было копье, и от нее пахло
смертью.
То был Яррий. Он следовал за Ронтой, как будто за дичью, никогда не
отставал, но не подходил ближе. Когда она останавливалась, он тоже
останавливался и ложился на ночлег. День и другой проходили, и он не видел ее,
потом где-нибудь на открытом месте мелькал на минуту ее белый силуэт и снова
терялся в пространстве. Он знал, куда он идет, но не знал - зачем, только не мог
отстать, даже если бы по дороге на каждом шагу грозила смерть. Иногда в его ушах
звучали последние слова оленя-двойника: "зарежут, зарежут!.." Но чаще всего
ничто не звучало. Он шел так же слепо, как Ронта, и мысли его спали.
Они покинули берег Даданы и шли прямиком, перебираясь через горный кряж.
В горных ущельях было морозно, и местами лежал снег. Они прошли босыми ногами по
оледенелым камням и даже не заметили. Землю Селонов они перерезали от края до
края и область пращников Тосков, но никого не встретили, ибо земли были широки,
а людей было мало, и кто не искал, мог перейти через горы и долы и не встретить
двуногих, - друзей или врагов. Они стали подходить к зимним пределам Анаков.
Ронта шла впереди и увидела Кенайскую гряду и перед ней знакомое поле. Потом
перешла поле и нашла родную пещеру.
Здесь было зимнее стойбище Анаков. Она остановилась поодаль. Сердце ее
билось, в голове стало яснее.
- Вот здесь они живут, - думала она. По сотне признаков она узнавала,
что племя здесь, никуда не ушло. Об этом говорили свежие следы костров,
вытоптанная трава, плоские кучи костей, обрезки дерева. Две шкуры, волчья и
конская, были растянуты на кольях для просушки. Обе они были еще свежие,
сырые.
Дверь пещеры была открыта, но людей не было видно.
"Где же они?" - думала Ронта, не решаясь приблизиться.
Анаки не являлись, и все было пусто и тихо. Только неприбранный детский
трупик валялся у скалы. Маленький он был, молчаливый и зловещий, единственный
житель безлюдного стойбища. Губы у Ронты дрожали. Еще немного, и она разразилась
бы плачем, как плачут испуганные дети, но в эту минуту на ближнем склоне горы из
лесу выкатилась фигура, потом другая, потом еще и еще. И почти тотчас же вся
толпа с дикими криками бросилась вниз, прямо к ней. Женщины бежали впереди,
размахивая руками.
- Беглая, - кричали они, - держите ее!
Аса-Без-Зуба добежала первая.
- Шлюха, - крикнула она и угрожающе замахнулась.
- Я не шлюха, - сказала Ронта тихо, но внятно.
- С бродягой жила!..
Они называли Яррия, как изгнанника, бродягой.
- Ни с кем я не жила, - сказала Ронта так же, как прежде.
Ее худощавая, незрелая фигура явно подтверждала справедливость ее слов,
ибо после брака девушки пышно распускались и становились женами, и каждая жена
носила на себе печать своей зрелости. Но женщины, ослепленные своей ненавистью,
не слушали и не смотрели.
- Лжешь! - кричали они. - Беглая, убьем...
В руках у Асы очутилась крепкая палка, и она угрожающе замахнулась, но
ударить ей не пришлось. Из женских рядов вышла Охотница Дина и встала рядом с
беглянкой. На ней не было плаща, и плечи ее были в грязи. Она имела усталый вид,
но в руке у нее было копье. В глазах сверкал отблеск прежнего огня.
- Не трогайте ее, - сказала Охотница Дина. - Видите, она ничего дурного
не сделала.
- Я не сделала, - подтвердила Ронта детским тоном.
- Черная корова, - кричали женщины, - побить ее камнями.
Но вслед за Диной среди мужчин отозвался Бледный Рул.
- Не трогайте ее, - сказал он тоже. - Какая же это корова? Разве вы не
видите? Это белая телка.
Спанда вышел вперед и встал перед беглянкой.
- Ронта, скажи... - начал он и запнулся. Даже голос теперь у него был
иной - жалкий, дребезжащий, старческий. Он как будто одряхлел за эти страшные
дни. Вместе с другими он вернулся назад из злого ущелья, нарушив обещание
Анаков. Ибо он был больным и не отдался Дракону. Теперь он был, как призрак, ни
живой и ни мертвый.
Ронта молчала и ждала.
- ...Ты не жила с Яррием?
- Ни с кем я не жила, - повторила Ронта угрюмо.
- Где же ты была?
- Там.
Она указала на северо-запад.
- А он где?
- Там.
Она указала в ту же сторону, но жест ее был короче, и Спанда понял
разницу.
- Близко?
- Да, близко.
- О-о! - завыли снова Анаки оглушительным хором. - За вас погибаем.
Злодеи, нечестивцы. Убить вас надо.
Аса-Без-Зуба снова выскочила вперед.
- Вы всех убили, - крикнула она. - Даже мальчика Дило, и того вы
убили.
Руки ее сжимались в кулаки, на углах рта выступила белая пена.
Но Спанда отстранил ее от Ронты.
- Полно кричать, - сказал он с оттенком прежней строгости. - Я знаю, о
чем ты кричишь.
Он посмотрел на Асу острым, загадочным взглядом. Она тотчас же умолкла и
попятилась назад.
Рул вышел вперед и неожиданно упал перед Ронтой на колени.
- Мы погибаем за вас, - повторил он, - спаси нас!
Ронта посмотрела на него с испугом и недоумением, потом повела глазами
кругом, отыскивая знакомых, и тихо спросила:
- Где Илеиль?
Рул схватил горсть холодного пепла с огнища, посыпал себе голову, потом
указал рукой через плечо, в сторону поля:
- Там.
Пальцы его были сложены вместе и протянуты. Этот жест означал
покойника.
Ронта немного помолчала и спросила опять:
- Где Литта?
- Там, - указал Рул в другую сторону, к горе. - К Дракону пошла.
- А где Яррия... Где Элла?
И еще два раза монотонно сменили друг друга два жеста и два ответа:
"Там, в поле...", "К Дракону пошла..."
Тогда Ронта остановилась, подумала и спросила:
- Какой Дракон?..
- Лунный Рек, Дракон, - ответили Анаки. - Духи Заразы... Убивают
незримые...
- Хватает жертву так!..
Мужчины и женщины, и дети кричали наперерыв, строили гримасы и
показывали жестами, что делает Дракон.
Рум Старший схватил щепку и закусил ее зубами с свирепой миной. Он хотел
изобразить страшное лицо Лунного Река с Юном в зубах.
Ронта молчала в оцепенении.
- Мы обещали ему белую жертву, - сказал Рул. - Оленную жену. Он злится,
требует.
Теперь Ронта начала понимать. Рул говорил о белой телице весенней охоты.
Грозное слово Черного Юна оказалось правдиво. По вине Яррия Лунный Рек спустился
на землю и мстил племени.
- Спаси нас, - снова воскликнул Рул, простирая к ней руки. - Ваша вина,
- прибавил он уныло и с упреком.
- Как я спасу вас? - сказала Ронта негромко.
- Иди к Дракону.
Ронта сделала рукой отклоняющий жест и испуганно отступила назад.
- Мы все ходим, - закричали Анаки. - Теперь ходили. Все племя требовал,
взял половину.
- Зачем я пойду? - спросила Ронта снова. Голос ее звучал глухо. В горле
у нее пересохло.
- Белой невестой пойди, - сказал Рул, - в белые жены. Ты - чистая,
святая. Уговори его, пусть нас оставит. Уйдите на небо назад. Смерть наша...
Ронта молчала.
- О-о! - заревели Анаки. - Смерть наша незримая. Чего ждать? Куда
бежать? Лучше покончить жизнь самим.
И быстрые в своих решениях, воины выхватили ножи и подняли их вверх,
готовые нанести самоубийственный удар.
- Спаси нас! - быстро и страстно лопотали женщины. - Спаси племя,
маленьких детей, еще не рожденных!
Старый Спанда упал на колени рядом с Рулом и прошамкал старчески:
- Спаси племя!
- Мы убьем себя! - кричали мужчины.
Всех громче ревел Илл Красный Бык. Голос его раздавался, как рычанье
медведя:
- Убьем себя!
Ронта посмотрела кругом растерянным взглядом. Рядом с ней стояла
Охотница Дина, опираясь рукой на копье.
- Что делать, Дина? - спросила Ронта беспомощно.
Дина с минуту молчала. Потом лицо ее как будто окаменело.
- Если можешь, иди, - сказала она.
И Ронта тихо заплакала и сказала чуть слышно:
- Я пойду.
- А-а!
Громкий взрыв радостных криков раздался кругом. Он покрыл горы и долы и
вызвал эхо в лесах и ущельях:
- А-а-а!..
Возле пещеры Анаков на малое время ходьбы была кленовая роща. Ровная
она была и густая, но в этой роще не слышались девичьи шутки и не совершались
женские обряды. Холодный ветер сорвал все листья с развесистых вершин, и они
стояли под дождем нагие и печальные, как женщины без плаща.
Но в эту ночь под широким деревом недалеко от опушки горел костер, и у
костра сидела Ронта. Она была совсем одна, ибо это был ее обряд, ее одинокий
праздник. Подруги совершили его без нее и заключили брак свой и умерли. И к
Дракону, в юные белые жены, она также должна была идти одна, без подруг.
Охотница Дина хотела сидеть в эту ночь вместе с нею, как старшая помощница, но
она отослала ее. Старая Исса явилась неведомо откуда и собиралась зажечь второй
костер, как полагалось по обычаю.
- Зачем? - сказала Ронта. - Не нужно.
- Я расколдую тебя, - неожиданно предложила Исса. Она употребила бранное
слово: "Ялама", то самое, которое Яррий бросил когда-то в лицо своей
подруге.
Губы Ронты задрожали. Перед глазами ее мелькнуло распаленное лицо,
залитое кровью, и она готова была вскочить и бежать без оглядки. Но старуха
спохватилась и замолкла и почти тотчас же исчезла. И теперь она, должно быть,
сидела где-нибудь в темноте, с черепом между коленями, разрушая прежние чары или
сотворяя новые.
Это было еще в сумерках. Ронта, оставшись одна, подбросила в огонь новую
охапку хвороста, села и задумалась, и забыла о старухе.
Она сидела у костра и смотрела в огонь, но не творила никаких обрядов,
никаких заклинаний. Только напевала тихонько про себя старую сказку покойника
Дило:
Пять трясогузок сидели под листьями клена...
Эти слова напевала Элла-Сорока. Элла тоже была покойница. Все умерли.
Она одна осталась.
Она продолжала напевать строфа за строфою старую загадочную сказку.
- Зачем ты? - спросил Дракон.
- В жены к тебе, - сказала Рунта.
- Как берешь ты жен? - спросила Рунта.
- Пастью беру, - сказал Дракон. |
Она докончила песню, немного помолчала и потом сказала:
- За племя...
В лесу было тихо и спокойно. Неожиданно с опушки долетел знакомый тихий
свист пестрой совы Шиана, точно так же, как в тот раз, летом.
- Угу!..
Ронта не пошевелилась. Свист повторился и замер. И через минуту хрустнул
сучок на тропинке. Высокая фигура обрисовалась в свете костра. Это был Яррий.
Ронта не подняла глаз. Она видела его тень, но не видела его лица.
- Зачем ты пришел? - спросила она после короткого молчания.
- Я твой муж, - отрывисто сказал Яррий.
- Мой муж там, на горе, - сказала Ронта.
- Знаю, - простонал Яррий, - Рул сказал.
И вдруг он упал на землю и стал биться головою о землю.
- Ронта, Ронта, Ронта!..
- Полно, - сказала Ронта. - Сядь здесь.
Яррий поднялся и сел против нее у огня. Теперь она видела его лицо. Оно
было, как у безумного. Глаза у него были дикие, заплаканные.
- Не плачь, - мягко сказала Ронта.
- Ронта, зачем? - снова простонал Яррий.
- За племя, - сказала Ронта, - за маленьких детей.
- Из чрева твоего могли бы родиться дети, - заговорил Яррий, - несчетное
племя, наше собственное. Ты не захотела...
Ронта покачала головой:
- Я не могла.
- Каждый волос твой дороже Анака, - говорил Яррий. - Капли крови твоей,
как яркие звезды. Красное сердце твое, как красное солнце...
- Полно, Яррий, - сказала Ронта снова.
- Не дам тебя за них, - воскликнул Яррий еще страстнее. - Кто они?
Трусы, убийцы, рабы!..
- Будут другие, - сказала Ронта коротко.
- Другие будут жить, а ты умрешь. Не дам тебя. Лучше я сам умру! - В
глазах его вспыхнула прежняя решимость.
Ронта посмотрела на него с беспокойством.
- Что ты задумал? - спросила она.
Яррий молчал. Лицо его по-прежнему стало сурово.
- Скажи, Яррий?
- Я - воин, у меня есть копье, - сказал Яррий угрюмо.
- Не надо, - поспешно сказала Ронта. - Он сожрет тебя.
- Пусть сожрет! - страстно воскликнул Яррий. - Не боюсь. Ненавижу.
- Он - бог, - сказала Ронта с дрожью в голосе.
- Ненавижу богов! - крикнул Яррий запальчиво. - Не боги - враги. Будь
они прокляты!..
- Нас боги создали, - возразила Ронта.
- На гибель создали! - кричал Яррий. - Жить не дают, радость отнимают у
нас! Не нужно их!
Он вскочил с места и весь трясся от возбуждения. В эту минуту он верил в
богов и ненавидел их, как худших врагов.
- Сядь, Яррий, - сказала Ронта снова.
Яррий тотчас успокоился и сел у огня.
- Слушай, Яррий, - заговорила Ронта, - помнишь реку Дадану и наш
челнок?
- Помню, - вздохнул Яррий.
- Мы вместе сидели, - сказала Ронта, - сомкнувшись плечами. Ты вперед
смотрел, а я назад. Волны бежали за нами и гнались, и не могли догнать.
Яррий молчал. У него голова кружилась от этого острого и яркого
воспоминания.
- Теперь я смотрю вперед. Я вижу...
- Что видишь ты? - спросил Яррий.
- Вижу передние волны. Они убегают от нас, - сказала Ронта. Яррий
молчал.
- Задние волны, это - минувшие наши, - сказала Ронта, - прадеды, деды,
отцы. Они догоняют нас, но не могут догнать. Передние волны, это - грядущие
наши, дети детей и внуки внуков.
- Не наших с тобою детей, - сказал Яррий.
- Дети Анаков. Мы тоже Анаки. Вижу внуков и правнуков. Они вырастут, как
листья. Каждый ребенок станет народом. Покроют землю.
- Ты не увидишь, умрешь...
- Вижу теперь, - сказала Ронта спокойно, - а смерти не минуешь.
- Я не отдам тебя смерти, - сказал Яррий твердо.
И снова вспыхнул тот же спор.
- Не надо, - твердила Ронта. - Он сожрет тебя.
- Кто знает? - угрюмо возражал Яррий. - Я ведь не мышь.
- Он как гора, - говорила Ронта.
- Сса тоже Зверь-Гора, - возражал Яррий, - но люди его побеждают.
- Ты погибнешь, погибнешь, - повторяла Ронта с тоскою.
И Яррий вспыхивал снова.
- Пусть я погибну. Или я недостоин погибнуть с тобою?..
В разгаре их спора с опушки послышался резкий свист, и замелькали фигуры
и факелы.
- Беги, - воскликнула Ронта. - Анаки проснулись.
Это, действительно, были Анаки. Они вовсе не спали, глаз не могли
сомкнуть от крайней тревоги. Они не смели подойти к костру белой невесты, чтобы
не нарушить обряда, но сторожили ее издали, помня о летнем побеге. И теперь они
заметили у костра другую фигуру. Быть может, Рул, после свидания с Яррием в
поле, предупредил соплеменников.
- У-у! - завыли Анаки. - Бродяга, осквернитель!
Видно было, как они потрясали копьями, но подойти ближе они не решались.
Несколько камней и дротиков, брошенных в темноте, ударились в деревья и
зашуршали в листьях.
- Беги! - умоляла Ронта. - Они убьют тебя.
- Хочешь, я унесу тебя, - шепнул Яррий. - Мы убежим в дальние горы.
Пусть они погибнут. Мы будем жить.
- Нет, нет, - шептала Ронта. - Иди, живи.
Еще один дротик, пущенный издали с неистовой силой, пролетел мимо, очень
близко от Яррия.
Ронта вскочила на ноги, подскочила к своему другу, обняла его и закрыла
своим телом, чтобы защитить его от смерти.
Она оторвалась от него, потом толкнула его от костра. И такая тревога
была на лице ее, что Яррий схватил свое копье и бросился в темноту.
- Держи! - ревели Анаки. - Бей, бей!..
В лесу раздался треск, шум торопливых шагов. И все затихло. Потом на
склоне горы высоко над рощей раздался последний пронзительный свист с знакомым
переливом. То был свист Яррия.
Ронта уселась у костра. И далеко за полночь, когда Небесный Охотник уже
протягивал к зениту свой пламенный Дротик, Ронта, как прежде, сидела над огнем и
тихо напевала:
- Как берешь ты жен? - спросила Руша.
- Пастью беру, - сказал Дракон. |
Солнце только что село, но было светло. Острые зубцы каменной гряды
выступали в медном закате, как будто иссеченные кремневым резцом небесного
мастера Нейра, сына Солнца. Вечернее небо было ясно. Легкие тучи собрали свои
белые перья все до единого и унесли их на полночь. Но узкие стены Кандарского
ущелья стояли темные, как будто кого стерегли своими резкими тенями.
Внизу, на подъеме к ущелью, показалась фигура. Она была маленькая,
тонкая, нагая; белая она была, как снег, и вся порозовела под ярким отблеском
заката. Это была Ронта. Она шла навстречу своему грозному браку.
Сзади на большом расстоянии рассыпались широкой дугой другие фигуры,
маленькие и большие, светлые и темные. Это были Анаки. Белая жертва шла впереди,
и они не дерзали приблизиться. Но они зорко следили глазами за белой фигурой,
ибо желали увидеть до конца брачный пир лунного Дракона и жаждали узнать, найдут
ли они после кровавого обряда в свирепых глазах жениха прощение и жизнь. Ронта
шла, сложа руки на груди, неторопливым шагом. Плечи ее сжимались, как будто от
холода. Но она не боялась и ни о чем не думала, и только готовилась встретить
Дракона вопросом, как Рунта из сказки:
- Как ты жен берешь, Дракон?..
Уже впереди затемнело широкое устье Кандарского входа. Она стала искать
взглядом алые камни глаз Дракона, о которых говорили Анаки, но их не было видно.
Лунный Рек, должно быть, скрывался в своем логовище.
В эту минуту наверху каменной стены появилась еще фигура. Она была такая
же четкая, выпукло-резная, как будто каменная. Но она была живая. Она постояла
секунду на гребне, потом стала спускаться вниз, опираясь на копье.
Анаки завыли от злобы. Ибо это был тот же изгнанник, нечестивый и
богохульный Яррий. Он решил довести до конца свое злое дело и пойти наперекор
спасению племени. Но сделать они ничего не могли. Яррий был впереди Ронты, в
пределах владений Дракона, и даже бросить туда копье было бы святотатством. Да
никто и не дерзнул бы подойти на перелет копья.
При этих внезапных криках Ронта подняла голову и тоже увидела Яррия. Он
прыгал по уступам, с невероятной ловкостью спускаясь в ущелье, наперерез ее
дороги. Щеки Ронты окрасились легким румянцем. Она бросила Яррию взгляд,
последний взгляд...
В эту минуту из черного ущелья сверкнули две яркие точки, и показалась
голова, серая, злая, на вытянутой шее.
Яррий измерил ее взглядом холодной ненависти. Это не была голова бога;
это была голова огромного зверя. И даже, вопреки рассказам Анаков, она не
показалась ему чрезмерно огромной.
У Зверь-Горы было такое же темя, только у этого шея была длиннее и зубы
иные.
Глаза Дракона светились алым блеском.
- В глаз буду метить, - сказал себе Яррий.
Ронта остановилась. Яррий спрыгнул вниз и сжал копье.
Голова повернулась и посмотрела на белую жертву и ее защитника...
![[]](/img/t/tanbogoraz_w_g/text_0010/jertv141_.gif)
Печатаемая повесть представляет попытку восстановить то реальное
зерно, которое должно заключаться в широко распространенной легенде о девушке,
отданной в жертву дракону, и юноше, защитившем ее. Образ дракона имеет всемирную
известность на востоке и на западе. Дракон является племенным гербом у различных
народов, например, у древних германцев, и государственным гербом у китайцев.
Можно предположить с большой вероятностью, что этот фантастический образ
представляет стилизованное воспоминание о гигантских драконах-ящерах, в том
числе и о летучих, как птеродактили, - действительно существовавших на земле. Ко
времени появления человека, во второй половине третичного периода, эти ящеры
драконы должны были вымереть, но тем с большей силой должны были действовать
немногие уцелевшие чудовища на воображение первобытного, еще беспомощного
человека.
Эти последние животные гиганты для человеческих племен являлись
божеством, воплощением стихийных таинственных сил, злых или добрых. Дракон,
ставший гербом, это дракон-покровитель. С другой стороны, до сих пор даже в так
называемых "высших" религиях дракон или змий с лапами и крыльями является главою
и худшим воплощением злых духов, враждебных человеку.
В указанной легенде юный герой обыкновенно побеждает дракона и женится
на освобожденной девушке. Но скорее могло случиться обратное. Об этом как будто
свидетельствуют подробности легенды, - ужас, внушаемый драконом, производимое им
истребление живущих по соседству людей и эти постоянные жертвы, приносимые
дракону. Только ужас, внушаемый некогда драконом людям, на своих черных крыльях
донес к нам это злое воспоминание от древней эпохи раннего палеолита.
Но легенда, стилизуя прошлое, не могла примириться с поражением и
гибелью героя, как было, должно быть, на деле. Ибо легенда - это вера
человечества и она из прошедшего всегда устремляется к грядущему. И вера
человечества есть вера в конечную победу и конечное торжество над всеми
драконами, над всеми злыми силами земли и небес.
Вот почему, в волшебном фонаре расцвеченного вымысла, какой-нибудь
слабый борец с его костяным копьем и деревянным луком, съеденный некогда ужасным
ящером, воскрес победителем, человеко-богом, Юрием-Победоносцем.
Мой Яррий это именно реальный прообраз победоносного Юрия. Внуки и
правнуки Яррия не желали допустить, что их бесстрашный предок мог погибнуть в
пасти чудовища, и в старой зловещей легенде тотчас же переделали конец. Мировая
легенда - роман о драконе и юноше с девушкой, как и все мировые романы,
кончается победою и счастливым браком. Только остается прибавить:
И я там был, мед-пиво пил,
По усам текло, да в рот не попало. |
Я оставил роман свой как бы неоконченным, ибо я не хотел дать
свирепому дракону пожрать благородного Яррия и не мог дать Яррию побить дракона.
Пусть же читатели сами кончают, как хотят...
Но худшие драконы, это - создания нашего воображения, и тогда
драконоборец становится героем-богоборцем, героем-мятежником и революционером.
Он борется не только с телесным, физическим чудовищем, но и с зловещими уставами
собственной эпохи, собственного племени.
Богоборцем мятежником, первым революционером древнейшего палеолита, я
сделал своего Яррия. И пусть не говорят, что это надуманный образ, ибо от самой
седой древности в человеческом сердце, рядом со слепою покорностью самосозданным
чудовищам, живет и неверие, и смелый порыв к отчаянному противоборству. И я сам
встречал неоднократно, у чукчей, у эскимосов, у тунгусов и юкагиров, таких точно
юношей, как Яррий, которые, на зло колдунам и шаманам и сложной сети духов и
демонов, заполнивших весь первобытный кругозор от земли и до неба, утверждают
себя в неверии и всех духов, и "верхних, и средних, и нижних", вызывают на
бой.
Кощунственные речи первобытного атеиста заимствованы мною из
действительных речей, слышанных мною где-нибудь у вечернего костра среди
необозримой тундры или на берегу морском, перед лицом ревущей бури.
И также из действительной жизни первобытных племен заимствованы мною и
другие фигуры и сцены романа. В охоте на диких оленей мне самому приходилось
участвовать, а также и в празднике воскресения зверей, с той разницей, что
центральное место, вместо огромного древнего мамонта, занимал такой же огромный
кит.
Праздник вытирания огня из дерева существует в разнообразнейших формах,
даже у культурных народов.
Эпидемии я видел не менее опустошительные, чем описанная в романе, и
видел, как шаманы переодевали обезумевших женщин мужчинами и мужчин женщинами,
чтобы обмануть невидимых духов-убийц.
Разделение полов, весенние пляски и брачные оргии тоже являются общим
явлением. Первобытная жизнь совсем не является простой. Она проявляет ту степень
общественной сложности, какая изображена в романе.
Ибо судьба человека первобытного и судьба человека современного
подчинены одним и тем же законам. Из далекого прошлого в безмерно далекое
будущее устремляется мужество Яррия богоборца и нежная душа его подруги Ронты,
когда они вместе плывут по быстротекущей реке бытия в хрупкой лодке собственного
воображения.
Я ничего не сочинял, я только комбинировал. Образы, легенды, рассказы
заимствованы у разных племен и северных, и южных. Последняя песнь Ронты - лишь
вольный перевод полинезийского предания о затмении солнца. На основе всех
преданий, сплетенных мною в цветочный венок повествования, я старался осознать и
углубить эту мечту палеолита.
В. Г. Т а н (Б о г о р а з)
| Ж18. Жертвы дракона. Сборник. - Москва, ТОО "Элен-Квадра", Фирма
"Наташа" совместно с НПП "Параллель", Н. Новгород, 1993. - 608 с.
ББК 84.0 Ж18
Сборник "Жертвы дракона" продолжает серию "На заре времен",
задуманную как своеобразная антология произведений о далеком прошлом
человечества.
В четвертый том вошли ставшие отечественной классикой повести С.
Покровского "Охотники на мамонтов", "Поселок на озере", А. Линевского
"Листы каменной книги", а также не издававшаяся с 20-х годов повесть
В. Тана-Богораза "Жертвы дракона", во многом определившая пути
развития этого жанра в отечественной литературе.
Тираж 100 000 экз.
Оформление: В. А н
Иллюстрации к С. Покровскому, А. Линевскому: Т. Быковой и П. Рыбакова
Иллюстрации к повести В. Тана-Богораза: В. А н
Редактор Г. Щ е г л о в
Технический редактор М. А л е к с а н д р о в
Корректор Г. Ш и х а н о в |
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 27.12.2001
О найденных в тексте ошибках сообщать: mailto:vgershov@chat.ru
Новые редакции текста можно получить на: http://publ.lib.ru/