Тютчев Федор Федорович - Беглец

, ломала руки, топала ногами и заливалась диким неистовым хохотом; при этом лицо ее судорожно подергивало, только глаза оставались странно безжизненными, упорно устремленными в одну точку. Воинова особенно поразили эти немигающие, широко раскрытые глаза, в которых не светилось никакой мысли, не отражалось никакого ощущения. Их холодная неподвижность как-то особенно резко не гармонировала с судорожно кривившимся лицом и вылетавшим из напряженного горла хохотом.

   - Вы бы попробовали ей ребенка поднести,- обратился Воинов к солдатам,- может быть, увидя его, она опомнится!

   - Пробовано, ваше благородие, да чуть было греха не вышло. Мы ей дали его в руки, спервоначалу она было и взяла, а потом вдруг как шмякнет об пол! Спасибо, подхватить успели, а то бы убила младенца-то насмерть!

   - Где же он теперь?

   - На солдатской кухне; кашевар молоком поит, У нее, чай, молока теперь не будет уже!

   Воинов полюбопытствовал взглянуть на своего крестника. Когда он вошел в солдатскую кухню, он увидел всегда грязного, запачканного сажей кашевара чухонца Алика, придурковатого лентяя, совершенно неспособного к строю и служившего для всего отряда посмешищем. За негодностью к службе на границе он состоял бессменным кашеваром и так сроднился со своей кухней, что, случайно очутившись в другом месте, чувствовал себя каким-то потерянным.

   Сидя на табурете, Алик держал на руках маленького Аркашу и осторожно вливал ему по каплям в рот подогретое молоко. Ребенок, не умея еще пить из ложки, захлебывался, таращил глаза, пускал губами пузыри и беспомощно разводил ручонками. Лицо его выражало полное недоумение; он как будто размышлял, заплакать ли ему сейчас или подождать еще немного.

   - Ну, пэй, пэй, алупщик мой, жалуста, пэй! - мягким, несвойственным ему голосом проговорил Алик, и ласковая добродушная улыбка широко расползлась по его безобразному красному лицу, с клочьями белого моха вместо бровей. Алик так был увлечен своей новой ролью няньки, что даже не заметил вошедшего офицера.

   Воинов с минуту простоял в дверях и, не желая тревожить ни ребенка, ни его импровизированную няньку, потихоньку вышел. Первый раз в его сердце шевельнулось доброе чувство по адресу Алика, которого он до сих пор терпеть не мог за его лень, тунеядство и неспособность к строевой службе, за что Алику постоянно влетало как от самого Воинова, так еще больше от покойного Терлецкого, любившего иногда дать одну-другую затрещину особенно упорным, по его мнению, лодырям.

   Выйдя из кухни, Воинов еще раз прошел в комнату вахмистра. Несколько минут простоял он над ним, с тем особым чувством недоумения и тоски, которые охватывают человека всякий раз, когда ему приходится присутствовать при неожиданной, насильственной смерти его ближнего.

   - Ведь всего каких-нибудь три-четыре часа тому назад я разговаривал с ним, обсуждал подробности предстоящего дела,- думал Воинов,- а теперь вместо Терлецкого, которого я знал, лежит что-то неведомое, какая-то масса холодного тела, а самого его нет... Где он теперь?

   Воинов тяжело вздохнул, перекрестился и вышел, чтобы сделать все нужные распоряжения.

   В полуверсте от селения Шах-Абад, в стороне от большой дороги, ведущей в город Нацвали, расположено небольшое христианское кладбище. На этом кладбище хоронили преимущественно армян и айсор⁷²; русских покойников на нем было немного: три-четыре таможенных солдата, один молодой, умерший несколько лет тому назад, таможенный чиновник, несколько человек детворы и один застрелившийся год тому назад с тоски и одиночества ветеринарный врач. Трудно было представить себе место более унылое и невзрачное. Небольшое пространство красно-желтой земли, усеянной мелкими камнями, было обнесено невысокой глиняной, местами осыпавшейся стеной с простыми не запирающимися ветхими воротами, над которыми красовался когда-то большой крест, теперь давно сломленный бурей. На всем кладбище не было ни одного кустика, ни единого деревца, даже травка не росла на нем...

   Над армянскими и айсорскими могилками крестов не стояло; над православными кресты хотя и были, но старые, почерневшие, поломанные. Одно время, вскоре по приезде своем в Шах-Абад, Рожновский задумал было привести кладбище в порядок, мечтал даже обсадить его деревьями, но вскоре был принужден отказаться от своей затеи. Без воды на Закавказье немыслима никакая растительность, а так как вода в тех местностях представляет из себя величайшую драгоценность, то люди привыкли расходовать ее с большой осмотрительностью исключительно для поливки фруктовых садов, огородов и засеянных полей. Не проходит года, чтобы из-за обладания несколькими лишними ведрами воды не проливалась человеческая кровь. Крестьяне с дубинами, кинжалами и даже ружьями выходят ночью в поля караулить каждый свою канавку с бегущей по ней в его поле водой, и горе тому, кто вздумает украсть у соседа часть его воды, переведя ее украдкой в свой арык. Удар железной лопатой по голове, а то и кинжал под ребро - обычное возмездие за такое вероломство.

   При таких условиях на поливку ненужного никому кладбища, воды, разумеется, достать было невозможно, и Рожновскому не оставалось ничего больше, как махнуть рукой на свою кладбищенскую реформу, оставя кладбище в том виде, в каком оно было до него.

   В закавказских бригадах Пограничной Стражи солдат, умерших на постах от болезней или убитых в стычках с контрабандистами, принято хоронить тут же, неподалеку от постов. Много таких скромных, никому неведомых могилок разбросано среди необозримых пустынь и на вершинах гор нашей далекой окраины; редко можно встретить кордон⁷³, около которого не чернел бы деревянный, немудрящий крестик, водруженный над бугор ком из земли и мелкого камня. Не ищите на этих крестах надписей или каких-нибудь указаний о том, кто нашел под ними вечное успокоение, имена их давно забыты.

   Такая же участь постигла бы и Терлецкого, если бы трагическая гибель его, в силу некоторых особых обстоятельств, не возбудила общего сочувствия.

   Первый почин сделал командир отдела Павел Павлович Ожогов. Он предложил своим офицерам устроить небольшую подписку на скромный памятник для "лучшего вахмистра в отделе", как он всегда называл Терлецкого. Рожновский, узнав об этой подписке, в свою очередь попросил разрешения участвовать в ней со своими чиновниками. Благодаря этому собралась сумма, вполне достаточная на то, чтобы сделать приличные похороны и заказать небольшой каменный крест из местного красно-бурого песчаника.

   По предложению Осипа Петровича, изъявившего желание принять участие в похоронах со всей своей таможней, а также из уважения к просьбам Ольги Оскаровны, Лидии и других таможенных дам, решено было Терлецкого похоронить на шах-абадском кладбище, что придавало похоронам более торжественный характер.

   В день, назначенный для похорон Терлецкого, все население Шах-Абада уже с утра находилось в волнении. Жадные до всяких зрелищ и любопытные, как все дикари, татары толпой теснились на холме за Шах-Абадом, глазея на дорогу, по которой должны были провезти с поста Урюк-Дага тело вахмистра... Чиновники, одетые, по просьбе Рожновского, в мундиры, с трауром на рукаве, собрались у Осипа Петровича в квартире и в ожидании пили чай. В казарме старый Сударчиков с очками на носу выкликал по списку тех солдат и досмотрщиков, которые должны были под его командой следовать за гробом.

   Ровно в одиннадцать часов на почтовых лошадях прибыл из Нацвали православный священник, отец Ираклий. Это был довольно курьезный человечек: небольшого роста, суетливый грузин, говоривший по-русски весьма плохо и с таким уморительным акцентом, что, слушая его, трудно было иногда не расхохотаться.

   Он всегда торопился, боясь опоздать, и теперь, войдя в квартиру Рожновского, озабоченно спросил, обращаясь ко всем:

   - Ну, что, гаспада, покойник еще не приходил?

   - Не приходил, но скоро будэт приходил! - ответил ему в тон, но соблюдая полную серьезность, один из чиновников.

   - Ну, слава Богу, а то я пугалься, что опоздал! - успокоился батюшка и добродушно начал обходить присутствовавших, правой рукой пожимая им руки, а левой придерживая широкий рукав рясы.

   Спустя полчаса после приезда батюшки прибежал солдат, поставленный на крышу караульщиком, и доложил, что на дороге "чтой-тось едет, должно быть, упокой-ника везут". Чиновники засуетились, оправили на себе мундиры, набросили на плечи шинели и вышли следом за священником на площадь, откуда хорошо была видна дорога к Урюк-Дагу, по которой медленно двигалась теперь печальная процессия. Впереди, на дышловой пароконной повозке, везли обитый черным коленкором и украшенный серебряным татарским позументом гроб. Он был несоразмерно велик, грубо и неумело сколочен из досок, в виде простого ящика, с дном немного более узким, чем совершенно плоская крышка. Повозкой правил солдат в полушубке, без шапки, с туго натянутыми вожжами в руке. При взгляде на его напряженную, озабоченную фигуру сразу можно было видеть, насколько трудно ему сдерживать хорошо раскормленных, застоявшихся артельных лошадей и заставить их идти спокойным шагом. За гробом, шагах в десяти от него, ехал верхом Воинов впереди небольшого отряда конных объездчиков; за ними в своей повозочке следовал Ожогов, вдвоем с неизменным своим другом доктором.

  

  

   Ольга Оскаровна и Лидия, вышедшие тоже на площадь, стояли несколько в стороне и внимательно следили, не спуская глаз с приближающейся процессии.

   - Посмотри, пожалуйста,- шепнула Ольга Оскаровна сестре,- как Аркадий Владимирович изменился за это время. Просто узнать нельзя!

   Лидия угрюмо подняла голову, взглянула в лицо Воинову и невольно должна была сознаться, что перемена в нем произошла большая. Он сильно похудел, осунулся, вокруг губ легла скорбная морщинка, глаза смотрели уныло и неприветливо. Поровнявшись с дамами, он холодно приложил руку к своей папахе, посылая им официальный поклон, причем Лидии показалось, будто бы Аркадий Владимирович взглянул на нее долгим, пристальным взглядом, в котором она прочла затаенный s беспощадный укор себе. От этого взгляда Лидия почувствовала, как что-то холодное, тягучее заползло ей в душу, усиливая ее и без того мрачное настроение духа. вот уже три дня,- с той самой минуты, как Рожновский рассказал ей о драме, случившейся в Урюк-Дагском отряде,- она от беспокойства и волнения не может найти себе места. Общий голос убийцей называет Муртуза; Сударчиков и Аркадий Владимирович упорно стоят за то что это дело его рук; доносчик⁷⁴ Воинова видел Муртуз-агу как раз в тот день утром на русской стороне в горах, откуда он, по всей вероятности, ночью и пробрался в Персию и, встретив на своем пути Терлецкого, застрелил его. Наконец, самой неопровержимой уликой, по мнению всех служил труп курда, выброшенный волнами на русский берег на другой день после перестрелки. Утонувший курд был не кто иной, как постоянный спутник Муртуз-аги, его верный телохранитель и сподвижник Каро, с которым он никогда не расставался. При осмотре в спине у курда, немного пониже шеи, найдена была пулевая рана с засевшей в ней пулей от Галяновского револьвера, которыми снабжены вахмистры Пограничной Стражи. Сопоставляя это с отсутствием в револьвере Терлецкого одного патрона, легко можно было предположить, что пуля, сразившая Каро, была пущена Терлецким; но когда при каких условиях и где,- оставалось для всех неразгаданной тайной.

   Вообще все это дело представлялось в высшей степени загадочным и неясным. Немало интересовал всех вопрос, зачем понадобилось Муртузу уезжать тайно в Россию, когда он мог сделать это вполне легально, через таможню, днем, на глазах у всех. Толкам и пересудам не было конца. Делались предположения одно другого нелепее, и только два человека были недалеки от истины - это Ольга и ее муж Рожновский.

   Осип Петрович тогда же, как только до него дошло известие об Урюк-Дагской истории, сказал жене:

   - Знаешь, Оля, я уверен, что Муртуз приезжал сегодня на свидание с Лидией; только, разумеется, об этом надо крепко молчать. Потом, когда вся эта история кончится, постарайся вразумить ее, объясни ей, что ведь ту не Москва: она себе антропологические наблюдения де лает, а из-за этого людей убивают. Разве же это можно?

   Ольга Оскаровна еще более мужа была потрясена всем этим происшествием, но, видя Лидию и без того чрезвычайно расстроенной, не решалась заговорить с ней, откладывая объяснение до более благоприятного времени.

   Впрочем, хотя Рожновские - и муж и жена - таили упорное молчание, Лидия по их лицам ясно видела, что им прекрасно все известно; в глазах их она читала себе осуждение и искренно мучилась этим.

   Стоя в толпе в нескольких шагах от глубокой ямы, подле которой черным безобразным пятном выделялся неуклюжий гроб, из которого строго выглядывало заострившееся, покрытое пятнами от начавшегося разложения лицо Терлецкого и белели на обшлагах мундира сложенные на груди руки,- Лидия чувствовала себя как бы участницей этого ужасного убийства.

   - Слыхали?- раздался подле нее голос доктора, говорившего Рожновскому.- Жена его с ума сошла. От испуга молоко в голову ударилось... Теперь помирает у меня в лазарете, думаю - больше двух дней не выдержит!

   - А ребенок?

   - Что ребенок? Да разве вы ничего не знаете? Не слыхали разве?

   - Нет, а что?

   - Ведь она его задушила! Когда ее доставили ко мне в лазарет, то ребенка привезли туда же; сначала она все буйствовала, кричала, хохотала, пела... Ну, ей, разумеется, сына не показывали, но к вечеру она, однако, успокоилась, утихла, стала как бы разумнее. Фельдшер-то с большого ума - думал психологическое испытание, дурак, сделать - возьми да и дай ей в руки младенца. Она, как взглянула на него, сразу в неистовство пришла, завизжала, как бешеная, и вцепилась пальцами в горло малютки. Кинулись отнимать, не тут-то было! Пальцы как стальные, не разожмешь; впилась ими в шею Аркаши - и давить, и давить, а сама визжать и трясется вся... Ну, много ли восьмимесячному надо, сразу задушила, отняли уже мертвого, а она после этого упала на пол и давай биться... С той минуты уже всякая надежда пропала - да, пожалуй, оно и к лучшему. Такое потрясение бесследно для организма пройти не может: если бы чудом каким-нибудь она и осталась жива, то была бы калекой на всю жизнь.

   Похолодев от ужаса, с замирающим от нестерпимой Жалости сердцем, слушала Лидия рассказ доктора. Ее Соображение ясно представило себе страшную, чудовищную картину: безумная мать, душащая своего ребенка. Ей казалось даже, что она слышит раздирающий вопль и визг сумасшедшей и судорожное хрипение конвульсивно корчащегося тельца...

   - Иде же несть ни болезни, ни печали...- несутся нестройные голоса солдат, добровольно принявших на себя обязанность певчих.- Но жизнь бесконечная...

   "Зачем, зачем он сделал это?" - думает Лидия, подразумевая Муртуза.- Неужели нельзя было избегнуть убийства?.. Или ему человеческая жизнь действительно нипочем? Вот он убил человека, погубил целую семью и теперь готовится к отъезду из Персии... И неужели я последую за ним?

   При этом вопросе Лидия вздрогнула всем телом.

   "Нет, нет! - с тоской и отчаянием поспешила она ответить сама себе,- теперь это невозможно... Убийца... убийца!.. Но ведь и раньше он был убийца; почему же я то, прежнее убийство так скоро и охотно простила ему? То простила, а это не могу... Чувствую, что не могу и никогда не прощу!..

   Лидия искоса и робко перевела свой взгляд на лицо Терлецкого, и вдруг ей показалось, что мертвец зашевелился. Одна рука его слегка поднялась из гроба и грозно погрозила ей пальцем...

   Девушка дико вскрикнула и без чувств упала на руки успевшего подхватить ее Воинова.

   Солдаты-певчие в суеверном ужасе отшатнулись от гроба и замолкли, дрожа всем телом. Даже священник и тот в первую минуту растерялся и полными от ужаса глазами смотрел на мертвеца и на его приподнятую из гроба руку... Все присутствующие смутились; один только Ожогов не растерялся и, обратясь к ближайшему унтер-офицеру, спокойно произнес:

   - Должно быть, веревка развязалась, которой одна рука была притянута к другой, поди, поправь!

   Эти просто сказанные слова разом всех успокоили. Необычайное происшествие потеряло всю свою таинственность и легко объяснилось тем, что насильно согнутая много времени спустя после смерти рука, удерживаемая в своем положении веревочкой, освободясь от нее, приняла свое прежнее положение...

  

  

   Лидия серьезно и тяжко заболела. Вначале болезнь приняла такой оборот, что доктор не ручался за счастливый исход ее. Не имея возможности ежедневно за 30 верст навещать больную, он потребовал, чтобы Лидию Оскаровну перевезли в Нацвали, где для нее наняли две комнаты в доме одного армянина. Ольга переехала с нею и самоотверженно взяла на себя роль бессменной сиделки. Во все время, пока жизнь Лидии находилась в опасности, Воинов ежедневно навещал ее. Чтобы быть поближе к городу, он перебрался на крайний пост своего отряда, отстоявший от Нацвали менее чем в десяти верстах. Утром и вечером аккуратно являлся он к Ольге Оскаров не, бледный и трепещущий, с одним и тем же неизменным вопросом:

   - Ну, что, как сегодня?

   Когда вести были утешительные, он весь расцветал и радостный и довольный возвращался домой, но зато, узнав о каких-нибудь осложнениях, впадал в такое отчаяние, что Рожновской стоило большого труда утешить его.

   - Неужели Лидия,- думала она,- будет так слепа, оттолкнет свое счастье? Лучшего, более любящего и преданного мужа ей никогда не найти. Надо во что бы то ни стало уговорить ее! - решала Ольга Оскаровна в эти минуты и ждала, когда сестра настолько поправится, что с ней можно будет говорить серьезно.

   - Знаете, Ольга Оскаровна, новость? - спросил Воинов, входя однажды в комнату Ольги. - Муртуз-ага убит!

   - Как, каким образом? Откуда вы это узнали?

   - От самого Алакпера-Бабэй-хана. Помните - старичок, первый министр Суджинского хана, с которым мы познакомились тогда в Суджах. Вчера утром он прибыл в персидский Урюк-Даг и прислал просить меня приехать к нему по важному делу. Я поехал. Старик принял меня очень любезно. По его словам, он нарочно явился, чтобы выразить от имени хана его глубокое сожаление о случившемся в моем отряде несчастье. По словам Алакпера-Бабэй-хана, Хайлар-хан, когда узнал об убийстве моего вахмистра, был чрезвычайно опечален и огорчен. "Сначала мы не знали, чьих рук это дело,- уверял меня Алакпер-Бабэй-хан,- и сильно подозревали ваших татар-контрабандиров; только недавно открылось, кто был настоящий убийца".- "Кто же, по-вашему? - спросил я, уверенный вперед, что услышу, по обыкновению, какую-нибудь басню. Но представьте себе мое изумление, когда Алакпер-Бабэй-хан, не моргнув бровью, спокойно сказал: "Вы наверно и не подозреваете; вашего вахмистра убил Муртуз-ага. Впрочем,- добавил старик,- от Муртуза всегда можно было ожидать злого дела; он был дурной мусульманин и плохой перс, шайтан возьми его душу!" "То есть как это так? - изумился я. - Разве Муртуз-ага..." - "Умер! - перебил меня Алакпер-Бабэй-хан".- Убит своими же курдами. Он замыслил нехорошее дело: бежать из Персии, изменить своему владыке, светлейшему Хайлар-хану сардарю Суджинскому,- да будет Аллах всегда милостив к нему! Перед бегством Муртуз-ага распродал все свое имущество, собрал все свои драгоценности и думал уйти с ними в Турцию, но на самой границе его же курды, которых он взял себе в охрану, проникнув в его сокровенный замысел, восстали против него и убили, а имущество разграбили... Вот тогда-то и выяснилось все коварство Муртуза. Сардар, узнав всю правду о нем, не стал даже преследовать курдов, особенно когда выяснилось, что Муртуз убил вахмистра русского царя... За одно это его следовало предать смерти. Не правда ли?" Старик старался показать, будто бы он от души возмущается, но я отлично видел, насколько все это было напускное, и для меня нет никаких сомнений, что убийство Муртуза совершено хотя и курдами, но не иначе, как по приказанию самого же Хайлар-хана Суд-жинского, который, узнав о намерении Муртуза покинуть Персию навсегда, пожелал его ограбить... У этих дикарей подобные действия - явление обычное... Ну, да, впрочем, нас это не касается! Я во всяком случае рад тому, что смерть Терлецкого и бедной Лукерьи Ивановны теперь отомщена. Было бы обидно, если бы злодей избег кары, - он и то долго уклонялся от справедливого возмездия. До сих пор я не говорил вам: ведь он был русский подданный, князь Каталадзе, бывший вольноопределяющийся. Восемнадцать лет тому назад он убил мужа моей тетки, бежал в Персию, принял мусульманство и втерся в доверие сначала покойного Чингиз-хана, а после его смерти Хайлар-хана. Много преступлений было на его душе, но теперь судьба за все рассчиталась с ним, и я очень доволен!

   - Меня его смерть тоже радует,- задумчиво произнесла Ольга,- но вовсе не из тех соображений, какие у вас.

   - А из каких? - удивился Воинов.

   - Это уже мое дело! - загадочно улыбнулась Рожновская.- В свое время, может быть, скажу вам, а пока это секрет, и большой секрет!

  

  

  

  

  

   В настоящем сборнике произведения Ф. Ф. Тютчева печатаются в хронологическом порядке, по последним прижизненным изданиям, с необходимой сверкой текста, исправлением ошибок и опечаток, в основном по правилам современной орфографии. Автографы сочинений писателя не сохранились, и точное время их создания неизвестно.

  

  

   Печатается по: Тютчев Ф. Ф. Беглец (Роман из пограничной жизни). Спб., издание П. П. Сойкина. 1902. Не переиздавался.

   Произведение Ф. Ф. Тютчева "Беглец" наиболее интересно тем, что дает зримое, достоверное повествование о военно-пограничном быте.

  

   ¹ Тушинка - круглая шапочка горцев.

   ² Катер-мул (катар, катар-мул, мул) - домашнее животное, гибрид осла и кобылы. Отличается работоспособностью, выносливостью и долговечностью, невосприимчивостью ко многим инфекционным заболеваниям. Крупных мулов выделяют для упряжки, более мелких - для верховой езды и перевозки вьюков. Большое распространение катер-мулы получили в Закавказье, Турции, Персии и других странах Ближнего Востока В Европе катер мул распространился в Испании

   ³ Гозыри (газыри) - деревянные небольшие трубочки с серебряными или костяными головками, в виде украшения вдеваемые по штук с каждой стороны груди (на черкеске) в особо нашитые для этого гнезда. Прежнее их назначение было для помещения заряд пороха и пуль.

   ⁴ Паныр - овечий крепко соленый сыр. Лаваш - хлеб на Кавказе в виде тонких больших лепешек. Собираясь в дорогу, жители ломают его на мелкие куски и заполняют им холщовые мешки.

   ⁵ Хурджшы - переметные сумы, в которых укладывается все имущество путешественника.

   ⁶ Бабай - здесь: старик, дедушка.

   ⁷ Усташ - мастер.

   ⁸ Шутора (арм.) - скорее.

   ⁸ Бэшкэш (бешкеш) - подарок, подношение, иногда взятка.

   ¹⁰ Чусты - род туфель.

   ¹¹ Абба - здесь: верхняя одежда без рукавов, типа накидки, крылатки.

   ¹² Сарбазы - солдаты.

   ¹³ Волк - здесь презрительное прозвище курда Дело в том, что историческое название курдских племен произошло от слова кюрд - волк.

   ¹⁴ Сеид - титул потомков пророка Магомета от дочери Фатимы, жены легендарного Али. Им одним принадлежит право носить зеленую чалму и зеленое верхнее одеяние. Сеиды пользуются у мусульман-суннитов особенным уважением и почитаются как существа свящепные.

   ¹⁵ Джурайки - тип коротких чулок до щиколотки.

   ^1е Гажа - чистейшая известка, без всяких посторонних примесей. Гажевая штукатурка применяется как высококачественная отделка в Закавказье, древней Персии и других странах Востока.

   ¹⁷ Муша - носильщик, чернорабочий.

   ¹⁸ "...пирамиды из сотен тысяч голов своих пленников..." - исторический факт, случившийся в средние века при взятии древними персами селения Джульфа.

   ¹⁹ Буюр (перс.) - прошу, пожалуйста.

   ²⁰ Чох-саол, чох-чох-саол (перс.) - очень благодарен, очень, очень благодарен.

   ²¹ В Закавказье в прошлом дома и сакли возводились из сырцового кирпича или из камня-дикаря, при этом стены изнутри и снаружи обмазывались толстым слоем раствора из глины и навоза ("грязи"), поэтому во время такого строительства вокруг будущего дома, образовывались большие участки непролазной грязи, стоящей месяцами и заражающей воздух зловониями.

   ²² Кочак - здесь: разбойник.

   ²³ Сарбаз-султан - офицер.

   ²⁴ Бадражаны - местное название баклажан, блестящих, от светло- до черно-фиолетовых овощей. Используются для приготовления различных блюд.

   ²⁵ "...жена Шах-Абадского султана..." - так иногда назывались управляющие отдельными таможнями в Персии.

   ²⁶ Джановар - волк.

   ²⁷ Дунгуз - кабан.

   ²⁸ Чахартма (нихиртма, чыгыртма) - Закавказье тип плова из курицы или баранины, причем приготовление курицы (баранины) в небольшом количестве бульона с пряностями, лимонной кислотой, луком, яйцами происходит отдельно от приготовления откидного риса (собственно плова). При подаче на тарелку горкой кладут рис, окрашенный настоем шафрана, а поверх риса помещают саму ча-хартму, поливают маслом и посыпают корпией и зеленью.

   ²⁹ Люликзбаба (люля-кебаб) - кушанье из рубленой баранины, лука, острых приправ в виде удлиненных сарделек, при классическом приготовлении каждые 5-6 штук таких сарделек нанизывается нэ металлический шампур и жарятся они над раскаленными углями.

   ³⁰ "...при сильном наплыве пассажиров..." - здесь: все лица, переправляющиеся на пароме через границу, именуются пассажирами

   ³¹ Тэскэре - здесь: персидский паспорт.

   ³⁵ "Ким-адам?" - Кто такой? Что за человек? Здесь: адам - человек, согласно библейской легенде.

   ³³ Бек (у турок - бей, в Туркестане - бий, бай) - здесь: в смысле дворянин. Титул "бек" присваивался: 1. Людям "благородного" происхождения в отличие от низших классов и от членов царствующего дома. 2. Князьям или вождям небольших племен в отличие от кагана или хана - вождя более крупного государственного образования. 3. Должностным лицам - военным и чиновникам. Слово "бек" ставится обычно после собственного имени.

   ³⁴ "...звали его Кербалай-Мустафа-Машади-Аласкер-оглы..." - на Востоке в прозвище входит и имя отца. Например, если сына зовут Мустафа, а отца его звали Аласкер, то имя сына составляется так: Мустафа-Аласкер-оглы. Оглы - сын, а также голова. Если человек имеет титул Кербалая, Машади и Гаджи, то титул при этом ставится впереди имени, равно как и титул отца. Например, если Мустафа был Кербалай, а отец его Аласкер-Машади, то выходит следующее: Кербалай-Машади-Аласкер-оглы. Титул Кербалая получают те, кто побывал в паломничестве в гор. Кербалае, титул Машади присваивается посетившим в паломничестве город Мешед (Мешхед), а титулом Гаджи, самым почетным, награждается съездивший на поклонение гробу Магомета - в Мекку.

   ³⁵ Юрза (гюрза) - очень ядовитая змея в Закавказье и Средней Азии.

   ³⁸ Хаким - доктор, врач-знахарь.

   ³⁷ Ханум - госпожа, барыня, уважительное обращение к женщине Востока.

   ³⁸ "...лично отправился в Россию..." - здесь говорится о прибрежной полосе Закавказья, населенной в XIX веке персами-русскоподданными.

   ³⁹ Зурна-древний музыкальный инструмент на Востоке и в Закавказье. Род рожка с мундштуком, как у гобоя. Имеет резкий звук. Зурначи - музыканты, играющие на зурне.

   ⁴⁰ Тамаша - здесь: праздник, сборище единоверцев.

   ⁴¹ Кадий (арабск.) - судья у мусульман, духовное лицо.

   ⁴² Пшат - здесь: фруктовое дерево, наподобие фиников.

   ⁴³ Чадры - обычное название войлочных палаток, юрт у курдов.

   ⁴⁴ Джеджим (тюрк.)-ткань из шерсти или шелка, при этом последняя значительно дороже. Ткань представляет из себя узкую, в несколько метров длиной, материю очень изящного, подчас пестрого рисунка, которую режут на нужные размеры для последующего изготовления одеял, занавесок на окна и двери.

   ⁴⁵ Гэт, гэт - уходи.

   ⁴⁶ Кунган (кумган) (тат.) - металлический, обычно из меди, рукомойник, преимущественно на Востоке, кувшин с носом, ручкой и крышкой удлиненной формы. В глубокую старину выполнялся и из серебра.

   ⁴⁷ Катых, катык (тат.) - кислое молоко, овечий айран под простокваши. Овечье молоко варят, затем пахтают масло а уже пахтань квасят в катык. Пахтанье - сыворотка, оставшаяся после сбивания масла.

   ⁴⁸ Ференги - здесь: подразумеваются французы.

   ⁴⁹ Яман - плохой, худо или плохо, нехорошо.

   ⁵⁰ Яхши, якши - хороший, хорошо.

   ⁵¹ Кяфир - неверный.

   ⁵² Сбичак - особой формы нож, который обычно скрывался в рукаве черкески или вдевался в голенище сапога.

   ⁵³ Аскер - здесь: регулярный солдат, воин.

   ⁵⁴ Уже в раннем Исламе произошло его разделение на два основных направления - суннизм и шиизм. Еще при упоминавшемся здесь легендарном Али, жена которого Фатима была дочерью пророка Магомета (Мухаммеда), объединившиеся вокруг него приверженцы именовали себя "шиа" - группировка, фракция, партия. В противовес им господствующая в то время в халифате династия Омейядов придерживалась учения по преданиям Сунны - Священного предания Ислама, занимающего в нем такое же место по отношению к Корану, какое иудаизм (Талмуд) занимает относительно христианской Библии.

   Персы придерживались веры шиитов, их учения, а турки - суннизма. В прошлые века непримиримая ненависть шиитов к суннитам. и наоборот была так велика, что превосходила ненависть каждой из этих враждебных друг другу сект к христианам или сторонникам буддизма.

   ⁵⁵ Геть-бурда - иди сюда.

   ⁶⁵⁶ Черводар - погонщик верблюдов.

   ⁵⁷ Тириак - то же, что и опиум.

   ⁵⁸ "...в'алла" - ей-Богу.

   ⁵⁹ Сабах дюн (тюрк.) - завтра утром.

   ⁶⁰ Шалтай-балтай (тат.) - зря говорит, обманывает.

   ⁶¹ Якши ат, чох якши (тат.) - хорошая лошадь, очень хорошая.

   ⁶² Лошка - здесь: татарин пробует выговорить по-русски слово лошадь.

   ⁶³ Карташ - брат.

   ⁶⁴ Шаур - пятак.

   ⁶⁵ Абаз - двугривенный. Персидская и старогрузинская серебряная монета достоинством в 20 копеек. Существовала и персидская мера веса в один абаз - 368 г.

   ⁶⁶ Азарпеш - здесь: круговой кубок. Азарпеш выделывают из турьего рога, украшают серебром. В особо торжественных застольях кубок передавался от хозяина гостю, затем другому, ходил по кругу.

   ⁶⁷ Чувяки - здесь: вид обуви из сафьяна с мягкой подошвой и низким голенищем, тип кавказских сапог.

   ⁶⁸ Ноговицы - обувь с нормальным голенищем, застегиваемая вокруг голени.

   ⁶⁹ Вилайет - название административных областей в Турции, управляются вали. Каждая область делится на санджаки (округа).

   ⁷⁰ Тамаша - здесь: шум, тревога.

   ⁷¹ Кальер (гов. прост.), карьер - скачка во весь опор, во весь дух. Самый быстрый ход (аллюр) лошади под седлом.

   ⁷² Айсоры - народ, живущий отдельными селениями в Северной Персии (нынешнем Иране), в турецком Курдистане и в Закавказье (в бывшей Эриванской губернии) В начале XX века насчитывалось около 2400 человек. Айсоры по языку принадлежат к армянской ветви семитских языков. В начале X века значительная часть айсор из Турции эмигрировала в Россию. Несколько десятков семейств поселились и во второй столице - Москве (район Самотечной площади и прилегающих переулков).

   ⁷³ Кордон - здесь: воинская пограничная цепь, по В. Далю "караулы во взаимной связи для берега". Кордонщик - караульный в цепи.

   ⁷⁴ Доносчик - здесь: соглядатай, разведчик.