Вельтман Александр Фомич - Светославич, вражий питомец Диво времен Красного Солнца Владимира

- Ну, любезные мои дочери, Сарра и Лея,- продолжает Царь,- которая из вас полюбила Царя-Царевича?

   Вот Царевны Сарра и Лея посмотрели друг на друга и зарумянились обе.

   - Ну, промолвите ответ, которая полюбила Царевича?

   - Что промолвишь ты, сестрица? - спросили они одна у другой, шепотом, в одно слово.

   - Да то же, что и ты, сестрица,- отвечали они друг другу, также в одно слово.

   - Я полюбила его.

   - Я полюбила его,

   произнесли они тихонько Царице-матери на ухо, одна с одной стороны, другая - с другой.

   - Ну, Царь-Царевич, не судьба тебе! а обеих не отдам. Взыграла радость на душе у Царя-Царевича; велит он

   своему верному Алмазу седлать белого сокола; прощается с Царем Рувимом, выезжает в поле чистое, по дорожке в Царство Русское; там, слыхал он, водятся богатыри и храбрые Витязи, на диво белому свету.

   Вздохнул Царь Рувим с Царицею-супружницей, жаль им, что не судил бог им Царя-Царевича в зятья.

   Вздохнули и Царевны Сарра и Лея. Проходит день, другой, третий, проходит седьмица {Неделя.- А. Б.}, другая, третья... далеко Царь-Царевич. Царевна Лея весела и радостна по-прежнему, а Сарра, ее сестрица, что-то грустит да алмазные слезки роняет, падают слезки на алый румянчик, тушат слезки полымя жизни; обдало красную Царевну Сарру словно светом лунным.

   - Что с тобой сделалось, сестрица? - говорит к ней Лея.- Не сглазил ли тебя недобрый глаз, Царь-Царевич?

   - А тебя? - спросила со вздохом Сарра-Царевна.

   - Меня?.. нет, не сглазил, я не смотрела ему в очи... а ты, верно, смотрела?.. что не отвечаешь, сестрица?.. бедная!.. недобрый человек!.. не люблю его!..

   - Зачем же, сестрица, сказала ты прежде, что любишь? - спросила Сарра, заливаясь слезами.

   - Я сказала так, сестрица, как ты сказала,- ответила Лея, обнимая Сарру.

   Больна, да, больна Сарра-Царевна; созвал Царь Рувим кудесников, лечить дочь свою.

   "Наступила, Царь, дочь твоя на нечистое место",- говорят кудесники; да и начали нашептывать воду да зелье варить; а толку нет: чахнет Царевна.

   Между тем едет Царь-Царевич по широкому пути в Русское Царство; на далекую дорожку посматривает, на боковые стежки поглядывает: не едет ли какой храбрый, могучий Витязь, с ним бы силы изведать, оружье измерить. Что-то грустно Царю-Царевичу. "Эх,- думает,- нет могучего, найти бы равного, дружного! Много люди говорят про Владимира Князя, сына Светослава... поеду искать Владимира";

   Приезжает в Киев-град; а там люди гуляют да празднуют, в варганы играют, а красные девушки без зазору по торгу ходят, хороводы по улицам водят да играют в пустошь.

   - Здесь ли,- спрашивает Царь-Царевич,- Владимир Князь, с своими могучими богатырями?..

   - Нет здесь Владимира Князя,- говорят ему хмельные люди,- едь к нему в Новгород али садись вкруговую, добрый молодец! у нас здесь не ратуют, а песни поют полюбовные!.. выбирай по сердцу девицу! Ох, какие у нашего Князя девицы; то со всего белого света пригожие красавицы! оне в золото да в шелки разряжены, светлыми каменьями разукрашены!..

   - Нет, добрые, хмельные люди,- говорит Царь-Царевич,- вы мне не рука, поеду подивиться на Князя Владимира да на Новгород...

   - Ох ладно приплел ты, Гусляр, к сказке своей наше Красное Солнышко Князя Владимира и честной Новгород; ну, ну, что дальше!- перервали речь Гусляра думцы и гости Владимировы.

   - По былому речь веду,- отвечал Гусляр.

   - Ну, ну, продолжай! - сказал Владимир.- Сказка былью была да состарилась, а в Новгороде и до меня был Владимир.

   Гусляр продолжал:

   - "Нет, добрые люди,- думает Царь-Царевич,- вы мне не рука; поеду я к Князю Новгородскому, верно, он всех славных Витязей с собой увез".

   Вот едет Царь-Царевич сквозь леса глубокие, скоро приезжает под Новгород; видит на дороге становище {Постоялый двор.}.

   - А что, бабушка,- говорит,- что у вас деется в Новегороде, там ли Владимир Князь?

   - На Городище, батюшка, на Городище; а народ уж, чай, собрался на молбище. В полудень сажать будут на стол Новгородский, народ рекой хлынет. Да ты, ясной молодец, не Боярин ли его?

   - Нет, бабушка_г из чужой земли, из Ордынской.

   - Э, родимой, уже правду литы молвил? да тебя народ камнем побьет; а ты такой молодой, пригожей... да ты волею или неволею заехал сюда?

   - Волею, бабушка, хочу подивиться на Князя Владимира.

   - Не показывайся, голубчик, теперь и Посла не примут люди Новгородские, не то что мимоезжего; вот Князь будет главой, ступай, пожалуй, к нему во двор.

   - Послушаю твоего доброго совета; а хочется мне посмотреть на позорище.

   - Разве-ста нарядимшись в саян да в повязку девичью; ты ж такой пригожей! а бабам у нас везде путь. Царь-Царевич подумал, подумал да и говорит:

   - Достань, бабушка" мне девичью одежду; вот тебе золотница {Мелкая золотая монета.- А. Б.}.

   Старуха посмотрела на золото, подивилась.

   - Эх, набрался ты добра-ума, молодец! неволя тебе идти на позорище? да еще что у тебя на сердце?

   - Не бойся, бабушка,- отвечал Царь-Царевич,- наслышан я много про народ ваш и про нового Князя; хочу, неведомый, поклониться Новугороду.

   - Нешто. Ну, есть у меня наряды девичьи... была внучка-красавушка, да сгинула!.. иди, иди, да скажи своему оружнику ставить коней на задний двор, люди бы не видели.

   Вот Царь-Царевич соскочил с коня, вошел в Изобку. Пошла старуха s кладовую, зазвенела ключами, вынимает из кованого ларя одежду праздничную девичью. Уговаривает Алмаз Царя-Царевича не ездить в Новгород. Не слушает его Царь-Царевич, разоблачается из золотой брони, гонит от себя прочь приспешника.

   Несет ему старуха сперва: голубые чулочки со стрелками; да черевички сафьянные, шитые золотом, с высокими каблучками, с белою оторочкою; потом: шитую шемаханскими шелками рубашечку, с рукавами из тонкой ткани; потом: повязку жемчужную, душегрейку парчовую с золотым газом да юбочку штофную.

   - Ну,- говорит,- добрый молодец, есть у нас красные девицы в Новегороде, а был бы ты красная девица... ох, да что за стан гибкой!.. давай перлы накину на шейку... сама на шелку низала... в орех жемчужины! Эх, да уж не морочишь ли ты?.. аль в вашей стороне и у мужей лебединая грудь вздымается?.. Ну, вздень душегрейку... ладная какая! только разок внучка-голубушка и надела!.. как пойдет, бывало, хоровод водить, алые туфельки так и пощелкивают, каблучки так и постукивают!..

   Старуха вздохнула, широким рукавом слезку утерла.

   - Ох, девка, серги-то и забыла!.. изумруда да алика {Драгоценный камень розового цвета; от слова алый - румяный, цветной. (Прим. Вельтмана.) Вероятно, домысленное Вельтманом слово: алик, алак - старое сибирское название оленьей и собачьей упряжи.- Л. Б.} румяного! аль грушку {Старое Новгородское название серег, сделанных из жемчуга в виде груши.} привесить жемчуга перекатного? стой, стой, подвяжу!.. ээ! сударыня, да у тебя и мочки есть в ушках? обморочила ж ты меня! давно бы сказать правду истинную!.. чему стыдно стало?.. сама я в девках гуляла! сама бы я тебе и рубашечку приладила, а то, вишь, негладко!..

   Разгорелся Царь-Царевич, слушает, не понимает речей старушьих. Прибирает старуха ему голову. "Головушка ты моя, говорит, и косоньку-то обрезала!.. верно, ладного молодчика полюбила, ходишь за ним по белому свету!.. Ну, как изволишь, венчик ли наденешь или рафет {Повязка на золотом гасе в три пальца шириною, вышитая жемчугом. От Норманнского слова Rif или Reifa - покрывало, покров и также повязка... (Прим. Вельтмана.) В XIX в. в значении праздничного головного убора слово употреблялось в Орловской губернии, Новгородской (рефетка), Нижегородской (рефиль); его происхождение неизвестно.- А. Б.} да коронку? {В старину Новгородские девицы носили на головах короны - повязки, шитые в пяльцах белью, унизанные жемчугом и наклеенные на толстую бумагу или бересту.}

   - Что хочешь надевай,- отвечает Царь-Царевич.

   Не верит старуха глазам своим. Готов Царь-Царевич, накинул на себя покрывало. Сели в повозку, едут в Новгород...

   - Ух, умаялся, - сказал, остановись, Гусляр,- прикажи, Князь Владимир, Светлое Солнышко, поднести ставец медку, а конец расскажу на другое время.

   - Поднесите ему,- говорит Владимир,- хмельного меду за добрую сказку! - Он припомнил красную девицу, которую видел в храме во время посада на стол Новгородский. Любопытство одолело им.- Доскажи, Гусляр, сказку свою! - возговорил он к нему.

   - Нет, Государь, доскажу тебе, да не здесь, доскажу в Новеграде, за пиром похмельным, буде пожелаешь.

   - Доскажи, Гусляр,- повторяет Владимир,- наделю тебя золотом, дам тебе кров и приют по жизнь!

   - Не могу, Государь, сказка перед былью не ходит; а что будет, то еще впереди! - отвечал Гусляр; поклонился и вышел.

  

  

   Идут полки ратные по берегу Волхова, по пути к Новугороду. Отзывается в лесах топот конский, светят панцири, играет день на копьях. Впереди едет Князь Владимир на вороном коне, за ним идет стяг Княжеский.

   Рядом по Волхову плывут корабли Варяжские, 100 кораблей, ведет их Варяжский Ярл Зигмунд Брестерзон.

   Дошли вести и до Новгорода, что идет к ним из Варяг с силою великою Володимир Красное Солнце. Возрадовался Новгород и слободы Новгородские; да горька их радость! сила Ярополкова, Киевская, да сила Полоцкая не дают дохнуть волей Новгороду. "Измените нам, говорят, камня на камне не оставим, полупим хороми и домы ваши, не медом упьемся - кровию жен и детей ваших!.."

   Но Новгородцы не боятся угроз, тайно шлют они гонца с грамотою навстречу к Владимиру; они пишут к нему:

   "Господарь Княже Володимир Светославич, благословение от владыки, и от всех старейших, и от всех меньших, и от всего Ноугорода, Господарю Князю Володимиру Светославичу. Господарь Княже Володимир Светославич, ждем мы тебя, Господаря Князя, и управы твоей. Погубили нас Посадники и вой Киевские, и Добрыню оковали и поточили {Заточили.- А. Б.} к Киеву. Ярополк же велел на Ноугородчах сребро имать и по волости куны брать, а по купцам виру дикую, и поводы водить, и все зло. И шли на дворы твои Княжеские грабежьем, и Добрынин двор зажгли, а житие их поймали и челядь их распродали, а сокровища изыскали и поймали без числа, а избыток разделили по зубу и на щит; да не будет им часть в Русской земле; а на нас, Господарь Княже, не положи указ, и с нами любовь возьми, и пойди в свою отчину".

   В добрый час прибыл гонец от Новгорода в стан Владимиров; войско его совершало на привале у устья Волхова Обет {Жертвенное приношение. (Прим. Вельтмана.) Это старославянское слово, составленное из ob и větъ - изречение, завет; по-древнерусски вет - договор, совет, отсюда "обещать". Значение "жертва" (чешско-словацкое) - позднейшее.- А. Б.}, на восходнице стоял жрец, разнимая на части жертву; подле складенный огромный костер из пуков хвороста, принесенного каждым воином, пылал уже.

   Владыко, держа в руках булаву, на коей было изображение тельца, окруженного тремя золотыми обручами, окроплял народ кровью из жертвенной чаши и возглашал:

   "Недоведимый силою, тресолнечный свет и всея твари бесприкладный хитрец!

   Приидите к нему, доброрбразно ходящий по свету и орудия дневный творящий! Се есть образ его и сличие! И благословение его Господарю Князю Володимеру со всеми мужи его и повинники!"

   Ударили в гулкие бубны, понесли корм богам, запылал Обет до неба, вьется столб дыму, покорствует богу вся рать, звучит доспехами, ударяет в звонкий щит мечами, богу славу гласит, обходит трижды вокруг Обета.

   По окончании Обета Владимир принял гонца Новгородского с честью в своем Княжеском шатре с золотым шаром.

   Посланец Новгородский отдал Владимиру книгу, писанную на Вече, и объявил о расположении главной силы Яро-полковой, близ Урменской хоромины Хутыни, а Полоцкие люди стоят па горке слободе.

   Расспросив обо всем, что нужно было, Владимир послал гонца назад и велел Новгородцам сказать, чтоб они ждали его в заутрие.

   Гонец отправился; а Владимир, изготовив рать к бою, двинулся во время ночи к Новгороду. Едва только взвиделось серое утро и седые туманы потянулись вдоль по Волхову, вправо, на высоте берега, открылся Новгород; влево, за лесом, высокая вежа {Башня. (Прим. Вельтмана.) В приведенной форме в древнерусском языке слово читалось во множественном числе и означало небеса, возвышенность, гору.- А. Б.} Хутынская. Передовой отряд панцирников, Варяжских всадников, просветил дорогу, накинулся на Хутынскую слободу.

   Взмелась сила Ярополкова, понеслись гонцы во все стороны, затрубили на стражницах в гулкие рога, стекаются рати, холмятся у Немецкого озера; бегут от Хутыни передовые полки, преследуют их панцирщики Варяжские, Владимир с Ладожанами вьется следом. Обтекают остров корабли Зигмундовы, бросают Варяги весла, хватаются за щиты и мечи, выскакивают из лодий, скопились, идут на помощь к Владимиру.

   И урядилась рать великая на три полка.

   И тут-то настала сеча великая, брань крепкая, лом копейный, щитов скипание, стрелы омрачали свет, нахмурилось небо, взволновался Волхов, льется кровь дождевой тучею, питает землю. Гибнет ратник за ратником, разлетаются души, как птицы, несутся в святые дубравы.

   Тонет сила Владимирова в великой силе Ярополковой; идут со всех сторон полки вражьи, заходят в тыл, и начали одолевать Варягов... напал на них ужас, умолкли их плеча и руки, изнемогли силы, сабли притупились. Последняя надежда, последний полк Владимиров идет в сечу.

   - Не хочем измирать на конях! - кричат Ладожане.- Будем биться пещи!

   И соскочили они с коней, сбросили одежду и обувь, кинулись на врагов, соступились с полками Киевскими... и катятся головы их с плеч долой, стелются хладные трупы по полчищу.

   Вдруг от Болотова поля летит кто-то по дороге, словно падучая звезда по небу; Бухарский конь, как из серебра литой; на Витязе блестит золотая кольчуга, рассыпается по ней утреннее солнце, от копыт конских искры ключом бьют, гудит поле; врезался он во вражьи Киевские силы,- куда махнет - там улица, куда отмахнет - с переулками.

   Развернулись снова знамена Владимировы, одушевилась рать его, радостный крик вьется под небо.

   Полки Киевские дали плечи {Выражение русских летописей XVI-XVII вв.- А. Б.}, бросили оружье, бегут во все концы; а Владимир с своими вслед за беглецами... сечет мечом, сыплет в тыл им стрелы... Молят пощады.

   Утихла брань, зазвенела победа в щит, кличет слава.

   Идут вящшие мужи Новгородские навстречу Владимиру, выносят ему хлеб и соль.

   "Много победы, братья! - говорят они друг другу.- Око не дозрит, ум не домыслит!"

   Молит Владимир могучего юного Витязя, своего спасителя, идти к нему на пир в двор Княжеский.

   - Кто ты,- говорит ему,- божья десница, неведомый друже?.. Брат мой родной затерял свою правду, ударил на свободу разбоем, а ты, местник мой! будь мне братом названым!

   И Владимир взял за руку молодого Витязя, прижал его крепко к груди.

   - Будь мне любовным приятелем! - вскрикнул он снова. Витязь приподнял решетку шлема, и Владимир облобызал его.

   Пылко разгорелись молодые ланиты Витязя, русые кудри рассыпались по золотым кольцам панциря.

   Взглянул на него Владимир, и остановились на нем удивленные его взоры.

   - Дивлюсь красоте твоей, молодости и силе! Скажи мне твое имя, Витязь? скажи свою дедину и отчину? Где твоя родина, отец и мать и все кровные? Не в моей ли земле уродился ты?

   - Нет, далеко отсюда,- отвечал Витязь,- имя свое по зароку не поведаю никому.

   - Брат мой названый! - говорит Владимир.- Будь же у меня гостем хоть на один день.

   Ведет он гостя в белокаменные грановитые палаты, в горницы хитро разукрашенные.

   Вступает рать Владимира в Новгород, ведет за собою повязанных {Пленный, окованный.} Киевлян и Полочан, меняет на золото и на серебро.

   Поднялся пир горой в целом Новгороде; возглашают милое слово Божичу, несут богатый покорм богам Дубравным {Здесь: древнерусские языческие боги (Перун, Даждьбог, Стрибог, Хорc и др.).- А. Б.}.

   В гриднице сидят за браным столом люди старейшие и люди Княжеские; мед пенится, пена снопом рассыпается; испивают гости мед, славят Князя, дружину его и храброго Витязя; а Витязь сидит за особым столом с Князем Владимиром, беседует с ним о подвигах великих и могучих богатырей. Пьет Князь хмельный мед за здравье его, наливает сам, подносит сам ему. Долго Витязь пить отказывался, да Владимир неуступчивый, его упрашивает. Пьет за здравие отца его и матери, подносит ему; пьет за все богатырство и ратных людей, подносит ему.

   Заиграл хмельный мед на буйных плечах Витязя; скатился шлем с головы, огонь в ланитах переливается.

   Вспыхнул Князь Владимир, увидев в очи Витязя.

   - Ну,- говорит Витязь измолкшим голосом,- Князь Владимир! упоил ты Царя-Царевича, упоил... и спать уложи!

   Ведет Князь Владимир гостя своего в сенник Княжеский.

   А в Гриднице пир горой; разгулялся и приспешник Витязя, сбрасывает железную шапку, кудри разглаживает.

   - Ну,- говорит,- добрые люди, подайте мне гусли звонкие; взыграю я вам песню знакомую. Помните ли вы, как пел вам Гусляр в стане Княжеском?

   Все узнают в приспешнике того Гусляра-сказочника, что рассказывал сказку по Царь-девицу.

  

  

   Ходит ясный месяц по синему небу, расстилается серебряный свет по Приволховью, задремал Ильмень, задумались концы Новгородские, мирится душа со спокоем, спят люди. Только стража у городских ворот и на бойницах Детинца еще перекликается.

   Тихо и в Княжеском дворе. Опочивает уже Князь, возлегает и гость его Царь-Царевич на мягких постелях под собольими одеялами; но в сеннике светильник теплится, бросает тусклые лучи на золоченые резные стены, и лавки, крытые махровыми коврами Шемаханскими, и на золотые доспехи с гвоздями алмазными, и на кровать с багрецовой занавескою...

   Тихо; но кажется, кто-то словно мед испивает устами... словно умирает, утоляя горячую жажду... и душа шумит уже крыльями...

   Ясный месяц идет по небу над Волховом, заглянул в окно и спрятался в тучку, зарделся и снова из тучки поглядывает с завистью на терем высокий.

   И хлынули чьи-то горькие слезы, всхлипнули чьи-то тихие жалобы...

   Поднялось прозорье {Рассвет.}, красное солнце выкатилось из-за Болотова поля, сыплет лучи в красное теремное окно. Лежит на кровати девица... спит, красная, зарей разрумянилась, грудь волною колышется.

   Дал бы бог кому в жизни все радости, наделил бы кого золотыми горами, умом и разумом, честью и славою,- все бы отдал он за красную девицу; а кто видел ее, тот смотри в глаза солнцу, не бойся, нет ничего на небе, только черное пятно катится от востока к западу.

   А кто слышал ее сладкие речи, тот запоем пил пьяный мед, голова кружится, а земля под ним ходуном идет.

   Встала утренняя заря, пробудилась и красная девица, вздохнула и задумалась.

   А Князь Владимир ждет в стольной палате гостя своего.

   Выходит гость, весь в доспехи окован, решетка шлемная опущена; велит он приспешнику седлать коня своего.

   - Прощай,- говорит,- прощай Князь Владимир, угостил ты меня! долго не забуду твоего хмельного вина! упоил ты меня горьким стыдом да раскаяньем!

   - Останься! - молит его Владимир.- Смилят ли тебя мои речи и просьбы, Царь-Царевич!

   Царь-Царевич не внимает Владимиру.

   Целует своего любовного, белого коня в ясные очи, вскочил на него и помчался перегонять ветры в чистом поле. Скачет приспешник за ним.

   В чистом поле приподнял Царь-Царевич решетку шлейную, глубоко вздохнул; а слезы, как быстрина речная, текут из его очей.

   Искра запала в кудель, а горе на душу.

   Задует ли искру, потушит ли горе слезами!

  

  

   Едет Царь-Царевич от Новгорода в Восточные земли.

   Тихо едет.

   Едет и Светославич от Киева на восход солнца.

   Быстро скачет.

   Грустно Светославичу расставаться с родной лужайкой, а грустнее того с соседом красным теремом, в котором живет ненаглядная девица.

   Глубоко вздохнул Светославич, когда очутился перед ним, захрапел, заржал конь вороной, на седле парчовая подушка пуховая, сбруя гремучая, бахромчатая.

   Вскочил Светославич на коня.

   - Ну! - говорит.- Куда путь держать?

   Откуда ни возьмись, завился перед ним черный пес мохнатый, заластился, хвостом замотал, путь ему кажет.

   Бежит пес правым берегом Днепра, едет за ним Светославич; всперенный конь чуть до земли дотрагивается.

   Не останавливается он ни в селах, ни в городах, ни на становищах, ни на виталищах {Гостиница. (Прим. Вельтмана.) В памятниках XI-XVI вв. "витательница, витальня" - обиталище, обитель; постоялый двор только в Алфавите XVII в. назван "витательница".- А. Б.}; не дивится он ничему, что дивее дива для простой чади,- у него одно в голове: красная дева да череп отцовский. Не дивится он и тому, что все люди городские и сельские, прохожие, проезжие и встречные, кланяются ему как знакомому.

   На перевозе в пояс кланяются ему перевощики.

   - Куда изволишь путь держать, милостивец наш? Один-одинехонек, только с любовным псом своим; одному за Днепр не дорога бы, леса полны разбоя; аль жизнь тебе принаскучила?

   - Ага! - отвечает юноша, не внимая речам перевощиков; и едет далее.

   - То так! - говорят про себя перевощики.- Одурел, ни слова не молвит... Уж не жена ли прогнала на торг в Белую вежу?.. ох гостница неусытная, купница бесовская!

   Выбирается Светославич на Муравский шлях {Степной путь от Перекопа к г. Туле, один из главных путей ордынских набегов на Русь.- А. Б.}, несется левым берегом Днепра, частым бором. Не останавливают его песнивые птицы, различными голосами возглашающие песни красные, ни косы, ни иволги, ни сковранцы, ни щуры, ни жланы, ни сои радужные, ни соловьи многогласные.

   Только люди скучают ему.

   - Хэ, кум! кудысе-тко?.. Стой! аль в Торг?

   - Эгэ! - отвечает юноша.

   - Милуй тебя боже! путь добрый!

   Светославич проедет.

   "Провались ты, не кум - пес неласковый! - шепчет про себя встречный.- Купил кожух новый, зазнался!"

   Подъедет Светославич к селу, скачет мимо хоровода, мимо кружала с брагой и лавок, уставленных коробками с кисличками, орехами, репой и пряным печеньем. Вся деревня уставит на него глаза, хороводы остановятся, песни замолкнут, старцы привстанут с залавок, малые дети утрут нос кулаком, и все поклонятся ему в пояс; а красные девицы перешептываются:

   - Боярич наш в путь собрался!

   - Сам-один, а лишь с мурым псом!

   - То, верно, ловы деять?

   - А какой на нем кунтуш узорчатый, шелковой, золот пояс стан перепоясал, червонные сапоги тороченые, у бедра сабля стучит!.. а какой доброликой, румяной, кудри словно кудель крученая!

   - Здравствуй, Господин Боярин! - восклицает вся деревня.

   А между тем Тиун сельский и старосты заставили уже ему собою путь, кланяются, умоляют, упрашивают на Валя-вицу посмотреть, хороводы зобачить, песен послушать, прикупить браги и меду.

   Не слушает их Светославич, воротит коня в сторону, объезжает толпу.

   - Что немилостив к нам, Государь, не изволишь нашего хлеба-соли откушать? - продолжает Тиун.- Аль прогневался на нас, родной отец?

   - Ого! - отвечает юноша и, стиснув коня, проносится сквозь толпу, давит людей, скачет далее.

   - Ох, люди, не добро! быть беде! - говорят селяне, и праздник умолкает, все расходятся по домам, ждут немилости Боярской.

   Едет Светославич далее, частым лесом; едут навстречу ему люди конные, вооруженные, красные плащи развеваются, скуфья набекрень.

   - Что, Якун, едут?

   - Ага! - отвечает им Светославич.

   - А ты куда? или что сгубил?

   - Эгэ! - отвечает Светославич.

   - Ну, ворочайся спешно, а мы засядем в дубраве.

   Таким образом Светославич ехал и встречал везде знакомых. То принимали его за слугу хоромного, едущего сбирать по волости скот и почеревые {Плата с чрева за зазорного младенца.} деньги в пользу Божницы; то за мужа взбранного {Военный. (Прим. Вельтмана.) Домыслено Вельтманом; прямой смысл в древнерусском языке - запрещенный.- А. Б.} Княжеского, и просили защитить десное {Правое.- А. Б.}; то за балия, вещуна, чаровника или волхва, и молили его отговорить влающихся {Здесь: ссорящихся.- А. Б.}.

   Сердится Светославич на людей; досадны, несносны ему люди.

   Вот проехал он уже речку Большой Тор, что течет из гор Святых да впадает в Дон-реку. Вот на речке на Тернавке проезжает мимо каменного болвана, которому все прохожие и проезжие кладут доездные памяти {В XVII в. - разновидность государственных документов; здесь Вельтман использует слово в значении подношения божеству - "болвану".- А. Б.}.

   - Стой! - говорит ему вещун молебницы придорожной.- Клади поклон, клади память Божичу Туру-путеводителю. Без того не будет тебе пути.

   - Нет у меня ничего! - отвечает юноша.

   - Нет ничего! вынь из главы твоей волос и спали в жертву Божичу.

   - Нет тебе ни волоса! - говорит Светославич и едет далее.

   - Ну, не будет тебе пути! - кричит ему вслед вещун.

   Вот подъехал юноша к реке Самаре; перед перевозом, по обе стороны пути, стоят великие каменные болваны, курятся перед ними Обеты.

   - Стой! - говорят ему вещуны у перевоза.- Положи память Госпоже да Фрее!

   - Нет у меня памяти,- отвечает им сердито Светославич.

   - Морочишь!.. есть на тебе кожух золотой, скинь кожух!.. плащ, лаженный золотом и серебром... клади!.. Госпожа даст тебе путь и честь, а Фрея любовь к тебе положит на сердце дев красных.

   - Сам ты Фрея! - произносит сердито Светославич, вырвавшись из толпы жрецов и перевощиков, окруживших его.

   Мохнатый пес плывет чрез реку Самару. Светославич вслед за ним.

   Клянут его жрецы, приподнимаясь с земли.

   Быстро несется он чрез мирные поля. Поет оратай веселую песню; не рогатыми волами, не конем орет он землю: орет он парой Литвинов, подгоняет Литвинов длинной хворостиной.

   Пронесся Светославич чрез широкие степи, скачет глубокою долиной под навесом частых дерев; вдруг слышит... навстречу ему конский скок... в глубине долины, по извилистой дороге пыль взвивается... нет-нет и вдруг вопль женщины... Приостановился Светославич, а из-за поворота дороги прямо на него мчится всадник, налетел, конь встал как вкопанный, загородил ему путь Светославич.

   Вопль женщины повторился; она л"жала поперек седла, перед всадником, обхваченная левою его рукою и окутанная в красную полость, перекинутую через плечо.

   Внезапно остановленный, едва усидел он на седле, грозно окинул глазами Светославича, под которым черный конь фыркал, взрывал копытом землю, вскидывал голову, звучал цепями узды.

   - Дорогу, Витязь! - вскричал встречный всадник.

   - Спаси! спаси меня! - раздался голос женщины.

   - Дорогу! - повторил всадник.- Или меряй силы!

   - Эгэ! - произнес равнодушно юноша, кивнув головой и не двигаясь с места.

   - Ха! подорожный вор! - пробормотал сквозь зубы встречный.- Кто бы ты ни был, могучий или слабый, честная кровь течет в тебе или ядовитый черный сок: все равно для меня! не говори твоего имени, не растворяй уста, чтоб не слышать лай собаки!.. дорогу!..

   Выхватив меч из ножен, всадник наскочил на Светославича. Светославич, выхватив также меч свой, отразил удар и не двигался с места.

   - Дорогу! - повторил всадник.

   - Спаси меня, Витязь добрый! спаси! - вопила женщина, протягивая к Светославичу руки.

   - Пусти ее! - произнес Светославич.- И ступай куда хочешь!

   - А! девошник! по речам видно, что у тебя зубов еще нет!.. верно, не лобызал ты еще никого, кроме сосца материнского!.. недаром полюбил на-голос мою рабыню и хочешь ратовать ее!.. Честному встречному нет дела ни до слез, ни до женского смеха!.. Годи, годи!.. ну, кому достанется!..

   И неизвестный соскочил с своего коня, сложил дену с рук своих на траву, подле дороги. Риза из багряной камки струилась от ее чешуйчатого пояса; лица нельзя было рассмотреть: оно было завешено Широким покрывалом, которое ниспадало до земли, как полы опущенного шатра, от золотой маковки, светившейся на высокой остроконечной ее шапочке.

   Дева припала на колени, сложила руки, как будто молясь Светославичу; а незнакомец, сбросив с себя красную манту, обнажил под железным нагрудником черное полукафтанье, обшитое чешуей медной и перетянутое кожаным поясом, на котором висела длинная спада; сапоги также перетянуты были подвязками выше колена и также обшиты чешуею; из-под остроконечного шишака его струились по плечам рыжие кудри.

   - Ну! - произнес он.- Слезай с коня, если ты могучий богатырь!.. на конях дерутся только трусы! слезай! узнаю я, что привык ты носить, оковы или меч!.. Молись своему богу, а я своему,- молитва точит и тупит меч, наносит и отводит УДары.

   Он вонзил свою спаду в землю, накрыл ее плащом, надел шишак свой на рукоять, сложил на землю лук, рассыпал из тула стрелы и продолжал:

   - Вот мой бог, дай мне призвать сильные его удары и остроту на помощь...

   - Точи словами меч свой,- ответил юноша, нетерпеливо откинув решетку своего шлема.

   Неизвестный, припав к земле за плащом, наложил стрелу на тетиву, приподнялся, быстро нацелил в бок стоявшему нетерпеливо Светославичу... и вдруг лук и стрела выпали из рук его.

   - Жупан мой! Кирк мой Марко! - едва проговорил он трепетным голосом, упав на колена.

   - Отец мой! - вскричала дева, бросаясь к Светославичу.- Отец мой! спаси меня от похитителя, от насильника Зуввеля!

   - Не верь ей, Жупан Марко! - вскричал неизвестный, подползая на коленях к Светославичу, который смотрел то на деву, то на незнакомца и не постигал речей их.

   - Не верь ей! - продолжал незнакомец.- Она женщина!.. я расскажу тебе все, как было. Раим Зуввель, старый слуга твой, так же верен, как верен тебе меч, который носишь ты при бедре.

   - Не верь ему, отец мой, не верь!.. клеветою полны уста его! - восклицала дева.

   - Верно слово мое, как правое око Тира, когда удостаивает он метить громоносною стрелою в противных ему великанов. Третья луна народилась с тех пор, как ты, великий Жупан, пошел с людьми своими отнимать у врагов родные свои земли Дунайские. Без тебя правил я верно и праведно слугами твоих высоких горниц и белого двора твоего. Скажут тебе подтверждение покорных речей моих Сардарь {Глава войска, то же, что Сераскир. Сер по-Персидски глава и аскир - войско (по-Араб<ски>).} твой и Редялы. В Вертах твоих не коснулась ни одна стопа до разостланных ковров Маем, только дочь твоя Вояна водила хороводы с Панскими дворовыми девами и пела песни; ты ведаешь, великий Каган, презренного раба твоего Гусляра Словако Радо?..

   Восклицание девы перервало слова Зуввеля; она закрыла лицо свое.

   - Не ведаю как,- продолжал Зуввель,- только Радо бывал в хороводах в женской одежде, а узнал я про то...

   - Ой, бога-ми! не веруй ему, отец мой, не веруй! - возопила дева, и вдруг очи ее заблистали, она с отчаянием кинулась на Зуввеля, выхватила нож из-за пояса его; как молния из тучи, блеснуло железо в руках ее...

   Зуввель опрокинулся лицом ниц, кровь хлынула ключом... Отлетела душа его, как испуганный ворон от трупа.

   Дева без чувств покатилась на землю. Мохнатый пес завыл.

   Долго стоял юноша, пораженный чудным зрелищем.

   "Вот чем поили меня!.." - произнес он наконец и, с отвращением отбросив взоры свои от потока крови, слез с коня, поднял беспамятную девушку с собою на седло и поехал далее.

   Конь его шел плавным, скорым шагом; пес бежал впереди, свесив язык в сторону, изогнув хвост улиткой. Дорога разделилась на два пути, один пошел прямо к Русскому морю, другой потянулся подле высокого земляного вала Вправо от Хилей, т. е. Святой земли, синелись воды Зиавара.

   Светославич смотрел в очи красавице, которая лежала у него на руках. Казалось, что черные длинные ресницы загорятся от пламени ланит: из уст ее вылетел тяжкий вздох, юноша засмотрелся... Ему казалось, что грудь ее слишком сжата, как будто кованным из жемчуга нагрудником; он распустил застежки, она вздохнула легче, грудь ее заволновалась свободнее, уста что-то шептали, как у младенца, который просит поцелуя или груди материнской. У юноши выпала из рук узда, обеими руками прижал он деву к сердцу, прикоснулся устами к устам.

   Дева очнулась от поцелуя.

   - Отец мой! - вскричала она, и обвила юношу, и горячо поцеловала.- Отец мой! ты не поверил Зуввелю?.. не веруй ему, он злодей, клевета его пала на всех нас... клянусь бело-шелковыми волосами твоими, что у Радо чиста душа, как звуки его песен. Ты сам любишь его песни...

   Светославич вздохнул.

   - А ты любишь его песни? - спросил он.

   - Я?..- произнесла дева, смутясь.- Злодей Зуввель наговорил тебе на меня... хотел оторвать от твоего сердца, разлучить хотел...

   - С Радо?

   Девица зарделась.

   - С тобою,- произнесла она и обвила снова Светославича.

   Но он равнодушно принял ее ласки, какая-то память вдруг обдала его холодом; схватив узду и сдавив коня коленами, он быстро помчался за бегущим псом.

   Едва только выбрался Светославич из леса... за широкой долиною, на покатости, разделенной тремя истоками, вытекающими из горы, покрытой садами и лесом, открылось село, огражденное деревянной стеною с отлогами; на расстоянии полупоприща возвышались каменные бойницы; между разбросанными по холмам домами, похожими на сброшенные на землю крыши; стояли несколько мольбищ с вежами высокими.

   - Отец мой! - вскричала дева.- Вот и станица твоя, Босна! О, как радостна душа моя! Вон горница моя... светит за зеленым садом!

   Пес бежал прямо к городу. Встречные люди останавливались, всматривались в Светославича и вдруг с удивлением снимали мохнатые шапки, кланялись в пояс.

   Вот подъехал Светославич к воротам; стража с изумлением выровняла свои секиры.

   - Жупан Марко! - раздалось во всех устах, и молва перегнала приезжего. Весь народ поднялся на ноги, стекается отовсюду на встречу.

   - Пан ты наш, Государь! - кричат со всех сторон.

   - Да где же глас рогов и бубнов?.. не взметается пыль по пути? - шепчут все, смотря на извивающийся путь в гору, с которого приехал Светославич.

   - Не видно!.. или сгинули отцы, мужья и дети наши от меча и жажды в недозираемой дали?

   Но, несмотря на все сомнения, народ стекается, кричит:

   - Здравствуй, Пан ты наш, Государь, Краль Марко! и с своею Кралицею Волною!

   Снимают Светославича и Вояну с коня, ведут под руки в высокие палаты; обступил народ палаты, сошлись скоморохи, зычат в бубны, побрякивают кольцами, дудят в глиняные дудки, пищат в сопелки, рады все, что приехал Краль Марко.

   И Светославич доволен, что приехал в Уряд Бошнякской Жупании. Он не дивится, что у него борода как лес, а полы багряницы, словно шатер, вокруг него раскинулись, а сорочка бисером покидана, цетавая гривна на шее висит, на руках золотые обручи, стан перетянут поясом велеремитом и меч золотой при бедре, а вокруг него стоят Бояры и Редялы в златых гривнах, и поясах, и обручах. Никто не спрашивает его, какими крылами взлетел, каким путем пришел.

   Ведут его в светлые палаты. Стены цветными камнями разукрашены, посреди мраморный водобой. Против солнца у стола пристолец золотой, кругом - лавки дорогими шелковыми коврами устланы.

   Садится он на пристолец, берет костыль, сажает подле себя Кралицу.

   - Приведите ко мне,- говорит он,- Гусляра Радо. Вспыхнула, вздрогнула Кралица Вояна.

   Привели Гусляра Радо; бледен, как лунный свет, упал в ноги Светославичу.

   - Ну, Гусляр Радо, заиграй, запой ту песню, что любит Кралица Вояна; ладно споешь, дам тебе все желанное.

   Ходит страх по членам Радо. "Ну,- думает он,- заиграю я себе конечную песню!" Строит гусли, ударил в звонкие струны, вскинул очи к небу, вздохнул и запел:

  

   Встала тьма от синего моря,

   Взвилась тьма по раннему небу!

   А в зеленом садике сударик сидит,

   Сударик сидит, душа плачется!

   Вьется вран над его головою,

   Тощий вран накликает братью:

   "Ей, слетайтесь, братики, недолго пождать,

   Горюн молодец истоскуется".

  

   Кончил Радо песню, поклонился Пану Жупану и Кралице.

   - Ладно ты спел,- сказал Светославич, откидывая висячие усы на сторону.- Отдал бы я тебе за сладкую песню и Кралицу Вояну, да станется ли ей то по сердцу!

   Не верят Радо и Вояна слуху своему, не верят речам Пана Жупана; припала Кралица к руке его, покатился Радо в ноги, зарыдали от радости,- верно, много было слез на сердце.

   Дивятся знаменитые мужи Жупанства, Редялы и все люди дворовые и сельные: Краль отдает Кралицу за Гус