справедлив. Это всякий скажет!

   Брыков оживал надеждою и томился в ожидании царского проезда. В городе ходили слухи, что государь уже тронулся из Казани, что он только ждал, когда уедут в Петербург Лопухины. Прошение на высочайшее имя было уже написано "живым мертвецом" и подано шефу полка, который обещал и от себя замолвить слово, так же как и Архаров, хотя никто не знал, в каком настроении будет император.

   - Никто, как Бог! - говорил Брыкову тот или другой из старших офицеров.- Правда - прав